Основной доклад из материалов форума «Абалкинские чтения»на тему: «Стратегия для России» (к 100-летию принятия плана ГОЭЛРО и 90-летию Л. И. Абалкина)
Клепач Андрей Николаевич,
член Правления ВЭО России, заместитель председателя (главный экономист) Внешэкономбанка
Добрый день, уважаемые коллеги! Благодарю за честь выступить с докладом. Мы все находимся в переходном периоде, вот такая параллель, просто сегодня еще 30 лет Институту Гайдара. План ГОЭЛРО тоже был и планом,и такой отправной точкой для восстановления, а потом и модернизации российской (тогда еще советской) экономики, но, естественно, мы сейчас тоже находимся на определенной развилке: переход к рынку завершился, и более того, рыночная экономика давно сформировалась, а вот экономика, которая обеспечит людям высокий, достойный уровень жизни, работы, который позволяет раскрыть их возможности, уровень жизни, сопоставимый со стандартами развитых стран, не только для Москвы и Санкт-Петербурга, где он уже достигнут, а в целом для страны, еще предстоит создать. И в этом плане у нас тоже переходный период, но другого рода, чем в 20-е и чем в 90-е годы прошлого столетия. Я попробую остановиться на сценариях такого среднесрочного и долгосрочного развития. С точки зрения среднесрочного развития 2020 года, на самом деле, все во многом понятно. Не только потому, что уже год закончился, а потому что действительно, как уже принято говорить, мы этот год прожили под двумя шоками: связанными с коронавирусом и падением цен на нефть.
Некоторые оценки. Они постоянно меняются, но и последний доклад ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития — прим. ред.), и наши оценки исходят из того, что мировая экономика сократится в этом году где-то на 4,3%, причем эпицентр спада — это еврозона и Индия, где спад в еврозоне — около 8%, а в Индии —порядка 9%. В России, по-видимому, 3,8–4%, то есть страшилки начала года не оправдались.
Больше проблем и неопределенности, на самом деле, со следующим годом. Здесь оптимизм существенно уменьшается, в том числе из-за того, что сейчас произошла мощная вторая волна, связанная с пандемией, и со значительной вероятностью мы можем получить третью волну, хотя, если брать историю «испанки», она все-таки на порядок слабее, но достаточно большой уровень заболеваний в любом случае сохранится и на следующий год. Хотя пик мы, видимо, сейчас, в декабре, пройдем.
В России, как известно, и это зафиксировал Росстат, спад, нижняя точка пришлась на второй квартал, и уже с июня экономика, если брать наши оценки и Минэкономразвития, начала расти. Хотя нынешняя волна пандемии, скачок заболеваемости, причем уровень ее выше, чем в апреле и мае, она приведет к тому, что в четвертом квартале, видимо, вместо роста с учетом сезонного календарного фактора получим снижение. Ну и рост несколько затормозится.
Индекс ВВП России. Скачок, который мы получили в октябре – ноябре, он, скорее всего, приведет к тому, что получим отрицательный прирост ВВП. Но в целом я уже сказал: по 2020 году даже может быть меньше спад, чем 4%. С учетом все-таки хорошей статистики, особенно по третьему кварталу, и корректировки данных по второму.
2021 год. С учетом первого квартала, по-видимому, будет отрицательный из-за высокого уровня заболеваний, хотя, вероятно, заболеваемость пойдет на спад, плюс ситуация с нефтью может быть лучше, чем самые страшные предыдущие ограничения, когда предполагалось, что соглашение об ограничении добычи продлится на первый квартал и дальше, — все-таки принято решение об увеличении добычи. Для России это по 125 тысяч баррелей в месяц, но это меньше, чем то, что предполагалось в первоначальном соглашении, и поэтому для всех это пятьсот тысяч баррелей вместо двух миллионов. Так что в какой-то мере можно сказать, что это трудная дорога вверх, то есть ВВП будет расти, доходы населения, будут оживать особенно услуги, которые сейчас серьезно провалились, но, учитывая слабый инвестиционный спрос, подъем будет достаточно умеренный. По нашей оценке — два процента, может быть, чуть больше, но до трех, которые желательны, мы вряд ли сможем в 2021 году при сложившейся ситуации дойти.
Это наши оценки среднесрочные, я сейчас не хочу даже на них останавливаться. Может быть, учитывая те прогнозы, которые есть, отличие в том, что мы в ближайшие годы при сложившейся динамике рисков, структурных ограничений все-таки выйти на 3% вряд ли сможем.
Цена на нефть, как мы ожидаем, хотя сейчас, скорее, она снизится, но в дальнейшем будет умеренно расти. Консенсус-прогнозы — они вообще под 50 и даже выше долларов, но мы думаем, что будет пониже, с учетом того, что не только относительно вялый спрос в мировой экономике, но большие избыточные мощности, которые, по-видимому, будут скоро задействованы. Это означает все-таки достаточно умеренный инвестиционный спрос, слабее, чем то, что нам нужно для задач модернизации, и умеренный рост доходов населения: на следующий год — 1,8%, а дальше —от двух до трех с небольшим. При этом мы исходим из того, что, если не брать всяких политических «черных лебедей», когда кого-нибудь отравят или что-то произойдет, то макроэкономические предпосылки будут работать на укрепление курса рубля, а не на его снижение.
Что при этом важно? Как бы мы ни спорили, 2% и даже до 3%, но при такой динамике к 2024 году мы не сможем полностью восстановить падение доходов населения, я имею в виду реальных располагаемых доходов, и выйти на уровень 2013 года. Для этого нужен более динамичный рост экономики, ну и, на самом деле, более динамичный рост зарплат бюджетников, потому что у нас все-таки зарплаты очень сильно и в частном секторе привязаны, ориентируются на динамику зарплат бюджетников. Это означает, что рост российской экономики 10–11% будет практически более чем втрое отставать от роста мировой экономики. Если мы не получим еще какой-нибудь один кризис, столь же масштабный, как и кризис 2020 года.
Тем не менее можно отметить, что меры, которые приняло правительство по нарастающей, там первый, второй, третий, потом, по сути дела, четвертый пакет, они все-таки уменьшили масштабы спада в 2020 году, где-то, по нашей оценке, на 1,8%, добавили к реальным доходам населения более трех процентных пунктов, потому что иначе бы мы получили падение не около пяти, а, возможно, семь с лишним, восемь процентов.
Тем не менее, хотя правительство приняло общенациональный план по восстановлению экономики, есть определенный серьезный пакет стимулирующих мер, их недостаточно для такого V-образного отскока, который у нас был даже в 2010 году, и я уж не говорю про 1999-й. Поэтому здесь все равно остается вопрос, какие нужны дополнительные меры, стимулы и с точки зрения бюджета, и денежной политики, и с точки зрения поведения самого бизнеса, для того чтобы выйти на темпы роста выше трех процентных пунктов.
На наш взгляд, ресурсы для этого — в экономике, но об этом говорил много и Абел Гезевич Аганбегян, хотя у нас там, может быть, есть различия по размеру и масштабам стимулирующих мер, но здесь нужны серьезные меры и для поддержания доходов населения, и не только по линии многодетных семей, но и бюджетников, и пенсий, это может быть особенно важно.
С другой стороны, поддержка инвестиций не может опираться только на ожидаемые эффекты (хотя, надеюсь,они все-таки будут) закона «О защите капиталовложений» и СПИК 2.0, но нам придется задействовать то, что можно рассматривать как «резерв главного командования», это Фонд национального благосостояния, и в то же время ресурсы Центрального банка, что делают, по сути дела, все другие страны. Все программы QE и Евросоюза, и ЕЦБ, на самом деле и Федеральной резервной системы, они ведь дали серьезный эффект и во многом позволили уменьшить масштабы спада в 2020 году и в США, где спад будет 4%,несмотря на первоначальные ожидания чуть ли не шести-семи, и в еврозоне, и, в общем, они будут играть серьезную роль в дальнейшем подъеме. Хотя чувствительность экономики к заливанию деньгами, во всяком случае в США и Европе, существенно снизилась. Но у нас заливания деньгами не было, поэтому, несмотря на смягчение процентной политики ЦБ и дальнейшие меры, особенно по поддержке ипотеки, ситуация с денежной поддержкой, я бы так сказал, на тройку, на четверку. Здесь нужны дополнительные серьезные меры, особенно для поддержки инвестиционного спроса. Поэтому, на наш взгляд, при реализации определенного пакета стимулирующих мер, причем достаточно умеренного, в пределах одного или полутора процентов ВВП, можно выйти на темпы роста выше трех или ближе к четырем процентам в ближайшие годы и тогда действительно выйти на траекторию более динамичную, чем темпы роста мировой экономики.
Тем не менее это вопрос среднесрочный. У нас 2020 год — это, так получается, не только год, когда мы получили этих два шока, но год — можно еще вспомнить незаслуженно забытую так называемую КДР-2020, или Концепцию долгосрочного социально-экономического развития, которую правительство приняло в 2008 году, а по сути дела начинало готовить еще с 2005–2006 годов, где фактически ставилась задача выйти на достаточно динамичные темпы роста, выше четырех и даже ближе к шести процентам в год, но самое главное тут дело не в темпах, а то, что ставилась качественная задача — осуществить переход от экономики, базирующейся в первую очередь на энергосырьевом драйвере, к экономике, где ключевым драйвером становится инновационное и технологическое развитие, при этом оно идет не за счет снижения реальных доходов населения, а связано как раз с существенным социальным переориентированием экономического развития. Определенные шаги в этом направлении были сделаны, потому что фактически КДР дала определенные идейные основы для последующих решений по повышению зарплат в бюджетном секторе, врачам, учителям, что существенно подняло их жизненный уровень и в принципе способствовало расширению среднего класса. Именно это — одна из социальных задач, которая ставилась в КДР. Тем не менее, несмотря на поддержку такого интеллектуалоёмкого слоя, в целом ситуация с доходами населения, как мы видим, за последние фактически семь лет является крайне болевой точкой и серьезным и социальным вызовом, и ограничением для экономического роста.
Про инновационное и технологическое развитие говорить еще более сложно, потому что — да, шаги делались,у нас как раз сейчас запущен национальный проект по развитию науки, правительство начало принимать, точнее уже приняло несколько дорожных карт, которые готовились в прошлом году. Это дорожные карты по композитным материалам, аддитивным технологиям, квантовым вычислениям и коммуникациям, по искусственному интеллекту, и это работает на будущее. Но тем не менее мы 12 лет имеем стагнацию, даже некоторое снижение расходов на НИОКР в процентах к ВВП, они где-то около одного процента. Китай за этот период с 2008 года увеличил также с уровня 1,08%,у него тогда был, как и у нас, до более чем 2%, и ставит задачу выйти на позиции научного и технологического лидера к 2030 году. Мы тоже ставим задачу лидерства, но весь вопрос в том, что за эти 12 лет мы пока рывка, несмотря на отдельные достижения, не совершили. Мы делали акцент на то, что у нас должен образоваться широкий слой инновационных компаний и предприятий, там ставились приоритеты — 25–30%, в стратегии инновационного развития — вообще под 40, но по факту, после изменения методологии счета, примерно 21 с лишним, а если бы оставалась старая, было бы порядка семи с лишним – восьми процентов. И это отдельный серьезный вызов, потому что вопрос технологической не просто конкуренции, а по сути дела технологической войны, которую развязали против нас Соединенные Штаты, является здесь очень серьезным.
Какие, может быть, меры или направления для долгосрочного развития я бы выделил? Здесь наряду с этими «болевыми точками» действительно возникает потребность в новой парадигме развития и управления. Она связана с акцентом и на сбережении природы, то есть новая экологическая повестка, и на сбережении народа, имею в виду и народонаселение, вопросы демографии, и вопросы социальной структуры общества. Демографические ограничения, как известно, у нас достаточно серьезные, но вопрос, задача создания массового среднего класса, обеспечения возможностей по уровню доходов, жилья, отдыха, образования для большей части населения — мы ее можем решить, допустим, к тому же 2030 году? Или она останется столь же нерешенной или незавершенной, как и задача перехода примерно к 40% среднего класса, которая ставилась еще в КДР-2020 к 2020 году?
Это технологическая гонка и облик новой научно-технической революции или уклада, но базируется ли она только на искусственном интеллекте, цифровизации? Или, может быть, пандемия как раз заставит нас серьезно повернуться в сторону медицинских, нейро- и биотехнологий? Причем в той же КДР-2020 такая инициатива, медико-биотехнологий, рассматривалась столь же приоритетной, как и инициатива, связанная с развитием цифровизации и интернет-технологий.
Это вопрос формирования новой структуры экономики где есть не только базовые традиционные отрасли. Какой удельный вес займут новые, включая тот же сектор IT? Насколько мы сможем перейти к модели низкоуглеродного развития? Вышел указ президента РФ о том, что мы должны снизить выбросы парниковых газов на 30% к 2030 году, но теперь нужно выработать стратегию и найти баланс между этими задачами, между экологическими ограничениями, которые не сводятся к парниковым газам. У нас ключевой приоритет, особенно на ближайшие годы, и это отражено в нацпроекте «Экология», — это чистая вода, чистый воздух, потому что это условия жизни людей, их здоровья, да и одновременно создание новой экономики, связанной с оборудованием и технологиями природосбережения. Поэтому дел здесь очень много, и они не сводятся только к эмиссии CO2, тем более губить ради этого атомную промышленность, останавливать углеродную экономику, газо-вую, как это отчасти делается в Германии и рекомендуется зарубежными экспертами, мы не только не можем, а это означает остановку нашего развития.
Это вопрос и новой модели все-таки пространственного развития. Правительство приняло в прошлом году стратегию, но пока у нас все-таки поворота на Восток не происходит. Как и в 2000-е годы, у нас вся экономика и миграция людей сверхконцентрируется в европейской части, причем не вообще, а в первую очередь в столичных агломерациях.
Ну и вопрос вызова уже глобального, нашего позиционирования в мировой экономике, где мы в какой-то мере находимся — может быть, неправильно так говорить, хотя это журналистский термин — «в стратегическом одиночестве». У нас есть партнеры, у нас есть с кем взаимодействовать. Но та же Большая Евразия и евразийская интеграция, о которой говорилось и в 2019 году, и в 2020-м, и есть определенные дипломатические инициативы, но ее надо наполнить реальным и экономическим содержанием, и духовным, образовательным. Как на последнем Евразийском конгрессе, который проводился под эгидой ЕАБР (Евразийский банк развития — прим. ред.) 4 декабря, наши коллеги из Казахстана отмечали, что мы сейчас, в условиях пандемии, по сути дела не даем возможности более чем ста тысячам студентов из Центральной Азии вернуться в российские вузы. Это короткая задача, а есть и долгосрочные: какие проекты мы готовы реализовывать с нашими партнерами? Инфраструктурные, научно-технологические, чтобы они были конкурентоспособны с теми проектами, которые Китай реализует в рамках проекта «Один пояс, один путь».
О ряде, может быть, еще более конкретных вопросов. С точки зрения демографии ограничения здесь серьезные, у нас численность населения в трудоспособном возрасте несколько сократилась, на два с лишним миллиона человек, но пенсионная реформа приводит к тому, что с 2026 по 2030 год это вырастет. Более того, демографическая нагрузка снизится. Это не означает, что нет проблемы (тем более она частично решается через миграцию), но она не является здесь самым главным фактором. Скорее, более серьезный вызов связан с качеством человеческого капитала или человеческого богатства, образованием, здравоохранением. И здесь результаты, которые у нас есть, опять же несмотря на серьезные качественные решения, связанные в том же здравоохранении, допустим, и со строительством перинатальных центров, с борьбой с раком, но уровень расходов на здравоохранение в процентах к ВВП у нас достаточно низкий. Он в 2020 году, правда, подскочил почти под семь процентов, а бюджета — до четырех с лишним. Но то, что было до этого, да и по прогнозу мы получим в ближайшие три года, это достаточно низкие показатели, которые ставят нас в конце списка развитых стран. Но расходы на образование,пять с лишним процентов, — это не тот показатель, который позволяет нам быть конкурентоспособными.
Одни из новых решений, которые необходимо было бы принять в течение нескольких лет. У нас пока сохраняется та же планка, которая была принята еще в предыдущем указе президента РФ, — это 200% ученым и врачам к сред-ней зарплате по регионам. Сейчас только что подписан президентом РФ указ, где правительство должно проработать фактически новые подходы к формированию средней заработной платы. Но пока это дает только право правительству устанавливать требования к зарплатам в регионах. На наш взгляд, и это не только мое мнение, моих коллег, но это обсуждают и многие специалисты, мы все-таки должны сформировать некоторую общероссийскую планку заработной платы и стандарты образовательных, медицинских услуг. Да, регионы должны иметь возможность дифференциации, но, по сути дела, в ближайшие годы можно запустить такую программу. Это, на наш взгляд, будет стоить порядка 300–400 миллиардов. В принципе, значимая сумма, но для нескольких лет вполне возможная. Приведены планки для разных специальностей врачей, то есть мы тогда сможем серьезно приблизиться к тем стандартам соотношения зарплаты врачей, специалистов, терапевтов со средней зарплатой в экономике, которые есть в развитых странах. И особенно это касается младшего и среднего медицинского персонала, где наибольший дисбаланс и наибольший, может быть, дефицит, который и выявила та же пандемия.
Следующая проблема — это вопрос инвестиций в оборудование клиник, в оборудование высших учебных заведений, то же самое, как и в экспериментальную научную базу. Мы здесь отстаем катастрофически от многих стран, и, в общем-то, от той же Литвы, и других, я уж не говорю про развитые страны. По идее, это даст снижение заболеваемости, то есть даст качественные результаты, хотя понятно, здесь не одни деньги или количество коек все решает. Но это те задачи, которые ставятся и в едином плане по реализации указа Президента РФ, который правительство должно принять.
Для сокращения я здесь, как говорится, попробую все это ограничить. При этом, еще повторю, одна из серьезнейших проблем — это технологические рубежи и возможность развития. Сейчас идет реорганизация так называемых инновационных институтов развития, но при всех организационных изменениях здесь нужны, по сути дела, координация усилий государственных центров, корпоративных и серьезный рост финансирования. При этом у нас разобщены наработки, которые идут в военных целях, гражданские, и переток оттуда ноу-хау, и даже просто раскрытие прав. По сути дела, до сих пор мы этого механизма не создали, хотя говорим об этом уже лет тридцать, на моей памяти. Это дало бы огромную возможность такого научно-технологического скачка даже при том достаточно скудном финансировании,которое у нас есть.
Ну, не буду давать макрооценки. В принципе, это позволяет выйти в долгосрочном плане на темпы роста 2,6%, порядка 3% в год. Что, в общем-то, было бы серьезным результатом.
И в заключение два момента. Я уже сказал: нужен поворот на Восток. Есть, и я думаю, сегодня специалисты об этом скажут. Но это поворот на Восток не только в добычу нефти и газа, а это именно высокие переделы, нефтегазохи-мия, создание и развитие серьезных научных центров, и не только во Владивостоке, а все-таки в ключевых научных центрах в Томске, Новосибирске, Иркутске. Тогда мы можем получить действительно серьезный скачок и по качеству жизни, и по всему остальному.
И в этих условиях наши позиции в мире перестанут сокращаться, что мы наблюдаем в последние годы. Но здесь очень важный вопрос — союзник. И я думаю, что не только Евразийский союз и вопрос его расширения к Узбекистану с другими, включение их либо в полном формате, либо в формате ассоциированного члена (что еще надо выработать), это почти на треть увеличит потенциал этого рынка. Но это все-таки переструктурирование ШОС как, может быть, организации не только по безопасности и сотрудничеству, но организации, которая будет иметь экономическую направленность и как раз координировать экономические проекты, которые инициирует Китай, то, что реализуют Индия, Иран, с экономическими проектами России. И тогда мы действительно можем стать крупнейшим центром мировой экономики, потому что сейчас страны ШОС в таком широком смысле, ШОС плюс, — это уже более трети мирового ВВП.
