Собеседники:
Михаил Юрьевич Головнин, первый заместитель директора Института экономики Российской академии наук, член-корреспондент Российской академии наук, д.э.н.
Сергей Дмитриевич Бодрунов, президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов, директор ИНИР им. С.Ю.Витте, д.э.н., профессор
Бодрунов: Михаил Юрьевич, 2020-й год точно запомнится человечеству как особенный год, потому что каких только бед мы ни испытали в этом году. Сейчас следствия этого всего, конечно, очень важны и для мировой финансовой системы. И что бы вы сказали, этот кризис отличается от предыдущих кризисов или нет? В чём его особенности?
Головнин: Безусловно, отличается. Конечно, в первую очередь, все сравнивают этот кризис с глобальным финансовым кризисом 2007-2009-го года, я думаю, мы сегодня ещё не раз к этому вернёмся. Так вот, если эта великая рецессия имела свои корни как раз в мировой финансовой системе, то корни этого кризиса, как мы понимаем — не в ней. Но при этом кризис очень сильно повлиял на мировую финансовую систему. И, конечно же, проблема заключается в том, что мы столкнулись с мощным шоком со стороны совокупного предложения: остановилось производство, скажем прямо, во многих странах…
Бодрунов: Закрытие экономики…
Головнин: Соответственно, нарушились глобальные цепочки добавленной стоимости, то есть, поставки из одних стран комплектующих в другие прекратились. Некоторые отрасли, особенно в сфере услуг, вообще не смогли работать в этих условиях. Понятно, что сама экономика испытала очень серьёзный шок. И вот этот шок, с которым она столкнулась, он, конечно, не сопоставим ни с одним шоком, который, по крайней мере, мы в XXI веке видели. Если сравнить с уже упоминавшимся глобальным экономическим кризисом, который был чуть больше 10 лет назад, тогда мировой ВВП упал чуть меньше, чем на 1%. А сейчас у нас Международный валютный фонд в июньском последнем своём прогнозе говорит о том, что на 4,9% будет сокращение…
Бодрунов: То есть провал в 5 раз больше, как минимум.
Головнин: Да. И при этом развитые страны упадут на 8%. И если в предыдущем кризисе так называемые страны с формирующимися рынками всё-таки, в основном, росли, то сейчас, видимо, большинство из них тоже упадёт. Исключение, как всегда, видимо, составит Китай, где, возможно, будет небольшой экономический рост, поскольку там уже мы видим, что производство восстанавливается, и экономика начинает работать.
Бодрунов: Вы подметили, Михаил Юрьевич, очень важную особенность этого кризиса. Есть проблемы, которые отличают его от других и глубина этого кризиса отличает его от предыдущих. И очень важно, что этот кризис не затрагивает отдельную какую-то отрасль, а поражает сразу практически все сферы деятельности. В обычной ситуации эти отрасли друг друга поддерживают, а здесь они друг друга валят, грубо говоря. Поэтому найти то звено, за которое можно было бы зацепиться и вернуть всё обратно, которое потянуло бы экономику, не так-то просто в такой ситуации. Кроме того, есть и психологические проблемы, которые испытывают сегодня экономические акторы — это неэкономический фактор экономического роста: у людей подавленное настроение, у инвесторов нет желания инвестировать, потому что не ясно, что будет дальше. Как лечиться, будет ли вакцина и когда. Отсюда следует очень много факторов, которые отличают этот кризис от предыдущего. И очень важно посмотреть и на финансовую сторону дела, то есть, чем отличается кризис с точки зрения состояния финансового рынка, потому что финансы, как говорится, кровеносная система экономики.
Бодрунов: Конечно, коронакризис разворачивается на фоне системных проблем: если бы мы подошли к нему, как-то готовясь, или какие-то упреждающие меры могли бы предпринять заранее, это была бы одна история, одна картина. Но мы подошли с определёнными проблемами. Причём, в большинстве регионов мира есть свои проблемы: бедность, неравенство доходов, целые регионы мира поражены стагнацией. В этом плане очень важно посмотреть, что же делается в таких странах, как, например, Соединённые Штаты, как они реагируют на кризис. Мы знаем, что вроде бы при Трампе экономика стала оживать, производство, индустриальный сектор начали восстанавливаться и активно двигаться вперёд. И вдруг — коронакризис, к которому, казалось бы, лучше всех должна была быть готова Америка — крупнейшая экономика мира, но он очень больно её ударил. Больше, чем на 30% упал ВВП за квартал — это просто что-то невероятное. Были ли мы с точки зрения финансовой, экономической подготовлены к такого рода потрясениям, Михаил Юрьевич, как вы полагаете?
Головнин: Мне кажется, что, опять-таки возвращаясь чуть больше, чем на 10 лет назад к глобальному финансовому кризису, можно констатировать: тогда произошло понимание того, что в мировой финансовой системе что-то не так и нужно менять то, что происходит в этой системе. И началась ее глобальная реформа. Она проходила под эгидой группы 20, G20 известной. И, безусловно, определённые шаги были сделаны. Из наиболее важных – это реформы, которые проводились в банковской системе, введен так называемый «Базель-3» — новые стандарты начали активно внедряться, основная задача которых, собственно, заключалась в том, чтобы банковская система функционировала более стабильно, и чтобы она не вела себя циклически, то есть, не падала сильно во время кризисов, и, наоборот, не надувались пузыри во время роста. И в банковской системе более-менее соответствующие нормы были проработаны. Ещё одним таким сектором стал внебиржевой рынок деривативов, производных ценных бумаг. Он как раз тоже очень сильно тогда поспособствовал распространению глобального кризиса. Именно внебиржевой практически не регулировался до этого. Поэтому, естественно, эта сфера попала под пристальное внимание регуляторов, и многое было сделано.
Бодрунов: Тем более, что рынок деривативов, деривативные компоненты очень сильно влияли на кризис предыдущий, стали его триггером.
Головнин: Я хотел бы отметить, что, действительно, сегменты, которые я перечислил – банковская система, внебиржевой рынок деривативов – подошли к кризису сегодняшнему более подготовленными. Но надо подчеркнуть, что реформа, которая проводилась, не во всех секторах шла одинаково. Были сектора, например, рынки ценных бумаг, рынок акций, рынок облигаций, которые напрямую реформой практически не затрагивались. И вот здесь мы можем подойти к тем проблемам, с которыми, например, столкнулись США, где долгое время именно после глобального кризиса надувался, по мнению многих специалистов, пузырь на рынке акций. Он, конечно, начал лопаться чуть раньше, а именно в 2018-м году, когда Трамп начал политику протекционизма, то есть, мы уже столкнулись с двумя падениями на фондовом рынке акций США. И как отреагировали США? Федеральная резервная система вдруг неожиданно в 2019-м начала снижать процентную ставку. То есть США начали поддерживать этот рынок акций. Были и другие слабые места — скажем, рынок корпоративного долга, который в условиях очень низких процентных ставок стал бурно развиваться, накопленные проблемы с государственным долгом, которые стали проявляться ещё во время глобального кризиса. То есть нельзя сказать, что экономика США развивалась идеально, хотя, безусловно, она демонстрировала, действительно, очень неплохие темпы экономического роста. Но именно в финансовое сфере определённая нестабильность накопилась уже к 2020-му году.
Бодрунов: Скажите, пожалуйста, Михаил Юрьевич, вот в этой ситуации государству поддерживать экономику надо бы или всё-таки лучше довериться рыночным механизмам? Есть разные мнения. Кто-то говорит, что поддержка государства нужна, и сейчас недостаточно то, что предпринимается правительством, соответствующими ведомствами, регионами. Кто-то говорит, что эти меры не нужны. Есть мнение, что рынок всё расставит по своим местам.
Головнин: Мне кажется, что этот кризис дал очень хороший ответ на этот вопрос. Во-первых, если мы вернёмся к началу самого кризиса, в этом ещё одна его уникальность, он вообще-то был порождён мерами государства. Он был порождён той политикой, которую правительства разных стран стали проводить в ответ на вот распространение пандемии коронавируса. И это, на мой взгляд, очень важный момент. Конечно, такие случаи локально раньше были, но в глобальном масштабе это первый раз, когда гуманистические цели правительства фактически поставили экономику на второй план, а на первый план были поставлены жизни людей: ради жизни и здоровья населения фактически была остановлена на какое-то время экономика. Другое дело, что мы не можем сказать в сослагательном наклонении, да, если бы это не было сделано, всё равно были бы экономические потери — мы это прекрасно понимаем. Теперь, что касается уже, собственно, реакции экономической политики на кризис. На этот вопрос тоже, на мой взгляд, однозначный ответ: все развитые страны предприняли очень масштабные меры поддержки экономики, причём, по самому широкому фронту. У нас это иногда несколько утрировано называются вертолётными деньгами, разбрасыванием денег…
Бодрунов: Да, в Соединённых Штатах каждому выдали по тысяче долларов на поддержку, что называется, штанов. Но сейчас очень много критических стрел по этому поводу в Трампа летит, потому что, вот, деньги раздал, а толку никакого вроде бы и нет. Так что неизвестно, и в этом вы правы, нужны ли были эти вертолётные деньги. Они не везде спасли ситуацию, а, скорее, нигде.
Головнин: Я бы хотел добавить, что там были далеко не только вертолётные деньги. В тех же США было очень большое количество программ принято. Вот, в близкой мне денежно-кредитной политике они, во-первых, реанимировали большинство программ, которые осуществляли ещё во время глобального экономического кризиса. Но было принципиальное отличие: на сей раз Федеральная резервная система нацелила свои программы не только на финансовый сектор, как это было 10 лет назад, а на все сектора экономики. Есть специальная программа по поддержке домашних хозяйств, есть специальная программа по поддержке нефинансовых предприятий, даже местных органов власти. То есть, там выкупаются облигации, которые выпускаются местными органами, Федеральной резервной системой. Это беспрецедентные случаи, которые раньше были табуированы — все говорили о независимости ФРС, а сейчас, смотрите, Федеральная резервная система поддерживала всю экономику, я уже не говорю о бюджетных вливаниях. По прогнозам МВФ в этом году дефицит бюджета в США составит 23,8% ВВП. Это же немыслимо! Раньше нас за такой дефицит, я не знаю, в поздний советский период клеймил весь мир, а теперь, видите, это становится нормой.
Бодрунов. Это, конечно, цифры, поражающие воображение. Если мы находимся в традиционной парадигме представления о том, что такое наша современная экономика, эта ситуация может быть и пролонгированной. Как вы понимаете, выход из такого кризисного душевного состояния, экономического, в том числе, виден на каком-то горизонте или не виден при таких серьёзных цифрах потерь?
Головнин: Мне кажется, конечно, сейчас мы сталкиваемся и с неэкономическими факторами. В первую очередь, конечно, я имею в виду факторы, связанные со здравоохранением. То есть, мы не знаем, как дальше будет вести себя вирус, это для нас, для экономистов — серьёзная неопределённость. Пока вроде бы мы видим, что некоторая позитивная динамика, скажем, в России присутствует. То есть темпы спада у нас сейчас начинают постепенно сокращаться. Но это и понятно, потому что экономика открылась, экономика снова начала работать. Но тут есть очень опасная ловушка. Я говорил в самом начале о том, что первый был шок со стороны предложения. Дальше может последовать и с большой вероятностью последует шок со стороны спроса. Уже сокращаются реальные доходы населения. И, естественно, вот от этого, от перспектив рынка зависит и всё остальное: и инвестиции, потому что, кто же будет инвестировать в падающий рынок? Пока не будет ясного сигнала, что доходы населения, то есть, потребительский спрос будет расти, конечно, не будет роста экономики.
