«Сотрудничество и развитие науки и культуры являются источником мирового прогресса. В европейской философской идея о важности Евразии для глобального развития отнюдь не нова. Готфрид Вильгельм Лейбниц, этот грандиозный многосторонний ученый, еще в начале XVIII века писал о культурном многообразии Евразии. Еще больше объединить ее как с севера на юг (до Персии), так и с запада на восток (до Китая) способно создание института совместных исследований и развитие искусств и образования».
Чокан Турарович Лаумулин,
исследователь Центра наук о развитии (Centre of Development Studies) и Кембриджского Центрально-Азиатского форума (Cambridge Central Asia Forum, Jesus College), Кембриджский университет, Великобритания
ДЕЛО ПЕТРА КАПИЦЫ И ВЭНИВАРА БУША
ВЭ: Мы знаем, что вы крайне негативно оценивали то, что произошло с экономиками стран постсоветского пространства, говорили об этом в том числе и в программе ВЭО России «Дом ”Э“». В частности, вы упоминали о катастрофической деиндустриализации, которая коснулась всей страны после распада СССР. Этому посвящены ваши исследования в Кембридже?
ЧЛ: Моя диссертация посвящена вопросам взаимодействия науки и социальной политики в основе индустриальной парадигмы развития на примере СССР. Я пытаюсь внести посильный вклад в переосмысление истории СССР через призму восприятия создания и функционирования советского института «индустрии открытий». Именно организация научных исследований лежала в основе советской политики развития. Она преобразила страну, оказала и продолжает оказывать значительное воздействие на развитие мирового естествознания, высоких технологий и, соответственно, глобальной экономики и разнообразных отношений. Эту политику подпирали самые обширные социальные и образовательные программы по созданию соответствующей среды, как экосистемы для роста человеческого капитала, в основе которых скорее лежали глубоко научные подходы и методология, чем идеологические доктрины.
В том, что эта успешная политика осуществлялась зачастую в условиях чуть ли не полного дефицита ресурсов, включая отсутствие самого главного из них — времени для формирования сложных общественных институтов, — сегодняшним развивающимся странам можно почерпнуть много действенного. Интервью с некоторыми ведущими физиками и учеными мира, включая бывшего главу Кавендишской лаборатории Кембриджа и Аргоннской национальной лаборатории США, — часть этих исследований. Достойное место в моей работе посвящено вкладу Петра Леонидовича Капицы в науку, инженерное дело и просветительскую деятельность, направленную, в том числе и через переписку с лидерами СССР, на создание, укрепление и популяризацию советской науки и института «индустрии открытий». Что любопытно, в новейшей истории США была аналогичная Петру Капице личность. Это ученый и инженер, один из отцов НАСА и других ведущих научных институтов, методолог и организатор научных исследований и научного сообщества, советник по науке при президенте Рузвельте — Вэнивар Буш.
ВЭ: Получается, что дело Вэнивара Буша его потомки в США сохранили? Тогда как у нас лишь недавно возобновились попытки восстановить инновационную науку, как и науку в целом. За счет чего на Западе сохраняется устойчивость развития и преемственность?
ЧЛ: Современная концепция инновационной тройной спирали (Стэнфордский университет, США, и европейские исследования) говорит о том, что поступательное развитие общества осуществляется за счет ротационного взаимодействия трех накладывающихся друг на друга краями центров внутри спирали: государства, академии (университетов) и индустрии, создающих инновационную сердцевину развития. Она заставляет центры вращаться, обеспечивая поступательное развитие всей модели, подстраховывая недоработки и дублируя функции других центров. Это, на мой взгляд, идеальная модель. Во многих развитых странах, включая США, автономное функционирование этих центров развития вызывает проблемы их сближения, и на это направлена соответствующая индустриальная политика. Формирование этих центров происходило столетиями, и они представляют собой сложную эволюционную общественную модель той самой «индустрии открытий».
Развивающимся странам очень трудно осуществить простое копирование данной эффективной модели из-за неразвитости самих центров и отсутствия времени. Пионерский опыт СССР показал, что государство может взять на себя роль локомотива развития остальных центров индустрии и исследований, чтобы заставить двигаться всю систему, мирясь с рисками потери эффективности взаимодействия отдельных элементов при довлеющей роли государства. Этот путь и взял на вооружение коммунистический Китай.
КИТАЙ И БЫВШИЙ СССР
ВЭ: У академика Сергея Глазьева, профессора Дмитрия Сорокина и других российских ученых есть мысль о том, что РФ и ЕАЭС нужно, грубо говоря, войти в Китайский экономический поезд — пока еще есть шанс войти в состав ядра нового центра экономического роста, воспользоваться преимуществами этого нового мирохозяйственного уклада, перейти на новый технологический уклад благодаря этим механизмам и вернуться на траекторию успешного, устойчивого и быстрого экономического роста. А если мы ничего не будем менять, то станем периферией китайской экономики, как мы сейчас периферия американо-европейской экономики. И как бы нам еще удержать целостность, когда эти два центра, старый и новый, будут нас испытывать на разрыв. Как вы полагаете, существуют оба эти шанса?
ЧЛ: Китайский «Экономический пояс Шелкового пути», как составная часть проекта «Один пояс и один путь», есть геополитическая и стратегическая инновация КНР в рамках устоявшейся исторической парадигмы единства Евразии не только как торгового пространства, но прежде всего как системы создания и обмена знаний и технологий, сложившейся еще в бронзовом веке. Она лежала в основе любого исторического евразийского проекта, будь то империи кочевников, Московское царство и Российская империя, или СССР. Анализ количественных данных китайских инвестиций в нынешний проект и объемы торговли действительно могут подтолкнуть к мысли о бесперспективности или вторичности ЕАЭС как экономического интеграционного постсоветского проекта ввиду несопоставимости объемов рассматриваемых экономик и общей демографической ситуации. Однако, на мой взгляд, для формирования достойного асимметричного ответа на вызовы времени со стороны ЕАЭС следует скорее применить качественно иной подход, чем конфронтация или прямая конкуренция. Неожиданными подходами, кстати, и славна наша совместная история.
Говоря о «ядре нового центра экономического роста», очень важно понимать, что этим ядром является развитие естественных наук и, отсюда, технологий, формирующих львиную долю объема развитых экономик. Упомянутые мной Петр Капица и Вэнивар Буш неустанно и практически в идентичных выражениях описывали примат и основополагание научно-исследовательской деятельности и открытий в новой индустриальной экономической реальности.
Послевоенные СССР и США, как сверхдержавы, являли собой настоящие «экономики знаний», в которых более половины их ВНП и ВВП соответственно сформировались за счет порожденных естествознанием технологий. Фундаментальная наука, физика и химия в особенности есть резервуар знаний, откуда и черпаются прикладные научные решения и появляются технологии, которые ложатся в основание развития инновационной экономики и сегодня. Забвение этого фундаментального принципа вкупе с недофинансированием культуры, гуманитарных наук, образования и здравоохранения, как важнейших составляющих инновационной среды экосистемы, в осуществлении современной политики грозит современным обществам упадком и деградацией. И напротив, инвестиции в данном направлении создают эффект общего развития системы, увеличивая международный вес и влияние конкретной страны, что
и можно наблюдать на примере КНР.
ВЭ: Может быть, не очень научный вопрос, но он тем не менее беспокоит многих россиян и, наверное, граждан других стран постсоветского пространства: «А мы можем, как Китай?»
Исторический рекорд ассигнований на научные исследования принадлежит СССР, который обогнал США в 1960 году на уровне 2,7% от ВНП, а в 1980 году преодолел высочайшую планку — 5%
ЧЛ: Китай следует проторенным СССР путем развития, последовательно нарастив ассигнования на исследования недавно до 2% от ВВП, что в абсолютных цифрах ставит страну на второе место в мире, в том числе и по количеству научных публикаций, после США. Кстати, в процентном выражении расходов ВВП на НИОКР (2,7%) США стоят на 10-м месте в списке, в котором лидируют Израиль и Южная Корея с 4,25%. К слову, исторический рекорд принадлежит СССР, который обогнал США в 1960 году на том же уровне 2,7% от ВНП, а в 1980 году преодолел высочайшую планку — 5%.
ОСТАЕТСЯ ОТКРЫТЫМ ВОПРОС, СМОЖЕТ ЛИ КИТАЙ,
подобно СССР, сотворить новую научно-технологическую реальность для человечества. Она до сих пор во многом базируется на программе освоения космоса, открытии феномена сверхтекучести, лазера, развитии полупроводников, разработке теорий микроэлектроники и полупроводниковых гетероструктур, ядерной энергетике, математической школе, геологических изысканиях и множестве других прорывов и достижений Советского Союза практически по всему спектру научных дисциплин.
Однако, как показывает пример СССР, развитие науки не является панацеей, но тем не менее есть необходимое условие развития, которое для развитой страны сегодня может составлять 2,4% в год, согласно средним данным по странам ОЭСР. Существующего ныне уровня, к примеру, в России, Беларуси и Казахстане, составляющих ядро ЕАЭС, в 1,19; 0,67 и 0,17% соответственно, явно недостаточно. Остро стоит вопрос об организации совместных научных исследований, причем по переднему краю науки, между странами ЕАЭС, о приоритете фундаментальных исследований для формирования ядра новых технологий и общих экономических цепочек в совместном интеграционном технологическом развитии.
При этом увеличение ассигнований должно сопровождаться корректным научно-методологическим подходом к организации и управлению исследованиями. Он достаточно хорошо известен, универсален и понятен в научном мире. Несмотря на то что наша система все еще воспроизводит качественный научный человеческий капитал в достаточном количестве, есть вопросы формирования новой кадровой политики. Петр Капица неоднократно высказывал мысль о том, что организатор науки есть редчайший и ценнейший тип управленца. Его компетенция, уровень знаний и научной интуиции, авторитет должны быть на особом уровне.
| ЧОКАН ЛАУМУЛИН — О СВОЕЙ РАБОТЕ В КЕМБРИДЖЕ |
| Нематериальные ценности оказываются более долговечными, чем удовлетворение материальных потребностей, через первые осуществляется преемственность поколений. Как гласят начальные строки бессмертного труда Аристотеля «Метафизика», написанного 2500 лет назад, «Все люди от природы стремятся к знанию». Пока более совершенного инструмента познания мира, чем искусство и наука, человечество не придумало. Жажда познания устройства мира и любознательность привели меня, как скромного исследователя, в Кембридж. К слову, это универсальная изначальная инстинктивная мотивация всех ученых, о которой они не устают говорить. |
Пример КНР наглядно демонстрирует, что фундаментальные принципы, успешно примененные СССР на практике, переосмыслены и пока не менее успешно воплощаются в Китае. При этом уместна определенная параллель между развитием двух стран. Подобно Советскому Союзу в конце 1930-х, Китай сейчас завершает индустриализацию, базирующуюся на технологическом трансферте извне. Бурное развитие научно-исследовательской и образовательной базы, как источника эндогенной экспертизы, позволяет справиться с адаптацией трансферта и постепенно снизить уровень системной зависимости от него. Одновременно институт академической мысли и исследований служит скрытым внутренним процессором всей системы и «кузницей кадров» для управления государственной и частной экономикой и обществом.
ВЭ: А нет ли в этих словах некоторой идеализации советских успехов?
ЧЛ: Если коснуться такого несовершенного, но показательного инструмента оценки развития естествознания, как Нобелевская премия, советские физики заслужили всего девять подобных премий. Это с количественной точки зрения несравнимо даже с одной Кавендишской лабораторией (департаментом физики) Кембриджского университета — почти четыре десятка.
Однако с точки зрения качественной оценки открытия этих девяти человек были настолько фундаментальными, что прочно легли в основание всей сложной нынешней технологической картины мира и мировых технологических цепочек. Кстати, наверное, сегодня в мире нет ни одного высокотехнологического продукта, что производился бы в одной стране, и этот фактор необходимо принимать во внимание при организации будущего института «индустрии открытий» в Евразии.
Концентрация усилий, интеллектуальных и материальных ресурсов на организации исследований в Евразии способна остановить деиндустриализацию стран ЕАЭС, дать толчок развитию инноваций и восстановить региональные, континентальные и глобальные позиции наших народов в условиях новой индустриальной революции. Она уже в самое ближайшее время должна изменить мировые образ жизни и разнообразные социальные, политические, экономические и прочие отношения.
Принять действенное участие в этом процессе для достижения всеобщего мирового прогресса — одна из приоритетных исторических задач народов Евразии, переживающих непростой период своего развития. Очень важно при этом руководствоваться не узкоприкладным или тактическим подходом. Как писал столетие назад своим коллегам из ставших в одночасье враждебными стран отец квантовой физики Макс Планк, «существуют области интеллектуальной и нравственной жизни, которые лежат за пределами борьбы наций».
«Я не различаю ни наций, ни отечества, и предпочитаю добиваться большего развития наук в России, чем видеть их среднеразвитыми в Германии». Готфрид Лейбниц
Именно идеи сотрудничества и развитие науки и культуры являются источником мирового прогресса. В европейской философской мысли идея о важности Евразии для глобального развития отнюдь не нова. Готфрид Вильгельм Лейбниц, этот грандиозный многосторонний ученый и соавтор наряду с Ньютоном формулы дифференциальных и интегральных вычислений, лежащих в базисе нынешней цифровой революции, еще в начале XVIII века писал о культурном многообразии Евразии. Еще больше объединить ее как с севера на юг (до Персии), так и с запада на восток (до Китая) способно создание института совместных исследований и развитие искусств и образования. Эти феномены стоят вне национальных категорий и вдохновляют человека.
В частности, Лейбниц писал в 1712 году: «Я не различаю ни наций, ни Отечества,
я предпочитаю добиваться большего развитая наук в России, чем видеть их среднеразвитыми в Германии. Страна, в которой развитие наук достигнет самых широких размеров, будет мне самой дорогой, так как такая страна поднимет и обогатит все человечество. Действительные богатства человечества — это искусства и науки. Это то, что отличает больше всего людей от животных и цивилизованные народы от варваров».
«Существуют области интеллектуальной и нравственной жизни, которые лежат за пределами борьбы наций».
Макс Планк, немецкий физик-теоретик, основоположник квантовой физики, лауреат Нобелевской премии по физике (1918 г.).
Именно идеи Лейбница легли в основание Петром Великим Российской академии наук
и получили гораздо более полное развитие при бурном подъеме Академии наук СССР, соединившей различные и зачастую технологически отсталые, но с древней культурой регионы и давшей мощный толчок развитию человеческого капитала, технологий и экономики. Китай, следуя рецепту СССР, прилагает все усилия на этом пути, сопрягая близлежащие страны в парадигму своего развития. Страны ЕАЭС могли бы включиться в данный индустриальный проект на самом высоком, почти неосязаемо тонком, но самом важном и определяющем общий ход уровне.
Появление другой альтернативы для стран ЕАЭС, кроме как развитие собственной базы исследований, уникальной по культурно-историческому и человеческому потенциалу и способной получить развитие за счет несметных ресурсных богатств и географическому положению, не предвидится.
Беседовал Андрей Прокофьев
