Александр Дынкин,
Академик-секретарь Отделения глобальных проблем и международных отношений РАН, академик РАН, профессор, вице-президент ВЭО России
– Эксперты Мирового банка полагают, что санкции против нас введены на 50 лет. Что делать в этой ситуации? Моя точка зрения – надо использовать преимущества имеющихся институтов и не городить новые.
Я напомню вам, что в третьем-четвертом кварталах 1941 года централизованная административно-командная система сумела перебросить на восток 2593 предприятия, или почти 75% промышленного потенциала, и обеспечить эвакуацию 18 миллионов человек. Это, конечно, фантастическое достижение, которое во многом решило исход Второй мировой войны. Точно так же, я думаю, сейчас нужно оперативно максимально усиливать рыночные стимулы за счёт дерегулирования, упростить нормативную базу, которая у нас часто ориентирована на избыточное поддержание баланса издержек и противовесов. Например, надо в течение недели отменить федеральный закон №275, который создаёт закредитованность оборонных предприятий, от которых сейчас очень многое зависит. Необходимо очистить алгоритмы принятия решения от излишней потенциальной коррупционной цепочки бесконечных согласований, минимизировать роль посредников в рыночных транзакциях. Рациональное сочетание административных мер с рыночными стимулами – ключ к контрсанкционной политике. Такой подход доказал эффективность в 1998-1999 годах, когда правительство Примакова выводило экономику из дефолта при почти нулевых золотовалютных резервах. Тогда даже существовала угроза введения внешнего управления, чего нам удалось избежать. Рыночная экономика адаптивна. Скажем, рынок труда у нас сегодня более гибкий, чем на Западе, а экономика выдержала жестокий пандемический стресс-тест. Россия преодолела идеальный шторм пандемии лучше, чем любой другой кризис в постсоветской истории. Первый шок прошёл. Инфляция снизилась, рубль стабилизирован. Платёжный баланс в хорошем состоянии. Потребление продуктов питания стабильное. Импорт у нас оказался дешевле, чем в конце 2021 года, но, конечно, многие производители, пользуясь шоковыми настроениями, повышают цены на товары, которые не только не импортированы, но произведены в прошлом году. Сегодня многие китайские экономисты, которые занимаются прикладной экономикой, внимательно следят за потоком санкций, за нашей реакцией на эти санкции. Мы в ИМЭМО занимаемся тем же применительно к иранской экономике, которая уже 43 года живет в условиях санкций. Иранский ответ на санкции – так называемая «экономика сопротивления». Там есть 21 целевая позиция государственной политики. Скажу о двух позициях – о валютно-финансовых механизмах.
В Иране до последнего времени действовала трехконтурная валютная система. 21 марта новый президент Ирана предложил парламенту отказаться от фиксированного курса национальной валюты к доллару, и, как полагают иранские правительственные эксперты, это позволит сэкономить 8 миллиардов долларов.
Действующая трёхконтурная валютная система была создана в 2018 году. Были установлены три курса национальной валюты. Льготный (он же официальный) курс Центрального Банка Ирана – 142 тысячи реалов за 1 доллар, и этот курс действовал для ограниченного количества импортёров так называемых жизненно важных товаров. Этот список важных товаров, прежде всего продовольствия, включал 25 позиций. Для импортеров не жизненно важных, а, как иранцы называют, существенно важных, было 154 тысячи реалов за доллар, и он устанавливался в результате торгов на электронной площадке, где как бы происходил обмен, арбитраж валюты экспортеров и импортеров. И для прочих импортёров был рыночный курс 162 тысячи реалов за доллар. То есть, как мы видим, разрывы очень большие. Основная идея была, что сдержать инфляцию и обеспечить страну продуктами питания, зерном в условиях резкого падения энергетического экспорта. По сути это, конечно, разновидность валютного контроля, когда нормируются объемы закупаемой валюты через различные курсы.
Тем не менее, как показал опыт 2018, 2019, 2020, 2021 гг., результатов эта новация не дала. Инфляция в Иране в 2017 году была 9,64%. Она выросла в 2021 году практически до 40%. В соответствии с так называемым законом Грешема, который говорит о том, что худшие деньги всегда вытесняют лучшие, начались «серые» схемы покупки долларов по льготному курсу для ввоза предметов роскоши, автомобилей и так далее. Выросла коррупция. Усилилось расслоение в обществе, в том числе за счет резкого обогащения тех, кто имел доступ к льготным цепочкам импорта. Это во многом определило поражение президента Хасана Роухани на выборах, которого сменил Ибрагим Раиси, который решил пойти на отказ от трехконтурной валютной системы. Он сократил список особо важных товаров с 25 до 8, и сегодня в результате отмены многоконтурности ожидается, что инфляция снизится к 2023 году до 25%.
Конечно, опыт Ирана интересен, но у нас экономика более сложная. Она более диверсифицирована, и я думаю, что выбранный Банком России подход к управлению валютным курсом более эффективен, так как сегодня сокращение импорта определяется не экономическими факторами. Об этом, мне кажется, интересно подумать.
Если вводить многоконтурность, мы тем самым разрушим механизм валютного рынка, который уже начал адаптироваться к санкциям.
Второй опыт в Иране – формирование иранского фондового рынка. Новый президент фактически пошёл на резкое усиление прорыночных механизмов на фондовом рынке. Были разблокированы так называемые «акции справедливости». Это акции госкомпаний, которые передал малоимущим гражданам Ирана ещё предшественник Роухани популист Ахмадинежад. Кроме того, для пополнения госбюджета стали активно продавать акции госкомпаний на бирже. Им удалось переключить часть денежного спроса населения на фондовые активы. В этом смысле активизация фондового рынка стала, конечно, серьёзной антиинфляционной мерой. Причём в пандемический год, количество иранцев-акционеров выросло на 45 миллионов человек – с 12 миллионов до 57 миллионов. В 2021 году на рынок дополнительно вышли ещё 8 миллионов человек. Все эти методы применялись и в Китае, и в США. В Китае в пандемический год приток частных инвесторов составил 18 миллионов, в Штатах – 10 миллионов. Индекс Иранской фондовой биржи вырос с марта 2018 года с 97 тысяч пунктов до почти 2 миллионов, и после коррекции цен в мае 2022 года он составлял 1,6 миллиона, что в 16 раз выше, чем до начала реформ. По мнению многих иранских экономистов, такое бурное развитие фондового рынка играет важную роль для усиления экономики сопротивления. Например, по имеющимся на сегодня данным Центрального банка Ирана, в 2019 году государство получило от продажи активов на фондовом рынке 12,8 миллиардов долларов, в то время как доходы от продажи нефти составили всего 1,2 миллиарда, то есть в 10 раз меньше. Такая активизация фондового рынка позволяет держать ключевые ставки ниже, чем уровень инфляции. То есть фондовый рынок решает задачу стимулирования экономики через снижение процентных ставок по кредитам, при этом сохраняя мотивацию населения к сбережениям. Они ищут доходы на фондовом рынке. В целом, такая конструкция имеет важную функцию – она абсорбирует избыточную ликвидность и является существенным инструментом сдерживания инфляции.
Конечно, экономика сопротивления и уникальный иранский опыт не позволяют обеспечить стабильный рост. Эта модель нацелена на выживание экономики, а не на активное развитие, и ключевые социально-экономические параметры поддерживаются на минимально требуемом уровне. Но это делается уже в течение более 40 лет. Очевидно, не хватает финансовых средств для развития передовых технологий. Иранцы собирались развивать технологии СПГ, но сегодня они поставлены на паузу. В 2010-2020 годах среднегодовые темпы роста ВВП составили за десятилетие всего 1,8%.
Нужно учитывать этот опыт, но я думаю, что сегодня нам важны собственные не конвенциональные меры. Скажем, сегодня у нас производство нефти упало на 1 миллион баррелей в день. Мы столкнулись с необходимостью остановки скважин. В структура нашей нефтепереработки входит авиационный керосин – премиальный продукт нефтепереработки, на которой сегодня нет спроса. Одна идея, которую я хотел бы вынести на ваш суд, – резко, на 30%, снизить цены на бензин с помощью административных, но согласованных с нефтепроизводителем шагов. Во-первых, это будет позитивно воспринято обществом и потребителями. Во-вторых, у нас сегодня более-менее приличная дорожная сеть, и это, конечно, снизит транзакционные издержки, увеличит скорость товарных потоков, облегчит установление новых цепочек добавленной стоимости, позволит выходить на новые региональные рынки. И в-третьих, это произведёт оглушительный PR-эффект на Западе в свете диаметрально противоположных тенденций там.
По материалам IV Московского академического экономического форума, 17 мая 2022 г.
