Александр Широв
директор ИНП РАН, член Правления ВЭО России
– Я попытаюсь коротко продемонстрировать то, как я и мои коллеги из Института народнохозяйственного прогнозирования видят текущую ситуацию, направления трансформации экономической политики. Конечно, ситуация уникальна тем, что впервые за последний тридцатилетний период времени мы имеем трансформационный шок, который неизбежным образом приведет к изменению ключевых постулатов макроэкономической политики. Посмотрим на основные из них.
Если до того, что произошло в конце февраля — начале марта, ключевыми постулатами экономической политики и ключевыми макроэкономическими условиями было наличие, например, профицита торгового баланса, то в сложившихся условиях ясно, что, так или иначе, российская экономика будет дрейфовать в сторону сбалансированной внешней торговли. Если до событий мы использовали механизмы многоуровневого резервирования как в финансовой, так и в бюджетной системе, то сейчас мы стоим перед необходимостью интенсификации расходов и использования тех ресурсов, в том числе и финансовых, которые есть в распоряжении властей. Если до того, что произошло, значительная часть промежуточной продукции формировалась по принципу экспортного паритета, то теперь, безусловно, экспортный паритет невозможен и мы стоим перед необходимостью разработки механизмов сдерживания цен на промежуточную продукцию. Ну и наконец, если раньше мы могли замещать разрывы в производственных технологических цепочках за счет импорта, при этом чем более высокодоходным был вид деятельности, тем больше у него было этих возможностей, то сейчас, разумеется, мы стоим перед необходимостью выстраивания производственных цепочек на основе импортозамещения и это создает колоссальный вызов для всей научно-технологической политики, политики в области развития технологий и т.д.
Ясно, что одним из важнейших и, я бы сказал, шоковых сигналов, который произошел в конце февраля — начале марта, была заморозка почти половины наших резервов. Это же не просто экспроприация части того, что мы накопили, в том числе и в ФНБ, — в связи с этим потенциал ослабления курса рубля стал принципиально другой. В этих условиях потенциал ослабления курса при плавающем характере курсообразования переместился в область примерно 200 рублей за доллар. Ясно, что экономика себе такого позволить не может, и с учетом того, что разрыв хозяйственных связей произошел, конечно, нужно думать о том, что является теперь бенчмарком для курса рубля, каким образом и при помощи каких механизмов рубль будет конвертироваться с другими валютами.
Второй момент — это переоценка вложений в различные активы. Понятно, что у нас есть акции — более рискованные активы, товары и облигации наиболее развитых стран, которые были самым надежным инструментом в свое время. Понятно, что сейчас ситуация изменилась и стоимость этих надежных, как казалось, активов уже не такая надежная и не такая высокая. А это значит, что есть все предпосылки для того, что часть средств будет инвесторами перекладываться в том числе в товарные позиции. Что это значит? А это значит, что мы имеем дело, возможно, с очередным витком мировой инфляции, хотя и предыдущий еще не закончился, что создает довольно сложную историю не только в торгово-экономических отношениях России с недружественными странами, но и с дружественными. Понятно, у нас формируется некоторая двухконтурная система взаимоотношений с миром. Это внешний контур, где у нас есть валюты, торгово-экономические отношения и внутренняя экономика, где доминирует рубль. Понятно, что есть окно в Китай, Турцию, на Ближний Восток, которое позволяет нам осуществлять взаимоотношения с внешним миром. Но при этом, конечно, требуется некоторая новая система расчетов и резервирования. Отсюда и разговор про некоторые новые расчетные единицы, которые должны позволить снизить волатильность валютных курсов в торгово-обменных операциях и создать условия, при которых не только Китай будет единственным бенефициаром второго контура мировой экономики.
Что произошло для нас с точки зрения внешнеэкономических связей? В прошлом году на страны НАТО приходилось примерно 56% российского экспорта товаров и услуг и 50% импорта. Ясно, что это прежде всего ставит под угрозу так называемый критический импорт. В связи с этим переход к торговле за рубли — это не только какое-то ограничение внешнеэкономических операций или попытка уязвить Европейский союз, но это шаг, который позволяет нам в определенной степени компенсировать ограничения на поставку высокотехнологичной продукции, фармацевтики в нашу сторону за счет того, что можно выдвинуть лозунг «Нефть и газ — в обмен на критический импорт». Но, так или иначе, понятно, что ситуация довольно тяжелая. Удар, который был нанесен по нашей экономике и с точки зрения финансов, и с точки зрения ограничений на поставку определенных типов продукции, — это довольно серьезно, и, в общем, против них надо каким-то образом действовать. Но прежде чем действовать, нужно понять, какие потери понесет наша экономика, какие возможности по контрциклической политике здесь возможны.
Если мы говорим про запрет поставок продукции в Россию, то ясно, что частично это промежуточная продукция, частично конечная. И то, что сейчас говорилось про импортозамещение, конечно, возможно. Но, к сожалению, у нас есть вот этот самый критический импорт и промежуточной продукции, и продукции, которая используется в инвестиционных целях и в потреблении домашних хозяйств. Соответственно, вот этот критический импорт, к сожалению, так или иначе, приводит к дополнительному мультиплицируемому снижению объемов производства и спроса. И компенсация этих выпадающих объемов производства и спроса — это прежде всего вопрос антикризисной политики. На это должны быть направлены действия правительства.
Мы разработали два сценария. Первый — очень условный. Он нам кажется менее вероятным. Это сокращение импорта из всех стран кроме ЕАЭС, Китая и ряда дружественных стран, эмбарго на экспорт в недружественные страны, то есть, грубо говоря, с недружественными странами мы практически не торгуем. Второй вариант — это сокращение импорта из всех недружественных стран, при этом сохранение энергетического экспорта в эти страны, соответственно, взаимоотношения с другими странами, дружественными, остаются нормальными. Мы считаем, что возможный антикризисный пакет может составить в этом случае примерно 3% ВВП, из них 1% — это поддержка доходов населения, 0,5% — поддержка государственного спроса и примерно 1,5% от ВВП — это бюджетные инвестиции.
Ключевая проблема даже помимо макроэкономических показателей, падения ВВП и т.д. — это проблема того, что у нас значительная часть внутренних цен формируется по принципу netback. И вот здесь на примере рублевой цены барреля нефти показано, что мы больше не можем использовать принцип netback прежде всего потому, что экспортной альтернативы в привычном понимании больше не существует. Если мы будем продолжать использовать принцип netback, понятно, что рост в 2,3 раза внутренней рублевой стоимости нефти, металлов, химической продукции просто угробит всю остальную российскую экономику. Соответственно, задача состоит в том, чтобы сформировать такие механизмы, которые бы позволили без заморозки цен, которая может иметь тяжелые последствия, перейти на новые принципы образования цен на внутреннем рынке производственной продукции. Я хочу напомнить, что значительная часть спада, который понесла российская экономика в 1990-е годы, была связана с динамикой относительных цен. Поэтому сдерживание внутренних цен и формирование новых механизмов ценообразования на рынках моторного топлива, металлургической, химической продукции, пищевого, сельскохозяйственного сырья — это сейчас задача номер один.
Что нас ожидает в том сценарии, когда мы откажемся или наши «партнеры» откажутся от нашего сырьевого экспорта? Падение экономики тогда будет примерно в районе 15%. При этом ключевыми направлениями этого снижения будут добыча полезных ископаемых, транспорт, финансы, сфера IT-технологий и, безусловно, те виды деятельности, которые обслуживают эти направления, в частности торговля.
Если говорить про элементы конечного спроса, то здесь наибольшее падение будет, безусловно, связано с экспортом и лишь в незначительной степени будет компенсировано импортозамещением. Я уже говорил, что снижение объемов экономики — это не просто выпадение импорта и какое-то его замещение отечественной продукцией, но это и мультипликация снижения, связанная с тем, что часть вот этого технологического импорта заместить мы ничем не можем. Объем выпадения ВВП за счет технологических цепочек, в которых страны недружественные занимают такое важное положение, составляет примерно 3,5% ВВП. Вроде бы немного, но это будет накладываться и на дополнительные факторы, про которые я буду дальше говорить, прежде всего — потребления, инвестиционного спроса и т.д. В целом потери, которые связаны исключительно с тем критическим импортом, который находится в цепочках создания добавленной стоимости, оцениваются нами в условиях 2022 года примерно в 3,5% ВВП.
Что касается доходов населения, ясно, что очень многое будет зависеть от антикризисного пакета, который будет принят правительством. Если индексация зарплат в бюджетном секторе и социальных выплат будет отвечать параметрам инфляции по этому году, и реальные денежные доходы не изменятся, тогда в принципе совокупные реальные денежные доходы населения снизятся всего на 5%. Это много, но если к этому добавить еще ситуацию в бюджетном секторе, то потери могут быть гораздо более серьезными. Поэтому в этом смысле я не вижу никаких причин, чтобы здесь скупиться. Это в значительной степени поможет компенсировать те возможные потери, которые в этом году могли бы быть у нашей экономики.
Теперь перейдем к оценке ВВП. Главное, что нужно сказать: падение инвестиций в накопление основного капитала, потребления домашних хозяйств будут более серьезными, чем падение доходов населения и бизнеса. Произойдет это ровно потому, что значительная часть спроса до сих пор удовлетворялась за счет импорта, и при отсутствии этого импорта мы получаем дополнительные по отношению к изменению доходов населения и бизнеса снижения темпов роста ВВП.
Мы будем иметь очень серьезное падение импорта. По нашим оценкам, оно может составить до 40%. Но при этом и не менее значительным будет падение экспорта, в том числе из-за нарушения логистических цепочек в условиях, когда вроде бы особых серьезных ограничений на экспорт наших энергоносителей и сырьевых продуктов на рынки даже недружественных стран нет. И цифра 5,1%, на мой взгляд, довольно оптимистичная, — она получилась с учетом первого квартала этого года, по результатам которого наша экономика продемонстрирует экономический рост на уровне 3% к аналогичному периоду прошлого года. И кроме того, она учитывает тот пакет антикризисной поддержки, про который я сказал, то есть в районе 3%.
Как этот пакет влияет на экономическую динамику? Как я уже говорил, государственный спрос составляет примерно 0,5% ВВП и дополнительный вклад в экономическую динамику составит примерно 0,8 процентных пункта. Потребление населения — это 1% ВВП, и дополнительный прирост — порядка 2 процентных пунктов. Инвестиции в основной капитал — это примерно 1,5% ВВП и 3,4 процент- ных пункта. И вот только за счет реализации этого пакета возможный экономический спад с 11,3% может быть снижен почти в два раза. Поэтому нужно понимать, что значимость мер экономической политики, значимость их влияния на экономическую динамику и возможности компенсации негативных последствий текущего шока нашей экономики достаточно высоки. Вопрос состоит в том, в какой степени, в каком объеме правительство будет готово в достаточно сжатые сроки такой антикризисный пакет (который, понятно, по каждому из этих направлений распадается на целый ряд дополнительных инициатив) реализовать. В целом, на наш взгляд, ситуация, которая сложилась в экономике, конечно, является шоком не конъюнктурного характера, и это второй шок, который мы переживаем за последние три года, и компенсационные возможности нашей экономики достаточно высоки. Главное — не допустить ошибок, в том числе в динамике относительных цен, в недостаточно оперативной поддержке секторов экономики. Ну а в целом никакой катастрофы в текущей ситуации мы не видим.
По материалам VII Санкт-Петербургского экономического конгресса (СПЭК-2022) на тему:«Новое индустриальное общество второго поколения (НИО.2): проблемы, факторы и перспективы развития в современной геоэкономической реальности», 31 марта – 1 апреля 2022 г.
