Алексей Ведев,
директор Центра структурных исследований РАНХиГС
Судя по оперативным данным, итоги второго квартала, со снятой сезонностью, будут хуже первого. По классическому определению, если сокращение экономики происходит два квартала подряд, это рецессия. При этом внешние условия неплохие. Влияние санкций, на мой взгляд, незначительно. Доля нерезидентов на рынке внутреннего долга побила все рекорды — около 31%. Напомню, что в 1998 году, в год дефолта, доля нерезидентов была на уровне 28%. Цены на нефть держатся в коридоре 65-70 долларов за баррель. В принципе все неплохо. И на этом фоне очень странно, почему еще осенью 2018-го года, ожидая примерно такие же условия, Минэкономразвития назвал этот год адаптационным и в принципе прогнозировал его плохим. Надо «отдать должное» МЭР: плохой прогноз оказался достаточно точным.
Некую отправную точку для разворота тот же МЭР видит в реализации нацпроектов. Для меня они представляются большим риском, риском идеологическим, я бы сказал. Прежде всего, нацпроекты не представляют собой ничего нового – это наследники госпрограмм, которые несколько переформатировали. Когда эти программы запускали пять лет назад, то отдавали отчет в том, что это не самый удачный проект, но лучшего с точки зрения бюджетных расходов ничего не виделось в то время. Так что сейчас ничего не изменилось. А идеологические риски я вижу в следующем. На нацпроекты собираются тратить колоссальную сумму – 25,4 трлн руб. Это примерно по 4 трлн год, что, в принципе, немного. Но надо помнить, что при этом подразумеваются частные инвестиции примерно на 22 трлн в год. И, я так понимаю, основная надежда возлагается на то, что эти четыре триллиона будут обладать столь сильным мультиплицирующим эффектом, что будут содействовать активации частных инвестиций. А вот это представляется пока сомнительным.
По статистике, частных предприятий у нас больше закрывается, чем появляется. Но вопрос даже в другом. В том, что у бизнеса достаточно плохие ожидания, неуверенность. Чему, конечно, способствует и эта игра с обменным курсом, на мой взгляд, вопиющая. Это не просто искусственное сдерживание укрепления рубля, а целенаправленная его девальвация. Вышел платежный баланс 2018 года, из которого видно, что из-за санкций – а как вы помните, апрельскую и августовскую девальвацию того года денежные власти оправдывали именно санкциями и усилением оттока капитала – утекло 7 миллиардов долларов. При этом Минфин купил за год более 69 миллиардов – практически в 10 раз больше. То есть, на самом деле у нас основной источник девальвации – это никакие не внешние условия, а жесткое бюджетное правило. И за счет него сильно разгоняется ослабление рубля. Если сейчас все ожидают, что осенью рубль будет, может, 75, может, 80, а то и все 90 за доллар, конечно, инвестиционная активность будет крайне низкой.
А у нас треть импорта – это инвестиционный импорт, – который очень чувствителен к обменному курсу. И в инвестициях основной провал – это как раз машины и оборудование. Инвестиционный импорт очень подвержен влиянию обменного курса и слабо подвержен импортозамещению. Практически не замещаем. К тому же, финансирование нацпроектов уже начало происходить по накатанному порочному принципу: за полгода осуществлено менее 30% запланированных расходов. Не исключаю, что все эти не поступившие во время триллионы обрушатся на экономику в декабре: у нас исполнение бюджета всегда было неравномерным. Но хуже то, что государство концептуально вновь обозначает: оно – главный распределитель. И как при таком месседже ориентироваться частному капиталу, на который рассчитывают?
Естественно, силами беднеющего населения ничего хорошего в экономике сделать нельзя. Конечно, потребительский спрос должен быть. Но когда мы говорим об уровне доходов населении, о росте зарплат, мы должны помнить, что все-таки рост производительности труда должен его обгонять. У нас же получается все наоборот: зарплаты немного растут, а с производительностью труда совсем плохо. Потому что зарплаты растут как раз в неэффективных госкомпаниях, которые сидят на бюджетных средствах. Такой замкнутый порочный круг. И при этом слабеющий, не очень хорошего качества потребительский спрос оказался единственным фактором, который в первом квартале обеспечил небольшой прирост экономики.
В 2015-2016 годах прописывалась инвестиционная модель роста, о чем сейчас забыли. Посмотрите на сальдированный финансовый результат: прибыль предприятий достаточно высока, они располагают деньгами, ставки по кредитам также подъемные. Казалось бы, самое время для инвестиций. Но их нет. И вопрос, конечно, в мотивации и в частной инициативе, которой нет. Фактически рост инвестиций в экономике сейчас происходит только со стороны госзаказа, в основном оборонного характера. Это лучше, чем если бы его совсем не было. Но в принципе это тревожный сигнал о том, что частные инвестиции – а это все-таки 70% всех инвестиций в экономике – стагнируют. При ориентации только на госбюджет, на госзаказ, при отсутствии предпринимательской инициативы, конечно, экономика будет стагнировать.
