Руслан Гринберг,
Научный руководитель Института экономики РАН, член-корреспондент РАН, сопредседатель Организационного комитета МАЭФ, вице-президент ВЭО России
Сейчас часто повторяют как мантру – мир не будет прежним. Мол, такой глубокий кризис приведет к возникновению новой реальности. Это большое преувеличение. Редко происходит такое. Яркий пример – кризис 2008-2009 годов. Нужно взять под контроль чрезмерную финансиализацию экономики, финансовый сектор должен быть служанкой реальной экономики, а не господином, – говорили серьёзные и авторитетные люди. Но когда жизнь наладилась, об этом просто забыли.
Бывают исключения, когда глубокая депрессия вызывает всеобщее стремление изменить устройство социально-экономической жизни. Конечно, после Великой депрессии 1929-1933 годов, после Второй Мировой войны стало ясно, что прежняя модель рыночной экономики работать не может. Государство всеобщего благосостояния состоялось. Это были золотые годы капитализма, когда можно было говорить о почти бесклассовом обществе. Например, Клинтон или Шредер, вышедшие из самых бедных семей, стали руководителями своих стран. 80% населения можно было отнести к среднему классу, a 20 % – как придётся. Это продолжалось целых 20 лет, а потом наступило новое время.
Возникает важный вопрос. А что будет после этого кризиса? Я даже подумал о том, что нет худа без добра, чем глубже депрессия – тем больше шансов для более справедливого общества. Это я сказал Джозефу Стиглицу, и он долго смеялся. Говорит: «Может быть, вы и правы». Потому что, в конце концов, главная задача заключается в том, чтобы отказаться от той модели, которая 30 лет назад господствовала в мире. По мнению Стиглица, установка на радикальный либерализм, на всемогущество свободного рынка привела к тому, мы еще до пандемии оказались перед тремя вызовами. Это климатический вызов, потому что ориентация на прибыль в принципе подрывает мотивацию заботиться о среде обитания. Это возвращение геополитики в самом ее отвратительном виде как следствие ориентации на неолиберальную догматику. И, конечно, социальные конфликты. Когда оказалось, что белые, образованные, богатые американцы впервые в истории живут хуже своих родителей – всё выглядит очень бесперспективно. Так что даже после освобождения от пут пандемии мы можем готовиться к очередному провалу.
Можно ли это преодолеть? Или это фатально? Мне кажется, можно. История знает такие примеры. Другое дело, что и общество должно измениться. Назовем это его социально-экологическим рыночным обществом. Первая попытка на Западе в 1950-1960-е годы почти удалось. Как и в СССР, если вспомнить, что возник средний класс, конечно, более бедный, чем на Западе, но всё-таки средний класс, который ощущал себя по-человечески.
Возможен ли такой выход из ситуации? Возможен, но всё зависит от политической воли, как бы банально это ни звучало.
И последнее замечание про Россию. Наша экономика 30 лет подряд приговорена к периодическим кризисам, к провалам нефтяных цен и экономики. Когда цены растут – растёт и экономика, цены падают – падает экономика. И каждый раз повторяется мантра – у нас нет времени на раскачку, мы должны экономику сделать несырьевой. Мне кажется это очень забавным. Если не получится сделать экономику несырьевой, нам придется готовиться к очередному кризису.
По материалам онлайн-сессии заседания Московского академического экономического форума (МАЭФ-2020) на тему:«Постпандемический мир и Россия: новая реальность?»
