Одним из островов стабильности в сложившейся сверхтурбулетной ситуации являются высокие технологии. Не зря именно этой сферы касается ключевая часть экономических санкций, введенных против России. Президент ВЭО России
и Международного союза экономистов Сергей Бодрунов, главный редактор «Вольной экономики», поговорил с академиком Сергеем Глазьевым, министром по интеграции и макроэкономике Евразийской экономической комиссии, о том, какие меры доступны для России для того, чтобы даже в сложившихся условиях совершить технологический маневр и вырваться из отставания.
Бодрунов: Вряд ли можно говорить о каких-то масштабных, кардинальных преобразованиях экономики и общества без технологического прорыва. Какие ключевые задачи стоят сегодня перед нами для обеспечения технологического прорыва в стране?
Глазьев: Мы находимся в фазе перехода к новому технологическому укладу, контуры которого всем известны. Это комплекс нанотехнологий, инженерных технологий, клеточных технологий в медицине, информационно-коммуникационных технологий, основанных на наночипах, цифровых технологий. Это роботизация, гибкая автоматизация, искусственный интеллект. Ядро нового технологического уклада сформировалось, оно растет примерно на 35% в год. Этот процесс продолжается более 15 лет. И в настоящий момент это ядро стало локомотивом экономического развития в передовых странах, а также в странах, которые ликвидируют свое технологическое отставание, совершая как раз этот самый рывок.
Бодрунов: В одной из работ вы писали, что на этапе нового технологического перехода есть возможность совершить обходной маневр, то есть обогнать сегодняшних лидеров. Вы в этом увидели возможности для России.
Глазьев: Да, потому что мы существенно отстали. После распада СССР вследствие разрушения сложных производственно-технологических цепочек экономика примитивизировалась, стала по сути сырьевым придатком Европейского союза. В этом смысле мы пропустили предыдущую технологическую революцию, которая была связана с компьютеризацией, с автоматизацией, с бурным ростом информационно-коммуникационных технологий. Мы выступили как потребители, не создали свою технологическую базу. Мы импортировали большое количество современных товаров, которые сформировали современный тип потребления и позволили нашим корпорациям освоить передовые информационные технологии, но у нас не было инвестиций в производство технологической базы, устаревающей сегодня, поэтому
у нас нет проблемы высвобождения капитала из устаревших производств.
И в этом смысле мы можем сконцентрировать ту часть прибыли, которую приносит наша специализация сегодня в сырьевом секторе, в инвестициях в новый технологический уклад. Этот комплекс новейших технологий, которые в течение ближайших 10 лет модернизируют всю экономику. Внедрение этих систем управления, наноматериалов, биоинженерных продуктов революционизируют все экономические отрасли. В частности, мы видим поворот к солнечной энергетике, который стал возможным благодаря нанотехнологической революции, благодаря современным оптическим, лазерным технологиям и, конечно, микро-, наноэлектронным технологиям. И сегодня прирост мощности генерации электричества за счет солнечных батарей стоит дешевле, чем традиционное направление развития тепловой генерации. А будет еще дешевле, потому что тепловая генерация теперь сталкивается еще с углеродными ограничениями.
Другой пример. Клеточные технологии в медицине позволяют существенно продвинуться в части регенерации всех тканей. Это означает продление жизни человека на 10–15 лет, возможность обходиться без ампутации конечностей
у диабетиков, избегать трансплантации тканей, внедряя стволовые клетки в пораженные участки. Это настоящая революция в медицине. С продлением продолжительности жизни человека, естественно, отодвигается пенсионный возраст. Получается, что в течение трудовой деятельности человек проживает, по сути, три поколения смены знания. И для того чтобы поддерживать себя в форме, людям необходимо дополнительное образование, необходима переквалификация. И образование становится непрерывным в течение всей трудовой деятельности человека. Соответственно, второй отраслью по своему весу после здравоохранения становится образование. Весь комплекс отраслей, которые обеспечат воспроизводство человеческого капитала, составит уже половину валового продукта. А материальное собственно производство, автоматизированное, роботизированное, где искусственный интеллект управляет машинами, требует уже совсем немного человеческого труда, хотя это труд высокоинтеллектуальный, разумеется. Очень специализированный.
Бодрунов: И его характер меняется, он становится более творческим.
Глазьев: Мы переходим сейчас в постиндустриальную эпоху, где могут быть совсем другие закономерности. Поэтому мы говорим и о формировании нового мирохозяйственного уклада, имея в виду новую систему управления, новые системы производственных отношений между людьми, если хотите, новые институты и механизмы самореализации человеческого творчества. Здесь много рисков возникает, но и принципиально много возможностей.
Бодрунов: Что мешает нам провести технологическую революцию?
Глазьев: У нас масса проблем, которые мешают нам вырваться вперед. Для того чтобы сделать рывок, нам необходимо стратегическое планирование. Без планирования ресурсы не сконцентрируешь. Если мы не планируем сами, значит, за нас планируют те, кто приносит валюту: либо экспортеры, которых все устраивает, либо иностранные инвесторы, которым надо что-то свое. Стратегическое планирование вроде бы есть, рыночная конкуренция тоже, кажется, есть во многих секторах экономики, но нет обратной связи между целеполаганием в экономическом развитии и инвестициями. Цели ставятся правильные, приоритеты научно-технического прогресса в основных документах правительства прописаны правильные, есть критические технологии, о которых мы упоминали. Но дальше возникает вопрос, как их развить, как их внедрить? Для этого нужны большие инвестиции. Научно-технический потенциал позволяет по большинству из этих технологий добиться рывка. Есть ученые, инженеры, есть приборная база, есть лаборатории, но нужен переход к массовому производству. Для этого нужно иметь инвестиции в отраслевые научно-исследовательские разработки, конструкторские разработки, инжиниринг. Для этого нужны кредиты, которые позволили бы эти все сложные производства собрать вместе, организовать кооперацию, связь между наукой и массовым производством и создать основу нового технологического уклада.
Но беда в том, что главным источником инвестиций по идее должна быть банковская система, но денежно-кредитная политика устроена так, что банковская система по сути дела изолирована от инвестиционной деятельности: высокие процентные ставки, запредельные залоговые требования, неопределенность с курсом рубля. Все это не дает возможности подавляющему большинству предпринимателей привлечь инвестиции. В нашей ситуации банки самоустранились от инвестиционного кредитования, доля инвестиционных кредитов в их активах — менее 5%. То есть классическая функция банков — трансформация сбережений в инвестиции — выключена. Выключена, потому что Центральный банк задирает процентную ставку. Для того чтобы преодолеть эти барьеры, выйти из этого тупика, не нужно изобретать даже велосипед. Есть отработанная система специальных инструментов рефинансирования.
Попросту говоря, кредитных линий, как раньше говорили. Центральный банк открывает кредитную линию для финансирования инвестиционных проектов, которые правительство предлагает через специнвестконтракт, предположим. Везде правительство прорабатывает эти проекты, берет на себя определенные обязательства по налоговым по меньшей мере льготам, иногда гарантии, то есть рисков нет особых. Почему бы под такие проекты не выделять кредиты под 1% годовых, предположим? Сегодня и в Европе, и в Америке центральные банки (даже не говорю про Азию, там это повсеместно — и в Японии, и в Китае, и в Корее) фактически напрямую кредитуют развитие промышленности. У нас сегодня мощности загружены лишь наполовину. Мы могли бы удвоить фактически выпуск продукции, особенно в таких отраслях, как машиностроение, высокие технологии, где потенциал есть, но нет денег.
Бодрунов: Я хотел бы назвать еще один барьер… Отсутствие комплектующих, потому что логистические цепочки порвались и мелкая комплектация, которая серийно-массово производилась, перестала выпускаться, а производство не позволяло иметь на складах запасы. Проблемы, как лавина, накрыли производства. Сейчас санкции, серьезные технологические ограничения. Как в условиях таких шоков нам развивать технологии?
Глазьев: Вы задаете, я бы сказал, практический вопрос. Нужно разбираться
в технологических цепочках. Для этого нужна промышленная политика и соответствующие компетентные люди в ведомствах, которые отвечают за нее. Нужно формировать научно-техническую политику, которая сегодня не имеет ответственного субъекта. Значит, следует создавать комитет по науке и технике, который бы собирал информацию о технологических возможностях.
