Цифровые платформы, экосистемы, торговые площадки, агрегаторы стали неотъемлемой частью нашей жизни. И по мере их развития появились новые вызовы для уже устоявшихся правил защиты конкуренции, гарантий работников, прав потребителей. Цифровые платформы сегодня обладают большой рыночной властью. Но применимы ли в данном случае обычные подходы к антимонопольному регулированию, обсудили президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов Сергей Бодрунов, заместитель декана экономического факультета МГУ Александр Курдин и профессор департамента бизнес-информатики Финансового университета при Правительстве РФ Борис Славин.
По материалам программы «Дом Э», телеканал «Общественное телевидение России»
Бодрунов: Итак, цифровые платформы, экосистемы и прочее. Скажите, Александр Александрович, можно ли считать цифровые платформы в экономике новыми монополиями? Очень часто сообщают о каких-то эксцессах вплоть до того, что экс-президенту США Трампу заблокировали аккаунт. То есть это уже не только рыночная, но и политическая сила.
Курдин: Безусловно, цифровые платформы сегодня обладают большой рыночной властью. Мы привыкли относиться к монополиям как к чему-то заведомо негативному, и даже когда мы видим крупные компании со значительной рыночной властью, мы думаем, что, возможно, надо как-то их сдерживать, регулировать, поскольку они могут эксплуатировать потребителя, снижать общественное благосостояние. Мы из экономической теории знаем, что в принципе при прочих равных монополия хуже, чем конкуренция.
На самом деле существование таких высококонцентрированных рыночных структур в сфере работы цифровых платформ имеет объективные экономические основания. И в первую очередь важнейшим фактором развития таких структур являются значительные сетевые эффекты. То есть если у нас какой-то платформой пользуются два человека, то у каждого из них будет небольшая выгода. Если 5, 10, миллион, то у каждого из них выгода будет больше. Понятно, что если в социальной сети всего 5 участников, то она никому не нужна, но если участников 500, 1000, 1 000 000, то социальная сеть становится важнейшим инструментом для общения. Эти сетевые эффекты как раз и являются фактором высокой концентрации. Чем больше компания, тем выгоднее она для потребителей, тем в большей степени она позволяет им удовлетворять потребности и способствует росту общественного благосостояния. Но вследствие этого возникают высококонцентрированные рыночные структуры. Не обязательно это будет одна фирма, это могут быть две соперничающие компании, скажем, такие, как Google и Apple, но всё равно у каждой из них будет большая рыночная власть. Монополии, дуополии на этих рынках, безусловно, бывают, но не следует их оценивать только с негативной стороны. А объективные факторы их возникновения связаны с тем, что большой размер этих фирм дает пользователям дополнительное благосостояние.
Бодрунов: Борис Борисович, а что тогда с конкуренцией в этом случае, как на нее посмотреть? Хорошо, Google взял половину рынка, никуда от него не деться: ни вправо, ни влево, хочешь не хочешь — надо пользоваться. Завтра он свои правила заявит, какие-то новые требования выставит. Не принимаешь, значит, вообще останешься вне сети, вне возможностей. Может быть, конкуренция здесь могла бы как-то сгладить ситуацию?
Славин: Во-первых, мы находимся в стадии переформатирования рынка, серьезного переформатирования. С появлением цифровых платформ, различных сетевых решений и вообще со сдвигом рынка в сторону сетевых информационных техноло- гий, которые мы все видим, рынок сильно меняется. А любое изменение рынка всегда приводит к тому, что сначала возникают некоторые перекосы, в том числе и связанные с монополизмом. Но рано или поздно, безусловно, этот рынок тоже установится, восстановятся определенные связи, конкуренция. Мы видим сейчас даже по российскому рынку, как две сильные цифровые платформы «Озон» и Wildberries конкурируют между собой. Более того, эта конкуренция приводит к тому, что качество и той, и другой сети существенно улучшается. То есть мы видим фактически классическую конкуренцию, хотя ее до недавнего времени не было. Тот же «Озон» был одним из первых и единственных, если мы берем российский рынок, и развивался он относительно не быстро и не очень, может быть, качественно.
Бодрунов: Да, и не спешил особенно.
Славин: И не спешил. Появился Wildberries, у которого вроде бы была своя ниша в области одежды, но обе платформы стали универсальными. Благодаря частично и пандемии, мы сильно ускорили развитие этого рынка, и конкуренция возросла серьезно И мы видим сегодня, на самом деле, что говорить об отсутствии конкуренции уже нельзя. Она реально существует. Более того, подходят и другие игроки: всем нравится этот рынок, потому что он очень маржинальный. Но самое главное, даже в отличие от стандартных рынков, рынки цифровых платформ позволяют от инвестиций в развитие самой платформы получать сверхприбыль за счет комиссион- ных со всех продаж. Достаточно немножко улучшить систему, чтобы получить гораздо большую прибыль. Поэтому, конечно, это интересно всем. У нас туда идут Сбербанк со своей экосистемой, «Яндекс» со своим маркетом, то есть конкуренция здесь очень серьезная. Это касается не только маркетплейсов — цифровые платформы у нас в разных сферах, и мы видим, какая серьезная борьба идет, например, в услугах такси.
Бодрунов: Да, создается платформа, потом на нее нанизываются вещи, услуги и прочее. В конце концов, завязывается всё одно на другое, появляется экосистема, а дальше ты из нее уже не будешь выходить, потому что удобно и привычно…
Славин: Удобно.
Бодрунов: В этом плане, если привык пользоваться некими услугами, которые сегодня доступны в твоем смартфоне, то понятно, тебе будет удобна экосистема, потому что нужно и за квартиру заплатить, как в Сбере, продукты заказать, такси и всё, что угодно. Вроде бы одна и та же кнопка привычная, но где гарантия, что через некоторое время три игрока на этом рынке, договорившись между собой, как это делается в телекоммуникациях, например, завтра не вздуют цены так, что это станет проблемой.
Славин: Это вполне возможно, но для этого есть ФАС, которая как раз это отслеживает. И мы возвращаемся опять же к классической экономике…
Бодрунов: К регулированию антимонопольному, да. Вы знаете, Александр Александрович, я помню, не так давно было возбуждено антимонопольное дело против Google и Meta в США. Кстати говоря, в Китае Alibaba тоже попала под антимонопольное расследование. Как вы полагаете, мы готовы уже сейчас к такого рода расследованиям, регулированию и так далее или у нас пока это еще не проблема?
Курдин: У нас Федеральная антимонопольная служба ставит одним из своих приоритетов работу в цифровой экономике, в частности в сфере деятельности цифровых платформ, и предпринимается ряд попыток по совершенствованию антимонопольного регулирования уже довольно давно в рамках пятого антимонопольного пакета, который, честно говоря, длительное время буксует. Там была попытка дать определение цифровой платформе и предусмотреть критерии ее определения, механизмы регулирования, которые бы были реализованы.
Сейчас они пытаются немного иначе это переформулировать, возможно, не давать четкого определения цифровой платформы, потому что все могут перессориться. Главное — не определение, собственно говоря, а суть.
Попытки воздействовать на цифровые платформы, конечно, были. Я могу сказать, что в составе команды исследователей экономического факультета МГУ участвовал в качестве эксперта в двух таких делах. В обоих случаях мы помогали «Лаборатории Касперского», которая один раз противодействовала Microsoft, а в другой — Apple. Мы представляли экспертное заключение в коллегию ФАС, и наши доводы были услышаны. Microsoft была вынуждена пойти на мировое соглашение, с Apple разбирательство затянулось. В общем, это только два прецедента, а на самом деле их гораздо больше: против того же Google, например, были разбирательства. Другое дело, что пока это касается не столько сговора, о котором вы говорите, сколько еще одного нарушения — злоупотребления доминирующим положением, когда у нас цифровая платформа может действительно влиять на тех, кто находится в рамках ее экосистемы, и может их, так сказать, скручивать в бараний рог…
Бодрунов: Да, предустанавливать свои какие-то продукты, требования выставлять дополнительные.
Курдин: Вот именно. А если тебя нет в экосистеме, то тебя нет нигде и у тебя нет потребителей. Соответственно, важнейшим элементом антимонопольной политики сейчас является как раз установление некоторых правил нормального функционирования экосистем, и сами владельцы крупных цифровых платформ (я знаю, «Яндекс» ведет работу в этом направлении) заинтересованы в том, чтобы установить нормальные, прозрачные правила работы со своими партнерами.
Ведь экосистема заинтересована в том, чтобы было большое количество фирм, то есть тех, кто предоставляет разные услуги, — тогда платформа становится более привлекательной для пользователей. И важно найти некоторый баланс и для самого лидера этой платформы, и для регулятора так, чтобы, с одной стороны, в экосистеме поддерживались определенные правила, позволяющие лидеру как-то следить за совместимостью, надежностью, безопасностью и всем остальным, но, с другой стороны, чтобы он не навязывал жестко свои правила игры, не отжимал всю прибыль у тех, кто находится в его экосистеме.
Бодрунов: Как же совместить такие две несовместимые вещи? С одной стороны, находить средства для того, чтобы совершенствоваться, но делать это, с другой стороны, бескорыстно. Ведь бизнес — это в первую очередь выгода. Антимонопольное регулирование как раз должно быть судьей между этим желанием получить сверхприбыль и правами тех, кто пользуется платформой. Скажите, пожалуйста, кроме проблем с конкуренцией, которые мы с вами обсуждаем, какие-то риски еще, Борис Борисович, существуют? Я имею в виду, например, ментальные риски, риски политического характера и так далее.
Славин: Безусловно, многие риски существуют, поскольку цифровые платформы начинают занимать в экономике очень серьезные позиции, влияют не только на экономику, но и на различные общественные процессы. И мы это очень хорошо можем видеть в России. Вот это большое число велосипедистов и пешеходов с огромными кубическими рюкзаками — это и есть издержки внедрения большого числа цифровых платформ, которые предоставляют доставку. Дело в том, что в стране, где уровень жизни не очень высок, внедрение цифровых технологий приводит к большому цифровому разрыву, к тому, что есть люди, которые пользуются этими цифровыми средствами и уже не ходят никуда в магазины, а вызывают курьеров.
Бодрунов: Да, я — один из таких.
Славин: А другие попадают в ситуацию, когда они вынуждены с высшим образованием становиться фактически ходячим инструментом для передачи различных товаров. И это, конечно, минус, потому что должно развиваться всё, в том числе и рынок труда. Обязательно за этим нужно следить. Дело в том, что цифра сама по себе и не добрая, и не злая…
Бодрунов: Это инструмент…
Славин: Но это инструмент, который всё ускоряет, увеличивает возможности различные. И поэтому он может ускорить как хорошие вещи, так и плохие. И под плохими я имею в виду и социальное расслоение. Поэтому нужно за этим очень внимательно следить и пытаться всё-таки восстановить баланс.
Почему, например, в других странах нет столько курьеров? У них стоимость доставки гораздо дороже, а у нас получается дешевая, потому что есть люди, которым некуда деваться и они готовы за любые деньги это делать. Там большая часть доставки — через постаматы. Постамат — дорогая вещь. Понятно, что она дороже, чем человек. В условиях дорогого труда он может оказаться не таким дорогим, и тогда, допустим, если у вас постамат будет чуть ли не в подъезде, я думаю, Вы, даже будучи состоятельным человеком, позволите себе спуститься вниз на первый этаж. Но для этого стоимость труда должна быть выше. В той же Америке, да и не только в Америке, но и в других странах следят за минимальной оплатой труда.
Но цифра усложняет не только социальные отношения. Проблемы возникают в кибербезопасности…
Бодрунов: Вот еще один риск.
Славин: Да, и очень высокий риск. У нас, к сожалению, сегодня с кибербезопасностью дела обстоят не лучшим образом. Я читал лекцию по цифровой экономике оперуполномоченным, которые должны с этими преступлениями бороться. Допустим, бабушку обманули через звонок, она идет к оперуполномоченным, но у этих оперуполномоченных нет инструментов. Они даже для того, чтобы получить, допустим, биллинг по телефону той бабушки, которую обманули, пишут бумагу и отправляют ее наверх. Если они где-то ошиблись, им вернут назад, скажут, что вы ошиблись. Понятно, что этот процесс приводит к тому, что никаких преступников поймать невозможно. Сегодня мы находимся в системе, когда фактически выживаем сами. Это как если бы в реальной жизни не было бы полиции, были бы кругом бандиты, а нас бы учили, как обороняться самим. Примерно то же самое происходит сегодня в цифровом пространстве.
Бодрунов: Бабушка не в состоянии, например, заниматься самбо, и в результате она будет страдать.
Славин: Да, и поэтому ей помогают внуки. И нас всегда учат — говорят, не делайте этого, не делайте того, но этого мало. У нас должна быть система борьбы. Передовые страны очень жестко борются с киберпреступностью вплоть до того, что преступников находят везде, в любой точке мира. А они, как правило, находятся не в той стране, где совершают преступления. Это тоже одна из задач, которую тоже нужно решать, иначе цифровизация будет очень болезненным процессом.
Бодрунов: Она ускорит негативные процессы.
Славин: Надо понимать, что цифра может быть и хорошая, и плохая.
Курдин: Я бы еще добавил к словам Бориса Борисовича о социально-экономических разрывах. Баснословно богатеют «жирные коты», которых иногда называют группой GAFAM, — Google, Apple, Facebook, Amazon, Microsoft. В то же время сильно растет бедность. И на эти разрывы накладываются проблемы ограничения свободы слова (некоторые платформы определяют, какую информацию распространять, а какую, наоборот, держать в секрете), навязчивой рекламы, проблема с персональными данными. И в этих условиях, конечно, для политиков эти жирные коты становятся очень выгодной мишенью. Сейчас мы наблюдаем, что в США — не случайно вы вспоминали дело против Meta — те, кто руководит антимонопольной политикой, очень агрессивно относятся к цифровым платформам, и не в последнюю очередь демократическая администрация пришла к власти на фоне лозунгов о необходимости борьбы с избыточной рыночной властью в том числе цифровых платформ. Здесь можно усмотреть некоторые элементы популизма.
С другой стороны, попытки применить инструменты антимонопольного регулирования для решения целого ряда задач, то есть, скажем, раздробить цифровые платформы для того, чтобы решить и проблемы с персональными дан- ными, с информацией, с социальными разрывами, — это, как говорится, too much. Мы не должны использовать антимонопольные инструменты для решения всех возможных проблем. Если слишком активно применять сдерживание против цифровых платформ, они утратят часть экономических стимулов. Не надо забывать, что они внесли колоссальный положительный вклад в наши жизненные стандарты.
Бодрунов: Конечно, иначе они бы не развивались. Здесь опять мы сталкиваемся с этой дилеммой — что тормозить, а что тормозить так, чтобы развивать. Общество пользуется цифровыми платформами, экосистемами — выгодно, удобно, быстро. Человек привыкает ментально и становится немного другим — условно говоря, цифровым человеком в какой-то мере. Казалось бы, всё вроде хорошо. Но за всё хорошее общество платит так или иначе. Чем платит нынешнее общество за это стремительное развитие, привыкание к комфортной цифровой жизни?
Славин: В этом вопросе есть некоторый негатив…
Бодрунов: Я бы не сказал, что негатив. Я имею в виду, что мы платим за всё, что нам нравится. Если нам нравится концерт какого-нибудь артиста, мы понимаем, что у нас уши будут болеть после него, но мы всё равно туда пойдем. Поэтому я бы сказал, что это просто экономический подход. То есть получаем много — это одно дело, а вот чем жертвуем?
Славин: Мы можем, к сожалению, заплатить тем, что будем меньше уделять внимания развитию важных составляющих человеческой природы и культуры. Вот, например, все отмечают, что в некоторой степени увлечение цифровыми форматами подачи информации приводит к тому, что люди меньше читают, меньше ходят в театр…
Бодрунов: Видим, это проблема…
Славин: Я бы сказал, что это не проблема, а риск, который возникает, а дальше всё зависит от человека. Более того, я, например, считаю, что цифра должна освободить человека и дать ему возможность и больше читать, и легче получать доступ к лучшим спектаклям, и прочее. Мы находимся сегодня, я говорил уже, в переходном периоде. Переходный период — это всегда очень сложный период. Нам кажется, что через несколько лет мы будем вообще всё свое время проводить в цифре, но это не так. Я напомню историю, которую мы все хорошо знаем: когда появилось кино, то все сказали, что театра больше не будет. Когда появилось телевидение, все сказали, всё, теперь кино не будет. То же самое сказали про интернет. Что вы видим сегодня? Что есть всё. Но самое главное, заметьте, в чем чисто экономический эффект! Где мы больше всего платим денег, за какие услуги? Оказывается, за театр.
Бодрунов: Да, за театр мы платим больше всего. Попробуйте в Большой купить билет.
Славин: Да и не только в Большой… Это говорит о том, что при появлении большого количества инструментов, в том числе цифровых, человеку начинает не хватать прямого человеческого общения, в том числе в культуре. И сегодня экономисты это уже видят. Они видят, что услуги в области здравоохранения, в области социального обеспечения начинают расти, причем расти быстрее. То есть цифра приводит к тому, что пока возрастает доля цифровых услуг, уменьшается доля производства, потому что там всё роботизируется, а также доля торговли, транспорта, где тоже всё начинает автоматизироваться.
Бодрунов: Имеется в виду, что уходит человеческий труд, чисто механический…
Славин: Да, но начинает возрастать такая составляющая, как наука, образование, социальная сфера…
Бодрунов: Более творческая компонента.
Славин: Поэтому я и говорю, что мы часто видим какую- то одну компоненту — сейчас это рост цифры — и нам кажется, что вот она сейчас всё заполнит и мы превратимся в роботов. Но на самом деле доля времени, которую люди проводят в цифровой среде, уменьшается, а доля театров, человеческого общения, наоборот, возрастает.
Бодрунов: Еще один момент, который я бы хотел выделить, — приватность. Платит ли человек цифровизации своей приватностью?
Курдин: Да, если раньше вы могли сделать что-то и об этом никто не знал, то сейчас, если вы пользуетесь гаджетом, который у каждого из нас лежит либо во внутреннем кармане пиджака, либо где-то еще, скрыть что-то становится невоз- можным. Для кого-то это не становится проблемой, для кого- то это на самом деле является серьезным фактором беспокойства. У каждого, наверное, бывают такие моменты, когда мы не хотим, чтобы кто-то — будь то заокеанская корпорация, будь то какие-то заинтересованные зрители или государство — знал о том, что у нас происходит. И конечно, в данном смысле цифровые платформы становятся инструментом всё большего контроля, мы этим действительно расплачиваемся. И следствием этого является то, что, осознавая степень контроля, люди становятся менее свободными. Мы прекрасно понимаем, что наши поступки и наши слова находятся под еще более тщательным контролем, и, конечно, нам приходится следовать некоторым стандартам. Причем эти стандарты зачастую задаются, формируются не обязательными общепринятыми человеческими правилами, а теми правилами, которые задают корпорации. Если вы будете говорить то, что не принято в FB, Instagram или Twitter, вас могут начать, как сейчас говорят, отменять.
Бодрунов: Я работаю в экономике в разных ипостасях — как ученый, как теоретик, как практик. Приходится по-разному сталкиваться с разными проблемами. И чем больше практики, тем меньше надежд на то, что предпринимательская деятельность будет всё менее направлена на добычу золотых слитков и всё более — на общественное благо. Хотя в миссиях корпорации она — белая, пушистая и только и печется об общественном благе. Я не отрицаю общественную полезность, в том числе и цифровых платформ и так далее. Но в то же время я достаточно далек от мысли, что всё там направлено исключительно на общественное благо, скорее — на благо тех, кто владеет тем или иным инструментом. Это не духовой инструмент — когда тот, кто играет на трубе, доставляет удовольствие всем слушателям, а при этом сам владеет инструментом. Здесь всё наоборот: удовольствие есть, но за это удовольствие приходится платить той же приватностью, той же свободой и так далее. Можно вспомнить времена, когда американцы променяли свободу на безопасность. Фактически общество соглашается с тем, что мы теряем часть своей свободы, меняя ее на удобство, на привычную, более комфортную жизнь и так далее. Мне кажется, здесь мы тоже сталкиваемся с определенной дилеммой: насколько общество может прийти к тому, что роман Оруэлла станет реальностью?
Славин: Безусловно, есть примеры. Наверное, самый сильный пример — это социальный рейтинг в Китае человек находится под тотальным контролем. Мы должны понимать, что работа с цифровыми платформами приводит к тому, что мы оставляем там цифровые следы. По-другому не может быть. Раз мы там есть, зарегистрировались, что-то купили, информация об этом остается. И вопрос: раз столько следов остается, понятно, что и вычислить, и что-то понять о человеке становится гораздо легче. Но на самом деле нам не важна приватность сама по себе. Человек готов иногда эту приватность полностью нарушить, полностью о себе всё рассказать. Например, когда приходит к врачу.
И самый главный вопрос — использовать эту приватность для того, чтобы человеку сделать лучше. Мы сейчас как раз делаем научно-исследовательскую работу, проводим по заданию правительства исследование по поводу цифрового профиля. Вопрос такой: что должно быть в цифровом профиле человека, какая информация? Одни говорят, что там должны быть минимальные сведения, другие, наоборот, что максимальные. Так вот, на самом деле человек сам может сказать, что он готов отдать, а что нет — зависит от того, что ему нужно. Приведу примеры. Например, те, кто работает в университетах, должны представить справку о том, что не судимы. Немножко смешно, но такова жизнь. Те, кто не судим, вынуждены целый месяц в милиции получать эту справку, несмотря на всю цифровизацию. Когда мы берем кредит в банке, мы вынуждены приносить справку с места работы о зарплате, копию трудовой книжки и так далее.
Поэтому можно было бы сделать, чтобы человек, если планирует брать кредиты и не хочет собирать документы, сам разрешил указывать в цифровом профиле зарплату, чтобы банки об этом не спрашивали. То же самое касается судимости. То есть целесообразно отталкиваться от человека, человекоцентричность сейчас — тренд цифровой экономики, пусть человек сам определит: здесь я готов предоставить такую информацию, потому что я ничего не боюсь и вы можете следить за мной, а там, наоборот, не хочу, зато и не буду пользоваться преимуществами.
Бодрунов: Мне кажется, это очень важное наблюдение, очень важная мысль и разработчики цифрового профиля это должны обязательно учесть. Эту идею надо реализовывать, потому что зарегулировать всё нельзя, чтобы всё у всех было одинаково.
Славин: Это уже кое-где происходит. Допустим, в Европе приняли решение о том, что цифровая платформа или тот, кто собирает информацию, должны запрашивать у пользователя, дает он им право или не дает. Пока это сделано, правда, не очень здорово, но смысл в этом есть. Например, я хочу, чтобы они измеряли мою активность и рекламировали хорошие товары, — ставлю опцию «смотреть», а другой не хочет и отказывается от отслеживания цифровых следов. Другое дело, что мы находимся в состоянии изменения экономики, поэтому пока это еще не произошло, но, я думаю, должно произойти, потому что это полезно, адекватно, разумно.
Курдин: Борис Борисович описал действительно то, к чему мы бы хотели продвигаться, — и общество в целом, и каждый человек. Однако здесь возникает вопрос: «Съесть-то он съест, да кто же ему даст?». Будет ли государство и корпорации, владельцы цифровых платформ, регуляторы прислушиваться к мнению общества, человека, конкретных пользователей. Было бы здорово, если бы нам удалось проскочить между интересами одних и других, сыграв на системе издержек и противовесов между ними.
Бодрунов: Фактически об этом мы сегодня говорим с вами, именно об этом.
Курдин: Когда вы говорите про Оруэлла, там мы видим диктат государства. С одной стороны, вроде бы когда государство всё контролирует, это хорошо. Оно же действует в интересах и от имени общества. По крайней мере, декларирует это. С другой стороны, государства бывают разные. Бывают государства демократические, а бывают государства людоедские.
Бодрунов: А бывают экосистемы-государства, которые фактически становятся отдельными замкнутыми экономиками, замкнутыми государствами со своими правилами и так далее. И человек там раб.
Славин: Действительно, такие корпорации, как крупнейшие современные платформы и экосистемы, могут получать избыточную власть. У них немного другие цели, чем у государства. У государства возможны какие-то идеологические приоритеты, у корпораций, понятное дело, — мир чистогана.
Но они, конечно, будут бороться, конкурировать между собой. И нам надо найти такое сбалансированное решение, чтобы, сыграв на противоречиях между ними, добиться того, чего мы хотим, то есть максимальной адаптации к нуждам пользователей. И, откровенно говоря, я настроен в этом отношении оптимистично. И хотя Вы говорили, что рыночный механизм действует так, что корпорации будут нацелены, безусловно, на максимизацию дохода, а не на общечеловеческие ценности, всё же, на мой взгляд, если посмотреть на рыночные интересы собственников цифровых платформ, они пока направлены на то, чтобы было больше пользователей. И если они будут действовать в рамках этих целей, то они заинтересованы в том, чтобы ценности, которые там развиваются, были бы связаны с терпимостью, отсутствием агрессии, доброжелательностью.
Бодрунов: Вот к этой мысли я как раз хотел подвести: долгосрочные цели бизнеса, которые диктуются общественными потребностями, — позитивные, иначе не было бы у нас экономики, бизнес-процессов в целом. В этом плане я на стороне тех, кто считает необходимым развивать цифровые технологии, экосистемы и так далее. Но я сегодня не зря поднимал вопрос в нашей беседе о проблемах и рисках — дело в том, что преимущества и выгоды очевидны практически всем. Другое дело, что мы должны понимать, что здесь есть риски, их надо убирать, но в этом регуляторном процессе должен быть такой, который позволяет и общественное благо соблюсти, направить бизнес работать на общество.
Цифровые платформы — это наша новая реальность, реальность, в которой мы живем, это наш новый мир. И с большой степенью вероятности мы, наверное, скоро окажемся в мире, где цифровые платформы станут доминировать во всех сферах нашей жизни. А значит, нам придется решить еще очень много вопросов, подобных тем, о которых мы сегодня говорили.
