Руслан Гринберг: «Российская экономика приговорена к кризисам»

24.05.2020

Руслан Гринберг,

Научный руководитель Института экономики РАН, член-корреспондент РАН, сопредседатель Организационного комитета МАЭФ, вице-президент ВЭО России

Сейчас часто повторяют как мантру – мир не будет прежним. Мол, такой глубокий кризис приведет к возникновению новой реальности. Это большое преувеличение. Редко происходит такое. Яркий пример – кризис 2008-2009 годов. Нужно взять под контроль чрезмерную финансиализацию экономики, финансовый сектор должен быть служанкой реальной экономики, а не господином, – говорили серьёзные и авторитетные люди. Но когда жизнь наладилась, об этом просто забыли.

Бывают исключения, когда глубокая депрессия вызывает всеобщее стремление изменить устройство социально-экономической жизни. Конечно, после Великой депрессии 1929-1933 годов, после Второй Мировой войны стало ясно, что прежняя модель рыночной экономики работать не может. Государство всеобщего благосостояния состоялось. Это были золотые годы капитализма, когда можно было говорить о почти бесклассовом обществе. Например, Клинтон или Шредер, вышедшие из самых бедных семей, стали руководителями своих стран. 80% населения можно было отнести к среднему классу, a 20 % – как придётся. Это продолжалось целых 20 лет, а потом наступило новое время.

Возникает важный вопрос. А что будет после этого кризиса? Я даже подумал о том, что нет худа без добра, чем глубже депрессия – тем больше шансов для более справедливого общества. Это я сказал Джозефу Стиглицу, и он долго смеялся. Говорит: «Может быть, вы и правы». Потому что, в конце концов, главная задача заключается в том, чтобы отказаться от той модели, которая 30 лет назад господствовала в мире. По мнению Стиглица, установка на радикальный либерализм, на всемогущество свободного рынка привела к тому, мы еще до пандемии оказались перед тремя вызовами. Это климатический вызов, потому что ориентация на прибыль в принципе подрывает мотивацию заботиться о среде обитания. Это возвращение геополитики в самом ее отвратительном виде как следствие ориентации на неолиберальную догматику. И, конечно, социальные конфликты. Когда оказалось, что белые, образованные, богатые американцы впервые в истории живут хуже своих родителей – всё выглядит очень бесперспективно. Так что даже после освобождения от пут пандемии мы можем готовиться к очередному провалу.

Можно ли это преодолеть? Или это фатально? Мне кажется, можно. История знает такие примеры. Другое дело, что и общество должно измениться. Назовем это его социально-экологическим рыночным обществом. Первая попытка на Западе в 1950-1960-е годы почти удалось. Как и в СССР, если вспомнить, что возник средний класс, конечно, более бедный, чем на Западе, но всё-таки средний класс, который ощущал себя по-человечески.

Возможен ли такой выход из ситуации? Возможен, но всё зависит от политической воли, как бы банально это ни звучало.

И последнее замечание про Россию. Наша экономика 30 лет подряд приговорена к периодическим кризисам, к провалам нефтяных цен и экономики. Когда цены растут – растёт и экономика, цены падают – падает экономика. И каждый раз повторяется мантра – у нас нет времени на раскачку, мы должны экономику сделать несырьевой. Мне кажется это очень забавным. Если не получится сделать экономику несырьевой, нам придется готовиться к очередному кризису.

По материалам онлайн-сессии заседания Московского академического экономического форума (МАЭФ-2020) на тему:«Постпандемический мир и Россия: новая реальность?»

Борис Порфирьев: «Кризис – это слишком ценное время, чтобы его терять»

23.05.2020

Борис Порфирьев,

Директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, академик РАН, сопредседатель Программного комитета МАЭФ, член Президиума ВЭО России

Я хотел бы остановиться на специфическом вопросе, который касается «зелёного тренда» в экономическом развитии. Мы знаем, что накануне кризиса активно шли процессы, связанные с развитием «зеленой экономики», с решением климатических проблем. Они определяли политику многих государств, и это, безусловно, сказывалось на международной арене.

Что привнесла пандемия в эти процессы? Падение производства привело к тому, что экологические показатели улучшились. В мире ожидается снижение уровня выбросов примерно на уровне 5%, но есть и более высокие показатели. В Китае вредные выбросы снизились на 30%, в Нью-Дели – на 27%, в Сеуле – на 50%. Но, конечно, нужно иметь в виду, что это временная ситуация. Безусловно, по мере того как экономика будет восстанавливаться, эти показатели начнут меняться в другую сторону.

Кроме того, нужно иметь в виду и определенную противоречивость экологических последствий, которые связаны с нынешним кризисом. В частности, падение цен на нефть сделало ее более привлекательной по сравнению с альтернативными источниками энергии, на которые сейчас пытаются сделать ставку в целом ряде стран. Этой конкуренции серьёзно опасается ряд специалистов.

Что касается «зелёного» тренда, мне представляется, что он не имеет самостоятельного, довлеющего значения. Он является частью общей стратегии устойчивого развития. Это всего один, хоть и важный, фактор. Более того, само определение «зеленой экономики», которое дает Организация Объединенных Наций, подчеркивает, что это хозяйственная деятельность, которая повышает благосостояние людей и обеспечивает социальную справедливость наряду со снижением рисков для окружающей среды и рисков обеднения природы. То есть социальная и экономическая компоненты здесь, несомненно, присутствуют.

Мне представляется, что пандемический кризис не совершит радикального переворота в этом тренде. Напротив, он играет роль катализатора тех структурных и производственно-технологических трансформаций, которые начались до пандемии. Прежде всего речь идет о модернизации экономики, в частности ее структуры – в пользу увеличения доли услуг, в том числе в сфере экономики знаний.

Что касается технологической модернизации, эти процессы будут продолжаться и после пандемии. Основной драйвер здесь – вложения в энергоэффективность. В ней заключен основной потенциал не только снижения издержек и повышения эффективности и производительности, но и снижения вредных выбросов и выбросов парниковых газов. Это беспроигрышное решение.

Та ситуация, которая сложилась, может и должна быть использована для укрепления этой тенденции. Как говорили классики, кризис – это слишком ценное время, чтобы его терять просто так. В заключение хотелось бы вспомнить опыт кризиса 2008-2009 годов, когда страны, принимая антикризисные пакеты, существенную их часть направили именно на вложения в устойчивое развитие, в том числе в «зеленую экономику». От общего объёма антикризисных пакетов, скажем, в США эти вложения составили 12%, в Германии – 13%, во Франции – больше 20%. Чемпионами были Китай с 38% и Корея с 80%. При этом китайский пакет был наибольшим – это 220 миллиардов долларов. Это позволило не только выйти из кризиса, но и существенно изменить структуру экономики как в сторону повышения её эффективности, так и в сторону её большей экологизации. Нам стоит учесть этот опыт.

По материалам онлайн-сессии заседания Московского академического экономического форума (МАЭФ-2020) на тему:«Постпандемический мир и Россия: новая реальность?»

Президент РАН: «Кризис – момент истины для науки»

20.05.2020

Александр Сергеев,

Президент РАН, академик РАН, сопредседатель МАЭФ

Год назад в здании президиума РАН мы провели первый Московский академический экономический форум и приняли решение сделать его традиционным. Президент России Владимир Путин поручил правительству к 1 июня представить общенациональный план действий по росту экономики и восстановлению занятости и доходов населения. Мне кажется, будет правильно использовать площадку МАЭФ для формулировки предложений.

Задача не только в том, чтобы, с одной стороны, минимизировать человеческие потери и, с другой стороны, не допустить существенного экономического спада. По существу речь идет о создании экономики другого качества.

Какие отрасли новой экономики станут драйверами роста? Это важный вопрос для страны. Мы всегда сетовали на то, что мало инвестиций идёт в хай-тек, а сейчас становится очевидно, что только такие инвестиции и смогут обеспечить эффективный выход из кризиса. Телекоммуникационная отрасль очевидно будет бенефициаром кризиса. Мы все понимаем, что фармацевтическая, медицинская, биотехнологическая промышленность должны быть драйверами. Китай сейчас очень умело использует эту ситуацию и активно распространяет свои научно-технические достижения последних нескольких месяцев по миру, экспортируя тест-системы более чем в 80 стран мира, таким образом укрепляя свое положение мощной научно-технологической державы.

Мы понимаем, что сейчас все взоры обращены к науке. В какой-то степени для науки это момент истины. Насколько её организация в разных странах позволит дать ответ. Что такое – этот быстрый мобилизационный ответ? Когда он возможен? Он возможен, когда есть задел. А есть ли в нашей науке задел для того, чтобы быстро ответить? По прошествии нескольких месяцев увидим, как мы сумели среагировать, насколько наши тест-системы и разработки по созданию вакцины будут конкуренты.

Наверное, один из выводов, который мы должны будем сделать, состоит в том, что нужно увеличивать роль фундаментальной науки в стране, потому что именно наличие задела дает возможность быстрого отклика. Нет задела, откуда брать результаты, чтобы быстро выбрасывать их в промышленность и в медицину?

Важный вопрос – насколько наука имеет возможности быстро реагировать на вызовы кризиса. У Академии наук, к сожалению, сейчас нет организационного ресурса, и даже те предложения, которые мы формулируем, мы не можем быстро доводить до коллективов, чтобы они брались за работу.

Еще один важный момент – правильно сосредоточить в науке финансовые ресурсы, для того чтобы она предложила быстрые, правильные и эффективные решения.

Повторюсь, кризис – момент истины для нашей науки: насколько она эффективно организована, есть ли у нее задел. Насколько эффективно мы, российские ученые, сумели ответить на тот вызов, который перед нами стоит.

По материалам онлайн-сессии заседания Московского академического экономического форума (МАЭФ-2020) на тему:«Постпандемический мир и Россия: новая реальность?»

Пищевая промышленность процветает в кризис

20.05.2020

В апреле производство сократилось на 4,7% (к апрелю 2019 года), а спрос упал на 3,8% (к апрелю 2019 года). Об этом говорится в «Мониторинге состояния промышленности» Института проблем естественных монополий (ИПЕМ) за апрель 2020 года.

Лучше всего, согласно данным мониторинга, себя чувствуют низкотехнологичные отрасли. В апреле 2020 года спрос на их продукцию вырос на 15,9% к апрелю 2019 года.

«Рост спроса в секторе обусловлен главным образом положительной динамикой пищевой промышленности на фоне эпидемии коронавируса. По данным Росстата в марте 2020 года выросло производство пищевых продуктов на 9,3% к аналогичному периоду 2019 года», – отмечается в мониторинге.

Самое глубокое падение наблюдается в высокотехнологичных отраслях – на 29,5% к апрелю 2019 года. Продолжает сокращаться производство легковых автомобилей и грузовых вагонов в следствии перенасыщенности рынка.

Снизился спрос на продукцию практически всех среднетехнологичных отраслей, в частности речь идет о цветных и черных металлах.

«Снижение экономической активности, в первую очередь в промышленных центрах Азии и Европы, вызвало падение цен на цветные и черные металлы. При этом заградительная тарифная политика стран-потребителей металлопродукции также не теряет своей актуальности. Кроме того, в конце апреля Министерство экономики Мексики объявило о новой волне антидемпинговых расследований в отношении продукции, импортируемой из России», – говорится в мониторинге.

Спрос в добывающих отраслях сократился на 4,7% к апрелю 2019 года.

Напомним, несмотря на подписание соглашения ОПЕК + средняя цена на нефть марки Urals в апреле обновила очередной минимум, при этом во второй половине апреля впервые в истории были зафиксированы случаи падения цены на нефть ниже нуля – до -2,0 доллара за баррель

«Экспортные поставки угля в апреле 2020 года продолжили падение вследствие снижения глобального спроса на уголь, в том числе из- за сокращения потребления электроэнергии в Европе и Азии. Кроме того, снижение цен на газ в Европе и Азии вслед за ценами на нефть способно еще больше ослабить позиции угля в межтопливной конкуренции в электрогенерации», – сообщают авторы мониторинга.

Эксперты ИПЕМ полагают, что дополнительным фактором падения экспортных поставок угля являются меры по предотвращению распространения короновируса. Суда, пришедшие за углем в угольные морские терминалы на Дальнем Востоке должны перед погрузкой в течение двух недель находиться в зоне карантина, что влияет на скорость оборота угольной продукции.

Андрей Клепач: «Нужно отходить от бюджетного правила»

19.05.2020

Андрей Клепач

Член Правления ВЭО России, главный экономист Внешэкономбанка

Наши оценки экономического спада не катастрофичны. Если говорить о ВВП, то это около 5% при цене на нефть 34 доллара за баррель. Сегодня объем антикризисных мер меньше, чем в 2008-2009 годах, но определенный вклад в поддержание экономики и доходов населения эти меры дадут. По нашей оценке, они уменьшат падение ВВП на 0,6% в этом году и поддержат 1% реальных доходов населения. Издержки шока, связанного с распространением коронавируса, и падение цен на нефть большие, но система мер поддержки работает.

Основные риски связаны с тем, как Россия будет выходить из кризиса. Многие меры заканчивают действовать в течение этого года, и это даст откат назад с точки зрения потребления на 2021 год. В рамках бюджетного правила придется сократить расходы бюджета по сравнению с тем, что заложено в законе о бюджете на 2021 год. Полагаю, если мы хотим реальный план восстановления экономики и переход к новому качеству роста, нужно отходить от бюджетного правила или модифицировать его.

Реализуемый пакет мер во многом направлен на поддержку доходов населения и доходов малого бизнеса. Тем не менее, для инвестиций его эффект крайне ограничен. Пока решено не распечатывать Фонд национального благосостояния. Если мы хотим получить действительно план восстановления экономики, нужно использовать резерв главного командования, но именно в инвестиционных целях.

У нас значительная часть нагрузки и ответственности ложится на регионы. Надо принимать серьезные меры, чтобы менять характер экономических взаимоотношений между федеральным центром, бюджетом и регионами, давать им ресурсы. Сложившаяся модель не позволит уменьшить дифференциацию между регионами и создать полюса роста не только в столичных агломерациях, которые являются и наиболее тяжелыми очагами коронавирусной инфекции.

Если говорить о долгосрочных перспективах, какие бы сейчас ни были прогнозы цен на углеводороды, при всей значимости этого комплекса, его вклад в экономику будет сокращаться, и это ставит вопрос об альтернативах. Уже говорилось о медицине, микробиологии, фармацевтике. Это сектора, которые сейчас растут, но их модель развития должна меняться. Наше здравоохранение, как и здравоохранение Европы, США, где тратятся намного большие деньги, оказалось очень уязвимо. Следовательно, нужно изменение не только финансирования, но и качества здравоохранения, создание, в том числе, новых методик, технологий, базирующихся не только на антибиотиках, а на бактериофагах, на всём комплексе микробиологических исследований. Это вызов для фундаментальной науки.

Я бы выделил ещё очень важный момент. Да, борьба с коронавирусом потребовала много ограничений и жертв от людей и от всех, но здесь важен вопрос доверия. Нужно понимать, что если мы потеряем это доверие или оно существенно ограничится, то выход из кризиса – это не только экономический вопрос. Это вопрос духовного здоровья и социально-политического доверия. Нужно думать о том, как укреплять его.

По материалам онлайн-сессии заседания Московского академического экономического форума (МАЭФ-2020) на тему: «Постпандемический мир и Россия: новая реальность?»

Сергей Бодрунов: «Кризис ускоряет многие процессы в экономическом развитии»

18.05.2020

Сергей Бодрунов,

Сопредседатель МАЭФ, президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов, директор Института нового индустриального развития имени С.Ю. Витте, д.э.н., профессор

Мир, как мы уже неоднократно констатировали задолго до пришедшей в этом году пандемии коронавируса, сейчас претерпевает глубокие, глобальные изменения. Современная рыночная модель экономики демонстрирует все признаки своего исчерпания и требует глубокой трансформации, а то и полной смены парадигмы развития. Как отмечает нобелевский лауреат по экономике Джозеф Стиглиц в интервью, опубликованном в журнале Вольного экономического общества «Вольная экономика», вышедшем специально к нашему Форуму, эта форма «приводит к весьма неприятным явлениям – вспомните хотя бы неравенство в мире, которое только растет и ширится».

И действительно, в течение последних десятилетий мы наблюдаем сильнейшую за всю новейшую историю поляризацию доходов, причем не только между богатым мизерным процентом населения и все более увеличивающемся в размерах и глубине нищеты основным населением, но и между странами, и этот разрыв постоянно увеличивается. При этом ускоренные темпы роста экономики, успехи технологического развития далеко не пропорционально трансформируются в повышение жизненного уровня людей, а глобально, более того, влекут за собой усиление несправедливости в распределении плодов этого роста. Это, безусловно, связано с базовым свойством рыночной экономики, присущим ей в принципе, поскольку доходы богатой части населения могут быть увеличены только за счет основной страты потребителей, которая платит за общественный продукт и которой платить все всё более нечем. Это – базовое противоречие такой модели удовлетворения общественных потребностей, которое основано на максимизации прибыли как главном результате деятельности; оно неизбежно приводит эту модель в состояние, чреватое всё большим напряжением и усилением негативных явлений в мире.

Нынешний кризис мировой экономики, триггером, спусковым крючком и акселератором которого стала пандемия, высвечивает эти противоречия более ярко. Но – не только высвечивает. Он ускоряет многие процессы и тенденции и в экономическом развитии, и в нашем осмыслении путей разрешения не только текущих проблем, но и способов трансформации нынешней модели жизни людей, устройства общества. Специфика пандемии, требующая новых моделей поведения (удаленно-дистанционное общение и онлайн-образование, усиление тенденций внедрения робототехники и безлюдных технологий в индустрии, солидарность и более социально ответственное поведение как в сфере производства общественного продукта, так и в обычной жизни, в быту, и многое-многое другое) – эта специфика не только отразится на будущей нашей жизни, но и подтолкнет многие процессы: продвигающие нас в общественном бытии – к новому типу, новой генерации индустриального общества, а в сфере общественного производства и удовлетворения реальных потребностей людей – к трансформации нынешней экономической парадигмы развития к ноономике, предполагающей более социализированный тип производства и распределения общественных благ. Тот же Стиглиц отмечает все более острую необходимость и «желание найти лучший подход к управлению структурой экономики».

Еще до начала нынешней пандемии на экономическом форуме в Давосе эти вопросы поднимались ведущими экономистами мира. Идет поиск индикаторов обновления нынешней экономической парадигмы развития, сопровождаемый констатацией неадекватности принятых ныне показателей экономического развития (к примеру, ВВП) и необходимости принятия индексов, лучше отражающих реальное удовлетворение реальных потребностей людей – более равного доступа к образованию и сохранению здоровья, более справедливого распределения доходов, достойного уровня социальной защищенности. Именно такие показатели, а не простой рост валового продукта, всё больше определяют зрелость общества, его продвижение по пути общественного и социального прогресса.

Все эти вопросы актуальны и для нас, нашего, российского общества и нашей экономики. Именно на это обратил внимание в своем недавнем обращении к гражданам страны президент России, подчеркнув важность усиления нашего движения к достижению национальных целей развития, предполагающих повышение уровня социального развития, социальной справедливости.

По материалам онлайн-сессии заседания Московского академического экономического форума (МАЭФ-2020) на тему:«Постпандемический мир и Россия: новая реальность?»

Александр Петриков: «Нельзя допустить роста продовольственной инфляции»

15.05.2020

Александр Петриков,

директор Всероссийского института аграрных проблем и информатики имени А.А.Никонова, член Президиума ВЭО России, академик РАН, д.э.н., профессор

Я хотел бы поговорить о влиянии пандемии на продовольственный сектор и мерах по адаптации нашего сельского хозяйства и перерабатывающей промышленности к этим непростым условиям.

По опыту известно, что сельское хозяйство в силу своей инерционности медленнее других отраслей уходит в кризис, но и выходит оно из него тоже более продолжительное время. Влияние кризиса на сельское хозяйство, я посмотрел материалы ООН и нескольких международных организаций, довольно многообразно. От краткосрочного влияния, связанного с паническими покупками в начале кризиса до снижения спроса инвестиционных возможностей и поддержки отрасли.

21 апреля ФАО (специализированное учреждение ООН, возглавляющее международные усилия по борьбе с голодом) опубликовала совместно с другими авторитетными международными организациями документ о рисках для продовольственной безопасности в связи с пандемией. Согласно расчетам ФАО, если мировой ВВП упадет на 3%, то в мире станет на 38 миллионов больше голодающих. Если рассматривать самый пессимистичный вариант о 10%-м падении ВВП, то эта цифра может возрасти до 80 миллионов человек.

В то же время в документе ФАО сформулированы несколько направлений противодействия кризису. Это пять направлений усилий. Это сохранение внутренних систем продовольственного снабжения и поддержка сельхозпроизводителей для того, чтобы они не потеряли возможности наращивать производство, и прежде всего, малых фермерских хозяйств и предприятий. Это удовлетворение неотложных потребностей в продовольствии уязвимых групп населения, усиление программ социальной защиты и продолжение мировой торговли продовольствием. Ни в коем случае нельзя ограничивать экспорт. Большинство стран прислушались к этим рекомендациям ФАО. Они ведут специальный сайт по ограничениям в экспорте, которые принимаются сейчас во всех странах. Всего 18 стран ввело те или иные ограничения.

Я проанализировал опыт ряда стран и экономических союзов по антипандемической аграрной политике. В США это специальная программа стоимостью 19 миллиардов долларов, предусматривающая как прямые выплаты фермерам, так и помощь региональным и местным дистрибьюторам, оперирующим на продовольственном рынке для формирования продуктовых наборов для нуждающихся. Из бюджета Европейского Союза дополнительных средств не выделено, но вводятся различного рода административные послабления. Германия отнесла сельское хозяйство, в отличие от России, к системообразующей инфраструктуре, и фермеры могут получить дополнительную поддержку в рамках общих программ помощи малому бизнесу – от 8 до 19 тысяч евро на хозяйство, в зависимости от его размера.

В странах Евразийского союза, наших ближайших соседях, тоже принимаются меры, но они касаются в основном регулирования агропродовольственных рынков. Евразийский экономический союз обнулил ввозные пошлины на ряд товаров. В Белоруссии запрещен вывоз из страны некоторых важных видов продовольствия, введено государственное регулирование цен на социально значимые продукты. Сначала это был довольно широкий список. Потом они его сократили. В Армении оказывается помощь компаниям-импортерам и расширена программа микрокредитования фермерских хозяйств.

Довольно широкий перечень мер принят в Казахстане. Как и в Белоруссии, на ряд продуктов регулируются розничные цены, не запрещен, но квотируется экспорт некоторых видов продовольствия, выдаются продуктовые наборы нуждающимся. План правительства выдать 2 миллиона таких наборов. Это примерно 11% населения Казахстана. Прямая поддержка сельхозпроизводителям тоже осуществляется. В частности, отменен налог на сельскохозяйственные земли. Для нужд весеннего сева выделяется дизтопливо по льготным ценам.

Но вернемся к России. Сельское хозяйство не отнесено к отраслям экономики, наиболее пострадавшим от распространения вируса, и на него не распространяются выделенные правительством меры по поддержке малого и среднего предпринимательства. У нас введены временные квоты на экспорт зерна – 7 миллионов тонн до июля этого года, но эта квота уже ко 2 мая была выбрана.

В перечень системообразующих организаций, которые могут претендовать на дополнительную поддержку, включено 77 компаний агропромышленного комплекса. В основном это крупнейшие операторы агропродовольственного рынка.

Отчасти я понимаю Правительство, которое приняло решение о таком кратком списке. Это обусловлено тем, что в целом положение в отрасли сейчас стабильно. И индексы производства как в сельском хозяйстве, так и в пищевой индустрии и в прошлом году, и, что важно, в первом квартале нынешнего года выше, чем в промышленности. По первому кварталу в сельском хозяйстве это 103%, по пищевой индустрии – 109,9%. Быстрее, чем в 2019 году, растет производство мяса и молока. По оперативным данным Минсельхоза, весенний сев проводится в штатном режиме. В первом квартале стал расти экспорт нашей сельскохозяйственной продукции.

Тем не менее сохраняется ряд системных рисков для сельского хозяйства. Среди них я бы выделил, прежде всего, два следующих риска. Это угроза роста производственных издержек предприятий, особенно малых и средних, от покупных средств производства и материалов для сельскохозяйственных предприятий. А также большая зависимость нашего сектора от зарубежных поставок, в частности, сельхозмашин, оборудования, ветеринарных препаратов, средств защиты растений, племенной продукции, а также высококачественных семян, особенно в овощеводстве. Правительству, безусловно, надо будет принимать меры в этой области. Это в основном меры среднесрочного и долгосрочного порядка. Речь идет прежде всего о начале работы по формированию высокоразвитой первой сферы агропромышленного комплекса, сельскохозяйственного машиностроения, микробиологической промышленности, производства средств защиты, ветеринарных препаратов. Мы здесь критически зависим от внешних поставок.

И еще риск один связан с тем, что у нас расходы на питание в доходах семей составляют более 30%. В развитых странах – это 10-15%. Нам нельзя допустить роста продовольственной инфляции, что связано с поддержкой предложения в нашем секторе.

И заключение я хотел сказать о мерах, касающихся развития малых городов и сельской местности. Пандемия убедила нас, насколько велики риски, когда такое большое количество людей живет в крупных городских агломерациях. Сейчас необходимо, и все это понимают, ограничить развитие больших городских агломераций, принять дополнительные меры по развитию малых и средних городов, а также сельской местности, пересмотреть стратегию пространственного развития страны, которая принята недавно совсем. Это важная стратегическая задача.

По материалам 26-й экспертной сессии Координационного клуба ВЭО России «Постпандемическая экономика: как не допустить рецессии?»

ООН: нас ждет худший кризис со времен Великой депрессии

14.05.2020

Пандемия коронавируса сократит мировую экономику на 3,2% в этом году, что является самым резким падением экономического роста в мире со времен Великой депрессии в 1930-х годах. Об этом говорится в обновленном докладе «Мировое экономическое положение и перспективы, 2020 год».

Напомним, презентация доклада «Мировое экономическое положение и перспективы, 2020 год», организованная Информационным Центром ООН, Международным Союзом экономистов и Вольным экономическим обществом России, состоялась 22 января в «Доме экономиста».

Доклад обновляется два раза в год и ведет свою историю с 1947 года, когда, согласно мандату Генеральной ассамблеи ООН, Генеральному секретарю ООН был адресован запрос о ежегодном предоставлении отчетов Экономического и Социального Совета ООН (ЭКОСОС) о текущей экономической ситуации и основных тенденциях в области мирового экономического развития, как рассказал Владимир Кузнецов, директор Информационного центра ООН.

В докладе также говорится, что COVID-19 сократит объем мирового производства почти на 8,5 триллионов долларов в течение следующих двух лет.

В развитых странах в 2020 году ВВП упадет на 5,0%. В 2021 году ожидается умеренный рост – 3,4%, которого едва хватит для того, чтобы компенсировать потери производства.

Пандемия также «усугубит нищету и неравенство на планете». По оценкам экспертов, в 2020 году 34,3 миллиона человек могут оказаться за чертой бедности – 56% из них в Африке. А к 2030 году их число увеличится еще на 130 миллионов человек. Это нанесет огромный удар глобальным усилиям по искоренению нищеты и голода к концу десятилетия.

Эксперты прогнозируют, что пандемия усилит неравенство доходов внутри стран и в мире, поскольку был нанесен большой урон доходам людей, которые заняты на низкоквалифицированных и низкооплачиваемых должностях. В то же время распространение вируса почти не повлияло на экономическое положение тех, кто выполняет высококвалифицированную работу.

Главный экономист ООН и помощник Генерального секретаря по экономическому развитию Эллиот Харрис подчеркнул, что «темпы восстановления после кризиса зависят не только от эффективности национальных систем здравоохранения и их успехов в сдерживании распространения вируса, но также от способности стран сохранить рабочие места и поддержать доходы граждан, особенно наиболее уязвимых слоев общества».

По мнению экспертов ООН, текущий кризис скорее всего ускорит переход к цифровизации, ликвидирует многие из существующих рабочих мест и создаст новые – в цифровой экономике. Эта тенденция также негативно отразится на занятости и доходах населения, усугубит неравенство.

В ООН считают, что при восстановлении после кризиса следует ориентироваться на создание более устойчивой к потрясениям мировой экономической модели, укрепление систем здравоохранения и социальной защиты, на внедрение «зеленых» технологий и борьбу с изменением климата.

Алексей Зубец: «Мы не видим серьезных кризисных явлений в экономике»

13.05.2020

Алексей Зубец,

директор Института социально-экономических исследований Финансового университета при правительстве РФ, д.э.н.

Эпидемия, по нашим оценкам, прошла пик и сейчас движется вниз. Россия на пути выздоровления. Мы берем не число зараженных, которое вытекает из количества проведенных тестов (чем больше тестов, тем больше зараженных, это понятно), а число тяжелых больных, которые лежат в интенсивной терапии и нуждаются в том, чтобы их держали на аппаратах искусственного дыхания.

С точки зрения оценки кризиса, необходимо отказаться от москвоцентризма. Можно сидеть в Москве и стонать про то, что пропала Россия. А если вы отъезжаете на 150 км от Москвы, можно увидеть, что потери бизнеса в провинции невелики. По нашим оценкам, общие потери бизнеса сегодня составляют 10-12%, и его активность упала незначительно. Об этом, кстати, говорят и данные по производству электроэнергии, которое упало менее чем на 3% от года к году. И непонятно, с чем связаны эти 3%: это климат или реальное падение экономики.

Данные наших социологических опросов говорят о том, что практически нет увольнений. Сегодня увольнений в промышленности меньше, чем год назад. И мы понимаем, что пострадал «серый» рынок, что сфера услуг – это прежде всего «серая» экономика. Но если мы вынесем ее за скобки, напряженность на рынке труда в целом не критическая и не превышает уровня начала года.

Если мы возьмем данные опросов общественного мнения наших коллег из ВЦИОМ, то они говорят о том, что у 60% населения доходы не изменились. И только 19% сказали, что их доходы серьезно упали. Опросы строителей свидетельствуют о том, что объем строительных работ выше, чем в начале года и в конце прошлого года. На рынке крупной бытовой техники мы не увидели падения, более того, там сегодня рост. На рынке автомобилей падение примерно 15-20%. Рынок новых автомобилей действительно упал на 40% — это большой провал. Но если мы возьмем рынок недвижимости, то увидим, что в сегменте дач и загородных домов есть рост спроса и предложения, рынок траектирует, несмотря на кризис. 81% населения сегодня полностью или в основном довольны жизнью. Понятно, они довольны за счет длинных оплачиваемых каникул. Тем не менее, это достаточно высокий уровень удовлетворенности людей жизнью – выше, чем был до кризиса. Практически нулевой уровень протестной активности. Мы не видим серьезных выступлений в связи с теми ограничениями, которые переживает страна.

Что касается прогнозов. Исходя из тех данных, которые вы получили в апреле, есть шансы, что провал ВВП будет меньше 5%. Может быть, это будет 2-2,5%.

Банковская система достаточно стабильна, об этом говорит Центральный банк. Объем депозитов растет. И что важно для экономики, объем вложений населения в инвестиции, в сложные инвестиционные инструменты увеличивается. С другой стороны, растет количество квартирных краж в стране. И, последнее, о чем я хотел бы сказать. Скорее всего, по итогам самоизоляции мы увидим серьезный рост рождаемости, как показывают данные социологических исследований.

Посмотрим, оправдаются ли пессимистические ожидания коллег. Пока что полет нормальный. Мы не видим серьезных кризисных явлений в экономике и в потребительских поведении и активности.

По материалам 26-й экспертной сессии Координационного клуба ВЭО России «Постпандемическая экономика: как не допустить рецессии?»

Александр Некипелов: «Ставить под угрозу платежную систему страны неразумно»

12.05.2020

Александр Некипелов,

директор Московской школы экономики МГУ имени Ломоносова, академик РАН вице-президент ВЭО России

Я хотел бы сказать несколько слов о своем представлении о подходах к экономической политике в условиях пандемии и после нее.

Мы столкнулись со сложной конфигурацией шоков. Это и шок со стороны спроса, и микроэкономический шок, связанный со сменой системы потребностей и выходом на передний план необходимости борьбы с пандемией. В частности, это потребность быстрых изменений в распределении ресурсов, в том числе, в пользу медицины. И шок со стороны предложения, который создает предпосылки для развертывания стагфляции, усиливает шок со стороны спроса, способствует росту безработицы и обостряет социальную проблематику.

Ситуация серьезно осложняется тем, что действовать приходится в условиях, когда многие функции рыночного механизма, в частности, административные ограничения и регулирование цен, подавлены. Приходится искать баланс между, с одной стороны, смягчением социальных проблем и поддержанием экономической активности и, с другой стороны, достижением финансовой стабильности.

В промышленной политике возникают серьезные проблемы. Я хотел бы обратить внимание на две из них.

Первое – широко обсуждается вопрос о том, кто должен быть объектом помощи – малый и средний бизнес или крупные корпорации. Но учитывая гибкость малого и среднего бизнеса, может быть, правильно было бы концентрировать помощь не на сохранение фирм как таковых, а на поддержку людей, которые там заняты. Этот сектор обладает серьезной «живучестью» и способностью возрождаться, чего нельзя сказать о крупных корпорациях, тем более учитывая их роль для экономики страны.

Второй вопрос связан с тем, как относиться к нефтяной отрасли с учетом изменившихся условий ее функционирования. У нас был неудачный опыт в предыдущий мирового кризиса, когда мы исходили из той логики, что нефтяная промышленность – это богатые люди, богатые организации, они переживут, и можно попытаться в значительной степени возложить на них тяготы кризиса. Последствия оказались тяжелыми, потому что произошло резкое свертывание инвестиций в этом секторе, и это больно ударило по экономике, учитывая ту роль, которую этот сектор объективно играет. Мне кажется, что этот опыт повторять нельзя.

Нужно иметь в виду, что доходы, которые получает государство от этого сектора, конечно, изымаются в форме налогов, но, по сути, это не налоги, а факторные доходы, рента. У факторного дохода есть такая особенность, что собственник соответствующего фактора производства и является главным бенефициаром, когда цены растут, но он должен быть и главной страдающей стороной, когда цены падают. У нас же государство предпочитает быть бенефициаром, когда цены растут, но очень не любит снижения своих доходов. Кстати, по предыдущему кризису легко посчитать, что вместо тех 200 миллиардов долларов резервов, которые мы в течение полугода израсходовали на поддержание финансовой системы, было бы значительно дешевле финансировать разницу за счет снижения соответствующих отчислений из нефтегазовой отрасли, сложившегося в связи с изменением цен, но при этом мы сохранили бы межотраслевые связи и многие инвестиционные проекты.

Что касается финансовой ситуации, она будет осложняться, будут накапливаться долги, ухудшаться финансовое положение государства. Полагаю, что нет оснований для демонизации инфляции хотя бы потому, что иногда она играет роль определенной смазки и способствует более справедливому распределению тягот кризиса. Но это не означает, что вопросам финансовой стабильности вообще не надо уделять внимания.

Я думаю, важно разработать ясную стратегию расходования средств Фонда национального благосостояния. В моем представлении, эта стратегия могла бы базироваться на государственном импорте медицинских препаратов, потребительских благ и критических важных видов оборудования и комплектующих для отечественного производства. Наконец, регулирование цен на жизненно важные товары, их поставки на рынок. Еще одна серьезная вещь, в Штатах очень активно ее используют, – это оказание помощи нуждающимся не деньгами, а в натуре.

Нужно вводить ограничения по капитальным статьям платежного баланса, прежде всего для того, чтобы противодействовать факторам, связанным с горячими деньгами. Надо начинать с относительно мягких мер, вроде налога Тобина. Это позволит быстрее сокращать процентную ставку, блокировать потоки спекулятивного капитала и тем самым сделать ситуацию на валютном рынке более устойчивой.

Мне кажется, нужно всерьез задуматься о том, чтобы создать привлекательные финансовые инструменты, позволяющие отсасывать определенную часть избыточной ликвидности. Благодаря этому в США во времена Великой депрессии удалось избежать возникновения и серьезной инфляции, и дефицитов на рынке.

Очень важно сохранение и поддержание банковской системы. Было бы правильно, если бы мы избегали попыток возложения на нее бремени низкого или беспроцентного кредитования. Я глубоко убежден, что это бремя должно нести государство. Да, конечно, это ухудшает его финансовую ситуацию, но у государства есть механизмы для финансирования дефицита бюджета, в том числе в такой ситуации, а ставить под угрозу платежную систему страны и создавать угрозу для кризиса в этой области – это, на мой взгляд, крайне неразумно.

Что касается долгосрочной политики, видимо, отката в глобализационных процессах избежать не удастся, потому, что кризис показал те риски, с которыми, к сожалению, мировая система не в состоянии эффективно справляться. Нужно принимать это во внимание, с учетом этого строить и промышленную политику, и интенсифицировать в том числе связи на постсоветском пространстве.

По материалам 26-й экспертной сессии Координационного клуба ВЭО России «Постпандемическая экономика: как не допустить рецессии?»

Журнал Вольного экономического общества России