Понедельник, 30 сентября, 2024

Перспективы жилищного строительства

Об этом речь идет и в нацпроектах, и во всех заявлениях президента — и никто не оспаривает важности направления. Только вот пока построено вроде бы почти столько, сколько положено, а купить это мало кто может. Как решить этот вопрос?

Собеседники

Светлана Викторовна Разворотнева,

исполнительный директор некоммерческого партнерства «ЖКХ Контроль», член Общественной палаты Российской Федерации, кандидат политических наук

 

Ирина Викторовна Ирбитская,

эксперт программы развития Организации Объединенных Наций, соорганизатор международного проекта «Доктор городов»

 

Сергей Дмитриевич Бодрунов,

президент ВЭО России, президент Международного союза экономистов, директор Института нового индустриального развития им. С. Ю. Витте, д. э. н., профессор

 

Бодрунов: Уважаемые гости, президент поставил задачу строить ежегодно 120 миллионов квадратных метров жилья. Насколько реально этих показателей достичь? Давайте, Светлана Викторовна, начнем с Вас.

Разворотнева: Вы знаете, мне кажется, это будет труд­ный показатель. Я не уверена, что он будет реализован. Почему… Потому что, по сути дела, вот в этих двух проектах, там два проекта — жилье и ипотека, особого софинансиро­вания со стороны федерального бюджета нет. При этом у нас строительство становится дороже, потому что появляются новые принципы. Если раньше у нас было долевое строи­тельство, то есть граждане, по сути дела, финансировали строителей за свои деньги, то теперь строительство идет по принципу так называемых эскроу-счетов. То есть, когда вы открываете счет в банке, соответственно, банк дает кредит застройщику, застройщик строит. И только после того, как он построил, он получает ваши деньги — в любом случае это дороже. Уровень жизни у людей тоже вряд ли будет сильно улучшаться. И поэтому, во-первых, есть сомнение, что будут покупать вот это жилье, которое будет строиться. У нас, к сожалению, уже во многих регионах есть такая история, когда жилье построили, оно стоит пустое и разоряются про­сто застройщики. Поэтому пока, честно говоря, я не вижу тех механизмов, которые позволят обеспечить вот такую у нас бурную стройку, а самое главное — бурную покупку этого жилья.

Бодрунов: Ирина Викторовна, как Ваше мнение, сумеем достичь этих целей или нет?

Ирбитская: Я поддерживаю Светлану. Нет, на самом деле сумеем. Если все застройщики будут рыть землянки, то 120 миллионов квадратных метров землянок мы легко выроем.

Бодрунов: Ах вот оно что! Но мы же речь ведем о город­ской среде современной.

Ирбитская: Вот именно, важен вопрос, что и где мы строим. И здесь я точно могу сказать, что качественного жилья мы не построим 120 миллионов квадратных метров в год. Помимо тех причин, которые назвала Светлана, тот национальный проект, который сейчас мы, эксперты, бурно обсуждаем, «Жилье и городская среда», он не содержит отве­та на вопрос, а что такое национальное российское жилье этого национального проекта?

Бодрунов: То есть вообще, на самом деле, целевой вещи не обозначено.

Ирбитская: Нет.

Разворотнева: Но мне более обидно другое. Это, к сожа­лению, проект, который не позволяет ответить на вопрос, как реально обеспечить жильем всех нуждающихся. Понятно, что тут есть задача — поддержать строительную отрасль, которая у нас является определенным драйвером экономики…

Бодрунов: Но это совершенно другая сторона вопроса.

Разворотнева: Банки надо поддерживать, наверное, за счет притока дополнительных средств…

Бодрунов: Особенно банки так надо поддерживать, иначе упадут.

Разворотнева: А граждане-то? Смотрите, вся програм­ма, весь проект про то, как купить жилье. Я причем замечу, что в России вообще-то самый высокий процент жилья, находящегося в собственности. На Западе гораздо больше процент тех, кто живет в жилье арендном. При этом там даже, с высокими достаточно зарплатами, с ипотечными кредитами под 2%, покупка жилья далеко не всем по карма­ну. У нас, к сожалению, огромное количество людей, кото­рые это жильё даже при 8% ипотеки никогда не купят. У нас огромное количество городов, где строительство вообще не ведется, просто потому, что это экономически невыгодно. Нет ответа на вопрос, что с этими категориями делать, с малоимущими, многодетными, молодыми семьями. Мы с Ириной являемся членами Общественно-делового совета, который обсуждает эти нацпроекты в Минстрое, и мы зада­вали этот вопрос. И нам сказали, вы не беспокойтесь, это все у нас в отдельных программах, где-то там еще, мы это учтем…

Бодрунов: Да, есть программа обеспечения людей жильем, а есть программа развития ЖКХ.

Разворотнева: Да, и мне-то что обидно: у нас был дей­ствительно исторический шанс объединить все эти програм­мы воедино и ответить на вопрос, как мы будем улучшать жилищные условия для каждой отдельной категории людей…

Бодрунов: Как мы будем улучшать жилищные условия, позволяя в то же время расти строительному бизнесу.

Ирбитская: Да, конечно.

Бодрунов: Тогда это было бы хорошо всем, но, к сожале­нию, так я понимаю, что пока Вы этого в документах не находите.

Разворотнева: Нет.

Бодрунов: Скажите, пожалуйста, Ирина Викторовна, Светлана Викторовна действительно упомянула, что президент поставил зада­чу снизить, там, ипотеку до 8%, но лучше до 7% — такая фраза про­звучала. Она сегодня на слуху у людей, потому что всем радостно слы­шать, что, может, уже не 8, а 7, хотя ещё и до 8 пока не добрались, но тем не менее как задачу понимаем. Но если будем развивать ипотеку с такими процентами, не могут ли уйти в рост цены на недвижи­мость? Или, может быть, с другой стороны, есть риски ипотечного пузыря такого, не знаю, как надули в США. Как Вы думаете?

Ирбитская: Во-первых, да, этот риск есть, безусловно. А во-вторых, ипотека, в принципе, обладает дефектом…

Бодрунов: Сама как институт…

Ирбитская: Даже если вместо слова «ипотека» стояло бы что- нибудь другое, нужно вот что понимать: это единственный элемент одной финансовой управленческой модели и это выбор одного из одного, что уже дефективно…

Бодрунов: То есть нет выбора.

Ирбитская: Да, безальтернативно. Либо ты берешь ипо­теку, и тогда у тебя будет жилье, либо у тебя не будет жилья. На самом деле, что России сейчас нужно, и к этому готова, что очень важно, наша сложная структура общественного устройства, которая за последние годы очень сильно услож­нилась, — дифференцированные финансово-управленче­ские модели, которые позволяют людям приобретать, или получать, или арендовать это жилье. Первый, самый важный параметр этих финансово-управленческих моделей — это вот что: мир меняется, и это отношение застройщик — поку­патель, оно уходит. Сейчас жители становятся заказчиками застройщика. Вот что важно. Когда жители, горожане объе­диняются и решают, что хотят так преобразовать наш район, они приглашают разного сорта инвесторов и застройщиков и заказывают им реализацию своего проекта. Вот тогда у нас будет качественная городская среда и жилищное обеспечение.

Бодрунов: Я вот из своей жизни приведу такой пример. Когда я еще был лет на 20 примерно моложе, купил себе квар­тиру. Человек я больше из провинции, там, конечно, культу­ры больше. Соответственно, у меня в квартире все почистили хорошо, мусор аккуратненько вынесли, высыпали. И дальше я сталкиваюсь с чем: убрал коридор, все чисто, аккуратно. Смотрю, мусор кто-то вынес в коридор раз, на следующий день опять мусор, опять убрал, опять мусор. Оказывается, два соседа, выметая у себя, выбрасывают в коридор все это дело. Почему? Говорят, да это же не квартира, это же общая терри­тория. То же самое во дворе. Я скооперировался с каким-то соседом, на весь дом хорошие двери поставили, красивые цветы. Через какое-то время цветы кто-то сломал, двери выбили, а во дворе, который мы заасфальтировали, кто-то ломиком пробил дыру. Это говорит о чем? О том, что у людей нет представления, по крайней мере, в то время не было представления о том, что вокруг дома еще что-то есть. Дом — это не просто дом. Дом — это городская среда, это должны быть хорошие подъезды, это должен быть подъезд к дому хороший, должна быть хорошая транспортная доступность, должны быть магазины на удобном расстоянии, и не должны вокруг магазинов бегать крысы. И многое чего другое, что можно назвать городской средой. А туда входят при новом технологическом укладе и интернет-связь соответствующая, и вай-фай, и чего хотите.

Ирбитская: Я тоже приведу пример из личного опыта. Я очень люблю дом, в котором я живу. Это прекрасный дом 1928 года, один из первых монолитных домов в Москве, построенный немецкой компанией «Топф». Замечательный дом с минимумом квартир на этаже, шестиэтажный. Все, что доктор прописал, доктор — это я, доктор городов. Так вот, на мой взгляд, этот дом соответствует всем параметрам. И вот однажды, когда у нас проходил капитальный ремонт, вдруг прекрасные стены подъезда — это старая плитка 1928 года — превращаются в отвратительный, пошлейший персиковый цвет. Понятно, что это отторгает меня от этого замечательного подъезда. А теперь давайте представим ситуацию худшую. Вам пришли причинять добро в ваш двор. Решили кронировать деревья, срубают деревья. Вы будете после этого ухаживать за деревьями? Выкорчевывают, землю привозят и прям на ваши прекрасные клумбы, за которыми вы ухаживали 10 лет, высыпают эту землю. Вы будете дальше сажать клумбы? Вот это 70-летнее битье по рукам, и по глазам, и по эстетическому чувству в моем слу­чае, конечно, приводит к тому, что человек капсулируется в том, где он действительно может контролировать ситуацию.

Бодрунов: Вы очень важную вещь заметили, мне кажется.

Ирбитская: И что касается проекта «Комфортная город­ская среда»: безусловно, наша страна и физическая среда, я вообще не люблю этот термин, «городская среда», потому что вообще-то городская среда — это все. В сущности, это город. А то, что сейчас обсуждается под термином «город­ская среда», — это физическое пространство города.

Разворотнева: Это благоустройство, по сути дела.

Ирбитская: Не совсем — это городская, будем говорить, ткань. Еще хуже редукция — это городской декор, то, что сейчас происходит. На самом деле городская среда — это все-таки результат процессов. И когда к вам в город вдруг приезжают и говорят, теперь у нас будут стандарты благоустройства, это нужно, безусловно. Нам нужно трансформиро­вать наши города и нашу городскую ткань, потому что мы все-таки получили в наследство советское благоустройство, ориентированное на советского человека.

Бодрунов: И многие вещи устарели.

Ирбитская: Это да, это требует модернизации, безуслов­но. Но это требует не только эстетической модернизации, но и технологической, организационной. То есть когда мы запускаем трансформационные процессы в наших городах…

Бодрунов: Мы должны все эти вещи предусмотреть.

Ирбитская: Мы должны запускать точно так же разнообразные финансово-управленческие модели, которые соот­ветствуют усложнившейся структуре общественного устрой­ства. Еще раз, у нас не один советский человек, а множество разных людей.

Бодрунов: И не обязательно советских людей, разных людей, которые живут в этом городе с разными вкусами и взглядами.

Разворотнева: Ирина говорит про множество устройств, а я вспоминаю министра ЖКХ и ТЭК Республики Калмыкия, который мне жаловался, что же ему делать с этим проектом «Городская среда». Тут в обязательных видах работ восстановление асфальтированных дорожек. А у них вообще ни одной асфальтированной дорожки. Им-то как с этим? Я это в качестве шуточной иллюстрации того, что страна настолько большая: города крупные думают о новом качестве жизни, а как бы малые о том, как бы выжить вообще. Вообще, конечно, проект очень пози­тивный. Я вот очень много езжу по стране, практически все регионы не по одному разу объехала. И действительно два года идет этот проект. Приезжаешь в какой-нибудь город и говоришь, ну, что у вас тут хорошего вообще, такого при­знанного всеми? Сначала говорят, ничего у нас хорошего. Потом подумают, нет, вот начался проект «Городская среда», вот сквер сделали наконец-то, заасфальтировали дворики. То есть, с одной стороны, как бы это хорошо. А с другой — действительно, у нас как-то это зачастую сво­дится к внешнему благоустройству. А у нас же есть еще масса элементов, от чего человек себя комфортно в городе чувствует.

Бодрунов: Абсолютно верно.

Разворотнева: Вода у него из крана должна…

Бодрунов: Да, автобус приходить вовремя, в конце концов.

Разворотнева: Автобус, да, действительно, подъезды, действительно, там, я не знаю, работа, в конце концов, доступность каких-то медицинских услуг. Мы, кстати гово­ря, в Общественной палате очень много обсуждали этот индекс качества городской среды, который должен был бы лечь в основу этого национального проекта. Мы же пока не знаем, что мы будем улучшать. Вторая тема очень интерес­ная — участие граждан должно повыситься вот во всем этом.

Бодрунов: Уважаемые гости, скажите, вот в этих програм­мах, о которых мы говорим, государственных программах, какие-то элементы есть, которые мы могли бы назвать элемен­тами содействия в формировании такой комфортной среды?

Разворотнева: На самом деле, там все про это, но…

Бодрунов: Про это или позволит это реализовать?

Разворотнева: Все-таки под влиянием общественной критики Минстрой сейчас переписывает вот эти вот крите­рии индекса качества. Я знаю, по крайней мере, со слов представителей Министерства уважаемых, там будет и доступность для маломобильных групп, и безопасность на дорогах, но все это достаточно фрагментарно. И еще одна хорошая вещь, мне кажется, в этом проекте: есть попытка как-то инициировать всех неравнодушных людей, в том числе студентов, архитекторов, урбанистов на создание самостоятельных проектов. И мы действительно уже видели довольно большое количество проектов, которые воплоща­лись в жизнь.

Ирбитская: Я хочу снова поговорить про управленческие модели, если позволите. Был конкурс муниципальных проектов «Малые города и исторические поселения». Я руководила груп­пой экспертов, которая оценивала именно исторические посе­ления. Что показывает этот конкурс… Он является такой лакму­совой бумажкой, какие ресурсы, какие дефициты в наших городах есть: 400 с лишним проектов городских нам были пред­ставлены! Это же всегда показатель, да, как они умеют мобили­зоваться, каких у них кадров не хватает, какими компетенция­ми владеют, как умеют договариваться, с жителями формально разговаривают или по делу и так далее. И знаете, что очень важно? Там, где есть сформированный региональный центр городских компетенций, который занимается своими города­ми, — в данном случае это Республика Татарстан — там больше всего победителей. Нас даже ругали, почему вы такие лоббисты Татарстана. Но мы-то — эксперты, мы за качество.

Бодрунов: Если люди работают, почему нет…

Ирбитская: В стране вот к этим всем прекрасным про­граммам для того, чтобы они реально ложились на ту про­блему, которая в городах есть, а с федерального уровня ту проблему, которая есть в каждом городе, увидеть очень сложно и невозможно увидеть, какие дефициты есть в каж­дом городе, потому что есть общие черты, но есть и особен­ности. И кроме того, есть общие черты ресурсной базы, но есть особенности ресурсов.

Бодрунов: Согласен с Вами.

Разворотнева: Вот если говорить про участие населе­ния, есть два механизма, которые были уже испробованы: это, во-первых, рейтинговая оценка проектов, которые пред­лагались по городам, и это неплохо сработало, и второе, конечно, если говорить про благоустройство дворов, там обязательно должны собственники принять решение. Наше общедомовое имущество, на самом деле, это то, за что мы должны нести ответственность и содержать его. И вот, кста­ти говоря, мы сейчас в Общественной палате открываем горячую линию, где мы как раз хотим собирать вот эти обра­щения людей, связанные с тем, что их не услышали, о градо­строительных конфликтах, которые власти не пытаются решить. У нас есть механизмы публичных слушаний, да, но при этом участие в публичных слушаниях рекомендатель­ный характер носит. Ну, высказались все люди против того, чтобы в Кунцево дом посреди дворов поставили, в Чертаново тоже против: ну, послушали, сказали, что мы, да, приняли ваше мнение…

Бодрунов: Ах, нехорошо!

Разворотнева: Ах, нехорошо. И пошли дальше строить. Наверное, стоит на это обратить внимание, потому что еди­ный контекст — это ветхое жилье. Это проблема, которая сегодня касается не только деревень, но в большей степени городов, особенно средних городов России, где денег боль­ших у бюджетов нет, где жилье даже ремонтировать не на что, не то что строить новое. И вот здесь надо особую линию развития вести. Все наши крупные девелоперы, все эти люди, которые строят сегодня и занимаются городской средой, в основном для них самый минимум — это област­ные города, очень немного совсем городов региональных. Скажите, пожалуйста, вот, Ирина Викторовна, Ваш проект «Доктор городов» может посодействовать, помочь или под­сказать что-то в этом направлении?

Ирбитская: Мы сейчас этим активно занимаемся, как раз теми городами. Мы разработали пакет помощи россий­ским городам, который позволяет за очень небольшие день­ги оказать пользу городу. И вот тут много говорилось о вовлечении жителей, да, чем мы, собственно помогаем городам… Мы приезжаем в город и смотрим, если формаль­но говорить, на скрытые источники роста, качественного роста. А, как правило, источники качественного роста скры­ты от институциональной власти. Потому что эти источники качественного роста, мы все про устойчивость говорим и так далее. А вот что самое устойчивое в наших российских горо­дах? Неформальный сектор экономики, который, на самом деле, массе городов позволял выжить вопреки разным поли­тикам и разным процессам, которые со стороны происходили.

Бодрунов: Да, неформальный малый бизнес.

Ирбитская: И мы в свое время, когда прорабатывалась стратегия пространственного развития страны, предложили типоукладный подход к развитию территории — это как раз тот инструмент, который позволял бы с федерального уров­ня добить до каждого квартала в каждом городе — нам, России, повезло, у нас сохранилась укладная структура общества в существенной степени. У нас есть латентный кре­стьянский уклад к городах, на них можно опираться, инже­нерный уклад, студенческий уклад, научный уклад и так далее. Социологи насчитывают порядка 30 групп. Мы опираемся на те, которые отразили себя в пространстве, это очень важно. И поэтому, обладая вот этой оптикой, мы выис­киваем эти скрытые ресурсы. Ведь что люди делали, то они и будут делать. Это первое. Второе, люди устали от револю­ций. Нужен эволюционный рост.

Бодрунов: Вот я с Вами могу согласиться, Светлана Викторовна…

Разворотнева: Я просто хочу сказать, что вот то, что Ирина и ее коллеги делают, это очень важно, но пусть она меня простит, пока в наших российских условиях — это бан­тики. К сожалению, конечно, малые города не в состоянии за счет, там, своих внутренних ресурсов это жилье сейчас построить.

Бодрунов: Очень важно было бы совместить вот их взгляд…

Ирбитская: Светлана, бантики — это 120 миллионов квадратных метров жилья — вот это бантики. А уклады, которые себя обеспечивают, — это горизонт…

Разворотнева: Я доведу до конца свою мысль. Все-таки вот у нас в последнее время ликвидация аварийного жилья, не ветхого, ветхий термин — это такая литературщина, оно не имеет юридического значения.

Бодрунов: Аварийного смысла нет четкого…

Разворотнева: Да, аварийного жилья, то есть жилья, опасного для жизни, которое, конечно, ликвидировалось за счет переселения, за счет бюджетных средств. Это уникаль­ная программа, мы очень ею козыряем, когда приезжаем куда-то за границу, говорим, у нас вот есть программа пере­селения из аварийного жилья, а у вас нет нигде. Они гово­рят, да, действительно, нет. И действительно, за счет средств, которые через фонд содействия реформированию ЖКХ на эти цели выделялись, в предыдущие годы было переселе­но людей на порядка 15 миллионов квадратных метров, то есть свыше миллиона людей получили новое жилье. И честно говоря, вот, когда обсуждались эти новые наци­ональные проекты, было большое опасение, что сейчас госу­дарство скажет, все, денег на это не выделяем, выкручивай­тесь сами, как хотите. Слава богу, не сказали. Денег дают много, почти 500 миллиардов. Но что плохо, у нас механизм переселения не изменился. Очевидно, что денег бюджетных на переселение всего фонда, уже признанного аварийным до 1 января 2018 года, ещё не признанного, недостаточно. Нужно разрабатывать новые механизмы.

По материалам программы «ДОМ Э» на телеканале ОТР, 09.02.2019

Планетарный климат-контроль

То, что в мире происходит серьёзное изменение климата, благодаря Грете Тунберг и другим активистам знают теперь даже самые нелюбознательные. Большой вопрос: как эти изменения влияют на мировую и российскую экономику? Судя по всему, очевидных и единообразных решений нет.

Сергей Михайлович Семёнов,

научный руководитель Института глобального климата и экологии имени академика Юрия Израэля, д.физ-мат.н., профессор

 

Владимир Анатольевич Семёнов,

заместитель директора по науке Института физики атмосферы имени Александра Обухова РАН, заведующий лабораторией климатологии в Институте географии РАН, член-корреспондент РАН, д.физ-мат.н.

 

Борис Николаевич Порфирьев,

член Президиума ВЭО России, директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, академик РАН

 

Владимир Валерьевич Кузнецов,

директор Информационного центра ООН в Москве

 

 

Сергей Дмитриевич Бодрунов,

президент ВЭО России, президент Международного союза экономистов, директор Института нового индустриального развития им. С. Ю. Витте, д. э. н., профессор

 

Бодрунов: Уважаемые коллеги, я хочу сказать, что, наверное, сейчас многие люди в мире обеспокоены изменениями климата. Мы знаем, что в 2015 году было подписано Парижское соглашение по климату, многие страны согласились те параметры, которые там содержатся, поддерживать, ратифицировала Конвенцию и Россия. Но на самом деле, судя по последней Конференции ООН по климату, документ остается лишь бумагой. Некоторые страны выходят из соглашения. В частности, Соединенные Штаты отметили, что не собираются наносить ущерб своей экономике. Турция также вышла. Недавно президент Бразилии выразил сомнения в целесообразности дальнейшего участия Бразилии в этом соглашении. Коллеги, что происходит? Почему это так?

Сергей Семёнов: Климат стал заметно меняться, глобальный климат, примерно с середины прошлого века. Сначала менялся немного, поэтому на это особенно внимания не обращали. Но где-то вот в последнюю четверть изменения стали заметны. И поскольку это явление глобальное — изменение глобального климата. И причина этих изменений — это обогащение атмосферы парниковыми газами вследствие хозяйственной деятельности человека — это явление глобальное, политики поняли, что справиться с этим можно только глобально…

Бодрунов: Воздух общий, атмосфера общая…

Сергей Семёнов: Если в одной стране остановились выбросы, это не значит, что в ней перестанет меняться климат. Фоновое содержание парниковых газов придет из соседних стран. Поэтому было принято решение разрабатывать международные соглашения, где все страны будут обязываться, как ограничивать выбросы. Такое соглашение было разработано и подписано в 1992 году. Это рамочная конвенция ООН по изменению климата. После этого были попытки его конкретизировать и был заключен Киотский протокол в 1997 году, согласно которому некоторые страны обязались ограничить выбросы. Но, конечно же, остановить глобальное потепление такие обязательства не смогли. Кроме того, в этих соглашениях была явная несправедливость. развитые страны выполняли требования (кстати, Россия полностью выполнила свои обязательства по Киотскому протоколу), ограничили свои выбросы, а развивающиеся страны — нет, даже такие быстро растущие, мощные экономики, как Китай, Индия, Бразилия, Южно-Африканская Республика, — их это не касалось тогда. Была попытка разработать новое соглашение. И вот в 2015 году подписано Парижское соглашение в декабре. Отличалось оно от Киотского протокола следующим: там все страны имели обязательства, но четко не установлено какие. Если в Киотском протоколе было написано, сколько развивающихся стран, и обычно это сравнивалось с уровнем выбросов 1990 года, то в Парижском соглашении сказано так, что каждая страна на национальном уровне определяет свои вклады и свои обязательства и сдает в секретариат конвенции. Через некоторое время будет глобальное подведение итогов. Мониторинг происходит все время с конца прошлого века. Каждая страна учредила некую процедуру, согласовав ее международно. Подсчитывается, сколько страна выбрасывает парниковых газов, сколько поглощает. Это называется кадастр источников парниковых газов, и Россия это делает каждый год. Вот наш Институт глобального климата и экологии отвечает за подготовку этого документа в России, но представляет его Правительство. Через некоторое время, в 2023 году, будет первое подведение итогов и будет ясно, достаточны ли такие ограничения для сдерживания потепления.

Владимир Cемёнов: Я бы отметил прежде всего, что изменение климата на территории России происходит примерно вдвое быстрее, чем в среднем по планете, поэтому это проблема в России острее, как и в других северных странах…

Бодрунов: Она для нас более актуальна? Интересно.

Владимир Cемёнов: Да, она для нас стоит острее, мы это замечаем гораздо более явно. И поэтому нас это касается, условно говоря, в первую очередь. Что касается достижения показателей, вот сейчас цели-то — 2 градуса среднего повышения температуры за счет индустриального развития считается опасным. Появляются корректировки, что уже потепление на 1,5 градуса будет связано с необратимыми последствиями изменений в земной климатической системе. Что, на самом деле? Сокращение на 1,5 градуса — смелая цель, потому что потепление составило уже почти градус, то есть мы оставляем себе совсем немного. Откровенно говоря, с научной точки зрения, конечно, вот эти 2 градуса, 1,5 градуса… Как мой коллега на работе с чувством юмора говорит, ни два, ни полтора. С научной точки зрения: почему берут именно 2 и почему, например, 1. То есть это, конечно, в какой-то мере условные величины. Наверное, сказать, 2,3 — это странно, поэтому 2 — это вроде как понятнее, круглое число. Физических, конечно, обоснований для этого нет. Но, с моей точки зрения, эти значения вообще слабо достижимы. Потому что, если выбросы продолжаются, экономики развиваются, и сценарий, когда, условно говоря, на 1% в год выбросы будут расти в любом случае, будет продолжаться в ближайшие десятилетия.

Бодрунов: Сейчас говорят о замедлении темпов мирового экономического роста, и как бы мы не впали в соблазн, посчитать вот эти наши достижения в плане снижения выбросов достижениями реальными. На самом деле, это может быть связано как раз со снижением темпов роста мирового. Поэтому здесь очень аккуратно надо исследовать все процессы. Я с вами согласен, что ни два, ни полтора, так сказать, здесь не пойдет. Надо очень точно находить инструменты измерения. Коллеги, у нас прошел международный семинар на тему Климатические риски экономического роста. Вот некоторые мнения.

Бодрунов: Я здесь в этом плане могу только сравнить с тем, что у нас когда-то, в свое время, говорили, когда закончилась перестройка, что началось строительство нового рыночного состояния нашей экономики, нашего общества, что мы резко улучшили экологические показатели. Почему? Экономика встала.

Владимир Cемёнов: Позакрывали все производства.

Бодрунов: Скажите, пожалуйста, Владимир Анатольевич, каково Ваше представление о том, какими могут быть последствия этих выбросов, не контролируемых или плохо контролируемых, которые ни два, ни полтора, что называется, к чему они могут привести. Может быть, вы можете оценить в глобальных направлениях, какие последствия мы можем ожидать для мировой экономики и для экономики России, в частности…

Владимир Cемёнов: Последствия двоякие: и положительные, и отрицательные. Положительный — Севморпуть. Навигация к концу века при агрессивном сценарии вырастет по продолжительности на шесть месяцев, по нашим оценкам. Это большой плюс для нас. Это действительно, положительные последствия, скорее всего, для земледелия. Отрицательные последствия главные — у нас страна на 2/3 — в зоне вечной мерзлоты. И в результате таяния она поплывет: поплывет вся северная инфраструктура, будут меняться ландшафты, экономика. Уже сейчас трубопроводы сталкиваются с этим, что меняются сваи, потому что почвы уже не держат. Это нужно знать, это нужно предвидеть.

Климатические риски

Борис Порфирьев: Климатически обусловленные риски — это принятие решений, неэффективных решений в отношении изменений климата и их последствий. В этой связи мне хотелось бы обратиться к Парижскому соглашению и обратить внимание на строчку в преамбуле: стороны могут страдать не только от изменений климата, но также от воздействия мер, принимаемых в целях реагирования на него. С моей точки зрения, эти риски наиболее существенны. Потому что принятие неправильного решения, воздержание от принятия решения, что не менее опасно, принятие неэффективного решения могут привести к последствиям гораздо более тяжелым, чем то, что мы имеем сегодня в связи с климатическими изменениями, и я постараюсь это в дальнейшем показать.

Бодрунов: Скажите, пожалуйста, Владимир Анатольевич, каково Ваше представление о том, какими могут быть последствия этих выбросов, не контролируемых или плохо контролируемых, которые ни два, ни полтора, что называет­ся, к чему они могут привести. Может быть, вы можете оце­нить в глобальных направлениях, какие последствия мы можем ожидать для мировой экономики и для экономики России, в частности…

Владимир Cемёнов: Последствия двоякие: и положи­тельные, и отрицательные. Положительный — Севморпуть. Навигация к концу века при агрессивном сценарии вырастет по продолжительности на шесть месяцев, по нашим оцен­кам. Это большой плюс для нас. Это действительно, положи­тельные последствия, скорее всего, для земледелия. Отрицательные последствия главные — у нас страна на 2/3 — в зоне вечной мерзлоты. И в результате таяния она поплывет: поплывет вся северная инфраструктура, будут меняться ландшафты, экономика. Уже сейчас трубопроводы сталкиваются с этим, что меняются сваи, потому что почвы уже не держат. Это нужно знать, это нужно предвидеть. Третье, наверное, самое главное из негативных последствий, это то, что вы опять же упоминали — опасные погодные явления: засухи, пожары. С очевидностью, частота пожаров, их интенсивность будут возрастать…

Бодрунов: Появились торнадо у нас, которых не было.

Владимир Cемёнов: Да, торнадо, более интенсивные осадки — это все следствие глобального потепления, это то, что мы наблюдаем буквально на наших глазах. В Москве мы видим, например, ливни, которые, скорее, больше всего похожи на ливни Ставропольского, Краснодарского краев, наших южных регионов. Вот такая погода приходит в Москву. Это, собственно, предсказывалось еще в 90-х годах.

Бодрунов: То есть надо работать в этом направлении…

Владимир Cемёнов: Я считаю, не нужно алармизма излишнего, не нужно опять же скептицизма, отрицания всего. Нужны просто понимание и подготовка к изменениям.

Вызов человечеству

Владимир Кузнецов: Чем острее становится проблема изменения климата, тем осознаннее она воспринимается мировым сообществом как масштабное и трудно преодолимое препятствие устойчивого развития. Тем результативнее становятся работы по объединению усилий в интересах снижения актуальности и масштабов этого вызова человечеству. Яркое свидетельство тому — эволюция глобальной политики от рамочной конвенции ООН об изменении климата и Киотского протокола к ней, принятых в 1992 году, до Парижского соглашения 2015 года. Реализация Киотского протокола дала очень большой, интересный опыт человечеству, заключающийся в том, что можно управлять выбросами и при этом не снижать экономических показателей роста. Характерно, что Россия вошла в тройку основных продавцов на международном углеродном рынке, сформировавшемся в рамках Киотского протокола. Полученные инвестиции были целевым образом истрачены преимущественно на сокращение выбросов парниковых газов на предприятиях. Третье, наверное, самое главное из негативных последствий, это то, что вы опять же упоминали — опасные погодные явления: засухи, пожары. С очевидностью, частота пожаров, их интенсивность будут возрастать…

Бодрунов: Сергей Михайлович, как вы полагаете, исполнение Россией обязательств, скажем, по снижению выбро­сов, по ограничению негативного влияния на окружающую среду со стороны нашей промышленности и так далее, будем неуклонно это выполнять, нагружать нашу промышлен­ность, нашу экономику этими требованиями и так далее, а при этом наши соседи не будут этим заниматься всерьез или будут заниматься не слишком интенсивно, ведь это ничего хорошего для нас все равно не принесет? Как Вы полагаете, может быть, есть какие-то инструменты, помимо этих документов, о которых Вы говорили, какие-то другие инструменты влияния на эту ситуацию с нашей стороны на соседей, на кого-то еще? Или только одни призывы мы можем противопоставить?

Сергей Cемёнов: Документы типа Парижского соглашения не предполагают механизм принуждения, то есть заставить никого нельзя. Хочу сказать, что выход Соединенных Штатов, это не первый раз, когда Соединенные Штаты порождают некий сумбур на международной арене в этой области…

Бодрунов: Такой некий национальный эгоизм…

Сергей Cемёнов: Я помню, что, когда был Киотский протокол первоначально подписан Соединенными Штатами, президент сменился и президент Джордж Буш не стал ратифицировать Киотский протокол. Но правда заключается в том, что они, так сказать, не брались, но сделали. То есть у них была колоссальная внутренняя программа сокращения выбросов парниковых газов на единицу произведенного ВВП. То есть они энергоэффективность внедряли в стране. Я думаю, что и в этот раз они будут действовать таким способом. Как я понимаю, политика Трампа, его декларации состоят в том, что развивающиеся экономики ничего на себя не берут, а все валится на Соединенные Штаты. Кроме того, в Парижском соглашении есть некий новый пункт. Кроме митигации — английское слово, которое означает просто сокращение выбросов или, вообще говоря, смягчение действия на климатическую систему, есть важный пункт про адаптацию. Причем про адаптацию написано так, что каждая страна должна иметь свой адаптационный план и о нем отчитываться. Более того, развитые страны развивающимся странам 100 миллиардов долларов в год должны дать на реализацию этих мер. Под отчет, конечно: они каждый год, раз в несколько лет будут отчитываться об этом. Насколько я понимаю, Трамп осознал, что большая часть этой суммы будет спрошена с Соединенных Штатов. Как-то ему это совершенно не нравится, и его избирателям, по-видимому, тоже. Поэтому вот отношение Соединенных Штатов сегодня такое. Что касается России, Россия в каком-то смысле находится в положении хорошем, потому что у нас рост ВВП последних 10 лет не привел к пропорциональному росту выбросов. ВВП увеличился примерно вдвое, а выбросы — процентов на 10 по сравнению с уровнем 1998 года.

Бодрунов: Мы это нигде не афишируем, но это отличный результат.

Сергей Cемёнов: Это отличный результат совершенно. Почему-то об этом редко говорят. Обычно говорят наоборот: что с 1990 года по 1998-й выбросы упали почти на 1/3 пото­му, что экономика встала.

Бодрунов: А здесь экономика все-таки росла.

Сергей Cемёнов: Экономика росла, а выбросы не очень росли. Это — нахождение в особом положении по отношению к этому соглашению, к нему можно по-разному относиться, к Парижскому соглашению, это вопрос принадлежности России на международной арене к некоторому клубу стран. Вот есть клуб стран, поддерживающих эти усилия и не поддерживающих. Правда заключается в том, что во всем мире развивается тенденция в сторону зеленой экономики, зеленой энергетики, использования возобновляемых энергетических ресурсов. Конечно, это дело не мгновенное, это дело будущего. Но, если Россия будет по-прежнему полагаться только на свои источники углеводородного сырья, я боюсь, что в долгосрочной перспективе, через лет 10–20 это может сократить российские возможности в области международной торговли, международных отношений и так далее. Поэтому, пользуясь теперешними все-таки приемлемыми ценами на газ и нефть, желательно каким-то способом поучаствовать в этом будущем мировой экономики.

Бодрунов: Вы знаете, мне кажется, что нужно и в ментальность населения, в ментальность людей вносить вот эту вот нотку или даже, может быть, мощную такую идею о том, что надо заниматься, потому что каждый твой шаг, каждое действие суммарно влияют тоже на климат и влияет на общую обстановку, атмосферу. Что-нибудь может сделать обычный человек, если он будет участвовать в каких-то программах, как Вы думаете?

Сергей Cемёнов: Я думаю, что обычные меры экономии, особенно на первом этапе, уже дадут большой результат. То есть нужно разумно использовать ресурсы. У нас не всегда с этим благополучно, и не только у нас, в мире тоже не совсем благополучно. Вся Германия в ветряках, Китай в массе производит солнечные батареи… Поэтому, я думаю, что это, в общем, мировая тенденция, и вряд ли Россия может тут своими решениями изменить как-то эту тенден­цию, скорее, нужно использовать и участвовать в этом.

Владимир Семёнов: Мне кажется, здесь экономическое принуждение оказывает наиболее сильное действие…

Бодрунов: Наиболее эффективно.

Владимир Семёнов: Да, эффективное. Когда тарифы на электроэнергию уже такие, что, условно говоря, неэффективно ее потреблять становится заметно невыгодно, то уже это оказывает заметный эффект. Мы видим, во многих домах люди сами ставят адаптивное освещение, меняют обычные лампочки на энергосберегающие и так далее. Поэтому, мне кажется, какую-то кампанию, условно говоря, «Давайте сделаем нашу жизнь более зеленой», давайте потреблять очень ограниченно, мне кажется, это не нужно. Экономических мер достаточно. Потому что наш человек, давайте его уже беречь, у него столько, мне кажется, других проблем в жизни, помимо зеленой энергетики, что экономика его сама подвинет в нужную сторону.

Бодрунов: Вы знаете, я готов согласиться, Владимир Анатольевич, с этим выводом. Единственное, что я бы все-таки немножко дополнил бы, что культура потребления ресурсов — это очень важная вещь с точки зрения не только потребления в быту: да, закрутил лишний раз кран, да, не использовал лишнюю воду, значит, не надо ее качать, не надо строить больше плотин. Это все делается постепенно, конечно, это нелегко, но это нужно доводить до сознания. И через экономические методы это очень эффективно, пото­му что это определенное принуждение. Но оно должно все-таки ложиться, мне кажется, на какую-то культуру и подпи­тывать эту культуру. Потому что, пофантазируем, вот приходит инженер на завод: если он будет конструировать прибор или какой-то технологический процесс выстраивать и не будет думать об эффективности, то одни экономические меры, наверное, не очень помогут, если он не будет внутрен­не настроен на поиск вот таких решений. Все равно что дать человеку самое современное вооружение и не воспитать его, что применять его нельзя.

Владимир Семёнов: На это должна быть направлена государственная политика.

Сергей Cемёнов: Да.

Бодрунов: Да, совершенно верно.

Владимир Семёнов: Приоритет должен быть.

Бодрунов: Вот к этому хочу и плавно перейти. А какая государственная климатическая стратегия нам нужна для реализации этих целей, наших задач, для участия во всех этих всех мировых проблемах и программах?

Владимир Семёнов: Во-первых, нужно эту проблему поднять и принять на государственном уровне, что она дей­ствительно важна, что она существует. И относиться к этому не как к побочной моде внешнеполитической…

Бодрунов: Что появилась новая тема.

Владимир Семёнов: Поскольку мы принадлежим к циви­лизованной семье народов, то мы поддерживаем эти тенден­ции. То есть нужно осознать, что это действительно серьез­ная проблема. Мы в основном, конечно, занимаемся физикой атмосфер, опасными явлениями погоды, изменениями кли­мата резкими и так далее. Это сейчас серьезно не воспринимается…

Бодрунов: А вы знаете, это зря не воспринимается, пото­му что, например, ущерб Соединенным Штатам от торна­до — вот недавно совсем было, — которые усилились и уча­стились за несколько лет, превышает то, что было 10 лет назад втрое уже, а по прогнозам будет еще выше. Поэтому для нас важно, мне кажется, определиться: что нам дает изменение климата в плюсе, в минусе, где мы потеряем, как это упредить, сторнировать, где мы выиграем в чем-то, учесть это по возможности. Направить на одно одни техно­логии, на другое — другие, чтобы получить, по крайней мере, не хуже ситуацию, чем она есть сейчас, если мы не можем на нее повлиять глобально. У нас, я знаю, существует проект российского закона о госрегулировании выбросов парниковых газов. Я вот хотел бы, чтобы Вы, Сергей Михайлович, прокомментировали, если мы этот закон при­мем, то включит ли он какие-то лучшие мировые практики вот в этом направлении?

Сергей Cемёнов: При разработке этого закона, насколь­ко мне известно, учитывался мировой опыт, и эти вещи включены в этот закон. Они буквально приняты из рамоч­ной конвенции ООН об изменении климата. То есть этот закон — продолжение на национальном уровне междуна­родного опыта сотрудничества в области ограничения выброса парниковых газов, не только ограничения, в обла­сти учета, мониторинга и всего такого прочего. Я думаю, что он будет принят. Я думаю, что он будет нуждаться через некоторое время в поправках, в некотором тюнинге. Я думаю, что это в правильном направлении движение.

Бодрунов: То есть, наверное, мы должны эту ситуацию видеть таким образом: да, мы начинаем это все осознавать, в России пытаются делать попытки совершенствования законодательства в этом направлении, чтобы соответство­вать этим мировым правилам, глобальным трендам измене­ния климатической ситуации в лучшую сторону. В какой-то мере это учитывается в наших национальных проектах, которые сегодня Правительство формирует, и, надеюсь, эти тенденции будут реализованы в ближайшие десятилетия, годы и в ближайшие десятилетия климат наш позволит нам жить и развиваться без опасений.

Тренд на дедолларизацию 

Россия не единственная, кто пытается снизить зависимость от американских финансовых рынков и доллара, в этом также заинтересован Китай и некоторые другие страны. Насколько реально полностью отказаться от доллара, если в мировой финансовой системе на него приходится 70% всех расчетов?

Наталья Волчкова,

директор по прикладным исследованиям Центра экономических и финансовых исследований и разработок (ЦЭФИР), профессор  Российской экономической школы, кандидат экономических наук

 

Евгений Надоршин,

главный экономист консалтинговой компании «ПФ Капитал»

 

 

Сергей Бодрунов,

президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов, директор Института нового индустриального развития им. С.Ю. Витте, доктор экономических наук, профессор

 

Бодрунов: Глава Банка Англии Марк Карни предложил отказаться от доллара в качестве резервной валюты, заменив его новой электронной валютой. Для стабилизации мировой финансовой системы. Насколько реально воплотить эту идею в жизнь в ближайшем будущем?

Волчкова: Я думаю, это может произойти. Возможно, естественным образом. В истории уже были периоды, например, когда в начале 20-го века фунт стерлингов составлял 70-80% международного оборота. Мы понимаем, что определённую долю в международном обороте доллар отвоевал, в частности, за счёт договоров. Саудовская Аравия стала продавать нефть исключительно в долларах, и это увеличило долю доллара. Это естественный процесс, но за ним стоят, с моей точки зрения, рыночные механизмы и стимулы компаний минимизировать издержки. И влиять на них авторитарным образом, я считаю, неправильно. Потому что это может привести к существенным потерям, в первую очередь, для отечественных компаний.

Бодрунов: Мы сейчас административно пытаемся повлиять на ситуацию и отказаться от доллара в международных расчётах. Скажите, эти административные усилия могут привести к позитивному результату, уменьшить зависимость от доллара в финансовых расчётах?

Надоршин: Мы – это не про Россию, а про ограниченный круг лиц. К экономике России это не имеет никакого отношения. Обратите внимание, капитал, который уходит из страны, до сих пор конвертируется в основном в доллары. Об этом, свидетельствует наблюдение за валютно-обменными операциями и денежными потоками. Поэтому здесь, боюсь, двух мнений быть не может. У бизнеса проблем с расчётами в долларах нет.

Бодрунов:  Поясните тогда, почему это ставится на уровне государственной задачи. Россия и Китай заключили межправительственное соглашение о переходе на расчеты в национальных валютах. Какие перспективы этого шага?

Надоршин: И нам, и Китаю это необходимо по политическим соображениям. Нам – я имею в виду тот ограниченный круг политической и экономической элиты, внешнеполитических ведомств, которые представляют Россию на внешнеполитической арене. У Китая такая же ситуация. Сотни миллиардов долларов, уходящих из Китая, покидают его в долларах. Для бизнеса и населения Китая расчеты в долларах комфортны. Возможно, мы пытаемся, проверить, а не зашаталась ли империя США, не глиняные ли ноги у колосса? Мы пытаемся пошатать его, проверяя, действительно ли ноги стоят крепко. Мне кажется, это усилие политическое. Дедолларизация – не единственная совместная российско-китайская акция, направленная на противодействие влиянию США в мире. Второй момент заключается в том, что нам лучше не показывать взаимный оборот этому геополитическому сопернику, не вести расчеты через американские банки.

Волчкова: Я разделяю ваше мнение. Неслучайно это соглашение заключили Россия и Китай, а не Россия и Великобритания, к примеру. Если мы посмотрим на долю валют, используемых российскими экспортёрами, то юань там не очень видно. А вот фунт стерлингов входит в шестёрку основных валют.

Бодрунов: Я думаю, что есть и другие точки зрения. Да, долларовая инфраструктура удобна для расчётов, но она достаточно затратна, если сравнивать с возможностями торговли в национальных валютах.

Волчкова: Если речь идёт об экспортёрах, компания смотрит на структуру своей выручки, на доходы и расходы. И структура расходов у экспортёров, как правило, связана с импортом товаров и оборудования. У нас 50% экспортёров ещё и импортируют. Поэтому компании выбирают наилучшие для себя валютные операции и сценарии с точки зрения баланса портфеля расходов и портфеля доходов.

Надоршин: Если позволите, простой бытовой пример. Если бы рубль-доллар можно было так же хорошо котировать как рубль-юань, то мы могли бы выйти на улицу, дойти до ближайшего обменника и обменять рубли на юани. Но это не так. Обратите внимание, с бизнесом та же история. На доллар отстроено все с точки зрения безналичных расчетов. Не верите, зайдите в интернет-банк, попробуйте сделать перевод в юанях контрагенту. Тоже, мне кажется, не самая тривиальная задача.

Волчкова: Важная вещь – волатильность обменных курсов. Почему юань не будет интересен для бизнеса, даже если мы отстроим инфраструктуру? Потому что риски огромные. Контракт мы заключаем сегодня, поставка будет через несколько месяцев, деньги придут ещё через некоторое время. Мы заключили контракт на одну стоимость в юанях, а через полгода, когда я получу деньги, это может оказаться другой стоимостью, и я перед акционерами не только не отчитаюсь прибылью, у меня будут убытки.

Бодрунов: То есть вы полагаете, что отказ от доллара – это ошибка?

Волчкова: Если мы откажемся административно, заставив компании, это будут убытки для бизнеса.

Надоршин: Если вы не считаетесь с экономическими издержками ради решения геополитических задач, а ровно так мы и делаем, когда речь идет о внешней и внутренней экономической политике – это, конечно, не ошибка. Это просто цена, которую должна заплатить экономика за наши геополитические цели и задачи. В чем я точно согласен с Натальей – это создаст издержки для бизнеса. Важный момент – наши валюты не способны заменить доллар в силу высокой нестабильности. То, что доллар может вытесняться, и то, что можно этот процесс ускорить, я согласен. Предложение Карни – любопытное. Если принять во внимание, что в последнее время США проводит весьма эгоистичную внешнеэкономическую политику, которая создаёт избыточную волатильность, в том числе в курсе американской национальной валюты. А поскольку доллар сегодня одно из основных средств расчётов, это влияет на многие экономики.

Бодрунов: Каким странам, кроме России, выгоден отказ от доллара?

Волчкова: Странам, у которых есть геополитические претензии.

Надоршин: На самом деле, практически ни у кого нет такого сильного желания избавиться от доллара в расчётах, как у нас. Это видно по нашим внешнеторговым расчётам. Китай стал нам гораздо чаще платить в евро. То есть, доля расчётов в евро и в долларах по экспортным поставкам между Россией и Китаем почтии сравнялась к первому кварталу 19-го года. Но, обратите внимание, большая часть выплат по китайским поставкам до сих пор идёт в долларах. Так же сильно, как и мы, хотят избавиться от доллара Венесуэла и другие страны, которые находятся сейчас в процессе разной степени глубины недопонимания с США в части внешней политики. С ними можно, конечно, рассчитываться не в долларах, но дедолларизацию мы вместе далеко не продвинем.

Бодрунов: Вы подняли сейчас очень важную проблему. Доллар – это оружие. Экономическое и политическое. Долг России в долларах резко снижается уже не один квартал, потому что есть большие геополитические риски, можно лишиться резервов, возможности повышать качество жизни населения, как это произошло в Иране.

Надоршин: У нас есть шикарный пример из нашего недавнего прошлого. Европейцы считают Газпром и его газопроводы энергетическим оружием, который мы, вообще-то, использовали. Но цена, которую заплатил за это Газпром, немала. Обратите внимание, ещё какие-нибудь 10 с лишним лет назад капитализация Газпрома и компании Apple – это были две сопоставимые величины с точки зрения публичных инвесторов по всему миру. Посмотрите на капитализации сейчас – разница не в пользу Газпрома. Инвесторы покупают акции и никакое правительство на них не давит, купить им или не купить акции Газпрома или компании Apple, так же, собственно говоря, многие экономические агенты по всему миру добровольно выбирают доллар как валюту расчётов. Но если его начинают использовать как оружие, доллар перестают использовать.

Волчкова: Вы правильно обозначили того агента, кому сегодня нужна дедолларизация в России. Это Минфин. Причина – те самые угрозы для российских суверенных активов, которые находятся под риском. Дедолларизация должна быть ограничена тем кругом активов, которые находятся под угрозой. Это задача Минфина, но распространяется это на всю экономику, на все международные обмены. С моей точки зрения, это неправильно.

Бодрунов: Вы видите угрозу для доллара сейчас?

Волчкова: Я думаю, что высказывания и позиция, например, Банка Англии спровоцированы в том числе поведением президента США. Если Трамп останется на посту президента еще на 4 года, вытеснение доллара из расчётов будет происходить естественным образом из-за высокой неопределённости в отношении этой валюты.

Надоршин: Да, американцы дорого платят за бездумные решения президента Трампа. Он наносит сильный удар по репутации США, мешая американцам продвигать свои экономические интересы в будущем.

Бодрунов.  Спасибо, уважаемые коллеги. Это была хорошая дискуссия.

Сергей Бодрунов: «Безусловный базовый доход увеличит потребительский спрос»

Последние несколько лет в развитых странах обсуждают базовый доход — денежную плату всем гражданам. БД — одна из самых популярных «больших идей» начала XXI века в мире. Что это — причуда первого мира или необходимая мера для эпохи автоматизации?

Олег Шибанов,

профессор финансов Российской экономической школы, директор программ «Финансы, инвестиции, банки» и «Мастер наук по финансам»

 

Вячеслав Бобков,

заведующий лабораторией «Проблем уровня и качества жизни населения» Института социально-экономических проблем народонаселения Российской академии наук, доктор экономических наук, профессор

Сергей Бодрунов,

президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов, директор Института нового индустриального развития им. С.Ю. Витте, д.э.н., профессор

 

Бодрунов: Уважаемые коллеги, безусловный базовый доход – термин для большинства россиян новый, что под ним понимается?

Бобков: Смысл ББД состоит в том, что люди получают регулярную гарантированную денежную выплату – независимо от того, заняты они или нет, учатся или не учатся. То есть, это гарантия от государства, которая создаёт возможности для того, чтобы удовлетворять текущие потребности, быть свободными в выборе работы, в реализации своих способностей.

Бодрунов: Получается, человек родился, и ему уже положен некий доход. Как вы полагаете, хорошо ли это?

Шибанов: Это не хорошо и не плохо. Это то, что ждёт нас в будущем. Развитые страны – уж точно. По той причине, что технологии, роботизация и автоматизация меняют рынок труда. Смогут ли люди конкурировать с технологиями, насколько им будет просто найти работу, например, при ее потере? Это не очевидно.

Бобков: Я согласен, если смотреть в будущее, безусловно, надо дать людям возможность с учётом высокой производительности труда иметь доход. Это социальная справедливость.

Шибанов: Система социальных вспоможений, назовём это так, есть более-менее везде. В некоторых странах она более развита, в некоторых таких, как Китай, менее. Даже в российских реалиях пенсионерам, чья пенсия не покрывает прожиточный минимум, доплачивают для того, чтобы они могли жить в своём регионе.

Бодрунов: То есть, в той или иной форме идея базового дохода уже реализована для части общества. Целесообразна ли эта идея в нашей стране, как вы считаете?

Шибанов: У нас одна из национальных целей – борьба с бедностью. В России порядка 19 миллионов человек живёт за чертой бедности. И история с базовым доходом на уровне прожиточного минимума им бы очень помогла. Но таких больших денег нет. Умножим 19 миллионов на 5 тысяч рублей. И еще на 12 месяцев. И вы получите больше триллиона рублей. У нас расходная часть федерального бюджета 18 с лишним триллиона, плюс, ещё триллион на ББД.

Бодрунов: Мне кажется, потратить 3-4% на то, чтобы ликвидировать бедность…

Бобков: Бедность стоит дороже. Это болезни, стрессы, недовольство, недоверие людей. Психологическая нагрузка. Это накладно для общества. Я считаю, что нужно доводить доход нуждающихся до гарантированного прожиточного минимума.

Бодрунов: Если мы говорим о том, что в стране нет денег, вспомним, какой у нас ЗВР сегодня. В прошлом году получился большой профицит бюджета. ББД мог бы повысить потребительский спрос. Так что дело не в том, что денег нет. Механизмов нет.

Бобков: Сейчас ББД широко тестируется во всём мире. Есть международная организация BIEN (Basic Income Earth Network). Она объединяет 60 стран. В России действует ее филиал – «Россия завтра». Сейчас идет обсуждение, чтобы провести в России эксперимент по внедрению ББД на базе региона или муниципалитета. И международные фонды готовы принять в этом участие.

Шибанов: Эксперимент в Финляндии дал специфические результаты. Он показал, что люди становятся немного счастливее, начинают больше заниматься собой, у них появляется баланс работы и свободного времени. Но при этом они не стали искать работу. И в этом плане я не уверен, что наличие ББД помогает людям развиваться. С другой стороны, у нас большая часть населения работает в организациях, где производительность труда очень низкая. Трудно называть это иначе, чем ББД.

Бодрунов: Возможно, ББД позволит людям себя реализовать – не обязательно в трудовой деятельности, возможно, в чем-то другом.

Шибанов: Вы правы. В 21-м веке человек всё больше ассоциируется с тем, что он делает. Всё-таки для основной массы населения работа – это не только деньги. Работа – это социальная позиция, это востребованность. И здесь ББД, наверное, не сможет помочь, потому что работа у человека с ББД автоматически не появится.

Бобков: Эксперимент в Финляндии показал, что только 4% его участников сочли, что ББД даёт возможность меньше работать. Это не повлияло существенно на мотивацию к труду. Просто создало больше возможностей для поиска лучшей работы. И тут больше вопрос к обществу. Ведь общество должно предоставить возможность реализоваться.

Шибанов: Проблема в том, что российское государство, может позволить себе настолько небольшие базовые выплаты, и в итоге это будет на уровне опять же, не умираем от голода. Но вряд ли это позволит реализовать себя.

Бодрунов: ББД предоставляет человеку возможность не думать о хлебе насущном. Но тут есть момент социальной несправедливости, бедный получает ББД, а богатый? По идее ББД предполагает выплаты всем категориям населения.

Шибанов: Я твёрдо уверен, что справедливо платить всем.

Бобков: В мире эта идея пока тестируется. Прежде всего выявляют категории нуждающихся, то есть БД не безусловный. Уверен, что эта идея будет развиваться и окажет серьёзное влияние на трансформацию системы социального обеспечения в странах, где проводятся такие эксперименты.

Бодрунов: Переход к ББД потребует значительных бюджетных ресурсов. Если платить ББД  всем, по некоторым оценкам, потребуется 50% ВВП. Что вы об этом думаете?

Бобков: В 2019 году опубликован доклад Всемирного банка «Трансформация меры труда». По их оценкам, нужно от 3 до 13% ВВП, не 50%.

Шибанов: Если 10 тысяч рублей в месяц умножить на 146,6 миллионов населения и умножить на 12 месяцев, получится действительно половина нашего ВВП.

Бодрунов:  Но, с другой стороны, когда тратишь бюджетные деньги, нужно понимать, какой будет эффект для ВВП. Не исключено, что значительная часть ББД вернетсяв ВВП. Может быть, уже переходить к более широкому эксперименту?

Шибанов: Эксперимент хорош тем, что он ограничен по объёмам. А вот как бы поэкспериментировать на отдельно взятой маленькой стране, например, Новой Зеландии.

Бодрунов: Уверен, учитывать опыт других стран необходимо. Сегодня создана огромная мировая сеть по исследованию ББД. Надо посмотреть, какие результаты есть и в социальном плане, и в психологическом плане, и в трудовых отношениях, каково влияние на экономику, и уже тогда принимать какие-то решения. Жизнь всё равно заставит нас это сделать.

Руслан Губайдуллин: «Проблема мусора – новый вызов для экономики России»

Реформа отрасли обращения с отходами, которая началась в России 1 января 2019 года, призвана решить проблему незаконных свалок, ввести раздельный сбор мусора и значительно сократить вывозимые на полигоны объемы. Основные показатели реформы определены паспортом нацпроекта «Экология» — например, на переработку к 2024 году должны отправлять 36% бытового мусора, а на сортировку — 60%. Каковы итоги первого года работы реформы?

Руслан Губайдуллин,

исполнительный директор Ассоциации организаций в сфере обращения с отходами «ЧИСТАЯ СТРАНА», к.э.н.

 

Константин Майков,

председатель совета директоров группы компаний «ЭКОМАШГРУПП»

 

Сергей Бодрунов,

президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов, директор Института нового индустриального развития им. С.Ю. Витте, д.э.н., профессор

 

Бодрунов: Каждый год в России образуется около 70 миллионов тонн твердых коммунальных отходов, из которых примерно 60 миллионов тонн направляется на захоронение. В результате на свалках уже скопилось более 31 миллиарда тонн неутилизированных бытовых и 70 миллиардов тонн промышленных отходов, количество которых ежегодно увеличивается. Также растет число несанкционированных свалок. Изменить ситуацию призвана, так называемая, мусорная реформа. Первый год реформы обращения с отходами позади. О каких результатах можно сейчас говорить?

Губайдуллин: Мы, как специалисты, не используем слово реформа. Мы называем это создание новой отрасли, потому что её раньше не было. Сейчас вся страна поделена на 278 зон. В 245 зонах уже выбраны региональные операторы, 211 – заработали. Если раньше мэр города, глава района отвечал за это, теперь отвечает непосредственно губернатор.

Бодрунов: Скоро до правительства России и президента дойдем.

Губайдуллин: Реформа началась как раз с подачи Владимира Владимировича Путина. За нее отвечает Министерство природных ресурсов. Появился новый институциональный игрок – Российский экологический оператор. Всего 5-7% твердых коммунальных отходов идут на переработку – эти цифры пугают. И если бы оставшиеся 95-97% отправлялись на полигоны, а не на свалки… Это новый вызов для экономики. Потому что для решения экологических проблем, нужно в первую очередь смотреть экономическую составляющую. Во-первых, изменился состав мусора. Ещё 30-40 лет назад у нас не было такого количества пластика. Во-вторых, изменилось его количество. Огромное количество упаковки! А сейчас весь мир движется к принципу трёх R – reduce, reuse, recycle – это то, на чём стоит экология. Recycle – переработка, reuse – вторичное использование, reduce – сокращение потребления.

Бодрунов: Константин Михайлович recycle – ваша тема.

Майков: То, что везёт мусоровоз можно разделить на четыре больших потока. Первый поток – материалы, которые можно переработать. Например, из пластика сделать пластиковые бутылки, вёдра, лавочки, плитку. Бумага перерабатывается в бумагу, металлы – в металл, стекло – в стекло. Вторично перерабатываемые материалы составляют 20-30% в отходах в зависимости от региона. То есть, эти 20% нужно разделить как минимум на 30 фракций. И это технологическая задача, которая сейчас успешно выполняется.

Второй большой поток – это пищевые отходы, всё то, что может быть переведено процессом компостирования в техногенный грунт, в органику. Этого одна треть  от того, что везёт мусоровоз. На всех новых объектах сейчас будет вводится технология компостирования. Эти пищевые отходы не будут лежать на полигонах, образуя метан, возгорания, неприятный запах. Они будут компостироваться. Это серьёзный шаг.

Третий поток – это так называемая топливная фракция. То есть те материалы, которые имеют энергетическую ценность, но не могут быть переработаны. Например, стол. Здесь есть древесина, пластик, краска. Их не разделишь, не переработаешь. Это можно измельчить и сжечь в специальном устройстве. В Европе все цементные заводы работают на этом топливе. У нас в России пока только три европейских цементных завода работают на топливе из коммунальных отходов. Они взяли на себя такое обязательство раньше, чем появился нацпроект «Экология».

Итак, выходит, что на полигон отправляется 15-25% отходов. В целях нацпроекта «Экология» стоят примерно такие показатели, то есть захораниваться должно не больше 30% отходов. Технология раздельной сортировки и переработки – одна из самых эффективных в мире, и мы к этому идём.

Губайдуллин: Мусор – это проблема глобальная. В 1927-м году на планете Земля жило всего два миллиарда человек, сейчас более семи. В России мы сейчас переворачиваем мощный пласт. На Восточном экономическом форуме президент России рассказал, что в Московской области было закрыто 24 полигона из 39, введены мощнейшие комплексы. То, что вы сделали за этот год, мы в Японии сделали за семь лет – сказал тогда премьер-министр Японии. Я думаю, что эта оценка имеет значение. Но это не значит, что всё хорошо, есть много проблем. Сейчас в России активно развивается такой мощный финансовый инструмент, как расширенная ответственность производителей. То есть все те, кто производит продукцию или ввозит её на территорию Российской Федерации, закладывает в стоимость переработку. Она отчисляется в специальный фонд и уходит в субъекты. Потому что не все виды отходов имеют экономическую составляющую на то, чтобы её утилизировать.

Бодрунов:  Какие проблемы есть сейчас в реализации мусорной реформы? 

Майков: Сейчас по большому счёту нет глобальных проблем. Почему у нас ничего не работало раньше? Как было пять лет назад? Житель заплатил деньги за вывоз мусора. Управляющая компания многоквартирного дома взяла деньги, часть оставила себе, что-то отдала компании, у которой есть мусоровоз. Компания взяла эти деньги, что-то оставила себе, что-то заплатила полигону. Если это полигон современный – он стоит дорого, а свалка с одним бульдозеристом – дешево. Итак, все деньги, которые жители заплатили, разошлись, и ни у кого нет серьёзной ответственности.

Новая система обращения с отходами решила эту проблему. Теперь у регионального оператора есть гарантированный поток от населения – то есть, деньги не рассосутся по пути. И самое главное – у него есть обязательство сделать систему. Это обязательство прописано в документе, который называется «Территориальная схема обращения с отходами». Её принимает и утверждает правительство региона. И на основании этой схемы нанимается регоператор. Он видит, что ему нужно сделать, видит поток денег и участвует в конкурсе. Одновременно добавляются механизмы для того, чтобы регоператору было легче ее реализовать. Потому что с этим документом он идёт в банк, и банк, собственно, даёт ему кредит на то, чтобы эту схему реализовать.

Если брать регионы-пионеры, например, Московскую область, там поставлены чёткие требования по обращению с отходами. В Московской области должно захораниваться меньше половины. Это закон и задача для регоператоров. То есть, с вводом мощностей утилизирующих топливо, на всех объектах Московской области будут захораниваться 20-30%. И эти объекты уже сейчас работают. Через 2 года проблема в основном регионе, который генерирует большую часть мусора, решится. Потому что создана система, и все участники отрасли знают, как по ней работать. Поэтому я с большим оптимизмом смотрю в будущее. Следующий шаг – это уже экологическое образование населения.

По материалам авторской проблемы Сергея Бодрунова – «Дом Э»

10% россиян считают свое материальное положение хорошим

В 2019 году 10,7% россиян оценили свое материальное положение как «хорошее» и «очень хорошее». Это максимальное значение с 2014 года. Об этом говорится в бюллетене Аналитического центра при Правительстве РФ «Динамика доходов населения».

В 2018 году реальные располагаемые доходы населения впервые за 5 лет продемонстрировали рост, пусть и небольшой – всего 0,1%. В 2019 году они выросли уже на 0,8%.

Средняя заработная плата по России составила 47,5 тыс. рублей, что на 7,5% больше, чем в 2018 году. Традиционно самые высокие зарплаты оказались в финансах и страховании – в этих сферах они составили более 100 тыс. рублей, что на 11,7% больше, чем в 2018 году.

«Динамика денежных доходов населения в России после рецессии 2015–2016 годов медленно улучшается, – отмечает главный советник руководителя Аналитического центра Леонид Григорьев, – наибольший положительный вклад в динамику доходов традиционно вносит заработная плата, увеличение которой было обусловлено снижением инфляции  к концу 2019 году после скачка в I квартале».

В отличие от реального размера оплаты труда, пенсии и располагаемые доходы на душу населения все еще остаются ниже уровня 2014 года. Пенсии ниже на 4,6% от уровня 2014 года, а реальные доходы – на 6,4%.

Россияне не готовы вкладывать в себя

Инвестиции россиян в себя, вне зависимости от региона, невелики. На образование и медицину стабильно уходит небольшая часть доходов – 4–5%, в слаборазвитых территориях и того меньше. В Ингушетии – 0,5%, в Дагестане – менее 2%. Динамику структуры расходов россиян за 1990 – 2017 годы по данным Росстата изучили главный научный сотрудник Института социальной политики НИУ ВШЭ Наталья Зубаревич и доцент географического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова Сергей Сафронов.

Эксперты полагают, что спрос на эти услуги не сформировался, потому что по-прежнему сильна ориентация россиян на помощь государства.

Интересно, что россияне тратят на развлечения, туризм, кафе и рестораны больше, чем на инвестиции в человеческий капитал. В 2005–2017 годах доля таких расходов держалась возле отметки 10%. Выше 10% показатели только Подмосковья (около 16%), Москвы и Санкт-Петербурга (примерно по 14%), Нижнего Новгорода (около 12%), Ханты-Мансийского АО (11%). В отстающих Северный Кавказ: Дагестан — 2%, Ингушетия — около 4%.

Сегодня россияне в среднем тратят на продукты питания около трети семейного бюджета. И всего в трех регионах с высокими доходами: Москве, Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком автономных округах – этот показатель ниже среднего.

Эксперты приводят исследование немецкого статистика Энгеля, который еще в конце XIX века доказал, что по мере роста доходов домохозяйства сокращается доля продуктов питания в его потреблении.

Несмотря на то, что расходы на питание россиян снижались за последние 10 лет, до развитых стран нам пока далеко. Например, во Франции домохозяйства тратили 30% бюджета на питание в 60-е годы ХХ века, а в 2000 году – 12%. Такая же доля питания в потребительских расходах семей США была уже в 1985 году.

Что касается расходов населения на услуги, то они росли. Если в 2000 году их доля не доходила до 14%, то в 2008-м превысила 25%. Казалось бы, структура потребления сдвигается от модели выживания к модели развития, однако это не так. Дело в том, что эта динамика скорее вынужденная, объясняют ученые: основными двигателями прогресса были не вложения, например, в отдых или учебу, а рост тарифов ЖКХ и стоимости транспортных услуг. В среднем, ЖКХ «съедает» 11% потребительских трат российских семей. На Крайнем Севере (Магаданская область, Ямало-Ненецкий и Чукотский АО) еще больше — 15–16%.

Названы самые экономически здоровые регионы России

Замедление инфляции, снижение ставок по кредитам, умеренный рост зарплат и активность строительного сектора – все это в 2019 году повлияло на улучшение экономического здоровья российских регионов.

Самыми экономически здоровыми регионами России, по данным рейтингового агентства «Эксперт РА» и фонда «Росконгресс», стали Москва, Сахалинская и Тюменская области, Ямало-Ненецкий и Ханты-Мансийский округа, Санкт-Петербург, Московская область и Республика Татарстан.

В обзоре отмечается, что экономически здоровыми по сути являются регионы с высоким уровнем ресурсной зависимости. Сырьевые регионы притягивают инвестиции, привлекают квалифицированные и мобильные трудовые ресурсы, что сказывается на уровне социально-экономических показателей в целом.

Однако в ряде регионов сохраняется неблагополучная экономическая ситуация. Наблюдается высокий уровень безработицы, низкая покупательная способность населения, закредитованность региональных бюджетов.

Так, в частности, в Республике Тыва среднедушевые денежные доходы меньше стоимости фиксированного набора товаров и услуг, а в Калмыкии, КЧР, Ингушетии, Курганской области, Еврейской автономной области и в Республике Алтай среднедушевые доходы только на 27 % превышают стоимость фиксированного набора товаров и услуг по ценам, характерным для региона.

«Улучшение ситуации возможно только при федеральной поддержке, через реализацию национальных проектов и исполнение президентских указов по борьбе с бедностью», – полагают эксперты рейтингового агентства «Эксперт РА».

Михаил Шмаков: «Принятие поправок в Конституцию приведет к экономическому росту»

Михаил Шмаков,

член рабочей группы по подготовке изменений в Конституцию РФ, председатель Федерации независимых профсоюзов России, профессор

Остановлюсь на «социальных» поправках в Конституцию. Было предложено дополнить 75-ю статью двумя частями, 5-й и 6-й, которые значительно доработаны рабочей группой по внесению поправок в Конституцию.

В части 5-й президент предлагал, что в Российской Федерации должен гарантироваться минимальный размер оплаты труда не менее величины прожиточного минимума трудоспособного населения с индексацией социальных пособий и социальных выплат в порядке, установленном федеральным законом. В ходе обсуждения эта статья претерпела существенные изменения, но то, что минимальный размер оплаты труда не может быть ниже прожиточного минимума уже внесено в поправки к Конституции. Мы от имени профсоюзов предлагали внести регулярную индексацию заработной платы, к сожалению, после обсуждения это не было принято.

Что касается экономического эффекта, эта поправка запустит действенный механизм, который повлечет за собой увеличение заработной платы, что приведёт к увеличению платёжеспособного спроса и к росту экономики.

В части 6-й говорится о системе пенсионного обеспечения граждан на основе принципа всеобщности, справедливости, солидарности поколений, и гарантируется поддержание её эффективного функционирования и регулярной индексации размера пенсии в порядке, установленном федеральным законом, и это дополнено положением о регулярной индексации не реже одного раза в год.

Индексация пенсии, собственно, и рост пенсии – тоже хороший посыл в Конституции, для того чтобы все идеи по модернизации пенсионной системы учитывали данные положения. Потому что сегодня идеи, которые роятся в финансово-экономическом блоке правительства, направлены скорее на свёртывание страховых принципов пенсионных систем и на расширение патерналистских систем, систем оказания социальной помощи и поддержки, а не на развитие страховой пенсионной системы.

Идеи, связанные с накопительной пенсией, в своё время продвигались Всемирным банком. Но в последние 5-7 лет это прекратилось, потому что накопительные системы показали свою, мягко говоря, неэффективность, потому что на этапе, когда идёт сбор средств и нет выплат, это, конечно, показывает серьёзный рост так называемых «длинных» денег. А как только начинаются выплаты, оказывается, что выполнить обязательства перед гражданами не представляется возможным. Поэтому все те принципы, которые сегодня закладываются в 75 статью Конституции, мы поддерживаем.

И последнее, о чём я хочу сказать – это дополнение в 114-ю статью Конституции, которое было внесено председателем Торгово-промышленной палаты и говорит о том, что правительство обеспечивает реализацию принципов социального партнёрства в сфере регулирования трудовых отношений. Это позволит развивать систему социального партнёрства, и я должен сказать, что на сегодняшний день российская система лучшая в мире. Она была создана в начале 1990-х годов, 27 лет назад, Российской трёхсторонней комиссией. Сегодня такие трёхсторонние комиссии созданы и работают в каждом регионе Российской Федерации. Более того, сегодня, когда расширяются права муниципалитетов, в них создаются такие же трёхсторонние комиссии и многие социально-трудовые вопросы решаются на местах. Это эффективно и подтверждает принципы социального государства, которые прописаны в 7-й статье Конституции. Россия является социальным государством, и это не должно подвергаться сомнению.

По материалам двадцать пятой экспертной сессии Координационного клуба Вольного экономического общества России на тему: «Поправки в Конституцию РФ: оценка экономического эффекта».

Михаил Ершов: «Центробанк должен нести ответственность за экономический рост»

Михаил Ершов,

главный директор «Института энергетики и финансов», профессор

Хочу акцентировать внимание не столько на поправках в Конституцию РФ, сколько на сопутствующих законодательных документах и решениях, которые в этой связи могут быть рассмотрены.

В Послании Федеральному Собранию Владимир Путин сказал, что для уверенного роста инвестиций нужны длинные деньги, и это прямая обязанность Банка России.

В связи с этим напомню дискуссию об изменении закона о Банке России, касающегося в том числе задач, которые ставятся перед Центральным Банком. В последней версии говорится о формировании условий для сбалансированного и устойчивого экономического роста – это обеспечение устойчивости рубля и низкие цены. Это условия, а не прямой мандат к росту. Может быть, настало время пойти тем путем, которым уже давно идут наши основные конкуренты? Когда перед Центральным Банком, который имеет огромный инструментарий для воздействия на экономический рост, ставится такая задача – нести ответственность за обеспечение определенных параметров роста экономики.

Кроме того хотел бы затронуть вопрос о приоритете национального законодательства над международным. У нас сложилась ситуация, когда международное право главенствует над национальным. Это заслуживает внимания, так как наше вхождение в глобальную экономику сопряжено с неким балансом новых механизмов взаимодействия. Приведу цитату Международного валютного фонда: «России следует воздержаться от расходов средств из Фонда национального благосостояния на развитие экономики, а более целесообразно вкладывать эти средства в высококачественные иностранные активы». Их логику можно понять, но как быть нам? Как сбалансировать подходы? Как совместить эффективную интеграцию в мировую экономику и при этом сохранить национальные приоритеты?

Мы знаем, что внутренний спрос, платежеспособность населения сжимается в течение многих лет, тормозя рост экономики, в связи с этим на первый план выходят социальные факторы. Проблема компенсации советских вкладов никуда не делась. Решение этого вопроса вновь отложено до января 2023 года. Это сложная техническая проблема, она крайне важна. Ее решение окажет первоочередное влияние на доходы населения, на естественный экономический рост, на социальную стабильность и, наконец, на доверие населения к власти.

По материалам двадцать пятой экспертной сессии Координационного клуба Вольного экономического общества России на тему: «Поправки в Конституцию РФ: оценка экономического эффекта».