Нефтегазодобыча и отчасти переработка – базовые в нашей экономике отрасли. Доходы от них составляют основу российского бюджета. Поэтому, говоря о технологическом развитии, наверное, не совсем дальновидно решить, что деньги от нефти и газа тянут нас назад, поэтому нужно от них постепенно отказаться, а то и вовсе полностью переходить на зеленую энергию. Гораздо логичнее представляется заняться высокотехнологическим развитием именно этой отрасли.
Собеседники:
Василий Игоревич Богоявленский,
заместитель директора Института проблем нефти и газа РАН, член-корреспондент РАН, д.т.н.
Антон Львович Максимов,
директор Института нефтехимического синтеза им. А.В. Топчиева РАН, член-корреспондент РАН, д.хим.н.
Сергей Дмитриевич Бодрунов,
президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов, член-корреспондент РАН
Бодрунов: Российский нефтегазовый комплекс неплохо в нынешних условиях справляется с санкционным давлением и другими вызовами. Понятно, что сегодня есть и технологические трудности в связи с тем, что возникли проблемы с поставками технологического оборудования, усилились проблемы логистики. Есть ряд других проблем, в том числе связанных с финансированием отрасли. Однако, наверное, не будет преувеличением сказать, что отрасль – как, впрочем, и экономика в целом нашей страны – несмотря на то, что находится сейчас в непростой ситуации, не потерпела того краха, на который рассчитывали те, кто говорил, что экономика России разорвана в клочья. Эти эпитеты сегодня неприменимы в том числе и к рассматриваемой сегодня отрасли.
Василий Юрьевич, начну с вопроса к Вам. Российская энергетика связана с мировыми рынками оборудования и энергосервисных услуг. Насколько сильна наша зависимость от импортного оборудования? Понятно, что мы мы не можем все произвести сами, но какова оценка этой зависимости?
Богоявленский: Во-первых, я скажу, что нет ни одной страны в мире, которая бы могла сказать, что абсолютно независима по тем или другим технологиям от других стран. Хотим мы или не хотим, существует глобализация. Есть страны, которые преуспели в производстве электроники, другие – в строительстве судов разного назначения, какие-то преуспевают в военном производстве и так далее. У нас есть преимущества по ряду направлений, в том числе по военному производству, блестящие результаты – по сельскому хозяйству.
Ну и исторически мы занимаем первое или второе место по добыче углеводородов – нефти и газа. Хочу сказать, что, к сожалению, в девяностых годах дела обстояли очень неблагополучно в силу известных обстоятельств, и произошло очень сильное падение объемов добычи нефти. Газовая отрасль из всех кризисов вышла очень хорошо.Отчасти это еще обусловлено тем, что порядка 70% газа мы потребляем внутри страны. А по нефти, напротив, более 70% мы экспортируем в виде сырой нефти и нефтепродуктов.
Бодрунов: В основном все же сырой нефти.
Богоявленский: Да. И, вроде бы, часто говорили, что нужно слезть с нефтегазовой иглы. На самом деле многие страны нам просто безумно завидуют. По газу 70% запасов месторождений газа были открыты во времена СССР, и тогда существовали те же санкции. Они по-разному назывались, но проблемы были проблемы не меньше, и мы опирались исключительно на собственные технологии во всех направлениях, в том числе и программное обеспечение, и различное оборудование для сейсморазведки, геофизики, бурения, и справлялись успешн. Если бы не события 1990 годов, когда многие направления нашей отрасли по сути дела были разрушены, мы бы производили морские буровые платформы полностью в России без зарубежных запчастей, это уже было реальностью. Но потом это оборудование было заменено зарубежным.
Бодрунов: И сейчас нам ставят искусственные препятствия для получения этого оборудования.
Богоявленский: Мы вынуждены заниматься очень серьезно импортозамещением, по сути дела возрождать то, что было создано в советские времена.
Бодрунов: Скажите, пожалуйста, Антон Львович, какие важные направления нашего экономического развития закрывает сегодня нефтегазовый комплекс России помимо бюджетных вливаний в наш бюджет?
Максимов: Помимо добычи нефти мы сегодня находимся, наверное, на 3-м месте по нефтепереработке в мире. В ней – значительная доля высококачественных продуктов, которые существенно дороже нефти, в частности дизельного топлива класса 5, что обычно называли раньше Евро-5. К сожалению, в большинстве своем для переработки использовались зарубежные технологии. Но надо сказать, что в части катализаторов в нефтепереработке вопрос с импортозамещением в течение ближайших лет будет окончательно решен, и независимость от зарубежных стран будет достаточно высока.
Бодрунов: То есть фактически переработку нефти с использованием катализаторов мы обеспечим самостоятельно полностью?
Максимов: Да, но там есть один момент. Ведь мы используем нефть для превращения в топливо не на 100%. Мы можем использовать 70-80%, а лучше бы – 90-95%. И вот наши заводы как раз находились на стадии модернизации, для того чтобы перейти от 80% к 95% глубины переработки. И конечно, здесь есть определенные проблемы, которые решаются в том числе и с участием российских исследовательских организаций.
Есть несколько технологий, которые дошли до промышленного или опытно-промышленного использования. Например, технология гидроконверсии гудрона и остатков, которая реализуется сейчас на «Танеко» (нефтеперерабатывающая компания, входящая в Татнефть. – ред.) в опытном масштабе, уже установка работает. У нас есть свои технологии коксования. И в целом, если мы сможем подключить к созданию технологий машиностроение, мы добьемся независимости. Наша нефтяная отрасль – локомотив теперь и для машиностроения, и для информационных технологий, и для самых различных областей химии, то есть фактически это то, что называется вытягивающей отраслью, которая может и должна обеспечить работой другие предприятия. Если, скажем, 15 лет назад почти все оборудование, которое поставлялось, было зарубежным, то сейчас российские компании уже вполне могут большую часть оборудования, за исключением отдельных достаточно сложных позиций производить непосредственно в России. Например, реактор гидрокрекинга мы даже в советское время не могли сделать, а сейчас мы его делаем. Я думаю, что и здесь мы себя обеспечим в течение 3–5 лет. Поэтому нефтепереработка с точки зрения технологической независимости выглядит довольно выигрышно, наверное, потому что эту работу начали в 2008–2010 годах, когда стало ясно, что надо делать что-то свое.
Бодрунов: Василий Игоревич, я в связи с этим хотел бы задать такой вопрос: какие ключевые проблемы сегодня Вы видите в отрасли? Что может нам помешать двигаться по этому пути?
Богоявленский: У нас с каждым годом стареет инфраструктура, которая построена еще в советские времена. Многие трубопроводы требуют как минимум ремонта, а где-то уже замены. Слава богу, что сейчас налажено производство трубной промышленности для нефти и газа, и эта проблема решена раз и навсегда. Проблема отрасли, я бы сказал, в том, что у нас по-прежнему низкий коэффициент извлечения нефти. Может быть, он стал сейчас ниже, чем планировался или рассчитывался в советские времена. В то время как развитые страны, в первую очередь Норвегия да и Соединенные Штаты, умудряются извлекать из месторождений, в том числе сложных месторождений, больше 60%, у нас эта цифра значительно ниже. Хотя это можно расценить и как некий положительный момент.
Бодрунов: Остаются запасы на будущее, которые мы сможем извлекать по мере развития технологий. При этом разведка уже проведена, мы знаем, сколько нефти и где, и инфраструктура готова.
Богоявленский: Проведены такие эксперименты. В Предкавказье компании брали бесплатно формально выработанные месторождения, вскрывали старые скважины или бурили новые скважины, и оттуда начинали бить фонтаны точно такие же, как 100 лет назад. То есть за прошедшие 50 лет давление восстановилось, и можно заново разрабатывать месторождения.
Бодрунов: Нефть поднялась, а вода опустилась.
Богоявленский: Да-да, именно так.
Бодрунов: Я бы хотел еще один вопрос задать Антону Львовичу. Что у нас сегодня с теми технологиями, которые позволяют не только увеличить извлечение ресурсов, но и более эффективно их использовать? Эти технологии, в общем-то, очень дорогостоящие, насколько мне известно, очень высокая химия, крупные исследования.
Максимов: У нас глубина переработки формально стоит на уровне 82%. На самом деле на Западе используют немножко другие термины, что называется «выход светлых». Он у нас не очень высокий, где-то 55% в лучшем случае. А это означает, что мы должны научиться оставшуюся часть нефтепродуктов превращать в бензины, керосины, дизельные топлива. Это задача довольно сложная, и не сказать, что она в мире целиком и полностью решена. И те технологии, которые здесь создаются, как и вообще все технологии в нефтепереработке – это очень дорогие технологии, просто потому что объемы производства большие. Стандартное большое нефтехимическое предприятие типа «Запсиб-2», которое построил «Сибур» – это 2 млн тонн, а для нефтеперерабатывающего завода – это вообще ничто. Обычно это 10, 15, 20 млн тонн. Соответственно, установка переработки тяжелых остатков должна быть на 2, 3, 4 млн тонн тяжелого гудрона.
Бодрунов: То есть если небольшие объемы, то нерентабельно строить такие производства.
Максимов: Небольшие объемы и нерентабельно. А это означает очень большие инвестиции даже в часть, которая связана с опытно-промышленным освоением.
Бодрунов: Видите, мы точно вскрыли вот эту проблему.
Максимов: Это большие инвестиции на той стадии, когда еще не до конца ясно: а заработает или не заработает? Да, вероятность высока, но, может, что-то не учли, что-то не поняли.
Бодрунов: А стоит игрушка очень дорого.
Максимов: Игрушка стоит миллиарды. Тот способ, который представляется наиболее важным и интересным со всех точек зрения: когда берут остаток и с помощью водорода и специальных катализаторов, специальных процессов почти полностью превращают в некий аналог легкой синтетической нефти, который дальше просто подается по заводу и перерабатывается по технологиям, которые уже есть. И вот такую технологию сейчас в России создают. Повторюсь, что на предприятии «Танеко» запустили в июне установку на 50 тысяч тонн в год. Для нефтянки это очень небольшая мощность, но для опытно-промышленной установки…
Бодрунов: Как говорят китайцы, путь в тысячу ли начинается с первого шага.
Максимов: Да. Я думаю, что в течение одного года эта технология будет отработана. Там понятно, что нужно доделывать. Где-нибудь через полтора – два года мы уже сможем говорить, что мы будем строить свой миллионник. Мало того, мы эти миллионники можем строить на новой российской технологии, которая создавалась действительно очень долго – 20 лет.
Бодрунов: Замечательный пример. Есть еще одна проблема, которая может нам помешать – проблема изменения климата – тает вечная мерзлота. Мы знаем, что многие дороги, которые там проложены, – временные. Это может привести к повреждениям инфраструктуры, потому что из-за проседания почв могут лопаться трубы. Василий Игоревич, как решаются эти проблемы у нас, исследуются ли эти проблемы?
Богоявленский: Во-первых, в Академии наук есть институт криосферы Земли, который исторически занимает лидирующие позиции в мире в изучении и продвижении такой науки, как мерзлотоведение. Проблема существует для нашей инфраструктуры в Арктике, – но нефтяники и газовики, и не только они, но и другие производственные предприятия, – знают, как ее решать. Повсеместно используются термостабилизаторы. Например, в Сабетте под одним бетонным резервуаром для хранения сжиженного природного газа обустраиваются порядка 950 термостабилизаторов, которые заглублены примерно на 20–40 метров. По сути дела под такими предприятиями обустраивается мерзлотный остров, который на фоне всей деградирующей мерзлоты ведет себя очень стабильно.
Бодрунов: Я бы хотел попросить Вас, коллеги, оценить ситуацию, которая сегодня заключается в дальнейшем структурировании этой отрасли в связи с теми санкционными рисками, отказом иностранных инвесторов участвовать в развитии наших месторождений?
Максимов: Моя сфера чуть больше связана с переработкой, и там ситуация, и в особенности с нефтехимией, существенно сложнее. Она состоит в том, что действительно технологии, которые в нефтехимии в России используются, на сегодняшний день – практически все зарубежные. Так или иначе в каждом отдельном случае, по-видимому, возникает свое решение, если какое-то оборудование есть, и есть понимание, как дальше технологию развивать.
В случае Дальнего Востока есть китайские партнеры, которые непосредственно работают с «Сибуром», входят в капитал «Сибура», и соответственно, здесь так или иначе, по-видимому, проблемы будут решены. Но в других случаях нам, по-видимому, придется делать что-то свое, и вполне возможно, мы должны пойти по тому пути, по которому шла КНР. Они фактически копировали то, что у них делали зарубежные партнеры. Это принципиальный момент.
Когда вы вначале первую копию делаете, может быть, она будет похуже, но вторая уже чаще всего оказывается не хуже, а лучше, и это принципиальный момент, и мы не можем отказаться. Мы поставлены в такие условия, что нам уже деваться некуда, с одной стороны, а с другой стороны, надо признать, что, например, технологии производства аммиака и метанола в СССР были советскими, то есть большая часть агрегатов была построена по технологиям, созданным внутри страны.
Бодрунов: Многие процессы вообще впервые в Советском Союзе были открыты.
Максимов: Если говорить о добыче, ясно, что если останавливается добыча месторождения с очень интересной по свойствам нефтью, как я понимаю, эта марка на самом деле может быть использована для получения очень специфических и интересных продуктов. Это ситуация, при которой мы естественным образом вынуждены брать дальше добычу на себя. Естественно, у нас могут быть какие-то проблемы с сервисом, с реагентами, с контролем. Все эти проблемы так или иначе надо решать. Мало того, решение их в одной точке позволит нам распространить эту практику на всю страну. Да, этот процесс будет медленным, я думаю, просто в силу того, что для этого требуются инвестиции. Но в каких-то точках, наверное, и компании, и государство примут решение о том, что это необходимо.
Богоявленский: Я здесь добавлю, что мы могли бы сейчас без проблем увеличить добычу и газа, и нефти, однако насколько мы заинтересованы в том, чтобы добывать больше и больше? Еще недавно, несколько лет назад сложилась ситуация с профицитом углеводородов, и цена упала. Многие наши арктические проекты оказались на грани рентабельности, а то и нерентабельными. Мы всегда призывали не просто гнаться за рекордами, надо искусственно уменьшать объемы добычи. Вот посмотрите, что буквально недавно произошло: с ОПЕК было принято совершенно уникальное решение, объемы сокращены. В итоге цена поднимется, и мы, продавая меньшие объемы, получим гораздо большие деньги. По сути дела в прошлом и в этом году совершенно установлены рекорды по доходам бюджета за счет нефтегазовой отрасли.
Бодрунов: И сколько западный мир ни просил арабский Восток дать побольше нефти, чтобы сбить цены, по политическим или экономическим причинам, Восток на это не согласился. А Россия в этом плане выиграла как участник процесса.
Богоявленский: Да, мы выиграли, а они погнались за жар-птицей в виде «зеленой» энергетики, которая, конечно, будет развиваться, но не теми темпами, как их экономисты мечтали. И результат какой? Весь мир попал в огромный энергетический кризис, потому что банки перестали инвестировать в геологоразведку.
Максимов: Здесь я бы хотел вот, что добавить. На самом деле нам имеет смысл использовать свое относительно дешевое сырье, разумно выдавая его и на внешний рынок, и для себя, с той скоростью, которая кажется нам оптимальной, и именно с точки зрения не 3–5 лет, а с точки зрения будущего страны.
Бодрунов: Российская нефтяная отрасль, условно говоря, заточена на поставки на экспорт и по стране через трубопроводы. По стране понятно: газовозами не завезешь, значит, надо по трубе, но за рубеж вроде бы хорошо было по трубе, однако последние события показали, что трубы – штука уязвимая. Хорошо было бы иметь кроме трубы, на мой взгляд, еще какие-то заводы по сжижению: погрузили – повезли, например, по Северному морскому пути. Мы можем перенаправить этот поток в Африку, куда-то еще. Есть у нас осознание важности этой задачи, Василий Игоревич?
Богоявленский: Есть полное осознание и планы увеличения объемов производства сжиженного газа, которые могут транспортироваться специальными танкерами – газовозами. Что отрадно, что если для первого, например, завода на Сахалине все газовозы строились за рубежом, для второго завода «Ямал СПГ» они строились тоже за рубежом, главным образом в Корее, то для проекта «Арктик СПГ-2» производство организуется на Дальнем Востоке. Поэтому и то, и другое направление должны развиваться. На расстоянии до первых, может быть, трех тысяч километров, конечно, трубный газ будет дешевле. На большие расстояния будет уже рентабельнее сжижать газ.
