До 15 декабря 2022 года правительству поручено разработать и утвердить концепцию технологического развития на период до 2030 года, предусматривающую в том числе цели технологического развития, механизмы их достижения. Может ли Россия достичь технологического суверенитета, и в какие сроки, обсудили директор Центра научно-технологического прогнозирования Института статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ Александр Чулок и президент ВЭО России, член-корреспондент РАН Сергей Бодрунов.
По материалам программы «Дом Э», Общественное телевидение России, 23 сентября 2022 года
Бодрунов: Многие ученые, и я в том числе, полагают, что в основе развития – общественного, цивилизационного – лежит научно-технический прогресс. Во все времена прогресс давал человеку возможность удовлетворять свои потребности, которые постоянно росли. Очевидно, если мы говорим о социально-экономическом развитии, мы должны думать о том, каким образом оно обеспечивается развитием научно-технологическим. Это процесс, который идет сегодня в мире очень быстрыми темпами. Страны, технологически более развитые, имеют больше экономических преимуществ, их население живет лучше. Соответственно, социально-экономическое развитие России должно опираться в первую очередь на развитие технологическое. Президент страны по этому поводу сказал следующее: «Главное для страны – сохранять технологический суверенитет. Только суверенные страны могут рассчитывать на суверенное будущее». Технологическое развитие и технологический суверенитет – понятия разные, между ними не всегда можно ставить знак равенства. Каковы, на Ваш взгляд, критерии технологического суверенитета?
Чулок: Канонических определений технологического суверенитета не существует. Каждый дает свои дефиниции. Если их резюмировать, то основный смысл заключается в том, что страна должна обеспечивать себя важными продуктами, услугами и быть независимой от других. Возникает много нюансов. Какими продуктами и услугами? В каких областях? В течение какого периода? Я бы выделил три составляющих, такой краеугольный камень, технологического суверенитета. Первое – это обеспечение решения текущих задач социально-экономического развития, связанных с безопасностью, с технологической модернизацией. Они очевидны. Для сельского хозяйства это, например, отсутствие отечественных семян или аминокислот, включая лизин. Для фармацевтики – сырья. Для авиации и машиностроения – зависимость от импортных комплектующих. Профессиональное сообщество прекрасно осведомлено о тех узких местах, которые надо «закрывать» здесь и сейчас. Вторая составляющая – нам нужен некий паритет, потому что технологический суверенитет не означает изоляцию. С кем мы будем взаимодействовать, как будем менять «пушки на масло» – вопрос второй. Главное – нам нужна переговорная позиция с другими странами. Третья составляющая – технологический суверенитет должен обеспечивать вклад в будущую конкурентоспособность. И здесь у нас провал, потому что дискуссию про будущее мы начали всего несколько лет назад. Каков облик будущего? Каковы глобальные тренды? Мы вместе с вами, в том числе, поддерживали эту дискуссию, как могли. Но пока мы говорили про 2030 год, развитые страны убежали в своих рассуждениях до 2045-2050 годов. Это не потому, что они фантазеры и витают в облаках. А потому что скорости выросли. Благодаря тем же цифровым двойникам, краш-тесты в автомобилестроении проходят уже не за полгода, а за несколько недель. Это значит, что пока мы обсуждаем 2030 год, мы обсуждаем не будущее, в лучшем случае – настоящее. Поэтому горизонты надо удлинять.
Бодрунов: Очевидно, что, в числе прочего, должны быть определены приоритеты технологического развития… В каких областях мы пока отстаем, куда следует направить фокус внимания?
Чулок: Драма текущего периода заключается в том, что если в прошлом веке можно было сделать ставку на одну-две ключевые технологии и получить технологический суверенитет, либо хотя бы технологический паритет. То сейчас нужно говорить о пакетах технологий. Отдельные технологии никого не интересуют. Интересуют – в пакете, начиная с обучения и соответствующих компетенций, заканчивая ресайклингом, переработкой и утилизацией, о которых не надо забывать. Поэтому говоря про приоритеты развития науки и технологий, надо выделить несколько принципов. Первое – надо определить ландшафт будущего. К какому будущему мы можем или хотим прийти. Так действовала Европейская комиссия в рамках Седьмой рамочной программы. Они в свое время распределили 84 миллиарда евро на базе форсайтов, то есть долгосрочных прогнозов, понимания того, к какому будущему мы хотим прийти. Являюсь экспертом крупных проектов в компаниях или различных инициативах, я часто задаю простой вопрос: «Представьте, что завтра все ваши проекты реализуются. Какое будущее мы получим?» Такого ужаса в глазах я не вижу никогда. Во-первых, никто не предполагает, что все реализуется до конца. Во-вторых, общей картины нет. А она была создана у нас в рамках прогноза научно-технологического развития России до 2030 года, утвержденном в 2014 году, и его надо актуализировать, потому что мир ушел вперед, поменялись тренды.
Бодрунов: Конечно, нужно корректировать прогнозы с известной периодичностью.
Чулок: Дальше – исходя из видения будущего, надо выбирать, в какие технологии мы вкладываемся. Какие технологии нам необходимы для агропромышленного комплекса? Может быть, надо нейросети развивать? Может быть, ключевое сейчас – это беспилотная сельхозтехника. Какие принципиальные технологии нужны для фармацевтики? Какие новые материалы существенно снизят энергоемкость? Это так называемый заход от рынка. А есть заход от технологий, когда мы смотрим на ландшафт технологического развития и определяем: где те молодые ростки, которые могут в разы поменять технико-экономические показатели? Как графен, например, который может принципиальным образом поменять прочностные характеристики, материалоемкость… Совмещение запросов рынка и захода от науки, от технологий позволит выйти на понимание, куда двигаться с точки зрения технологического суверенитета? Но первый шаг – это, конечно, очертить картину будущего, причем, с учетом того, что мы сейчас видим, она должна носить сценарный характер. Эти сценарии не должны быть: хороший, плохой и целевой. Плохой никогда не утвердят, хороший никогда не сбудется. У нас только один сценарий остался – целевой. Это не сценарий, это обоснование одной точки зрения. Сценарии должны быть качественные.
У нас буквально несколько недель назад закончился опрос компаний. Мы спросили: «Для вас инновационная деградации России – это вызов?» Порядка 70% российских компаний сказало, что это большая проблема. Более 75% компаний считают, что популяризация науки, знаний, технологическое развитие – это окно возможностей. То есть компании готовы. Но если посмотреть на данные статистики, то уровень инновационной активности организаций крайне низкий – 10,8%.
Бодрунов: Кажется странным, да? С одной стороны, все понимают. С другой стороны, никто не делает.
Чулок: А в чем причина? Мы недавно проанализировали барьеры для инновационного развития компаний. На первом месте, как обычно, стоит финансирование. Нет денег, слишком рискованно. А что вы хотели? Инновации по определению рискованные. Но если копнуть глубже, то те, кто занимаются инновациями, сталкиваются с проблемами нехватки квалифицированных кадров, вопросами, связанными с защитой прав на интеллектуальную собственность, с коммерциализацией.
Бодрунов: Нам необходимо не только думать о технологическом развитии, но и о снятии этих барьеров. Тогда будут востребованы идеи по технологическим приоритетам. Мне кажется, это глобальная макроэкономическая и идеологическая задача для сегодняшнего дня.
Чулок: Политическая задача. А знаете, как барьеры эти снимаются? Не разговорам про настоящее… Если вы соберете в одной аудитории бизнес, науку, государство, и каждый начнет говорить про свои проблемы, то ничего не изменится. Нужен разговор про будущее. То есть, когда мы делаем форсайт-сессии и погружаем стейкхолдеров, как мы их называем, в контуры будущего. Рассказываем им про глобальные вызовы и возможности. Будущее примиряет. Люди понимают, что их контрагенты – это не враги кровные… «Вы, бизнес, не хотите финансировать науку». Или: «Вы, наука, не хотите развернуться в сторону бизнеса». Мы слышим это двадцать лет. Они понимают, что они партнеры и могут друг с другом взаимодействовать. Но важно, чтобы разговор был не общий – «давайте дружить домами» – а предметный. Поэтому мы обсуждаем что-то на технологических пакетах. Например, вот 30 технологических пакетов. По каким из них вы готовы сотрудничать сегодня? По каким – завтра? Где нужна помощь государства? Это совсем другой разговор. Он конкретный – про будущее. Я вам скажу, что сейчас самая востребованная специальность, в том числе для обеспечения технологического суверенитета, – это управленец в сфере науки и технологий. У нас есть магистерская программа в Высшей школе экономики. И конкурс там колоссальный. Наших выпускников расхватывают с первого курса магистратуры.
Бодрунов: Хорошо, что вы открыли такое направление. Может быть, есть еще какие-то есть вещи, которые могли бы соединить науку и производство?
Чулок: Мне кажется важным поменять образ мышления. Одна из ключевых профессий будущего – это переводчик с русского-чиновничьего на русский-научный. С русского-научного – на русский-бизнесовый, с русского-бизнесового – на русский-экспертный. Таких переводчиков очень мало. Мы когда делаем форсайты, то по факту выступаем «мостиками» или «переводчиками» между разными сообществами. Мы вынуждены это делать. Например, в том же прогнозе научно-технического развития России мы выделили продукты и ключевые свойства, которые будут определять их конкурентоспособность в будущем. Это мостик к маркетологам, потому что через свойства продуктов вы можете формировать спрос. И мостик к специалистам по технологической части, потому что от технологий зависит, будет у вас сенсор биосовместимым, энергонезависимым, или не будет. Мне кажется, вузы могут выступить здесь в роли реакторов знаний. Тем более, что есть много форм поддержки. Та же программа «Приоритет-2030», в которую входят ведущие российские ВУЗы или НОЦы – научно-образовательные центры. То есть форматы есть, и там заложено неплохое финансирование.
Бодрунов: Нужно дать методическую основу.
Чулок: Точно! Надо задать методическую основу, я надеюсь, что мы выступим здесь в роли некоторого навигатора.
Бодрунов: Если говорить о технологическом суверенитете, встает проблема импортозамещения. Эту задача мы ставили давно. И вроде бы занимаемся ее решением, а воз, не скажу, что и ныне там, но тем не менее… Мне кажется, вопрос не в том, что компании не хотят заниматься импортозамещением, а в том, что до недавнего времени было проще купить что-то за рубежом, чем развивать свое. С другой стороны, непонятно, что импортозамещать? Как решать проблему импортозамещения с точки зрения необходимости достижения технологического суверенитета?
Чулок: Я бы делал упор на систему исследований. Что касается технологического суверенитета и импортозамещения, нам нужна регулярно действующая информационная база о том, что у нас есть. Надо выявить цепочки – производственные цепочки, логистические цепочки, цепочки создания добавленной стоимости. Это не бином Ньютона.
Бодрунов: Если на то пошло, экономическую эффективность этих цепочек.
Чулок: Когда мы выявили эти цепочки, поняли их эффективность, можно задать вопрос: лучше – импортозаместить всю ось или найти новых партнеров и кооперацию? То есть первое, с чего бы я начал, – это научная база. Она должна действовать регулярно, а не «один раз выпустили аналитический доклад, разместили его, и все». Второе – это понимание того, какие у нас есть компетенции. То есть глубокая инвентаризация, в том числе, на основе анализа больших данных. Понимание того, какие компетенции мы могли бы достроить, какие – вытащить в рамках обмена. Это тоже научая задача, и она решаема. Есть, например, наши страны-партнеры по Евразийскому экономическому союзу, почему бы с ними не наладить отношения? Есть БРИКС, который, мне кажется, недооценен. Те же страны Африки. Почему бы не подумать о том, где мы могли бы «партнериться»? Но для этого должны быть исследования. Причем, систематические и научно обоснованные.
Бодрунов: Как говорит мой коллега академик РАН Сергей Юрьевич Глазьев, нам нужен «разумный» технологический суверенитет. Мне кажется, мы должны думать о том, чтобы строить отношения с нашими партнерами по ЕврАзЭС, по ШОС, по другим структурам, которые сегодня демонстрируют стремление построить многополярный мир – не только в политическом, но и в экономическом плане. А экономика опирается, как мы с вами говорили, на технологическое развитие. Уверен, мы можем построить суверенное будущее, о котором говорит Президент России, используя многие из тех инструментов, о которых сегодня шла речь.
Чулок: …и делая ставку на человека, который будет это реализовывать.
