Александр Некипелов,
директор Московской школы экономики МГУ имени Ломоносова, академик РАН вице-президент ВЭО России
Я хотел бы сказать несколько слов о своем представлении о подходах к экономической политике в условиях пандемии и после нее.
Мы столкнулись со сложной конфигурацией шоков. Это и шок со стороны спроса, и микроэкономический шок, связанный со сменой системы потребностей и выходом на передний план необходимости борьбы с пандемией. В частности, это потребность быстрых изменений в распределении ресурсов, в том числе, в пользу медицины. И шок со стороны предложения, который создает предпосылки для развертывания стагфляции, усиливает шок со стороны спроса, способствует росту безработицы и обостряет социальную проблематику.
Ситуация серьезно осложняется тем, что действовать приходится в условиях, когда многие функции рыночного механизма, в частности, административные ограничения и регулирование цен, подавлены. Приходится искать баланс между, с одной стороны, смягчением социальных проблем и поддержанием экономической активности и, с другой стороны, достижением финансовой стабильности.
В промышленной политике возникают серьезные проблемы. Я хотел бы обратить внимание на две из них.
Первое – широко обсуждается вопрос о том, кто должен быть объектом помощи – малый и средний бизнес или крупные корпорации. Но учитывая гибкость малого и среднего бизнеса, может быть, правильно было бы концентрировать помощь не на сохранение фирм как таковых, а на поддержку людей, которые там заняты. Этот сектор обладает серьезной «живучестью» и способностью возрождаться, чего нельзя сказать о крупных корпорациях, тем более учитывая их роль для экономики страны.
Второй вопрос связан с тем, как относиться к нефтяной отрасли с учетом изменившихся условий ее функционирования. У нас был неудачный опыт в предыдущий мирового кризиса, когда мы исходили из той логики, что нефтяная промышленность – это богатые люди, богатые организации, они переживут, и можно попытаться в значительной степени возложить на них тяготы кризиса. Последствия оказались тяжелыми, потому что произошло резкое свертывание инвестиций в этом секторе, и это больно ударило по экономике, учитывая ту роль, которую этот сектор объективно играет. Мне кажется, что этот опыт повторять нельзя.
Нужно иметь в виду, что доходы, которые получает государство от этого сектора, конечно, изымаются в форме налогов, но, по сути, это не налоги, а факторные доходы, рента. У факторного дохода есть такая особенность, что собственник соответствующего фактора производства и является главным бенефициаром, когда цены растут, но он должен быть и главной страдающей стороной, когда цены падают. У нас же государство предпочитает быть бенефициаром, когда цены растут, но очень не любит снижения своих доходов. Кстати, по предыдущему кризису легко посчитать, что вместо тех 200 миллиардов долларов резервов, которые мы в течение полугода израсходовали на поддержание финансовой системы, было бы значительно дешевле финансировать разницу за счет снижения соответствующих отчислений из нефтегазовой отрасли, сложившегося в связи с изменением цен, но при этом мы сохранили бы межотраслевые связи и многие инвестиционные проекты.
Что касается финансовой ситуации, она будет осложняться, будут накапливаться долги, ухудшаться финансовое положение государства. Полагаю, что нет оснований для демонизации инфляции хотя бы потому, что иногда она играет роль определенной смазки и способствует более справедливому распределению тягот кризиса. Но это не означает, что вопросам финансовой стабильности вообще не надо уделять внимания.
Я думаю, важно разработать ясную стратегию расходования средств Фонда национального благосостояния. В моем представлении, эта стратегия могла бы базироваться на государственном импорте медицинских препаратов, потребительских благ и критических важных видов оборудования и комплектующих для отечественного производства. Наконец, регулирование цен на жизненно важные товары, их поставки на рынок. Еще одна серьезная вещь, в Штатах очень активно ее используют, – это оказание помощи нуждающимся не деньгами, а в натуре.
Нужно вводить ограничения по капитальным статьям платежного баланса, прежде всего для того, чтобы противодействовать факторам, связанным с горячими деньгами. Надо начинать с относительно мягких мер, вроде налога Тобина. Это позволит быстрее сокращать процентную ставку, блокировать потоки спекулятивного капитала и тем самым сделать ситуацию на валютном рынке более устойчивой.
Мне кажется, нужно всерьез задуматься о том, чтобы создать привлекательные финансовые инструменты, позволяющие отсасывать определенную часть избыточной ликвидности. Благодаря этому в США во времена Великой депрессии удалось избежать возникновения и серьезной инфляции, и дефицитов на рынке.
Очень важно сохранение и поддержание банковской системы. Было бы правильно, если бы мы избегали попыток возложения на нее бремени низкого или беспроцентного кредитования. Я глубоко убежден, что это бремя должно нести государство. Да, конечно, это ухудшает его финансовую ситуацию, но у государства есть механизмы для финансирования дефицита бюджета, в том числе в такой ситуации, а ставить под угрозу платежную систему страны и создавать угрозу для кризиса в этой области – это, на мой взгляд, крайне неразумно.
Что касается долгосрочной политики, видимо, отката в глобализационных процессах избежать не удастся, потому, что кризис показал те риски, с которыми, к сожалению, мировая система не в состоянии эффективно справляться. Нужно принимать это во внимание, с учетом этого строить и промышленную политику, и интенсифицировать в том числе связи на постсоветском пространстве.
По материалам 26-й экспертной сессии Координационного клуба ВЭО России «Постпандемическая экономика: как не допустить рецессии?»