Никита Масленников,
ведущий эксперт Центра политических технологий
Один из самых главных рисков в понимании ООН очевиден – у них наиболее низкий прогноз ВВП из всех существующих сегодня по 2024 году. У МВФ – 2,9% роста глобального ВВП, у OECD – 2,7, здесь – 2,4. Подтвердил, кстати, этот прогноз и Всемирный банк, дав тоже 2,4%, причем там есть любопытный расклад, за счет чего происходит этот новый виток глобального замедления.
Развитые страны в этом году покажут результат примерно на 0,75% ниже, чем в среднем за последние допандемические десятилетия, развивающиеся экономики – на 1%, при этом инвестиции в развивающихся экономиках будут вдвое меньше, чем в течение 2010-х годов, около 3,7% прогнозируется.
Падение ожидаемых темпов роста торговли в текущем году оказалось примерно двукратным по сравнению со средним за 20 лет с начала века. Станет ли это новой нормальностью мировой экономики – вопрос открытый. Сейчас очень много разных публикаций, идея которых состоит в том, что мы видим классическую контрциклическую реакцию, и поэтому это время, когда надо инвестировать. Насколько это реалистично, сказать сложно, потому что, на мой взгляд, это скорее благопожелание, чем начало новой инвестиционной реальности. Пока глобальное замедление, я бы сказал, новый круг всемирной экономической истории устойчиво формирует посадочные площадки для черных лебедей.
Обращу внимание на то, что в некоторой степени эксперты недооценивают высокое инфляционное давление в экономике. Причем инфляция в конце года была очевидной. Так, опрос портфельных управляющих, который ежемесячно проводится в Bank of America, зафиксировал 3 приоритетных риска: на первом месте поставили риск глобальной рецессии в этом году (32% опрошенных); на втором – риск запаздывания ведущих центральных банков с переходом к некому смягчению денежно-кредитной политики (27%), 17% считают, что давить будет геополитика. Я думаю, цифры по геополитической напряженности затем будут существенно выше.
Пришли данные по инфляции в декабре. Соединенные Штаты и Еврозона прибавили 0,3% и 0,5% соответственно. Такие эпизоды в 2023 году были. Можно списать на то, что это было вследствие рождественского и предновогоднего потребительского ралли. Но так ли это? Надо дождаться, по крайней мере, конца квартала и посмотреть, потому что есть намеки на то, что это инфляционное давление начинает усиливаться. Причем здесь я бы выделил буквально два фактора, которые, на мой взгляд, не вполне оценены.
В первую очередь, есть большой новостной поток о том, что контроль над госдолгом потерян. Триггер – естественно, ситуация в Соединенных Штатах: госдолг более 34 триллионов долларов. При этом надо иметь в виду, что 8 триллионов в этом году надо рефинансировать, то есть фактически четвертую часть.
По данным Института международных финансов, во всех других странах тоже проблем хватает, особенно в развивающихся. Соотношение процентных выплат по госдолгу и доходов бюджета: Китай – 5,7% без учета без учета региональных провинций, Бразилия – 14,4%, Южная Африка – 18,5%, Индия – 28,1%. В развитых странах эта цифра пока держится на уровне 7–9% доходов бюджета. Это означает, что в этом году центральные банки будут находиться под давлением долгового фактора, и ожидаемый процесс смягчения денежно-кредитной политики может сильно отодвинуться, а это ударит, естественно, дополнительно по росту.
Еще один фактор, уже почти геополитический: в этом году в 64-х странах, где живут 4,2 миллиарда человек, проходят президентские и парламентские выборы. Это создает риск популистской волны в денежно-кредитной и налогово-бюджетной политике. И, естественно, очень существенный риск – связка протекционизма, ренессанса промышленной политики и тренда к тому, что все называют сегодня фрагментацией глобального хозяйства.
Авторы доклада Международного валютного фонда посчитали меры промышленной политики в прошлом году. Получилось 2,5 тысячи мероприятий, разного рода решений. В основном – поддержка конкретных отраслей, компаний, таможенные ограничения и прочее. Из них 1800 напрямую ограничивают международные условия торговли, то есть противоречат тем или иным положениям ВТО, 822 меры касаются импорта, и уже оказали воздействие на динамику 22% объемов международных торговых потоков в прошлом году. Авторы доклада ООН оценили динамику мировой торговли в прошлом году в 0,6%, а в этом году в лучшем варианте, если вообще все будет замечательно, будет чуть-чуть выше 1%. Естественно, половину всех этих решений, и ограничительных для мировой торговли, и в области промышленной политики, приняли 3 макроэкономических региона – Соединенные Штаты, Евросоюз и Китай, очень часто по принципу «око за око». Если дальше этот призрак геоэкономической фрагментации будет материализовываться, и два блока между собой категорически прекратят отношения в торговле и инвестициях, то, по оценкам и МВФ, и многих других организаций, потери глобального ВВП от прекращения торговли составят 2,5%, от прямых инвестиций – еще 2%, то есть 4,5–5% в общей сложности. При этом наиболее уязвимые страны потеряют от 7 до 12% валового внутреннего продукта. Мы – в их числе, к сожалению.
Но тут есть одна такая хитрая вещь. Доля Китая в импорте Соединенных Штатов за последние 5 лет сократилась на 10% до 13%, при этом другие страны выходят на передовые позиции в импорте США, но тут же синхронно увеличивают свои отношения с Китаем. В 2023 году первым торговым партнером Соединенных Штатов стала Мексика, дальше очень сильно подтянулся Вьетнам, но при этом китайские компании нарастили свое присутствие в Мексике с ориентацией на внутренний рынок США. Я видел оценку Мексиканского союза работодателей, что в ближайшие 2 года каждое пятое новое предприятие в Мексике будет китайским. Вот это оборотная сторона так называемой фрагментации. Поэтому я особенно обратил внимание на слова заместителя директора МВФ Гиты Гопинат, которая сказала, что, конечно, США и Китай делают все, чтобы призрак фрагментации материализовался, но пока непонятно, насколько они в этом преуспеют.
Почему это проинфляционный фактор? Потому что такая ситуация означает удлинение цепочек от китайских производителей до американских заказчиков включением все новых стран, все новых компаний, удлинение транспортно-логистических и финансовых цепочек. Это ведет к тому, что в структуре мировой торговли появляется постоянный жесткий фактор проинфляционного давления. И мне думается, что пока все возможности и риски, с этим связанные, недостаточно аккуратно оценивают. Тем не менее, поскольку фрагментация является уже абсолютно явным проинфляционным риском, то безотлагательной становится, о чем сегодня говорилось, реанимация Всемирной торговой организации и дальнейшее развитие правил, которые привели бы к обретению мировой экономикой нового облика целостности, потому что фрагментация, на мой взгляд, это некий эпизод на пути к этому, идет перебалансировка. Сколько это потребует времени, сказать трудно. Здесь сразу приходит в голову год российского председательства в БРИКС, так как мы этот год потерять ни в коей мере не должны и, естественно, должны наращивать усилия продвижению инициатив глобального переформатирования.
