Александр Некипелов: России для развития нужен глобальный мегапроект

Мировая экономика вступила в достаточно продолжительный период турбулентности. Многие наиболее развитые страны, которые ранее являлись активными проводниками концепции либеральной глобализации мирового экономического порядка, сегодня все больше замыкаются в себе. Об экономической стратегии и экономической политике России в современных условиях вице-президент ВЭО России, академик РАН Александр Некипелов рассказал в интервью журналу «Вольная экономика».

— Как вы считаете, насколько реализуемые экономические стратегии и экономическая политика, проводимая в России, соответствуют тому, куда движется мировая экономика?

— Прежде всего скажу, что и экономическая стратегия, и экономическая политика в России не остаются неизменными, но подходы к формированию и той, и другой достаточно серьезно менялись.

Если на начальном этапе нам приходилось часто слышать, что лучшая промышленная политика — это «никакой промышленной политики», то сегодня все-таки в государстве в этом отношении произошли достаточно серьезные изменения. Осуществляются национальные проекты, прилагаются усилия для формирования представления о желаемом будущем страны, идет работа над концепцией пространственного развития.

Процесс идет не очень просто, разумеется, он сопровождается дискуссиями среди специалистов, и это нормально. Есть серьезные споры по целому ряду вопросов экономической стратегии и политики, есть вопросы и нормативного, ценностного характера, так как у отдельных экспертов могут быть свои представления о том, что такое хорошо, и что такое плохо. Но вполне естественно, что регулятор, правительство, стремится ориентироваться на господствующие представления.

Сегодня, с моей точки зрения, учитывая общую ситуацию в мировой экономике, а она, видимо, вступила в довольно продолжительный турбулентный период, когда прежние правила экономической, и не только, игры поставлены под сомнение, произошло изменение выгод и потерь отдельных стран от сложившейся модели разделения труда. То, что раньше однозначно считалось выгодным, сегодня ставится под сомнение.

— Например?

— Если наиболее развитые страны являлись активными проводниками концепции либеральной глобализации мирового экономического порядка, то после финансово-экономического кризиса и ситуации последних лет картина начала меняться. Так, развитые страны стали возвращать домой выведенные в другие государства производственные мощности, растет понимание того, что, скажем, специализация на высокоинтеллектуальных видах производственной деятельности тоже важна и может принести серьезную пользу.

— Скажите, а национальные цели и стратегии, о которых вы упомянули, они находятся в русле движения мировой экономики или это, скажем так, боковой поток?

— Сейчас однонаправленного, господствующего, доминирующего движения нет. Мы находимся на этапе, и он, видимо, продлится более-менее длительное время, когда все пытаются приспособиться к новым реалиями, найти свое место и занять его. В этом смысле подход единый, но общего вектора движения всех стран нет, потому что не произошло еще согласование существования в новых условиях экономических и государственных интересов.

И в этих условиях нам важно, как мне кажется, определиться по целому ряду вопросов. Прежде всего есть один очень сильно идеологизированный — о роли государства в экономике. К нему хорошо бы подойти без идеологии: например, решить, какие задачи должно решать государство, а что можно доверить свободному рынку. С этим связаны и вопросы о том, какой объем ресурсов нужно концентрировать в руках государства для решения задач. В любом случае должно быть соответствие между теми задачами, которые мы ставим и которые отличаются от того, что было бы, если бы рынок «настраивал» себя сам, и тем, какие ресурсы мы на это выделяем.

Исходя из самых общих соображений, я хотел бы сказать, что мы по показателю финансового участия государства в экономике относимся к достаточно либеральному лагерю. У нас отношение расходов «расширенного правительства» к валовому внутреннему продукту несколько выше 30 процентов. В целом же по странам ОЭСР — порядка 40 процентов, в странах Скандинавии иногда и до 60 процентов.

При этом нельзя сказать, что кто-то делает правильно, а кто-то — нет, все зависит от того, к чему склонно общество и какие задачи перед ним стоят. И какого рода ресурсы должны находиться в руках у государства.

Мне лично представляется, что этот показатель для России должен был бы вырасти.

— А до какого уровня?

— Этот рост, конечно, нельзя обеспечить за один день, он должен быть определен, согласован и понятен всем. Но 30 с небольшим процентов недостаточно для модернизации нашей экономики. Поэтому я думаю, что нужно выйти хотя бы на 40 процентов, но так, чтобы все экономические агенты были к этому готовы.

— Александр Дмитриевич, а если говорить о более глобальной цели, своеобразной путеводной звезде экономической стратегии, куда идти России?

— У нас генеральное направление достаточно давно и, в общем-то, верно сформулировано. Мы нуждаемся в модернизации нашего производственного аппарата, мы же потеряли большое количество высокотехнологичных отраслей во время очень либерального подхода к процессу перехода к рынку. Разумеется, речь не идет о том, чтобы все это воссоздать в том же виде, но мы должны и имеем возможности, в том числе и интеллектуальные, для реализации этого пути.

Плюс ко всему нам, с учетом турбулентного характера мировой экономики, надо понимать, что в обозримом будущем придется делать больший упор на собственные силы и меньший — на сотрудничество. Это не означает, что нужно стремиться
к автаркии, конечно же, нет. Но в тех условиях, в которых сегодня находится Россия, надо будет делать больший упор на собственные силы и на сотрудничество с теми государствами, где есть более или менее определенное желание сотрудничать с нами.

— Стратегия предполагает, образно говоря, пошаговый план мероприятий. Какими, как вы считаете, должны быть первые шаги в направлении главной цели?

— Работа в этом направлении идет, и в части тех же национальных проектов, например. Но еще необходимо все это инструментально подкрепить, потому что даже то, что конкретизировано, нуждается в «приземлении», чтобы оно не подвисало в воздухе.

— А какие конкретно коррективы необходимо внести в существующую экономическую политику России, чтобы страна двигалась в правильном направлении, не отставая от развитых стран мира? Какие константы использовать?

— Законы и изменение нормативного плана — это все сейчас делается, мы видим, что парламент вносит необходимые коррективы для реализации тех или иных задач. Но я хотел бы подчеркнуть следующее: вопросы более конкретного характера нужно решать после того, как сложилось четкое представление: а что же, собственно, мы хотим делать и какую экономическую политику мы намерены вести?

Это, конечно, не означает, что нужно резко остановиться с внесением изменений в законодательство! Просто нужно большее внимание сосредоточить на комплексе содержательных вопросов, определиться в отношении них и с учетом этого вносить изменения в правила игры.

— А вы можете озвучить хотя бы несколько из списка этих содержательных вопросов?

— Я могу озвучить свое представление об этом. Видите ли, первое, что нужно понять, это то, что экономическая политика, которую проводит правительство, это целостная политика. Почему это важно? Потому что, если речь идет о целостной политике, главный вопрос в том, согласны ли мы с теми задачами, которые ставятся, и с тем, как они решаются?

В свое время у нас был найден очень оригинальный способ уменьшить негативные последствия так называемой голландской болезни. Ею болеют страны с существенной долей ТЭК в экономике, а идея заключается в том, что в результате высокой отдачи в этой сфере очень сложно поддерживать перерабатывающие отрасли и отрасли, определяющие технологический прогресс. Но была поставлена задача, как я представляю, одновременно обеспечить достаточно низкий уровень инфляции и вместе с тем высокую конкурентоспособность несырьевого сектора.

Это предполагало, что вместе с низкой инфляцией нужно добиваться сохранения заниженного по паритету покупательной способности курса рубля. Если мы посмотрим на общие результаты развития экономики России, то увидим, что инфляцию сократили достаточно серьезно (в 2014 году, например, декабрь к декабрю, она была почти 11,5 про- цента, а в 2020-м — 4,9 процента). Удалось поддерживать и заниженный курс рубля, в 2014 году рыночный курс рубля к ППС составлял около 60 процентов, то есть на 40 процентов был занижен, а в 2017 году он был занижен на 50 процентов.

— Это часто бывает взаимоисключающими задачами…

— В экономической теории доказано, что при нормальной организации денежно-кредитной сферы можно ставить задачи только по одному показателю. У нас же была поставлена задача таргетировать и то и другое, увязывая это с противодействием голландской болезни и сохранением эффективности перерабатывающих отраслей.

Как это было сделано? Центральный банк «поделился» своими функциями с Минфином. Минфин начал использовать часть ресурсов, направляя их в Фонд национального благосостояния, значительную часть из них конвертируя в валюту или в валютные активы, а оператором выступал ЦБ, поэтому эти средства отражаются у нас и в между- народных резервах. Но покупал валюту, и тут отличие от того, что было до осени 2013 года, Минфин не напрямую у Центробанка, а на рынке, взяв на себя отчасти функцию интервенций.

В результате удалось и заниженный курс рубля поддержать, и инфляцию снизить. При этом сохранена конкурентоспособность и несырьевое производство не обрушилось.

— Но ведь такого рода процессы невозможны без возникновения издержек…

— Да, издержки, конечно, есть. Например, в том, что у России экспорт превышал импорт, то есть страна очень существенно, по сути, кредитовала весь остальной мир в очень серьезных размерах, свыше 60 миллиардов долларов в год было превышение экспорта над импортом. И если бы Минфин не участвовал в интервенциях на валютном рынке, то курс был бы выше у рубля и, в конечном счете, процентная ставка была бы другой.

Потребители, конечно, выиграли от более низкого уровня цен на импорт, но по промышленности был бы нанесен серьезный удар.

В этих условиях средства ФНБ оказалось невозможным использовать в качестве подушки безопасности. В 2019–2020 годах, во время пандемии, например, с декабря по декабрь, он вырос с 7,7 триллиона рублей до 13,5 триллиона рублей. В марте 2021 года его объем достиг 13,8 триллиона рублей.

Но я хочу сказать, что это неизбежный элемент выбранного экономического курса, обратная сторона того, чего удалось достичь в области инфляции и сохранения конкурентоспособности внутренней экономики путем изъятия средств из оборота.

Я лично считаю, что нужно производить комплексные изменения — во всем блоке проблем.

— Что вы имеете в виду под ними?

— Во-первых, я согласен со своими коллегами, которые говорят о том, что нужно отказаться от чрезмерно жестких установок в области борьбы с инфляцией, так как инфляция является своеобразной «смазкой» в экономике, конечно, если она не заоблачная. Я думаю, нужно вернуться к нормальным взаимоотношениям между денежными и финансовыми властями. Вопросы интервенций на рынке должны отойти к ЦБ. Нужно разработать и реализовывать график постепенного снижения ставки ЦБ до общемирового, возможно, чуть выше. Да, это сократит чистый приток иностранной валюты, увеличится наш импорт, соответственно, нужно начинать расходовать средства ФНБ.

Нужно отказаться от линии на заниженный, грубо, двухкратно, паритет покупательной способности рубля, от практики абсорбции лишней денежной массы Центробанком при помощи создания специальных счетов, на которых банки держат лишнюю ликвидность.

— Но ведь и проектов нет, в которые банкам выгодно вложиться?

— И то и другое. Выгодных проектов нет в том числе и потому, что сейчас высокая процентная ставка. Если она будет снижаться в рамках устойчивой политики, тогда и количество экономически выгодных проектов будет расти.

— И как раз об этом! Вы говорили, что для развития России нужна некая общая идея, некий мегапроект, который бы на несколько десятилетий создал вектор развития. Как вы считаете, что могло бы стать таким мегапроектом
и почему?

— Есть проект, который иногда называется «Второй Транссиб», он касается создания высокоскоростной магистрали через всю Россию. Вдоль нее предполагается создать логистические центры, формируя транспортно-логистическую решетку России, она создаст возможности и для освоения территорий. Этот проект действительно долговременный, рассчитанный на десятилетия, сопряжен с очень серьезными инвестиционными усилиями, но они по плечу и государству, и бизнесу. По расчетам, его реализация обойдется в сумму порядка 300–320 миллиардов долларов.

Хочу сказать, что этот проект лучше реализовывать с привлечением зарубежных партнеров, потому что он внесет очень важный вклад в развитие мировой транспортной инфраструктуры.

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Пожалуйста, введите ваш комментарий!
пожалуйста, введите ваше имя здесь