Виктор Данилов-Данильян,
научный руководитель Института водных проблем Российской Академии Наук, член-корреспондент РАН
Каково сейчас состояние окружающей природной среды в нашей стране?
В 1988 году было осознано, что экологическими проблемами нужно
заниматься, и вышло в свет постановление ЦК и Совмина о коренном
улучшении дела охраны природы в стране. С тех пор прошло немало
времени, но существенного прогресса в состоянии ОС мы с тех пор так и не
достигли. Вскоре после того постановления ни ЦК, ни Совмина не осталось.
Следить за выполнением постановления стало некому. Наступили 1990
годы глубочайшего экономического кризиса. Промышленность упала, денег
в стране на ООС не было. Можно не продолжать, так как все примерно
знают, что было дальше.
Каково сейчас состояние основных природных сред?
Больше ста городов в Российской Федерации имеют совершенно
неудовлетворительное качество воздуха. Это в основном, естественно,
промышленные города, города, где расположены металлургические,
химические производства, крупные объекты теплоэнергетики и так далее.
Надо сказать, что вот это вот число, немного больше ста, практически не
меняется в течение многих лет, несмотря на то что, конечно, какие-то
процессы улучшения происходят. Наряду с некоторыми улучшениями у нас
есть и определенное ухудшение ситуации. Оно состоит в том, в частности,
что меняются критерии качества воздуха. Так называемые предельно
допустимые концентрации, ПДК, у нас в любой момент могут измениться в два, в три раза, в десять раз даже иногда без каких бы то ни было объяснимых причин. Наверное, просто потому, что кому-то это нужно.
Попробуйте после этого сказать, лучше стало или хуже качество атмосферного воздуха в Красноярске или в каком-нибудь другом столь же неблагоприятном городе.
Что касается воды, здесь есть совершенно удивительные вещи. Есть статистика заболеваемости детского населения онкологическими заболеваниями Минздрава Российской Федерации. В городе Санкт-Петербург ломаная линия идет резко вверх, есть участки, где темп остается постоянным, потом наступает перелом и темп опять
растет. Очень хорошо известно, с чем это связано – со строительством заводов по сжиганию шлама, который образуется при очистке сточных вод. Когда Ленводоканал (так называется эта организация) собирался строить первый завод по сжиганию шлама в 1996 году, все экологи предупреждали, что этого ни в коем случае нельзя делать, потому что применяется антиэкологичная, крайне вредная технология, но ничего не помогло, завод построили. И мы четко видим первый резкий подъем – следствие строительства первого завода.
Казалось бы, на этом можно было остановиться, эту практику не продолжать. Но в нулевые годы было построено еще два завода, и следующий крутой подъем – результат того деяния.
Последний факт про воздух. Наши города, особенно те, в которых сильное
загрязнение воздуха, страдают от бенз(а)пирена, который образуется при
различных пиротехнических технологиях. Прежде всего, это опаснейший
канцероген, мутаген и так далее. В наших грязных городах концентрации
бензопирена кратны ПДК, хотя в европейских городах о нем давно забыли.
Там концентрация бензопирена – сотые доли ПДК.
Посмотрим, что у нас с водой происходит, у нашего института есть очень хорошая отчетность. По динамике сброса сточных вод за 10 лет, за 2010-2020 годы, налицо тенденция сокращения. Сточные воды, само собой разумеется, чистятся, к сожалению, по-разному, некоторые вообще не чистятся, некоторые чистятся до нормативного уровня, многое лежит посередине. Но в принципе совершенно ясно, что если объем уменьшается, то и количество грязи, которая вместе с этим объемом попадает в естественные водные объекты, должно уменьшаться. Оказывается, не совсем так. Динамика количества случаев экстремального и высокого загрязнения показывает, что ничего не меняется за те же самые 10 лет. Мы занимались рекой Урал в последние два года, и на этой реке у нас был створ, на котором мы особенно активно работали. Это створ, который контролирует Росгидромет. Росгидромет в своих отчетах пишет, что за последние 20 лет на этом створе зафиксировано 27 случаев экстремально высокого загрязнения. Мы занимались этим створом два месяца, июль и август, и зафиксировали тоже 27 случаев экстремально высокого загрязнения.
Что с этой статистикой делать? Почему такая разница между отчетной статистикой по сбросам и показателями качества воды? И почему, всё-таки, при существенном уменьшении сброса загрязнений – по статистике! – качество воды в реках и водохранилищах не улучшается?
Причины таковы. Диффузное загрязнение не учитывается вовсе, неадекватна информация в формах отчетности, заполняемых предприятиями и, наконец, не учитываются мелкие потребители, а как только установлено, начиная с какого объема водопользования потребитель не учитывается, многие более или менее средние потребители быстренько поделились, кто на 3 части, кто на 5 частей, и
из статистики испарились вместе с водой.
К чему я это все говорю? К тому, что ситуация у нас, конечно, крайне тяжелая с охраной окружающей среды. Во-первых, на нее всегда выделялось мало денег, даже тогда, когда денег было много. За 8 лет с конца 1991 по начало 2000-го в Российской Федерации было открыто 24 заповедника, в следующие 8 лет – один. Но в 1990 годах денег не было совсем, а в нулевых годах на нас проливался долларовый дождь. В чем дело? Мы, оказывается, занялись другим. Когда у нас совсем плохо было с хозяйством, мы все-таки уделяли какое-то внимание ООС. Но уж как только пошел долларовый дождь, надо было деньги ловить. Куда их девать? Мы теперь знаем, где они лежат, и будут лежать всегда, но на окружающую среду их не оставалось, и внимания никакого ей не уделялось.
Следующая причина – это отсутствие системного подхода. У нас господствует совершенно извращенное мышление. Кизеловский угольный бассейн 20 лет назад полностью прекратил производство, а из шахт начались изливы очень сильно загрязненной шахтной воды. Это яд, ядовитая вода, которая изливается на поверхность в огромных количествах, загрязняет почву, загрязняет реки и так далее, и так далее, и так далее.
Решают у нас очень просто. За изливы будут отвечать горняки, за рекультивацию – муниципалитеты, за загрязнение водных объектов – Росводресурсы, за очистку тех вод, которые все равно будут изливаться, – экологический оператор. Эти четыре исполнителя незнакомы друг с другом. Они не понимают, что если изливается одно количество воды, нужна одна технология, а если другое, то может быть другая. Они не понимают, что от того, как будет сделан горняками тампонаж, дренаж и все остальное,
зависит, какая нагрузка будет на оператора. И про каждую пару исполнителей можно сказать что-нибудь такое. В итоге все работают независимо друг от друга, и не получается ничего, потом судятся друг с другом, но толку никакого нет.
У нас низкое качество продукции, низкое качество планирования, низкое качество проектирования. Мы утратили кадры проектировщиков: не знаю, куда они девались, частично вымерли. Мы забыли, что такое планирование хотя бы по здравому смыслу без теории. Достаточно сказать, что, например, гидротехники и гидроинженеры у нас вообще почти не выпускаются в стране. У нас один вуз с таким факультетом и еще два вуза с такими кафедрами на 2 миллиона 700 тысяч рек и примерно столько же озер. Надо как-то соображать, что с этим хозяйством делать. Объявили об очередном национальном проекте, в котором будут заниматься оздоровлением всех основных водных объектов Российской Федерации. По-моему, с этим проектом – полный провал. Он разрабатывается кустарными методами людьми, которые никогда не занимались никаким планированием и которые не знают, что такое водные объекты. Это поразительно, но это факт.
У нас, конечно, дурные наклонности, не только у нас, у всех в мире, но почему-то они у нас сильнее всего проявляются именно в этой области. Рудименты социалистической системы в сознании людей работают так, что все наши государственные корпорации, Газпром, Росгидро и так далее, когда речь заходит о выборе варианта одного из многих или, по крайней мере, из нескольких для вложения капитала, выбирают самый дорогой. Мы это видим фактически каждый день. Самый дорогой не за счет природозащитных мер, конечно, требующих значительных затрат, а за счет
совсем других статей. В результате самый дорогой оказывается и самым антиэкологичным. Что тут поделаешь?
Откуда же нам ждать какой-либо помощи?
Экономическая теория, к сожалению, может очень мало. В ней не развиты соответствующие разделы, совсем не развиты. А уж знаменитая теорема Коуза, с моей точки зрения, это некий теоретический анекдот. Что может искусственный интеллект? Сейчас в него очень многие верят, но дело в том, что для того чтобы работать с большими данными, нужно их сначала сформировать, на это требуется огромное количество денег, если говорить о нашей экологической области, их неоткуда взять. Искусственный интеллект может творить чудеса, но эти чудеса нас не будут касаться,
поскольку мы не в состоянии загрузить соответствующие системы.
Зарубежный опыт дает, к сожалению, мало. Слишком велика у нас национальная специфика, а что касается азов, мы и без зарубежного опыта прекрасно знаем, что для начала нам нужно делать вещи, которые за рубежом давно сделаны. Для этого мы все что нужно теоретически знаем, практически получается мало.
И куда деваться?
Какие бы средства мы ни оценивали, получается одно и то же: не хватает, прежде всего, просвещения, образования и науки для того, чтобы грамотно решать экологические проблемы. Дело в том, что экология – это междисциплинарный комплекс, в отличие от экономики, и здесь нужна совместная работа специалистов многих профилей. Чистая страна – это работа умных и образованных людей, хорошо владеющих своими специальностями. В принципе, современная экономическая теория учит именно этому.
