Экономисты НИУ ВШЭ рассчитали разницу между прогнозной оценкой количества смертей от коронавирусной инфекции и фактической смертностью в период с 1 марта по 24 июня 2020 года.
Сохранить жизни не менее 80 тысячам россиян позволили не только принятые правительством санитарно-эпидемиологические, медицинские и экономические меры, но и ответственное поведение граждан, сокративших свои социальные контакты, и предприятий, которые перевели сотрудников на дистанционный режим работы.
Директор по экспертно-аналитической работе НИУ ВШЭ Андрей Жулин отметил, что современное общество – сложный самоорганизующийся организм, большинство людей хорошо образовано и способно быстро обучаться и адаптироваться к новым обстоятельствам. Своевременное получение информации об угрозе позволяет обществу своевременно приводить в действие «защитные механизмы».
Эксперты ВШЭ полагают, что в теоретической модели в случае полного игнорирования властью и гражданами сообщения об эпидемии число дополнительных смертей могло достигнуть 3,8 миллионов.
Пандемия коронавируса привела к остановке целых сегментов экономики, бизнес несет огромные потери. Каковы настроения российских предпринимателей, может ли текущая ситуация дать толчок к развитию бизнеса и как он должен меняться?
Антон Данилов-Данильян,
сопредседатель «Деловой России», заместитель председателя Общественного совета Минпромторга России, председатель Экспертного совета Фонда развития промышленности
Сергей Бодрунов,
президент Вольного экономического общества России и Международного Союза экономистов, директор Института нового индустриального развития им. С.Ю. Витте, доктор экономических наук, профессор
Сергей Бодрунов: Пандемия коронавируса привела к остановке целых секторов российской экономики. Ситуация тяжёлая, бизнес несёт большие потери. Для некоторых они критичные, для некоторых не очень. Тем не менее, по данным опроса аналитического центра Национального агентства финансовых исследований, российские предприниматели трудностей не боятся. 88% опрошенных не готовы уходить из бизнеса, несмотря на все сложности. Они меняют бизнес-процессы, ищут новые рынки сбыта, другие сферы деятельности, возможности переформатировать бизнес с учётом реалий карантина и ограничительных мероприятий. Вы, как руководитель одной из крупнейших предпринимательских структур России, как оцениваете настроение российских предпринимателей?
Антон Данилов-Данильян: В целом настроения пессимистичные. Но хочется отметить, что некоторые отрасли вовсе не пострадают от кризиса. Все, что связано с производством лекарств, медицинской техники, сейчас активно растёт. Не сильно пострадали отрасли, которые завязаны на государственный заказ. Не падают и те, кто работает на продовольственных рынках. Есть, конечно, особенно тяжёлые истории – это туризм. Потому что, что пандемия COVID-19 это в первую очередь ограничение движения. Гостиничный бизнес, авиаперевозки, народные художественные промыслы, всё, что делается ради туристов, – все это, естественно, страдает. Ограничение перемещений закрыли возможность для работы многих предприятий малого и среднего бизнеса, бытовых услуг. Но после снятия карантинных мер все быстро восстановится. Кое-кто, конечно, разорится, но свято место пусто не бывает. На их месте возникнут другие, хотя и более цифровизированные бизнесы.
Сергей Бодрунов: Как российский предприниматель реагирует на эти технологические новшества? Например, сейчас многие арендаторы снижают размеры арендуемых помещений, потому что поняли – функции многих сотрудников можно выполнять удалённо и не тратить деньги на их рабочее место. Им это на руку. А для арендодателей это не очень хорошая история. Потому что помещения, в которые вложены огромные деньги, не окупаются. В связи с этим, какие сферы улучшат своё положение, а кому-то придётся, так сказать, пожить не солоно хлебавши?
Антон Данилов-Данильян: Чем более обеспеченными являются граждане и бизнесы, тем больше у них возможностей для удалённой работы. Высокие доходы у тех, кто занимается программированием, IT, разработкой программного обеспечения, систем удалённой автоматизации управления разными процессами и прочее, топ-менеджеры. Если посмотреть на день топ-менеджера, то выяснится, что при наличии электронной цифровой подписи его присутствие на рабочем месте не нужно. Конечно, если есть возможность проводить конференции и задействовать прочие технологии, которые позволяют работать с персоналом, сотрудниками дистанционно, давать им соответствующие указания, поручения, проверять. Если какие-то особенные совещаний, где есть угроза, скажем, раскрытия промышленной тайны или ещё какие-нибудь обстоятельства, там, конечно, требуется личное присутствие. Но для этого не нужен большой офис. Достаточно снять комнату в коворкинг-центре. Этот бизнес сейчас будет активно развиваться. Кроме того, многие бизнесы поняли, что им не нужны большие офисы. По крайней мере, в тех двух бизнесах, где я возглавляю советы, не требуется присутствие части сотрудников на рабочем месте. Они могут раз в неделю приехать на совещание, а работать из дома. Есть большой пласт технологий, который позволяет внедрять автоматизированные системы управления. Это не только беспилотные транспортные средства, но и технологические процессы, которые фактически могут работать без участия людей. Это направление будет активно развиваться в России и в мире. И те люди, которые будут писать для этого программное обеспечение, конечно, будут заняты. А это люди, которые чаще всего не работают в офисах, им легко организовать работу из дома. Всё это, конечно, вызовет в промышленности, в экономике тектонические сдвиги. Но хочу обратить внимание, что эти тенденции уже имели место. Коронавирус, точнее, последствия пандемии, лишь ускорили их.
Сергей Бодрунов: По данным центра НАФИ, 28% предпринимателей перепрофилировали бизнес или стали предлагать новые продукты и услуги. Какие вы видите пути выхода из кризиса для предпринимателей?
Антон Данилов-Данильян: Понятно, когда вы, допустим, продавали телевизоры в торговом центре, который закрылся на время карантина, заявки стали идти через сайт магазина, и вы работаете на доставку. Сложнее перепрофилироваться с точки зрения освоения новой продукции. Тем не менее, те, кто могли потенциально выпускать, скажем, медицинские изделия, но до того, например, выпускали ликёро-водочную продукцию, соответственно, стали больше внимания уделять производству дезинфицирующих средств с высоким содержанием спирта – 66% и выше. Это сравнительно простое перепрофилирование. Оно не требует существенных вложений. Гораздо сложнее будет перепрофилироваться тем, кто понимает, что в активном потреблении товаров и изделий, которые они делали раньше, возникла пауза длинной 2-3 года. Это тот же самый туризм, автомобили, недвижимость, ювелирная промышленность. Что делать этим отраслям? Большой вопрос. Зачастую, перепрофилироваться так просто будет невозможно. В этих отраслях, чаще всего, и происходят определённые сдвиги – где-то это концентрация, где-то передел рынка. Некоторые товары и услуги естественным образом перейдут в виртуальную схему. Например, образование. Если раньше вы хотели обучить работника, то брали для этих целей опытного мастера. Он показывал, как работать на соответствующих технологических процессах. Теперь появилась возможность с помощью специальной техники отработать в виртуальном пространстве аварийные ситуации, которые могут возникнуть на производстве. Появляются новые рынки, возникает потребность в специфических, электронных частях для производства технических средств, необходимых для дистанционного образования и всего, что сопровождает 3D-моделирование. Меняется производство, не нужны большие станки. Детали, продукцию можно производить из разных компонентов с помощью аддитивных технологий и 3D-принтинга. Прогресс предоставляет много вариантов. И нет единого рецепта. То есть, каждый предприниматель, каждое предприятие должно для себя решить, в какую сторону двигаться.
Сергей Бодрунов: Кризис – это время возможностей и время перемен. Как должны меняться предприниматели России?
Антон Данилов-Данильян: Российские предприниматели должны, конечно, получать лучшее образование. У нас не уделяется никакого внимания обучению предпринимательству. Соответственно, люди, особенно в малом бизнесе, часто оказываются не готовыми к переменам, в том числе к сжатию спроса, к сбоям в поставках товаров, к отказам банков в предоставлении финансирования и к другим факторам. Риски в предпринимательской деятельности и возможности по-разному на них реагировать – важный элемент образования. Что важно для Правительства, это иметь заготовленные заранее модули и решения. Не нужно вводить их в действие, но держать в кармане на случай негативного развития событий следует. Есть, скажем, блок решений на случай военного времени. Не дай Бог, он будет использован, но он есть. Точно так же и применительно к кризисам в разных отраслях нужно иметь наготове решения. Хотя нужно отдать должное, что и Центральный банк, и Правительство по количеству, разнообразию и скорости приятия решений в этот раз гораздо более эффективно действовали, чем в 2014 и в 2008 году.
По материалам программы «Дом Э» «Пандемия меняет бизнес: кто выживет в новой экономике?» от 20 июня 2020 года
Осмысление пандемии ставит перед обществом и социальными исследователями новые вопросы. Как россияне воспринимают эпидемию, приведет ли она к укреплению социальных связей или, напротив, к их распаду? Как текущий кризис отразится на уровне доверия россиян – к российской науке, к институтам, к государству?
Михаил Горшков,
член Президиума ВЭО России, директор Федерального научно-исследовательского социологического центра РАН, академик РАН, доктор философских наук
Сергей Бодрунов,
президент Вольного экономического общества России и Международного Союза экономистов, директор Института нового индустриального развития им. С.Ю. Витте, доктор экономических наук, профессор
Сергей Бодрунов: Михаил Константинович, как общество реагирует сегодня на вызовы и вопросы, которые ставит пандемия?
Михаил Горшков: За три десятка лет постсоветского периода наш социум сильно изменился. Он трансформировался по глубоким основаниям. Назову только некоторые: группа интересов, психоэмоциональное состояние людей, уровень жизни, уровень мобилизации и сплоченности, уровень взаимопомощи. Появилось много людей, которые живут в ситуации социального одиночества. И на все это наложилась ситуация пандемии. Естественно, разные группы населения по-разному реагируют на нее: одни – спокойнее, другие – раздражённо, третьи – тревожно, четвертые – озлобленно. И это всё естественно, поскольку группы людей, появившиеся в современной России, живут по-разному и к действительности относятся по-разному. А действительность сегодня глубоко противоречива. Поэтому, конечно, тяжело. Но главное, что в этом можно разбираться и нужно. Для этого существуют такие науки, как социология и психология. Я считаю, что сегодня, наряду с экономикой, это очень востребованные научные отрасли знаний. Наши исследования до начала пандемии показывали, что доверие в обществе сильно упало за последние годы. Это касается и доверия к институтам, и межличностного доверия. Россияне больше всего доверяют близким, друзьям и родственникам. Во вторую очередь уже отдельным социальным институтам. Как повлияет на эти процессы эпидемия? Думаю, что как раз связи социальные и межличностные связи будут усилены, и будет повышаться доверие государственным институтам.
Сергей Бодрунов: Да, это очень важно.
Михаил Горшков:Это видно по тому, каким источникам информации доверяет население. При всей популярности социальных сетей, государственная информация, начиная с ежедневной статистики, сегодня воспринимается серьезнее.
Сергей Бодрунов: Как изменятся социальные институты в новом мире?
Михаил Горшков: С первых дней эпидемии стали говорить о том, что мы будем жить в другом мире, мы перешагнули из одного общества в другое, к прошлому нет возврата. С точки зрения социальной диагностики, это, конечно, неверно. Я могу понять, например, японцев в 1945-м году после того, как были сброшены две атомные бомбы. Вот, кто оказался в другом мире. В нашем же случае речь идёт просто о неприятных вещах – о сильном и коварном вирусе. Но природа общества от этого не меняется, социальная и физико-биологическая природа человека тоже. Привычки, стандарты жизни, элементы образа жизни – это будет меняться.
Сергей Бодрунов: Как вы считаете, произойдёт ли в ближайшее время трансформация социальных институтов?
Михаил Горшков: Я полагаю, изменения произойдут и должны происходить. Вектор этих изменений тоже понятен. Трансформация социальных институтов будет происходить в сторону их массовидности, расширение гражданского участия в работе социальных институтов. Сегодня мы наблюдаем слаженную работу волонтёров, которые оказывают неоценимую услугу не только старшему поколению, но и показывают пример обществу, того, как люди умеют сплачиваться в трудные минуты. Мы мало говорим о силе примера. А она существует и реально работает.
Сергей Бодрунов: Вы правы. Мне кажется, с успехом выходить из кризисов, экономических, политических, социальных, медицинских, можно только при условии наличия развитого гражданского общества в стране и соответствующих институтов. И мы наблюдает это сегодня в России. Мы движемся в сторону социального государства. Это один из очевидных трендов изменения российского общества в постпандемическом мире. Поговорим о технологиях. В связи с эпидемией многим пришлось перейти на дистанционную работу, образование перешло в онлайн. Скажите, как это отразится на социальной сфере, на нашем бытии?
Михаил Горшков: Конечно, это отразится на нашей жизни, но не настолько глубоко, как полагают горячие головы. Сейчас всем только дай попрогнозировать. Никогда новые технологии не заменят живое общение. Это противоречит нашей социальной сущности. Например, делались большие ставки на то, что онлайн заменит живое взаимодействие преподавателей и студентов. Но этого не произойдет, в том числе и потому, что образование – это не только процесс передачи знаний от старшего поколения младшему. Это ещё и процесс социализации, процесс воспитания, в конечном счёте, процесс общения молодёжи друг с другом. Мы можем себе представить студенческую группу, которая видит друг друга только на экране? Сегодня открываются кинотеатры. Будет рассадка в шахматном порядке. Исключение составляет только одна категория посетителей – семья. Спрашивается, молодой человек пришёл с молодой девушкой, они тоже должны рассаживаться в шахматном порядке? Понимаете, даже здесь на элементарном бытовом уровне предлагаются рекомендации, которые, кроме улыбки, ничего не вызывают. Хотя, конечно же, сфера социальных отношений социальных услуг будет меняться. Хочу выразить надежду, что и сфера социального одиночества будет сужаться. У нас порядка 15% взрослого населения в возрасте старше шестидесяти находится в ситуации социального одиночества. Люди лишены всех каналов социального капитала, помощи родственников, близких, знакомых. До эпидемии одинокие люди могли выйти на улицу, полюбоваться природой, подышать чистым воздухом. Два месяца они были и этого лишены. Насколько трудно было этой категории людей? Кто-то об этом думает? Поэтому, надо работать на опережение не только в медицине, но и в науке. Надо предлагать решения социальных проблем. Например, мы внесли записку в Правительство, которая получила поддержку председателя Правительства, с предложением создать при президиуме Академии наук Национальный центр социологии и психологии чрезвычайных ситуаций и катастроф для того, чтобы быть готовыми к такого рода ситуациям. Не понимаю, почему такой центр не был инициирован раньше.
Сергей Бодрунов: Я с вами соглашусь. Ситуация, которая сложилась после пандемии, научила нас не только использовать новые дистанционные технологии, но и тому, что они не могут заменить человеческое общение. Конечно, будет меняться социальный ландшафт и наша жизнь, но я очень надеюсь, что мы вернёмся к живому общению и будем решать вопросы так, как мы решали их раньше, но, может быть, используя некоторые новые технологические возможности и инструменты. Спасибо Михаил Константинович, за интересную беседу.
По материалам программы «Дом Э» «Социальная диагностика: какие проблемы обнажила пандемия?» от 13 июня 2020 года
Всемирная торговая организация находится в кризисе, ей необходима срочная реформа, заявил еврокомиссар по торговле Фил Хоган. Есть ли будущее у этого органа? Что принесло России членство в ВТО и чем нам грозит крах этой организации?
Алексей Портанский,
профессор факультета мировой экономики и мировой политики «Высшей школы экономики», ведущий научный сотрудник ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН, кандидат экономических наук
Сергей Афонцев,
заместитель директора ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН, член-корреспондент РАН, доктор экономических наук, профессор РАН
Сергей Бодрунов,
президент ВЭО России, профессор, доктор экономических наук
Сергей Бодрунов: Всемирная торговая организация состоит сейчас из 164 стран. Россия 17 лет добивалась права войти в нее. В 2012 году мы стали полноправным членом ВТО. Прошло всего 8 лет, и сегодня многие говорят о том, что Всемирная торговая организация находится в глубоком кризисе, что наступил конец консенсуса. В чем источники этого кризиса?
Алексей Портанский: Я хотел бы напомнить, что Всемирная торговая организация – это третий Бреттон-Вудский институт. Первые Бреттон-Вудские институты – это был Международный валютный фонд и Международный банк реконструкции и развития. Решение было принято в сорок четвёртом году на Бреттон-Вудской конференции, и оба эти института уже начали функционировать сразу после войны. Что касается третьего института, то на его создание ушло почти полвека. Появилась Всемирная торговая организация, соглашения уругвайского раунда были подписаны только в апреле 94-го года. То есть оказалось, что создание этого третьего института – это…
Сергей Бодрунов: Задача непростая.
Алексей Портанский: Задача очень сложная. Однако появление этого института и его существование, конечно, явилось серьёзным достижением стран, которые вели переговоры. Можно сказать, что это самое крупное событие в международных экономических отношениях в XX веке. Почему? Мы помним, сколько стран создавали ООН – 50. Здесь было более 100 стран, они договорились совместно о правилах, об их выполнении, создали структуры по контролю за выполнением правил и структуру по разрешению споров. Членам организации по результатам уругвайского раунда удалось создать такие эффективные структуры, как контроль за выполнением принятых обязательств и система разрешения споров. В этом смысле ВТО стало уникальной организацией. Но сегодня говорят, что ВТО стало жертвой своего успеха. Успех – это: эффективность, наличие правил, наличие системы контроля за выполнением правил. Почему это так эффективно работало с самого начала? Да потому, что ВТО до сих пор принимает решения на основе консенсуса. Но консенсус – непростая вещь. Когда было генеральное соглашение о тарифах и торговле, 50–60 стран и большинство из них развитые, все друг друга знали и они за чашкой чая легко договаривались.
Сергей Бодрунов: Да, относительно.
Алексей Портанский: Относительно, да. Сегодня, когда из 164 стран-членов бо́льшую часть составляют развивающиеся страны, достичь договорённости, консенсуса стало практически невозможно. Как правило, какая-то маленькая и гордая страна блокирует путём консенсуса предлагаемые решения, но не предлагает ничего взамен. Это есть неконструктивное поведение. Уже давно стоит вопрос о реформировании ВТО, но только в 2018 году в конце лета Европейский Союз представил впервые свою концепцию реформирования. Обсуждение проблемы реформирования в ВТО ещё не началось. Пока что есть предложения и позиции сторон, которые очень далеки друг от друга, в особенности позиция США и позиция Китая, двух главных акторов в глобальной экономике и торговле. От них всё будет зависеть.
Что касается кризиса. В последние 2 года всем было известно, что в органе по разрешению споров ВТО, ключевом элементе всей системы, назревает сложная ситуация. Вкратце: внутри органа по разрешению споров находится апелляционная инстанция или апелляционный орган. Как в любом суде есть апелляция. Апелляционная инстанция играет очень важную роль. Когда панель арбитров выносит решение, что какая-то страна является проигравшей, а другая выиграла, проигравшая немедленно обращается в апелляционный орган. По регламенту апелляционного органа там должно быть 7 судей. Орган не может работать, если там меньше 3 судей. Уже 2 года назад было известно, что к концу 2019 года заканчиваются мандаты у двух судей, и остаётся только один. Естественно, страны стали предлагать кандидатуры на замену.
Сергей Бодрунов: Все были заблокированы.
Алексей Портанский: Да. И Соединённые Штаты в данном случае заняли абсолютно неконструктивную позицию. Они блокировали попытки заменить судей до самого конца. О причинах можно говорить отдельно. Они выдвигали критику в отношении функционирования апелляционной инстанции, что слишком затягивается период рассмотрения, неточно соблюдаются правила и так далее. Дело в том, что США глубоко недовольны торговой политикой Китая и некоторых других развивающихся стран. Суть заключается в том, что эти страны, когда присоединялись к ВТО (Китай – в 2001 году), они присоединялись со статусом развивающейся страны. Он такой неформальный, но всё-таки он даёт некие поблажки. Сегодня Соединённые Штаты говорят: «Они уже стали развитой страной, экономика такая же, как американская. Откажитесь от этого статуса». Но они не отказываются. Китай, Южная Корея, Сингапур, Индия. Вот в чём корень недовольства американцев. И поэтому 9 декабря прошлого года на последнем генеральном совете ВТО генеральный директор Роберту Азеведу, бразилец, объявил о том состоянии, в котором находится апелляционный орган, и о том, что это действительно означает кризис. Кстати, это произошло в канун 25-летия ВТО. Вот такой подарок к юбилею. Тем не менее, ВТО продолжает функционировать. Идёт очень настойчивый поиск решения в данной ситуации. Рассматриваются разные варианты. Это на уровне конфиденциальных переговоров, но промежуточное решение будет найдено непременно. Конечно, одновременно ищут и постоянное решение, но постоянное решение должно обязательно вовлекать Соединённые Штаты. Промежуточное решение может заключаться в том, что будет создан апелляционный орган без участия США. Такое сейчас не исключается. Этот орган просто не сможет рассматривать те споры, в которых участвует США.
Сергей Бодрунов: В чём состоит императив всей этой ситуации?
Сергей Афонцев: Я бы сказал, что главным императивом в настоящее время является поддержание нормальной деятельности Всемирной торговой организации перед лицом тех вызовов, которые перед ней стоят.
Сергей Бодрунов: Хотя бы чтобы она работала.
Сергей Афонцев: Хотя бы чтобы она выполняла то, что предусмотрено её уставными документами, то, что на протяжении последних десятилетий делали созданные в рамках этой организации органы. Первый и самый очевидный вызов ее деятельности – это позиция Соединённых Штатов Америки, которая де-факто блокирует эффективную работу ВТО под предлогом того, что ВТО не выполняет некоторые свои функции, которые, с точки зрения администрации Трампа, она должна выполнять применительно к сдерживанию торговой политики Китая. В этом отношении нынешний кризис в деятельности ВТО – это продолжение той линии на торговую войну, которая выбрана администрацией Трампа. В этих условиях говорить о продуктивном диалоге по поводу будущей деятельности ВТО можно будет только в том случае, если фаза острой войны между США и Китаем в торговой сфере как минимум не будет реализована, а как максимум будет отступать. В этом отношении, конечно, высказаны оптимистичные комментарии в связи с заключением соглашения один об урегулировании торговых противоречий между США и Китаем. Но здесь не надо обольщаться, потому что если вы посмотрите текст этого соглашения, там на 10 обязательств Китая приходится меньше одного обязательства Соединённых Штатов. Как показывает практика, китайское руководство в такие игры не играет. Это соглашение всеми признаётся в качестве временного, в качестве паллиатива для выигрыша времени и поиска более конструктивных решений. Надеяться на то, что оно будет выполнено так, как оно написано, не приходится.
Второй большой вызов – это менее очевидная, но в долгосрочной перспективе крайне важная тема экологического протекционизма. Если раньше мы говорили о том, что в роли источника инноваций в протекционистской политике выступают в основном развивающиеся страны, которые шли по традиционному треку – сельское хозяйство, трудоёмкие товары, услуги и так далее, то потом к ним присоединились Соединённые Штаты под лозунгом защиты американской промышленности. Теперь в ряды протекционистов встаёт Европейский Союз под лозунгом зелёной экономики, под лозунгом низкоуглеродного, а может быть и безуглеродного производства и с угрозами введения пошлин против товаров, которые производятся с использованием технологий, которые в ЕС считаются не зелёными. Опыт у ЕС есть – это применение химического регламента РИЧ, когда европейцы блокируют поставки тех химических продуктов, которые произведены с технологиями, которые считаются европейцами экологически плохими. Являются они таковыми или не являются – это большой вопрос, но опыт протекционизма по произвольным мотивам здесь у Европейского Союза есть. И с учётом того, что в настоящее время производство зелёных или экологически дружественных товаров поднимается Европейским Союзом на щит как один из главных ресурсов повышения конкурентоспособности европейской экономики, логично ожидать, что поднявший щит поднимет и меч.
И, наконец, не надо сбрасывать со счетов традиционные аргументы в пользу протекционизма, которые выдвигают развивающиеся страны, в первую очередь Индия. Индия в последние месяцы испытывает достаточно жёсткие проблемы с внутренней экономикой. Можно напомнить, что именно из-за проблем в индийском финансовом секторе у нас группа развивающихся стран по прошлому году росла не так быстро, как все ожидали. И в этих условиях логично ожидать, что индийское руководство от своих традиционных протекционистских подходов не откажется.
Алексей Портанский: Я бы ещё добавил всё-таки про Соединённые Штаты. Дональд Трамп, когда пришёл на пост президента, его администрация однозначно заявила о позиции защиты торгово-экономических интересов, и если эта защита потребует нарушения правил ВТО, то они не остановятся перед нарушением правил. Мы уже были свидетелями того, как Соединённые Штаты ввели пошлины на сталь и алюминий с 1 июня 2018 года. Это было сделано в нарушение правил ВТО. Семь государств подали жалобу в ВТО, и мы среди них. Потом стало девять государств. Поэтому позиция Соединённых Штатов по-прежнему будет проблемой в возможном реформировании, но здесь главное, я бы повторил, добиться какого-то сближения позиций Китая и США, что сделать будет сложно.
Сергей Бодрунов: Что всё-таки, с вашей точки зрения, принесло России сегодняшнее ВТО и чем нам грозит кризис, крах этой организации?
Алексей Портанский: Переговоры о присоединении России к ВТО были завершены в 2011 году. С августа 2012 года мы стали полноправным членом. Идея состояла в том, что мы, модернизируя свою экономику, получим свободный доступ на рынки и будем зарабатывать не только на сырье, но и на экспорте готовой продукции. Сегодня мы модернизацию так и не провели. К структурным реформам так и не приступили. ВТО не дало нам то, на что мы изначально рассчитывали. Да, ВТО принесло нам избавление от дискриминационного доступа на рынке, но здесь выигрыш не такой большой.
Сергей Афонцев: Я бы сказал, что разочарование, которое испытывают многие эксперты по поводу ВТО, связано с тем, что изначально возлагались неправильные надежды. Считалось, что эта организация открывает рынки. Да, она открывает рынки, когда в рамках очередного раунда переговоров принимаются многосторонние решения о снижении барьеров. Но в действительности ВТО регулирует использование инструментов торговой политики суверенными государствами и позволяет другим суверенным государствам защищать свои интересы.
Если мы говорим о задачах краткосрочного характера, надо напомнить, что именно благодаря членству Российской Федерации в ВТО, мы не получили после 2014 года тех санкций, которые применяются против стран, не состоящих в ВТО. В этом отношении оговорка о защите национальных интересов не только позволяет нам остаться в стороне от использования оппонентами самых острых инструментов торговой политики, но и позволяет нам самим использовать механизмы реагирования на те инструменты, которые используют оппоненты. В частности, именно благодаря этой оговорке мы можем использовать ответные меры, принятые в 2014 году против стран, которые ввели санкции против нас.
Сергей Бодрунов: А если эта организация всё-таки потерпит крах?
Сергей Афонцев: Как правило, когда режим терпит крах, выигрывает самый сильный.
Сергей Бодрунов: Американцы.
Сергей Афонцев: Естественно. И китайцы. Тогда, если мы говорим о том, что в последние годы против китайской продукции в разных странах мира принимались десятки мер, направленных на проведение антидемпинговых расследований, введения компенсационных пошлин, специальных защитных мер на основании правовой базы, созданной ВТО. В случае краха режима ВТО правовая база для этого исчезнет и либо начнётся торговая война уже между этими странами и Китаем, либо Китай будет принимать такие меры, которые позволят обходить соответствующие защитные инструменты.
По материалам программы «Дом Э» «Конец консенсуса: есть ли будущее у ВТО» от 18 апреля 2020 года
Численность населения России продолжит сокращаться – в этом эксперты единодушны. Как выбраться из демографической ловушки, реально ли увеличить рождаемость с помощью расширения экономических мер поддержки семьи, могут ли трудовые мигранты перекрыть естественную убыль населения и какие проблемы нам предстоит решить, чтобы использовать иммиграцию как демографический ресурс?
Фото из личного архива / Alexei Kouprianov
Анатолий Вишневский,
директор Института демографии «Высшей школы экономики», профессор, доктор экономических наук
Алексей Ракша,
независимый демограф
Сергей Бодрунов,
президент ВЭО России, профессор, доктор экономических наук
Cергей Бодрунов: Одна из основных проблем России – демографическая, и, к сожалению, универсального её решения не существует. Сегодня мы говорим о том, как выбраться из демографической ловушки. Один из демографических вызов – низкая рождаемость. Как вы считаете, расширение экономических мер поддержки семьи, анонсированное Президентом в Послании Федеральному собранию – могут кардинально изменить ситуацию? Реально ли решить проблему деньгами?
Алексей Ракша: Материальные стимулы могут изменить ситуацию с рождаемостью. Вопрос радикальности этих изменений лежит в плоскости затрат. Но давайте условимся, что у нас развитое, христианское общество, европейская культура. В таких странах рождаемость в среднем не больше двух детей на одну женщину. Вероятно, пока что это наш предел.
Достичь результатов можно с помощью очень больших денег, но для этого необходимо работать по двум направлениям – социальная семейная политика и демографическая политика. Маткапитал – это демографическая политика, и те меры, которые были озвучены 15 января, в будущем будут снижать рождаемость, потому что спустя несколько лет эти меры приведут к дестимуляции рождения вторых детей, что очень важно для нашей страны. До сих пор к востоку от линии Хайнала в России рождаемость первенцев достаточно молодая, ранняя по меркам развитых европейских христианских стран, и проблем с этим гораздо меньше, чем со вторыми и тем более с третьими детьми.
Анатолий Вишневский: Я согласен с коллегой – материальные вливания ничего не дадут. Понимаете, идеология материальной помощи семьям завязана на том, что существует глубокое убеждение – люди не рожают детей, потому что у них нет денег. Хотя всем известно, что эти процессы начинаются с благополучных слоёв населения, у которых денег как раз хватает. Дети – это экзистенциальная ценность. Про деньги тут можно говорить в третью очередь. Поэтому я думаю, эти меры неэффективны. В чем их опасность – они дестабилизируют процесс рождаемости, потому что реакция населения такая «когда вводят меры – в этот момент давай родим». А потом провал. Получается такая пила. Мы это много раз видели. Я иногда привожу слова писателя Андрея Платонова: «Ребятишки – дело непокупное».
Сергей Бодрунов: Снижается ли в России младенческая смертность и как это может повлиять на демографическую ситуацию?
Алексей Ракша: Младенческая смертность у нас до сих пор остаётся в среднем в несколько раз выше, чем в передовых странах.
Сергей Бодрунов: Да, несмотря на то, что некоторое снижение произошло.
Алексей Ракша: Снижение большое и достаточно быстрое. Но дело в том, то сейчас младенческая смертность низкая – умирает меньше 0,5% детей, и она превращается в социальный индикатор уровня жизни. К демографии это имеет мало отношения, и ни на что не влияет.
Сергей Бодрунов: Несмотря на то, что за последние 8 лет продолжительность жизни в России увеличилась в среднем на 8 лет, по данным Росздравнадзора, и впервые в истории превысила 73 года, мы по-прежнему отстает от развитых стран по этому показателю. Как сократить это отставание?
Анатолий Вишневский: Главные резервы, в частности снижение младенческой смертности, почти исчерпаны. Что касается повышения. Росздравнадзор лукавит. Да, она выросла по сравнению с тем дном, на которое упала. Известно, что в развивающихся странах продолжительность жизни растёт быстрее, чем в развитых странах, а в самых слаборазвитых – ещё быстрее, чем в развивающихся. Россия когда-то, в 60-е годы, была на траектории развитых стран, но сошла с нее. Когда в развивающихся странах продолжительность жизни повышалась, у нас она снижалась. Так что да, сейчас продолжительность жизни растёт, но это не тот рост, которым может гордиться Россия. Если бы мы были какой-нибудь азиатской или латиноамериканской страной, тогда да.
Сергей Бодрунов: Всё-таки в чём резервы роста продолжительности жизни? Как нам сократить это отставание? Вернуться на ту траекторию, о которой Вы говорите?
Алексей Ракша: У нас есть специфические российские проблемы, во-первых, это смертность от несчастных случаев, отравлений и травм, то есть внешних причин. Во-вторых, это смертность от сердечно-сосудистых заболеваний, особенно у мужчин трудоспособного возраста. И оба этих класса причин смертности связаны с потреблением крепкого алкоголя. К сожалению, это наша беда. По разным оценкам, потребления крепкого алкоголя сокращает жизнь до 5 лет.
Анатолий Вишневский:Минздрав как центральное ведомство, которое несёт ответственность за наше здоровье, за продолжительность жизни, очень любит ссылаться на то, что им достался такой народ, который пьёт, и с этим ничего не могут сделать.
Алексей Ракша: Есть такое.
Анатолий Вишневский. Стратегия Минздрава не понятна. У нас действительно очень высокая возрастная смертность. Я посчитал, что за благополучные годы с 2010-ого по 2016-й в России умерло 4 миллиона 148 тысяч мужчин в возрасте от 20 до 70 лет. Если бы у нас была возрастная смертность Франции, то умерло бы всего 2 миллиона 888 тысяч, то есть на 70% меньше. И когда акцент в демографической политики переносится на рождаемость, я думаю, это делается из-за недооценки ключевой проблемы.
Сергей Бодрунов: Россия нуждается в людях. Могут ли трудовые мигранты перекрыть естественную убыль населения? Какие проблемы надо нам решить для того, чтобы использовать этот фактор?
Анатолий Вишневский: У нас с 1993 года идёт снижение численности населения России, и даже несмотря на присоединение Крыма, всё равно нас меньше, чем было в 1993 году. За это время население США выросло на 80 миллионов человек – на 30%. Безусловно, обеспечить прирост населения России, допустим, к 2035-му году, как того требуют известные документы, без миграции невозможно. Беда в том, что у нас нет миграционной стратегии. В лучшем случае говорят о рынке труда, его требованиях, о том, что мигранты должны быть высококвалифицированные. Нам нужны миллионы мигрантов. Где вы возьмёте миллионы нобелевских лауреатов?
Алексей Ракша: Это сильно зависит от доходов населения. В России средняя зарплата в долларах ниже, чем в Китае, чем в любой стране Европы. О каком качестве мигрантов может идти речь? Фактически это люди, которые культурно и исторически привязаны в России. Но если бы они были полностью свободны в выборе, они вряд ли поехали бы в Россию, к сожалению. Самое печальное в том, что вся остальная Европа развивается, особенно восточная, из-за того, что она вошла в Евросоюз, и все больше мигрантов едут туда. К сожалению, мы на этом рынке мало конкурентоспособны. Большой, качественной миграции у нас не будет до тех пор, пока у нас уровень развития экономики не будет приближаться к западным странам. У нас есть программа переселения соотечественников, и это, наверно, лучшее из того, что было до сих пор сделано. По ней к нам приезжают около 100 тысяч человек в год. Кроме того, у нас миграция учитывается плохо. Мы точно не знаем, сколько у нас людей уезжают, а сколько приезжают. Сколько приезжают, мы знаем лучше, а сколько уезжают – хуже, потому что эти люди часто не снимаются с миграционного учёта, продолжают у нас числиться. Мы может это понять только косвенным образом, изучив статистику прибывших таких стран, как Германия, США, Британия. По этой статистике получается, что Россию каждый год покидает на 100 тысяч человек больше, чем по нашей статистике. Из этих людей примерно 40 тысяч человек с высшим образованием. Это утечка мозгов. Она усилилась после 2014-го года, потому что курс рубля упал, зарплаты упали, и экономические перспективы стали невнятные.
Анатолий Вишневский: Проблема утечки мозгов существует, но это не демографическая проблема. Пусть об этом позаботится рынок труда и система образования. А Россия нуждается в людях. И не сегодня, а в будущем. Нужны люди, которые сюда приезжают, чьи дети ходят в русские школы, вырастают как российские граждане и вливаются в население. Демографическая проблема – это то, что пустеет азиатская часть страны. У нас же есть внутренняя миграция. Все, кто может, уезжают из Азии в Европу, в Москву, в Питер, в Краснодарский край. Территория России самая большая в мире, 17 миллионов квадратных километров, и она пустая.
Алексей Ракша: Посмотрите на Канаду, там живут в основном в стокилометровой полосе вдоль границ США. У нас, к сожалению, колоссальное количество неудобных, холодных земель – болота, тундра, горы.
Сергей Бодрунов: Но в Канаде. Тем не менее принимают мигрантов, и там население растёт быстрее, чем в США.
Алексей Ракша: У них высочайший уровень жизни.
Анатолий Вишневский: Высочайший уровень жизни не свалился на них, они же его и создали.
Алексей Ракша: Безусловно. Плюс у них грамотная миграционная политика. Балльная система. Они могут себе позволить отсеивать мигрантов по чётким социально-экономическим критериям – знание языка, образование, научные работы, профессия. То же самое касается Австралии. Эти две страны, я считаю, обладают практически идеальной миграционной политикой, и поэтому там нет проблем этническо-политических, как в Европе, например. Потому что Европа пустила беженцев сейчас, и люди недовольны.
Анатолий Вишневский: Недовольство миграцией есть везде, и в США. На этом играют политики. Но опять же, это не демографический вопрос. Одно дело – суждение обывателя, а другое дело – объективное понимание ситуации. То же самое и в России. У нас неблагожелательное отношение в целом к миграции, его никто специально не измеряет, но мы знаем, что мигрантов не любят, и это демографическая проблема. Либо мы смиряемся с тем, что население России сокращается, территории пустеют, а пустые территории рядом с огромными населёнными странами, – это не самое лучшее, что можно иметь. Мы недооцениваемрост близких нам приграничных стран таких, как Иран или Турция. Сейчас в этих двух странах население больше, чем в России. Проблема в том, что меняется соотношение демографических масс в мире, и в том числе вокруг России. Равнодушно относиться к тому, что население России сокращается, нельзя. Но надо понимать, что резервы ограничены. Единственный ресурс – миграция, об этом надо думать.
Сергей Бодрунов: Уважаемые коллеги, в заключение я хотел бы процитировать Послание президента Федеральному собранию: «Сбережение и приумножение народа – высший национальный приоритет. Наша историческая обязанность – выйти из этой самой демографической ловушки». Речь идёт о том, чтобы нужно менять нашу демографическую политику. Демографическая проблема – это проблема и экономическая, и социальная, это проблема сохранения нашей страны.
По материалам программы «Дом Э» «Демография России: вчера, сегодня, завтра» от 25 апреля 2020 года
Эксперты Института народнохозяйственного прогнозирования РАН провели анализ изменения доступности жилья в свете введения на 2020 год льготной ставки ипотечного кредитования.
Напомним, 24 апреля 2020 года было опубликовано постановление правительства с условиями новой программы, по которой можно взять ипотеку под 6,5%. Это новый вид господдержки. Заемщик должен быть гражданином РФ. Договор ипотеки следует заключить с 17 апреля по 1 ноября 2020 года. Максимальная сумма кредита составляет 3 млн или 8 млн рублей в зависимости от региона. Квартиру можно приобрести только в новостройке и у юрлица с первоначальным взносом не менее 20% стоимости жилья.
В 2019 году покупка жилья была доступна менее чем для половины российских семей. Об этом писали президент фонда «Институт экономики города» Надежда Косарева и исполнительный директор фонда Татьяна Полиди в журнале «Вопросы экономики». Проблема – в низких доходах населения.
Согласно расчетам ИНП РАН, получается, что при снижении ставки ипотечного кредита с 10% до 6,5%, доля семей, которым доступна покупка стандартной квартиры на первичном рынке жилья с использованием ипотечного кредитования возрастет с 40% до 53,4%, или на 13,4%.
А минимальный среднемесячный доход семьи из трех человек, необходимый для приобретения стандартного жилья на первичном рынке жилья снижается с 89 511 руб. до 69 156 руб.
Этот квартал, по мнению экономистов НИУ ВШЭ, обозначит «дно» падения внутреннего спроса и в целом российской экономики, поскольку на него пришлись самые жесткие карантинные меры, обвал нефтяных цен, сокращение добычи нефти, падение внешнего спроса. Тем не менее дальше будет лучше. Об этом говорится в материалах шестого выпуска аналитического бюллетеня НИУ ВШЭ о последствиях Covid-19 в России и в мире.
По оценке экспертов, российская экономика прошла худший период коронавирусного кризиса. В мае сводный опережающий индекс (СОИ) вырос до -11,3%, что больше многолетнего минимума, достигнутого в предыдущем месяце (-15,7%).
Эксперты констатируют, что экономика России остается в зоне турбулентности и, судя по глубине снижения СОИ, предполагают, что в ближайшие месяцы ее падение будет значительным.
«С другой стороны, в мае СОИ довольно резко оттолкнулся от апрельского «дна». Это дает некоторую надежду на то, что последующее восстановление займет меньше времени, чем представлялось в начале пандемии COVID-19. Если, конечно, вторая волна эпидемии не внесет в повестку дня новое усиление карантинных мер», – говорится в материалах бюллетеня.
Экономический стресс-индекс DESI НИУ ВШЭ тоже свидетельствует о том, что шок, возникший в первой декаде марта в связи с началом пандемии COVID-19 и выходом России из сделки ОПЕК+, исчерпал себя. «Можно констатировать, что этот эпизод повышенной турбулентности завершился (он длился с 6 марта по 11 мая 2020 года)», – полагают эксперты.
Ведущий эксперт Центра политических технологий Никита Масленников также отмечает, что худшее, наверное, позади: «Индекс PMI обрабатывающих отраслей России в мае вырос до 36,2 балла (в апреле он составлял 31 балл), среднее значение отклонения объема входящих платежей от «нормального» уровня в мае составило 14% (в апреле было – 19,2%), тем не менее говорить о том, что еще немного – и прорыв не за горами, преждевременно».
Снижение реальных доходов населения, рост безработицы, банкротство значительной части МСП, сокращение инвестиционных бизнес-планов будут сдерживать экономический рост еще многие месяцы.
Заведующий кафедрой экономической теории и политики РАНХиГС, академик РАН
<…> Важнейшая реформа, которую целесообразно провести, – финансовая, и в первую очередь реформа банковской системы, которая была повернута спиной к проблеме развития экономики, и вся пронизана идеей фискала, сокращения расходов, накопительства, неиспользования огромных ресурсов. Уже несколько лет почти не растут объемы кредитований предприятий и организаций. Я не говорю об инвестиционном кредитовании, которое просто находится в загоне. Центральному банку отдано руководить, как известно, внебанковскими финансовыми организациями, связанными с фондовым рынком, страховыми, пенсионными, совместными фондами и так далее. Эти внебанковские фонды в других странах играют в развитии экономики огромную роль. Ведь там формируются самые длинные деньги и черпаются инвестиции и другие долговременные вложения. Эти внебанковские фонды в целом превышают почти во всех развитых странах валовый продукт. В США они в разы больше даже банковских активов.
Прошло уже немало лет, как Центральный банк занимается этими фондами. И какой прогресс мы видим? Нулевой. Совместные фонды фактически бездействуют, пенсионные фонды не используются, их беззаконно отобрали у людей, страховое дело запущено и не развито и т.д. Неспособен Центральный банк этим заниматься, и надо незамедлительно отобрать у него эти функции. Надо повернуть всю нашу банковскую систему во главе с Центральным банком лицом, с одной стороны, к населению, а, с другой стороны, к задачам социально-экономического развития.
Алексей Кудрин и многие другие эксперты мягко говорят о Центральном банке, по вине которого в России осуществляется «слабый экономический рост». Я скажу грубее. Центральный банк своими действиями вместе с Минфином и малодейственным Минэкономразвития привел Россию к стагнации, к падению уровня жизни людей. Центральный банк не занимался реально наращиванием активов наших банков, которые, как известно, давно уже в 2-3 ниже по отношению к ВВП в сравнении с европейскими банками.
Трамп, став Президентом США, предпринял энергичные меры с помощью ФРС для возвращения офшорных денег в США. И он вернул несколько триллионов долларов. В том числе Appleвозвратил из офшоров 985 млрд долларов и с успехом их расходует в своей стране. А наш Центральный банк ничего в этом отношении не сделал.
Центральный банк РФ никак не влиял на процентную ставку, по которой предоставлялись кредиты гражданам. Ни в одной рыночной стране не предоставляются кредиты гражданам по таким высоким процентам, как у нас. Центральный банк допустил, что микрофинансовые организации стали давать кредиты людям по ставке в десятки процентов в год. Как можно допустить ростовщичество, закабаление миллионов граждан в основном с небольшим или средним достатком? Объем долга физических лиц – более 18 трлн руб. На отдачу этого долга у заемщиков, во многом из-за высоких процентов, уходит 43% всех доходов. А у каждого седьмого заемщика, а это многие сотни тысяч семей, 70% заработка. Всё это ухудшает жизнь нашего населения, снижает реальный доход. Неужели трудно установить, скажем, 8-процентный предел ставки для таких кредитов для населения, закрыть соответствующие ростовщические микроорганизации, закабаляющие людей?
Из всех экономических секторов страны финансовый и банковский сектор, по международным рейтингам среди стран, является самым отсталым. По качественным показателям наши финансовые банки в этих рейтингах среди стран мира занимают 108 место. <…>
Конечно, в регулировании нуждается многое и в социальной системе России – в образовании, в здравоохранении, в жилищно-коммунальном хозяйстве с его приватизацией. И, естественно, в пенсионном обеспечении. Но эти структурные реформы надо начинать, когда будет налажен устойчивый экономический рост, люди почувствуют реальное улучшение своей жизни, сокращение социального неравенства, более полное осуществление справедливости и свободы.
Россия является страной огромных возможностей, высокообразованного населения, больших научно-технологических заделов, крупных достижений в отдельных сферах, отраслях, в отдельных организациях и предприятиях, работающих на высоком мировом уровне. И у нас есть все основания в связи с этим жить с верой в будущее.
Научный руководитель Института экономики РАН, член-корреспондент РАН, вице-президент ВЭО России, д.э.н., профессор
Похоже, страна вползла в рецессию, выход из которой будет не быстрым. И здесь не важно, насколько глубокой она окажется. Академик Аганбегян (А.Г. Аганбегян, зав. кафедрой экономической теории и политики РАНХиГС при Президенте РФ, академик РАН – Примечание ред.) часто говорит в последнее время, что из стагнации нет никакого хорошего выхода, таких случаев нет, а вот экономические чудеса происходят – когда страна либо ничего раньше не делала, либо упала в большую яму и оттуда катапультировалась, и пошел бурный рост. Сегодня такое условие вроде бы налицо. Но что-то не верится, что хозяйство наше готово к сколько-нибудь заметному скачку. Скорее, как только что заметил Александр Широв (А.А. Широв, заместитель директора, заведующий лабораторией ИНП РАН, член-корреспондент РАН – Примечание ред.) нам придется вновь пережить стагнацию. Теперь это будет стагнация № 2. Установка Правительства – не рисковать, и такое поведение можно понять, но вряд ли можно принять.
Количественное смягчение в России имеет свои риски, главный из которых – ускорение внутреннего и внешнего обесценения денег. Попросту говоря, есть страх скачка инфляции и, особенно, обвальной девальвации рубля. Тем не менее, в фазе рецессии эти риски снижаются, в то время как резко увеличиваются риски сохранения паралича производства и стремительного распространения безработицы. Так что сейчас надо спасать людей и их спрос на товары и услуги, а это предполагает масштабное увеличение государственных расходов, включая прямые денежные выплаты людям независимо от того, в каком состоянии находится в данный момент федеральный бюджет. Тем более, что наши возможности здесь намного лучше, чем у других. Достаточно в этой связи сравнить показатели России и других стран по величине отношения государственного долга к ВВП. У нас она составляет всего 15%, в то время как странах Европейского Союза – от 40 до 90%, а в США и Японии – соответственно больше 100% и 200%. В общем, я полагаю, что в интересах выхода из кризиса и последующего устойчивого роста отечественная экономика вполне может себе позволить расширять дефицит бюджета до 8-10 процентов ВВП.
Спору нет, наша генетическая память такова, что любые деньги, которые кто-либо получает сверх того, что ему надо для жизни, – идут в доллары, и это продолжается в последние 30 лет. Я не буду говорить, почему это происходит. Замечу только, что в краткосрочном плане нет, по-видимому, разумной альтернативы наращиванию денежной массы.
Что же касается долгосрочного видения, то есть перспектив экономической стратегии страны, то здесь решения лежат, в моем представлении, не в экономической области. Это – смена философии, смена идеологии. А стремления теперешнего правящего дома страны к сколько-нибудь существенным изменениям в этом отношении я не вижу.
Теперь скажу пару слов о положении нашего многострадального малого и среднего бизнеса. Его состояние и до коронавируса было незавидным. Сейчас же, как известно, оно только ухудшилось. А какие были ожидания, когда началась наша великая трансформация! Причем я употребляю это прилагательное без всякой иронии. Ведь она началась фактически во второй половине 80-х годов прошлого века, когда Михаил Горбачев в ходе своей грандиозной перестройки снял действовавший более полувека запрет на предпринимательскую деятельность. Помню, как грибы после дождя, появились молодые бизнесмены-кооператоры с горящими глазами, жаждущие цивилизованной рыночной экономики, то есть ведения бизнеса в рамках закона и порядка, честной конкуренции и без всяких мухлежей. Помню, я был тогда советником председателя Союза Московских кооператоров, Андрея Федорова, основавшего первый в СССР легальный частный ресторан. Все это происходило на моих глазах: какие были надежды, как наивно рассуждали мы, мечтая о скором создании общественного устройства «с человеческим лицом»!
Это было удивительное время. Но потом оно закончилось, и началось время «лихих» 90-х, время полуанархии брутального капитализма, когда рыночная экономика состоялась – правда, стала работать без правил, без институтов, принимая зачастую форму борьбы «всех против всех». И главной жертвой в этой борьбе, как и следовало ожидать, стали бизнесмены-романтики, а выиграли бизнесмены «по понятиям», многим из которых не был чужд принцип «не обманешь, не продашь».
Что дали нулевые и десятые годы? Победив анархию и олигархию, что было одобрено большинством населения страны, желавшего восстановления хоть какого-нибудь порядка, руководство постельцинской России допустило явный, с моей и не только с моей точки зрения, перехлест в регулировании и контроле над любым бизнесом в стране, будь он большой, средний или малый. Фактически произошло огосударствление предпринимательства, независимо от того, идет ли речь о госпредприятиях или частных фирмах.
Теперь мы дошли до такого состояния, которое можно было бы обозначить как «правило двойной имитации»: власть имитирует успехи, как может, но она и должна этим заниматься, а успешный бизнес имитирует неудачи, чтобы никто не знал про твои успехи, особенно если у тебя нет покровителей в федеральных или региональных органах власти. И это все ведет как к росту взаимного недоверия бизнеса и власти, так и к сокращению числа желающих заняться предпринимательством. Недавние опросы показывают, что перспективы для малого бизнеса, по-моему, не очень хорошие: только 13% респондентов довольны обещанной государством в начале режима самоизоляции поддержкой малых и средних предприятий, утративших от 50 до 80 процентов обычной выручки.
В заключение не могу не отметить одно весьма распространённое заблуждение по поводу природы скромной роли малого бизнеса в отечественной экономике, доля которого в ВВП России составляет всего 20%, в то время как в странах Запада аналогичный показатель находится в пределах 60 – 80 процентов ВВП.
Обычное объяснение этого феномена сводится главным образом к устоявшейся практике «кошмаривания» малых предприятий со стороны корыстолюбивой бюрократии, что, конечно же, сплошь и рядом происходит, о чем уже сегодня говорилось. На самом же деле указанный разрыв связан, прежде всего, с тем, что у нас очень мало большого диверсифицированного бизнеса, который давал бы на конкурсной основе заказы малым специализированным предприятиям по изготовлению узлов и деталей, как это делается в странах развитого мира. Здесь вновь приходится с сожалением констатировать невозможность ренессанса бизнеса вообще, и малого – в частности, пока экономический курс страны не изменится кардинально.
По материалам 27-й экспертной сессии Координационного клуба Вольного экономического общества России на тему «Российский бизнес: остаться в живых»
По данным бизнес-омбудсмена Бориса Титова, 53% российских компаний определяют свое положение как катастрофу, у 62% – шансы остаться на плаву после кризиса, по их мнению, не превышают 10%. Критериям господдержки соответствует примерно четверть пострадавших, а нужна она как минимум 70% российских компаний.
Эксперты ВЭО России подготовили предложения по дополнительным мерам для восстановления деловой активности.
Александр Мурычев, вице-президент РСПП, предложил ввести механизм предоставления бюджетных кредитов на сумму налогов, уплаченных добросовестными компаниями в 2019 году. Эксперт подчеркнул, что необходимо определение уполномоченных банков, введение спецсчетов (по типу ГОЗ) и налаживание жесткого контроля за целевым расходованием этих средств на поддержку операционной деятельности предприятий и выплаты зарплат сотрудникам.
Директор Центра налоговой политики МГУ Кирилл Никитин рассказал, что отмена существующего ограничения по переносу убытков на будущие периоды станет большим подспорьем для бизнеса.
По мнению экспертов, также необходимо усиление мер поддержки крупного бизнеса, в первую очередь – высокотехнологичного, в приоритете – в отраслях машиностроения.
Поднимался вопрос освобождения предпринимателей от привлечения к уголовной ответственности при неисполнении обязательств.
«Необходимо на период в течение года после завершения особых обстоятельств в экономике освободить предпринимателей, которые окажутся не в состоянии выполнить свои обязательства в текущей ситуации, в том числе по государственным заказам, текущим налогам и по зарплате сотрудников, от материальной, административной и уголовной ответственности», – отметили экономисты.
Первый вице-президент «Опоры России» Владислав Корочкин рассказал, что бизнесу поможет отмена или перенос сроков введения обязательной маркировки отдельных видов продукции.
«Маркировка станет дополнительной и не компенсируемой мерами поддержки нагрузкой на бизнес, которому придется приобретать оборудование, серверы, кассы, средства идентификации, печати маркировок, а также тратить средства на дополнительный найм сотрудников и обеспечение функционирования системы маркировки», – заявил эксперт.
По оценкам «Опоры России», это самый дорогостоящий контрольно-надзорный проект в истории страны, который потребует от российского бизнеса 1,5 трлн рублей, что сопоставимо с общими потерями бизнеса от пандемии.
Антон Данилов-Данильян,
Сергей Бодрунов,
Михаил Горшков,
Алексей Портанский, 
Сергей Афонцев, 
Сергей Бодрунов,
Алексей Ракша, 
Сергей Бодрунов,
Абел Аганбегян, 
Руслан Гринберг,