Воскресенье, 29 сентября, 2024
ВЭО России

День рыбака. Краткий очерк истории рыболовства в России

12 июля 1965 года. 55 лет назад

 

 

 

 

 

 

В СССР впервые отметили День рыбака — новый профессиональный праздник, учрежденный указом Президиум Верховного Совета СССР от 3 мая того же года. Сейчас он традиционно отмечается во второе воскресенье месяца и официально сохранился до сих пор на пространстве бывшего Советского Союза только в России и на Украине.

Рыбу на Руси, начиная с Киевской, вылавливали нещадно и варварски. Главными способами были — острога, бредень и оружие массового уничтожения рыбы — ез (или учуг) — это особое сооружение наподобие платины, которым перекрывали реку во время нереста. Толстые бревна, соединенные в козлы, вбивали в дно, между ними ставили жерди из мелкого леса, и в нескольких местах делали проходы для рыбы, которые перекрывали сетями.

На так называемой езовой службе князя находилась сотня, а то и больше, смердов, которые были фактически освобождены от других работ, так как езы стояли с весны по осень. Конечно, рыба стала еще более востребованной с укреплением православия — тогда в монастырях вообще не ели мясо, а в посты этого не делали и миряне. Монастырский лов был очень широко распространен.

Польский путешественник Михалон Литвин так описывал реки Киевской Руси: «…реки до невероятности обильны всякого рода большой рыбой, восходящей вверх из моря пресную воду. Особенно Припять в одном месте у Мезыря, близ устья речки Туры, при накоплении свежей воды из источников наполняется ежегодно около 1-го марта таким количеством рыбы, что копье, брошенное в середину останавливается твердо как в земле, так густа рыба. Я не поверил бы этому, если б сам не был свидетелем, как черпали там рыбу беспрерывно и наполняли в один день около тысячи телег, принадлежащих приезжим купцам, которые нарочно съезжались к этому времени».

Иоганн Гюльденштедт, академик, президент Императорского вольного экономического общества в 1780 — 1781 гг., писал после путешествия по Югу о множестве осетров, северюги и белуги, а пуд самой дорого из них стоил меньше рубля. Есть свидетельства протопопа Аввакума о великом множестве рыбы в Байкале и ее дешевизне.

Рыбоохрана появляется впервые при Алексее Михайловиче, который запретил езы, на Байкале перестали вскоре лов при нересте, на Каспии запретили лов в прибрежной зоне. Конечно, в Европе подобные и более жесткие законы появились гораздо раньше.

В 1668 года в России появился статут, запрещавший переяславским рыболовам ловить мелкую сельдь. Петровский указ гласил не допускать «убыли рыбы на Волге» и использовать некоторые браконьерские снасти. С этого момента все чаще императорские указы касались браконьерства. Основные центры легальной добычи переместились на Каспий и Азов.

Сейчас в России существует несколько бассейнов, интересных с точки зрения рыболовства:

Каспийский бассейн;

Азово-Черноморский район;

Западный бассейн (Балтийское и Северное моря);

Северный бассейн (Баренцево, Белое, Карское моря, море Лаптевых, Восточно-Сибирское и Чукотское);

Дальневосточный бассейн (Японское, Охотское и Берингово моря).

Все эти районы активно развивались в СССР, что позволило создать огромную отрасль рыбной промышленности. Тогда даже существовало министерство рыбного хозяйства. В икре на Новый Год советские граждане никогда не имели недостатка. Повсюду выросли огромные магазины «Океан». Правда во времена дефицита они часто продавали лишь рыбу второстепенных сортов, но даже в захолустье всегда можно было купить минтая и подобные недорогие сорта.

В День рыбака в местах наибольшего развития промысла проводятся разные мероприятия, соревнования и т.п.

Симонов: «Слухи о конце эры нефти сильно преувеличены»

Я лично считаю, что не просто преувеличены слухи о конце углеводородов, а мы имеем дело с самым настоящим самосбывающимся прогнозом («самосбывающееся пророчество» — намеренно ложный прогноз, под который подстраивается поведение общества). Когда вы слышите прогнозы, что к 2030 году нефть перестанет быть товаром, уголь мы убьём первым, потом убьём нефть, потом убьём газ, и весь мир перейдёт на солнечно-ветряную энергию, вы сталкиваетесь с классическим видом самосбывающегося пророчества, когда сам прогноз пытается повлиять на ваше поведение и стать способом изменения реальности.

Возьмём цифры за последние 10 лет, потому что я 10 лет слышу про конец эры углеводородов.  Вы помните, 10 лет назад говорили, что углеводороды заменят биотопливо? Это было общим прогнозом. Ричард Бренсон летал на самолёте с кокосовым топливом, и все это показывали. Сейчас какие-то люди летают на солнечных самолётах. Капитализация компании, кстати, выросла у него в 3 раза за последнее время за счёт этих пиар-историй. Он якобы заправлял кокосовым топливом свой самолёт, и все говорили: «Ёлки-палки! Скоро будем летать на кокосовых, бог знает на каких видах биотоплива».

И это было основным прогнозом. Сколько сейчас биотопливо занимает место в мировом энергобалансе? Да, его производят, никто с этим не спорит, но потом, правда, выяснили, что биотопливо означает сокращение производства продуктов питания, что начали расти цены на продовольствие неожиданно. А как неожиданно-то, если вы занимаетесь ерундой? И за последние 10 лет потребление в мире угля выросло на 8%, потребление нефти выросло на 15%, а потребление природного газа выросло на 30%. Поэтому как раз все эти истории с Парижским соглашением, с климатом, являются способом нерыночной дискредитации углеводородов.

И идея диверсификации нашей экономики возникла не потому, что у нас стали бояться конца эпохи нефти, а идея была в другом — мы боялись постоянного падения цен на нефть, то есть этих скачков. И тогда стали говорить: мы сидим на нефти, цена упала, и всё, у нас сразу коллапс, провал, денег нет, нам надо диверсифицироваться, чтобы не зависеть от мирового рынка нефти, от цен, которые мы не контролируем. Но потом с этим возникла идея стабфонда, мы заработали в тучные времена, в плохие времена потратили, потом снова вернулись. Но ещё раз повторяю, сама идея возникла не потому, что боялись, что закончится нефть. Поэтому я подчеркну свою мысль: пока растёт человечество, я имею в виду физически число людей растёт, пока идёт урбанизация, пока развиваются транспортные средства, несмотря на все эти автомобили, если посмотреть текущую статистику, без углеводородов сегодня мировая энергетика не способна функционировать.

Академик Некипелов: «России нужна банковская революция»

Тренд финансировать напрямую предприятия из Центробанка (как делает Федерезерв в США) считает важным академик РАН Александр Некипелов, директор Московской школы экономики МГУ имени Ломоносова. Он придерживается позиции 3 шоков: со стороны предложения, связанный с тем, что пришлось останавливать производства для борьбы с распространением инфекции, микроэкономический шок, связанный с изменениями в структуре самого производства, шок, связанный с беспрецедентным падением цен на нефть,  — это шок совокупного спроса.

«Такого рода комбинация шоков приводит к чему? Что шок со стороны предложения, то есть первые два шока, о которых я говорил, создают стагфляционное давление, то есть способствуют тому, что рецессия сопровождается одновременным ростом инфляции. Понятно, что сокращаются налоговые поступления, резко обостряется проблема балансирования государственного бюджета, очень сильно обостряются и социальные проблемы. И во всех странах проблемы финансирования государственных расходов выходят на передний план», — отмечает Некипелов. (Стагфляция — ситуация, в которой экономический спад и депрессивное состояние экономики сочетаются с ростом цен — инфляцией).

В связи с этим, по мнению академика, возникает вопрос, как балансировать бюджет. Возможностей здесь немного: можно использовать государственные резервы в валюте, которые в России накоплены — это, как считает Некипелов, вполне разумная мера. Сегодня было бы странно не использовать имеющиеся резервы. Теоретически возможно увеличение внешнего долга, но в этом я особого смысла не вижу в условиях, когда у страны и так имеются достаточно серьезные валютные резервы. Поэтому остаётся вопрос об увеличении внутренних заимствований государства, но оно может привести к тому, что компании будут вкладываться в облигации, а не инвестировать.

«Что можно сделать? Необходим ответ со стороны денежно-кредитной политики. Я считаю, что нужно резко снизить, до 2-3%, ключевую ставку; снизить до нуля процентную ставку по депозитам коммерческих банков в Центральном Банке, чтобы эти средства пошли в экономику. Нужно произвести выкуп Центральным Банком с той же целью своих облигаций у коммерческих банков. Низкая процентная ставка, конечно, приведет к увеличению денежного предложения, к резкому сокращению средств на счетах предприятий реального сектора. Но рост денежного предложения будет содействовать и увеличению степени загрузки производственных мощностей. Одновременно, я думаю (хотя никогда не нравится принимать крупные решения во время кризиса, но их надо принимать), нужно активизировать, а не свертывать крупные государственные инвестиции с привлечением частного сектора, то есть основанные на частно-государственном сотрудничестве. И, кроме всего прочего, обязательно эти меры дополнить мерами по введению ограничений по капитальным статьям, введением налога Тобина, причём такого, который можно поднимать ситуативно, для того чтобы сбить дестабилизирующее влияние со стороны рынка валют», — считает экономист. (Налог Тобина —  налог на спот-операции с иностранной валютой, предложенный нобелевским лауреатом Джеймсом Тобиным в 1978 году как средство для контроля за миграцией капитала, «снижения избыточной эффективности» на валютных рынках и уменьшения колебаний на рынке ценных бумаг, спот-операция — на валютном рынке — покупка или продажа валюты с немедленной поставкой и оплатой. Грубо говоря, речь идет о пресечении спекуляции).

По мнению Некипелова эти меры, конечно, приведут к инфляции. Она и сейчас в любом случае неизбежна.

«Но главная задача макроэкономической политики – это поддержание сейчас производства и занятости, создание условий для предотвращения массовых неплатежей и долгового кризиса. Это, кстати говоря, рассматривается как серьезнейшая проблема и в развитых странах, в том числе и в Соединенных Штатах, где многие экономисты считают, что после реализации крупных пакетов помощи расчётов обязательно придёт, и вот тогда придётся иметь дело с крупными проблемами. В целом инфляция может колебаться пределах до 10%, а я думаю, есть основания удержать её в этих пределах», — заключил Александр Некипелов.

ОКВЭДы — не вариант для должной поддержки бизнеса

Кирилл Никитин,
Директор Центра налоговой политики экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова

Я бы, конечно, хотел сказать, что, дай бог, чтобы в будущем, при регистрации, бухгалтера и юристы начали более корректно проставлять ОКВЭДы (Общероссийский классификатор видов экономической деятельности) предприятия. Но на данный момент, конечно, полагаться на механизм ОКВЭДов как на механизм отнесения к отрасли пострадавшей или нет — ошибочно. Пострадавшие по ОКВЭД – это, конечно, совершенная профанация и вещь, которая фактически лишает меры поддержки адресности в полном объеме. Кто-то угадал, кто-то не угадал, кто-то попал по первому ОКВЭДу в поддержанные отрасли при том, что не занимается никакой деятельностью на самом деле по этому ОКВЭДу, кто-то занимается деятельностью по ОКВЭДу, но ОКВЭД стоит вторым. Все очень просто. И с этой точки зрения нужно, наверное, поддержать предложение Минэкономразвития по возможности уточнения, по крайней мере, своих ОКВЭДов, хотя непонятно, не будет ли это предметом для манипуляций.

Что из каких-то тактических мер поддержки в области, в первую очередь, налоговой политики я хочу упомянуть: отсутствует одна очевидная мера. Все сейчас думают об оборотных средствах. Мы видим, что в стране полностью приостановлен инвестиционный процесс. Мы видим это в том числе по статистике банков, которые перестали выдавать кредиты на инвестиционные цели, и перестали выдавать не потому, что отказывают, а даже предодобренные кредиты заемщики не берут, сейчас никто не рискует заниматься инвестициями. С учетом того, что мы, в принципе, не преуспели в процессе стимулирования инвестиций за последние годы, сейчас, конечно, удар по инвестиционному процессу нанесен огромный.

Мне в этой связи крайне удивительно, например, что до конца 2021 года продлена норма об ограничении переноса убытков на следующие периоды. Огромная часть бизнеса формирует, за исключением редких счастливчиков, которые оказались на волне спроса на маски, на поставки аппаратов искусственной вентиляции, средств защиты и так далее, убытки, и убытки эти нужно позволить в полном объеме зачитывать против прибыли и 2020 года, и против прибыли 2021 года. Более того, мы знаем, что есть механизмы и более сложные — возможность зачитывать текущие убытки против прибылей и налогов на прибыль, которые были заплачены в прошлом году.

Я сказал бы, что в течение кризиса нам нужно не забывать о стратегических задачах. Мы делаем ряд вещей, которые им противоречат. Мы продолжаем разрушать страховой характер и накопительный характер пенсионной системы. Я приведу вам простой пример: когда мы снижаем ставки для малого бизнеса до 15 %, то мы практически создаем ситуацию, при которой пенсионные права для сотрудников малого и среднего бизнеса будут формироваться за счет сотрудников крупного бизнеса. 

Вторая вещь: нам нужно приступить к еще большему обдумыванию мер для стимулирования инвестиционного процесса — поддерживать и ограничивать меры поддержки тому кругу предприятий, которые налоги платили, платят и будут продолжать платить. Когда мы видим театральные стенания отдельных представителей бизнеса, про которых или индивидуально, или секторально известно, что эти отрасли не платили налоги, не платят налоги и не будут платить налоги никогда, то хочется сказать, что деньги, которыми поддерживают бизнес – это деньги, заплаченные в бюджет, более того, они уже потрачены. Но давайте поддерживать тех и в тех объемах, кто в этих объемах платил налоги в бюджет.

И последнее: я надеюсь, что мы в рамках мер поддержки, налоговой, бюджетной и так далее, будем ориентироваться на данные межотраслевых балансов, данные мультипликаторов и влияние этих мер поддержки и на ВРП, на ВВП, и на занятость, и на бюджетного мультипликатора. 

Институт экономики РАН предлагает вернуть вещевые и оптовые рынки

В большом докладе Института экономики РАН «Предложения по мероприятиям в сфере экономической и социальной жизни страны после завершения активной фазы борьбы с коронавирусом» довольно большая часть посвящена малому и среднему бизнесу, поскольку именно он и его сотрудники больше всего пострадали.

Эксперты Института считают, что принятые меры — скорее тактические, как бы сиюминутные и направлены не текущую компенсацию ущерба, а вот о будущем не очень подумали. То есть, главная мысль правительства: восстанавливающиеся доходы населения поддержат спрос и, таким образом, малый бизнес. «В то же время вызывает сомнение тот факт, что сохранению МСП «на плаву» помогут меры по поддержанию доходов населения. В нынешних условиях дополнительные средства, получаемые населением, уйдут преимущественно не в сферу МСП, а в крупные сетевые торговые структуры», — отмечается в докладе.

К уже предложенным мерам эксперты Института экономики предлагают добавить: 

  • законодательное и нормативное закрепление возможности фиксации затраченных субъектами МСП денежных сумм на приобретение оборудования и средств по защите от коронавирусной инфекции, требуемых Роспотребнадзором — как издержек; 
  • восстановление в 2020 г. со всеми мерами предосторожности ранее ликвидированных продовольственных и вещевых рынков, где могли бы работать субъекты МСП, утратившие помещения частной аренды.Также экономисты считают необходимой ревизию

    объектов федеральной, региональной и муниципальной собственности, которую можно было бы предоставить МСП на льготных условиях. А крупные предприятия, которые работают в кооперации с малыми, также должны получить льготы.

Гринберг: «Деньги безработным выдавать без проволочек по паспорту»

Руслан Гринберг
Член.-корр. РАН, научный руководитель Института экономики РАН, вице-президент ВЭО России

Самый уязвимый сегмент нашей занятости – это малый бизнес. До ста человек, как известно, критерий. У нас восемь миллионов наемных работников в малом бизнесе. Этоофициальных восемь миллионов. По разным данным, есть еще столько же — восемь
миллионов — в тени, не зарегистрированы. Потом — четыре-пять миллионов- самозанятые. Сейчас они в отчаянном положении. И еще два с половиной –
три миллиона – мигранты, которые в значительной мере находятся в тени, но они, как
правило, все работают и создают для нас очень комфортные условия. По
Москве особенно это видно.

И мое предложение, оно не оригинальное, уже высказывались, но мне кажется, что нужен заявительный принцип прихода на биржу труда, при этом полтора-два, прожиточных минимума каждый должен получить. И эти деньги, называйте их
как хотите, «вертолетные» — не «вертолетные», должны быть получены без всяких
проволочек, без всяких трудовых книжек по паспорту. Понятно, что это ситуация необычная и понадобится достаточно много денег, но я не вижу никакой альтернативы здесь.

Органы социальной защиты готовы, по-моему, администрировать этот процесс. И здесь еще важно понимать, что, так или иначе, выход из кризиса или выход из спада никак не обойдется без роста спроса, без возникновения спроса.

И идет большая дискуссия по поводу инфляционногенности русской экономики. Я сам был категорически против во время стагнации заниматься проектами с очень большими рисками для скачка цен, поскольку во время стагнации действительно могла бы быть стагфляция, поскольку проекты, как правило, долгие, деньги не всегда по нужным маршрутам идут, но, так или иначе, при стагнации увеличение денежной массы действительно ведет к инфляции, мы, правда, не знаем, какой, но все-таки здесь я был на стороне Центрального банка.

Но во время спада я однозначно выступаю за прямые платежи, потому что это
меньшее зло. То есть, возможно, инфляция будет возникать, но она все-таки не будет
иметь характер скачка, поскольку главное – спрос. И происходит просто
компенсация исчезнувших зарплат новой денежной массой. Равновесие между товарной массой и денежной в этом случае сохраняется. А если равновесие будет нарушено, то нет никакой уверенности в том, что не произойдет скачок цен.

Эпидемия может негативно отразиться на рождаемости в России

Экономический кризис и эпидемическая обстановка в стране могут негативно отразиться на рождаемости, полагают ученые Института им. Т.Е. Гайдара. Причем речь идет не только о кратковременном спаде деторождений после пика кризиса, но и о пересмотре репродуктивных намерений.

Оценивая возможное влияние пандемии на рождаемость в РФ, эксперты обращаются к исследования, проведенным зарубежными коллегами. В ряде стран семейные пары отложили решение завести ребенка на неопределенный срок. Об этом говорят результаты опроса  итальянского института Guiseppe Tonniolo и международной исследовательской группы IPSOS. Было опрошено 2000 респондентов в Италии и по 1000 в Великобритании, Франции, Германии и Испании. Большинство пар, которые планировали к концу 2020 года завести ребенка отложили это решение.

Больше всего семей, полностью отказавшихся от планов родить ребенка, живут в Италии, вероятно, потому что в этой стране на момент опроса ситуация с коронавирусом была наиболее критической. Исследователи также объясняют это тем, что в Италии на фоне слабой системы детских дошкольных учреждений старшее поколение принимает активное участие в воспитании внуков. В связи с эпидемией помощь бабушек и дедушек оказалась под вопросом на неопределенное время.

На основе этого исследования эксперты Института им. Т.Е. Гайдара делают вывод, что пандемия может негативно повлиять на репродуктивные планы россиян. Из экономических факторов на рождаемость также сильно влияет безработица, причем, по мнению экономистов, речь идет не только о занятости потенциальных родителей в кризисный период, но и об оценке ими своих перспектив на рынке труда. Для более полной оценки этого влияния, разумеется, потребуются дальнейшие исследования, подчеркивают экономисты.

Юрий Крестинский: «Россия дезинтегрирована сегодня в области здравоохранения»

Пандемия поставила вопрос о необходимости нового подхода к здравоохранению, другой модели, обеспечивающей здоровье граждан. Каким будет новый консенсус по поводу вопросов здравоохранения? Как будет перестроена политика в этой сфере?

Юрий Крестинский,

председатель консультационного совета Центра развития здравоохранения Московской школы управления Сколково, советник по индустрии здравоохранения ПАО «Сбербанк»

 

Сергей Бодрунов, 

президент Вольного экономического общества России и Международного Союза экономистов, директор Института нового индустриального развития им. С.Ю. Витте, доктор экономических наук, профессор

Сергей Бодрунов: Наша система здравоохранения выдержала испытание коронавирусом, как заявили в Правительстве России. На мой взгляд, в большой степени, благодаря геройству врачей и работников отрасли. Тем не менее пандемия  остро поставила вопрос о необходимости другого подхода к здравоохранению. Как будет меняться траектория развития систем здравоохранения в России и в мире?

Юрий Крестинский: Сергей Дмитриевич, специалисты, организаторы здравоохранения, политики, экономисты задают этот вопрос и думают, что на него есть ответ. Нет, ответ пока неизвестен, но, что называется, мы догадываемся. То, что произошло, является беспрецедентным событием в новейшей мировой истории. Последний раз с такого рода эпидемией человечество сталкивалось около 100 лет назад. Это была испанка, погубившая много жизней. Но это был другой мир, другая экономика, другая политика, другое общество, другие технологии, другая готовность человечества к противостоянию. Как это ни парадоксально, считается, что российская система здравоохранения, как и китайская, лучше всех справилась или пока справляется с той ситуацией, которая возникла.

Если мы говорим о китайской системе, не только здравоохранения, но и управления государством, это объясняется жестко построенной вертикалью власти и экономическими возможностями. В России причина в той системе, которая была построена во времена СССР и оказалась не до конца разрушенной. Речь идет о системе, созданной Семашко, системе мобилизационной медицины, которая подразумевает в первую очередь готовность к войнам и эпидемиям, не только лечение и оказание медицинской помощи, но и громадный комплекс профилактических подготовительных мероприятий. Что, собственно, отличает нас от многих стран мира. У нас не просто система оказания медицинских услуг и медицинской помощи, у нас действительно система здравоохранения.

Эта система подразумевала большой коечный фонд. Более миллиона коек сохранилось на момент распада СССР, почти миллион остается до сих пор в Российской Федерации. По большому счету, такой большой коечный фонд во всем мире считается избыточным. Это нужно, когда у тебя отсутствует первичное звено, нет профилактики, когда ты решаешь проблему, когда она уже возникла, не предупреждая ее. Вот эта неэффективная система и явилась залогом готовности нашей системы здравоохранения к эпидемии. Именно поэтому обеспеченность аппаратами ИВЛ у нас одна из лучших в мире, коечный фонд самый большой. Эта готовность больше количественная, но именно сейчас количественные параметры оказались крайне важны для противостояния сложившейся эпидемической ситуации.

Понятно дело, что мы развиваемся технологически, строятся центры высокотехнологичной медпомощи, применяются современное оборудование, лекарства. Но в 85 субъектах России наблюдается крайняя разнородность по экономическим и организационным возможностям, по наличию или отсутствия медицинского персонала. Что, по большому счету, говорит нам о том, что страна сегодня дезинтегрирована в области здравоохранения.

Сергей Бодрунов: Юрий Александрович, что вы думаете о создании вакцины?

Юрий Крестинский: Тема вакцинации крайне интересна. Она сейчас находится в центре различного рода конспирологических теорий. Но мы забываем о том, что изобретение вакцин в свое время, как и изобретение антибиотиков, позволило поднять среднюю продолжительность жизни человека в два раза. Мы входили в XX век со средней продолжительностью жизни на Земле около 30 лет. Раньше много рожали, по пять-десять детей. До 15 лет доживала от силы половина. Люди умирали от элементарных инфекций. Конечно, вакцинация — это один из прорывов человечества, мировой науки. Вакцинопрофилактика и иммунобиологические науки должны испытывать сейчас подъем. У нас существует масса серьезных заболеваний, по которым мы надеемся, появятся новые вакцины. До сих пор отсутствуют вакцины от гепатита С, вируса иммунодефицита человека, вируса герпеса, по многим папиломовирусам. Нам есть, куда развиваться, есть, что предложить человечеству для улучшения его здоровья и качества жизни.

Что касается организации здравоохранения, уже сейчас понятно, что в мире и в России нужно развивать систему конвертируемых коек. В условиях дефицита финансирования, многие инфекционные койки в России были сокращены, сокращены должности инфекционистов, эпидемиологов. Очевидно, что это ошибка. Да, отчасти это объясняется дефицитом финансовых ресурсов, но нам нужно иметь возможность быстро конвертировать коечный фонд под эпидемическую угрозу. А это другая организация стационарной и амбулаторной служб. Мы должны по-другому проектировать больницы. Когда стандартное терапевтическое или хирургическое отделение быстро превращается в инфекционное, отвечающее соответствующим санитарным нормам и требованиям, связанным с боксированием, с отдельным входом в палаты, с изоляцией чистых зон от грязных зон. Это другие организационные подходы, и я думаю, сейчас это будет поставлено во главу угла развития не только российской, но и мировой системы здравоохранения.

Сергей Бодрунов: Юрий Александрович, что вы думаете о трансформации медицинских профессий?

Юрий Крестинский: На мой взгляд, это больше касается терапевтических специальностей. Эпидемиология, инфекционные заболевания тоже должны быть в большей мере представлены, как с точки зрения базового медицинского образования, так и постдипломного. Должно быть больше инфекционистов-эпидемиологов, чем есть сегодня.

Сергей Бодрунов: Мне кажется, что должна быть пересмотрена система дополнительного образования медицинских работников.

Юрий Крестинский: Считанные часы, которые есть сегодня по противоэпидемической подготовке, по инфекционным заболеваниям в постдипломном образовании, явно недостаточны. Ни с количественной точки зрения, ни с точки зрения наполненности этих образовательных программ. Я думаю, и Минздраву, и тем, кто занимается системой медицинского образования, переподготовки медицинских кадров, есть над чем задуматься.

Сергей Бодрунов: Какие слабые стороны современной модели здравоохранения в стране и в мире обнажила пандемия?

Юрий Крестинский: Текущая ситуация заставляет нас понять, что здравоохранение является одним из ключевых инструментов развития государства, общества, экономики. Потому что любой день, пропущенный гражданином по причине временной нетрудоспособности, инвалидизации, либо преждевременной смерти, по сути, означает для экономики потерянный подушевой среднедневной ВВП, помноженный на недожитые этим человеком дни, месяцы, годы. Ущерб, который терпит государство, мир от проблем, связанных со здравоохранением, колоссален. По сути, из-за временной нетрудоспособности, инвалидизации, преждевременной смертности мировая экономика по разным оценкам теряет до 45% потенциала.

Если посмотреть на проблему с другой стороны, мы можем рассматривать здравоохранение как инвестиционную сферу. Инвестируя в предупреждение и лечение заболеваний, мы можем получать на выходе дополнительные дни, месяцы, годы человеческих жизней, дополнительные периоды экономической активности людей. Если мы посмотрим на тот ущерб, которые приносят различные заболевания, мы можем разложить этот ущерб на каждое конкретное заболевание, проанализировать, сколько нужно проинвестировать в это заболевание и что мы получим на выходе. Поверьте, более половины заболеваний будут иметь прямую инвестиционную отдачу. Да, не в течение одного месяца, может быть, даже не течение года или пяти лет, но для национальных экономик, для мировой экономики это будет большая экономическая выгода.

Сергей Бодрунов: Как вы считаете, каким медицинским технологиям пандемия может дать толчок к развитию?

Юрий Крестинский: Все, что связано с иммунобиологией будет иметь серьезный импульс к развитию как в мире, так и в России. У нас как раз в этой области большой потенциал. Трансфер технологий, наличие собственных технологий — это тренд в ближайшее время.

Сергей Бодрунов: А дистанционное консультирование? Получит ли оно импульс к развитию?

Юрий Крестинский: Оно уже его получило. Мы видим, как во время самоизоляции в разы выросла нагрузка на телемедицинские сервисы.

Сергей Бодрунов: Спасибо большое, Юрий Александрович, за интервью.

Юрий Крестинский: Спасибо вам. Будьте здоровы!

По материалам программы «Дом Э» «На линии огня: здравоохранение не будет прежним?» от 27 июня 2020 года

Леонид Григорьев: «Проблемы неравенства в мире не рассасываются»

Презентация Добровольного национального обзора достижения целей устойчивого развития пройдет на Политическом форуме по устойчивому развитию ООН в июле 2020 года. В какой точке мы находимся сегодня, насколько приблизились к заявленным целям и как измеряется достижение ЦУР в России?

Леонид Григорьев,

главный советник руководителя Аналитического центра при Правительстве РФ, профессор, кандидат экономических наук

 

Сергей Бобылев,

руководитель Центра биоэкономики и экоинноваций экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, профессор, доктор экономических наук

 

Сергей Бодрунов, 

президент Вольного экономического общества России и Международного Союза экономистов, директор Института нового индустриального развития им. С.Ю. Витте, доктор экономических наук, профессор

 

Сергей Бодрунов: В 2015 году Организация Объединённых Наций приняла повестку дня в области устойчивого развития до 2030 года. Программа состоит из 17 целей, направленных на ликвидацию нищеты, сохранение ресурсов планеты и обеспечение благополучия. Будут ли достигнуты цели устойчивого развития, которые поставлены Организацией Объединенных Наций, – разговор не абстрактный. Это история о каждом из нас – о возможности иметь достойную, хорошо оплачиваемую работу, получить качественное образование и квалифицированную медицинскую помощь. Цели благородные, достижимые ли?

Сергей Бобылёв: У нас часто обсуждают цели устойчивого развития в контексте того, что это что-то абсолютно новое. На самом деле это продолжение прежних целей. В сентябре 2000 года на Саммите тысячелетия ООН  мировые лидеры приняли Декларацию тысячелетия ООН и договорились об установлении привязанных к конкретным срокам и поддающихся оценке целей и показателей в области борьбы с нищетой, голодом, болезнями, неграмотностью, ухудшением состояния окружающей среды и дискриминацией в отношении женщин. И в 2015 году ООН в лице мирового сообщества решило, что хорошо было бы их продлить. Было 8 целей развития тысячелетия, сейчас их 17. Добавлены в основном экономические и экологические цели. Система трёхуровневая: цель, задача, индикатор.

Сергей Бодрунов: Россия в 2020 году впервые представит в Нью-Йорке Добровольный национальный обзор по достижению Целей устойчивого развития, который поможет понять, насколько мы приблизились к заявленным целям. Коллеги, ваше видение – в какой точке мы находимся сегодня, как достигаем поставленных целей?

Леонид Григорьев: 17 целей устойчивого развития – это на самом деле некая рамка, в которой каждая страна пишет сама. То есть ООН не выставляла нам цели. Требование простое – определите сами, что вы хотите сделать на 2030-й год. А добровольные доклады пишутся таким образом: мы были в таком-то состоянии на 2015 год, приняли решения двигаться туда-то, и вот как мы движемся в этом направлении. Наш доклад делают мои коллеги. Они запустили 17 рабочих министерских групп по каждой цели, собрали со всех материалы, и сейчас они дорабатываются. Думаю, что этот доклад будет представлен на Генеральной ассамблее ООН осенью 2020 года. То есть работа проходит.

Сергей Бобылёв: Надо ещё похвалить Росстат, который создал платформу по целям устойчивого развития. В декабре они издали перечень ключевых индикаторов для целей устойчивого развития. Так что наш бедный Росстат работает за всё правительство.

Сергей Бодрунов: Ликвидация нищеты находится среди ключевых целей устойчивого развития. Бедность стала одной из главных тем очередного послания президента Федеральному собранию. Более того – Нобелевскую премию по экономике присудили за «лекарство от бедности». Как вы оцениваете перспективы России и мира в борьбе с бедностью? В докладе, который вы готовите, вы уделяете внимание этой проблеме?

Леонид Григорьев: Безусловно. Но давайте мы определимся с рамками. Что такое бедность в мире? Абсолютная бедность – это люди, которые живут меньше чем на 1,9 доллара в день, грубо говоря, на 700 долларов в год, 5,5 долларов в день – это уже относительная бедность. Есть страны, где 40% населения живут в относительной бедности. Каждая страна сама ставит эту планку. В России на 1994 год 50% населения было за чертой бедности. Сегодня мы сократили бедность до 10%.

Сергей Бодрунов: Сейчас называются цифры от 19,5 до 21 миллионов человек.

Леонид Григорьев: В процентах это где-то 12–13%. Несколько процентов «наросло» за время кризиса. Тем не менее по паритету покупательной способности у нас 25 000 долларов на человека в год. Мы страна небедная, но «неравномерная». Откровенного голода в стране нет. Наиболее уязвимы обычно три категории людей – одинокие старики, инвалиды и многодетные семьи. Многодетным семьям надо помогать на детей, это известная история. По инвалидам в России много что сделано. Но проблемы неравенства в мире не рассасываются.

Сергей Бодрунов: Более того, усугубляются.

Леонид Григорьев: Тут есть одна хитрость. Саймон Кузнец полагал, что неравенство уменьшается, по мере экономического роста. Нобелевскую премию ему правильно дали, но зонтик Кузнеца не работает. Общество во всех странах перераспределяет ресурсы к самым бедным, а вот верхняя часть общества всё равно выезжает, то есть неравенство увеличивается не снизу, а сверху. С этим сделать пока ничего не удалось.

Сергей Бобылёв: Обычно, говоря о бедности, имеют в виду только материальное благосостояние. А социальная и экологические компоненты, а образование, здоровье? Важно помнить о качестве жизни. Что такое устойчивое развитие? Это сбалансированное развитие социальных, экономических, экологических компонентов.

Сергей Бодрунов: Свободное время – это основное богатство.

Сергей Бобылёв: Марксизм боролся за свободное время, теперь не знает, чем его занять. Может ли богатый человек, здоровый, с высоким уровнем образования, у которого окна на свалку, считать, что он нормально живёт?

Сергей Бодрунов: Пусть богатый человек посодействует тому, чтобы свалки не было. Мне встречались молодые люди, начинающие предприниматели, которые за свой счёт красили подъезды, потому что ремонт в квартире уже сделал, а в подъезд не войти.

Леонид Григорьев: Вы правы, но это не системное решение. Тут надо иметь в виду: когда ООН ставит первую цель, на первом месте не бедность, а ликвидация голода. Это мировая проблема. А у нас она десятая.

Сергей Бодрунов: Если мы говорим о достижении целей, то, наверно, необходимы какие-то показатели.

Леонид Григорьев: Все страны делают по-разному. У одной страны 60 показателей, у другой – 20. В Германии, по-моему, 65 показателей. У них есть отдельно экология Северного моря, отдельно экология Балтийского моря.

Сергей Бобылёв: У ООН – свыше 200. Есть четыре подхода к измерению устойчивости. Самый известный в мире – это индекс человеческого развития. Цели устойчивого развития – это классическая система индикаторов. Мой любимый индикатор – показатель энергоёмкости. Он демонстрирует и экономические, и социально-экологические проблемы, которые остро стоят в России. Есть показатели на основе социологических исследований. Самый популярный – «Индекс счастья». Мне кажется, что это попытка уйти от показателя ВВП.

Леонид Григорьев: Давайте конкретно. По структуре ВВП на 50–55 % состоит из личного потребления (в Китае – меньше, чем на 40%, в США – на 70%). Госрасходы составляют в структуре ВВП 20–25 % – куда вы их денете? Что вы будете выкидывать из ВВП, чтобы не мерить?

Сергей Бодрунов: Но абсолютизировать ВВП как некий показатель благополучия не следует. И когда мы говорим, что Германия выросла на столько-то в этом году, а мы на 2,3 %, то я говорю: давайте посмотрим структуру этого роста, кто от чего отталкивался, какая база и что это добавило бюргеру и нашего гражданину.

Сергей Бобылёв: Начало 2000-х – сумасшедший рост цен на нефть, и была иллюзия, что у нас всё классно, а потом цены рухнули.

Леонид Григорьев: Это по номинальным доходам. По паритетам мы попадаем к развитым странам.

Сергей Бодрунов: По паритетам мы хотим вообще попасть в пятёрку лидеров.

Леонид Григорьев: По расчётам международных организаций, мы стоим близко к Испании, Италии, Польше. По паритетам у нас на десятку больше, чем у Китая, Бразилии, вдвое больше, чем в ЮАР, в три раза больше, чем в Индии. И поскольку вы упомянули электроэнергию – одно замечание. В мире на семь с половиной миллиардов человек миллиард живет без электричества и три миллиарда без водопроводной воды на кухне. Вот это проблема. Вам понадобится ВВП, чтобы налить им воды в кастрюли на кухне.

Сергей Бобылёв: За что я люблю индекс человеческого развития, он агрегирует три показателя: ВВП, уровень образования и здоровья. И это, наверно, разумно. Может ли страна, где люди живут меньше, чем в той же Черногории, считаться развитой?

Леонид Григорьев: Зато у нас интересно, а у них такая тоска.

Сергей Бодрунов: Уважаемые коллеги, мир стремительно меняется. Россия не может просто догонять развитые страны по различным параметрам ВВП, нам необходимо совершенствовать свои экономические институты, и большую роль в этом процессе должно сыграть достижение целей устойчивого развития, установленных ООН. Это для нас в каком-то смысле ориентир. Мы должны стремится к нему по многим параметрам, не только по показателям ВВП.

По материалам программы «Дом Э» «Цели устойчивого развития ООН: путь будет трудный?» от 2 мая 2020 года

Михаил Эскиндаров: «91% студентов хотят вернуться в аудитории»

У нас на глазах изменилась форма обучения: от традиционного очного образования российские школы и вузы перешли на дистанционный режим работы. Поменяются ли концептуально подходы к образованию? Эффективен ли «переход в онлайн»? Как сместится фокус развития системы образования? Какой урок может вынести наша система образования из этого кризиса?

Михаил Эскиндаров,

вице-президент Вольного экономического общества России, ректор Финансового университета при Правительстве Российской Федерации, заслуженный деятель науки Российской Федерации, доктор экономических наук, профессор

 

Сергей Бодрунов,

президент Вольного экономического общества России и Международного Союза экономистов, директор Института нового индустриального развития им. С.Ю. Витте, доктор экономических наук, профессор

 

Сергей Бодрунов: Михаил Абдурахманович, какие формы преподавания могут уйти в прошлое в связи с текущим кризисом? Что придёт им на смену?

Михаил Эскиндаров: Университет как социальный институт, который существует несколько столетий, выдерживал и не такие эпидемии. Уверен он будет существовать и развиваться. Конечно, инструменты, которые используются в образовательном процессе, изменятся. Если некоторое время назад мы не поощряли ведение занятий онлайн, то сегодня полностью перевели образовательный процесс из офлайна в онлайн. На первом этапе, а этот этап длился почти полмесяца, проблемы возникали у всех. Кафедра социологии Финансового университета опросила 5700 наших студентов, и оказалось, что 75% студентов имеют те или иные проблемы с онлайн обучением. 30% студентов столкнулись с тем, что низкая скорость интернета ограничивала участие в образовательном процессе. У каждого седьмого студента отсутствует аудио и видеооборудование. Многие наши студенты уехали из общежития домой, некоторые – в маленькие городки и сёла – что тоже затрудняло процесс обучения. У 10% студентов были проблемы с выходом в систему бинаров или чатов. Можно ли сегодня сказать, что все вопросы решены? Думаю, что нет. Потому что только 9% студентов заявили, что хотят продолжать образование в дистанционной форме. 91% – хочет вернуться в аудитории. Потому что вуз – это не только передача знаний, это сообщество людей. Процесс образования обогащается общением студентов между собой и с преподавателями. Вузы выполняют не только образовательную функцию, но и социальную, воспитательную. Не зря Президент России внёс в Госдуму проект поправок к закону «Об образовании», с помощью которых предполагается укрепить «воспитательную составляющую» в вузах. Это правильное и своевременное решение.

Сергей Бодрунов: Нам предстоит важный этап – вступительные экзамены. Как это будет происходить в Финансовом университете?

Михаил Эскиндаров: Мы будем проводить вступительные экзамены дистанционно и в особых обстоятельствах. Потому что в связи с переносом сроков ЕГЭ, у нас переносится и период работы приёмной кампании. Она пройдет с середины до конца августа. При этом нужно принять экзамены и зачислить две волны (соответственно 80% и 20%). Но до этого мы должны зачислить людей, которые имеют определённые права, это дети-инвалиды, дети-сироты, рекомендованные по целевому приёму. То есть, нам предстоит в ближайшие месяцы очень сложный и с технической, и с эмоциональной точки зрения процесс. Мы к этому готовы. Не скажу, что проблем нет. Они есть и будут. Например, списывание. Конечно, кто-то из студентов будет пытаться получить незаслуженные оценки. Если даже, когда в аудитории стоят преподаватели и наблюдатели, всё равно списывают или пытаются списать. Но мы в университете пытаемся добиться справедливых оценок.

Главная проблема сейчас – это выпускные квалификационные экзамены. Как известно, наш университет первым предложил отказаться от двух экзаменов. В этом году выпускники будут получать диплом на основе защиты квалификационных выпускных работ. Абсолютное большинство вузов поддержало эту идею. Проблема заключается в том, что мы не можем собрать в одной аудитории членов комиссии для публичного обсуждения доклада выпускника. При всей любви многих к дистанционному образованию и его инструментам, оно никогда не заменит живого общения. Но другого выхода сегодня, как использовать эти инструменты, нет.

Сергей Бодрунов: Михаил Абдурахманович, не могу не спросить – у нас в Вольном экономическом обществе России есть конкурс научных работ молодежи «Экономический рост России», который проводится в том числе среди школьников. Его победители, как и победители олимпиад, имеют право поступить в Финансовый университет без экзаменов. Как себя показывают победители этого конкурса в учебе, они отвечают вашим требованиям?

Михаил Эскиндаров: Полностью отвечают. Я не помню ни одного победителя олимпиады, который не добился бы успеха в университете. И я с огромным удовольствием приглашаю к нам не только победителей конкурса научных работ молодежи «Экономический рост России», но и победителей олимпиад. У нас много бюджетных мест. Более 1400. Мы с глубоким уважением относимся к талантливым людям.

Сергей Бодрунов: Итак, стимул у школьников участвовать в олимпиадах есть. Вуз замечательный. Я хотел бы вернуться к вопросу о сегодняшней ситуации. Какие уроки можно вынести из опыта дистанционного образования?

Михаил Эскиндаров: Некоторые уже хоронят университеты. Повторюсь, университеты выдержали много реформ и это переживут. Но, конечно, что-то изменится. Например, у нас сегодня в учебном плане бакалавра, который обучается 4 года, около 70 дисциплин. Некоторые дисциплины можно изучать полностью или частично с использованием мировых, российских и наших университетских образовательных платформ. Со следующего года мы переведем некоторые дисциплины на дистанционную форму обучения. Что касается части дисциплин, которые останутся оффлайн, можно какие-то темы и разделы рекомендовать студентам изучать самостоятельно с помощью дистанционных форм.

Хочу подчеркнуть – сегодня мы не используем дистанционную форму обучения, мы используем только ее инструменты. С введением ограничительных мер мы просто продолжили учиться по расписанию с использованием дистанционных технологий. А дистанционное обучение предполагает другие инструменты, другие записи, другие лекции. И поэтому, когда говорят, что дистанционное обучение замечательно показало себя –  ничего подобного. Это просто техника показала себя хорошо. И наши преподаватели, особенно старшее поколение. Потому что перестроиться в течение буквально нескольких дней от оффлайн лекций к онлайну – это не каждому дано. И, конечно, я благодарен нашим студентам, которые оказывали преподавателям поддержку в освоении новых инструментов. Содружество преподавателей и студентов замечательно показало себя. И то, что все они, несмотря на успехи, назову это дистанционной формой обучения, хотят вернуться в аудиторию, и чем быстрее, тем лучше – это очень важно. Это говорит о том, что университет, как социальный институт, существует и будет существовать.

Сергей Бодрунов:  Вы правы, образование – это и воспитание. Это знания, которые необходимы человеку для формирования его жизненных принципов. И это без живого контакта между преподавателем и студентом вложить эти знания непросто. Надеюсь, что новый учебный год школьники, студенты вузов начнут традиционно – в сентябре и очно. Хотя, конечно, не исключаю, что мы будем использовать и другие формы образования.

По материалам программы «Дом Э» «Вирусная революция: как изменится образование?» от 6 июня 2020 года

1...9899100...181Страница 99 из 181
© Журнал "Вольная экономика", Общероссийская общественная организация "Вольное экономическое общество России"