Вторник, 1 октября, 2024
ВЭО России

Компаниям из российских регионов помогут выйти на внешние рынки

Российские регионы подключились к реализации нацпроекта «Международная кооперация и экспорт». Сформирован список компаний, которые должны до конца года получить государственную поддержку на развитие бизнеса за рубежом. Мы спросили экспертов, какие российские товары они считают востребованными за рубежом, и что нужно сделать, чтобы организовать их стабильные поставки за границу.

Основной смысл нацпроекта

Формально нацпроект «Международная кооперация и экспорт» был запущен 1 октября 2018 года, но его паспорт появился на сайте правительства только в феврале 2019-го. То есть, фактически Минпромторг и подведомственный ему Российский экспортный центр, а также Минэкономразвития и Минфин приступили к работе над ним только в этом году. По плану, к концу августа с руководителями субъектов федерации должны были быть заключены соглашения о предоставлении межбюджетных трансфертов на поддержку экспортеров. То есть к концу лета этого года российские регионы, которым есть что предложить за рубежом, должны были примкнуть к реализации нацпроекта.

Вице-премьер Дмитрий Козак, выступая на международной промышленной выставке Иннопром-2019 в Екатеринбурге, заявил, что нацпроект «Международная кооперация и экспорт» будет в ближайшие годы главным инструментом повышения конкурентоспособности России на внешних рынках.

«Основной смысл такой: всем, кто берется производить передовую продукцию и реализовывать ее на внешнем и внутреннем рынках, будет субсидироваться процентная ставка по кредитам. Мы это делаем, чтобы выровнять для российского бизнеса условия с точки зрения доступности финресурсов. 4,5 процента от ключевой ставки будут субсидироваться — по кредитам, по торговым операциям, по инвестиционным проектам. Причем на длительный период — программа рассчитана на шесть лет. Это серьезная поддержка — чтобы у наших компаний были равные условия с зарубежными конкурентами в плане доступности заемных денег», — заявил вице-премьер.

По его словам, отбор участников проекта завершился. Всего было подано 867 заявок, из которых к концу лета должны отсортировать 250. Окончательное подтверждение об участии в программе они получат после того, как заключат кредитные соглашения с банками. Козак подчеркнул, что субсидирование процентной ставки станет базовым инструментом государственной поддержки экспортеров.

Акселерационная программа

В Российском экспортном центре (РЭЦ) рассказали, что в конце июля началась совместная с бизнес-школой «Сколково» акселерационная программа для экспортеров. Участниками первого набора стали 40 компаний малого и среднего бизнеса из Москвы, Карелии, Татарстана, Алтайского и Пермского края, Ивановской, Нижегородской, Свердловской, Смоленской и Самарской областей. Аналогичные проекты РЭЦ уже реализует вместе со Сбербанком и МЭР.

Кроме того, РЭЦ планирует заняться унификацией работы Центров поддержки экспорта, которые созданы почти во всех субъектах федерации. Недавний мониторинг, проведенный Минэкономразвития, показал, что работают они недостаточно эффективно из-за нехватки денег. Поэтому было решено увеличить их финансирование, а РЭЦ назначить агентом правительства, курирующим их работу. После вступления в силу уже принятых изменений к 209-ФЗ, РЭЦ сможет разрабатывать методические рекомендации по работе Центров развития экспорта, чтобы они могли стать частью единой системы продвижения российской продукции за рубежом.

Законодательная база, регулирующая деятельность компаний-экспортеров, с начала года тоже довольно серьезно изменилась. Так, с 1 июля 2019 года экспортеры работ и услуг так же, как и поставщики товаров могут получать налоговые вычеты по НДС. 24 июля Госдума приняла законопроект, который отменяет требования о репатриации экспортной выручки в рублях для несырьевого экспорта с 1 января 2020 года, и для некоторых сырьевых товаров – с января 2024 года.

Кроме того, правительство РФ одобрило внесение в Госдуму поправок в принятый в первом чтении законопроект, направленный на смягчение ответственности за нерепатриацию валютной выручки. Если сегодня статья 15.25 КоАП за нерепатриацию валютной выручки предусматривает штраф в размере 75-100% от неполученной суммы, то после вступления поправок в силу размер штрафа может быть уменьшен до 5-30% для контрактов в иностранной валюте и до 3-10% для контрактов в рублях. Экспортер не будет привлечен к ответственности, если сумма контракта не превышает 200 000 рублей, а также если он опоздал с возвратом выручки не больше, чем на месяц, а с предоставлением документов – не больше, чем на три месяца.

Что предложат регионы?

В РЭЦ считают, что российским регионам есть, что предложить на внешних рынках помимо углеводородного сырья. Так, крупные индустриальные регионы могли бы поставлять за границу продукцию машиностроения, металлургии, химической промышленности. Аграрные центры уже довольно успешно торгуют зерном, рыбой, морепродуктами и растительными маслами, кондитерскими изделиями, кормами, напитками, мясом, маргарином, соусами, мукой, хлопьями, макаронными изделиями, молочной продукцией, консервами и другими продуктами. Тем не менее, по мнению экспертов, до сих пор существует довольно много ограничений, которые мешают увеличивать объемы несырьевого неэнергетического экспорта так быстро, как того хотело бы правительство. Главное из них – недостаточно комфортный предпринимательский климат в стране.

— Существует такое правило: хорошо экспортируется то, что успешно делается для своего рынка. Мы не можем себе позволить производить на экспорт продукты, в которых не нуждалась бы наша экономика. Поэтому товары, которые мы будем поставлять, должны быть как-то связаны с внутренним спросом. Наши трудности с развитием экспорта связаны как раз с тем, что мы ту же самую продукцию высокого передела не очень хорошо делаем и для себя, — говорит директор института торговой политики НИУ ВШЭ Александр Данильцев.

Другими словами, чтобы поставлять на внешние рынки продукцию с высокой добавленной стоимостью, следует сначала научиться производить ее для внутренних нужд страны. А для этого нужно создать такие условия для предпринимателей, при которых им будет выгоднее произвести продукт в России, а не заказывать его изготовление за рубежом.

— Развивать экспорт, если внутренний рынок не конкурентен, бессмысленно. Если у производителя отсутствует достаточно сильная конкуренция на внутреннем рынке, зачем ему везти товар вовне? Поэтому ключ к развитому экспорту – здоровая конкурентная среда на внутреннем рынке,— считает Данильцев.

Кроме того, нужен развитый сектор бизнеса, который обслуживал бы экспортные компании. Тогда как компании-гиганты могут сами сопровождать свою экспортную деятельность, оплачивать штат юристов, логистов, консультантов, большинству небольших компаний это не под силу. Им нужны посредники, которые обслуживали бы их интересы. Это могут быть и государственные структуры, такие как Центры развития экспорта, и коммерческие компании, которые предлагали бы полный спектр услуг экспортерам за разумные деньги.

Автор: Надежда Толстоухова

Разговор на русском

На Восточном экономическом форуме представят новые меры поддержки инвесторов.

Перемены на восточном фронте

Пятый Восточный экономический форум (ВЭФ), открывшийся 4 сентября во Владивостоке, на острове Русский, беспрецедентен как по количеству гостей, так и по объему привлеченных инвестиций. Если на ВЭФ-2018 было подписано соглашений на 2,9 триллиона рублей, то, по оценкам экспертов, в этом году порог в три триллиона преодолен, да и сам Форум развивается как площадка.

Еще в сентябре 2018-го, закрывая предыдущий ВЭФ, вице-премьер, полпред президента в Дальневосточном федеральном округе Юрий Трутнев отметил, что «форум пока не «сшит по вертикали». Он рассказал, что попросил Президента (и тот дал согласие) внести изменения в организацию работы форума. Так, по результатам сессий по ключевым направлениям развития региона модераторы будут докладывать результаты работы лично президенту, анонсировал зампред правительства в прошлом году. «Мы выберем ключевые направления развития Дальнего Востока — то, что связано с логистикой, с энергетикой, с природными ресурсами, с рыбой — посмотрим, проанализируем все направления. Модераторы этих сессий будут докладывать результаты работы президенту страны для того, чтобы он мог принимать то или иное решение по тем предложениям, которые ему покажутся правильными», — пояснил Трутнев. Тогда у этих предложений есть шанс остаться не «просто перечнем пожеланий».

Поскольку направления экономических связей с Европой и Северной Америкой ограничиваются санкционной активностью, то внимание российского правительства смещается на Восток. В этом году основной фокус с Китая и Японии переместился на Индию, ее премьер-министр Нарендра Моди – главный гость форума.

«От Восточного экономического форума ждем расширения деловых контактов российского бизнеса с китайскими, японскими, корейскими и прочими экономическими субъектами, — говорит Андрей Кочетков, ведущий аналитик «Открытие Брокер». — Кроме того, остается открытым вопрос проведения переговоров между РФ и Японией по вопросу заключения мирного соглашения. Возможно, что также продвинется вопрос строительства газопровода Сахалин-Хоккайдо. Кроме того, Россия может представить план развития Северного морского пути, что может быть интересно для азиатских экспортеров».

Будущая инфраструктура Севморпути активно обсуждается с начала года – майский указ президента предписывает увеличения грузооборота к 2024 году до 80 миллионов тонн в год к 2024-му – однако никаких конкретных способов достижения этой цели до сих пор нет. Существующие добычные проекты могут гарантировать объем грузооборота к 2024 году до чуть более 52 миллионов тонн.

Оцифрованная тайга

Для лесной отрасли на Восточном экономическом форуме представлен интерактивный прототип цифровой платформы. Как рассказал генеральный директор Фонда развития Дальнего Востока Алексей Чекунков, ее разрабатывали, основываясь на успешном опыте цифровизации дальневосточной отрасли аквакультуры.

«Сегодня, обладая 21 процентом мировых запасов леса, мы, к сожалению, имеем неточный, непрозрачный и невыгодный для государства сектор экономики. В основе действующих информационных систем лежат старые данные (20-30 лет) и архаичные ручные методы работы с первичной информацией. Базовым инструментом остается планшет лесничего с бумажными картами. Данные различных источников расходятся», — отмечает Алексей Чекунков. Например, государственный лесной реестр видит на четверть меньше леса, чем государственный реестр недвижимости. Расхождение составляет 257 миллионов гектаров — это площадь Казахстана.

«Разрабатываемый интернет-сервис позволит изменить эту ситуацию, существенно повысить эффективность как госуправления, так и рыночных механизмов. Вместо ручного и глазомерного методов, бумажных карт, мы задействуем данные спутников и компьютерный анализ. Вместо закрытых и непрозрачных механизмов выделения участков предлагаем проводить открытые онлайн-аукционы. Сделки с продукцией отрасли планируется перевести на единую биржевую площадку и ввести электронный паспорт древесины. Эти шаги увеличат доходы бюджета и значительно затруднят функционирование серого и черного рынков», — уточнил он. Пока же в лесопромышленном комплексе сохраняется сырьевая ориентация экспорта, его вклад в экономику региона не превышает 1,5 процента, при том, что на Дальний Восток приходится более половины запасов древесины в Азиатско-тихоокеанском регионе (АТР).

Для инвесторов

На ВЭФ в этом году озвучены и новые меры поддержки инвесторов. Ранее Уполномоченный при Президенте РФ по защите прав предпринимателей Борис Титов предлагал от создания особых экономических зон, внутри которых инвесторам обеспечиваются льготные условия, перейти к построению кластеров – промышленных цепочек, связывающих десятки российских предприятий.

«Мы уже созрели для того, чтобы не просто предоставлять условия отдельным инвесторам, а переходить к формированию промышленных кластеров, – считает Борис Титов. – Нефтехимия, глубокая переработка древесины, агрохимический кластер, объединяющий производство удобрений и сельское хозяйство».

Территории опережающего развития (ТОР) и свободного порта Владивосток (СПВ) уже принесли свои плоды: более 1700 резидентов реализуют в них проекты на 60 миллиардов долларов. Среди них как мегапроекты, так и малый бизнес. Уже реализовано 230 проектов, вложено более шести миллиардов долларов, создано более 25 тысяч рабочих мест. Но зачастую режимов ТОР и СПВ для инвесторов уже недостаточно. Конкуренция за инвестора в Азиатско-Тихоокеанском регионе обостряется.

«В целом Восточный экономический форум становится более продуктивным, чем площадка в Санкт-Петербурге. Предстоящее мероприятие также может быть интересным в связи с тем, что Китай будет вынужден расширить свою экономическую активность в восточном регионе из-за торговой войны с США», – добавляет Андрей Кочетков.

Другое ключевое отличие форума этого года от предыдущих – ярко выраженный арктический окрас. Масса сессий и круглых столов посвящена именно этому «белому пятну» на карте России: кроме развития Севморпути это и работа на шельфе, который планировалось открыть для иностранных, в первую очередь, азиатских компаний, и ресурсная база АЗРФ.

Еще в апреле было анонсировано, что меры поддержки бизнеса, готового инвестировать в Арктику, будут примерно такими же, как и на Дальнем Востоке. Законопроект об этом Минвостокразвития должно было разработать до 1 июля. Потом, правда, сроки перенесли. Известно, что при работе над системой льгот арктическим инвесторам возникли предложения, как улучшить систему преференций бизнесу на Дальнем Востоке. Предполагается, что именно на ВЭФ станет известно, как именно.

Автор: Елена Березина

Чудеса Петра Барка

150 лет назад родился Петр Львович (Людвигович) Барк, последний министр финансов Российской империи. 

Финансист Первой мировой

Когда в 1914 году стало известно о назначении Барка на пост министра финансов, один из современников спросил: «Как? Выдвигают Барка? Разве он так умен?». Ответил Витте: «Деньги-то платят разве за ум? Платят за нюх только». Вот этот нюх, скажем деликатнее – интуиция в обращении с государственными финансами, позволял Барку творить чудеса. И вот главное чудо.

Первая мировая  война началась через два месяца после назначения Петра Львовича министром финансов. 512 миллионов рублей – финансовая наличность, находившаяся в распоряжении царского правительства к 1 августа 1914 года. Две первые недели Мировой войны обошлись казне в 800 миллионов. Казалось очевидным, что рубль должен был бы стремительно превратится в бесполезную бумажку. Этого не произошло. К началу 1917 года рубль сохранил 53,2% своей ценности и не утратил доверия населения и биржи.

В 1914 году, еще до начала войны, Барк  дал указание перевести российские деньги из немецких банков-корреспондентов в Париж и Санкт-Петербург. В Германии были еще до войны ликвидированы российские депозитные счета. С началом войны по инициативе Барка был приостановлен размен кредитных билетов на золото.

Большую роль в стабилизации финансов с началом войны сыграли и давние личные связи Барка с зарубежными финансовыми воротилами. История сохранила для нас фотографию встречи руководителей финансовых ведомств стран Тройственного союза. Посмотрите на нее. За столом сидят Барк, Рибо и Ллойд Джордж. Барк просит у них кредиты и они ему не отказывают.

Карьерный рост

Петр Львович Барк родился 18 апреля 1869 года в Екатеринославской губернии. Дед, лютеранин, арендовал имение в Лифляндской губернии. Отец, Людвиг Барк, был управляющим Великонакдольским лесничеством, по выслуге чина получил потомственное дворянство. Петр был крещен по православному обряду, по вере русской матери.

Окончив юридический факультет Санкт-Петербургского университета, работал в особенной канцелярии по кредитной части в Министерстве финансов, часто выезжал в командировки в европейские столицы. Сергей Юльевич Витте послал молодого финансиста на полгода изучать банковское дела в банкирский дом Мендельсонов в Берлин и впоследствии вспоминал, что «это пошло Барку впрок». Витте и в дальнейшем оказывал Барку всемерную поддержку в его карьере, поручая воплощать в жизнь ряд своих проектов.

Разработанная Витте программа российской экономической экспансии на Среднем и Дальнем Востоке потребовала дельных исполнителей. Считавшийся как раз таковым Барк в феврале 1898 года получил новое назначение и стал председателем правления Учётно-ссудного банка в Персии, а через год вошёл в правление Русско-китайского банка (оба банка были негласными филиалами российского Государственного банка). В 1901 году Барк также был избран товарищем председателя только что образованного фондового отдела Петербургской биржи, а ещё через год по инициативе Витте стал директором правления общества Энзели-Тегеранской железной дороги и персидского страхового и транспортного обществ.

Путь на высший пост

В феврале 1905 года Барк возглавил Санкт-Петербургскую контору Государственного банка, а год спустя стал товарищем управляющего банком Сергея Ивановича Тимашева. Толковый и компетентный чиновник, Барк рассматривался в финансовом ведомстве как вероятный кандидат на место Тимашева, но именно реальная вероятность этого назначения и заставила его подать в отставку из министерства финансов. Настолько хлопотная и низкооплачиваемая руководящая должность на тот момент не входила в планы Барка. Он подал в отставку с государственной службы и предпочёл заняться коммерцией. В период с 1907 по 1911 году работал директором-распорядителем и членом правления Волжско-Камского коммерческого банка.

Вновь на госслужбу Барк был призван Петром Аркадьевичем Столыпиным. В 1911 году Барк произведён в действительные статские советники и назначен товарищем министра торговли и промышленности, все того же Тимашева. Назначен не без задней мысли. По словам бывшего в то время министром финансов Коковцова, это назначение имело своей целью «приручить» Барка и подготовить в его лице «более сговорчивого», чем Коковцов, министра финансов.

Трагическая гибель Столыпина отсрочила, но вовсе не отменила эти планы. 30 января 1914 года Барк был назначен на место управляющего Министерством финансов, вместо отправленного в отставку министра Коковцева,  а три месяца спустя, 6 мая занял пост министра финансов и шефа Отдельного корпуса пограничной стражи.

Ещё до назначения на пост управляющего министерством, 26 января 1914 года, Барк на Высочайшей аудиенции представил царю свою финансовую программу. Он категорически заявил: «Нельзя строить благополучие казны на продаже водки… Необходимо ввести подоходный налог и принять все меры для сокращения потребления водки». Спустя полгода по его инициативе законом от 16 сентября 1914 года торговля водкой на время войны была прекращена. Введение «сухого закона» имело неоднозначные последствия. С одной стороны, правительству удалось сократить потребление алкоголя, повысить производительность труда и снизить количество прогулов. Однако, для покрытия дыры в бюджете были повышены акцизы на ряд других товаров повседневного спроса. При этом государству пришлось выплачивать компенсации владельцам ликёро-водочных, винных и пивных заводов и оставить без работы людей, занимавшихся производством и продажей спиртных напитков. Начало процветать тайное самогоноварение, потребление суррогатов, отравление ими, нарушение закона отдельными винозаводчиками.

Непотопляемый Барк

Еще одно чудо заключается в том, что Петру Барку удалось удержаться на своём посту в период «министерской чехарды» 1915-1917 года, несмотря даже на то, что в борьбе за его смещение принимали участие такие влиятельные политические фигуры, как министр внутренних дел Алексей Хвостов и председатель Совета министров Борис Штюрмер. Против него пытался интриговать имевший влияние на императрицу и входивший в окружение Распутина князь Михаил Андроников, темная личность, прозванный «побирушка».

«Мне постоянно приходилось идти на компромисс и маневрировать между сталкивающимися течениями», – пишет в своих мемуарах Петр Львович.  Именно за это своё качество он и получил прозвище «непотопляемый Барк».

«Трагедия России заключалась в том, что различные круги, искренне убежденные, что они одни – патриоты, одни понимают настоящие национальные цели страны и находятся на правильном пути к достижению процветания России, – с полным недоверием и даже ненавистью относились к инакомыслящим. Нетерпимость к другим вместо содружества во время Великой войны, когда требовалось полное единение для победы над грозным врагом, погубила великую империю», – Петр Барк.

Секрет его непотопляемости заключался и в уважительных отношениях с царем. Многочисленные попытки недоброжелателей добиться его отставки раз за разом разбивались об упорное нежелание Николая II пойти на поводу у камарильи и «сдать» ей компетентного министра. Император был непреклонен. «Если кто-нибудь заговорит со мной на эту тему, я покажу ему на дверь», – и указал на дверь своего кабинета, выходившую в приемную», – вспоминал Барк. Уважение было взаимным. Барк пишет о монархе как о человеке редкой душевной чистоты и обаяния: «…Император Николай II думал, что христианский идеал находится у простых, у крестьян. Недовольство, по его мнению, существовало только в тонкой прослойке интеллигенции. Император поэтому остерегался ее, но любил крестьянина, солдата. Простой верующий, смиренный, он чувствовал влечение к другим простым и смиренным».

«Злой рок как будто тяготел над ним. Ни одно из его деяний, которые он предпринимал добросовестно и с наилучшими намерениями, не помешало его трагическому концу. Размышляя о его жизни, невольно вспоминаешь греческие трагедии, в которых герои, имевшие все добродетели, падают пораженные, преследуемые до конца неумолимой судьбой…», – Петр Барк.

В эмиграции

1 марта 1917 года Барка арестовал его собственный лакей, дезертировавший с фронта. В 1915 году Барк отказался помочь ему уклониться от призыва на фронт. Ордер на арест подписал Керенский, который пояснил, что «Комитет общественного спасения» счёл неудобным идти против волеизъявлений восставшего народа». В тюрьме Петр Львович провел лишь пять дней и был освобожден стараниями Михаила Ивановича Терещенко, министра финансов Временного правительства. После освобождения Пётр Барк вместе с семьёй уехал в Крым.

С 1920 года – они в эмиграции в Англии. Жили в Лондоне, где высшие финансовые круги привлекли Барка к работе в качестве эксперта и советника. Он имел в этом качестве вес и постепенно приобрёл большой авторитет в правительственных кругах, состоял советником управляющего Банком Англии по делам стран Восточной Европы. Занимал руководящие посты в образованных под эгидой Банка Англии Англо-Австрийском, Англо-Чехословацком, Хорватском, Британском и Венгерском банках и в Банке стран Центральной Европы. Представлял директора Банка Англии в американском National City Bank.

В 1929 году награждён английским орденом, примерным образом вёл финансовые и имущественные дела эмигрировавших членов российского императорского дома, за что и был возведён в рыцарское достоинство королём Англии Георгом V. В 1935 году сэр Пётр Барк принял английское подданство и получил титул баронета.

Эта карьера в эмиграции кажется еще одним чудом. Можно предположить, что в основе этого чуда не только природная финансовая сметка и интуиция Петра Львовича, но и его роль в вывозе российского золота в Англию перед мировой войной. Тогда в банки Англии поступило 462 тонны золотого запаса Российской империи. В начале 1917 года в Англию было переправлено и 5,5 тонн личного золота Николая II.

Пётр Людвигович Барк скончался 16 января 1937 года  в собственном имении около Марселя. Похоронен на русском кладбище в Ницце.

Инновации в сельском хозяйстве. Как избавиться от зерновой иглы?

Крупнейшие эксперты агропрома, учёные и политики приступили вплотную к инновационному развитию сельского хозяйства, точнее, к созданию условий, которые такое развитие могут запустить. В Совфеде создана Временная комиссия по законодательному обеспечению развития технико-технологической базы агропромышленного комплекса Российской Федерации, которая в постоянном режиме занимается этой темой. К дискуссии активно подключилось и Вольное экономическое общество, на площадках которого проходят весьма острые дебаты. В частности, первый зампред Комитета Совета Федерации по аграрно-продовольственной политике и природопользованию Сергей Митин представил доклад директора Всероссийского института аграрных проблем и информатики имени А.А. Никонова, академика РАН Александра Петрикова.

Александр Петриков,

директор Всероссийского института аграрных проблем и информатики имени А.А. Никонова, академик РАН, д.э.н., профессор, член Президиума ВЭО России

Низкий уровень инноваций

Тема инновационного развития отрасли была актуальна всегда, но особенно актуальна в нынешних условиях. Я хотел бы это продемонстрировать.

В сельском хозяйстве инновационной деятельностью занимается меньшая доля предприятий, чем в других отраслях экономики. В целом по экономике – 7,5%, в промышленности – 9,6%, а в растениеводстве – порядка 3,9%, в выращивании однолетних культур, в животноводстве ещё меньше – около 3%.

Как показала Всероссийская сельскохозяйственная перепись, инновациями занимаются, в основном, крупные предприятия, в меньшей степени – малые предприятия, и совсем мало – фермерские хозяйства. Эта закономерность проявляется по всем позициям.

Систему точного земледелия и дистанционного наблюдения за качеством технологических работ сейчас внедряют порядка 15% крупных предприятий, в основном, агрофирм и агрохолдингов, а в малых предприятиях этот показатель – 4,3%, у фермеров – 0,8%.

Не удаётся переломить и тенденцию роста удельного веса иностранных селекционных достижений на внутреннем рынке. После реорганизации Российской академии сельскохозяйственных наук, которая ранее отвечала за это важнейшее направление, количество заявок, поданных российскими селекционерами в госреестр селекционных достижений за 2014-17-й год, по сравнению с предшествующей трёхлеткой 2010-13-го года, увеличилось на 30%, но их удельный вес в этом госреестре сократился на 6 процентных пунктов. И если посмотреть на госреестр селекционных достижений, допущенных к использованию, то мы видим такую же тенденцию. Число заявок выросло на 15%, а их доля в указанном госреестре уменьшилась на 2 процентных пункта, и это – направление, которое особенно патронируется государством.

В то же время в сельскохозяйственных научных учреждениях накоплен большой объём завершённых научных работ, которые слабо коммерциализируются.

Данные за 2006-14-й годы: 14 тысяч результатов – селекционные достижения, изобретения, полезные модели, методики, технологии – было получено в учреждениях Россельхозакадемии, но из них только около 4,8 тысяч, 37%, получили патент, а лицензионный договор на использование – около 6%.

В целом конкурентоспособность отечественных сельскохозяйственных технологий уступает зарубежным. Россия остаётся их нетто-импортёром, и уровень импорта очень высок – намного выше, чем сальдо внешнеторговой деятельности в области сельского хозяйства. Мы с 2005 по 2017-й год, то есть, со времён реализации национального проекта, заключили лицензионных соглашений на сумму 318 миллионов долларов – это данные Росстата. А продали лицензий за рубеж, в основном, в бывшие советские республики, всего на 36 миллионов долларов, то есть, в 9 раз меньше.

Итак, мы можем констатировать, что конкурентоспособность отечественных сельскохозяйственных технологий уступает зарубежным.

Три причины отставания

Я бы выделил три причины такой неутешительной ситуации.

Первая – в том, что у нас нет института по внедрению результатов научных исследований в практику.

Раньше это были государственные унитарные предприятия, опытные хозяйства Россельхозакадемии, но они не оказались привлекательными для частных инвестиций и должным образом не финансировались самой академией, и уже с 2004-2005-го годов рентабельность производства и выручка на одного работника в АПХ была ниже, чем по аграрной экономике. Несмотря на то, что в новых институтах развития – Роснано, Сколково, Российская венчурная компания – есть аграрные подразделения, они очень мелкие и занимаются, в основном, незначительными цифровыми технологиями. МИПы при вузах и научно-исследовательских институтах тоже решают лишь фрагментарные задачи. Цепочки полного научно-технологического цикла – от фундаментальных разработок до массового производства – сейчас только начали формироваться. Эту цель, в частности, преследует Федеральная научно-техническая программа развития сельского хозяйства до 2025-го года, которая реализуется с 2017-го года, но распространилась только на две подотрасли: селекцию семеноводства картофеля и сахарной свёклы, и только в 2019-м году планируется подготовить ещё 12 подпрограмм.

Вторая причина. В стране отсутствует единый центр координации, прогнозирования, экспертизы научно-технологических разработок в области сельского хозяйства. Вроде бы, такими функциями должно заниматься отделение сельскохозяйственных наук РАН, но его статус очень низок. Сейчас сельскохозяйственные исследования и внедрение входят в задачи 8 программ и фондов, но они должным образом между собой не скоординированы.

И третья причина, о которой следует сказать, в том, что сельскохозяйственная наука недофинансирована.

Доля сельского хозяйства в общей сумме внутренних затрат на исследования и разработки, а также отношение внутренних затрат на исследования и разработки в сельском хозяйстве к валовой добавленной стоимости, созданной в сельском хозяйстве, постоянно снижается. При этом последний показатель – отношение валовой добавленной стоимости к добавленной стоимости в сельском хозяйстве – в 2 раза ниже аналогичного в целом по экономике. У нас – 0,55%, а в целом по экономике – 1,1%. В развитых странах этот показатель достигает 4%.

Сельскохозяйственные исследования и разработки сосредоточены, в основном, в государственном секторе науки, и особенно недофинансированы прикладные исследования. Обращу внимание на то, что на момент реформы государственных академий удельный вес фундаментальных разработок был 42%, а с 2014-го года он вырос до 57-58%. Государство массированно вкладывает деньги в фундаментальную науку, которая не коммерциализируется.

Если мы посмотрим на долю государственного сектора во внутренних затратах на исследования и разработки, то увидим, что бизнес очень слабо финансирует и прикладные исследования, и разработки, и фундаментальную сельскохозяйственную науку. Доля государства во внутренних текущих затратах на исследования и разработки – 83% по сельскому хозяйству, а всего по отраслям, по всем областям науки – 34%, то есть, сельскохозяйственная наука в общем-то целиком зависит от государства. При этом мы знаем, что в других странах множество источников финансирования, и очень высока доля финансирования частного бизнеса. К такой модели необходимо переходить и в России.

Подходящие иностранные рецепты (и не только)

Удивительно, что у нас не обращают внимания на мировой сельскохозяйственный инновационный опыт. Если посмотреть на поддержку инноваций в сельском хозяйстве в зарубежных странах, то этим занимаются: в США – Агентство по исследованиям, освоению результатов и консультированию при Министерстве сельского хозяйства, Сельскохозяйственная научная служба, Служба распространения знаний и опыта; в Бразилии – Государственная корпорация EMBRAPA, а также различного рода ассоциации самих сельскохозяйственных научных центров; в Германии – Информационная служба по распространению знаний в сельском хозяйстве, Немецкое сельскохозяйственное общество и крупные частные структуры, и даже банки, например, Сельскохозяйственный рентный банк. В России сейчас такого центра нет, ни государственного, ни государственно-общественного.

Напомню, что Вольное экономическое общество в 1765 году было создано в том числе для научного обеспечения аграрной отрасли и сельского домостроительства. В 1820-м году в помощь ему Александр Iсоздаёт Императорское московское общество сельского хозяйства, которое, замечу, было ликвидировано только в 1929-м году, а точнее преобразовано во Всесоюзную академию сельскохозяйственных наук имени Ленина во главе с Николаем Ивановичем Вавиловым – ВАСХНИЛ. Академия существовала до 1990-го года, потом была создана Российская академия сельскохозяйственных наук, а с 2014-го года никакого центра нет. В 2020-м году будет 200 лет Императорскому московскому обществу сельского хозяйства. И эта дата, я думаю, должна быть знаковой для организации такого центра.

Отдельно я бы хотел остановиться на примере бразильской корпорации EMBRAPA – EmpresaBrasileiradePesquisaAgropecuaria – Бразильская корпорация сельскохозяйственных исследований при Министерстве сельского хозяйства, животноводства и снабжения. В компании трудятся около 10 тысяч сотрудников, годовой бюджет – около миллиарда долларов. Занимается она как исследованиями, так и внедрением результатов в производство и освоением новых земель. Так, на землях, вовлечённых в оборот ЭМБРАПА, производится 50% бразильского зерна. Такую корпорацию нам надо иметь и в сельском хозяйстве, тем более, что у нас есть фонд развития промышленности при Минпроме, есть Ростех для инноваций в других отраслях, необходимо создать что-то вроде Ростехнологий и в аграрном секторе. И конечно, это потребует увеличения бюджетной поддержки аграрной науки и, особенно, прикладных исследований и разработок.

Назревшие законопроекты

С нашей точки зрения, целесообразно принять закон о генетических ресурсах растений, который уже два раза вносился Министерством сельского хозяйства в Правительство, но, к сожалению, не был поддержан. Он необходим для формирования правовой базы сохранения и пополнения генетических коллекций, и закрепления за коллекционными участками статуса особо охраняемых земель, чтобы предотвратить риск их изъятия для других целей.

Вторая законодательная инициатива, которая стучится в двери, это нормативное закрепление статуса селекционных центров растениеводства и животноводства, поддержка которых прописана в Государственной программе развития сельского хозяйства. Необходимо, в частности, законодательно установить, что такие центры должны формироваться, если они поддерживаются государством, при научных учреждениях или вузах, либо такие научные учреждения и вузы должны иметь право участвовать в их деятельности. Это создаст надёжную правовую базу для распространения отечественных селекционных достижений.

Ещё одна важная задача, которая сейчас стоит, касается диверсификации экспорта. Как писал еще в 1824 году один из президентов Императорского вольного экономического общества Николай Мордвинов, надо стимулировать не экспорт зерна в трюмах, а экспорт муки в бочках. Учитывая, что зерно – это ликвидный товар и имеет большой спрос на мировом рынке, трудно избавиться от его экспорта в чистом виде: надо продолжать экспортировать зерно, но увеличить удельный вес продуктов передела. Росстат опубликовал уточнённые данные сельскохозяйственной переписи и пересчитал все динамические ряды в сельском хозяйстве, согласно которым сейчас у нас есть диспропорция между растениеводством и животноводством.

Если в растениеводстве мы дореформенный уровень превзошли на 30%, то в животноводстве отстаём ещё на 26% от уровня 90-го года. Сейчас идёт работа Минсельхоза по так называемой регионализации, когда цифры по двукратному увеличению экспорта распределяются в форме государственных заданий для субъектов Российской Федерации с заключением соответствующих соглашений – это очень полезная работа. Но она упирается в то, что должно быть проведено сельскохозяйственное районирование страны, чтобы эти государственные задания не противоречили севооборотам и рациональному сочетанию растениеводческих и животноводческих отраслей.

И наконец, о Россельхозбанке. Это, конечно, ведущий институт развития, особенно в инвестиционном кредитовании в сельском хозяйстве. Но в том, что касается кредитования инновационных проектов и кредитования сельскохозяйственной науки банку руководствуется правилами бизнеса, которые не подходят для инновационных проектов. Если Россельхозбанку это специально поручить, дать необходимые задания и полномочия, я думаю, что он тоже мог бы превратиться в такую инновационную компанию, как Сельскохозяйственный рентный банк в Германии.

Эффективность агропрома в цифрах

Сергей Митин,

первый заместитель председателя Комитета Совета Федерации по аграрно-продовольственной политике и природопользованию, Председатель Временной комиссии Совета Федерации по вопросам законодательного обеспечения развития технико-технологической базы агропромышленного комплекса РФ, член Правления ВЭО России, д.э.н., профессор

Хочу привести несколько цифр по эффективности. Например, если посмотреть на урожайность: в 2017-м году мы собрали рекордный урожай зерновых – 135 миллионов тонн, никогда Россия в своей истории не собирала такой урожай – 29,9 центнеров с гектара. Но она в разы отстаёт от урожайности таких же культур в европейских, и не только, странах. В частности, в Евросоюзе – это 40 центнеров с гектара, в среднем, в Китае – 56, в Соединённых Штатах – 60 центнеров с гектара.

Такие же цифры можно привести и по животноводству: по таким показателям, как среднегодовой надой молока, привес – отставание в разы. Очень интересный показатель по яблокам. Урожайность яблок в наших садах – в среднем 8 тонн с гектара. В Германии – 52 тонны с гектара, в Италии – 45-50 тонн с гектара.

То же самое можно и об экспорте сказать. С одной стороны, в целом неплохая цифра, мы – экспортёры пшеницы №1 сегодня. Но если взять общий объём экспорта, то продукция пищевой перерабатывающей промышленности составляет в общем экспорте продовольствия только 13%. То есть, по пшенице мы занимаем порядка 15-19% мирового экспорта, а муки, например, меньше 2%, рыба – 9% мирового экспорта, а филе – уже меньше 2%. Я уже не говорю о консервах и других серьёзно переработанных продуктах.

Если говорить уже научным языком, среди экспертов нет единого мнения, к какому технологическому укладу можно отнести сегодня наше современное сельское хозяйство. Можно только твёрдо сказать, что он ниже, чем в целом технологический уклад нашей экономики.

За последние 10 лет вложены очень большие средства, введены новые законы – закон о сельском хозяйстве, доктрина продовольственной безопасности. Есть и федеральные научно-технические, технологические программы, которые тоже требуют внедрения новых методов, новых технологий, но, к сожалению, пока с этим дело обстоит сложно.

Малый бизнес не разовьется без большого

Сергей Бодрунов,

президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов, директор Института нового индустриального развития имени С.Ю. Витте, д.э.н., профессор

Я полагаю, что очень важно не забыть о балансе создания крупных холдингов в сельском хозяйстве и малого бизнеса, потому что, если мы хотим поднимать сельское хозяйство силами частного инвестора, этот инвестор должен быть мощный, он должен иметь какие-то серьёзные возможности – и финансовые, и организационные, и технологические, и прочие. У нас, к сожалению, таких крупных агрохолдингов пока мало.

Да, есть специалисты, которые формируют крупные компании в сельском хозяйстве. В частности, есть агрохолдинг имени Ткачёва, есть холдинг «Степь», есть другие холдинги, крупнейшие три из них владеют 2 миллионами гектар, а у первой двадцатки – 8 миллионов гектар. Но в масштабах России это не так много. Часть из них, я не буду называть сегодня, чтобы не делать рекламу или антирекламу, используют землю просто как земельные банки, на всякий случай, держат эту землю под спудом. Это тоже очень важная проблема, которую стоит, наверное, рассматривать.

Я думаю, очень важно в этом контексте понимать место и роль малого бизнеса, потому что очень хорошо развиваться малому бизнесу, фермеру, если есть крупный молокоприёмник, большой завод, крупное мукомольное производство и так далее. А если рядом ничего нет, значит, не будет развития и малого бизнеса, сколько бы мы ни давали льгот.

Государственно-частное партнерство

Геннадий Полунин,

заместитель директора по научной работе Федерального научного центра аграрной экономики и социального развития сельских территорий – Всероссийского научно-исследовательского института экономики сельского хозяйства, д.э.н.

Начну с того, что сегодня в стране существует несколько моделей инновационного развития селекции семеноводства и сельскохозяйственных культур. Преобладает и развивается государственно-частное партнёрство. Есть три формы: хозяйственные общества, которые сегодня уже созданы и функционируют при образовательных научных организациях, недавно появились комплексные планы научных исследований Минобрнауки и уже затем – комплексные научно-технические проекты Министерства сельского хозяйства. Что мешает реализации этой модели? Первое и основное – это слабая материально-техническая база научных организаций, участвующих в этих КПНИ, КНТП, которую экономически невыгодно развивать бизнесу, так как любые его вложения в государственные организации не становятся его собственностью, а являются своего рода подарком, обременительным в то же время для научной и образовательной организации, которой приходится за это платить. Второе, это недостаточный объём государственной поддержки исследований и разработок – об этом тоже говорилось. И третье – слабое взаимодействие между наукой, образованием, бизнесом из-за недостаточного экономического интереса бизнеса к разработкам отечественных партнёров по сравнению с западными конкурентами.

Некоторые соисполнители мероприятий федеральной научно-технической программы, которые обозначены в этой программе – это так называемые фонды поддержки научно-технической инновационной деятельности и другие институты развития слабо принимают участие в реализации этой научной программы.

И последним пунктом я бы отметил незначительное участие регионов в организации программы по селекции и семеноводству, но имеется положительный пример: Краснодарский край проводит акцию по субсидированию 70% затрат за покупку отечественных гибридов сахарной свёклы.

Российский картофель

Виктор Старовойтов,

заместитель директора по инновационному развитию Всероссийского научно-исследовательского института картофельного хозяйства имени А.Г. Лорха

Пользуясь случаем, я хотел бы отметить, что в 1891-м, 92-м, 93-м, 95-м годах вот здесь недалеко, на Бутырском хуторе, Вольное экономическое общество проводило исследования 200 сортов картофеля с полной выкладкой. Это очень интересные данные, потому что и сейчас меняется экология, меняется климат. Мы тоже такие исследования проводим и пользуемся теми данными.

Какие проблемы в последнее время возникли у нас в картофелеводстве? У нас только 20% наших отечественных сортов, остальные сорта – импортные. Что касается сортовых ресурсов, то на сегодняшний день где-то 50% – это импортные сорта, и нам эту проблему необходимо решить. По реализации этой подпрограммы создан межведомственный совет при Минобрнауки. Мы должны создать 12 отечественных сортов картофеля, 11 технологий, поддерживать 7 сортов картофеля в разных регионах. Одобрено создание 7 селекционно-семеноводческих центров, которые будут в первую очередь решать эту задачу в разных климатических условиях. На сегодняшний день в программах участвуют 16 научных организаций, 2 сорта мы уже выдали. Мы форсируем сейчас создание новых сортов, чтобы начинать их раскручивать в производстве. Семь селекционно-семеноводческих центров работает в России, база данных создана по картофелю, которая объединяет информацию по последним российским и мировым достижениям. В 2024-м году будет 12 новых сортов, и мы их тиражируем. Это не просто сорта, а сорта целевого назначения. Часть сортов – для продовольствия, часть – диетические, часть – для переработки, которые требуются для производства чипсов и картофеля-фри. По программе мы должны к 2025-му году, не только мы, а Минсельхоз и все, кто занимается этой программой, должны выпустить 18 тысяч тонн элитных сортов, которые будут составлять половину всей потребности России.ё

Мы все завозим

Сергей Митин,

первый заместитель председателя Комитета Совета Федерации по аграрно-продовольственной политике и природопользованию

Я разговаривал с руководством Министерства сельского хозяйства, и хочу сказать, что, во-первых, 12 подпрограмм – это, по мнению и Гордеева Алексея Васильевича, вице-премьера, и руководства Министерства, и по нашему экспертному мнению – это многовато. И, как Александр Васильевич сказал, по-видимому, надо будет даже эти две подпрограммы пересматривать и внести в них какие-то четкие параметры, потому что получилось так, как не должно получаться. Взяли продовольственную доктрину, 80% вроде бы как выполнили за счёт зерновых. Но сегодня ни картофеля, ни свёклы, ни кукурузы, ни морковки, ни цветов даже (может, это не так актуально, но, тем не менее) – ничего российского нет. Яблони, груши – то же самое. Мы всё завозим. И надо ли это завозить вместе со всеми болезнями, заразами, по цене, не понятно, какой? И, самое главное, как это будет всё вырастать у нас, не ясно, и что это даст нашим будущим поколениям? Вот этими проблемами надо очень серьёзно заняться.

Нет технологических цепочек

Аркадий Злочевский,

президент Зернового союза

Технологии – это цепочка, а не отдельно вырванное звено, которое мы пытаемся сейчас внедрить. Если мы переходим на так называемое точное земледелие, которое сейчас востребовано крайне, мы должны сменить всю генетику посевного материала. И мы сразу начинаем смотреть на генетические показатели тех сортов, которые закупаем. Это значит, что мы должны  инкрустировать эти семена. А это – определённая защита от болезней и вредителей, которые при закладке в землю сразу появляются. И тут выясняется, что у нас нет в производстве ни одного действующего вещества по этим препаратам. Мы их все вынуждены импортировать.

Когда мы смотрим дальше на цепочку и переделы, возникает целый ряд дополнительных элементов, касающихся технологий. Например, у нас практически умерло производство витаминов. А это – продукт переделов, зерновых переделов, растениеводства – огромный перечень продукции, которую мы просто перестали делать.

Что у нас с генетической модификацией? Мы ввели запрет на посевы генно-модифицированных семян, абсолютно нелогичный. Вместо того, чтобы запретить ввоз, мы запретили сеять у себя, практически уничтожили рынки сбыта для научных разработок.

Звенья этой цепочки находятся в жесткой зависимости одно от другого. Поэтому мы не можем ориентировать рынок на наши отечественные разработки. Я не согласен с тем, что у бизнеса нет интереса к научным разработкам. Просто вопрос как стоит: он интересуется западными технологиями, поскольку они комплексные, они отстроены по всей цепочке, а у нас есть лишь отдельные звенья в цепи. Бизнес это не устраивает, поскольку неполная цепочка не работает.

Перспективы рыбного хозяйства

Михаил Глубоковский,

научный руководитель Всероссийского научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии, д.б.н.

Аквакультура, начиная с 80-х – 90-х годов, развивается очень серьёзными темпами и уже догнала рыболовство по вылову. А вот  вылов дикой рыбы стабилизировался на цифре 93-95 миллионов тонн. Я повторю, Россия в прошлом году поймала 5 миллионов тонн, тем не менее, мы пока входим в пятёрку стран с развитым рыболовством. При этом наблюдается серьёзная конкуренция стран по доступу к запасам диких биоресурсов, есть и попытки влезть в чужие экономические зоны.

Какие у нас перспективы по увеличению сырьевой базы дикой рыбы? Предварительная оценка, которая была сделана в последние годы, в 2009-м и в 2014-м годах – 2 миллиарда тонн и 20 миллиардов тонн. Данные сильно расходятся, но, тем не менее, вот такой прогноз был сделан, это была всемирная съёмка по всему мировому океану. Если сейчас 93-95 миллионов тонн, то если мы будем использовать сырьевую базу рыболовства, которая есть в мировом океане, мы можем добавить к этому ещё примерно 230 миллионов тонн ежегодно. Это важно не только для того, чтобы накормить мировое сообщество достаточно эффективным рыбным белком, но и для того, чтобы развивать сельское хозяйство и аквакультуру. Рыбная мука является основой большинства кормов и в сельском хозяйстве, и в аквакультуре.

Что нам нужно для этого сделать: изучить популяционную структуру видов, оценить их запасы, создать новые орудия промысла, потому что основные запасы – это мезопелагические (среднеглубоководные) рыбы, глубоководные и водные биоресурсы, кальмары и водоросли. Что для этого нужно? Во-первых, кадры. Кадры у нас есть. НИИ рыбного хозяйства после реформы – единственный, в нём насчитывается 5240 человек. Это в разы больше, чем во всей сельскохозяйственной науке. Во-вторых, мы заключили соглашение в прошлом году с Российской академией наук. Далее – суда. Наши суда последнего поколения в ближайшие 3-4 года нам будут строить. Уже принято решение главой государства на постройку всех судов на замену, в том числе двух крупнотоннажных судов больше 200 метров, с неограниченным районом плавания, арктического класса. Необходимо возродить промысловую разведку. Все основные запасы в советские времена были открыты нашими учеными.

Рыбохозяйственная промразведка

Людмила Талабаева,

член Комитета Совета Федерации по аграрно-продовольственной политике и природопользованию

Мы на площадке Совета Федерации очень много говорили про промразведку, потому что мы науку рыбную практически уничтожили, а промразведки у нас вообще нет. На самом деле, аквакультура – это технологически несложный процесс, его можно развивать без проблем. Но у нас столько запасов дикой рыбы! Мы гордимся своей дикой рыбой, которая растёт в море. Например, сегодня учёные говорят, что у нас появилась сельдь иваси, её можно брать около 600 тысяч тонн. Кроме этого – скумбрии примерно миллион тонн. Это объекты, которые мы в Советском Союзе отрабатывали, мы знаем технологии, я как студентка училась на них, мы знаем, как это делать. Конечно, аквакультура и вылов как разные направления друг другу не помешают, но, мне кажется, нам нужно приоритетно развивать направление дикой рыбы, по которому сегодня и правительство дало задачу, и законы приняли на федеральном уровне, и инвестиционные квоты выделены, и строительство флота нового идёт на наших российских верфях.

Агробиотехнопарк в Рязанской области

Яков Лобачевский,

первый заместитель директора Федерального научного агроинженерного центра ВИМ, член Президиума РАН, член-корреспондент РАН, д.т.н.

Одна из побудительных причин для создания агротехнопарка заключается в том, что, к сожалению, у нас отсутствуют эффективные механизмы внедрения передовых научных достижений. Другая причина – это слабая координация, слабая интеграция различных учреждений: научных, научно-исследовательских, образовательных, конструкторских, производственных предприятий, производителей сельскохозяйственной продукции. Поэтому идея создания агробиотехнопарка заключается, во-первых, в эффективной интеграции научных учреждений, индустриальных партнёров, образовательных организаций, сельхозтоваропроизводителей в проведении прорывных научных исследований, в получении реального научно-технического продукта и эффективного внедрения его в производство.

Структурно агротехнопарк представляется в виде стабильного стационарного образования, которое находится в сельской местности на территории какого-то сельскохозяйственного предприятия. Мы провели переговоры с руководством Рязанской области. Дело в том, что в Рязанской области у нас сейчас существует филиал, научно-исследовательское учреждение, которое занимается селекцией, семеноводством. Мы поделились этой идеей, заручились поддержкой администрации Рязанской области. И в дальнейшем этот проект или предпроектное предложение было доложено на заседании Совета Федерации. Мы очень признательны Сергею Герасимовичу Митину за то, что он поддержал эту инициативу. В дальнейшем она была представлена на пленарном заседании.

Какие сейчас мы видим проблемы? Первая – в том, что нет законодательной базы, какой-то правовой основы для функционирования, даже для создания вот таких образований, агробиотехнопарков. Поэтому одно из наших предложений на первом этапе – создать межведомственный комитет, который бы занялся именно организационно-правовой основой этого нового образования.

Одно из направлений, которое можно реализовать очень быстро, это пропаганда научно-технических достижений. Мы можем сделать стационарную площадку, на которой каждый год из года в год будут демонстрироваться новейшие достижения аграрной науки, новой сельскохозяйственной техники, новых достижений в селекции и семеноводстве. Эта площадка может использоваться также и для продвижения, как говорили сегодня коллеги, комплексных планово-научных исследований и комплексных научно-технических программ. Не секрет, что сейчас эти программы и планы разрабатываются, в разработке находится их очень много, но продвигаются они довольно медленно, потому что, опять же, недостаёт интеграции и организационной основы.

Экономическая политика для агропрома

Алексей Майоров,

председатель Комитета Совета Федерации по аграрно-продовольственной политике и природопользованию

Первый тезис. Сельское хозяйство инкорпорировано в экономику страны, и важно, чтобы в той денежно-кредитной политике, той бюджетной политике, которую мы имеем, происходили изменения, которые были бы направлены на развитие сельского хозяйства. Не случайно мы сегодня экспортируем сырьё,  а не экспортируем готовую продукцию. Я считаю, Россельхозбанк не может быть институтом развития до тех пор, пока это банк и подчиняется тому банковскому законодательству, которое на сегодняшний день есть. Оно, наверное, правильное для обычных банков, но Россельхозбанк, банк для сельского хозяйства должен иметь особую структуру. Например, мало фермеров у нас могут воспользоваться теми продуктами, которые предлагает Россельхозбанк. Поэтому какой-то другой институт развития нам всё-таки надо будет создавать.

Мы сегодня больше говорили о науке, о стратегических вопросах, но нам необходимо обратить внимание и на малый бизнес в селе, на фермерство. Так, раньше единый сельхозналог был неограничен, но затем появилась пороговая норма. Мы с Министерством финансов буквально позавчера говорили, но они пока стоят на своём: установили порог для единого сельхозналога в 100 миллионов рублей. Как только ты его превышаешь, ты сразу попадаешь в плательщики НДС.

Для крупного бизнеса зачастую это, может быть, даже хорошо. Но для малого бизнеса – это, конечно, очередной удар. Они будут дробить хозяйства. От них идут постоянно письма с жалобами, но Минфин, как обычно, стоит на своём. Будем пробивать эту стену, тем не менее, весь потенциал для того, чтобы наше сельское хозяйство действительно стало одним из передовых в мире, у нас есть.

Кредиты и контрафакт

Сергей Глазьев,

советник Президента Российской Федерации, академик РАН, вице-президент ВЭО России

То, что за последние годы мы имели в сельском хозяйстве, по общему мнению, некоторый успех, с макроэкономических пропорций объясняется тем, что, во-первых, действовали льготные механизмы по субсидированию процентных ставок, и в раскладе отраслей с точки зрения доступности кредита сельхозпроизводители свою нишу заняли. Вопрос, будут ли эти льготы и дальше, и сохранится ли субсидирование процентных ставок, насколько я понимаю, остаётся открытым.

Также остаётся открытым второй макроэкономический фактор, а именно эмбарго на ввоз продовольствия из Евросоюза. Сколько оно продлится, мы не знаем. То есть, вот эти два фактора, мне кажется, они не могут уже дальше рассматриваться, как модно говорить, драйверами роста в сельском хозяйстве. Нужны внутренние источники кредита. Сельское хозяйство, как мы понимаем, это уже высокотехнологическая сфера, которая по техническому уровню превосходит многие отрасли обрабатывающей промышленности, которая без кредита расширяться не может, тем более с учётом сезонности сельхозпроизводства.

Наверное,  не помешал бы целевой фонд. В этом смысле бразильский пример очень хороший. И, наверное, вместо того, чтобы вкладывать деньги, снова раздавать стабилизационные фонды с вывозом за рубеж бюджетных доходов, лучше было бы вложиться в сельскохозяйственную науку – здесь спора нет.

Нужно также (мне кажется, это очень важный вопрос), снять, в конце концов, фобию по поводу генетической модификации. Мы пропускаем очередную революцию, уже практически проспали, при том, что имели на старте очень неплохие возможности. У нас есть колоссальный уникальный семенной фонд, который позволяет создать свою Монсанто, в принципе, и поддерживать свою собственную биоинженерию.

Ещё я бы хотел обратить внимание на тему, которую мы не рассматривали, но она напрямую касается поднятых вопросов – это то, чем я занимаюсь – контроль качества продукции, особенно импортной. То, что мы импортируем огромное количество опасной, негодной продукции – это явная недоработка и Евразийской экономической комиссии, и нашей системы сертификации. Пока мы не реорганизуем полностью всю систему контроля за качеством продукции во главе с Росаккредитацией и не передадим этот функционал на уровень Евразийской комиссии, я думаю, у нас успехов не будет. Даже если мы наведём порядок в России, то отсутствие таможенной границы с Казахстаном, Киргизией и так далее будет иметь точно такой же негативный результат.

Как нам выйти из стагнации?

Абел Аганбегян,

Заведующий кафедрой экономической теории и политики Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации (РАНХиГС), академик РАН, д.э.н., профессор

Свидетельства стагнации

Российская экономика седьмой год находится в стагнации, которая началась с 2013 года, из которых два года – 2015-й и 2016-й — были годами рецессии. Стагнация продлится, минимум, еще 2–3 года — видимо, она будет десятилетней. Если помните, в Америке стагнация длилась 12 лет, с 1970-го по 1982-й. И только коренные меры президента Рейгана в 82-м году содействовали тому, что она была преодолена. Из 12 главных экономических и социальных показателей, если взять шесть полных лет — 2018 год по отношению к 2012-у, шесть показателей являются отрицательными. К сожалению, большая часть из них — социальные показатели. Стагнация сопровождается снижением уровня жизни. По сравнению с 12-м годом у нас ниже и реальные доходы, и конечное потребление домашних хозяйств, и розничный товарооборот в расчете на душу населения. Шестой год сокращаются реальные доходы, третий год идет резкое сокращение ввода жилья (уже на 11 миллионов квадратных метров в год ниже, чем в 15-м году). Кроме того, в негативной зоне находятся инвестиции в основной капитал, объем строительства, экспорт и импорт (снижение — 20–25% за этот период). Немного растет валовый внутренний продукт: в среднем 0,4% в год за 6 лет, немного быстрее — промышленность (0,6% в год).

В отличие от кризиса, который внутри себя содержит и механизм выхода из него — чем глубже вы упали, тем, по мировой статистике, вы более круто выходите из кризиса (кризис мудрые китайцы обозначают двумя иероглифами — один означает беда, а второй — шанс), стагнация не имеет внутри себя никакого механизма выхода. Стагнация с каждым годом ухудшается, потому что она содержит внутри себя негативные тренды, которые тянут экономику вниз.

Цифры стагнации

6 лет – сокращение реальных доходов

25% — снижение инвестиций в основной капитал

23% — полностью устаревшее оборудование

10 млн кв.м. – сокращение жилищного строительства с 2015 г.

746 млрд долларов – отток капитала за 10 лет

100 000 – сокращение численности населения в 2018 году

400 000 трудоспособного населения умирает в год

11% — снижение расходов на образование с 2008 года

Негативные тренды стагнации

Первое. Отток капитала идет 11-й год подряд. Он начался в 2008 году, и каждый год с тех пор продолжается. В целом за 10 лет и один квартал из России ушло больше, чем пришло — на 746 миллиардов долларов. Это огромная сумма. Второй негативный тренд в рамках стагнации — это прогрессирующее устаревание основных фондов и его активной части, машин и оборудования. Поскольку инвестиции сокращаются, то, естественно, нормы выбытия и нормы обновления резко снижаются в период стагнации. Так, в год у нас выбывает только 0,5% основных фондов, за 5 лет — 2,5%, а оставшиеся 97,5%, из которых значительная часть — почти половина — это оборудование, на 5 лет стареют. Сейчас 23%, по нашей официальной статистике, машин, оборудования и транспортных средств, которые должны были быть вчера выкинуты еще и заменены новыми, работают сверх сроков амортизации. Они требуют средств на обслуживание, ремонт, на замену запчастей, значительную часть времени простаивают, и, естественно, они с каждым годом все сильнее тянут экономику вниз.

Третье совершенно неожиданное обстоятельство, которое тянет нас вниз (это специфика России) — это наш бюджет. Дело в том, что в постоянных ценах за 6 лет реальный бюджет сокращается, и сокращается по следующей причине: когда мы создавали налоговое законодательство, доля нефти и газа в валовом продукте России составляла 15%, а в налоговых поступлениях — 40%, поэтому когда был подъем, и цены на нефть выросли в 8 раз с 1998-го по 2008 год, то бюджет рос намного быстрее валового продукта и тянул его вверх; затем цены на нефть снизились (они же были 115, а сейчас — 65), поэтому, если они формируют 40% налогов, а 40% налогов — это треть консолидированного бюджета, который составляет 37% всего ВВП, то бюджет, сокращаясь, тянет вниз всю экономику.

Конечно, экономику вниз тянет и неблагоприятная демографическая обстановка. За два последних года, как вы знаете, на 300 тысяч сократилась рождаемость. Она была почти 1900 тысяч, а в 2018-м году — 1600 тысяч. На 5 миллионов по сравнению с 2010 годом сократилась численность трудоспособного населения. С 2018 года началось снижение общей численности населения, потому что миграция вдвое сократилась из-за того, что доллар теперь стоит больше в рублях, и мигрантам из других стран, где все оценивается в долларах, невыгодно работать в России и получать эти рубли — их интересует отправка денег своим семьям, а рубль обесценился более чем вдвое. Таким образом, в прошлом году общее сокращение численности населения составило 100 тысяч человек. Особенно плохо, что вот в этот период стагнации по основным показателям падает уровень жизни. Уровень жизни — это не благоденствие, это не просто помощь людям, это не просто цель. Человек — это главная производительная сила. И если вы не вкладываете в человека (а вклад в человека — это и есть рост его благосостояния в конечном счете), то вы просто подрываете свой экономический рост.

Что значит сокращение третий год подряд объемов жилищного строительства? Жилищное строительство имеет колоссальный акселераторный эффект с точки зрения экономического роста. Рост жилищного строительства тянет за собой и строительство всех коммуникаций, и развитие инфраструктуры, и сопутствующих объектов, и колоссальные денежные потоки, в том числе связанные с оборотом жилой недвижимости, и это — 20% валового продукта. Поэтому каждые 5% роста жилищного строительства — это 1% роста валового продукта. И наоборот, сокращение жилищного строительства — это минус валового продукта, а сокращение произошло с 85 миллионов квадратных метров в год в 2015 году до 75 миллионов сейчас.

Провалы в социальной политике

Экономический рост невозможен без сколь-нибудь длительного роста платежеспособного спроса. За год можно что-то сделать, но, в принципе, если мы не будем систематически увеличивать реальные доходы, если мы в ближайшие годы не компенсируем довольно значительное снижение, которое произошло с 2013 года, то никакого преодоления стагнации, возобновления экономического роста не будет. Мы не отдаем себе должным образом отчет в том, не считаем ту экономическую выгоду, тот экономический эффект, который проистекает от сокращения смертности. Ведь даже по Росстату стоимость жизни одного человека, когда он умирает, составляет 4,4 миллиона рублей (это официальные цифры, которые сейчас используются в расчетах в правительстве). Все наши эксперты считают, что, конечно, эти цифры вдвое-втрое занижены, но даже если это 4,4 миллиона, то у нас в год умирает 400 тысяч человек трудоспособного населения. Если бы у нас были условия Западной Европы, у нас бы умирали 130 тысяч, если бы у нас были китайские условия, у нас бы умирали 300 тысяч. Умножьте-ка сотни тысяч дополнительно умерших в трудоспособном возрасте на 4,4 миллиона, и вы получите триллион рублей убытка стране.

У нас с 2008 года идет сокращение расходов на образование по физическому объему в абсолютных цифрах, снижение доли образования в валовом продукте. Это можно посмотреть по статистике национальных счетов — на 11% за эти годы сократились расходы на образование. То есть вложения в человеческий капитал у нас занимают фантастически низкий процент. Сфера экономики знаний — это главная составляющая человеческого капитала. Сюда входят НИОКР, образование, информационно-коммуникационные технологии, биотехнологии, здравоохранение. У нас доля финансирования этих отраслей, доля в валовом продукте составляет 14%, в Европе — 30%, в Америке — 40% ВВП.

Второй после человеческого капитала или экономики знаний драйвер нашего роста — это инвестиции в основной капитал. Мы же все-таки индустриальная страна, но у нас отсталая технологическая, материально-техническая база народного хозяйства, прежде всего действующего производства. У нас доля высокотехнологических отраслей в хозяйстве — вдвое ниже, чем в развитых странах, и доля инвестиций в ВВП, по официальной статистике, составляет 17%. А если считать не инвестиции, а так называемые накопления в основной капитал по системе национальных счетов, то получается 20,5% — это ниже, чем в среднем в развитых странах. Давайте сравним. В развитых странах — 21% — инвестиции и 30–40% — доля сферы экономики знаний в валовом продукте. И ежегодный рост ВВП составляет 1,5–2%. А страна, у которой 17 и 14%, а не 21% и 30–40%, должна стагнировать. Мы стагнируем закономерно, и надо только удивляться, почему мы временами растем. Если начать разбираться, за счет чего мы растем и в какие периоды, то будет видно, что этот рост в основном связан с повышением цен на нефть. Мы вышли из стагнации только потому, что на 25% повысилась цена на нефть и на 25% вырос экспорт в 2017 г. Если экспорт вырос на 25%, то, конечно, ВВП увеличится на 1,5–2%. То есть это не были внутренние факторы экономического роста за счет технологического прогресса, за счет производительности, за счет прогрессивного изменения структуры — ничего этого близко не было, поэтому у нас такое серьезное положение.

Основы стагнации

Россия Развитые страны
 

Экономика знаний

  

14% ВВП

  

30-40% ВВП
Доля инвестиций 17% ВВП 21%
Рост ВВП 1,5% в год 3,7%

 

Выйти из стагнации невозможно, ничего не делая. Само собой это, к сожалению, не получится, и полумеры здесь не помогут. Я напомню меры Рейгана, исключительные по своей значимости. Он серьезно снизил подоходные налоги со всего населения США. А подоходный налог — это больше половины всех налогов США. Он еще сильнее снизил сборы по налогу на капитал с тем, чтобы высвобожденные деньги у населения люди бы вложили в ценные бумаги, в инвестиции, в фонды. Второе: он вдвое сократил срок амортизации и дал возможность проводить ускоренную амортизацию, стимулировал ее, заставил предприятия и организации выкинуть фактически готовое оборудование, которое могло еще 20 лет работать. И там вынуждены были покупать новое оборудование, а в производство нового оборудования пришли инвестиции. Америка сделала рывок в инновационном развитии (она же тогда очень сильно отставала от Японии), и 25 лет развивалась без кризисов фактически, до 2007-го года. Никогда в ее истории ничего подобного не было.

Нужны коренные меры, в том числе и в первую очередь — в области благосостояния, потому что от человеческого капитала в решающей мере зависит подъем экономики. Конечно, дело не только в благосостоянии. Нужен комплексный, серьезный план, который был бы связан с переходом к форсированным инвестициям и к форсированным вложениям в человеческий капитал. Если мы будем повышать инвестиции ежегодно на 10% и вложения в человеческий капитал на 10%, мы сможем на третий-четвертый год такой интенсивной работы возродить экономический рост, сначала до 3% (как только наши инвестиции повысятся до 22–23% в ВВП, а доля сферы экономики знаний — до 20%). А дальше рост достигнет 5%, когда мы дойдем до 25–27%, что предусмотрено, как вы знаете, Указом Президента от 7 мая 2018 года — к 2024 году достичь этих показателей. Тогда нас ждут очень большие, коренные перемены, и только они могут дать экономический рост.

Откуда взять дополнительные средства?

Денег нужно не так много. 2 триллиона инвестиций, чтобы на 10% в год их повышать, и 1,5 триллиона — на человеческий капитал в год.

Сейчас 92% всех инвестиций и 100% всех вложений в человеческий капитал — безвозвратные, хотя в значительной мере это средства, которые должны окупаться. И поэтому нужно это делать через инвестиционный кредит, включая и кредит на образование. Это первое.

Надо заинтересовать бизнес правильно направить эти деньги. Ясно, куда — на технологическое обновление действующего производства, чтобы за 10–15 лет перевести хозяйство на новую технологическую базу; на резкий рост мощностей в высокотехнологических отраслях, прежде всего в электронике, фармацевтике, автостроении и так далее; на создание современной транспортно-логистической инфраструктуры; на жилищное строительство. То есть на сферы, которые дадут толчок.

Нужны такие стимулы, которые заинтересовали бы людей вкладывать эти деньги. Вы можете иметь деньги, но, если вы будете 12% брать за них, никто не будет заинтересован в таких инвестициях. Инвестиционный кредит должен стоить максимум 5%, если вы хотите заинтересовать предприятия в обновлении действующего производства с окупаемостью 5–7 лет; 4% — на ввод новых мощностей, с окупаемостью 10–12 лет; 3% — если вы хотите, как в Китае, использовать инвестиционный кредит на создание скоростных железных дорог, автомобильных трасс и так далее.

Необходимо налоговое стимулирование. Если вы хотите, чтобы люди обновляли оборудование, переводили производство на новые технологии, дайте им налоговую паузу на этот сложный период. Человек остается без оборудования, которое он демонтирует, чтобы заменить новым, он должен в это время платить зарплату, а у него еще налог берут — конечно, предприятие не заинтересовано в том, чтобы делать инвестиции. Освободите часть прибыли от налога — ту часть, из которой предприятие черпает средства на инвестиции или обучение людей, как в большинстве других стран.

Нужно снижение ключевой ставки Центрального банка хотя бы до 4–5%. Для этого необходимо иметь 3–4-летний план снижения этой ставки — для этого надо серьезные меры принимать.

Нужны и мощные структурные реформы, чтобы снимать препятствия, которые стоят на пути социально-экономического роста. Следовало бы провести реформу собственности, провозгласив частную собственность неприкосновенной и направив деятельность всех госорганов на ее развитие, укрепление и защиту. Одновременно нужно покончить с госмонополизацией, реорганизовав по примеру энергетики Газпром, Роснефть, РЖД и другие естественные монополии, всемерно развив конкуренцию.

В крупной реформе нуждается вся финансовая система — и бюджет, который должен стать бюджетом развития с целевыми показателями, и банковская система, которую надо приумножить и повернуть к решению проблем социально-экономического роста, к мобилизации и эффективного использования ресурсов на инвестиции в основной капитал и вложения в человеческий капитал. Предстоит создать систему внебанковских фондов «длинных» денег — пенсионных, страховых, паевых, ипотечных и других, реформировать фондовую биржу как элемент рынка капитала.

Нуждаются в реформах с рыночных позиций пенсионное обеспечение, финансирование здравоохранения и образования, система ЖКХ, целесообразно провести налоговую реформу и др. Как только мы начнем экономический рост, нужно начать вкладывать деньги в рост минимальной зарплаты. Она должна быть минимум 25 тысяч, если мы хотим сравняться хотя бы с Турцией, которая отнюдь не выше нас по уровню экономического и социального развития. Пенсии должны быть минимум 25, а не 12 тысяч, они должны быть совершенно иначе устроены. Так, нужно предоставить возможность досрочного выхода на пенсию, когда не очень здоровые люди могли бы выходить в 55 лет — женщины, в 60 — мужчины, но со сниженной выплатой, как во всех странах. В Германии, в среднем, люди выходят на пенсию на 2 года раньше срока. Эта возможность предусмотрена во всех странах — на 5 лет раньше выходить на пенсию. Мы же такую возможность людям не дали. А у нас больше половины людей старше 55 лет, по статистике, болеют.

Нам нужно немедленно прекратить это безобразие — падение реальных доходов, падение объема жилищного строительства, и к этому есть прекрасный, легкий путь. Мы — единственная страна, которая в период стагнации имеет колоссальный профицит — 2,5 триллиона. У нас 20 миллионов бедных и мы имеем 2,5 триллиона профицита вместо того, чтобы иметь 3 триллиона дефицита. Это был бы безопасный дефицит. Если мы хотим выйти из стагнации, надо перейти к дефицитному бюджету, на котором живет вся Америка, вся Европа и так далее.

Коротко – о нацпроектах

Альфа-банк опубликовал, казалось бы, сенсационное сообщение, что, если посчитать все нацпроекты с точки зрения влияния на экономический рост, ускорение составит 0,2% в год. Надо сказать, что у Института народнохозяйственного прогнозирования получились цифры лучше — 0,6% в год. Важно, чтобы все поняли, что нацпроект — это очень маленькие деньги. Сумма всех нацпроектов — немногим более 4 триллиона в год. За 4 триллиона в год вы экономику не поднимите. У нас 104 триллиона — ВВП 2018 года, поэтому 4 триллиона — это очень мало, это значит, что мы не берем 18 триллионов из накоплений в основные фонды, они — вне национальных проектов. Как так можно?

Если мы хотим сделать серьезный шаг, нужны серьезные деньги, нужно возвращаться к планированию, планированию не формальному и централизованному — централизация может быть внутри государственного сектора. В остальном же планирование должно быть индикативным, но нужно составлять инвестиционную программу, общий финансовый план.

Бюджет нужно составлять с целевыми показателями, а не просто так: тратим на здравоохранение 3 триллиона, а что за это имеем, не ясно. Нам нужны такие коренные изменения, которые реально будут соответствовать достижению результатов, предусмотренных Указом Президента РФ от 7 мая 2018 г.

Мы вошли в длительный стагнационный период

Алексей Ведев,

Директор Центра структурных исследований РАНХиГС

То, что мы въехали в стагнацию, это точно. Судя по оперативным данным, итоги второго квартала, со снятой сезонностью, будут хуже первого. По классическому определению, если сокращение  экономики происходит два квартала подряд, это рецессия.

При этом внешние условия неплохие. Влияние санкций, на мой взгляд, незначительно. Доля нерезидентов на рынке внутреннего долга побила все рекорды — около 31%. Напомню, что в 1998 году, в год дефолта, доля нерезидентов была на уровне 28%. Цены на нефть держатся в коридоре 65-70 долларов за баррель. В принципе все неплохо. И  на этом фоне очень странно, почему еще осенью 2018-го года, ожидая примерно такие же условия, Минэкономразвития  назвал этот год адаптационным и в принципе прогнозировал его плохим. Надо «отдать должное» МЭР: плохой прогноз оказался достаточно точным.

Некую отправную точку для  разворота тот же МЭР видит в реализации нацпроектов. Для меня  они представляются большим риском, риском идеологическим, я бы сказал. Прежде всего, нацпроекты не представляют собой ничего нового – это наследники госпрограмм, которые несколько переформатировали. Когда эти программы запускали пять лет назад, то отдавали отчет в том, что это не самый удачный проект, но лучшего с точки зрения бюджетных расходов ничего не виделось в то время. Так что сейчас ничего не изменилось.

А идеологические риски я вижу в следующем. На нацпроекты собираются тратить колоссальную сумму – 25,4 трлн руб. Это примерно по 4 трлн  год, что, в принципе, не много. Но надо помнить, что при этом подразумеваются  частные инвестиции примерно  на 22 трлн в год. И, я так понимаю, основная надежда возлагается на то, что эти четыре триллиона  будут обладать столь сильным мультиплицирующим эффектом, что будут содействовать активации частных инвестиций. А вот это представляется пока сомнительным.

По статистике, частных предприятий  у нас больше закрывается, чем появляется. Но вопрос даже в другом. В том, что у бизнеса достаточно плохие ожидания, неуверенность. Чему, конечно, способствует и эта игра с обменным курсом, на мой взгляд, вопиющая.  Это не просто искусственное сдерживание укрепления рубля, а  целенаправленная его девальвация.  Вышел платежный баланс 2018 года, из которого видно, что  из-за санкций – а как вы помните,  апрельскую и августовскую девальвацию того года денежные власти оправдывали именно санкциями и усилением оттока капитала — утекло 7 миллиардов долларов. При этом Минфин купил за год более 69 миллиардов — практически в 10 раз больше. То есть, на самом деле у нас основной источник девальвации  — это никакие не внешние условия, а жесткое бюджетное правило. И за счет  него сильно разгоняется ослабление  рубля. Если сейчас все ожидают, что осенью рубль будет, может, 75, может, 80, а то и все 90 за доллар, конечно, инвестиционная активность будет крайне низкой.

А у нас треть импорта  — это инвестиционный импорт, — который очень чувствителен к обменному курсу.  И в инвестициях основной провал — это как раз машины и оборудование. Инвестиционный импорт очень подвержен влиянию обменного курса и слабо подвержен импортозамещению. Практически не замещаем.

К тому же, финансирование нацпроектов уже начало происходить по накатанному порочному принципу: за полгода  осуществлено менее 30% запланированных расходов. Не исключаю, что все эти не поступившие во время триллионы обрушатся на экономику в декабре: у нас исполнение бюджета всегда было неравномерным. Но хуже то, что государство концептуально вновь обозначает: оно —  главный распределитель. И как при таком месседже ориентироваться частному капиталу, на который рассчитывают?

Похоже, мы вошли в длительный стагнационный период. Средние темпы роста за последние годы  — меньше 1%, где-то в среднем 0,7% —  свидетельствуют о  продолжительности этого цикла. При этом, повторю, все время увеличивается доля государства – в банковском секторе уже свыше 70% ,- и крупные госкомпании совершенно неэффективны. Их, конечно, надо приватизировать,  что предлагалось еще в 2015-2016 годах. Надо двигаться в другую сторону: в сторону большей эффективности и, как это ни банально звучит, в сторону предпринимательской инициативы.

Плюс беспрецедентное падение реальных доходов населения, которого в новейшей России до сих пор не наблюдалось. Конечно, мы побороли инфляцию, но при таком низком потребительском спросе инфляция – вообще не проблема, не стоит ее фетишизировать.

Естественно, силами беднеющего населения ничего хорошего в экономике сделать нельзя. Конечно, потребительский спрос должен быть. Но когда мы говорим об уровне доходов населении, о росте зарплат, мы должны помнить, что все-таки рост производительности труда должен его обгонять. У нас  же получается все наоборот: зарплаты немного растут, а с производительностью труда совсем плохо. Потому что зарплаты растут как раз в неэффективных госкомпаниях, которые сидят на бюджетных средствах. Такой замкнутый порочный круг. И при этом слабеющий, не очень хорошего качества потребительский спрос оказался единственным фактором, который в первом квартале обеспечил небольшой прирост экономики

В 2015-2016 годах прописывалась инвестиционная модель роста, о  чем сейчас забыли. Посмотрите на сальдированный финансовый результат: прибыль предприятий достаточно высока,  они располагают деньгами, ставки по кредитам также подъемные. Казалось бы, самое время для инвестиций.  Но их нет. И вопрос, конечно, в мотивации и в частной инициативе, которой нет.

Фактически рост инвестиций в экономике сейчас  происходит только со стороны  госзаказа, в основном оборонного характера. Это лучше, чем если бы его совсем не было. Но в принципе это тревожный сигнал о том, что частные инвестиции – а это все-таки 70% всех инвестиций в экономике – стагнируют.  При ориентации только на госбюджет, на госзаказ, при отсутствии предпринимательской инициативы, конечно, экономика будет стагнировать.

Быть в топ-5 можно лишь с другой экономической структурой

Никита Масленников,

Ведущий эксперт Центра политических технологий

На российскую макродинамику сильно влияет состояние глобального хозяйства. Никто не отменял мировой экономический цикл. Можно надеяться на то, что действия регуляторов —  центральных банков и минфинов —  позволят еще оттянуть наступление новой рецессии, но насколько? Это большой вопрос, потому что резервов, ресурсов для упреждающей антициклической политики уже почти не осталось.

И есть еще другой процесс, гораздо более существенный и системный. Дело в том, что мировая экономика в целом меняет свою структуру. И мы сейчас видим признаки того, что вагончик тронулся, что старая система международного разделения труда, организации международной торговли, прямых инвестиций, трансфера технологий и т.п. – она уже себя изжила. Мы видим резкое усиление позиций азиатско-тихоокеанского региона – он становится новым центром силы для мирового хозяйства. А там не только «азиатские тигры» и «драконы» во главе с Китаем и Индией, там Япония, там Австралия, США, наконец. Экономический мир должен переходить к движению в новой колее. Но ширина ее не известна, и будет ли она общей для всех? Отсюда и нарастание торговых и прочих дисбалансов, сопровождаемых тарифно-таможенными «войнами» и проч.

Плюс надвигается новая индустриальная революция. Появляются всевозможные блокчейны, криптовалюты, 3D-печать, искусственный интеллект, экосистемы и многое другое – по сути некий новый комплекс фундаментальных условий экономической жизни. Его глубокое укоренение – реальная перспектива ближайших 10-15 лет. При этом индустриальная революция отнюдь не сводится только к новым технологиям. Много важнее изменения самих смыслов традиционных видов экономической деятельности. Мы видим, что сейчас происходит в финансовом секторе, как под напором финтеха он в буквальном смысле перезагружается. Перезапуск переживают и нефинансовые бизнесы. Мир меняется.

Все  в нем идет быстрее, даже не в количественном, а в качественном смысле. И пока на этом фоне мы выглядим не слишком выразительно. Наша сегодняшняя доля в мировом хозяйстве по паритету покупательной способности на уровне где-то 2,7-2,8%. По текущим валютным курсам (оценка МВФ на 01.12.2018) – с 1,98% глобального ВВП на 11-ом месте.

Если мы хотим войти в первую пятерку мировых экономик, наша модель развития должна стать другой. Потому что разница между нами и Германией – это ни много ни мало полтриллиона долларов. Можем ли мы наращивать ВВП с темпом 3% плюс, чтобы догнать Германию? Но ведь и она не будет стоять на месте. Кроме того, нам в затылок уже дышит Индонезия. Многие страны из развивающегося мира могут вполне нас оттеснить, потому что мы никак не растем – 0,5% в первом квартале 2019 года и 0,7% в январе-июне, — а они показывают по 5-7% в год.

И поэтому возникает большой  вызов. Быть в топ-5 можно лишь с другой экономической структурой. Восстановительный рост после кризиса 2015-2016 годов в 2018-м уже завершился, несмотря на рекордный в том году показатель 2,3%. По прогнозу МЭР, темпы роста экономики до 2024 года должны более чем удвоиться – с 1,3% в текущем году разогнаться к 2022-2024 годам до скорости 3,2-3,3%. Однако экспертные расчеты официального оптимизма не разделяют. В частности, Центр развития НИУ ВШЭ 2020-2023 годы видит лишь в диапазоне роста 1,7-1,9%, при этом планка в 2,2%, по оценкам, может быть взята только в 2025-м. А по расчетам ЦМАКП, учитывающим и влияние возможной новой мировой рецессии, темп роста российской экономики затормозит до 0,2-0,5% в 2021 году и до 0,5-0,9% в 2022-ом.

Совершенно однозначно, что мы с ответом на текущий исторический вызов явно запаздываем, хотя примерно понимаем, какая должна быть логика перехода к новой модели.

По «классике» государственная регулятивная практика состоит из трех блоков – монетарного, налогово-бюджетного и структурного. Общемировой тренд – существенное усиление роли последнего, когда через структурные реформы устанавливаются новые долгоустойчивые правила экономической «игры» для всех участников.

У нас более-менее отработана монетарная политика. И, кстати, наш ЦБ с начатым переходом к нейтральной ключевой ставке в интервале 6-7% как раз в русле намерений и действий коллег по «мировому цеху». В определенном смысле мы лидеры: скажем, по проникновению финансовых технологий входим в топ-3 в мире. Это не единственная сфера, где мы можем похвастаться, что не хуже других. В лучшую сторону отличаемся бюджетным профицитом, но в этом году налогово-госрасходная составляющая сыграла откровенно проциклическую роль и ускорила торможение.  С повышением НДС мы потеряли два квартала с точки зрения разгона инвестиций,  а полгода в современных экономических условиях – это  очень большой срок. К тому же и догоняющий рост госрасходов в рамках нацпроектов может усилить инфляционное давление и добавить забот денежным властям.

А структурные реформы мы так и не начали. Эти меры еще с 2015 года постоянно описывались в целевых сценариях, и, тем не менее, каждый год мы отдаляемся от их реализации. И понятно уже, что отстали. При этом сложившиеся структурные ограничения  фатально сказываются на качестве экономики. Вклад инвестиций в прирост ВВП в прошлом году снизился почти вдвое – с 1,1 п.п. до 0,6 п.п.; вклад потребления населения – почти на треть – с 1,7 п.п. до 1,2 п.п.

Потенциальный выпуск снижается под напором целого ряда факторов. Прежде всего, у нас демография отвратительная. В этом году мы уже потеряли 149 тысяч человек. Снижается производительность труда, которую мы толком-то и не имели. То, что поддается статистическому учету, показывает, что по этому показателю мы отстаем в три-четыре раза от развитых экономик. Это, конечно, следствие качества производственных мощностей.  Но не только. Вклад некоторых компонентов в совокупную факторную производительность практически нулевой. По человеческому капиталу, например. А это навыки, это компетенции, это качество рабочей силы, это, в конце концов, желание работать. На котором сказывается и обеспеченность зарплатами.  С 2013 года у нас падение реальных располагаемых доходов: даже рассчитанное  по новой методике, оно составляет 8,3%. Людям, извините, стрёмно напрягаться лишний раз в рамках формальной занятости.

Снижение качества экономического роста иллюстрирует еще целый ряд макронюансов. Везде в мире 60% ВВП создают малые и средние предприятия. У нас более-менее реальная цифра — это 21%. С  2014 года  показатель каждый год прирастал на 0,6-0,7%,  иногда даже на 0,9%. В 2018-м как отрезали – водораздел,  всего 0,3%.  То есть, темпы вклада малого и среднего бизнеса в ВВП сократились в 2-2,5 раза.

Доля высокотехнологических секторов в ВВП в 2018-м сократилась – не намного, на 0,3%, но она не выросла. Высокотехнологичный экспорт снизился за год на 17,6%. Притом, что у нас в этой сфере есть достижения. Выручка наших внутренних IT-шников составила более 16  миллиардов долларов.  Из них около 10 миллиардов – это экспорт. То есть, российские софты пользуются спросом там, а здесь они не внедряются.

Рост нашей экономики спотыкается о качество институтов, о «барьер комфортности» деловой среды. По соответствующим показателям рейтинга DoingBusinessмы в лучшем случае где-нибудь в конце мировой первой сотни. Причем прогресса в этой сфере особого нет. Если раньше погоду определяла эпидемия рейдерский захватов, то теперь распространяется пандемия уголовных преследования в связи с обычными арбитражными разбирательствами. При этом процесс начал набирать силу после того, как объявили амнистию капиталов.

А это и есть пресловутый инвестиционный климат, который является сегодня главным ограничением. Стимулирующий инвестиционный климат  — это когда я хочу работать, когда понимаю, что могу получить свою маржу. А когда  невозможно оценить перспективы и еще потребительский спрос стагнирует — ради чего вкладывать? Реальные мотивации к повышению активности частного капитала трудно различимы на фоне возведенных по этому поводу монументальных вербальных конструкций. Недавно вот мы услышали крик души главы ЦБ Эльвиры Набиуллиной, указавшей, что монетарными мерами – снижением ключевой ставки или другим инструментарием денежной политики – структурных проблем не решить.

Для этого требуется, прежде всего, установление понятных правил и принципов функционирования деловой среды. Понятно, что декларация о пресловутой «регуляторной гильотине»  появилась не от хорошей жизни.  Но ее «очищающий нож» все никак не опустится: с виртуальной «плахи» норовят убрать целые пласты ведомственного нормотворчества. А предпринимателям так и не понятны перспективы распространения неналоговых платежей, условий доступа к сетям, тарифов инфраструктурных монополий. Да и с запуском модели индивидуального пенсионного капитала сколько лет не могут решить! А это как раз структурная реформа. Без пенсионных накоплений коэффициент замещения через десять лет снизится чуть не до 20% с нынешних 30%. Можно ли выживать на такие деньги? Запуская проект, предприниматель должен учитывать динамику издержек на ФОТ и соцстрах, представлять уровень социальной напряженности через 5-6 лет. Он должен понимать, какие налоговые льготы получит в случае софинансирования пенсионных накоплений своих работников – ведь, по сути, это инвестиции в человеческий капитал. Но – молчание было им ответом…

Нацпроекты, это, конечно, хорошо. Но чтобы они заработали, в их исполнение должен быть вовлечен бизнес. Все вроде верно: проектный подход – это как раз по-бизнесовому, это должно быть понятно предпринимателям.  Но тогда как им объяснить, почему на начало второго полугодия уровень кассового исполнения нацпроектов составлял всего 32,4%.  Кроме того, совместное нацпроектирование – это регулярные коммуникации, постоянный диалог сторон, совместный контроль за исполнением.  По-другому никак не сработает. По факту же, до сих пор не могут принять закон о соглашениях по защите и поощрению капвложений, который в нынешней редакции, кстати, тоже не свободен от рисков расширения сферы «ручного управления».  А это отнюдь не общестимулирующий инвестиционный климат: вроде все в конкуренции равны, но кто-то будет еще равнее.

Сколько еще мы можем проехать на инерции, без структурных реформ? Сроку у нас – до начала следующей мировой рецессии, которую, по прогнозам, стоит ждать или уже в конце 2020-го или в первой половине 2021-го.  Если продолжим движение по накатанной, провалимся сильнее, чем остальной мир. Поэтому для нас вызов с темпами роста экономики связан еще и с глобальным контекстом.

Как вариант, мы можем в очередной раз предъявить рост, сходный с тем, что был в 2018-м. Но тогда рекорд был достигнут в результате накачки анаболическими стероидами: строительство Крымского моста, досрочное введение СПГ Ямал, значительный объем гособоронзаказа (часть затрат на вооружение оценивается как инвестиции). Можем, конечно, что-нибудь подобное выдать, начав, например, нормально финансировать нацпроекты. Но такого рода стимулирование в отрыве от перезапуска деловой среды –не органический, не естественный рост. А это значит, что мы из кризиса будем выходить с еще большим напряжением. И снова вернемся в 2019 год и будем думать, какие же еще структурные реформы записать в очередной целевой сценарий.

С начала года экономика растет темпом ниже даже довольно скромных официальных ожиданий. Корректировка экспертных прогнозов пока на «медвежьей» траектории – в среднем около 1%. Тем важнее усилия второго полугодия, обеспечивающие эффект-2020, когда возвращение в интервал 1,5-2,0% вполне возможно. Для этого требуется продолжение плавного смягчения денежно-кредитных условий при тщательном учете проинфляционного давления бюджетных эмиссий, включение госрасходных и нацпроектных стимулов и, конечно же, реанимация структурной повестки, обеспечивающей комфортные перемены в нынешнем резко-континентальном инвестклимате.

Стагнация на пороге роста?

Во втором квартале 2019 г. в российской экономике доминирующей тенденцией стала стагнация. Существенно замедлилась динамика всех основных компонентов экономического роста, хотя причины такого замедления были разные. Остановился рост потребления населения (из-за стабилизации реальных доходов и ограниченности возможности перераспределения ресурсов из сбережений в потребление), экспорта (отчасти, но только отчасти, из-за загрязнения нефти в трубопроводе «Дружба»), инвестиций в основной капитал. Против роста последних работает целый комплекс факторов, важнейшим из которых стало влияние монетарной политики. Высокие ставки Банка России не просто демотивируют компании от рискованного инвестирования, но и наблюдается активный переток средств компаний с расчетных счетов (с минимальным процентом) на депозиты. Таким образом, даже те деньги, которые есть в частном секторе, перестают «работать на рост». Одновременно, бюджетный профицит на фоне повысившегося в начале года налога на добавленную стоимость, привел к «вымыванию» денег из экономического оборота на счета бюджета (в размере 2.31 трлн. руб. на 1 июля, что сопоставимо с частными инвестициями за первый квартал 2019 г.). В то же время, есть признаки того, что экономика находится буквально «на пороге роста»: это и повышение потребительской активности в крупных городах (увеличение «среднего чека» по данным ИХ «Ромир»), и стабилизация инвестиционной активности в целом ряде производств, не связанных ранее с (завершившимися) «мегастройками». Поэтому, вероятно, даже не очень сильного импульса к росту (снижения ключевой ставки Банка России, активизации бюджетных расходов по нацпроектам и т.п.), будет достаточно, чтобы «перезапустить» рост.

Из доклада «Тринадцать тезисов об экономике: июль 2019» Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования

Рецессия уже в этом году

Эксперты Института экономики роста им. Столыпина, который возглавляет уполномоченный при Президенте РФ по правам предпринимателей Борис Титов. В исследовании Института приводятся данные Росстата, прогноз которого роста экономики за год по итогам первого квартала 2019 года составил 0,5%. По мнению экспертов, рост этот – исключительно за счет некоторой положительной динамики крупных предприятий и госсектора, в остальном же анализ реестра МСП говорит о снижении экономической активности.

В первом полугодии число работников на таких предприятиях сократилось на 1,6%, количество самих предприятий – на 7-8%. Экономисты института считают, что спад начался в августе 2018 года.

«Учитывая текущую экономическую политику (жесткая налоговая политика и жесткая денежно-кредитная политика) и слабый эффект национальных проектов, техническая рецессия в экономике может быть зафиксирована уже в 2019 году.

Ранее Минэкономразвития прогнозировал техническую рецессию в 2021 году. (Техническая рецессия – это негативный рост ВВП в течение двух кварталов подряд. Национальное бюро экономических исследований, главная аналитическая служба США, считает, что подобное событие не обязательно должно характеризоваться как рецессия).

75 лет Бреттон-Вудсу. Сохранится ли власть действующих глобальных институтов?

Три полюса силы

75 лет назад 1 июля 1944 года  в местечке Бреттон-Вудс (Нью-Гемпшир, США) началась Валютно-финансовая конференция Объединенных Наций. На ней присутствовали 730 делегатов из 44 государств. В захолустном отеле они провели 21 день. Участники конференции, решали на исходе Второй мировой войны, как будет работать финансовая система после победы над гитлеровской Германией. По итогам конференции страны приняли ряд решений, которые легли в основу сегодняшнего финансового миропорядка. В частности, было решено создать Всемирный банк и Международный валютный фонд, а также ориентироваться во взаиморасчетах на доллар, который был на тот момент обеспечен золотом.

Делегацию Великобритании возглавлял британский экономист, лорд Джон Мейнард Кейнс, делегацию США — начальник отдела валютных исследований Министерства финансов США Гарри Декстер Уайт, а СССР представлял  заместитель министра внешней торговли Михаил Степанов. Мы указали только трех участников конференции, представителей стран-победителей, потому, что именно на этом поле ожидалось столкновение интересов. США хотели отжать фунт стерлингов из международных расчетов и ожидали сопротивление Британии, а к какому лагерю примкнет Советский Союз, было не известно.

СССР и США – братья по валюте

Как это ни удивительно, на конференции СССР активно поддержал привязку взаиморасчетов к доллару и прочие инициативы. Как следует из относительно новой порции рассекреченных архивов США, которые были опубликованы в книге историка Бенна Стейла «Битва при Бреттон-Вудсе: Джон Мейнард Кейнс, Гарри Декстер Уайт и формирование нового мирового порядка», глава американской делегации — замминистра финансов США и идеолог этой системы Декстер Уайт — работал на СССР, по разным данным, с начала-конца 30-х годов прошлого века. Уайт был активным сторонником социалистических идей и мечтал сделать СССР вечным союзником США. По его задумке, новая система должна была сблизить США и Советы, оставив на обочине истории Британскую империю.

Стейл в своей книге уверяет, что Уайт задумал этот международный форум еще в 1936 году. Его мечта была сделать доллар универсальной валютой, вытеснив конкурента – фунт стерлингов. Британцы на вариант США не очень-то соглашались и, по словам, американского историка, Уайт путем хитрости и убеждений все-таки заставил их подписать в 1944 году этот документ, который был на 95% американской версией. Пописал учредительные документы и СССР. Но в декабре 1945 г. Советский союз отказался ратифицировать ранее подписанные им Бреттон-Вудские соглашения в части создания МВФ и МБРР, а с 1947 г. активно выступил против «плана Маршалла» (восстановления экономики и финансов Европы). Дело тут в резком повороте в международной политике, который произошел уже при Гарри Трумэне (он стал президентом в 1945 году). Британия вновь стала ближайшим союзником, а СССР — непримиримым оппонентом.

Принципы Бреттон-Вудса

Принципы функционирования Бреттон-Вудской валютной системы и сводились к таким основным положениям:

В новой системе сохранилась роль золота как общего эквивалента, платежного средства и расчетной единицы в международном обороте. Однако фактически это положение валютного соглашения не выполнялось. Среди валют стран, которые входили в МВФ, лишь доллар США сохранял внешнюю конвертируемость (для центральных банков других государств) в золото. В этом было его коренное отличие от всех других валют, которые такой конвертируемости не имели. Благодаря тому, что паритеты почти всех валют были зафиксированы в МВФ в долларах США, их связь с монетарным товаром осуществлялся через систему «золото — доллар — национальные валюты». В этом объединении доллар выступал как знак золота и разновидность мировых денег.

Одним из требований Бреттон-Вудской валютной системы было соблюдение принципа фиксированных валютных курсов, которое имело существенное значение для развития внешней торговли. Официальные курсы валют устанавливались через определение их золотого содержимого (масштаба цен) и соответственно этому твердо фиксировались относительно доллара. Они не могли отвергаться более чем на 1% в обе стороны без соответствующего согласия МВФ.

Доллар, функционируя в режиме золотого стандарта, приравнивался на основе фиксации рыночной цены на золото: содержимое доллара = 0,888 г золота; цена одной унции (31,1 г) золота — 35 долларов.

Важной нормой Бреттон-Вудской системы был запрет свободной (частной) купли-продажи золота. Эти операции могли осуществляться лишь на уровне центральных банков на основе фиксированной цены — 35 долл. за одну унцию. Эта норма была направлена на обеспечение соответствующей стабилизации валютной системы.

Смена системы

Бреттон-Вудская система до 1970 годов была весьма работоспособной. С другой стороны, она де факто постепенно подготовила будущее господство необеспеченного доллара. Когда в 1971 году из-за резкого роста инфляции Ричард Никсон объявил о прекращении обмена долларов на золото для иностранных правительств, Бреттон-Вудская система в своей первоначальной задумке прекратила существование, хотя по инерции еще официально действовала до конца 70-х.

По итогам Ямайской конференции 1976 года доллар остался основной единицей мировых взаиморасчетов. Но взамен «золотому стандарту» была предложена система, где курсы валют устанавливаются рынком. Кроме того, была предложена система СПЗ (специальных прав заимствования), с которой работают МВФ и Всемирный банк. Она рассчитывается на основе курсов мировых валют — доллара США, евро, фунта, японской йены, швейцарского франка и, с недавних пор, китайского юаня. При этом удельный вес доллара в этой корзине по-прежнему самый большой. Доллар США в корзине специальных заимствований занимает 41,73%, евро — 30,93%, китайский юань — 10,92%.

Главным практическим значением новой системы стал переход от фиксированных валютных курсов, в основе которых лежало золотое содержание валют, к плавающим валютным курсам. Рынок золота из основного денежного рынка превратился в разновидность товарного рынка.

Институты Бреттон-Вудса

Такие учреждения Бреттон-Вудской системы, как Международный валютный фонд и МБРР, сохранили и в новой системе свое значение. МВФ кредитовал и кредитует страны в случае проблем с платежными балансами. Задача фонда – предотвратить валютные кризисы, ситуацию, когда страна становится неплатежеспособной, избавить от резких изменений валютных курсов. Примерами наиболее эффективной работы МВФ стало кредитование Южной Кореи, после которого она вышла в лидеры по экономическому росту. Позитивны результаты работы в Турции, Мексике. Неудачами можно считать работу фонда в Аргентине, Греции. Большие претензии к работе фонда есть и у экономистов из стран бывшей Югославии, которые упрекают фонд в политике последовательной деиндустриализации региона. Такие же претензии высказывают и многие другие страны Восточной Европы, входившие когда-то в состав республик СССР или его сателлитов.

России тоже были предоставлены огромные кредиты МВФ. МБРР предоставляет кредиты на финансирование крупных проектов, либо структурных реформ целых отраслей, как правило, под гарантии правительства. Россия получала займы для реструктуризации угольной промышленности, реформы лесной отрасли, судебной системы. Но они не помогли предотвратить девальвацию и кризис 1998.  В конце 1990-х — начале 2000-х годов стало очевидно, что РФ больше не требуются заемные средства, последние обязательства перед институтами были погашены в 2005 году.

Очевидно, что по истечении 75 лет мировой финансовый миропорядок устарел и требует альтернативы, хотя и продержится еще какое-то время. Рынок сейчас активно ищет новые формы миропорядка. Это больше не мир Америки, но при этом еще не чей-либо еще. Ростками новой альтернативы очевидно  можно назвать создание банков БРИКС и Азиатского банка развития. Хотя и роль институтов Бреттон-Вудской системы в современном мире далеко не исчерпана.

Вызовы, на которые предстоит отвечать (по мнению МВФ)

• Сдвиг в структуре глобальной экономики и политической силы. В 2000 году развитые экономики создавали 57% валового мирового продукта по паритету покупательной способности, к 2024, по прогнозам МВФ, эта доля снизится до 37%. Китай же вырастет до 21% с 7, а остальные азиатские страны дадут 39%, тогда как США и ЕС – 14% и 15%.

• Рост соперничества великих держав – ухудшение отношений между западными странами и Китаем. США назвали Китай стратегическим конкурентом, а ЕС – экономическим конкурентом в достижение технологического лидерства. Сотрудничество больше не будет простым.

• Разворот к популистской политике в ряде развитых стран. Одной из главных черт популизма является подозрительное отношение к технократической экспертизе, имеются в виду центральные банки, финансовые министерства и международные институты, в первую очередь, МВФ.

• Замедление глобализации, особенно заметное в финансовой сфере, но также и в торговле.

• Технологический прогресс стал движущей силой экономического роста, и это несет новые уязвимые места и потрясения, в частности, в области безопасности и на рынках труда.

• Рост финансовой неустойчивости в последние десятилетия. Уровень долга к ВВП вырос, долг перешел из частного в государственный сектор, и из развитых в развивающиеся экономики.

• Феномен секулярной стагнации, обозначенный экономистом Лоуренсом Саммерсом из Гарварда, и состоящий в низком спросе, выражающемся в комбинации низкой инфляции, низкой или сверхнизкой ставке, похоже, является структурным явлением и продолжит развиваться. Возможностирешенияэтойпроблемыкрайнеограничены.

• Растущая роль климатической повестки. Это будет иметь важное влияние на стратегии развития и макроэкономическую политику во всех странах, но особенно в более бедных и уязвимых.

Как должен измениться МВФ?

Фрагмент из статьи «МВФ сегодня и завтра» в журнале МВФ «Финансы и развитие»

Автор: Мартин Вулф, редактор и главный экономический комментатор Financial Times.

Масштабная внутренняя задача состоит в реагировании на интеллектуальные вызовы нестабильной мировой экономики. Особенно существенной является необходимость пересмотра денежно-кредитной, налоговой и структурной политики, как в глобальном масштабе, так и внутри влиятельных стран, на фоне сверхнизких процентных ставок, низкой инфляции, тяжелого долгового бремени и длящейся стагнации.

Как действовать политикам, когда наступит очередной спад? Как, если это вообще возможно, управлять массовой реструктуризацией частного или суверенного долга? Есть ли смысл в неортодоксальных перспективных подходах, таких как «современная монетарная теория»? Фонду необходимо углубиться в эти проблемы, если он хочет подготовиться к будущим переменам. Но ему также нужно не упускать из вида и другие проблемные области. Политическая экономия протекционизма — один из примеров. Воздействие искусственного интеллекта — другой.

Прежде всего, МВФ должен оставаться актуальным для всех его членов. Этого можно реально добиться лишь путем обеспечения наивысшего интеллектуального качества и надежности, особенно в области наблюдения. Это может время от времени вызывать раздражение со стороны субъектов решений Фонда. Однако, это необходимо для поддержания репутации и влияния МВФ среди его членов.

В данном случае вопрос заключается в том, нужен ли Фонду более опытный персонал с точки зрения политикиперемен: выступать за прекращение субсидий, конечно, правильно, но как это будет воспринято? Другой вопрос заключается в том, нужно ли расширять штат сотрудников, постоянно проживающих в странах, обладающих членством в Фонде. Подробное рассмотрение методов работы МВФ было бы полезным во всех отношениях.

Однако наиболее важными для МВФ являются задачи, порожденные глобальными изменениями. Три из них стоит выделить особо.

Во-первых, количество голосующих акций должно соответствовать экономической важности каждого из членов. Страны ЕС (включая Великобританию) в настоящее время имеют 29,6% голосов; Соединенные Штаты — 16,5%; Япония — 6,2%; и Канада — 2,2%. У Китая же всего 6,1%, а у Индии 2,6%. Эти цифры совершенно не соответствуют относительному весу этих стран. Действительно, страны с развитой экономикой по-прежнему доминируют в мировых финансах и эмитируют все значительные резервные валюты. Но это, по-видимому, не продлится долго. Чтобы такие учреждения, как МВФ, оставались глобально значимыми, голосующие акции должны быть перераспределены, особенно по Азии, как убедительно показал Эдвин Трумэн (2018) из Института мировой экономики Петерсона. В противном случае Китай, несомненно, создаст собственную версию МВФ, как он уже создал Азиатский банк инфраструктурных инвестиций и Новый банк развития.

Во-вторых, финансовая мощь МВФ должна быть существенно увеличена, особенно в мире относительно свободных потоков капитала. Его кредитная способность в настоящее время составляет всего 1 триллион долларов. Сравните это с размером глобальных валютных резервов в 11,4 трлн. долл. Данное несоответствие демонстрирует неадекватность ресурсов МВФ и очевидную затратность получения к ним доступа. Конечно, существует моральный риск, связанный с расширением системы безопасности. Но моральный риск не исключает возможностей страхования, «пожарных команд» или центральных банков. То же относится и к Фонду.

Наконец, если уж институт призван стать по-настоящему глобальным, его главную задачу нельзя навсегда отдавать на откуп европейцу, каким бы замечательным этот европеец ни был. Глобальным институтам требуются наилучшие глобальные лидеры. Подбор этих лидеров должен осуществляться не путем закулисных интриг, а открыто и прозрачно, причем кандидаты должны представлять свои программы в области будущего развития института.

Новый управляющий директор МВФ

ЕС назначил болгарского экономиста, бывшего главного исполнительного директора Всемирного банка Кристалину Георгиеву на пост главы МВФ вместо Кристин Лагард, перешедшую на пост главы Европейского центрального банка. Процесс подбора был, как отмечают обозреватели, очень напряженным, прошло несколько раундов голосования. Ближайшим конкурентом Георгиевой был Йерун Дейсселблум, бывший министр финансов Нидерландов. Великобритания и США во время дебатов отстаивали точку зрения о том, что главой МВФ не должен быть европеец, как это всегда было, англичане в последний момент выдвинули собственного кандидата Марка Карни, но его отклонили из-за наличия трех гражданств – канадского, британского и ирландского.

Автор: Алексей Савин

Памятная дата: 250 лет назад Екатерина II издала манифест об учреждении Ассигнационного банка

250 лет назад, 9 января 1769 года, императрица Екатерина II издала манифест об учреждении в Санкт-Петербурге и Москве банков для обмена монет на государственные ассигнации «на сделанной для того нарочной бумаге с внутренними прописями», т. е. с  водяными знаками.

В манифесте, в частности, говорилось, что «тягость медной монеты, одобряющая ее собственную цену, отягощает ее ж и обращение». Два банка учреждались «для вымена государственных ассигнаций», приобретать которые можно было «внося за оные вместо денег (т. е. медных монет) такоже золото или серебро в деле и не в деле, а такоже всякую иностранную монету».

В Москве первая контора ассигнационного банка была открыта на Мясницкой улице, в приходе архидиакона Евпла, где и был организован размен ассигнаций и медной монеты. Банковский переулок, расположенный в районе Мясницкой улицы, до сих пор напоминает нам о деятельности московской конторы. Медная монета хранилась в подвалах и особых кладовых, мешки с медью, по причине необыкновенной сырости,  постоянно рассыпались и требовали нового пересчета и новой проверки, так что у подъячих в Банковском переулке всегда была работа.

Манифест предписывал выпуск ассигнации четырех достоинств: 25 р., 50 р., 75 р. и 100 р. Далее говорилось, «чтоб в платеже ассигнации никогда не составляли более четвертой части платежа, разве именно кто просить будет, чтобы оных получить поболее». Так за теми жителями России, кто не доверял новшеству, сохранялось право пользоваться медью. Императрица Екатерина II внимательно следила за всеми частностями дела по внедрению ассигнаций в народное обращение, как видно, между прочим, из записки к члену дворцовой канцелярии Ивану Елагину. Она писала: «С крайнейшим удивлением слышу, что государственныя ассигнации дворцовая канцелярия отказывается принимать от частных людей. Один мужик принес бумагу, а ему сказали, принеси денег (т.е. монет). Разве мои установления не действительны в дворцовой канцелярии, или подьячие шалят для своего прибытка мерзкого, для того, что на ассигнации прочета нету? Изволь сие немедленно исследовать и преступников моих установлений прошу наказать».

Ассигнации быстро снискали симпатии людей. Сумма обмена медных денег на ассигнации постоянно превышала в несколько раз сумму обмена ассигнаций на монету. Запаса бумажных денег  постоянно не хватало. В Московском и Санкт-Петербургском банках их за неделю расходилось иногда по 100 000 рублей. Императрица Екатерина II в связи с этим приказала сенату иметь постоянно запасную сумму ассигнаций на 2 000 000 рублей, в том числе 1 000 000 рублей, подписанных сенаторами, да в каждом банке по 250000 рублей, и в правлении банка на такую же сумму.

Выпуск бумажных денежных знаков сразу же вызвал и их подделку. Первые ассигнации выпускались одинакового размера и цвета и отличались только номиналом.  И не стоило большого труда переделка 25-рублевого билета в 75-рублевый билет. В 1794 году был опубликован очередной указ Екатерины II, который позже он был включен в Полное собрание законов Российской империи. В нем сообщалось: «Отставной морских батальонов капитан Фейденберг и бывший в иностранной службе подпоручик барон Гумпрехт за изготовление фальшивых ассигнаций лишены чинов и дворянского достоинства, затем публично в С.-Петербурге заклеймены под виселицей: каждому на обе руки первыми буквами слов «Вор и сочинитель фальшивых ассигнаций».

Особый указ повелевал публично сжигать изношенные ассигнации перед заменой их на новые — «для вящего и скорого публике о истреблении ассигнаций удостоверения», — и не где-либо, а посреди Сенатской площади. Именно поэтому, сегодня,  каждый экземпляр ассигнаций первого выпуска 1769—1785 гг. является  большой редкостью.

В 1787 году началась новая русско-турецкая война. За нею последовали войны с Швецией и Польшей, а в конце царствования Екатерины II– с Персией. Нужда в деньгах все возрастала. На сумму 111 млн. рублей было выпущено ассигнаций в 1790 году, 124 млн. рублей – в 1793 году, 157 млн. рублей – в 1796 году, из них замещались в обращении металлической монетой только 32 млн. рублей. Понятно, что курс ассигнаций по отношению к серебряной и медной монете стал быстро падать. Еще в 1787 году он в среднем определялся как 97 к 100, но уже в 1788 году упал до 92, в 1790 году до 87 и в 1795 году даже до 68.

Тени не исчезнут

В последние годы число россиян, которые работают «в серую», сохраняется на уровне 15 миллионов человек. Из-за этого бюджет каждый год теряет 2,3 триллиона рублей налогов, посчитали экономисты Всемирного банка. Между тем, насильственная формализация рынка труда может привести к еще большим проблемам, полагают эксперты, а на 100% «белого» рынка нет ни в одной стране мира.

Выведут на свет божий

Трудоспособное население в России за последние два года сократилось на 1,8 миллиона человек, а к 2025 году потеряет еще 2 миллиона. Такой прогноз на Петербургском международном экономическом форуме сделал замглавы Минэкономразвития РФ Илья Торосов. В Правительстве, впрочем, неутешительные перспективы не вызывают тревогу. По словам вице-премьера Татьяны Голиковой, сокращение трудоспособного населения может быть компенсировано выведением «из тени» россиян, которые работают неофициально. Активно занятых наемных работников у нас существенно меньше, чем трудоспособного населения в целом, прокомментировала вице-премьер журналистам.

«В серую», как уже говорилось, сегодня работают около 15 миллионов россиян, и в последние несколько лет эта цифра остается примерно на одном уровне. Всемирный банк в своем последнем докладе об экономике России оценивает потери бюджета от теневой занятости в 2,3% ВВП. Это 2,4 триллиона рублей (с учетом размера ВВП за 2018 год в 103,6 триллиона рублей). Один только Пенсионный фонд России, по оценкам министра труда и социальной защиты Максима Топилина, из-за теневой занятости недополучает около 500 миллиардов рублей в год.

Вместе с тем, важно отметить, что в группе стран со средним доходом у России одна из самых небольших «трудовых теней». По оценкам экономистов Всемирного банка, она находится на уровне между 15,1 и 21,2%. Значительно больше неформально занятых, например, у наших «коллег» по БРИКС – Бразилии и ЮАР, а также в Аргентине, Чили, Турции (между 30 и 33%).

Как их посчитали?

Российские предприниматели отмечают, что невозможно качественно оценить реальное количество трудовых ресурсов, занятых в теневой экономике.

– Есть лишь серия условных чисел: в 2017 году, например, активно использовалась цифра в 30 миллионов человек, в этом году – 15 миллионов человек. Сколько людей реально находится за чертой законности, установить достаточно трудно, – полагает первый вице-президент «Опоры России» Павел Сигал. – Помимо людей, которые явно задействованы в теневом секторе и имеют там основную работу, существуют люди, которые задействованы дополнительно. Скажем, имеют вторую работу или оплачиваемые нерегулярные разовые акции. Также существует огромное сообщество «теневых» рантье – это фактически 50% рынка, а с ужесточением правил размещения мини-отелей (хостелов) эта цифра может стать еще больше.

Несмотря на сложности счета, правительство продолжает борьбу с теневым рынком за легализацию «серых» работников. За последние четыре года Роструд вывел из теневой занятости около 8 миллионов работников, из них 1,4 миллиона – в прошлом году.

Особый путь

В трудовой тени у России, как и везде, свой особенный путь. В докладе Всемирного банка отмечается, что обычно рост неформальной занятости связывают с процессами деиндустриализации – перетоком рабочей силы из обрабатывающих отраслей в сектор услуг. Считается, что традиционно неформальных работников привлекают строительство и сельское хозяйство. В России на эти сектора в 2018 году пришлось больше всего сомнительных финансовых операций – 29 и 22% соответственно, посчитали в Центробанке. Но вот теневая занятость отмечается во всех отраслях экономики.

Еще одно отличие российской неформальной занятости в том, что пособия по безработице, как полагают во Всемирном банке, в стране слишком низкие. Они не стимулируют граждан регистрироваться на бирже труда, то есть официально выходить на рынок в качестве безработного. Экономисты отмечают, что России необходима продуманная система страхования от безработицы и объединение нескольких небольших пособий в более крупную выплату.

Наконец, третье отличие в том, что хотя межсекторальная мобильность в России сопоставима с большинством стран с развитой экономикой, уровень межрегиональной мобильности остается низкой. Так, доля учтенных внутренних мигрантов (тех, кто переезжает из одного региона в другой, и тех, кто перемещается внутри одного региона) за период с 2002 по 2010 год составила всего 1,4 процента населения. Для сравнения, в США доля таких мигрантов только с 2000 по 2006 год составила 13,7% населения, в Канаде – 14,6%.

Низкая межрегиональная мобильность приводит к значительным различиям между регионами в уровне неформальной занятости, констатируют во Всемирном банке. Росстат фиксирует высокий уровень занятых в неформальном секторе экономики на Кавказе – в Чечне (63,9%), Дагестане (55,0%), Ингушетии (49,2%), Кабардино-Балкарии (41,3%) и Северной Осетии (37%). Также неформально занятых много в Крыму, на Алтае и в Калмыкии (около трети от всех работающих).

Во-первых, это выгодно

Главный экономист рейтингового агентства «Эксперт РА» Антон Табах главными причинами, по которым бизнесу и людям выгодно оставаться в тени, называет экономию на налогах (для обеих сторон) и нежелание граждан «светить» доходы (из-за просрочек по кредитам, долгам, уклонения от алиментов).

– Очень часто теневая занятость экономически выгодна – например, когда официальные рабочие места не создашь из-за того, что все налоги платить слишком дорого, а самозанятость может быть в тени (тот же сбор грибов и ягод, с которого живут и неплохо многие районы на Севере), – отметил эксперт. – Полностью ликвидировать теневую занятость и не нужно: она есть практически везде, даже в скандинавских странах или в Швейцарии, иногда переползая в gig economy – так называемую «гиг-экономику», когда вместо найма постоянных сотрудников компании набирают разовых исполнителей на конкретные проекты. На эту новую модель экономики, в которой люди больше предпочитают частичную занятость, обращают внимание во всем мире. Считается, что это помогает экономить на поиске сотрудников и содержании штата.

Павел Сигал полагает, что бороться за обеление экономики можно, выделяя три условно простых инструмента: упрощение налоговой системы, увеличение ВВП на душу населения, ужесточение контроля и законодательства.

– Еще один важный квазиэкономический, а скорее даже психологический фактор – фактор ментальности, – добавил эксперт. – Особенно трудные годы для России, «лихие 90-е», создали как минимум три-четыре поколения граждан, которые идентифицируют систему «заплати и работай», «заплати и езжай» как нормальную, хотя по факту она такой совсем не является. В тех же США не заплатить налог считается дурным тоном, показателем ограниченности, «деактивированности», там все – примерные налогоплательщики и потому теневой сектор составляет только 7% ВВП. Эти вопросы тоже нужно решать, нужно воссоздавать культуру соблюдения налоговой активности в качестве единственной правильной гражданской позиции.

Сигал добавил, что фрагментарно все перечисленные действия уже реализуются правительством на уровне регионов, частично на федеральном уровне, но этим действия не хватает системности и идеи, которая могла бы объединить всех граждан одной целью.

В Российском союзе промышленников и предпринимателей считают, что нужно поощрять выход бизнеса из тени, не злоупотребляя проверками по прошлым периодам со стороны правоохранительных и контрольно-надзорных органов. Президент союза Александр Шохин на Неделе российского бизнеса обратил внимание на то, что, выходя из тени, бизнес становится объектом более пристального внимания надзорных и правоохранительных органов. По его мнению, нужно разработать нормативно-правовые механизмы, которые, с одной стороны, не нарушат права контрольно-надзорных органов и правоохранительных органов, с другой – будут стимулировать деловую активность.

Не бороться с тенью

Неформальная занятость в России крайне неоднородна и по структуре, и по источникам формирования, и по следствиям для благосостояния, отмечается в совместном докладе Центра стратегических разработок и Высшей школы экономики. Те, кто «в серую» работает по найму, получают в среднем на 15-20% меньше, чем формализованные работники. А вот неформальные самозанятые оплачиваются выше.

Теневая занятость в России

15 миллионов человек

2,3% ВВП

Регионы-лидеры:

Чечня – 63,9%,

Дагестан – 55,0%,

Ингушетия – 49,2%,

Кабардино-Балкария – 41,3%,

Северная Осетия – 37%,

Крым, Алтай, Калмыкия – по 30%.

Теоретически полная легализация тех работников, которых относят к неформальному сектору, приведет к росту заработков этих людей и их социальной защищенности. Бюджет получит дополнительные налоги, вырастут пенсии. Однако по факту для того, чтобы все это произошло, необходимо одновременно выполнить слишком много условий, отметил один из авторов доклада, директор Центра трудовых исследований ВШЭ Владимир Гимпельсон. Многие из работающих «в серую» ушли в тень вынужденно – из-за того, что  не востребованы в формальном секторе. Последний  не нанимает новых работников, а, наоборот, сокращает спрос на них и увольняет уже имеющихся. Поэтому насильственная формализация, как полагает экономист, привела бы к сокращению заработков в формальном секторе, росту безработицы и экономической неактивности. В итоге снизится общий уровень занятости в экономике и благосостояния населения.

При столкновении с дилеммой «неформальная занятость или безработица» едва ли следует делать однозначный выбор в пользу последней, полагают авторы доклада. Во-первых, неформальность на рынке труда в принципе неустранима. Во-вторых, ее рост – это признак искаженной системы стимулов и необходимости ее перенастройки. Но главное — так называемая «легализация» не ведет к росту производительности труда. Она повышает издержки и для неформальных производителей, и для потребителей, что ведет к сокращению и спроса, и предложения.

Что же делать? Как полагают экономисты, для ограничения неформальной занятости нужно снижать административные барьеры разного рода, облегчать вход в бизнес, стимулировать создание новых и расширение действующих предприятий. Только через интенсивное создание формальных рабочих мест можно остановить рост числа неформальных.

– В целом, величина в 15 миллионов условных «нелегалов» по принципу принадлежности к теневой экономике относительно небольшая, и, разумеется, они генерируют денежный поток, налоги и выплаты с которого не идут в казну, – отметил Павел Сигал. – Однако, с другой стороны, у этих людей остается больше свободных денег, иногда для того чтобы «закрывать» проценты по кредитам, но чаще для запуска их в государственный оборот через повышение потребительского спроса. Так или иначе, государство получает свою часть прибыли.

Арктику собираются превратить в процветающий экономический регион

Заработала онлайн-платформа arctic2035.ru для сбора предложений общественности и экспертного сообщества по развитию Арктики. Оставить предложения может любой желающий после регистрации по номеру мобильного телефона.

Платформу запустил Проектный офис развития Арктики (ПОРА), который, согласно соглашению с Минвостокразвития России, станет базовой площадкой для разработки Стратегии развития Арктики до 2035 года.

Замглавы Минвостокразвития Александр Крутиков отметил, что разрабатываемая его министерством стратегия, – это набор механизмов, которые дадут возможность решить задачи, заложенные в основах госполитики Арктики. «Этот документ будет содержать в том числе региональный разрез, то есть, как каждый арктический регион, арктическая территория будет участвовать в достижении общих целей», – пояснил Александр Крутиков.

Уже выдвинуты инициативы по обеспечению регулярного судоходства по Северному морскому пути и созданию современной научно-исследовательской инфраструктуры.

 

 

Доходы домохозяйств падают несмотря на труд людей

В начале июня вице-премьер Татьяна Голикова сообщила, что число россиян с доходами ниже прожиточного минимума в 2018 году сократилось до 12,9% (по сравнению с 2017 годом). Однако уже в первом квартале 2019-го, по данным Росстата, цифра выросла до 14,3%. Почему население продолжает беднеть такими темпами?

Пробили минимум

Почти 21 миллион человек в России в первом квартале 2019 года имели доходы ниже прожиточного минимума, посчитали в Росстате. Это 14,3% населения страны. Уровень бедности в первом квартале прошлого года составлял 13,9%. В статистической службе такую динамику объясняют «опережающим ростом» показателя прожиточного минимума по сравнению с ростом цен. Так, прожиточный минимум вырос на 7,3% в первом квартале этого года по сравнению с аналогичным периодом прошлого года – с 10 038 рублей до 10 753 рублей. А индекс потребительских цен вырос на 5,2%. Как указывают в ведомстве, при одинаковом росте обоих показателей число людей, живущих за чертой бедности, осталось бы неизменным. Точную оценку численности малоимущего населения Росстат представит по итогам года, когда будут учтены все сезонные и годовые выплаты, а также другие доходы.

Первое место по числу бедных семей среди регионов России занимает Республика Тыва с показателем 40,5%, сообщила в начале июня вице-премьер Татьяна Голикова. Региональный прожиточный минимум там не сильно отличается от общероссийского – 10 462 рубля. В тройку антилидеров по числу малоимущих вошли также Кабардино-Балкария (прожиточный минимум – 11 801 рубль) и Ингушетия (10 334 рубля). В майском отчете Росстата отмечается, что почти половине российских семей (48,2%) денег хватает только на еду и одежду, а на товары долговременного пользования (мебель, бытовая техника и электроника и др.) финансовых ресурсов нет. Самая высокая доля таких семей среди молодежи (59,2%) и семей, которые состоят только из неработающих пенсионеров (57,9%).

Около 15% семей денег хватает только на еду, а покупка одежды и даже оплата услуг ЖКХ – уже трудность. Таких больше всего среди многодетных семей и так же семей, состоящих только из неработающих пенсионеров.

Бедные сильные

Один из способов борьбы с бедностью в мировой практике – вовлечение малоимущих на рынок труда. Однако в России проблема не в безработице, а в низких зарплатах, указывают эксперты. Уровень бедности среди людей, работающих по найму у физических лиц и индивидуальных предпринимателей, достигает 19,4%. Об этом Татьяна Голикова сообщила на деловом завтраке Сбербанка на Петербургском международном экономическом форуме. Среди тех, кто работает у юридических лиц, бедных – 7,4%.

По данным НАФИ, уровень безработицы в России остается невысоким. В 2018 году он достиг минимума за последние годы – 4,8% по методологии Международной организации труда. Эксперты агентства отмечают, что спрос на труд стабилизировался или даже несколько вырос из-за адаптации экономики к шокам. При этом, по их словам, российский рынок труда «традиционно реагирует на изменение экономической конъюнктуры главным образом не за счет уровня безработицы, а с помощью механизмов неполной занятости и фактического снижения оплаты труда».

Это подтверждают и данные Росстата. Самая распространенная зарплата россиян, по подсчетам ведомства, составляет 23,5 тысячи рублей в месяц. Это модальный показатель за апрель 2019 года, то есть цифра отражает реальный доход большинства россиян. В докладе Всемирного банка отмечается, что темпы роста реальных зарплат в первом квартале 2019 года замедлились во всех секторах. Например, в торговле они выросли на 4,5%, в строительстве – на 2,1%, а средний рост составил 1,4% по сравнению с аналогичным периодом годом ранее. При этом эксперты отмечают, что хотя номинальные зарплаты растут, но растут и обязательные расходы граждан – например, с 1 июля опять выросла стоимость услуг ЖКХ, а платежи по кредитам продолжали увеличиваться. На уже упомянутом деловом завтраке Сбербанка Татьяна Голикова рассказала, что расходы населения превышают доходы на 13,3 триллиона рублей.

То, что зарплаты остаются больной темой в стране, показала и реакция на скандал с грузчиками в московском аэропорту Шереметьево. Чтобы решить проблему багажного коллапса, аэропорт якобы бы поднял зарплату грузчикам до 200 тысяч рублей в месяц. Затем появилась информация, что оклад составляет 45 тысяч, затем – 85 тысяч рублей. Все это вызвало дискуссии о том, стоит ли просиживать штаны в офисе, если можно устроиться грузчиком в аэропорт.

«В экономике выделяют два понятия: «бедность слабых» и «бедность сильных». Первое – это бедность многодетных семей, инвалидов, нетрудоспособных людей, уязвимость которых связана с низкими доходами, ограниченными возможностями заниматься определенными видами деятельности. Второе – бедность трудоспособных граждан, которые по тем или иным причинам не могут получить достойный заработок, – пояснила Ольга Лебединская, доцент кафедры статистики РЭУ им. Г.В. Плеханова. – Более опасно для экономики наличие второй категории бедных, существование которой однозначно провоцируется кризисными явлениями в экономике». Предпосылки такой бедности, по словам эксперта – это низкий уровень оплаты труда, отсутствие рынка труда в депрессивных регионах с небольшим числом неэффективных предприятий, несоответствие профессий рабочего населения потребностям рынка, неконкурентоспособность отдельных отраслей и т. д. «Но нельзя все однозначно списывать на «провалы» рынка, – указывает Лебединская. – В условиях роста уровня цифровизации возрастает так называемая «технологическая составляющая» заработной платы: создаваемые ценности, квалификация рабочих  быстро обесцениваются, ранее считавшийся квалифицированным труд теряет свою значимость и переходит в категорию неквалифицированного, что влечет соответствующие изменения и в уровне оплаты труда».

Где благополучие?

В статье «Где проходят границы благополучия» заведущая Центром стратификационных исследований Института социальной политики НИУ ВШЭ Светлана Мареева отмечает, что в России практически отсутствует крайняя бедность, связанная с проблемой физического выживания, все еще характерная для остальных стран БРИКС или Латинской Америки. При этом, по словам эксперта, в последние годы в России все больше уравнивались доходы массовых слоев населения – при одновременно все большем отрыве верхушки. Это подтверждают цифры по концентрации доходов и богатства у 1-5% населения. В 2018 году, по данным Credit Suisse, на долю 5% самых обеспеченных людей России приходилось 73,7% всего личного богатства страны, на долю 1% самых обеспеченных – 57%.

Как подчеркивает Светлана Мареева, россияне озабочены не столько доходным неравенством как таковым, сколько несправедливостью его оснований в современной России. Они предъявляют запрос не на общее выравнивание доходов, а на обеспечение равенства возможностей, при котором разные доходы могут формироваться на основании легитимных факторов – уровня образования и квалификации, эффективности работы и пр.

«Работающие бедные являются, вероятно, самой важной для решения задачей, – полагает Олег Шибанов, профессор финансов РЭШ, Директор Центра исследования финансовых технологий и цифровой экономики Сколково-РЭШ. – В такой ситуации нужно пробовать помочь переобучаться и идти в более привлекательные по зарплатам сектора экономики. А вот для более молодых людей в малых поселениях, скорее всего, ответ один – переезд в относительно большой город. Обычно рынок труда в миллионниках лучше, чем в стотысячниках, поэтому лучше решиться и либо учиться, либо искать работу на этих рынках. Впрочем, есть и удаленная работа, доступная даже через онлайн-сервисы, и в этом случае будет шанс даже оставаться у себя».

Эксперимент от Минтруда

О необходимости решения проблемы бедности говорят на всех уровнях. Президент РФ Владимир Путин поставил задачу в два раза снизить уровень бедности к 2024 году. А премьер-министр Дмитрий Медведев, выступая с отчетом о деятельности правительства за 2018 год в Госдуме, назвал борьбу с бедностью первоочередной задачей. Глава Счетной палаты РФ Алексей Кудрин в эфире программы «Познер» на Первом канале назвал бедность «позором России» и не исключил социального взрыва, если уровень бедности продолжит расти. По его словам, в стране с таким уровнем ВВП на душу населения не должно быть такого числа бедных, в особенности в семьях.

Состояние рынка труда

Одним из наиболее значимых негативных трендов последнего времени стал перелом в динамике спроса компаний на труд. Сформировалась ярко выраженная тенденция его снижения.

Источник: доклад «13 тезисов об экономике: июль 2019» Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования

Эту тему затронули и на 21-ой экспертной сессии Координационного клуба ВЭО России. Вице-президент ВЭО России, научный руководитель Финансового университета при правительстве РФ Дмитрий Сорокин отметил, что «технологический прорыв и бедность – вещи взаимоисключающие, поэтому первым национальным проектом должна стать борьба с бедностью». А заведующий лабораторией «Проблем уровня и качества жизни населения» Института социально-экономических проблем народонаселения РАН Вячеслав Бобков обратил внимание на то, что в нацпроектах не нашла отражение проблема неустойчивой занятости: «Сегодня 50-75% работников ущемлены в своих социально-экономических правах. Это касается и зарплаты, и других условий труда и является глобальной проблемой современности».

В конце 2018 года Минтруд объявил о старте эксперимента по борьбе с бедностью в восьми регионах России: Кабардино-Балкарии, Татарстане, Приморском крае, Ивановской, Липецкой, Нижегородской, Новгородской и Томской областях. В июле этого года в пилотный проект вошли еще пять регионов: Республика Коми, Республика Тыва, Алтайский край, Пермский край и Курганская область. К 2021 году эксперимент хотят распространить на всю страну. Как объяснил глава Минтруда Максим Топилин, в рамках эксперимента в регионах будут искать малообеспеченные семьи и «строить для них «траектории» выхода из сложной финансовой ситуации». Предполагается проводить анализ причин бедности и искать наиболее эффективные способы борьбы с этими причинами.

Реально располагаемые доходы

Второй квартал закрепил сформировавшиеся тенденции минимального, на грани остановки, расширения реальной заработной платы и, соответственно, стагнации реальных располагаемых доходов. Стагнация доходов стала основой общеэкономического торможения.

Источник: доклад «13 тезисов об экономике: июль 2019» Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования

В мае Татьяна Голикова сообщила, что мерами социальной поддержки охвачено от 64 до 87% граждан с доходами ниже величины прожиточного минимума в регионах, вошедших в пилотный проект. Малоимущим помогают субсидиями, продуктами и одеждой, а также предлагают возможности больше зарабатывать. Так, в Ульяновской области обучают предпринимательству неработающих мам и пенсионеров, а в Новгородской области стимулируют самозанятость безработных. Тем, кто оформляет юридическое лицо, предоставляют единовременную выплату в 60 тысяч рублей и финансовую помощь на подготовку документов для регистрации юрлица.

«Меры, направленные на борьбу с бедностью, должны быть также многоаспектны, как и ее проявления, – полагает  Ольга Лебединская. – Это и реализация механизмов обеспечения возможности получения детьми в т.ч. из малоимущих семей качественного образования, и доведение минимального размера оплаты труда до величины прожиточного минимума. Также важно создавать условия для повышения самозанятости населения на основе развития малого предпринимательства и совершенствовать сферу оплаты труда, развивать социальную ответственность бизнеса».

Автор: Кира Камнева

1...127128129...181Страница 128 из 181
© Журнал "Вольная экономика", Общероссийская общественная организация "Вольное экономическое общество России"