Этикетка системы взглядов отличается от этикетки других товаров тем, что она обманывает не только покупателя, но часто и продавца.
Рисунок Александра Егорова
Маркс в картинках: система взглядов
Маркс в картинках: обесценение человеческого мира
В прямом соответствии с ростом стоимости мира вещей растет обесценение человеческого мира.
Рисунок Александра Егорова
Маркс в картинках: воспитание государства
Государство нуждается в очень суровом воспитании со стороны народа.
Рисунок Александра Егорова
Маркс в картинках: сердце человека
Сердце человека — удивительная вещь, особенно если человек носит сердце в своем кошельке.
Рисунок Александра Егорова
Маркс в картинках: новая эра
Новая эра отличается от старой эры главным образом тем, что плеть начинает воображать, будто она гениальна.
Рисунок Александра Егорова
Ноономика и Маркс
Уважаемые читатели!
Фронтмен этого номера — Карл Маркс, которому не далее как 5 мая этого года исполняется (или уже исполнилось, если этот номер попал к вам в руки позже) 200 лет. Солидный возраст, с одной стороны, с другой — история доказала, что Маркс и сейчас «живее всех живых». Количество цитирований трудов Маркса сравнимо с Библией и составляет многие миллиарды, а сторонники и противники его учения до сих пор разделены на два огромных лагеря и весьма эмоционально реагируют друг на друга.
Частично это связано и с тем, что у нас в стране этот человек стал неразрывно связан с коммунистической идеей, с революцией. Но Карл Маркс не был революционером (в нашем радикальном смысле слова), он был ученым, поэтому и посмотрим мы на его наследие с точки зрения экономической теории и истории.
Имя Маркса связывает ключевые темы этого номера: и съезд Вольного экономического общества России, где многократно упоминалось научное наследие мыслителя, и Санкт-Петербургский экономический конгресс, и важнейшие события в Китае, где юбилей со дня рождения отмечается, как представляется, с особой гордостью, учитывая успехи, достигнутые страной под прямым влиянием марксистских идей.
Для вашего покорного слуги особенно важно, что разработанная и представленная им на Конгрессе концепция ноономики перекликается с учением Маркса, который предсказывал, что с развитием производительных сил человек, «выйдя за пределы материального производства», станет заниматься тем, для чего он на самом деле создан — творчеством.
Ноономика, система хозяйствования, в которой приоритетными станут отношения людей между собой, не связанные с материальным производством, выступит в качестве базы, основы общества будущего, которое, однако, может состояться при рациональном развитии человеческой цивилизации. Информационно-коммуникативные, модно именуемые ныне цифровыми, и когнитивные технологии, в отличие от всех остальных, демонстрирующие высокую пенетрационную способность проникать в любые технологические процессы, позволят им вследствие этого стать интеграционной технологической платформой, способной объединять разнородные технологии в гибридные технологические процессы. Фактически информационные и когнитивные технологии служат каналом встраивания знания в технологические процессы — как путем обработки больших массивов данных (Big Data), так и путем технологической имитации человеческого интеллекта.
Коренным изменением в данном случае является переход к знаниеемкому материальному производству, что вызывает цепочку изменений во всех сферах производственной экономической деятельности. К ним относятся резкое сокращение роли материальных факторов производства, возрастание роли знания, ускорение научно-технического прогресса и многие другие вещи.
Возрастающая роль знаний проявляется не в том, что, как полагал постиндустриалисты, чисто интеллектуальная деятельность вытесняет материальное производство или заменяет его, а в том, что само материальное производство становится значительно более знаниеемким. В результате наступает момент, когда во многих продуктах, в их массе знаниевая часть, условно говоря, начинает существенно превышать часть материальную.
Наша цивилизация стоит на пороге качественного скачка — человек постепенно выйдет из материального производства, «за пределы материального производства», заняв роль его «контролера и регулировщика», что предрекал Карл Маркс. Главным источником развития производства станет знание, а не материальные ресурсы. Господствующие ныне симулятивные потребности постепенно отойдут на второй план, вытесняемые потребностью в знании. Система имущественного неравенства сменится системой неравенства способностей и талантов, человечество, становящееся мощнейшей геобиологической силой, по Вернадскому, встанет перед необходимостью перехода от потребления природных ресурсов к воспроизводству геобиоценозов.
Традиционные категории и законы экономики: стоимость, собственность, деньги — в этом надвигающемся на нас уже сегодня будущем постепенно потеряют свой привычный смысл, если кое-что не исчезнет вообще. Будущая эволюция всех экономических форм в неэкономические, я бы сказал, уход экономики в основание является закономерным. И это — не прогноз весьма отдаленного будущего. Это констатация пока еще малозаметных, но уже начавшихся изменений, рождение не просто экономики, приспособленной к решению задач прогресса ноосферы, а качественно нового феномена — ноономики.
Под ноономикой мы понимаем такой неэкономический способ организации хозяйства для удовлетворения потребностей, который осуществляется человеком, вышедшим за пределы материального производства. Иными словами, ноономика — хозяйственная система, отличающаяся от экономики отсутствием отношений между людьми в процессе материального производства. Это принципиальное отличие грядущей хозяйственной системы от привычной нам системы экономической.
Человечество стоит на распутье, у развилки: либо движение к рационализации развития — к ноономике, — либо реализация инварианта негативного сценария, вплоть до глобальной катастрофы, в силу того, что произошло накопление множества негативных тенденций в развитии техносферы. Под угрозу поставлена среда обитания человека с ее биологической стороны, и в то же время накапливаются проблемы взаимодействия человека с техносферой. Человек сталкивается с растущей негарантированностью своего существования и как биологического, и как социального существа.
Только те экономики, которые смогут ответить на вызовы стоящей у горизонта ноономики, смогут занять достойные позиции в мире ближайшего будущего.
Не рост ВВП должен стать главным ориентиром развития, поскольку ВВП отражает, да и то не лучшим образом, лишь рост массы производимых человечеством товаров и услуг, в том числе симулятивных. На первый план должен выйти набор критериев оценки уровня удовлетворения конкретных рациональных, разумных потребностей человека, необходимых для обеспечения его развития. И эту возможность — поднять уровень удовлетворения потребностей, не нагромождая дополнительную, ненужную при разумном подходе гору вещей, пожирающих нашу планету и уби-ающих природу, как раз и открывают перед нами современные технологии, если ими разумно воспользоваться.
Россия переживает сложный период. Многие не верят в то, что мы сможем пройти сложной дорогой восстановления наших позиций в мире, достичь высоких стандартов жизни населения, сделать шаг к достойному развитию. Но у России есть шанс прорыва
в такое будущее. Он связан и с прошлыми достижениями,
и с сохраняющимся потенциалом нашей страны в тех сферах, которые особенно значимы для продвижения к новому индустриальному обществу нового типа (НИО.2) и далее — к ноономике: это наш культурный, образовательный и научный потенциал. Если мы сможем его не только сберечь, но и приумножить, создав для этого адекватные экономические и политические предпосылки, у нашей страны появится шанс на выход из стагнации и преодоление дальнейшего отставания от стран не только Запада, но уже и Востока.
Именно он — этот потенциал России и нашего народа — задает обществу те импульсы развития, которые становятся необходимостью при переходе к новой экономике и к ноономике.
Сергей Бодрунов
Главный редактор журнала «Вольная экономика»
Неэкономические законы
Что мешает развиваться экономике: мнения юристов и правоведов.
Юристы не любят комментировать отвлеченные материи, и такой нечеткий вопрос, как «Что, на ваш взгляд, в законодательной сфере необходимо изменить для развития экономики?», скорее, вызывает у них недоумение, граничащее с раздражением. Но мы все же попробовали задать его при помощи социальной сети юристов Zakon.ru, и ответы получились, как нам показалось, весьма ценными с практической точки зрения. Итак, что выделили юристы (схожие предложения объединены).
Редакция благодарит за содействие в подготовке материала Владимира Багаева, руководителя проекта «Закон.ру», магистра права Оксфордского университета
Повысить качество законов
По проблеме избыточного законотворчества высказались многие юристы. В частности, экс-руководитель управления частного права Высшего арбитражного суда РФ, партнер «Пепеляев Групп» Роман Бевзенко посвятил этому большую публикацию, где назвал российское законотворчество «законореей». Известный правовед выделил ее причины и предложил некоторые рецепты решения. (Приводим в сокращении.)
ГИПЕРТРОФИРОВАННАЯ РОЛЬ ЗАКОНА
По идее, законы — это довольно абстрактные правовые предписания, которые являются ориентиром для ежедневной социальной жизни и правоприменительных практик. Закон — не пошаговая инструкция, это, скорее, набор принципов, основных подходов и идей. В России же господствует идея о том, что для того, чтобы закон был хорошим, в нем «надо всё прописать». «Прописать всё» в законе не получилось ни у кого… А современный российский чиновник полагает, что если в законе не написано, что он в такой-то ситуации обязан сделать что-то, то у него этой обязанности нет.
ИЗЪЯНЫ ЗАКОНОТВОРЧЕСКОГО (И ЗАКОНОДАТЕЛЬНОГО) ПРОЦЕССА
Конституция России закрепляет, что правом законодательной инициативы помимо Президента и Правительства обладают также все субъекты Российской Федерации, все депутаты Думы и члены Совета Федерации. В итоге субъектов законодательной инициативы — чуть менее тысячи лиц. Они не только вправе вносить законопроекты в парламент, но они вправе также вносить предложения о поправках к рассматриваемым проектам. Это самое страшное, разрушительное их право! Даже если законопроект написан профессионалами (что сейчас зачастую бывает довольно редко, законопроекты пишут за деньги в пользу интересантов, причем делают это случайные, плохо образованные люди) в своем деле, даже если он безупречен на этапе внесения, сохранить эту безупречность при прохождении проекта в парламенте, скорее всего, не удастся, депутаты под давлением лоббистов всех мастей наверняка его испортят «ко второму чтению».
ЗАКОНОТВОРЧЕСТВО СТАНОВИТСЯ «СОБЫТИЙНЫМ»
В идеале законы — это максимально устойчивые тексты, принимаемые на десятилетия постоянного применения. У нас же последнее время все больше и больше законов принимаются «к событию»: это законы, принятые к саммиту АТЭС, к Олимпиаде,
к чемпионату мира, к расширению Москвы и т. д. Такой подход нарушает идею о том, что закон должен быть один, для всех и если уж не навсегда, то хотя бы на много десятилетий. И еще одна тенденция — формирование пласта законов, посвященных регулированию жизни не всех членов общества, а «спецсубъектов» — госкорпораций, госчиновников, госзакупок, госсобственности и проч.
ОТСТАЛАЯ СИСТЕМА ГОСУДАРСТВЕННОГО МЕНЕДЖМЕНТА
Она основана на принципе «поручение начальника — отчет исполнителя». Я не могу аттестовать себя как специалиста в сфере государственного менеджмента, но, насколько я понимаю, этот подход к государственному управлению безнадежно устарел. Зарубежная доктрина и практика государственного менеджмента сегодня во многом восприняла приемы управления бизнес-процессами: клиентоориентированность (клиенты — это граждане), целевой и проектный подходы, «приватизация» публичных функций — это все то, о чем рассуждают сегодня специалисты в сфере государственного управления.
ОТСУТСТВИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОНКУРЕНЦИИ НА ВСЕХ УРОВНЯХ
Это порождает описанное наплевательское отношение к качеству законопроектной работы. Какая разница, хорошо или плохо написан закон? Нужные депутаты вовремя нажмут нужные кнопки; нужные исполнители на местах сделают то, что от них потребуют вышестоящие начальники; беззастенчиво лояльные суды все это прикроют именем Российской Федерации.
ПЛОХОЕ ЮРИДИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ
Подавляющее большинство выпускников юридических факультетов обучались не праву, а законам (путем зачитывания и комментарования текстов законов преподавателями). Для таких юристов «уход» в махровый позитивизм («где это написано?», «это не написано в законе») — это способ спрятать недостатки своего образования.
Решения
Должны быть изменены и технические подходы к законотворчеству. Разработка законопроекта должна начинаться с утверждения и концептуального согласования всеми заинтересованными участниками процесса набора принципиальных положений, на которых будет основан будущий закон. Их может быть 15–20, но они должны выражать некоторый фундаментальный «каркас», на который в дальнейшем будут «надеваться» конкретные нормы. Это позволит четко видеть цель, ради которой пишется закон, и последовательно идти к ней.
Пояснительная записка к законопроекту должна перестать быть той страничкой формального и бессодержательного текста, как это есть сейчас. Она должна быть постатейной и предельно детальной. Из нее должно быть понятно, почему разработчики законопроекта сформулировали норму таким образом, а не иначе. Почему был поддержан один подход и отвергнут другой и т. д. Зачем нужен детальный текст пояснительной записки? Да потому что это уникальный инструмент в руках практикующих юристов, который позволит всем — нотариусам, адвокатам, судьям, юрисконсультам, чиновникам и даже прокурорам — понимать и применять закон одинаково, в соответствии с замыслом его разработчиков.
Ну и, наконец, было бы совершенно замечательно, если бы по итогам года высшая судебная инстанция страны публиковала отчет, в котором бы она показывала, какие проблемы с принятыми законами обнаружились в судебной практике. Этот отчет мог бы послужить хорошим методологическим ориентиром для юристов, сосредоточенных в законопроектном центре, что, как и где следует «подкрутить» в принятых законах.
Владимир Багаев, юрист
ПОВЫСИТЬ НЕЗАВИСИМОСТЬ СУДЕЙ
Ключевыми факторами независимости являются, на мой взгляд, профессионализм, осознание ценности своей репутации, отсутствие угрозы лишиться работы и статуса, если кто-то будет не согласен с выносимым решением (при условии, конечно, что в действиях судьи нет состава преступления). Профессионализм и чувство собственного достоинства обеспечиваются на стадии отбора кандидатов. А надежность позиций судей зависит от оснований для их отставки.
И при назначении, и при досрочной отставке судьи решающая роль — за квалификационными коллегиями судей (ККС). Очевидно, менять надо их работу. Они должны ориентироваться не на мнения председателей судов, в которых работает или будет работать судья, а на их профессиональные качества. Когда это изменение произойдет, увеличится и число кандидатов, независимых от руководства судов и от иных властных структур. Они будут знать, что их способности будут оценены по достоинству.
Видимо, для этого надо изменить порядок формирования ККС. Рум Ушуницкий (заведующий кафедрой «Гражданское право и процесс» СВФУ им. М.К. Амосова. — Прим. ред.) на своей странице в «Фейсбуке» высказал мнение, что в ККС должно быть не более половины судей. Он также считает правильным, чтобы решения ККС были окончательными. Сейчас после них еще есть комиссия при Президенте, которая отсеивает некоторое число кандидатов. Ее, конечно, можно сохранить, но обязать публиковать мотивированные отказы и дать возможность ККС преодолевать их. Что ж, можно попробовать начать с этих мер.
Независимость судей важна по довольно очевидной причине: тогда судьи при вынесении решений будут ориентироваться на закон, а не на какие-то дополнительные факторы. Это обеспечит предсказуемость практики. Насколько я знаю, подобных законопроектов пока не существует.
ПОВЫСИТЬ СТАБИЛЬНОСТЬ СУДЕБНОЙ ПРАКТИКИ
Стабильность достигается за счет одинакового понимания и применения общих правил в конкретных делах. Это то, над чем в свое время постоянно работал Высший арбитражный суд: высказываемая им интерпретация закона должна была использоваться судами.
Сейчас в Верховном суде отсутствуют нормативные и организационные предпосылки для такой работы. Проблема связана с тем, что все дела по экономическим вопросам решаются в экономической коллегии. Их рассматривают трое судей. Процессуальное законодательство не позволяет считать данное ими толкование закона обязательным при рассмотрении судами других дел. Такой статус есть только у постановлений президиума Верховного суда по конкретным арбитражным делам. Но за прошлый год не было принято ни одного такого постановления. В предшествующие годы их число было немногим больше нуля.
У Верховного суда была идея придать такой прецедентный характер не постановлениям президиума, а позициям, собранным в обзорах практики. После постановления Конституционного суда от 17 октября прошлого года No 24-П это, похоже, невозможно. В нем сказано, что обязательными могут быть только позиции из постановлений президиума. Обзоры Конституционный суд не упоминает.
Получается, менять надо саму организацию работы президиума Верховного суда. Сделать это можно по-разному: ввести несколько отраслевых президиумов или увеличить число членов единого президиума и одновременно снизить требования к кворуму.
В итоге «пропускная способность» президиума в любом случае возрастет. И это позволит ему рассматривать больше дел и активнее влиять на практику.
Ценность изменения заключается опять же в стабильности и предсказуемости правил, по которым работает экономика. А это, в свою очередь, позволит предпринимателям строить долгосрочные планы. Такая возможность потенциально изменит и модель бизнеса: вместо «срубить денег и закрыть» будет «обеспечить будущие поколения семьи». Законопроекты о реформе работы президиума Верховного суда мне неизвестны.
Виталий Фролов, юрист; Наталья Ермакова, юрист
РЕФОРМИРОВАТЬ ТРУДОВОЙ КОДЕКС РФ
Максим Кербель, юрист
«Законы и права, наследное именье,
Как старую болезнь,с собой
Несет одно другому поколенье,
Одна страна — стране другой.
Безумством мудрость станет, злом — благое…»По этой причине никакие, на мой взгляд, изменения в регулировании не должны быть востребованными для экономики. Лучшее — отсутствие таковых. Предложение: ничего не изменять лет этак 10. Экономика (если она есть как таковая) сама себя отрегулирует.
Гамлет Амирханян, юрист
Самых желанных законов два:
1. Федеральный закон «О моратории на внесение изменений в федеральные законы».
2. Федеральный закон «Об обязательном исполнении ранее принятых федеральных законов».
Изменить ТК в сторону либерализации отношений работодателя и работника. Сейчас это нормативный акт, который в существенной степени мешает и тем и другим. Бизнес задавлен требованиями о проведении медицинских осмотров, специальных оценок, норм для сверхурочной работы и пр., которые фактически не исполняются вовсе либо исполняются лишь на бумаге и съедают миллионы в бюджете предприятий.
Так, совсем недавно Роструд разработал 107 чек-листов для проверки работодателей и уже использует их, чтобы проверять работодателей из категории умеренного риска, а с июля будет проводить так все плановые проверки. Личное участие в оспаривании предписаний, постановлений убеждает практикующих юристов в том, что сами проверяющие в нормах часто не разбираются, но у них план по привлечении к ответственности.
Изменения позволили бы сократить избыточные функции Госинспекции труда так, чтобы добросовестные работодатели имели возможность соблюдать предъявляемые требования, тем самым ликвидировать коррупционную составляющую и высвободить бюджетные средства. Насколько известно, подобных законопроектов пока не существует.
Павел Правящий, юрист
ЗАЩИТИТЬ КРЕДИТОРА ПРИ БАНКРОТСТВЕ
В рамках Закона о банкротстве нужно оставить процедуру наблюдения только для ограниченного круга ситуаций (работающее предприятие), когда такая процедура действительно необходима, исключить нормы о преодолении судом воли собрания кредиторов при введении следующей процедуры (ст. 75 Закона о банкротстве).
Это представляется важным из-за недостаточной эффективности банкротства для кредитора, сейчас есть перекос в сторону защиты должника, и стремление восстановить его платежеспособность ослабляет конкуренцию на рынке, так как общество тратит ресурсы на неудачные предприятия, а также усиливает негативные ожидания кредиторов, что в конечном счете увеличивает стоимость финансирования. А это крайне важно для удешевления кредитов, о котором сейчас много говорят.
Законопроекты по указанным предложениям мне неизвестны. Напротив, в законопроекте No 239932-7 «О внесении изменений в Федеральный закон ”О несостоятельности (банкротстве)“ и отдельные законодательные акты Российской Федерации в части процедуры реструктуризации долгов в делах о банкротстве юридических лиц» предлагается ввести еще один вид реабилитационной процедуры сроком до восьми лет в качестве дополнительной альтернативы финансовому оздоровлению, внешнему управлению и мировому соглашению.
Указ о вольных хлебопашцах
215 лет назад 4 марта (20 февраля по старому стилю) 1803 года император Александр I издал указ «Об отпуске помещиками своих крестьян на волю по заключении условий, основанных на обоюдном согласии», известный в русской истории как указ «О вольных хлебопашцах».
Вот краткое содержание указа:
- Помещик наделялся правом предоставлять своим крестьянам свободу и землю за деньги, стоимость выкупа земли помещики устанавливали самостоятельно;
- Условиями данного указа пользовались, в том числе и наследники лиц, его подписавших;
- Крестьянин был обязан выплатить помещику полную сумму, которая была им установлена, в случае невыплаты данной суммы крестьянин снова становился крепостным;
- Вольные и свободные крестьяне обязаны были нести рекрутскую повинность для службы в армии; Освобожденные крестьяне получили название вольных хлебопашцев.
Что же нового было в этом указе? Ведь и раньше помещик мог дать своим крестьянам волю, за выкуп или безвозмездно, продать, подарить или сдать в аренду землю. Но такое поведение считалось в обществе по меньшей мере экстравагантным, а часто и предосудительным. Царский указ проявил полное государственное одобрение освобождению крестьян и объявлял такие сделки экономической политикой государства. Достаточно сказать, что Александр I внимательно следил за ходом выполнения указа и регулярно запрашивал сводки о количестве новых вольных хлебопашцев.
А вот порадовать императора было нечем. За 22 года оставшегося царствования Александра I лишь 47 тыс. крестьян (т. е. меньше 0,5% от общего числа крепостных) смогли таким образом купить себе свободу: большинство помещиков не помышляли
о «раздаче своей собственности». За все время существования указа, до 1861 года, только полтора процента крестьян получили возможность выкупить свою свободу. Это было 150 тысяч мужчин со своими семьями. Так плохо указ работал в силу двух причин: во-первых, освобождение крестьян было правом, а не обязанностью помещика, во-вторых, единовременно заплатить всю сумму выкупа могли лишь единицы – богатые оброчные крепостные.
Тем не менее, указ о вольных хлебопашцах явился предтечей реформы 1861 года. Недостатки указа были в ходе реформ Александра II учтены, освобождение крестьян стало обязанностью помещика, а выкупные платежи платила казна, предоставляя крестьянам долгосрочный кредит.
ДРУГИЕ ПРОЕКТЫ
Попытки Александра I решить крестьянский вопрос указом 1803 года не ограничились.
В Прибалтике крестьянский вопрос осложнялся национальным: остзейское дворянство состояло сплошь из немцев. В 1804 году за прибалтийскими крестьянами было признано право на наследственное владение их земельными участками, а для безземельных крестьян-батраков и дворовых людей был установлен минимум обязательного вознаграждения. В 1816-19 гг. прошёл второй этап реформы: крестьяне-прибалты освобождались от личной крепостной зависимости под условием сохранения за дворянством собственности на землю.
В 1818 году Александр I тайно поручил адмиралу Мордвинову (в 1823 – 1840 году – бессменному президенту Императорского Вольного экономического общества), графам Аракчееву и Гурьеву разработать проекты отмены крепостного права.
Проект Мордвинова: крестьяне получают личную свободу, но без земли, которая вся полностью остаётся за помещиками; размер выкупа зависит от возраста крестьянина: 9—10 лет — 100 руб.; 30—40 лет — 2 тыс. и т.д.
Проект Аракчеева: освобождение крестьян провести под руководством правительства — выкупать постепенно крестьян с землёй (две десятины на душу), по соглашению с помещиками по ценам данной местности.
Проект Гурьева: медленный выкуп крестьянской земли у помещиков в достаточном размере; программа была рассчитана на 60 лет, то есть до 1880 года. Все эти проекты так и остались тайными.
ВЭО России и крестьянский вопрос
Проект графа Гурьева
Медленый выкуп крестьянской земли у помещиков в достаточном размере для ведения крестьянского хозяйства в тече- ние 60 лет (с 1820 до 1880 гг.).
В первую годовщину своего существования, в октябре 1766 года Вольное экономическое общество получило письмо от особы инкогнито с ящичком с тысячью червонных на нужды общества. Перед экономистами был поставлен вопрос: «В чем состоит собственность землевладельца – в земле ли его, которую он обрабатывает, или в движимости, и какое он право на то и другое для пользы общественной иметь может». Автор подписался инициалами И.Е. Очевидно, что неизвестной особой была сама императрица Екатерина II. Для ответа на этот вопрос учредители общества объявили первый в истории организации конкурс научных работ. Прислано было значительное число весьма передовых трудов, но к тому моменту у Екатерины были уже другие заботы – война с Османской империей, а после Пугачевского восстания и взгляды на положение крестьян несколько изменились.
В 1803 году в Императорском ВЭО был объявлен конкурс по проблеме «ревности и прилежании к трудам людей низших сословий…». Премию присудили автору, приводившему доказательства свободного труда. В 1812 году тема конкурса формулировалась прямо: «О пользе и выгоде вольнонаемного труда». В работе победителя отмечалось: «крепостные не могут быть верными слугами, и труд несвободный – малопроизводителен».
Money Price Knocked Down
It would be advisable to reduce the key rate to 4 percent and to allocate a significant part of the foreign exchange reserves to the implementation of breakthrough projects, said Sergei Bodrunov, President of the Free Economic Society of Russia, Director of the S.Yu. Witte Institute of New Industrial Development at a Rossiyskaya Gazeta Business Lunch event. It was held on the eve of the Fourth St. Petersburg International Economic Congress dedicated to the future of the new industrial society.
Alexey Savin
Deputy Editor-in-Chief of Rossiyskaya Gazeta
Sergey Bodrunov
President of the FES of Russia, Director of the S.Yu. Witte Institute of Industrial Development, Doctor of Economics, Professor
Five Percent
Rossiyskaya Gazeta: Sergei Dmitrievich, what economic growth rates are needed to ensure decent living standards in Russia?
Sergei Bodrunov: I think that at least 4 to 5 percent per year. Let me remind you that we already had such growth. Regaining it will be a complex task, it cannot be done in one fell swoop.
But, generally, I do not support the idea of evaluating the economy only by the size and dynamics of GDP, because not all aspects of GDP are equally useful. If you start pouring water from one glass into another, the statistics will record it as the provision of additional services to be taken into account in the calculation of GDP. What we need is not just growth but, I would say, a restructuring of GDP in favor of high-tech products which will form the basis for a future breakthrough. Restructuring is more important.
We need to look for points or centers around which economic potential and economic growth could crystallize. They can be in the form of special clusters or certain activities, like, for example, digitalization or technologies of trust, which drastically reduce transaction costs. Simply put, instead of simply producing flat irons and teapots, we must produce ultramodern “flat irons” and “teapots”; we need to maintain a dialogue with the future and understand future needs. I believe positive development can be achieved without any GDP growth, and vice versa.
WE NEED TO LOOK FOR POINTS AROUND WHICH ECONOMIC GROWTH COULD CRYSTALLIZE.
Catching Up Is Harder Than Keeping Up
RG: We often hear calls to restore the industry that was destroyed in the 1990s. There are estimates that say the production capacity has shrunk 30 percent over the last 25 years, like in the postwar period. What do you think?
Sergei Bodrunov: We (the Institute of New Industrial Development — Editor’s Note) have made the same assessment, it’s worse than the aftermath of Mamai’s inroads. We did not only suffer setbacks in the volume or structure of industry, the problem runs deeper, we have suffered a slowdown and it is much more serious than the visible side of the de-industrialization that occurred due to the severance of economic ties and the pursuit of the liberal-monetarist model of the 90s. Unless the industrial base is upgraded, it is impossible to move forward, and from that perspective catching up is always harder than keeping up. I have always advocated a return to the priority of industrial development, it is required by this country’s specific conditions. Otherwise, we start teetering and groping for external supports. The economy has been brought to a state where we have lost the lion s share of industry.
First, there was not enough money, then, in the early 2000s, the windfall of petrodollars hit the economy, but we got carried away filling foreign exchange reserves. Now the reserves (455 billion dollars. — Editor’s Note) cover all possible risks several times over. Even if you top them off with something completely unforeseen, 120- 150 billion dollars will be enough. The remaining funds should be directed to re-industrialization, which is connected with new technologies. I mean, if we want to rebuild the industry, it does not mean we are about to recreate the Soviet industrial base; in fact, what we need to create is a new industry, a modern one in terms of both technology and the type of organization, and also in terms of «ideology» if you will.
Trial by Low Inflation
RG: You are talking about possible additional trillions of rubles from reserves, but, generally speaking, there is money in the economy, it just doesn’t turn into investments. Even despite the achievement of an unprecedentedly low inflation rate. What is the reason for this?
Sergei Bodrunov: Our assumption that investments would pour down on us as soon as we reined in inflation proved to be wrong. What has happened is what had already happened to Russia many times: the money earned within the economy has been siphoned off abroad through certain mechanisms. It is like a tribute to the Golden Horde in the Middle Ages, only the khan is replaced by the Western countries, China, and those parts of the world where Russian businessmen keep their profits and from where everything is imported, from the simplest products to tomographic scanners.
THE MONEY EARNED WITHIN THE ECONOMY HAS BEEN SIPHONED OFF ABROAD.
To keep the money inside the country and turn it into investments we need to work hard. First, we need to reduce the cost of borrowed money. Now it is higher than the profitability level in industry (just under 8-10 percent), no country can keep its industry under such pressure for so long. In my opinion, if the key rate of the Bank of Russia is reduced to 4-4.5 percent, banks will be able to provide loans with more or less reasonable interest rates.
Secondly, the investor needs stability, predictability of actions of the authorities, and it is especially true for tax laws. As they say, sky’s the limit, but it s time to finally stop meddling with the tax rules and fix them for several years ahead. Without this, the businessman simply does not understand when he will be able to attain payback on his projects. While making changes to tax laws we must act with extreme caution. In some countries, the governments begin discussing those sensitive changes one and a half to two years ahead of enacting them — and we, unfortunately, have a long way to go in this regard. If we are able to refine the government machinery in such a way, investors will benefit from it. We need to order and digitize our control procedures, tone down «revisionist voluntarism». I m not saying checks are not needed, they are badly needed, but the procedures should be clear and understandable to everyone: businesses, supervising agencies, courts, and investigators, if need be.
RG: If the key rate drops to 4 percent, does it mean that the inflation target should be lower?
Sergei Bodrunov: I would not mind 1.5-2 percent. Annual inflation has remained at this level for several months now. I think this will be a unique situation for the economy — persistent low price growth rates and low interest rates.
Of course, low inflation does not benefit everyone, it is a serious burden for businesses that service expensive loans. But if we want industry to develop in the direction of high-tech, we need to go through this trial. Certain industries might need state support; one example is construction where the majority of bad loans are concentrated.
Sanctions Began Long Before 2014
RG: The government’s economic program should be announced shortly, businessmen will have more certainty regarding medium-term prospects. Will it, in itself, affect the business climate?
Sergei Bodrunov: Of course it will, and I think that the economic results will show it as early as the second half of the year. Without understanding what model we are building and how, or what the government spending priorities will be, it is very difficult to decide on long- term projects. In this sense, I expect that 2018 will be a turning point, there’s a chance for us to achieve decent growth rates.
RG: And what about uncertainty abroad? How will potential new sanctions affect the economy?
Sergey Bodrunov: They will not affect it in any additional way. I believe the role of sanctions, at least in their current form, is overrated. Generally speaking, sanctions did not commence in 2014; if you ask defense experts they will say we have been under sanctions for a long time. Back in the 90s, when I was in charge of a large avionics company, we constantly faced restrictions on the acquisition of precision equipment abroad, we had to find a way around some countries. Of course, it was more expensive that way, but in the end we still imported and launched stuff. And as regards civilian industries, even before 2014 Russian capitalists were only allowed to access «hardware», and not technologies or engineering centers.
Secondly, there is a positive side to sanctions, they helped our politicians to understand that there was no other way and it was time to discard the notion that in the global division of labor Russia s specialty is raw materials. That is how Russia is perceived worldwide. Recently, at an economic forum in Beijing, one of our Chinese colleagues, when asked about his perception of cooperation with Russia, said outright: «Russia helped us to grow technologically, and today we are ready to sell it our technologies, but Russia must provide us with raw materials. Because we are a country of technology, and Russia is a country of raw materials.» A mere 20 years ago, no one in China would have said that.
In short, I’m of the opinion that (a) the sanctions will have an opposite effect to the one that was intended by their initiators, (b) the uncertainty at home is much more dangerous than abroad.
No guns-or-butter dilemma
RG: Economically speaking, what is the role of the huge investments that the government continues to make in the military-industrial complex?
Sergei Bodrunov: Frankly, I do not understand those who are afraid of some sort of militarization of the economy. The military industrial complex is a strength, and not a useless burden.
First, we all want to feel protected (and businessmen are no exception), and our military complex just makes sure we do. And it removes certain risks for foreign investors as well, it is important too.
Secondly, hundreds of defense enterprises continue to create technologies, which are then used in the civilian sector. We no longer build tens of thousands of tanks, as in the times of the USSR. We produce the required minimum of high-end products. But when new high-tech weapons are created, a lot of everyday tasks, important for a variety of industries, are solved «along the way». Furthermore, no guns-or-butter dichotomy exists. Where there is no guns in the modern sense, there is no butter. Believe me, I worked for a long time in the defense industry, I know what I m talking about. Therefore, I do not think that military spending is money lost to the economy.
Universities are ready for restructuring
RG: Sergey Dmitrievich, many people have been criticizing the Russian education system. What do you think about it? How does it correspond to the needs of the economy?
Sergei Bodrunov: We have ahead of us an economy of highly intelligent products. This means that all work that can be automated will be automated in the next 10 to 15 years. What will be left for man?
They say the system of professional technical education needs improvement, forgetting that professions are becoming extinct as lifetime occupations, and this process is gradually accelerating. Only people who are able to quickly master new competencies, switch to new types of activity, and constantly retrain will be able to realize their potential in the new labor environment. Our education system is completely unprepared for that.
Second, commercialization is harmful to education, I believe it is obvious.
Third, rigid standardization in this area is fatal. Imagine a standard engineer? Yes it s just a robot, it is only capable of solving standard problems.
We must change the ideology of education. It should be aimed at revealing a person’s creative abilities. Humanitarian disciplines, music and travel are very important… I mean, it is not enough for a professional to be a good narrow specialist, he must also possess a broad outlook which is a growing medium for breakthrough ideas.
Деньгам сбивают цену
Ключевую ставку целесообразно снизить до 4%, а значительную часть валютных резервов направить на реализацию прорывных проектов — такое мнение выразил президент Вольного экономического общества России, директор Института нового индустриального развития имени С.Ю. Витте Сергей Бодрунов на «Деловом завтраке» в «Российской газете». Он состоялся в преддверии IV Санкт-Петербургского международного экономического конгресса, посвященного будущему нового индустриального общества.
Алексей Савин,
заместитель главного редактора «Российской газеты»
Сергей Бодрунов,
президент ВЭО России, директор Института индустриального развития им. С.Ю. Витте, д. э. н., профессор
5 процентов
«Российская газета»: Сергей Дмитриевич, какие темпы роста экономики нужны, чтобы обеспечить достойный уровень жизни в России?
Сергей Бодрунов: Думаю, минимум 4–5% в год. Напомню, что такой рост у нас уже был. Возвращение к нему — задача комплексная, решить ее одним махом не получится.
Но вообще-то я не сторонник экономику оценивать только по размеру и динамике ВВП, потому что не все его компоненты, скажем так, одинаково полезны. Условно говоря, если вы начинаете заниматься переливанием воды из одного стакана в другой, то статистика это зафиксирует как предоставление дополнительных услуг и учтет их при расчете ВВП. Нам нужен не просто рост, а, я бы сказал, перестройка структуры ВВП в пользу высокотехнологичной продукции, которая станет базой для прорыва в будущее. Это — важнее.
Нам нужен не просто рост, а перестройка структуры ввп в пользу высоких технологий.
Нам надо искать точки, центры, вокруг которых, как вокруг ядра, кристаллизуется экономический потенциал, экономический рост. Это могут быть и специальные зоны, и определенные направления, например, цифровизация, технологии доверия, резко снижающие транзакционные издержки. Если совсем просто говорить, то мы должны производить не просто утюги и чайники, а суперсовременные «утюги» и «чайники», нужно вести диалог с будущим, понимать его запросы. Я считаю, что позитивное развитие может быть и без всякого роста ВВП, равно как и наоборот.
Догонять сложнее, чем не отставать
«РГ»: Мы часто слышим призывы восстановить загубленную в 90-е промышленность. Есть оценки, что за 25 лет производственные мощности сократились на 30%, как после войны. А как по-вашему?
СБ: Наши оценки (Института нового индустриального развития. — Прим. ред.) примерно такие же — хуже, чем Мамай прошел. Мы не только потеряли
в объемах, в структуре промышленности, проблема — глубже, мы потеряли в темпе, это гораздо серьезнее, чем внешняя сторона той деиндустриализации, которая произошла из-за разрыва хозяйственных связей и следования либерально-монетаристской модели в 90-х. Если производственная база не обновляется, то невозможно идти вперед, в этом плане догонять всегда сложнее, чем не отставать.
Я всегда выступал за возврат к приоритету индустриального развития, этого требует специфика нашей страны. Иначе нас начинает шатать, и тогда нужны внешние подпорки. Вот они экономику довели до состояния, когда мы потеряли львиную долю промышленности.
Сначала не хватало денег, потом, в начале 2000-х, на экономику обрушился ливень нефтедолларов, но тут мы слишком увлеклись наполнением валютных резервов. Сейчас они (455 млрд долларов. — Прим. ред.) в несколько раз перекрывают все просчитываемые риски. Даже если добавить сверху на что-то совсем непредвиденное, 120–150 млрд долларов вполне хватит. Остальные средства надо направлять на реиндустриализацию, связанную с новыми технологиями. Я имею в виду, что, если мы хотим восстановить промышленность, это не значит, что речь идет о воссоздании советской индустриальной базы, фактически мы должны создать промышленность заново — современную и по технологиям, и по типу организации, и, если позволите, по «идеологии».
Испытание низкой инфляцией
«РГ»: Вы говорите о возможных дополнительных триллионах рублей из резервов, но, в общем, в экономике деньги есть, только в инвестиции они не превращаются. Даже несмотря на достижение беспрецедентно низкой инфляции. С чем это связано?
Сергей Бодрунов: Мы убедились, что расчет на то, что снизим инфляцию — и прольется инвестиционный дождь, не оправдались. Происходит то, что происходило с Россией неоднократно: то, что экономика зарабатывает, уходит из нее через определенные механизмы за рубеж. Это как дань Золотой Орде в Средние века, только
на месте хана — западные страны, Китай, те регионы мира, где российский бизнес держит свою прибыль и откуда импортируется все, от каких-то совсем простейших изделий до томографов.
Чтобы деньги оставались в стране и превращались в инвестиции, мы должны многое сделать. И первое, конечно, это снизить стоимость заемных денег. Сейчас она выше, чем уровень рентабельности в промышленности (не более 8–10%), такого давления ни в одной стране промышленность долго выдерживать не сможет. На мой взгляд, если ключевая ставка Банка России будет снижена до 4–4,5%, банки смогут давать кредиты под более или менее разумный процент.
Во-вторых, для инвестора важна стабильность, предсказуемость действий власти, в первую очередь это касается налогового законодательства. Нет, как говорится, предела совершенству, но пора наконец определиться с налоговыми условиями, зафиксировать их на несколько лет вперед. Без этого просто предприниматель не понимает, когда же он окупит проект. В налоговых изменениях действовать надо предельно осторожно. Во многих странах государство начинает обсуждать такие чувствительные вещи за полтора-два года до введения изменений в действие — нам до этого, к сожалению, еще далеко. Если в этом направлении доработать государственную машину, то это уже — большой плюс для того, чтобы инвесторы к нам сюда приходили. Упорядочить и провести цифровизацию процедур контроля, снизить «ревизионистский волюнтаризм». Я не говорю, что не надо проверять, еще как надо, но процедуры должны быть ясны и понятны всем: и бизнесу, и надзору, и суду, и, в случае чего, следствию.
«РГ»: Если ключевая ставка опускается до 4%, значит, и цель по инфляции должна быть ниже?
СБ: Я не возражал бы против 1,5–2%. Годовая инфляция уже несколько месяцев держится на близкой отметке. Мне кажется, это будет уникальная
для экономики ситуация — стабильно низкие темпы роста цен и низкий процент.
Конечно, низкая инфляция идет на пользу не всем, для предприятий, которые обслуживают дорогие кредиты, это очень серьезная нагрузка. Но, если
мы хотим, чтобы промышленность развивалась как высокотехнологичная, надо пройти через это испытание. Возможно, потребуется точечная государственная поддержка каким-то отраслям, например, строительству, где проблемных кредитов больше всего.
Санкции начались задолго до 2014 года
«РГ»: Cкоро должна быть объявлена экономическая программа Правительства, у бизнеса появится больше определенности со среднесрочными перспективами. Это само по себе должно повлиять на деловую активность?
СБ: Конечно, и я думаю, что результаты экономики во втором полугодии уже это покажут. Без понимания того, какую модель и как мы строим, на какие приоритеты пойдут государственные деньги, очень трудно принимать решения по длинным проектам.
В этом смысле я рассчитываю, что 2018 год станет переломным, у нас есть шанс выйти на приличные темпы роста.
«РГ»: А как быть с внешней неопределенностью? Как отразятся на экономике возможные новые санкции?
СБ: Дополнительно — никак. Мне кажется, роль санкций, по крайней мере в их текущем варианте, переоценена. Вообще, эта история началась не в 2014 году, спросите любого оборонщика — он ответит, что мы давно в санкциях сидим. Еще в 90-е, когда я руководил крупной компанией по производству авионики, мы постоянно сталкивались с ограничениями в приобретении за рубежом высокоточного оборудования, приходилось обходить некоторые государства. Конечно, так дороже, но в итоге все равно везли и запускали. И в гражданских отраслях до 2014 года российский капитал подпускали только к «железу», к технологиям, к инжиниринговым центрам — нет.
Во-вторых, в санкциях есть положительные моменты, они помогли нашим государственным деятелям понять, что деваться некуда и пора уходить от представления, что место России в мировом разделении труда — сырье. Нас же уже так и воспринимают в мире. Недавно на экономическом форуме в Пекине один из китайских коллег на вопрос о том, как он видит сотрудничество с Россией, прямо ответил: «Россия нам очень помогла технологически подняться, и сегодня мы готовы продавать ей свои технологии, а Россия должна обеспечить нас сырьем. Потому что мы — страна технологий, а Россия — страна сырья». Еще 20 лет назад в Китае никто
бы так не сказал.
Короче, на мой взгляд, а) санкции приведут к противоположному результату, нежели тот, на который рассчитывали их инициаторы, б) внутренняя неопределенность гораздо опаснее внешней.
Нет дилеммы «пушки — масло»
«РГ»: Какую роль с точки зрения экономики играют те огромные вложения, которые государство продолжает делать в оборонно-промышленный комплекс?
СБ: Я, откровенно говоря, не понимаю тех, кто боится какой-то милитаризации экономики. ОПК — это сила, а не бесполезное бремя.
Во-первых, нам всем, и те же бизнесмены не исключение, хочется чувствовать себя защищенными, и наш оборонный комплекс это как раз уже позволяет. И для внешних инвесторов определенные риски снимает, это тоже важно.
Во-вторых, на сотнях предприятий ОПК по-прежнему создается технологический задел, который потом используется в гражданском секторе. Мы же не клепаем десятки тысяч танков, как во времена СССР. Мы делаем минимально необходимое количество высококлассных изделий. Но, когда создаются новые высокотехнологичные виды вооружений, «попутно» решается масса прикладных задач, важных для самых разных отраслей. И еще. Нет дихотомии — «пушки» или «масло». Не будет пушек, современных пушек, не будет и масла. Поверьте, я долго работал в ОПК, знаю, о чем говорю. Поэтому не считаю, что затраты на гособоронзаказ — потерянные для экономики деньги.
Университеты ждут перестройки
«РГ»: Сергей Дмитриевич, сейчас многие критикуют российское образование. Как вы оцениваете его состояние? Насколько оно соответствует потребностям экономики?
СБ: У нас впереди экономика высокоинтеллектуальных продуктов. Это значит, что вся работа, которую можно автоматизировать, будет автоматизирована в ближайшие 10–15 лет. Чем же будет заниматься человек?
Сейчас говорят, что нужно совершенствовать систему профессионального технического образования, забывая, что профессии как занятия на всю жизнь отмирают, и этот процесс ускоряется и ускоряется. Найти себя в новом пространстве труда смогут только люди, которые способны быстро осваивать новые компетенции, переключаться на новые виды деятельности, переучиваться всю жизнь.
К этому наша система образования совершенно не готова.
Второе — коммерциализация образования ему вредит, мне кажется, это очевидно.
Третье — жесткая стандартизация в этой сфере губительна. Представляете себе стандартного инженера? Да это просто робот, он способен только на решение стандартных задач.
Надо менять идеологию образования. Оно должно быть направлено на раскрытие творческих способностей человека, здесь очень важны гуманитарные дисциплины, музыка, путешествия… Я имею в виду, что профессионалу мало быть хорошим узким специалистом, он должен обладать еще и широким кругозором — это питательная среда для прорывных идей.
РАБОТА, КОТОРУЮ МОЖНО БУДЕТ АВТОМАТИЗИРОВАТЬ, БУДЕТ АВТОМАТИЗИРОВАНА В БЛИЖАЙШИЕ 10-15 ЛЕТ.