Пятница, 20 сентября, 2024

Percentage will not make you happy 

GDP Growth Rate As Such Will Not Make Economy Stronger. 

Mikhail Eskindarov,

Rector of the Financial University under the Government of the Russian Federation, Doctor of Economic Sciences 

 

Dmitry Sorokin,

Corresponding Member of the Russian Academy of Sciences, Research Supervisor of the Financial University under the Government of the Russian Federation 

 

DECEITFUL GROWTH RATE FIGURES

Reports on whether the GDP of a particular country has changed over the last month, and by how many tenths of a percent, invariably make the headlines of economic news. Estimates and forecasts of the dynamics of this indicator are an obligatory part of speeches delivered by economic authorities, both foreign and domestic, and experts. At the same time, it is implied that it is precisely the high rates of GDP growth and its size that directly determine the upsurge in the country’s economic power and the arrival of the overall prosperity for its population.

We have repeatedly heard over the last two years that Russia’s GDP in its decline is about to reach the “bottom”, we considered as a victory its decline by 0.2% over the last year instead of the originally projected 0.6%, and we expect and hope that it will grow by either 0.6% or even as much as 1.5% this year. Various groups of experts have prepared proposals for the government on how to accelerate GDP growth to a level higher than the world’s average (some promise this after 2019, others in 2 years, and the most radical of them say next year). But is everything so straightforward?

During the period 2000-2008 the average annual increase in the Russian GDP was about 7% per year, twice the world’s average. This made it possible not only to restore its volume lost during the economic catastrophe of the 1990s, but also to surpass its pre- crisis level by almost 18%. Real disposable incomes of the population (cash incomes less mandatory payments, adjusted for consumer price growth) grew as well, and by 2008 exceeded the pre-crisis level by 16%. But this is the average figure.

And what was, for example, the case with those 29% of the population whose income in 2000 was below the “poverty line” (the subsistence minimum determined by the price of the minimum consumer basket). According to statistical data, the share of such population decreased to about 13% by 2008. It would seem like a good dynamics. But we must bear in mind that in 2000 the subsistence minimum was about half the average per capita monetary income, and in 2008 — about a third. But the share of the population that has less than half the average per capita income remained the year 2000 level, 29%. Given that the prices for housing and utilities, which you cannot avoid paying, increased 11 times, for pre-school education services more than 6 times, for education more than 4 times and for medical services almost 5 times, it is clear how to answer the question: did those who by 2008, as in 2000, earned no more than half the average per capita income cease to be poor not in statistical sense but in real life? In general, consumer prices for goods which are acquired by the lowest-income group of population increased 3.5 times, while the prices for goods purchased by the highest-income group increased 2.9 times. As a result, if the excess of the average monetary incomes of 10% of the highest-income population over 10% of the lowest- income population (we note that the super-rich and homeless people are not included in this account) was 13.9 times in 2000, in 2008 it was up to 16.6 times. This means that the rich took advantage of the GDP growth to a greater extent than the poor.

If we assume that GDP growth automatically brings us closer to universal happiness, then how can we explain the fact that in the period 2000-2008 the natural decline in the population (the difference between the born and the deceased) turned out to be over a million people more than during the previous 8 years of economic catastrophe, and the country’s population decreased by 3.6 million compared to 2.3 million in the previous eight years? Finally, how to explain that the 18% excess over the pre-crisis GDP level occurred when the production rate in industry and agriculture turned out to be approximately 15% lower by 2008 than in 1991, particularly 17% lower in processing industries, and 8% lower in the construction industry?

READ YOUR TEXTBOOK

Нappened in France

Despite the high growth rates of the world’s economy measured by changes in GDP, and the overly optimistic forecasts based on those measurements, a massive financial and economic crisis arrived “unexpectedly”.

To answer these questions, let us recall how the GDP is determined. This indicator was proposed in 1934 by the economist Simon Kuznets, a Russian migr , who received the Nobel Prize in economics in 1971 for «an empirically substantiated interpretation of economic growth, which led to a new, deeper understanding of economic and social structures and the development process». It may sound too coarse to a professional statistician but, keeping aside the subtleties of the calculation, in the mundane sense it is the sum of the prices of all products produced and services rendered over a certain period of time consumed domestically and sold abroad. A separate problem is the accounting of products and services produced in the informal sector of the economy and those that cannot be expressed in monetary terms (for example, you repaired a car by yourself). To ensure the comparability of the GDP in different years, its value is adjusted taking into account the price changes in the periods being compared (GDP in comparable prices).

How was the high rate of GDP growth achieved in 2000-2008? The Ministry of Economic Development, both at that time and later, correctly noted that at least half of the GDP growth was attributable to high growth rates of oil and gas export revenues. Later, the decline in GDP in 2009 and the subsequent slowdown in its growth that turned into a decline in 2015 — 2016 was explained by a decrease in those revenues. Now the hopes for a higher rate of GDP growth are again connected with the expectations that the oil export price will be $50 per barrel, and not $40 as predicted.

All this is written in order for the reader (non-economist) to understand: the magnitude of GDP, the rate of its growth, and even the volume of GDP per capita show important things, especially the dynamics of the country’s economic activity. Of course, these values to some extent reflect the magnitude of real national wealth and actual well-being of citizens. But only to a certain extent, indirectly, if you will. So, when the GDP fell by 7.8% in 2009, the real disposable monetary incomes of the population not only did not decrease but even grew by 3% thanks to the measures taken by the government. At the same time, in 2011, when the GDP growth was 4.3%, real monetary incomes increased by a mere 0.5%. In the current crisis, with a 2.8% decline in GDP in 2015, real cash incomes fell 3.2%, while in 2016, a mere 0.2% decline in the GDP instantly resulted in almost 6% slump in those incomes. Neither the rate of GDP growth nor its absolute magnitude will say anything about exactly what products and services were produced, how they were distributed and used, or, in general, how much better life has become from financial, cultural or safety perspective for the country’s population as a whole and the social groups that make up the population, and what the further prospects in this area are. In order to answer this question, it is necessary to know what makes up the GDP, the technological structure of production and the composition of the products and services produced, the situation with employment, working conditions and labor content, how the incomes and property of the population are distributed, the country’s ecological situation and the state of its natural resources, etc., etc.

GDP GIVES NO REALISTIC DESCRIPTION OF THE ECONOMY

In early 2008, at the initiative of the then President of France, John Stiglitz and Amartya Sen, Nobel Prize- winning economists, and Professor Jean-Paul Fitoussi led the establishment of the Commission on the Measurement of Economic Performance and Social Progress that was joined by many well-known economists working on both sides of the Atlantic. The establishment of the Commission was due to the fact that despite the high growth rates of the world’s economy measured by changes in GDP, and the overly optimistic forecasts based on those measurements, a massive financial and economic crisis arrived “unexpectedly”. The report made an unambiguous conclusion that the fetishization of GDP and the dependence of the economic policy on its growth did not yield a realistic picture of the state of the economy and, therefore, not only would not lead the society to welfare but also threatened to have negative effects on its future. As a matter of fact, the “inventor” of the GDP indicator Kuznets warned about this, repeatedly pointing out the fallacy of identifying the growth of GDP with the growth of economic and social welfare.

It seems that the current authors of forecasts, plans, and programs for the country’s economic growth should focus on the ultimate goals, the attaining of which will mean a steady growth in the country’s and its citizens’ welfare. These goals include maintaining high life expectancy, ensuring decent working conditions and labor content that allow for an increase in the production of competitive goods, solving the housing problem, gaining access to education and expanding access to cultural values, overcoming excessive poverty and income differentiation, preserving and improving the state of the natural environment, bio— and natural resources and, of course, ensuring safety in the broadest sense. Having determined the parameters of these goals (the list of which is incomplete by far), based on the available resources, it will be possible to determine the stages (timeframe) of their accomplishment and to mull over the corresponding economic and organizational measures (mechanisms) ensuring movement in the right direction. Expressed in price terms, this movement will determine the GDP dynamics. With a different approach, when the growth of GDP is at the forefront, the need for certain actions and their order of priority will be determined not by how they affect the well-being of the society, but, above all, by the contribution they make to the increase in the GDP growth rate. Thus, we often hear that investments in education and science have a big effect on GDP growth. But it is not out of place to ask: when will this effect manifest itself? In a year? In two? It is clear that the return on these investments, expressed in GDP growth, will be obtained in the longer term. But if the immediate increase in GDP is all that matters, the expenditures for these purposes will look like a deduction from always limited resources, and will therefore be inevitably subjected to reduction (sequestration). The exactly same approach can be seen in the latest (November, 2016) forecast until 2019 by the Ministry of Economic Development, in which the increase in the GDP growth rate to the world average level (the so-called target option) “implies restraint in the growth of consumption and social spending during the early years of the forecast period”. Perhaps it will happen this way. But what will happen next, beyond 2019? There’s nothing new in being asked to “tighten belts” for the sake of high growth rates. We know how it ended the last time — with the collapse of the Soviet economy.

In general, a simple recipe can be proposed to accelerate GDP growth. Let the conscientious wives of the party members in both chambers of the Federal Assembly, government and municipal officials and all those, including economic observers, who by their duty or inner conviction identify the growth of GDP with the arrival of universal happiness, immediately register themselves as individual entrepreneurs to provide household services. First, it will be immediately possible to report a rapid growth of the number of small businesses. Secondly, conscientious husbands will now not only give their wives their salaries and other incomes, but also pay them for the same household services that the wives usually provide in the family (a price-current, or, as it is now customary to say, a price list for any of these services can be found online). Need I say how the country’s GDP will immediately skyrocket? True, no more borscht will be produced in the country. But this is not so important, if the problem of GDP growth will be solved.

The book New Industrial Society by John Kenneth Galbraith, the author who is widely known and respected in the world economic community, was published 50 years ago. In this book he wrote, among other things, that for those who are busy shaping economic policy the gross (volumetric) value indicators (at that time they were the national income and the gross national product) are “the sole measure of social success. This is the modern criterion of good and evil. It is assumed that St. Peter asks everyone who knocks at the gates of paradise only one question: what have you done to increase the gross national product?” Does the growth of economic literacy in the past few years consist only in replacing the word “national” with “domestic” in the question of St. Peter?

Of course, making the GDP grow at a rate that is higher than the world average is a vital necessity for our country. However, if this gain results from higher prices for our commodity exports, increased output of obsolete products, actions that undermine the prospects for the country’s sustainable development, etc., then — no matter what the statistics shows — this will have a negative impact on the country. We need to make the GDP grow by increasing the competitiveness of the economy and the well-being of citizens, by overcoming the excessive social and economic differentiation among different groups of population and regions, and by doing everything that leads to an increase in the number of happy people who are proud of their country.

Не в процентах счастье 

Цифра темпов роста ВВП сама по себе не сделает экономику сильнее. 

Михаил Эскиндаров,

ректор Финансового университета при Правительстве Российской Федерации, доктор экономических наук 

 

Дмитрий Сорокин,

член-корреспондент РАН, научный руководитель Финансового университета при Правительстве Российской Федерации 

 

ЛУКАВЫЕ ЦИФРЫ РОСТА

Сообщения о том, на сколько десятых долей процента изменился ВВП за последний месяц в той или другой стране, неизменно занимают верхние строчки в экономических новостях средств массовой информации. Оценки и прогнозы динамики этого показателя — обязательная часть выступлений как зарубежных, так и отечественных экономических властей и экспертов. При этом подразумевается, что именно высокие темпы прироста ВВП, его размеры прямо и непосредственно обусловливают и прирост экономической мощи страны, и приближение наступления всеобщего благосостояния для ее населения.

На протяжении последних двух лет мы неоднократно слышали, что ВВП России в своем падении вот-вот достигнет дна, восприняли как победу его снижение в прошлом году на 0,2% вместо первоначально прогнозируемых –0,6% и с надеждой ожидаем, что в нынешнем году его рост составит то ли 0,6%, то ли целых полтора процента. Различные группы экспертов готовят предложения для правительства о том, как ускорить рост ВВП до уровня выше среднемирового (одни обещают это после 2019 года, другие через два года, а самые радикальные уже в следующем году). Однако все ли так однозначно?

В период 2000–2008 гг. среднегодовой прирост российского ВВП составлял примерно 7% в год, что вдвое превышало среднемировые темпы. Это позволило не только восстановить его объем, потерянный в ходе экономической катастрофы 1990-х гг., но
и превзойти его докризисный уровень почти на 18%. На этой базе росли и реально располагаемые денежные доходы населения (денежные доходы за вычетом обязательных платежей и с поправкой на рост потребительских цен), которые к 2008 г. превзошли докризисный уровень на 16%. Но это в среднем.

А как обстояло, например, дело с теми 29% населения, чей доход в 2000-м был ниже «черты бедности» (прожиточного минимума, определяемого по цене минимальной потребительской корзины). Согласно данным статистики, доля такого населения снизилась к 2008 г. примерно до 13%. Казалось бы, хорошая динамика. Но надо иметь в виду, что в 2000-м прожиточный минимум составлял примерно половину среднедушевого денежного дохода, а в 2008-м — примерно треть. А вот доля населения, имеющего доход менее половины среднедушевого, осталась на уровне 2000 г. — 29%. Если при этом иметь в виду, что цены на жилищно-коммунальные услуги, на которых не сэкономишь, выросли в 11 раз, на услуги по дошкольному воспитанию более чем в шесть раз, на образование — более чем в четыре раза и на медицинские услуги — почти в пять раз, то ясен ответ на вопрос: вышли ли из числа бедных — не в статистике, а в реальной жизни те, кто имел к 2008 г., как и в 2000-м, не более половины среднедушевого дохода? В целом же потребительские цены на товары, которые приобретает наименее доходная группа населения, увеличились в 3,5 раза, в то время как на товары, приобретаемые наиболее высокодоходной группой, — в 2,9 раза. В результате, если превышение средних денежных доходов 10% наиболее высокодоходного населения по сравнению с 10% населения, имеющего наименьшие доходы (сразу оговоримся, что в этот счет не включаются сверхбогачи и бомжи), в 2000 г. составляло 13,9 раза, то в 2008-м — 16,6 раза. Это значит, что богатые в большей степени пользовались результатами роста ВВП, чем бедные.

Если считать, что рост ВВП автоматически приближает к всеобщему счастью, то как объяснить тот факт, что в период с 2000 по 2008 г. естественная убыль населения (разница между родившимися и умершими) оказалась более чем на миллион человек больше, чем за предыдущие восемь лет экономической катастрофы, а население страны сократилось на 3,6 млн человек против 2,3 млн в предшествующее восьмилетие? Наконец, как объяснить то, что превышение докризисного уровня ВВП на 18% произошло в условиях, когда объемы производства промышленной и сельскохозяйственной продукции

к 2008 г. оказались примерно на 15% ниже уровня 1991 г., в том числе обрабатывающих производств — на 17%, а объем строительных работ — на 8%?

ВСПОМИНАЕМ МАТЧАСТЬ

Чтобы ответить на эти вопросы, вспомним, как определяется размер ВВП. Этот показатель был предложен в 1934 г. эмигрировавшим из России американским экономистом Саймоном Кузнецом, получившим в 1971-м Нобелевскую премию по экономике за «эмпирически обоснованное толкование экономического роста, приведшее к новому, более глубокому пониманию экономических и социальных структур, и процесса развития». Пусть простят профессионалы от статистики за огрубленность, но, оставляя в стороне тонкости счета, в житейском смысле — это сумма цен всех произведенных продуктов и оказанных услуг в течении определенного промежутка времени, потребленных внутри страны и проданных за рубеж. Отдельную проблему составляет учет продуктов и услуг, производимых в теневом секторе экономики, и тех, что не получают денежного выражения (например, вы своими силами произвели ремонт автомобиля). Для обеспечения сопоставимости ВВП в разные годы его величина корректируется с учетом изменения цен в сравниваемые периоды (получаем ВВП в сопоставимых ценах).

В 2008 году была создана комиссия по измерению экономики 

Создание Комиссии было вызвано тем, что, несмотря на высокие темпы роста мировой экономики, измеряемые в динамике ВВП, и опирающиеся на них радужные прогнозы, «неожиданно» наступил масштабный финансово-экономический кризис.

За счет чего был обеспечен высокий темп роста ВВП в 2000–2008 гг.? Минэкономразвития и в тот период, и позже справедливо отмечало, что не менее половины прироста ВВП обеспечивалось высокими темпами прироста экспортных нефтегазовых доходов. Позже падение ВВП в 2009 г. и последующее замедление его роста с перерастанием в падение

в 2015–2016 гг. объяснялось сокращением этих доходов. Ныне надежды на более высокий темп прироста ВВП опять связываются с тем, что цена на экспортируемую нефть окажется не 40 долларов за баррель, как предполагалось, а около 50.

Все это написано для того, чтобы читатель (не экономист) уразумел: величина ВВП, темп его прироста и даже объем ВВП на душу населения показывают важные вещи, прежде всего, динамику экономической активности в стране. Конечно, эти величины в определенной степени отражают и величину реального национального богатства и реального благосостояния граждан. Но только в определенной степени, если угодно — косвенно. Так, при падении ВВП в 2009 г. на 7,8% благодаря принятым государством мерам реально располагаемые денежные доходы населения не только не снизились, но даже выросли на 3%. В то же время в 2011 г., когда прирост ВВП составил 4,3%, реально располагаемые денежные доходы возросли только на 0,5%. В нынешний кризис при падении ВВП в 2015 г. на 2,8% реальные денежные доходы сократились на 3,2%, а в 2016 г. при сокращении ВВП только на 0,2% эти доходы упали сразу почти на 6%. Ни темпы прироста ВВП, ни его абсолютная величина ничего не скажут о том, какие конкретно продукты и услуги были произведены, как они были распределены и использованы, в общем, насколько стало лучше в материальном, культурном и безопасном смысле жить населению страны, как в целом, так и составляющим это население социальным группам, и каковы дальнейшие перспективы в этой области. Для того чтобы это знать, надо представлять, за счет каких источников создается ВВП, какова технологическая структура производства и состав производимых продукции и услуг, как обстоят дела с занятостью, условиями и содержанием труда и как распределяются доходы и собственность населения, какова экологическая обстановка в стране и состояние ее природных ресурсов и т.д. и т.п.

ВВП НЕ ДАЁТ РЕАЛЬНОГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ОБ ЭКОНОМИКЕ

В начале 2008 г. по инициативе тогдашнего президента Франции была создана — под руководством нобелевских лауреатов по экономике Джона Стиглица и Амартия Сена и профессора Жан-Поля Фитусси — Комиссия по измерению эффективности экономики и социального прогресса, в которую также вошли многие известные экономисты, работающие по разные стороны Атлантики. Создание Комиссии было вызвано тем, что, несмотря на высокие темпы роста мировой экономики, измеряемые в динамике ВВП, и опирающиеся на них радужные прогнозы, «неожиданно» наступил масштабный финансово-экономический кризис. В докладе был сделан однозначный вывод, что фетишизирование ВВП, подчинение экономической политики его росту не дает реального представления о состоянии экономики и, следовательно, не только не поведет общество к благосостоянию, но и грозит негативными последствиями для его будущего. Кстати, об этом предупреждал и «конструктор» показателя ВВП Кузнец, неоднократно отмечавший несостоятельность отождествления роста ВВП с ростом экономического и социального благосостояния.

Представляется, что нынешние составители прогнозов, планов, программ экономического роста страны во главу угла должны ставить именно конечные цели, продвижение к которым и будет означать устойчивый рост благосостояния страны и ее граждан. Это — показатели продолжительности жизни, обеспечения достойных условий и содержания труда, позволяющие наращивать производство конкурентоспособной продукции, решения жилищной проблемы, получения образования и расширения возможностей доступа к культурным ценностям, преодоление избыточной бедности и дифференциации доходов, сохранения и улучшения состояния природной среды, био- и природных ресурсов и, конечно, безопасности в самом широком смысле. Определив параметры этих (далеко не полно перечисленных) целей, исходя из имеющихся ресурсов, можно будет определить этапы (сроки) движения к ним и продумать экономические и организационные меры (механизмы), обеспечивающие движение в заданном направлении. Выраженное в ценовых параметрах движение и определит динамику ВВП. При ином подходе, когда во главу угла ставится рост ВВП, необходимость тех или иных мероприятий, их очередность будут определяться не тем, как они влияют на благосостояние общества, а, прежде всего, тем, какой вклад они внесут в повышение темпов роста ВВП. Так, мы часто слышим, что вложения в образование и науку дают большой эффект для роста ВВП. Но нелишне задать вопрос: когда этот эффект проявится? Через год? Через два? Понятно, что отдача от этих вложений, выраженная в росте ВВП, будет получена в более длительной перспективе. Но если главным становится немедленное увеличение ВВП, то расходы на эти цели будут выглядеть как вычет из всегда ограниченных ресурсов, а значит, неминуемо подвергнутся сокращению (секвестированию). Именно такой подход мы видим в последнем (ноябрь 2016 г.) прогнозе Минэкономразвития до 2019 г., в котором увеличение темпов роста ВВП до уровня среднемировых (так называемый целевой вариант) «предполагает сдерживание в первые годы прогнозного периода роста расходов на потребление, социальных обязательств государства». Может, так оно и произойдет. Но что будет потом, за пределами 2019 г.? Мы это уже проходили, когда ради высоких темпов роста ныне живущим предлагалось «затянуть пояса». Известно, чем это кончилось — крахом советской экономики.

Вообще для ускоренного роста ВВП можно предложить простой рецепт. Пусть сознательные жены сознательных членов партий, представленных в обеих палатах Федерального Собрания, государственных и муниципальных служащих и всех тех, включая экономических обозревателей, кто по долгу службы или внутреннему убеждению отождествляет рост ВВП с приближением к всеобщему счастью, немедленно зарегистрируют себя в качестве индивидуальных предпринимателей по оказанию бытовых услуг. Во-первых, сразу можно будет отчитаться о резком росте малого бизнеса. Во-вторых, сознательные мужья теперь будут не просто отдавать своим женам свою зарплату и прочие доходы, а оплачивать им те самые бытовые услуги, которые жены, как правило, оказывают в семье (прейскурант цен, или как сейчас принято говорить — «прайс-лист», на любую из этих услуг можно найти в интернете). Надо ли говорить, как сразу увеличится ВВП страны? Правда, ни на одну тарелку борща больше в стране произведено не будет. Но это уже не столь важно, коль решена задача роста ВВП.

50 лет назад вышла книга широко известного и почитаемого в мировом экономическом сообществе Джона Кеннета Гелбрейта «Новое индустриальное общество». В ней он, в частности, писал, что валовые (объемные) стоимостные показатели (в то время ими были национальный доход и валовый национальный продукт) являются для тех, кто занят формированием экономической политики «единственным мерилом социальных достижений. Таков современный критерий добра и зла. Предполагается, что святой Петр задает тому, кто стучится в ворота рая, лишь один вопрос: что ты сделал для увеличения валового национального продукта?». Неужели рост экономической грамотности за прошедшие годы заключается лишь в замене в вопросе святого Петра слова «национальный» на «внутренний»?

Конечно наращивание ВВП темпами выше среднемировых для нашей страны — жизненная необходимость. Однако, если это наращивание будет следствием роста цен на наш энергосырьевой экспорт, наращивания выпуска устаревшей продукции, действий, подрывающих перспективы устойчивого развития страны, и т.п., то — что бы ни показывала статистика — для страны это будет отрицательный результат. Нам необходим рост ВВП как результат роста конкурентоспособности экономики и благосостояния граждан, преодоления избыточной социально-экономической дифференциации населения и регионов и всего того, что ведет к росту числа счастливых людей, гордящихся своей страной.

Номер 9999

Что происходит с самым чистым русским золотом. 

Пока инвесторы рассуждают о том, нужно или не нужно «шортить золото», корреспондент Татьяна Зыкова привезла нам репортаж из почти магического места — аффинажного завода, где делают золотые слитки такой чистоты, которая и не снилась алхимикам. 

Слитки для Центрального банка

В цеху — ни шага в сторону: процесс аффинажа — это кислоты, щелочи, сви­нец, печи, открытый огонь, температура плавления 1350 градусов — зрелищно, красиво, опасно. «Золото — металл магический, завораживает»,— предупре­ждает нас директор крупнейшего в России Приокского завода цветных металлов (АО «ПЗЦМ») Владимир Сонькин. И правда, завораживает, когда плавильщики разливают ковшами жидкую золотую массу по мерникам. Картина не для слабо­ нервных: «розлив» вручную будущих банковских слитков.

Спустя несколько часов масса загустеет, остынет и превратится во вполне ося­заемый золотовалютный запас страны. Слитки высшей гостовской пробы 999,9, весом от 11 до 13 кг завтра пополнят хранилища Центрального банка Российской Федерации, Гохрана, коммерческих банков, будут торговаться на мировых площадках драгметаллов.

Расположенное в старинном русском городке Касимове, что в Рязанской обла­сти, предприятие производит до 66 тонн золота ежегодно. Плюс серебро, плати­ ну, палладий, осмий, иридий и другие металлы платиновой группы.

Производственный процесс

В круговороте драгоценных металлов аффинаж­ные заводы занимают главное место, потому как из кусков руды и песка здесь извлекают золотые сокро­вища страны. Очищают от примесей с помощью хлора и «царской водки» (смеси азотной и соляной кислот). И так слиток за слитком.

За смену выплавляют в среднем полтонны золота. Руда, когда ее добывают, содержит золота всего три грамма на тонну. На завод она поступает уже обогащенной — в такой породе до 60–80% золота. Но и той, что привозят на переработку, нужно несколько плавок и очищения, чтобы золото получи­ло свой сияющий солнечный цвет. Спектр готовой продукции — золото во всех его состояниях — порошки, гранулы, пластины, «кондитерская» фоль­га, полосы, проволоки, прутки.

Заводские технологии позволяют перерабатывать минеральное и вторичное сырье с особыми свойствами для медицины, науки и быта, отходы ювелирного производства, радиоэлектронный лом. Все это — золотой фонд страны.

Рекорд по запасам и царская очистка

Россия в 2017 году побила все рекорды по инвестициям в физическое золото. Центральный банк только за февраль 2017 года приобрел почти 30 тонн этого драгметалла. В золотовалютных резервах ЦБ сейчас накоплено не менее 1645 тонн желтого металла. Запасы золота в хранилищах российских банков за 2016 год увеличились в 2,1 раза — до 69,8 тонны, следует из отчетности кредитных организаций. Наибольший вклад внес ВТБ — его золотые закрома пополнились на 26,1 тонны (в 2,4 раза), до 45,5 тонны.

Одна из причин повышенного интереса частных и государственных российских банков к золо­ту — санкции и нестабильная геополитическая обстановка. Банки опасаются ареста активов за рубе­жом и предпочитают инвестировать в золото, пояс­ няют эксперты. Наращивает золотой запас и Банк России. За 2016 год ЦБ увеличил запасы золота в международных резервах на 199,1 тонны, или на 14,1%.

Аффинажный уровень

За последние пять лет преобразился и Приокский аффинажный завод. Работа здесь — мечта местных жителей. Вакансий ждут и областные специалисты, и профессионалы — технари из других российских регионов. Зарплата под 70 тысяч рублей, бесплатная столовая, лечение, санаторий под боком, обучение в столичных вузах талантливой молодежи под целевой кадровый новаторский резерв — эти социальные преференции манят. От простых рабочих и бухгалтеров до ученых — химиков и технологов.

Руководство, в свою очередь, нацеливает кадры на инновации за счет создания собственной науч­но­-производственной базы. Заводские изобретатели придумали и запатентовали несколько ноу­хау, позволяющих перерабатывать сырье за короткий цикл, без ущерба для экологии, по конкурентным ценам. Благодаря этому ПЗЦМ может наращивать производство, увеличивать количество готовой про­дукции.

Проблемы сбыта

Сейчас мощности одного из крупнейших в России и Европе аффинажных заводов полностью не исполь­зуются.

В 2016 году экспорт золота сократился с 140 до 48 тонн. Помимо того что золото в виде слитков накапливается внутри страны, еще несколько десятков тонн покупают ювелиры и предприятия по производству товаров оборонного и промышленно­ технического назначения. Между тем только один Приокский завод готов перерабатывать и продавать все добываемое в стране золото, а это 290–300 тонн в год. «И более 1000 тонн серебра», — добавляет директор завода Владимир Сонькин.

Кроме Приокского аффинажного завода за каждую тонну драгоценного сырья борются еще 10 аффи­нажных российских заводов­ конкурентов. Все они — режимные стратегические объекты, которые обеспечивают безопасность государства в случае чрезвычайных ситуаций. Золото в войну меняли на хлеб, на вооружения.

Гарантийный взнос мешает

Решение проблемы загрузки мощностей участни­ки этого специфического рынка видят в исполнении заказов для иностранцев и использовании импортно­го сырья. Для этого его нужно ввозить в Россию в виде «давальческого» сырья и после очистки (аффинажа) отправлять обратно зарубежным заказ­чикам.

Но на пути открытых зарубежных рынков стоит гарантийный взнос на депозит, который обязаны платить аффинажные предприятия при ввозе чужого сырья на переработку. «Непосильная сумма, даже если взнос возвращается через три месяца», — гово­рит Сонькин. Участники рынка предлагают внести поправки в Налоговый и Таможенный кодексы.

В частности, обнулить таможенные пошлины для аффинажных заводов при ввозе на переработку иностранного сырья, отменить налог на добавлен­ную стоимость при продаже слитков из драгметал­лов банкам. Казахстан это уже сделал.

Сколько могли бы получить

Будучи финансистом, Сонькин подсчитал, что только налог на прибыль одного завода мог бы при­ нести в региональную и федеральную казну несколь­ко сот миллионов рублей.

В пример игроки рынка приводят Швейцарию, которая, не имея добычи и месторождений золота, тем не менее перерабатывает его в готовые слитки до тысячи тонн в год. Россия, одна из уникальных стран в мире, где золото и добывают, и перерабаты­вают, такой шанс заработать для бюджета, бизнеса и граждан упускает, считают представители аффи­нажной отрасли.

Храните деньги в слитках

Золото в резервах

По текущим котировкам, стоимость драгметалла в резервах ЦБ России составляет около 63,5 млрд долларов, или около 16,5% всех ЗВР России. По сравнению с 2014 годом, когда общий вес драгметалла в запасах не превышал 10% и всего за три года увеличился на 6%, в абсолютном выражении стоимость выросла более чем на 23 млрд долларов (почти на 50%).

Поправить ситуацию может и дремлющий спрос населения на физическое золото в слитках. Об этом корреспонденту «ВЭ» рассказали в Объединении аффинажных заводов России. Его участники предла­гают налоговые послабления покупке-­продаже мер­ных драгоценных слитков физлицам.

А именно — обнуление НДС. Предложения сфор­мулированы и обсуждаются на экспертной группе в Минфине, уточняет заместитель главы Объединения Сергей Дяченко.

Сегодня физические лица, как правило, хранят накопления либо в банках под процент, либо дома, в наличных рублях и валюте. Покупка-­продажа драгоценных слитков разнообразила бы ограниченные инвестиционные возможности, тем более на фоне снижения спроса на ювелирные золотые украше­ния, когда не нужна очередная красивая брошь или монета.

С одной стороны — кризис, и отечественные юве­лиры стараются удешевить на выходе свою продук­цию. С другой — меняются потребительские ценно­сти. Вместо фамильных драгоценностей — золота и бриллиантов — родственники и друзья чаще балу­ ют близких телефонами и смартфонами, людей постарше — инвестиционными золотыми монетами. Гораздо ликвиднее — простой двухсотграммовый кусок химически чистого золота 999.9, который можно в любой момент купить­-продать, как шоко­ладку»,— поясняет Дяченко.

Ликвидность золотой шоколадки

«Мерный слиток 200–300 граммов — ликвидный инвестиционный актив во всем мире. Например, в Германии в прошлом году в виде инвестиционного металла частным лицам банки продали 113 тонн золота. В Швейцарии — 50 тонн. Это на 20 млн жителей этой страны», — отмечает Сергей Дяченко.

На вопрос, зачем иностранцы скупают слитки, говорит, что одним из мотивов является стабиль­ность этих инвестиционных инструментов. Стоимость драгметаллов в долгосрочной перспекти­ве растет, показывая высокую инвестиционную доходность. При глобальных торговых и валютных войнах в мире, неустойчивости доллара и евро только старое и доброе золото на пике будущих кризисов выручит как все человечество, так и отдельных граждан.

По данным Всемирного совета золота, в мире еже­ годно производится около 4 тысяч тонн желтого металла. В виде слитков продается тысяча с лишним тонн, то есть 25% от добытого металла. По расчетам аффинажных предприятий и исходя из мировой практики, из около 300 тонн ежегодно добываемого в России золота как минимум 20%, или 60 тонн, можно было бы продавать частным инвесторам.

В странах ЕС статус слитков прописан в налоговой директиве в качестве «инвестиционного металла». Указано, что, покупая­-продавая слитки через банки или биржи, владельцы ничего не теряют. «Если госу­дарство обнулит НДС при продаже слитков населению, то бюджет получит дополнительный доход. А аффинажные заводы — мощный толчок к разви­тию», — говорит Дьяченко.

Против лома

Еще один дополнительный источник загрузки мощностей аффинажных заводов — сбор лома и отходов, содержащих драгметаллы. Участники аффинажного рынка предлагают лицензировать и учитывать в специальном реестре деятельность компаний и индивидуальных предпринимателей по скупке, сбору и сдаче драгоценного лома. По закону предприятия, которые работают с драгоценными промышленными металлами, обязаны сдавать на переработку остатки лома. В России таких пред­ приятий более двух тысяч, а еще 200 тысяч мел­ких фирм — профессиональных сборщиков разного рода технического лома — радиоэлектронного, обо­ронного, медицинского, ювелирного, которые «вытравляют» из него полупродукты и сдаютна аффинажные предприятия. А там драгоценные металлы очищают и возвращают в хозяйственный оборот.

В последние годы учет и контроль за рынком дра­гоценного лома и отходов нарушен. Причин несколь­ ко, они требуют отдельного анализа. В итоге госу­дарство четко не знает, сколько драгметалла гуляет по стране.

«Объемы, которые попадают на аффинажные предприятия, не соответствуют объемам, которые туда должны попадать. В год лома и отходов сдавать­ ся на аффинаж должно не менее 20 тонн. Это при­близительная цифра. Сдается в разы меньше. Определить, сколько не сдается, очень сложно. Учета нет», — говорит Дяченко. Нелегальный рынок, предупреждает он, разросся и может достичь огром­ных размеров. Предприниматели не оформляют сделки. Многочисленные фирмы самостоятельно переплавляют лом и отходы в кустарных условиях. Механизма борьбы с теми, кто незаконно собирает лом, нет. Ассоциация аффинажных заводов предла­гает ввести лицензирование сбора лома и отходов, особую государственную политику в этом направле­нии. Сергей Дяченко напоминает, что в 2012 году из-­за многочисленных нарушений правительством было введено лицензирование сбора и переработки лома цветных и черных металлов. Как показала практика, за четыре года ситуация со сбором лома цветного и черного металла нормализовалась: никто не ворует водопроводные люки на улицах, не снимает провода.

Криминал переключился на рынок драгоценного лома и отходов — растут незаконные схемы скупки ювелирных изделий за наличный расчет, минуя лом­ барды, участились кражи, переплавка без необходи­мой очистки, вторичный ввод в оборот золотых изделий без уплаты налогов.

Автор: Татьяна Зыкова
Фото: Виктор Васенин, «Российская газета»

Спад производства

Опробовали и заклеймили 
2014 год 99 тонн изделий из золота и 251 тонну — изделий из серебра

2016 год 51 тонну и 183 тонны соответственно

Падение доходов от госпошлины — с 1 млрд до 666 млн рублей

Ying and Yang of the globalization 

Peter Nolan

Director, Centre of Development Studies Chong Hua Professor in Chinese Development
Director of the Chinese Executive Leadership Programme (CELP)
M.A. (Cantab.), M.Sc., Ph.D. (London), CBE 

 

My talk will have four parts, each part quite short. First of all, some introductory comments. How do we view globalization? Capitalist globalization? What is the lens of the set glasses, spectacles, through which we look at capitalist globalization? And I think there are lenses that we can use, a set of glasses that we can use from both the East and West, and if we think about a lens that we can use from the East, we can travel back in time quite a long way 400-500 years, I say ‘B.C.’, but you know what I mean. And in China there was the school of thought called the School of Ying and Yang, and this remains deeply imbedded in oriental, especially Chinese, thinking. So the idea is that most phenomena contain two sides: ying — a dark side, so when one is talking about the economy and society, a greedy, selfish approach towards personal life, political life, economic life of the individual and the family. But that is balanced by yang, by an element in people that are selfless, try to work for the society and are not driven by greed and by lust for money. And life is about a complicated balancing of these forces into what Chinese philosophy calls the Middle Way. The Middle Way is not just compromise, it is dynamic interaction to produce beneficial outcome from these two forces.

In the West, we have not been very good, and by the West I include Russia, I think Russia was a part of Europe, was not a part of the Orient, Russia conquered the Orient, but it was European Russia as a part of Europe for a long period of time — and we lived in a zero-sum world, where the world of ying and yang is far removed from, including Russia. The Swedish army was at the borders of Moscow in early 18th century, killing, decimating people along the way. So we are not very good at ying and yang and very good at a zero-sum violence. But the achievement of two of our greatest philosophical thinkers in the late 18th and early 19th century were remarkable for standing outside that view of the world and for thinking on a very different way. Adam Smith is highly dialectical, highly balanced between an understanding of the power of the invisible hand, power of market competition balanced with the ideas that were explored in the other book, The Theory of Moral Sentiments, which is about the importance of the most important characteristic, which is not self- interest, but benevolence, and he used the word ‘love’ and ‘affection’. That is the highest level of impulse for human interaction, not the invisible hand.

And they are balanced in his writings in the most beautiful fashion in these two great books. Similarly, for Karl Marx the idea of the dialectic is central, and within Marx is the continuous contradictory character of capitalism with its Darwinism, its progressive, its internationalist character, but also continuous contradictions out of which would emerge hopefully a better society, though Marx devoted very little attention and was very unwillingly talking about what was the concrete nature of that society. So those are the lenses — East and West — through which I will say a little bit in each of the succeeding segments of my talk.

POSITIVE IMPACT OF THE GLOBALIZATION

So, first of all, if we look at the capitalist globalization from a yang, a positive point of view, from the point of view that Darwinism and positive contribution of this extraordinary era of the development of capitalism. And before I think about the things that have transformed the lives of almost everybody in the world. Governments have played their role, US government, defense institutions have played their role, Western governments and universities have played their role, but the most important role has been the role of competition, particularly between a relatively small group of giant global corporations which have got bigger and more and more focused during this period, which fight each other in rivalrous oligopolistic competition, firms like Siemens fighting with GE, firms like Boeing fighting with Airbus, and these have driven competition, huge expenditure on research and development, not all of which has been successful, but the existence of which has been and is necessary for competition in this world of globalization. European Union produces a study of the top 2500 companies in the world by Research and development spending, and this is almost all of the spending, more than 90% of all corporations in the world, that is their estimate. And within the 2500, 500 corporations account for 85% of the total: Toshiba, Google, Intel, Microsoft, Boeing, Airbus, etc. And that is the core of where modern innovation comes from, and it has been an immensely positive force for the world. Not only these companies produce those technologies, but through what we might call the advantage of the late- comer, through the impulse that Marx talked about in “The Communist Manifesto,” these companies have spread across the world.

So developing countries’ share of global GDP has more or less doubled during the era of globalization. The ladder has not been pulled up on development, it has been lowered, and developing countries have taken advantage of this to grow and prosper. If we look at the most important single synthetic indicator, the human development index, which Amartya Sen has made a very big contribution to, the human development index for developing countries has risen by 30% since 1990. Risen by 30%, not fallen by 20, or 10, or 50, but risen by 30%. That is not dark, in fact. That is a bright picture. If we look at poverty, a portion of the global population, the population below the poverty line of $1.9 (2005 purchasing power prices) has fallen since 1990 from 44% to less than 15% today. It is an astonishing progress for the world during the era of capitalist globalization. And it has been peaceful. It has been exactly as Marx talked about in “The Communist Manifesto”.

So this process has produced enormous benefits for people across the world in developing countries, and there is a danger for those of us who are from high income countries facing challenges and from countries that have been decimated by the disaster, catastroika of looking at things from their understandable point of view. It is very different if you are from India, China, Brazil or Chile. If we look at the share of global GDP produced in different parts of the world, the picture is very different from the way most people understand it. Many people talk about the ladder of development has been pulled up. Developing countries have got poorer and poorer, relatively speaking. It is a very nice idea, but it is just wrong. If you look at the most authoritative database, the IMF’s World Economic Outlook Database — which is very carefully calculated in purchasing power parity terms which you can argue with — but that is the best data available. The share of developing countries in global GDP in 1980 was 36%. Is it today 25% or 20%? Multiple choice question. So it has come down, of course, but has it gone down from 36% to 30 or 25 or to 20? No. The answer is that it has risen to 58%.

THE YING OF THE GLOBALISATION

But there is a ying and a yang to balance each other. So if we turn to look, if you like, at the dark side, the ying side of capitalist globalization, you do not have to look very far. So alongside this, we have seen a decimation in ways that vindicate the fears expressed by the fabulous American commentator on the environment Rachel Carson in her wonderful books about who are we if we can decimate the natural world around us. I do not know what she would have made of the World Wildlife Fund Living Planet Index. I cannot imagine because the latest figure for the World Wildlife Fund Living Planet Index, which records the global total, of course, the roughest of possible estimates, but very carefully done, of 3057 vertebrate species under the water, on the land and in the air. The index since 1970, they estimate, has fallen by 58%. Who are we? Who are we that we have done this to our living natural world? It is unbelievable. What kind of a species are we?

Climate change. Everybody knows about the prospects, and the question of what kind of lifestyle people who will soon be 8 billion people, what will their lifestyle be? At the moment, in the high income countries we consume 4765 kilograms oil equivalent of energy per person per year. In low middle income countries, the figure is 639. If the rest of the world going to consume in the way that we consume with all the stuff… Technical progress will solve a lot, but it will not solve everything. The question of the style of industrialization and consumption for what will soon be 8 billion people in developing countries is a fundamental issue for the world.

GLOBAL BUSINESS POWER

And now we come to the concentration of global business power, and it is extraordinary. And these are companies; globalization is about firms. It is not some abstract concept that is just cracked across world. It has gone across the world through the spread of global business systems investing across the world, but it is very highly concentrated. I mentioned the figures for R&D expenditure. Let me just give you two examples to show just how dominant firms with their headquarters in the high income countries, but not for production systems, the headquarters in the high income countries are. If you look at the top 40 firms in the world in the automobile industry, there are only 2 from developing countries, and they are not really automobile firms. One is Astra, which actually is an assembly operation of Japanese vehicles owned by a very interesting gentlemen who is Scottish and owns 18,000 acres of shooting land in Scotland. It is not a developing country vehicle assembly. It is owned by Jardines, which is a very capable competent company, and they own Astra. Astra assembles Japanese vehicles in a highly protected market. And that is one of two companies out of 40. The other company is Shanghai Automobile Industrial Company (SAIC). It is not an automobile producing — have you ever bought a SAIC vehicle? of course not, they do not exist–it is a joint venture with two companies, with General Motors, that little American company which now produces more vehicles in China than America, and joint venture with the little Stafford company called Volkswagen. So that is what SAIC is. In other words, there are no companies at all in the top 40 companies of global autos and assemblies. That includes companies like, Bosch, Harmon, Continental, Denso, as well as the assemblers. I will not give any more examples.

And the relationship of the global firm to the home country has weakened and weakened and weakened. If you look at the top 100 companies in the world, transnational companies, including companies like GE, Volkswagen, etc., their share of the output assets and employment in their home countries has got small and smaller and smaller. Just as Rachel Carson asked, “Who are we?”, so the question was also asked by Samuel Huntington, “Who are we if our companies no longer are part of our domestic fiscal economy?” Leading British companies are not British companies. Company like WPP, which is immensely successful, has about 5% of its revenue in this country. HSBC is a British company, but most of its revenue is from the Far East. Shell is a global company, originally a British company. That is the nature of globalization.

Everybody in this room is a part of the global. Without a single exception. I mean at the door we actually have an electronic tag which you are unaware of which actually checks your status before you come into the room, so unawares you are all being tagged, and we know that you are all part of the global elite. By definition, if you are studying or working or teaching or partying in Cambridge, you are part of the global elite. You traveled here — the first thing, you got on the plane, which means that you must be part of a small group of the world. You are having an education in Cambridge, which is great, but it is very very expensive. Somebody is paying. So the global elite, English- language based, children going to global schools and global universities, and this is at the forefront. That is the reality of the global elite in the terms of Charles Wright Mills, the American author, based on which the power elite can be recognized. Finance. We can talk extensively about finance. Similar extraordinary high degrees of concentration in the most important commanding heights of global finance.

I will not say very much about class structure. Simply to say, the statistics on global inequality are incredible. The Credit Suisse Group is very happy because the top 1% of the world’s population, they estimate, accounts for 50% of global wealth. Top 1%. That is very good news. By the way, if you are very rich, and you want your assets to be managed by one of the world’s leading asset managers — I hope you are very rich — because Standard Chartered Bank just announced that nobody can be entitled to their privileged private wealth activities unless they have, I think, now $5mln. I can see some wealthy people sitting around here, but you got to have, I think, $5 mln. It is a great economies of scale, 1% of 50%, 50% of 1%. This is an extraordinary unequal world. At its heart is a global elite.

WHAT IS TO BE DONE?

The question is, “What to do?” And as Lenin said, “What is to be done?” There are three possibilities: one is violent revolution. You can understand why people feel so violent, and that is one path, but it is not very likely to be the dominant path. And indeed Engels, when he wrote “The Condition of the Working Class in England” in 1844 in German, he said, “This cannot last, there will be in this country (in Britain) violent

revolution.” After Marx had died, the introduction to the English language edition was published in 1892; in this, he said, “I was wrong.”

Individual countries have great autonomy in what they do in that space, that is very different from industrial policy. And the challenges for industrial policy are enormous. So when we think about industrial policy, let us think about concrete countries, concrete industries in particular places. So what does industrial policy mean for Kyrgyzstan? Are you supposed to build you Boeing aircraft? Are you supposed to compete with Bosch? Are you going to create your own Google Android? No? Not feasible. And if you try and fail, you waste resources for your country. You have to think very carefully. China is different. China has 1.3bn people and has possibilities that no other country has.

There was not a violent revolution in Britain. Something evolutionary happened in Britain. And if we think about Britain today, we think about what states can do and what they cannot do. Britain is a highly unequal country. Its universities, private schools are highly unequal, but if you look at the data on income after tax and redistribution, the Gini coefficient in this country today under conservative leadership is 0.3. 0.3 Gini coefficient after tax and redistribution is the same as China in 1980. I am sure if Marx came here today, he would have said, “You have done it! Well done! You have arrived at socialism! Congratulations!”

Then, finally, global institutions. Should we decimate the United Nations? Should we walk away from the Paris Agreement and create new institutions? We can do a lot at the national level, particularly, on social welfare and redistribution, creating the society that is homogenous if we wish to do so. But in terms of regulating the global problems, there is no alternative to existing global institutions. They are changing. If you look at the IMF, the voting rights are deeply unequal, but they are changing. They are indefensible. That America should have a veto. Everybody knows that. They are ashamed that Christine Lagarde was elected for a second term. It is just shameful. If you look at the most important institution, which is very imperfect, the FSB, the Financial Stability Board established after the global financial crisis, its main characteristic is that China and India are a part of it, and China and India are working to try to improve in a pragmatic way. Regulation of the global financial system — a long complicated story.

So out of the contradictions of globalization, we can see the shape of a new society, but in thinking about what is feasible and what is desirable, it is highly necessary to think in ying/yang terms, visible/invisible hand terms and about balance between the positive and the negative forces of capitalist globalization, especially if you are in a particular place. What does it mean for Kazakhstan? What does it mean for Kyrgyzstan? What does it mean for Tajikistan? And Russia? 

Кадры для аграрной экономики 

КАКИМ ДОЛЖЕН БЫТЬ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ СТАНДАРТ ЭКОНОМИСТА

Несмотря на то что тема очередной экспертной сессии Координационного клуба Вольного экономического общества России касается профессиональных стандартов подготовки экономистов для аграрной экономики России, она гораздо шире: те изменения, которые мы видим в аграрном секторе, в аграрном производстве, имеют более глубокую природу.

Речь идет в целом об изменениях характера труда, повсеместно нами наблюдаемых. Не говоря уже о росте общего профессионального уровня, необходимого для современного производства, в том числе — аграрного, мы наблюдаем многие новые аспекты трудовой деятельности: повышение мобильности работников, внедрение современных «цифровых» технологий в трудовой процесс, появление элементов дистанционности, а все это — проявление неумолимого развития научно-технологического прогресса, нового этапа развития общества, с этим связанного, с вступлением человечества в новую технологическую революцию.

ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЙ СТАНДАРТ ДЛЯ ЭКОНОМИКИ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА

ЭКСПЕРТНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ КООРДИНАЦИОННОГО КЛУБА ВЭО РОССИИ 

В результате детального изучения представленного проекта, аккумулирования совокупности высказанных в ходе экспертного заседания предложений, замечаний и пожеланий экспертов-участников относительно рассматриваемого вопроса приняты следующие положения.

  • Проблемы в подготовке экономистов-аграрников: сокращение выпуска специалистов по государственному заказу на экономических факультетах сельскохозяйственных вузов;
  • лишение или приостановление госаккредитации аграрных вузов по экономическим образовательным программам по разным, зачастую недостаточно обоснованным причинам;
  • закрытие кафедр по аграрной экономике или перевод дисциплины «экономика сельского хозяйства» в разряд факультативных в ведущих экономических вузах страны;
  • несоответствие образовательных программ ряда аграрных вузов возрастающим требованиям работодателей и др.

ЗАЧЕМ НУЖЕН СТАНДАРТ

Первым шагом в совершенствовании аграрного экономического образования и политики в его отношении является разработка и утверждение профессионального стандарта «Экономист в сельскохозяйственном производстве».

1.

Применение профессиональных стандартов
в сельскохозяйственном производстве, аналогично другим отраслям, позволит четко структурировать профессиональную деятельность работника, исключив дублирование трудовых функций по должностям. При их использовании работодатели получают критерии для оценки работников с целью повышения качества и эффективности их труда за счет развития необходимых компетенций, освоения знаний и умений для реализации основных трудовых функций.

2.

Профессиональные стандарты призваны служить основой для разработки основных образовательных программ вузов, что обеспечит соответствие качества образования всем необходимым требованиям современного производства. Согласно ФЗ No 293 «Об образовании в Российской Федерации» и ФГОС ВО 3++, основные образовательные программы вузов должны опираться на профессиональные стандарты в соответствующей области.

3.

Между тем профессиональный стандарт по экономике сельского хозяйства до сих пор не только не утвержден, но и отрицается сама необходимость его разработки на том основании, что для подготовки экономистов-аграрников достаточно общеэкономического курса в объеме бакалавриата и изучения ряда специальных дисциплин
в магистратуре.

ОСНОВНЫЕ ФУНКЦИИ СТАНДАРТА

Представленный к обсуждению на экспертной сессии профессиональный стандарт «Экономист в сельскохозяйственном производстве» разработан в соответствии c Постановлением Правительства Российской Федерации от 22 января 2013 г. No 23 «О Правилах разработки, утверждения и применения профессиональных стандартов» и рекомедациями Министерства труда и социальной защиты Российской Федерации.

Стандарт включает четыре обобщенные трудовые функции: планово-экономическую деятельность структурных подразделений сельскохозяйственных организаций; осуществление планово-экономической деятельности в сельскохозяйственных организациях; координацию и руководство планово-экономической деятельностью сельскохозяйственных организаций и их объединений; координацию работ, научно-методическую и консультационную деятельность в области экономики сельского хозяйства.

Стандарт содержит описания необходимых для выполнения перечисленных функций трудовых действий, а также требования к образованию, опыту практической работы, умениям и знаниям работников.

Важно, что в разработке и экспертной оценке стандарта приняли участие представители научных организаций, руководители и специалисты сельско-хозяйственных предприятий, союзов и ассоциаций сельхозтоваропроизводителей (Агропромышленный союз России, Российский зерновой союз, Национальный союз свиноводов, Национальный союз производителей молока). Это свидетельствует о том, что стандарт учитывает требования будущих работодателей.

В целом Вольное экономическое общество России поддерживает разработку и утверждение профессионального стандарта «Экономист в сельскохозяйственном производстве». Принятие данного стандарта создаст правовую базу для подготовки экономистов-аграрников, позволит аграрным вузам разрабатывать соответствующие образовательные программы с учетом современных требований работодателей и перспектив развития отрасли, создаст дополнительные условия для роста сельскохозяйственного производства и повышения его конкурентоспособности.

На экспертной сессии выступили

Александр Петриков

Врио директора Всероссийского института аграрных проблем и информатики им. А.А. Никонова, д. э. н., профессор, академик РАН.

Валерий Кошелев

Заведующий кафедрой управления Российского государственного аграрного университета — МСХА им. К.А. Тимирязева, д. э. н.

Роман Голов 

Член Президиума ВЭО России, директор Института менеджмента, экономики
и социальных технологий Национального исследовательского университета МАИ, главный редактор журнала «Экономика и управление в машиностроении», д. э. н., профессор.

Павел Грудинин 

Директор ЗАО «Совхоз имени Ленина» Ленинского района Московской области.

Георгий Цаголов 

Действительный член Сената ВЭО России, член Координационного совета Международного союза экономистов, профессор Международного университета в Москве, член Союза писателей России, академик РАЕН, академик Международной академии менеджмента и Европейской академии безопасности и конфликтологии, д. э. н.

Юрий Якутин 

Вице-президент ВЭО России, председатель совета директоров, научный руководитель ЗАО «Издательский дом ”Экономическая газета“», президент Академии менеджмента и бизнес-администрирования, заслуженный деятель науки РФ, д. э. н., профессор.

Андрей Городецкий 

Профессор Института экономики РАН, руководитель научного направления «Институты современной экономики и инновационного развития», заслуженный деятель науки Российской Федерации, д. э. н.

Владимир Баутин 

Профессор кафедры управления ФГБОУ ВО «Российский государственный аграрный университет — МСХА им. К.А. Тимирязева, академик РАН.

Елена Худякова

Заместитель председателя Научно-методического совета по экономико-управленческой подготовке кадров для сельского, лесного и рыбного хозяйства ФГБОУ ВО «Российский государственный аграрный университет — МСХА им. К.А. Тимирязева», д. э. н., профессор.

Сергей Киселев 

Профессор, заведующий кафедрой агроэкономики Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.

Николай Гриценко 

Действительный член Сената ВЭО России, президент Академии труда и социальных отношений, академик РАЕН, заслуженный деятель науки РФ, д. э. н., профессор.

Михаил Коробейников 

Действительный член Сената ВЭО России, член Совета по аграрной политике при председателе Совета Федерации Федерального Собрания РФ, действительный государственный советник РФ I класса, член-корреспондент РАН.

Как нам преодолеть стагнацию

Одна из ключевых целей Вольного экономического общества — собирать на одной площадке экспертов с зачастую противоположными мнениями. Это позволяет не зашориваться в рамках одного, пусть даже превалирующего, взгляда. На одной из конференций с программным докладом о мерах против стагнации и рецессии выступил профессор РАНХиГС, академик РАН Абелгезевич Аганбегян. По мнению академика, у России недостаточно причин, чтобы строить пессимистические прогнозы, которые мы видим сейчас, и вполне хватит ресурсов, чтобы выйти на рост ВВП под 5% в год.

Абел Аганбегян

Заведующий кафедрой экономической теории и политики РАНХиГС при Президенте РФ, академик РАН.

Правительственные эксперты предлагают нам новую реальность – не больше 2% роста в год. Эти цифры закладываются в проекты и головы россиян как некая данность, против которой «ничего не попишешь». Ведущие экономисты ВЭО России, когда обсуждают эту тему, получают картину куда менее бледную. Правда, для смены оттенков серого на яркую палитру графиков роста необходимы весьма серьезные меры, которые мы сейчас называем новой моделью экономического развития. Мы будем публиковать наиболее важные, проработанные и нашедшие наибольший консенсус в среде специалистов программы и идеи.

Положение вещей

Мы четвертый год находимся в состоянии стагнации и рецессии. Следующий год, судя по прогнозам, тоже будет годом стагнации. В связи с этим говорят даже о потерянном десятилетии, потому что показатели 2016 года примерно соответствуют показателям докризисного 2007 года. Если взять объемные показатели: валового продукта, промышленности, сельского хозяйства, то можно говорить и о двадцатипятилетнем застое, потому что нынешний уровень очень близок к уровню 1990 года. С третьего места, которое занимала Россия в мире, уступая только по объему валового внутреннего продукта США и Японии в 1990 году, мы переместились на шестое при оценке валового внутреннего продукта по паритету покупательской способности (после Китая, США, Японии, Индии и Германии) и на шестнадцатое место при оценке валового внутреннего продукта по рыночному курсу доллара. Выше нас оказались Мексика, Испания, Австрия, Канада, не говоря уже о Бразилии, Италии, Франции и Англии.

Цифры рецессии

ОСНОВНЫЕ ЭКОНОМИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ ПОКАЗАТЕЛИ РАЗВИТИЯ РОССИИ В 2009-2016 ГГ.

Показатели

Кризис 2009 г.

Восстановление 2010-2012 гг.

Стагнация и рецессия 2013-2016 гг.

Валовый внутренний продукт – 92,2 112,7 98,4
Индекс промышленного производства -89,2 116,2 99
Продукция сельского хозяйства 101,2 103,2 117
Строительство 84 113 82
Грузооборот транспорта 89,8 112,4 102
Оборот розничной торговли 94,5 120,6 87
Внешнеторговый оборот, 64,8 177,3 50
                                 в т.ч.: Экспорт 64,2 178,8 47
                                                      Импорт 65,8 178,4 53
Инвестиции в основной капитал 84 122,3 86
Индекс потребительских цен 111,7 121,8 141
Индекс цен промышленных производителей 104,3 138,7 127
Реальные располагаемые денежные доходы 101,9 110,4 93
Общая численность безработных 108,4 67,2 104
(РОСТ В %)

 

За последние два года валовый внутренний продукт снизился на 4%, промышленность – на 3%, строительство – на 16%. Инвестиции снижаются тоже третий год – на 14%. Экспорт из-за падения цен на нефть, рухнул в два раза. Он достигал 527 млрд. долларов, а в этом году, видимо, будет в районе 270 млрд. долларов.

Из-за девальвации рубля у нас в прошлом году была огромная инфляция, в годовом выражении потребительские цены выросли на 15,5%, поэтому розничный товарооборот, заработная плата и потребление населения в реальном выражении сократились на 9-10%.

В 2016 году цены в годовом выражении растут на 7%, а доходы и потребление в рублях почти стоят на месте. Конечное потребление домашних хозяйств, подсчитанное по системе национальных счетов, снижается на 14%.

Расходы на образование в составе валового внутреннего продукта снижаются с 2008 года и снизились уже на 15%. Здравоохранение немножко меньше – оно снижается на 10%.

Когда началось падение?

Стагнация в России появилась до событий на Украине, до санкций, которые фактически проявились лишь в середине 2014-го, она наблюдается с начала 2013 года. В первом квартале 2014 года, до санкций и снижения цен на нефть, темпы ВВП упали вдвое – с 1,3% в 2013 году до 0,6% в 2014 году.

Как мы дошли до жизни такой

Главная причина стагнации – сокращение инвестиций. Во-первых, инвестиции в кризис 2009 года упали на 16%. Поэтому через четыре года, в 2013 году, не было роста ввода в действие основных фондов. А значит, не были произведены ни дополнительные товары, ни услуги. И из-за этого темпы нашего развития в 2013 году серьезно снизились. Но это могло быть компенсировано, если бы в 2013 году мы продолжили курс по увеличению инвестиций. Если бы инвестиции выросли, как в предшествующие годы, у нас был бы, примерно, 3% рост экономики. А у нас он оказался — 1,3%. Промышленность практически встала – 0,3%. Почему? Потому что 2013 год – это год нулевого роста инвестиций.

ДИНАМИКА ИНВЕСТИЦИЙ В ОСНОВНОЙ КАПИТАЛ В 2013-2015 ГГ. (В ПОСТОЯННЫХ ЦЕНАХ)

Показатели  

Прирост в %

Примечание
Частные инвестиции

 

10 Частные инвестиции выросли с 5897 млрд. руб. в 2012 г. до 8368 млрд. руб. в 2015 г., или на 40% в номинале и 10% в постоянных ценах. Их доля во всех инвестициях выросла с 54 до 58%.
Государственные инвестиции (без инвестиционного кредита)

 

-27  По данным статистики, государственные инвестиции (без среднего и малого бизнеса) снизились с 2155 млрд. руб. в 2012 г. до 1863 млрд. руб., в реальном выражении – на 31%.
Инвестиции крупных государственных корпораций (Газпром, Роснефть, РЖД, Росатом, Ростехнология)

 

– 30 Главным драйвером сокращения инвестиций стал Газпром, инвестиции которого составляли 20% от общих инвестиций и снизились до 6%. Снизился объём инвестиций и у РЖД, Росатома и Ростехнологии. Так что увеличение инвестиций Роснефти, не смогло перекрыть убыль их от Газпрома.
Инвестиции в консолидированном бюджете

 

– 22 Все бюджетные инвестиции сократились в номинале с 1713 млрд. руб. в 2012 г. до 1690 млрд. руб. в 2015 г. при индексе дефляции по инвестициям за 2013-2015 гг. – 127%.
Инвестиционный кредит

 

– 27 Доля инвестиционного кредита отечественных банков в общих инвестициях сократилась с 7,2% в 2012 г. до 5,9% – в 2015 г.
Общие инвестиции в экономике – 11 В 2014 г. инвестиции снизились на 2,7% и в 2015 г. – на 8,4%.

 

Частные инвестиции в 2013 году продолжали возрастать, но частные – лишь половина инвестиций. Другую половину инвестиций вкладывают ветви экономики, подконтрольные государству, и они эти инвестиции в 2013–2016 гг. снижают.

У нас самая низкая доля инвест-кредитов. Россия — 5,9,%, США и Германия — 30-50 %, Китай — 15-20%.

Первая ветвь – бюджет. Бюджетные инвестиции составляли более 20% всех инвестиций, сейчас их доля в общих инвестициях – только 16%. Вторая структура – крупные корпорации (Газпром, Роснефть, РЖД, Росатом и Ростехнологии). Их объем доходил до 30% всех инвестиций страны. И третья ветвь здесь – государственные банки с крупными инвестиционными кредитами, а это – 60% банковских активов, около 50 трлн. рублей. Госбанки, включая Газпромбанк, выдают более 80% инвестиционных кредитов. Так вот весь инвестиционный кредит в основной капитал составляет только 1,1 трлн.

Проблема инвестиций

Мы имеем самую низкую долю инвестиционных кредитов в инвестициях – 5,9%, Америка и Германия – 30–40%, Китай и другие развивающиеся страны – 15-20%. Большинство крупных стран мира инвестирует средства банков в 5-10 раз больше России в расчете на одного жителя. Только в России банки не участвуют активно своими деньгами в финансировании инвестиций основного капитала и вложений в человеческий капитал – главные источники экономического роста.

Никаких крупных внешних или внутренних событий, которые бы вызвали переход к нулевому росту промышленности, экспорта, инвестиций, реальных доходов на поверхности было не видно. Наша стагнация – рукотворная. Мы сами подготовили ложе для этого и залегли в него.

Для того чтобы на один процент увеличить валовый внутренний продукт в России, нужен прирост инвестиций на 2–3%, как показывают корреляционные ряды. А у нас государственные инвестиции за 2013–2016 годы снизились на 30%. К этому добавился колоссальный отток капитала, который начался с 2008 года, он идет уже девять лет, и из страны ушло больше, чем пришло за эти годы, – более 700 млрд.  долл. К этому добавились сокращение вдвое экспортной выручки и финансовые санкции, не дающие нам возможность заимствовать деньги за рубежом.
Недофинансирование – главная причина того, что мы оказались в стагнации и рецессии.

Что делать?

Если вы хотите добиться экономического роста, есть один главный источник экономического роста – это инвестиции в основной капитал в сочетании с вложениями в человеческий капитал. Соединение этих инвестиций и вложений и дает около 80% всего экономического роста. Поэтому только переход к форсированным инвестициям в основной капитал и форсированным вложениям в человеческий капитал дает нам подъем экономики. Главная составляющая человеческого капитала – сфера экономики, которая называется «экономикой знаний». В советское время она составляла около 20% ВВП, в трансформационный кризис она сократилась до 10%, потом, в годы подъема, она поднялась до 15% ВВП, в последние годы она сократилась, и составляет только 10 трлн. руб. А ведь в «экономику знаний» входит весь НИОКР, образование технологии и т.д.

Форсирование инвестиций

Если мы хотим развиваться, нам нужно форсировать инвестиции. Сейчас мы являемся страной с самой низкой долей инвестиций в основной капитал в составе валового внутреннего продукта. У нас она на 2016 год – 17%. Еще ниже в области «экономики знаний» – всего 13% в ВВП. В развитых странах доля инвестиций в основной капитал – около 20%, а доля вложений в человеческий капитал – 30% в Западной Европе и 40% – в США. Нам же нужен опережающий рост экономики и социальной сферы, поскольку здесь мы отстаем от развитых стран в 2–3 раза. Для этого нам нужно добиться повышения доли инвестиций в основной капитал и вложений в «экономику знаний» до, примерно, 20% в ВВП к 2020 году, до 25– 30% — к 2025 году и до 30–35% — к 2030 году. Тогда темпы социально-экономического развития страны вырастут, по нашим расчетам, до 3% к 2020 году, 5% — к 2025 году и 6% — к 2030 году.

ДОЛЯ ИНВЕСТИЦИЙ В ОСНОВНОЙ КАПИТАЛ И «ЭКОНОМИКИ ЗНАНИЙ» В ВАЛОВОМ ВНУТРЕННЕМ ПРОДУКТЕ И ТЕМПЫ РОСТА ЭКОНОМИКИ

Страны

 

Доля инвестиций в основной капитал в ВВП в %%

Доля «Экономики знаний» в ВВП в %%

Прирост экономики в %%

Развитые страны Около 20 30-40 1.5-2,0
Развивающиеся страны 30-35 15-20 4-6
 
Китай 45-50 20 7
Россия 2016 г. 17 13 -0,5
Россия 2017-2019 гг.(Минэкономразвития) 18 12 07-2,1
При ежегодном приросте инвестиций по 8-10%:
Россия 2020 г. 25 20 3
Россия 2025 г. 30 30 4-5
Россия 2030 г. 35 40 5-6

Сильная зависимость темпов экономического развития от доли в ВВП инвестиций в основной и человеческий капитал доказана. Развивающиеся страны при доле инвестиций в основной капитал в ВВП в размере 30-35% увеличивают производство по 4–6% в год в 2010–2016 гг. Китай дает прирост ВВП в размере 6,7%, при норме инвестиций в основной капитал в ВВП – 46%. И у них доля вложений в человеческий капитал, а его составная часть и есть «экономика знаний» – в районе 20%.

Куда пустить деньги?

  1. Технологическое обновление действующего производства.
  2. Развитие инновационных и высокотехнологических отраслей, строительство новых мощностей и предприятий.
  3. Создание современной транспортной логистической инфраструктуры, переход к массовому строительству автострад и скоростных железных дорог.
  4. Жилищное строительство. У нас формально около 25 кв. м на душу, но 25% жилья — не имеет канализации, 21% не имеет холодной воды, у 40% – нет ни душа, ни ванной в составе своего жилья, и 40% не имеют горячей воды, надо считать комфортное жилье на душу, а комфортного жилья у нас – 15 кв. м. Крупные европейские страны имеют по 30–40 кв. м. Нам нужно удвоить жилищное строительство, и это – один из двигателей экономики, ее локомотив.
  5. Запустить локомотив «экономики знаний».

Где взять деньги?

ИСТОЧНИК 1

К счастью, Россия полна денег. Но она полна денег, если вы не будете их безвозвратно тратить, не возьмете их для «проедания». А если отдавать деньги с возвратом, то у нас денег достаточно. Это, прежде всего, 83 трлн. руб. банковских активов. Мы можем в три – пять раз увеличить инвестиционный кредит, а это – 3-5 трлн. руб. в год. Мы все занимаемся федеральным бюджетом, любим его обсуждать, но что такое федеральный бюджет по деньгам? Это намного меньше средств активов Сбербанка и в три раза меньше всех активов госбанков. Ну как не использовать такой ресурс для развития? Нужно повернуть банковскую систему, Центральный банк, к нуждам социально-экономического развития страны.

ИСТОЧНИК 2

У нас 400 млрд.  долларов золотовалютных резервов. Давайте будем брать с обязательным последующим восполнением из этих резервов 15-20 млрд.  долларов в год. Это один триллион рублей. Возьмем на наиболее окупаемые инвестиции, будем использовать инвестиционный кредит для обновления действующих производств с окупаемостью 5–7 лет. Тогда в общей сложности мы займем 100 млрд. долларов до начала возврата. Триста миллиардов останется на это время для гарантии финансовой устойчивости страны. Ни в одной развитой стране таких резервов и таких гарантий нет, кроме Японии. Меньшие золотовалютные резервы и в Америке, чем у нас, и в Германии, и в Англии, и во Франции.

 

К счастью, Россия полна денег, но она полна денег, только если вы не будете их безвозвратно тратить.

Они лежат без дела, мало того что лежат без дела, они обесцениваются. Есть официальная статистика Центрального банка: в 2013 году мы потеряли 23,5 млрд. долларов из-за обесценения этих резервов, в 2014–2015 году теряем по 19 млрд.  долларов, и боюсь, что больше потеряется из-за Brexit в 2016 году. Это все-таки порядочные деньги, это существенно больше одного триллиона рублей ежегодно.

ИСТОЧНИК 3

ИНВЕСТИРОВАТЬ ЧАСТЬ ЗОЛОТОВАЛЮТНЫХ РЕЗЕРВОВ
Ни в одной развитой стране мира, кроме Японии, нет таких резервов

Деньги от приватизации. Триллион рублей в год. Зачем деньги приватизации отдавать бюджету на безвозвратное финансирование? Бюджетные расходы на значительную часть финансирования национальной экономики можно заменить кредитами госбанков. Бюджетные расходы в год по этой статье – более 2 трлн.  рублей, которые уходят на окупаемые проекты. Пусть они будут окупаемые не по 15% ставке кредита, а по 3 или 5%.тДаже строительство дорог – это 20–25 лет окупаемости, дайте кредит под три процента. А вот разницу процентов может покрыть бюджет. И для покрытия этой разницы требуется денег бюджета в десять раз меньше, чем на безвозвратное финансирование этих средств.

ИСТОЧНИК 4

Половина всех инвестиций делается за счет предприятий. 40% берётся из прибыли, на которую накладывается 24% налог. Давайте освободим часть прибыли, которая идёт на инвестиции, от налога, и получим, во-первых, увеличение прибыли предприятий, потому что они из тени ее выведут, во-вторых, увеличение инвестиций. Большая часть средств предприятий берётся из амортизационного фонда, сроки амортизации в России устанавливались очень давно и они совершенно не соответствуют мировым стандартам. Нужно резко сократить эти сроки, чтобы можно было обновлять фонды, как это было сделано в США при Рейгане, перейти на ускоренную амортизацию.

ИСТОЧНИК 5

У населения России есть на руках 30 трлн. Рублей внутри страны и, по оценкам, около 700 млрд. долларов за рубежом. Давайте выпустим облигационный заем, выгодный населению, для приобретения жилья. Приобретает человек заем на определенную сумму, жилье ему предоставляется на 30% дешевле, потому что деньги даются за два года до того, как жилье вводится. Можно сделать облигационный заем и по автомобилям.

ИСТОЧНИК 6

Наше государство – одно из единиц, которые имеют такой небольшой внешний долг – всего 38 млрд. долларов или 3% к ВВП. Европейские страны в среднем государства имеют 86% государственного долга, США – более 100%, Китай и Япония – 200%. У последних двух стран такой процент общего долга и внешнего, и внутреннего, но если взять внутренний долг России, то все равно получится 12%. Почему, если нам не хватает денег на развитие, мы не хотим занимать? Это же просто странно. Мы можем занять деньги у международных банков, мы можем занять деньги у дружественных государств, мы можем занять деньги у крупных инвестиционных фондов. Наше государство всегда вовремя платило долги, даже досрочно, у нас очень высокий кредитный рейтинг. Россия вполне безболезненно может влезть в долги до 40% ВВП. Нормой безопасности считается шестидесятипроцентный рубеж по международным меркам. Эти 40% составят 500 млрд.  долларов.

Чтобы инвестиции заработали

Резко снизить инфляцию до четырех или даже до трех процентов и ключевую ставку до 4%. Я боюсь, что Центральный банк не сможет этого сделать, потому что инфляция, увы, имеет много немонетарных факторов из-за монополизации нашего народного хозяйства. Поэтому, мне кажется, надо разработать Президентскую программу для решения этой задачи, скажем, за три года.

У НАСЕЛЕНИЯ РОССИИ НА РУКАХ 30 ТРЛН. РУБЛЕЙ
Выгодный облигационный заём поможет задействовать эти средства

Надо ввести стимулы, о которых довольно подробно говорил Владимир Путин. Нужны стимулы для импортозамещения, нужны налоговые каникулы тем, кто осуществляет технологическое обновление или вводит новые мощности. Нужны стимулы для развития экспорта готовой продукции с добавленной стоимостью. Нужно широко перейти на проектное финансирование. Нужны институциональные преобразования, которые бы сняли барьеры с пути форсированных инвестиций и с пути экономического роста.

ВОССТАНОВЛЕНИЕ И ДАЛЬНЕЙШИЙ РОСТ ЭКОНОМИЧЕСКИХ И СОЦИАЛЬНЫХ ПОКАЗАТЕЛЕЙ В ПЕРСПЕКТИВЕ

Показатели Снижение в период стагнации и рецессии в 2013-2016 гг. в %% К какому году восстановятся эти показатели Насколько будет превзойден докризисный уровень при форсаже инвестиций в %
  МИНЭКОНОМРАЗВИТИЯ ПРИ ФОРСАЖЕ ИНВЕСТИЦИЙ   2025 г. 2030 г.
Валовый внутренний продукт 4-4,5 2020 г. 2019 г. 25 60
Промышленность 3 2018 г. 2018 г. 20 50
Строительство 16 2023 г. 2019 г. 40 80
Инвестиции в основной капитал 15 2023 г. 2018 г. в 2,3 раза в 3,2 раза
Экспорт в 2 раза не ранее 2030 г. 2023 г. 15 60
Образование и здравоохранение 10 не ранее 2023 г. 2018 г. в 2,5 раза в 4 раза
Розничный товарооборот 15 2023 г. 2020 г. 30 65
Реальные денежные доходы 10 2021 г. 2019 г. 30 65
Конечное потребление домашних хозяйств 14 2023 г. 2020 г. 30 65

 

Если это все будет сделано, то Россия быстро восстановит экономический рост, уже к 2019 –2020 году, и достигнет серьезных социально-экономических результатов к 2025 году и к 2030 году.

Текст и таблицы подготовлены на основе доклада и данных А.Г. Аганбегяна.

Точки роста

Один из ведущих экономистов России Виктор Ивантер определил точки роста российской экономики, пояснил, почему цифра 6-8% в год – реальна и призвал бороться с прогнозным пессимизмом и зависимостью от импорта.

Виктор Ивантер

Действительный член Сената ВЭО России Директор Института народно-хозяйственного прогнозирования РАН Академик РАН

Исключения из правил стагнации

В последние годы мы, мягко выражаясь, не двигались вперед. Это в среднем. Однако были и исключения. В этой связи давайте поймем, где они имеют место и почему. У нас есть четыре сектора, в которых за последние годы наблюдался исключительный прогресс. Первый сектор – оборонно-промышленный комплекс, причем результаты его работы проверены на практике. Второй сектор – сельское производство. Я имею ввиду не село, а именно сельское производство, поскольку в сельской местности ситуация по-прежнему сложная. Сельское производство показало фантастические результаты. Между 2010 и 2014 годами производство мяса птицы выросло больше чем на 40%, свинины – больше чем на 25%, баранины – на 10%. Объемы производства говядины, правда, несколько снизились, но качество мяса при этом улучшилось.

Если бы некоторое время назад меня спросили, возможно ли такое развитие сельского производства, я бы сказал: «Нет, этого не может быть, этого не произойдет никогда». Но это произошло.

Мы преодолели последствия коллективизации, вернув статус крупнейшего экспортёра зерна.

Более того, можно говорить о том, что мы наконец преодолели отрицательные последствия коллективизации, вернув себе статус крупнейшего экспортера зерна, причем в условиях полной удовлетворенности внутренней потребности в этом продукте. Это, конечно, колоссальный результат. А как он был достигнут? Выяснилось, что, оказывается, если дать агробизнесу доступ к деньгам под разумную процентную ставку, то он будет развиваться быстро и эффективно. Спрашивается, а почему бы нам в других местах не попробовать сделать то же самое?

Две отрасли, которые я упомянул, и оборонка, и сельское производство в значительной мере, конечно, работали в условиях патернализма. Но есть еще два успешных сектора, которые все последние годы работали в чисто рыночных условиях, – это металлургия и химия полимеров. Там тоже произошел колоссальный прорыв. В этой сфере был спрос на продукцию: и внутри России, и за рубежом. Наши производители сумели воспользоваться этим спросом, нарастив свой выпуск.

6-8% роста против пессимизма

Что касается возможностей роста в целом по российской экономике, то, по нашей оценке, мы можем расти темпами 6–8% в год. Добывающие отрасли при этом будут расти медленнее, а обрабатывающие отрасли целый ряд лет могут иметь даже двузначные темпы роста, учитывая, что развивать их придется от низкой базы. В сегодняшних условиях ключевым сектором для российской экономики, по нашей оценке, является инвестиционное машиностроение. Этот сектор будет развиваться стремительно, если мы создадим для него соответствующие рыночные условия по процентным ставкам и спросу.

Я хочу обратить внимание на очень интересный прогноз или скорее предсказание Министерства экономического развития. В нем, по сути, сказано, что в ближайшие 20 лет в России будет экономическая стагнация. А развиваться при этом мы будем за счет частного бизнеса.

Но в чем тут загвоздка. Стагнация – это когда нет роста валового внутреннего продукта. А валовой внутренний продукт – это сумма доходов, если отбросить подробности. И что получается: доходы не растут и не будут расти, а бизнес при этом будет вкладывать в экономику? В бизнесе психи, что ли, работают? Зачем они будут вкладываться в экономику, где никаких дополнительных объемов продать нельзя? В общем, это довольно странный прогноз.

Не морочим голову

Мне кажется, что самое главное сейчас – перестать морочить голову начальству макроэкономическим и биржевым жаргоном. В свое время, вы знаете, мы этот прием использовали и тоже морочили голову начальству жаргоном. Больше, правда, технологическим. Так что мы в курсе, как это делается. Вот, например, представители экономического блока говорят: «Вы знаете, мы обеспечиваем макроэкономическую стабильность». Интересно, а что это такое? Нам говорят: макроэкономическая стабильность – это низкая инфляция. Хорошо, допустим. Мы в курсе, что двузначная инфляция не слишком приемлема для развития.

Но когда говорят, что пока у нас инфляция шесть процентов, но нужно обязательно довести до четырех и тогда точно начнется рост, то тут понимание заканчивается. Я вас уверяю, что ни один профессиональный аналитик или бизнесмен не сможет невооруженным глазом отличить экономику России с 6%-й инфляцией от экономики с 4%-й инфляцией. К тому же у нас под инфляцией понимается рост розничных цен, усредненных от Магадана до Калининграда и от пива до автомобиля. Как при этом увидеть разницу в два процентных пункта?

За правильный экспорт замолвите слово

Еще одна проблема – это диверсификация производства. Она абсолютно нам необходима, однако нам все почему-то рассказывают о необходимости диверсифицировать экспорт. Но я уже говорил и повторю еще раз: у нас замечательная структура экспорта. Потому что продавать нужно то, что покупают устойчиво. Что устойчиво покупают?

Энергоресурсы. Говорят, на мировых энергетических рынках высокая волатильность цен. Да, там есть волатильность цен. Но если вы продаете продукцию обрабатывающей промышленности, то на этих рынках совершенно сумасшедшая волатильность спроса.

Представьте себе, что мы бы в 2009 году продавали на экспорт не энергию, а автомобили. У нас полстраны бы не работало. Кроме того, ведут разговоры о том, что нужно продавать продукцию с высокой долей добавочной стоимости. Позвольте, а при продаже энергоресурсов разве нет высокой добавленной стоимости?  Там же цена включает в себя ренту, очень высокую. Даже если брать «ужасные» цены на нефть по 40 долларов за баррель, добавленной стоимости остается не меньше половины. Ведь в России максимально оцененная величина издержек на добычу и транспортировку нефти никак не выше 20 долларов за баррель.

Где еще вы найдете экспорт, обеспечивающий по 50% добавленной стоимости? Конечно, мы сейчас начинаем экспортировать еще и продовольствие, причем в больших масштабах.

Но дальше начинаются странные рассуждения о том, что можно, оказывается, экспортом продовольствия заменить экспорт энергии. Это, как минимум, несерьезно. Посчитайте, какая у экспорта продовольствия маржа в виде добавленной стоимости. И можно ли ее сравнить с маржой от экспорта углеводородов.

Я еще раз хочу сказать: у нас замечательная структура экспорта. Мы продаем много высокотехнологичной продукции. Это не только вооружения, это и энергоресурсы, добытые с помощью самых современных технологий в очень сложных условиях Севера.

Не экспортная, а импортная игла

У нас проблема другая – ужасающая зависимость от импорта. Мы действительно создали странную систему жизни: мы продаем энергию и покупаем все остальное. Вот это нужно менять. У нас игла, на которой мы сидим, не экспортная, это импортная игла. И с нее нужно слезать. Что нужно сделать? Нужно тиражировать успехи. У нас есть успехи и в секторах, и у нас успехи есть в регионах. У нас есть Белгород, у нас есть Татарстан, Калуга и так далее. Давайте использовать то, что мы уже наработали.

Идеология в экономике вредна

Надо избавиться от идеологии в экономике. Она очень вредна для нормальной работы. При советской власти мы все время боролись против частной собственности за государственную. Сейчас начали ровно наоборот. Говорят, например: какой ужас, в экономике 70% госсобственности. А сколько должно быть? 25%? 30%? Причем тут формы собственности и их доли? Проблема собственности – это история XIX века. Важно другое: работают рыночные механизмы в России или не работают. На мой взгляд, работают. Мы действительно уже построили рыночную экономику. Поверьте, я хорошо знаком с централизованной плановой экономикой. Так вот: ее сейчас и близко нет. Но есть вполне дееспособная рыночная экономика. Она вас чем-то не устраивает? Меняйте механизмы, совершенствуйте институты. Но все реформы, которые вы должны делать, должны дать результат сегодня, а не через много лет. Поскольку я уверен, что, если мы с вами хотим, чтобы наши дети были благополучными, единственный способ – это самим быть благополучными.

Национальный эгоизм в экономике 

Есть ли перспективы у глобализма и сочетаем ли он с национальным планированием? 

Дэвид Лэйн 

Член Академии общественных наук, заслуженный лектор социологии, почетный член Колледжа Эмммануэль Университета Кембриджа 

 

Евразия как второй полюс мира, который позволит обеспечить стабильность мировой политической и экономической систем, в последнее время занимает умы многих учёных, политиков, практиков и даже рядовых бизнесменов.

В Кембриджском университете работает Общество евразийских исследований, эксперты которого ведут серьёзную и перспективную дискуссию с экономистами из России и других стран Евразии. Один из недавних совместных форумов назывался «По ту сторону глобализации: потенциал Евразии». «Вольной экономике» удалось взять интервью у одной из «звёзд» Кембриджа, профессора, известного своими нестандартными взглядами и подходами к изучению и трактовке мировых экономических процессов — Дэвида Лэйна.

«Вольная экономика»: Вы в своем выступлении очень подробно и, на наш взгляд, очень интересно осветили проблему национального эгоизма в экономике. Поясните для наших читателей, что вы понимаете под этим понятием и как сегодня в мире развивается это направление. 

Давайте рассмотрим пример Российской Федерации,
где в некоторых регионах очень большое количество безработных. Сегодня в Россию идет очень большой поток инвестиций, но проблема заключается в том, что финансы направляются не в те регионы, где существует наибольшая потребность, а в Екатеринбург, Петербург и Москву — и без того успешные регионы. Необходимо вмешательство правительства для того, чтобы стимулировать рост национальных компаний и диверсифицировать поток инвестиций, направляя их в разные регионы. Необходим административный план, который позволит решать такие задачи не только в крупных городах, но и в других частях страны.

Дэвид Лэйн: В данный момент существует общая тенденция в сторону глобализации. В то же время тренды глобализации не так успешны, как хотелось бы, и многие страны вынуждены искать альтернативные пути. Сейчас это делает Китай и некоторые страны бывшего Советского Союза.

Самое важное направление альтернативного пути — это идея экономического национализма или экономического эгоизма. Люди все больше надеются на то, что государство поддержит незащищенные слои населения, особенно в области занятости, ведь большинство стремится к наиболее выгодным условиям работы. Это же касается свободного движения капитала и трудовых ресурсов. К сожалению, разрешение правительства на такое свободное движение все чаще критикуется, так как неконтролируемое движение капитала подрывает экономические и государственные устои некоторых стран.

«Вольная экономика»: Дэвид, в своем выступлении на семинаре вы говорили о том, что многие проблемы можно преодолеть с помощью планирования. Вот сейчас очень важный момент — это сочетание несочетаемого, можно сказать — планирование внутри компаний, к которому прибегают крупные корпорации, продвигаясь на те или иные рынки, и планирование на уровне государства для решения тех или иных проблем. Какие проблемы и каким образом можно решать путем сочетания вот такого окологосударственного планирования 

и корпоративного планирования? 

Лэйн: В первую очередь необходимо определить- ся, что такое «национальная экономика» или «экономический эгоизм». С моей точки зрения, это действия со стороны компаний в интересах населения конкретного государства. Причем рассматриваются общие интересы всего населения, а не каких-либо отдельных классов или каких-то иностранных агентов, владеющих акциями определенного предприятия.

К примеру, Советский Союз с точки зрения экономического национализма был организован как блок, в котором соблюдались интересы разных стран, вне зависимости от иностранных агентов. Союз развивался без учета интересов других государств и, может быть, даже без учета интересов конкретных людей, но тем не менее были сформулированы некоторые общие интересы, которыми и руководствовалось государство.

Руководствуясь принципами экономического эгоизма, британские консерваторы говорят о том, что сотрудникам компаний нужно давать все больше возможностей для участия в управлении, позволяя им становиться акционерами компаний. Если в правлении транснациональной компании присутствуют представители местного населения, тогда их интересы будут приниматься во внимание, а не только доходы иностранных владельцев. В результате такого преобразования у местного населения появляется контроль за решениями, которые принимаются корпорацией.
Это в чем-то схоже с идеей социальной ответственности бизнеса, которая сейчас очень популярна. Однако, внедряя программы социальной ответственности, компании руководствуются в первую очередь прибылью, и когда возникает противоречие между корпоративными доходами и интересами местного населения, компания выбирает собственный кошелек.

«Вольная экономика»: Национальные корпорации, действительно, могут работать в интересах национального эгоизма. В то же время мы слышали, что вы поддерживаете идею национального планирования. Как эти две идеи сочетаются между собой? 

Лэйн: Всегда между планами корпорации
и национальным эгоизмом существуют конфликтные отношения. Для того чтобы решить такие глобальные проблемы, как безработица, бедность, большое количество бездомных, недостаточно рыночных механизмов. Рынок не предоставляет необходимых решений. Никакая транснациональная корпорация такие большие проблемы решить не может. Для гармоничного сочетания национального и интернационального интересов, как мне кажется, необходимо вводить представителей органов местного самоуправления в советы директоров корпораций, а также административно создавать социальные цели и задачи для каждой компании, за выполнение которых она будет нести ответственность. В таком случае корпорации смогут и работать в интересах своей страны, и преследовать национальные интересы.

Деиндустриализация вызвала Деградацию науки и культуры

Чокан Лаумулин 

Старший исполнительный член научного совета Центрально-Азиатского форума, Колледж Иисуса, Кембриджский университет 

 

Что касается перспектив развития Евразийского экономического союза, и вообще развития всех наций бывшего СССР, — это очень животрепещущий вопрос, потому что спустя более чем четверть века после развала Союза, к сожалению, большинство наций, составлявших Советский Союз, имеют не очень утешительное состояние технологического и индустриального развития.

Результат развала СССР, который можно сегодня охарактеризовать одним словом и который почувствовали на себе все страны без исключения, — это массивная, мощная деиндустриализация. Она затронула все сферы развития, в том числе образование, социальную сферу, здравоохранение, и тем более, собственно, сферу развития науки и технологий.

Сегодня даже из общества исчезло во многом понимание значимости и той роли, которую наука играет в развитии. Если вы посмотрите индекс человеческого развития и сравните, то вы примерно заметите, что все топ-позиции занимают страны, которые расходуют большую, значительную часть своего ВВП на развитие науки и, конечно, культуры.

«Инь» и «Ян» глобализации 

Питер Нолан 

Профессор Кембриджского университета, директор Центра исследований развития,
директор Программы подготовки высшего менеджмента по Китаю

 

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Что мы понимаем под глобализацией, а именно капиталистической глобализацией? Под каким углом ее рассматриваем? По моему мнению, при анализе феномена глобализации можно использовать как восточный, так и западный подход, и для определения восточного подхода обратимся к философскому течению Инь ян цзя, возникшему в Китае в V–IV вв. до н. э. и до сих пор являющемуся неотъемлемой частью восточного и особенно китайского менталитета. Это философское учение зиждется на идее, что каждому явлению присущи два начала: темное начало «инь», символизирующее — применительно к экономике и социуму — жадность и эгоизм — основы личных отношений, а также политической и экономической жизни общества, и уравновешивающее инь светлое начало «ян», побуждающее людей к бескорыстным действиям на благо общества в противовес жажде наживы и стремлению к извлечению личной выгоды. Таким образом, жизнь представляет собой не что иное, как путь к достижению равновесия между двумя этими началами, в китайской философии именуемый срединным путем. Срединный путь — это не просто поиск компромисса, а динамичное взаимодействие двух противоположных начал для получения положительного результата.

На Западе, в том числе в России (говоря о Западе, я включаю сюда Россию, так как, по моему мнению, Россия хоть и завоевывала Восток, долгое время являлась частью европейской, западной цивилизации), мы руководствуемся правом сильного, то есть не следуем концепции Инь ян цзя. В начале XVIII века шведская армия подошла к Москве, убивая и грабя местное население по пути, — и это лишь один пример того, как мы преуспели в области насилия и насколько далеки от философии инь и ян. Однако стоит отметить достижения двух величайших западных философов конца XVIII — начала XIX веков, чьи идеи шли вразрез с традиционными представлениями о существующем миропорядке. Диалектический подход Адама Смита органично сочетает в себе признание силы невидимой руки рынка и конкуренции с идеями, высказанными в «Теории нравственных чувств», посвященной человеколюбию (Смит также использовал слова «любовь» и «привязанность»), в противовес личной заинтересованности как наиболее важному и фундаментальному элементу социума. Именно стремление творить добро, а не невидимая рука рынка, является основой человеческих взаимоотношений. В своих самых известных работах Смит в блестящей манере отдал должное обеим ипостасям.

Кроме того, диалектический подход имел определяющее значение для Карла Маркса, подробно проанализировавшего феномен капитализма с его дарвинизмом, прогрессивными идеями и интернациональным характером наряду с присущими ему противоречиями, которые должны заложить фундамент для создания нового общества, хотя Маркс крайне мало и неохотно рассуждал о конкретной природе такого общества. Итак, дальнейшее обсуждение проблем, поднимаемых в этом докладе, будет основано именно на сравнении восточного и западного подходов.

ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Во-первых, рассмотрим положительные аспекты, или «ян» глобализации, то есть определим ее вклад в развитие капитализма. Прежде чем приступить к анализу явлений, которые затронули практически каждого жителя нашей планеты, позвольте отметить, что произошедшие перемены были бы невозможны без участия государственных органов, в том числе правительства США и прочих западных правительств, военных ведомств и высших учебных заведений, но определяющим фактором, с моей точки зрения, является конкуренция, в особенности конкурентная борьба внутри относительно небольшой группы гигантских глобальных корпораций, которые за последнее время укрупнились, четко обозначили свои приоритеты и целенаправленно взяли курс на олигопольную конкуренцию: Siemens конкурирует с General Electric, Boeing с Airbus и т.д., — и эти компании, тратя в рамках конкурентной борьбы огромные средства на научные исследования (с переменным успехом), стали драйверами развития в эпоху глобализации. По оценкам Европейского союза, который отслеживает деятельность 2500 ведущих компаний в области расходов на НИОКР, совокупный бюджет этих компаний на исследования составляет примерно 90% всех соответствующих расходов. Кроме того, 85% приходится на 500 самых крупных корпораций из числа 2500 (Toshiba, Google, Intel, Microsoft, Boeing, Airbus и т.д.). Таким образом формируется ядро современных инноваций, внедрение которых позволяет рассматривать корпорации как огромную положительную силув мировом масштабе. Эти компании не просто занимаются разработкой и производством новых технологий, но, максимально использовав преимущества своего относительно недавнего вхождения в мировую экономику, вследствие толчка, который Маркс описывал в «Манифесте Коммунистической партии», они смогли распространиться по всему миру.

Таким образом, с начала эпохи глобализации доля развивающихся стран в мирровом ВВП выросла практически вдвое, то есть экономический лифт не только не исчез, а, наоборот, стал более доступен, и развивающиеся страны им воспользовались для обеспечения своего экономического роста и увеличения благосостояния. Индекс человеческого развития (важнейший комбинированный показатель, в развитие которого большой вклад внес Амартия Сен) развивающихся стран вырос на 30% с 1990 года. Подчеркну: вырос на 30%, а не снизился на 20, 10 или 50%. Это не то что не печально, а просто прекрасно.

Обратимся теперь к показателям уровня жизни. В 1990 году количество людей, живущих за чертой бедности на менее 1,9 доллара в день (в ценах 2005 года), составляло 44%. Сейчас этот показатель ниже 15%, то есть мы смогли добиться выдающихся успехов в эпоху капиталистической глобализации, причем абсолютно мирным путем. Все произошло именно так, как предрекал Маркс в «Манифесте Коммунистической партии».

Данный процесс вызвал масштабные положительные изменения в развивающихся странах, однако для нас, живущих в странах с высоким уровнем достатка, а также стран, которые в результате произошедших катастрофических потрясений были практически разрушены, последствия далеко не столь однозначны. Индия, Китай, Бразилия или Чили могут абсолютно по-разному подходить к оценке экономических процессов. Например, данные анализа географического распределения мирового ВВП во многом идут вразрез с общепринятыми представлениями о ситуации в глобальной экономике. Сейчас принято считать, что механизм экономического лифта перестал действовать и развивающиеся страны неуклонно беднеют. Идея неплохая, но она совершенно не соответствует действительности. В самом авторитетном источнике, докладе Международного валютного фонда о «Перспективах развития мировой экономики», основанном на тщательно проверенных данных о паритете покупательной способности (с этим подходом можно не соглашаться, но это не изменяет того факта, что МВФ предоставляет наиболее надежные данные), указано, что в 1980 году доля развивающихся стран в мировом ВВП составляла 36%. Как вы думаете, на сегодняшний день этот показатель упал до 25 или 20%? Предполагается, что он снизился, но вот до какого уровня? Ответ: нет, напротив, он увеличился до 58%.

ТЁМНАЯ СТОРОНА ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Однако не следует забывать об инь и ян, которые уравновешивают друг друга. Обратимся к инь, темной стороне капиталистической глобализации. Тут за примерами далеко ходить не нужно. Варварское разрушение природной среды подтверждает опасения, высказанные известной американской писательницей и защитницей окружающей среды Рэйчел Карсон, а также делает как никогда актуальным ее вопрос о том, какую оценку мы можем дать своим действиям, если позволяем планомерно уничтожать мир, в котором живем. Не могу даже себе представить, как бы Карсон отреагировала на данные Всемирного фонда дикой природы: по оценкам экспертов, индекс живой планеты, который отражает численность популяций (разумеется, приблизительную) 3057 видов позвоночных, живущих в воде, на земле и в небе, по сравнению с данными 1970 года упал на 58%. Так как оценить результаты нашей жизнедеятельности? Кто мы такие, если сотворили это с живой природой? Уму непостижимо. Что мы за вид такой?

Еще один пример: изменение климата. Все знают, чем оно чревато. Вопрос в другом: как последствия изменения климата отразятся на качестве жизни почти 8 млрд населения нашей планеты. На данный момент в странах с высоким уровнем дохода потребление энергии составляет 4765 кг нефтяного эквивалента на душу населения в год. В странах с уровнем дохода ниже среднего этот показатель равен
639 кг. Так что же произойдет, если весь мир выйдет на наш уровень потребления? Технический прогресс способен решить многие проблемы, но не является панацеей. Следовательно, проблема выбора типа индустриализации и потребления для почти восьмимиллиардного населения развивающихся стран является важнейшей задачей для всех нас.

ВЛАСТЬ КОРПОРАЦИЙ

В связи с этим позвольте перейти к обсуждению концентрации глобальной корпоративной власти, ее выдающимся масштабам. Речь идет о компаниях, так как именно они, а не некая абстрактная идея, служат фундаментом глобализации. Власть корпораций основана на распространении глобальных деловых систем и глобальных инвестициях, но концентрация этой власти очень высока. Я уже приводил данные по расходам на НИОКР, поэтому сейчас ограничусь лишь двумя примерами, которые продемонстрируют уровень гегемонии компаний, чьи центральные офисы находятся в странах с высоким уровнем дохода (но необязательно с высоким уровнем производства). В списке 40 ведущих компаний в области автомобилестроения развивающиеся страны представлены всего двумя фирмами, которые не являются автомобилестроительными в полном смысле этого слова. Одна из них, «Астра», занимается сборкой японских автомобилей и принадлежит эксцентричному господину, владельцу 18 000 акров охотничьих угодий в его родной Шотландии. «Астра» не может по сути считаться представителем развивающихся стран, так как занимается сборкой японских автомобилей для крайне защищенного рынка под компетентным руководством компании Jardines. Напомню, это одна из двух компаний, якобы представляющих развивающиеся страны. Вторая — Shanghai Automotive Industry Corporation (SAIC). Она не выпускает автомобили под собственной маркой. Вы когда-нибудь видели машины их производства в продаже? Разумеется, нет, потому что их нет в природе. SAIC — совместное предприятие, принадлежащее General Motors, «небольшой» американской компании, которая теперь производит большую часть машин в Китае, а не в США, и небольшой стаффордской компании Vоlkswagen. Таким образом, среди 40 крупнейших автомобилестроительных компаний и предприятий, осуществляющих сборку автомобилей, таких как Bosch, Harmon, Continental, Denso и пр., нет ни одного представителя развивающихся стран. Думаю, приведенный пример говорит сам за себя.

Не буду подробно останавливаться на вопросе классовой структуры общества. Отмечу лишь, что данные по глобальному неравенству поражают воображение. Представителей Credit Suisse Group эта статистика не может не радовать, ведь, по их оценкам, 1% богатейших людей планеты контролирует 50% мировых активов. 1% — прекрасная новость. Кстати, если вы очень обеспеченный человек — чего я вам искренне желаю — и хотите, чтобы вашими активами управляли ведущие специалисты в этой области, обратите внимание на то, что Standard Chartered Bank недавно объявил, что возьмется за управление частным капиталом, если он составляет не менее 5 млн долларов США. Здесь присутствуют далеко не бедные люди, но, по определению Standard Chartered Bank, богатым может считаться тот, на чьем банковском счете более 5 млн долларов. Прекрасный пример масштабирования в экономике: 1% контролирует 50%, а 50% из этого 1%… Наше общество характеризуется очень высоким уровнем неравенства, в основе которого — мировая элита.

Тем временем связи между глобальной корпорацией и страной, в которой расположен ее центральный офис, становятся все слабее: пример 100 ведущих транснациональных компаний, таких как GE, Volkswagen и др., показывает, что доля их производственных мощностей и количество сотрудников по месту расположения головного офиса неуклонно снижаются. По аналогии с Рэйчел Карсон, задававшейся вопросом «Как мы это допустили?», Сэмюэл Хантингтон вопрошал: «Как мы могли дойти до того, что наши компании больше не могут считаться частью нашей экономики и бюджетной системы?» Ведущие британские компании больше таковыми не являются. Например, лишь около 5% доходов крайне успешной WPP приходится на Великобританию. HSBC — британская компания, но свои основные доходы получает на Дальнем Востоке. Транснациональная компания Shell также была основана в Великобритании. Такова природа глобализации.

Все присутствующие без исключения являются частью мировой элиты. Подчеркну: абсолютно все. На входе в аудиторию установлена система электронного распознавания, которая без вашего ведома считывает информацию о вашем статусе, и раз уж вас допустили на это мероприятие, вы безусловно принадлежите к элите. Однако шутки в сторону: если вы учитесь, работаете, преподаете или просто приехали в Кембридж, чтобы хорошо провести время, — вы являетесь частью мировой элиты. Если вы прилетели сюда самолетом, это уже означает принадлежность к относительно небольшой группе избранных. Если вы получаете образование в Кембридже — мои поздравления. Но это очень дорогое удовольствие, за которое кто-то должен платить. Представители мировой англоговорящей элиты неизменно отправляют детей учиться в ведущие глобальные школы и университеты. По словам американского писателя Чарльза Райта Миллса, это — верный признак властвующей элиты.

У каждой страны есть возможность выбрать свой путь по преодолению неравенства из большого количества доступных вариантов, причем этот выбор не обязательно связан с разработкой промышленной политики, которая сопряжена с большим количеством проблем. Рассуждая о промышленной политике, призываю рассматривать примеры отдельных государств и конкретных отраслей. Например, какой должна быть промышленная политика Киргизии? Нужно ли ей строить большие пассажирские самолеты вслед за «Боингом»? Стоит ли конкурировать с Bosch? Есть ли необходимость в разработке своего устройства Google Android? Нет. Это неразумно. А если будут предприняты соответствующие попытки и они не увенчаются успехом, то это выльется в пустую трату национальных ресурсов, поэтому такие решения нужно принимать обдуманно.

В Китае ситуация принципиально иная: население численностью 1,3 млрд человек создает возможности, которых нет ни у одной другой страны мира. Индия также обладает высоким потенциалом, но институциональная структура, необходимая для их полноценного использования, увы, отсутствует. Перспективы России выглядели многообещающе, но они были утрачены, и сегодняшние возможности значительно отличаются от тех, что были доступны в 1980-х.

ЧТО ДЕЛАТЬ?

Коэффициент Джини чистых доходов населения в Великобритании — 0,3.

Если бы Маркс это увидел, он бы воскликнул: «Молодцы! У вас все получилось, поздравляю! Вы пришли к социализму!»

Аналогичные высокие уровни концентрации наблюдаются в самых важных стратегических направлениях глобальной финансовой системы. Отсюда вопрос: «Что делать?» У нас есть три пути: первый — революционный. По ряду вполне понятных и объективных причин в обществе всегда присутствуют элементы, предпочитающие насильственные изменения, но, скорее всего, революции не будет. В своей работе «Положение рабочего класса в Англии» Энгельс писал: «Это возмущение скоро… выльется в революцию». После смерти Маркса в предисловии к англоязычному изданию этого произведения, опубликованному в 1892 году, Энгельс признал, что был не прав.

В Великобритании не было насильственного революционного переворота. Страна смогла эволюционировать, и теперь, когда мы анализируем текущее положение дел, встает вопрос о том, какие меры можно предпринимать на государственном уровне, чтобы решить острую проблему неравенства. Она сохраняется на уровне высших учебных заведений и частных школ, но в целом коэффициент Джини, рассчитанный на основании чистых доходов населения после уплаты налогов и перераспределения, на данный момент при консервативном правительстве составляет 0,3, что соответствует аналогичному показателю Китая за 1980 год. Уверен, если бы Маркс это увидел, он бы воскликнул: «Молодцы! У вас все получилось, поздравляю! Вы пришли к социализму!»

Наконец, вопрос функционирования глобальных институтов. Следует ли упразднить Организацию Объединенных Наций? Нужно ли отказаться от выполнения условий Парижского соглашения и пойти по пути создания новых институтов? При желании многие проблемы могут быть решены на национальном уровне, как то вопросы социального обеспечения и перераспределения доходов, что послужило бы важным шагом к формированию однородного общества, Однако с точки зрения поиска ответов на глобальные вызовы альтернативы существующим глобальным институтам нет. Кроме того, они адаптируются к изменяющимся реалиям. Возьмем МВФ: права стран — членов организации распределены в крайне неравных пропорциях, но и здесь происходят перемены. Существующая процедура, предоставляющая США право вето, морально устарела. Это общепризнанный факт. Кроме того, весьма постыдно, что Кристин Лагард была переизбрана на второй срок, и члены организации это осознают. Еще один пример — очень важная структура, которая, разумеется, тоже далека от совершенства, — Совет по финансовой стабильности, образованный после наступления глобального финансового кризиса. Его основной чертой является активное участие Китая и Индии, которые работают над введением необходимых улучшений. Регулирование глобальной финансовой системы — сложная задача, требующая больших временных затрат.

Итак, на наших глазах из противоречий глобализации постепенно выступает образ нового общества, но, размышляя о том, какие изменения возможны, а какие желательны, нужно оперировать понятиями «инь» и «ян», видимой и невидимой руки рынка и баланса между конструктивными и негативными аспектами капиталистической глобализации с учетом особенностей конкретных стран: Казахстана, Киргизии, Таджикистана, России и т.д.

Постглобализация и будущее «экономического национализма» 

Дэвид Лэйн 

Профессор, почетный лектор Колледжа Эммануэль, Кембриджский университет,
член Академии социальных наук Великобритании 

ПРОБЛЕМА ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Размышляя о глобализации, я обратился к «Манифесту Коммунистической партии», в котором Маркс отметил, что «национальная обособленность и противоположности народов все более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни». Таким образом, Маркс одним из первых обратил внимание на тенденции к нарастанию глобализации, под воздействием которой формируется монолитный капитализм.

Для Маркса вопрос о том, что лежит по ту сторону капитализма, решался очень просто: глобальный капитализм в итоге перейдет в социализм.

Эта система предполагает ослабление отдельных государств и их роли в распределении средств внутри экономики. Проблема заключается в том, что в условиях глобализации рынок не способен обеспечить сбалансированность экономики. Инвестиции далеко не всегда идут рука об руку с общественным развитием, хоть и могут принести значительный доход. Они также не способны гарантировать оптимальное использование рабочей силы. Наличие конкурентного рынка приводит к тому, что богатые становятся еще богаче, а бедные неуклонно беднеют.

Что в моем понимании представляет собой глобализация? Глобализация — это система обмена, подразумевающая одновременное взаимодействие на трансконтинентальной основе. Государственные границы проницаемы.

С технической точки зрения это достигается при помощи электронных и прочих современных средств связи и приводит к взаимозависимости национальных экономических систем и экономической интеграции. Благодаря глобализации либеральные рыночные системы смогли преодолеть государственные границы. Глобализация способствует переходу от классического экономического либерализма к современной форме неолиберализма.

Глобальный неолиберализм подразумевает свободное движение рабочей силы, капитала, товаров и услуг между странами. В рамках этой системы рынку отведена роль регулятора распределения, содержания и производства товаров и услуг, то есть глобальный рынок служит механизмом экономической координации и призван урегулировать разницу между спросом и предложением как факторами производства и обеспечить грамотное распределение ресурсов, позволив максимально эффективно использовать капитал и рабочую силу.

Позволю себе проиллюстрировать рассуждения о негативных социальных и политических последствиях глобализации словами Дональда Трампа.

Трамп также приводит данные по дефициту торгового баланса: в 2016 году он составил 645 млрд долларов. Суммарный дефицит торгового баланса США с 2000 года равен 8,6 трлн долларов, а дефицит платежного баланса — 8,3 трлн. И это статистика одной из самых богатых стран мира! На примере США мы видим, что рыночные механизмы не обеспечивают искомый экономический баланс, а, напротив, приводят к рецидивирующей экономической нестабильности и не могут решить проблему устойчивой и массовой бедности даже в одной из самых благополучных стран мира.

ВАРИАНТ ПОСТ-ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Какая постглобализация может прийти на смену современной неолиберальной глобализации? Некоторые считают, что в самой глобализации заложены механизмы, способные вызвать изменения структуры занятости и подъем класса, который они именуют творческим. Благодаря внедрению нового способа производства общество сможет если не достичь, то приблизиться к достижению «царства свободы». По словам моего коллеги — профессора из Санкт-Петербурга, «роль знаний в материальном производстве неуклонно увеличивается, а знаниеинтенсивное производство представляет собой принципиально новый вид материального производства».

Вопрос в том, как будут осуществляться эти изменения в условиях современного глобализированного капитализма?

Безработные в США

В США официально 7,5 млн людей, активно ищущих работу, и на основании этих данных можно предположить, что в действительности вынужденно безработными являются минимум 12 млн человек, что приводит к упадку городов и росту преступности… Более 43 млн американцев регулярно получают продовольственные талоны в рамках льготной Программы дополнительного питания. Следовательно, значительная часть населения живет в бедности.

Тема семинара связана с евразийским пространством, поэтому для меня особый интерес представляют подходы к решению имманентных проблем неолиберальной глобализации, которые другие докладчики будут предлагать в своих выступлениях.

Необходимо понять, каким образом страны Евразийского союза могут осуществить переход к современному этапу технологического развития.

В основе неолиберализма лежит идея о том, что свободное движение капитала, рабочей силы, товаров и услуг регулируется принципами конкурентного преимущества, то есть, если страна специализируется на выпуске определенной продукции и обменивается ею с другими государствами, достигается оптимальный уровень производства. Однако принципы конкурентного преимущества поддерживают существующее,

Сегодня сторонников этой концепции ставят чуть ли не в один ряд с растлителями малолетних или теми, кто отрицает Холокост, а вовсе не естественное разделение труда между странами и регионами. Таким образом, если государственные органы сделают ставку на конкурентное преимущество, они лишь укрепят дисбаланс в области распределения ресурсов и не смогут обеспечить инвестиции в обучение, которое потенциально способно привести к внедрению новых форм производства в слаборазвитых регионах. В этом случае подвижность трудовых ресурсов вызовет еще большее обнищание регионов, характеризующихся низким уровнем инвестиций и наличием неквалифицированной и малограмотной рабочей силы.

АДМИНИСТРАТИВНАЯ КООРДИНАЦИЯ

Адепты неолиберализма в качестве решения проблемы предлагают переселение, то есть, в их понимании, нежелание переезжать означает, что человек получает то, чего он заслуживает. Однако необходимо учитывать кумулятивный эффект такого подхода, который заключается в усилении экономически успешных регионов и ослаблении неблагополучных районов. Тем не менее есть и другие варианты.

Так как доказано, что рыночная координация приводит к возникновению трущоб и росту безработицы и уровня бедности, то альтернативой следует считать административную координацию. Внесения изменений в существующую глобальную неолиберальную систему недостаточно для решения проблемы. Ввиду отсутствия организационно-правовых механизмов, способных обеспечить глобальную координацию, эту роль могут взять на себя только государственные системы управления, так как государство — единственный институт, имеющий право и зачастую экономические ресурсы, необходимые для поддержания системного развития и выполнения долгосрочных задач. Следовательно, в определенной мере экономический эгоизм просто необходим.

Сегодня сторонников этой концепции ставят чуть ли не в один ряд с растлителями малолетних или теми, кто отрицает холокост. Однако экономический эгоизм, в отличие от неолиберализма или экономического социализма, не монолитен: социалистическое планирование, национальный консерватизм, социал-демократический смешанный тип экономики, государственный корпоративизм — все они являются видами экономического эгоизма.

Например, Советский Союз и Великобритания в лице ее послевоенного лейбористского правительства руководствовались принципами экономического эгоизма, чей консервативный вариант сегодня исповедует премьер-министр Тереза Мэй. Лидер лейбористов Джереми Корбин вчера обозначил движение в направлении социалистической или, по крайней мере, социал-демократической ипостаси экономического эгоизма.

ИДЕЯ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ЭГОИЗМА

Социалистические принципы 

С моей точки зрения, экономические проблемы, вызванные технологическими изменениями, могут быть решены только при наличии государственной системы, руководствующейся социалистическими или социал-демократическими принципами.

В моем понимании, идея экономического эгоизма основана на том, что у людей, в совокупности составляющих нацию, есть общие надклассовые интересы, не совпадающие с интересами иностранных агентов, а государство — инструмент, который, руководствуясь этими национальными интересами, может обеспечить экономический результат; таким образом, экономический эгоизм предусматривает наделение государства регулятивными полномочиями. Евразийский экономический союз сейчас как раз предлагает гибридную экономику, представляющую собой экономический эгоизм с неолиберальным наполнением. Главной задачей ЕАЭС является усиление национальных экономик наряду с укреплением географических, экономических и социальных границ и уменьшением их проницаемости.

Какой тип экономики и какая форма экономической координации будут способствовать продвижению национальных интересов? Национал-неолибералы вроде Трампа ответили бы, что лучшим вариантом является экономика, основанная на принципах меркантилизма и рыночной конкуренции, а государственные органы должны заниматься охраной границ и нормативно-правовым регулированием.

С моей точки зрения, экономические проблемы, вызванные технологическими изменениями, могут быть решены только при наличии государственной системы, руководствующейся социалистическими или социал-демократическими принципами.

Приведу всего один пример: стремясь извлечь максимальную прибыль в условиях рыночной конкуренции, компании для снижения издержек сокращают свой штат. То есть, даже если США или России удастся вернуть промышленное производство, вместе с ним в современных условиях придут роботы и системы CAD. Я не согласен со сторонниками неолиберализма, включая Фридриха фон Хайека, которые говорят об управлении занятостью на уровне деятельности отдельных участников рынка, преследующих свои личные цели.

С моей точки зрения, эффективная экономическая координация возможна только в рамках национального плана, во главу угла ставящего национальное благосостояние, а не рыночную конкуренцию, поэтому основой политики экономического эгоизма может и должно быть государственное планирование.