Воскресенье, 17 ноября, 2024

Зачем нам «Вольная экономика» 

Перед вами – первый номер нового экономического журнала «Вольная экономика».

Его издатель – Вольное экономическое общество России.

ВЭО России – старейшая общественная организации России, нам недавно, в позапрошлом году, исполнилось 250 лет. Организация создавалась по инициативе группы просвещенных людей своего времени, с пожалованием обществу императрицей Екатериной Великой звания Императорского, утверждённого ею устава и девиза «Полезное».

Казалось бы, как можно понимать объединённые в одном названии слова: императорское и – вольное? Ведь императорское – значит, при императоре, служит его интересам. А вольное – предполагает свободный обмен мнениями, независимость суждений, проявление свободной воли… Но такие суждения ведь далеко не всегда могут отвечать воле, интересам короны?! Однако идея в такое название всё-таки заложена была глубокая: участники общества, руководствуюсь государственным интересом (а именно так следует трактовать слово «императорское», сохраняя его первоначальный смысл!), обязывались в пользу государства свободно обсуждать вопросы его хозяйственного устройства, – как сказали бы сейчас, повышения эффективности его экономики. Вырабатывать в недрах своих продуктивные идеи. Предлагать – на основе анализа и с максимальным учетом всех обстоятельств – реформы, «улучшения». Никому ничего не навязывать, а информировать, разъяснять, просвещать.

На пользу ли это государству? Императору? Безусловно! Но такая работа предполагает «свободу ума», креативность подходов, глубокое знание предмета! Может ли это быть в условиях «неволи»?

Заложенные в уставе Императорского вольного экономического общества положения стали его традицией. На протяжении всей своей истории ВЭО России участвовало в разработке практически всех общественных реформ государства Российского, создании многих полезных государственных институтов, новаций в обществе, его экономике, его институциональном устройстве. Их авторами, разработчиками, идеологами были выдающиеся люди своего времени, специалисты – практики, учёные, государственные и общественные деятели. Ломоносов и Менделеев, Миклухо-Маклай, Семенов-Тян-Шанский, Витте… Составлявшие Императорское Вольное экономическое общество великие имена России можно перечислять не одной на странице. Участие в разработке крестьянской, земской и других реформ XIX-го века, создание коммерческого – экономического! – образования в России – у истоков этих и многих других начинаний, ставших значительными вехами в истории нашего государства, стояло Вольное экономическое общество.

Сегодня мы продолжаем эти традиции. Дискуссионные площадки ВЭО России – в Москве, в головном офисе общества, в наших региональных организациях, которые действуют почти во всех регионах России, не пустуют. Идут жаркие споры – о проблемах людей, модернизации нашей экономики, улучшении наших общественных и государственных институтов, о судьбах России.

Значимость этих дискуссий высока. Однако круг специалистов, и вовлеченных в эту большую работу, и призванных стать реципиентами её результатов, на наш взгляд, требует существенного расширения. Нынешнее время – непростое, и в плане состояния нашей экономики, и в разрешении возникших модернизационных задач. Президентом России поставлена задача сформировать новую модель экономического роста страны. Непростая задача, требующая осмысленного взгляда, учёта множества нюансов, мнений, трендов, идей. Высокой квалификации и ответственности и тех, кто их предлагает, и тех, кто реализует.

Но этого – мало. Для успеха преобразований требуется и поддержка сформулированных идей – обществом, его элитой, народом. Необходим общественный консенсус – и в понимании сути принимаемых решений, и в принятии обществом условий их осуществления, со всеми радостями и издержками.

Мы в ВЭО это хорошо ощущаем. Пора сменить обсуждение проблем в узком круге специалистов на широкую аудиторию. Важно расширить дискуссионную площадку – за счёт практиков, творческой молодёжи, «отраслевых» экономистов. Наконец, обратить внимание широкой общественности на предлагаемые у нас ведущими российскими специалистами механизмы решения насущным проблемам нашего экономического развития.

Один из ключей решения этой задачи – наш журнал.

На его страницах мы представим мнения, высказываемые участниками наших дискуссий по самым различным экономическим проблемам. Мы познакомим читателя с идеями, предложениями ведущих экономистов страны, наших зарубежных коллег.

Вашими, наконец, уважаемые читатели! Надеемся, нам вместе будет о чем поговорить!

Сергей Бодрунов 

Главный редактор
журнала «Вольная экономика»

«Укрупнение» социальной сферы

Руководитель Счётной палаты РФ Татьяна Голикова выступила с инициативой объединения три основных фонда, которые несут на себе социальные расходы — Пенсионный, социального страхования и обязательного медицинского страхования. Это, по замыслу Голиковой, озвученному на Гайдаровском форуме, поможет сильно сэкономить на содержании негосударственных фондов.
Глава Счётной палаты обратила внимание на то, что три фонда дают работу почти 163 000 человек, что составляет почти 50% служащих всех органов власти, которые отчитываются перед Правительством. Тратится на фонды больше 143 млрд в год, которые изымаются из собранных страховых взносов.
По идее Голиковой, нужно объединить информационные ресурсы фондов и создать единую управленческую структуру в публичной собственности.

Нефтяные цены больше не боятся сланцев

Цены на нефть поднялись на 50% с лета. По мнению WSJ, это знак того, что инвесторы больше не оценивают сланцевую добычу как серьезный риск для рынка. Более трех лет подобные опасения держали цену барреля ниже 50 долларов.

Сейчас нефтяные фьючерсы в США приближаются к 65% — рост более 6% за 2 недели этого года — такого не видели с 2005-го. Брент достигала 70 долларов, и аналитики считают, что рост до 80 долларов в этом году — “не вопрос”.

Expectations surrounding shale haven’t changed dramatically. What has changed is a roaring global economy that has fueled demand for crude at a faster clip than many had anticipated. And the world is no longer awash in oil following more than a year of production cuts from some of the world’s largest exporters.

Великая октябрьская китайская революция

Мир движется к светлому социалистическому будущему с китайской спецификой. Правда, китайские коммунисты провозгласили об этом пока в урезанном, «национальном», если можно так сказать, варианте. Закончившийся пару недель назад эпохальный (и это не фигура речи!) по своему контексту XIX съезд Компартии Китая провозгласил новые задачи развития крупнейшей по населению страны со второй (пока!) по размеру экономикой.

Намечены планы на длительный период, который — по планам партии, и это стало замеченным мировым истеблишментом и активно обсуждаемым прессой событием — станет новой эпохой развития Китая. 

Но — только ли Китая?

Вряд ли случайно в эти же дни на портале yicai.com, финансовом вестнике государственного медиахолдинга Китая, появилось программное заявление директора Института исследования цифровых валют (подчинен Народному банку Китая) Яо Цияня под многое говорящим названием «Догнать биткоин: юридическое обоснование ввода цифровой валюты под государственным управлением». Событие это — нерядовое, хотя обратили на него внимание пока только сугубо погруженные в тему эксперты — пока это осталось вне поля зрения и глобальных политиков, и мировых СМИ. А зря!

Главный тезис, пафос послания, выражен в ключевой фразе: «Правительство не видит преград для создания собственной цифровой валюты на фоне попытки биткоина поставить под тотальный контроль сферу мировой криптовалютной системы». То есть на предварительно подготовленный (помните продолжавшуюся пару месяцев недавнюю «зачистку» китайского криптопространства?) национальный рынок готовится выход государственного криптоюаня, «обеспеченного обязанностью государства перед обществом и… надежностью государства». Целью его ввода автор заявления объявляет необходимость создать дополнительные механизмы стабилизации Китаем своей фиатной валюты — юаня. И утверждает, что иных задач нет. Однако многие эксперты полагают — и мне сдается, весьма они недалеки от истины, — что это лишь некая маскировка реальных возможностей такой валюты.

И среди них — реальный выход новой китайской империи, «тихо и без войны», в реальные лидеры и мировой экономики, и мировой политики — через технологическое решение реорганизации (разрушения?) нынешней (хотел сказать — современной, и — осекся! Нет, становящейся на глазах архаичной, отживающей!) мировой финансовой системы. С введением в оборот под госпатронажем криптоюаяня отмена юаня фиатного — лишь вопрос времени.

А с ростом китайской экономики у такой валюты есть почти неубиваемые шансы стать не просто мировой, но и благополучно вытесняющей любые иные.

Представим себе — через десяток-другой лет все основные расчеты в мире — в криптоюанях! Не верится? А ведь похоже!

Ну а с учетом решений главной руководящей силы китайского общества и подтвержденной ее съездом парадигмы восстановления великой китайской цивилизации — владение таким мощным инструментом переустройства общества дает потрясающие перспективы. И ясно, что не только для Китая.

Может, неслучайно эпохальный съезд КПК прошел непосредственно в дни 100-летия Великой Октябрьской социалистической революции? Кстати, лидер Китая Си Цзиньпин напомнил об этом событии и в своей речи на съезде…

ЦИТАТЫ ИЗ РЕЧИ  СИ ЦЗИНЬПИНА НА XIX СЪЕЗДЕ КОМПАРТИИ КИТАЯ 

Три с половиной часа взоры сотен миллионов китайцев и, без сомнения, миллионов людей, отвечающих за принятие решений на разных уровнях, во всем мире, были прикованы к выступлению Генерального секретаря ЦК КПК, в которой он, по мнению аналитиков, впервые провозгласил идею о мировом лидерстве Китая. Вот некоторые цитаты из этой программной речи под названием «Обеспечение решительной победы в построении умеренно процветающего во всех отношениях общества и стремление к большому успеху социализма с китайскими особенностями в новой эре». 

  • Орудийные раскаты Октябрьской революции донесли до Китая марксизм-ленинизм, который помог решить проблемы страны, стал для Китая опорой в поисках национальной независимости, свободы, процветания и счастья.
  • Мы на новом перекрестке в развитии Китая. Китайский народ встал
    в полный рост. Он разбогател и окреп и сейчас находится в процессе омоложения. Наступает эра, в которой Китай будет приближаться к входу на центральную сцену и вносить еще больший вклад в развитие человечества.
  • Мы никому не позволим отнять у Китая хотя бы пядь его земли. Для этого мы готовы использовать все средства. Кровь гуще воды.
  • Великое обновление китайской нации — это не прогулка в парке, не битье в барабаны и гонги. Вся наша партия должна быть готова к решению еще более трудных и тяжелых задач.
  • Мы стремимся поддерживать международную справедливость и выступаем против действий, навязывающих свою волю другим или вмешивающих- ся во внутренние дела других, а также выступаем против практики давления сильных
    над слабыми.
  • Мы активизируем деятельность, связанную с сетевым контентом, создадим систему тотального контроля над интернетом. Тем самым будут обеспечены чистота и свет глобальной сети.
  • Люди больше всего возмущаются коррупцией, и коррупция — самая большая угроза, с которой сталкивается наша партия.
  • Мы должны построить мощную и модернизированную армию, флот, военно-воздушные силы, ракетные силы, стратегические силы, развивать эффективные институты командования, создать современную военную систему с отличительными китайскими характеристиками.
  • Мы должны стремиться достичь новых рубежей в науке и технике… усилить мощь Китая в науке и технике, качестве продукции, аэрокосмической области, киберпространстве и транспорте, а также построить цифровой Китай и умное общество. Мы будем укреплять фундаментальные исследования в области прикладных наук, запускать крупные национальные научно-технические проекты, приоритизировать инновации в ключевых отраслях.
  • Открытость приносит прогресс для нас, уединение оставляет его позади. Китай не закроет свои двери в мир, мы только станем все более и более открытыми.
  • Необходимо поощрять людей в их стремлении зарабатывать усердным трудом и законным путем, увеличивать численность населения со средним уровнем доходов, повышать доходы низкооплачиваемых категорий граждан, регулировать излишние расходы и изымать незаконные доходы.

“Крипторубль” Сергея Глазьева

Лидеры мнений в области криптовалют и блокчейн-технологий, включая Cointelegraph, обсуждают предложение советника президента Путина — академика РАН и вице-президента ВЭО России Сергея Глазьева — о полезности национальной российской криптовалюты. На недавнем заседании правительства Глазьев отметил, что “крипторубль” помог бы снизить влияние западных санкций. Как пишет FT, единого оформленного мнения в правительстве РФ по этому вопросу нет, хотя ранее источники цитировали Владимира Путина, который говорил о важности задачи — скорейшего создания цифрового рубля.

Как отметил Сергей Глазьев, этот инструмент “очень хорошо нам подходит для решения чувствительных задач государства — мы сможем урегулировать счета с нашими партнерами во всем мире, невзирая на санкции”.

Ранее многие представители экономического блока высказывали критику по поводу этой идеи, в том числе первый заместитель министра финансов Алексей Моисеев и первая замглавы ЦБ Ольга Скоробогатова. Они сошлись во мнении, что не видят необходимости в “крипторубле”.

Сергей Глазьев неоднократно высоко оценивал многие характеристики криптовалюты, которые для России были бы весьма важными не только для обхода санкций, но и для решения многих внутренних задач. В частности, невозможность “спрятать” сделку в криптовалюте и смарт-контракты могли бы быть эффективным инструментом в противодействии коррупции.

Работа ВЭО России в 2018 году

27 декабря 2017 года в отеле «Метрополь» состоялось очередное заседание Президиума ВЭО России, на котором были рассмотрены вопросы деятельности ВЭО России. Помимо прочего был принят план работы ВЭО России на 2018 год.

Так, в 2018 году ВЭО России проведет:

  • Общероссийская образовательная акция «Всероссийский экономический диктант»
  • Общероссийская высшая общественная экономическая Премия «Экономист года»
  • Общероссийский конкурс экономической журналистики
  • Петербургский международный экономический форум (ПМЭФ-2018)
  • Московский экономический форум (МЭФ-2018)
  • Международная конференция «Цифровая экономика и её роль в управлении региональной экономикой»
  • Всероссийский проект «Экономика в лицах»
  • Российский конкурс «Менеджер года»
  • XXI Всероссийский конкурс научных работ молодежи «Экономический рост России»
  • Международный студенческий конгресс

С полным планом мероприятий Вольного экономического общества России и его региональных организаций можно ознакомиться в этом документе.

По информации с сайта ВЭО России.

Лепта вдовы

Почему дар бедной женщины Христу вызвал возмущение иудеев.
За что Иисус выгнал менял из храма. Что можно было купить на тридцать сребреников. Какую зарплату получал Пилат. 

«Две лепты, что составляет кодрант»

Христос плохо знал Храм — главную святыню и центр религиозной жизни еврейского народа — и недолюбливал это место. Однажды ученики, которые ориентировались в Иерусалиме лучше учителя, хотели обратить его внимание на красоту постройки, богатство украшений и даров.

«Видите ли все это? — сказал им Иисус. — Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне». И ничему он не хотел удивляться и радоваться, разве только бедной вдове, которая проходила мимо в эту минуту и бросила свой дар в сокровищницу храма. «Две лепты, что составляет кодрант», — уточняет евангелист Марк. И далее по Св. Марку: «Подозвав учеников своих, Иисус сказал им: истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу, ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила всё, что имела, всё пропитание свое».

Для пожертвований существовали специальные монеты — сикль и полусикль — ими торговали в храме.

Современный читатель вряд ли догадается, почему малый дар вдовы потребовал специального заступничества Иисуса. Не говорит об этом и Св. Марк. Мы-то сегодня знаем, что жертва на церковь — дело добровольное, кто сколько может — столько и дает. Но в Иерусалимском храме действовали совсем другие порядки. Лепты вдовы вызвали искреннее возмущение тех, кто присутствовал в храме. Скандал был такой же, как если бы кто-нибудь подарил на 9 Мая ветерану войны значок с портретом Гитлера.

Лепта — мелкая медная монета, 1/6 греческой драхмы. Мало того что эта сумма по номиналу раз в 12 меньше минимального размера дара в Храм, установленного Синедрионом, так на ней еще и изображено было что-то совершенно непотребное с точки зрения иудейского закона. Это могла быть голова царя, греческого или парфянского, изображение Афины Паллады с совой или просто сова без своей повелительницы. А то и раскоряченная в неприличной позе женщина — такие лепты до сих пор хранятся в нумизматических коллекциях. Закон строго запрещал вносить в Храм изображения людей или животных, а уж бросать их в сокровищницу!

Вертеп разбойников

Для пожертвований существовала специальная монета — сикль и полусикль — и торговали этими монетами тут же, в священной ограде Храма. И не только монетами, здесь же расположились лавки торговцев животными для жертвоприношений. Ягнята, козлята и даже голуби — все это стадо бекало, мекало и гулькало под сводами галерей, окружавших первые два двора Храма. Вся эта суета очень раздражала Учителя. Настолько, что один раз он не смог сдержать гнева и выхватил бич из рук погонщика, пригнавшего новое стадо жертвенных агнцев.

Вот как описывает все, что произошло дальше, Жозе Сарамаго в «Евангелие от Иисуса»: «Иисус, направившись туда, где сидели менялы, сказал своим: — Вот зачем мы здесь, — и тотчас принялся крушить и переворачивать столики, расталкивая и колотя продающих и покупающих, отчего поднялся шум и грохот столь невообразимые, что безнадежно потонули бы в них слова, им произносимые, если бы по необъяснимой странности не стал голос его звучней бронзового колокола: — Дом мой есть дом молитвы, вы же обратили его в вертеп разбойничий, — и продолжали лететь наземь столы меновщиков, рассыпались по земле столбики монет, к вящей радости иных зевак, бросившихся собрать эту манну».

Валютный обмен в Иерусалиме

Читателю, встречающему сегодня окошко «Обмен валют» десятки раз на дню в самых неожиданных местах, трудно понять, отчего Христос так разгневался на менял. И действительно, система валютного обращения в римских провинциях делала эту профессию жизненно необходимой. Римский денарий, греческие и парфянские драхмы, иудейский сикль, монеты уже разрушенного к тому времени Карфагена, золото, серебро, медь и бронза разных весов и достоинств, просто серебро в виде маленьких слиточков, ювелирный лом — все это буйство денег требовало внимания специалистов с весами, пробным камешком и большим опытом работы.

И беда не в том, что иногда менялы обманывали своих клиентов и отчаянно торговались при пересчете каждой лепты в ассарий (разница в цене составляла несколько копеек на сегодняшние деньги). Вина менял состояла в том, что они принимали самое непосредственное участие в сомнительной финансовой операции под названием «пополнение казны Храма».

Сикль по отношению к денарию

Сикль = шекель 

Сикль — единственная валюта, которая пережила тысячелетия и сегодня является валютой Государства Израиль. В русском языке эта валюта называется «шекель». У единственного сохранившегося фрагмента Храма — Стены Плача — сейчас тоже стоит дарохранительница, наполненная шекелями, и металлическими, и бумажными.

На монетках, как и две тысячи лет назад,— чаша, виноградная кисть и ритуальный семисвечник менора.

Официальной валютой римских провинций был серебряный денарий (3,89 г), а также более мелкий сестерций (1/25 денария). Официальность его заключалась в том, что этими монетами жители провинций платили подати. Внести в иудейский храм такую монету не было никакой возможности, так как на ней изображались римские цезари и боги языческого пантеона. Поэтому местная администрация Иудеи получила, единственная из провинций, позволение чеканить собственную ритуальную монету — серебряный сикль. На нем изображалось то же самое, что и на священном сикле IV–V веков до н. э.: чаша и виноградная лоза.

Сикль был довольно крупной монетой — 14,55 грамма серебра. В описываемые нами времена сикль составлял недельную плату верному работнику. Дар в Храм, установленный еще в ветхозаветные времена, составлял «беку», или полсикля. Столько же составляла подать при переписи населения. Но вот как раз монеты в полсикля во времена императора Тиберия и не чеканилось. Хочешь внести пожертвование — покупай целый сикль или приводи с собой жену и вноси от двоих. И только жену! Складчина с другими родственниками осуждалась служителями храма. Стоил сикль у менял в ограде храма 5 денариев, то есть по весу серебра ровно на денарий больше, чем следовало бы. Но и это еще не все.

Жертвенные животные

Жертвенные животные продавались в храме только на сикли. И стоил ягненок два сикля — втрое дороже, чем на базаре вне стен храма. А если учесть, что большинство прихожан имели родственников в деревне и могли получать животных и вовсе задаром, то организация храмовой торговли представлялась людям возмутительным надувательством. Правила ничего не говорили о том, что животное должно быть куплено непосредственно в храме. Но иудейский закон регламентировал некоторые требования к жертвенному животному: ягненок, козленок или теленок должен быть без единого анатомического порока, нормально упитан, без парши или коросты, с чистой шкуркой под хвостом, и , как особо отмечает закон «должны быть изгнаны прочь те, кто принес жертву, у которой ятра (мужские половые железы. — Ред.) разбиты, раздавлены, оторваны или вырезаны».

Уж не знаем, как там с ятрами, но шансов пригнать своим ходом козленка из Галилеи (путешествие занимало у паломников 12 дней) без колтунов у простых иудеев не было. Служители храма браковали скот за надорванное ушко, оцарапанный бок и другие мелкие дефекты. Такое животное можно было продать за оградой храма перекупщику за денарий и купить уже снова в лавках на паперти за сикль. Жертвенные животные из «лицензированных» лавок принимались служителями храма в любом состоянии.

И наконец, самым эффективным способом пополнения казны Храма был валютный арбитраж. Цена на золото в Иерусалиме была значительно ниже, чем в Риме. 1 грамм золота в метрополии стоил 12,6 грамма серебра, а в восточных провинциях за тот же грамм золота давали 4,7 грамма серебра. Менялы у храма разменивали золотую монету (римские ауреусы или персидские дарики) на сикли, золото отправлялось в Рим, где на них покупалось слитковое серебро, из которого в Иерусалиме снова лили сикли на собственном монетном дворе. Арбитраж с 300% прибыли на одну операцию — такое не снилось валютным спекулянтам ни до, не после Христовой эры. Вот на весь этот хорошо поставленный бизнес Иисус и посягнул.

«Отдавайте кесарево кесарю»

Есть и еще одна версия, объясняющая неадекватно жесткую реакцию администрации Храма на действия Христа. За два года до последнего визита Иисуса в Иерусалим фарисеи уже жаловались в метрополию на действия прокуратора Иудеи Понтия Пилата. Он фактически силой заставил Синедрион оплатить из средств Храма ремонт иерусалимской канализации. Во всех провинциях деньги, собираемые в виде местных налогов, формировали бюджет провинции или города и расходовались на благоустройство. Лишь в Иерусалиме налог носил ритуальный религиозный характер и деньги поступали в полное распоряжение Синедриона. Такая ситуация не устраивала не только Пилата, но и многочисленные партии диссидентов, представители которых не только ходили по улицам древнего города за бродячими пророками, но и даже имели свое крыло в Синедрионе, среди саддукеев.

Приведем известный сюжет из Нового завета (Мар. 12–15 и далее):

— Тогда фарисеи пошли и совещались, как бы уловить его (Иисуса) в словах. И посылают к нему учеников своих с иродианами, говоря: Учитель! Мы знаем, что ты справедлив, и истинно пути Божию учишь, и не заботишься об угождении кому-либо, ибо не смотришь ни на какое лицо; итак скажи нам: как тебе кажется? позволительно ли давать подать кесарю, или нет? Но Иисус, видя лукавство их, сказал: что искушаете меня, лицемеры? Покажите мне монету, которою платится подать. Они принесли ему денарий. И говорит им: чье это изображение и надпись? Говорят ему: кесаревы. Тогда говорит им: итак отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу.

Многие интерпретаторы Нового завета толкуют этот сюжет буквально: Христос предлагал передать управление над казной Храма римской администрации. Очевидно, что деятельность такого опасного смутьяна требовала, по мнению фарисеев, немедленных мер пресечения. И тем более удивительно, что за поимку Иисуса была назначена такая низкая плата.

Легендарные сребреники

Тридцать сребреников — легендарная цифра, интересно, что же можно было купить за эти деньги. По Тациту, денарий был ежедневной платой солдату во времена Тиберия. В период дороговизны за денарий можно было купить хиникс (около литра) пшеницы и три хиникса ячменя. Сребреник, а это уже хорошо знакомый нам серебряный сикль, был по содержанию серебра в четыре раза весомее денария. Так что получается, выгода Иуды состояла в паре мешков пшеницы. Трудно поверить, что Иуда, выполнявший обязанности казначея партии Христа, соблазнился столь незначительной суммой. Новый завет донес до нас историю незначительного инцидента между Учителем и Иудой, в основе которого лежала сравнимая с 30 сребрениками сумма. За неделю до Пасхи, в субботу 8 нисана, Христос достиг пригорода Иерусалима — Вифании, — где и остановился в доме у Симеона Прокаженного. Мария, прислуживавшая за столом, внесла во время обеда кувшин с благовониями и умастила ноги Христа. После чего нарочно разбила полный драгоценной жидкости сосуд, соблюдая обычай уничтожать посуду, которая служила при приеме особо почетного гостя. Комната наполнилась дивными ароматами к удовольствию всех присутствующих, кроме скупого Иуды. Казначей сразу подсчитал, сколько можно было бы выручить денег, продав благовония. Сегодня мы знаем, что стандартный 2,5-литровый кувшин мирры стоил в то время около 20 серебряных сиклей. Когда Иуда заметил Учителю, что эти деньги можно было бы положить в кассу и затем раздать бедным, Христос резко возразил: « Нищих вы всегда имеете с собой, а меня не всегда имеете».

Серебро Пилата

Лепта канула в евро

Название монеты происходит от древнегреческого π (лептос — мелкий, тонкий). Эта медная или бронзовая монета вошла в употребление после Александра Великого (356–323 гг. до н. э.) В Греции нового времени лепта употреблялась с 1827 по 2002 год, когда была заменена евроцентом.

Есть в истории о предательстве Христа и еще один сюжет, связанный с деньгами, только со значительно большими, чем 30 сребреников. Апокриф под названием «Деяния Пилата» утверждает (кстати, эти сведения подтверждаются и Иосифом Флавием), что за неправосудное решение по делу Христа Пилат получил от первосвященника Киафы 30 талантов серебра. Вот эта сумма заслуживает внимания. Ветхозаветный талант — 3000 сиклей, то есть около 43 килограммов серебра. Мы знаем, что годовое жалованье Пилата составляло около 3000 денариев в год, именно такую сумму он имел право удержать из собираемых податей в свою пользу. Итак, взятка римскому чиновнику составила приблизительно жалованье за четыре года.

Аппетиты Пилата следует признать очень умеренными по сравнению с нашими временами. Тем более что апокрифы утверждают: 30 талантов были истрачены прокуратором на жалованье солдатам своей когорты.

Автор: Алексей Савин 

Institutions of catching-up development

Victor Polterovich 

Deputy Director of the Moscow School of Economics, M.V. Lomonosov Moscow State University, Head of Laboratory of the Central Institute for Economics and Mathematics of the Russian Academy of Sciences, Academician of the Russian Academy of Sciences 

INSTITUTIONS IMPROVEMENT PROBLEM

There is a question of how to escape the trap of stagnation. A standard recommendation is to improve institutions. This means fighting corruption, reducing the share of the shadow sector, lowering administrative barriers, achieving business transparency, strengthening the ownership rights, etc. In principle, all these goals are worthy of achieving. The trouble is that the success in achieving them depends on mass culture and informal norms. If informal norms do not support reform, any attempts to implement it through coercion and control turn out to be particularly costly.

The continuing vicissitudes of the law No. 94-FZ on public procurement or the unified state examination demonstrate how slim the chances are of improving «institutions» by copying Western mechanisms in a straightforward manner. The «institutional fashion» among the researchers tackling tasks associated with catching-up development, is now a thing of the past. The problems connected with industrial policy, identifying priorities, and stimulating export-oriented growth have come to the fore. On the other hand, the improvement of institutions as discussed above is neither necessary nor sufficient for the success of catching-up development.

Of course, one can argue that the quality of institutions is only one of the factors that influence growth. It’s true. Other important factors include the existence of institutions of a different type, capable of operating with a relatively low level of mass culture.

Let’s compare, for example, the values of the rule of law indicator and the rates of economic growth for the four countries: Belarus, Ukraine, Hungary and Chile for the period 2000-2012.

By the rule of law level, Belarus is the most lagging of these countries, and Chile is the most advanced, but nevertheless the maximum growth rate can be observed in Belarus. Compared to Ukraine, if a longer period of time is chosen, the difference is absolutely fantastic: the Belarusian was four percent richer than the Ukrainian in 1994, and almost twice in 2012. Comparing the quality of institutions and the growth rates of India and China in the postwar period yields a similar conclusion.

CATCH-UP GROWTH INSTITUTIONS

To avoid mistakes in the development of strategies, it is necessary to rely on theory in the broadest sense of the word: abstract «model-based» planning, econometric studies, studies of the experience of successful countries. In each case, we face certain limitations. For example, econometric calculations allow us to formulate plausible hypotheses but not ultimate conclusions since any conclusions based on them are valid «on average» for a particular selection of objects, but not necessarily for each specific object. Moreover, since the success of catching-up development is rare, successful countries often turn out to be outliers. To answer the question of how to carry out reforms it is very important to rely on the experience of those countries. The study of this experience leads to the conclusion that a distinction should be made between competitive market institutions and catch-up growth institutions.

Pierre Masset

Economist, engineer, mathematician General Commissioner for Planning in the Government of De Gaulle 

A plan is developed through concerted efforts of representatives of economic and social forces: civil servants, management (agricultural, industrial, commercial), trade unions and workers. This cooperation yields more coherent forecasts and solutions and creates a sense of unity that contributes to the fulfillment of the plan.

CUGI IN BAD INSTITUTIONAL ENVIRONMENT

By initiating and supporting economic growth for some time, they accelerate the evolution of civil culture, creating conditions for improving competitive market institutions, and then gradually lose their significance. CUGI are intended for solving the fundamental task discussed above: the formation, selection and implementation of large-scale modernization projects. In this process, the initiative belongs to the government which follows the principles of corporatism. Corporatism is a system of making political and economic decisions based on the interaction of the state with organizations representing different groups of interests — workers, employers, members of civil society. A wide range of systems are considered corporatist — from the Francoist Spain to Scandinavian countries and Austria during the postwar years.

In the course of interaction mutual distrust is overcome and the likelihood of success of the economic policy increases. In turn, success (economic growth) contributes to the strengthening of trust and changes in civil culture. The role of the state in such systems is gradually decreasing, and a gradual transition to full- fledged democracy is taking place. Indicative planning cannot be regarded as a purely technical aspect of the institutional system. An important role of indicative planning is to organize a dialogue between the state and interested agents.

This function was pointed out by the creator of the first system of indicative planning in France, Pierre Masset.

ECONOMIC MIRACLE INSTITUTIONS

Overcoming mistrust, taking into account paternalistic expectations, achieving consolidation — these were the goals of a number of other institutions which were characteristic of the «economic miracle» countries. Among these goals is the system of lifelong hiring which existed in Japan and a number of other Asian economies and ensured the commitment of the most qualified employees to the firm’s goals. This system was contrary to the idea of free competition in the labor market, but it turned out to be effective in the specific conditions of catching-up economies.

Another non-standard institution is the main bank system which managed to overcome the lack of trust in the credit market. Governments of successful countries maintained a low level of inequality which also contributed to social consolidation. To reduce the possibility of lobbying, the currency exchange rate was used as an important element of industrial policy. By keeping it sufficiently low it was possible to stimulate export-oriented growth. The general development agencies also dealt with the task of consolidation.

Again, to achieve effective trade-offs in the sphere of economic policy, a sufficiently high level of culture is needed. Otherwise there is an endless «tug-of-war» between the Ministry of Economy, the Ministry of Finance and the central bank. It should be emphasized that the existence of a general development agency was a common element of all the «economic miracles».

ON THE PERESTROIKA 3 PROGRAM

It is quite natural to assume that the similarity of intermediate institutions formed in successful countries is due to the similarity of goals and the commonality of technological, institutional and cultural limitations that must be taken into account and overcome. If one is to agree that these limitations are to a significant extent critical for Russia as well, then the above analysis can be used as a basis for a modernization plan for the Russian economy.

I tentatively call this plan «Perestroika 3», meaning that our first restructuring took place after 1917, and the second in 1992. In order to launch sustainable long- term economic growth, a significant change in institutions, i.e. a new perestroika, is required. But, unlike the first two, the third perestroika should not be a shock therapy reform, it can be based on what has already been achieved, especially since a number of the institutions mentioned above already exist, if only in an embryonic state. In particular, our government has issued a number of decrees concerning the system of national planning, which can be relied upon.

Here, however, it is necessary to solve a non-trivial task: to synthesize indicative planning and program budgeting. The regional development agencies and business associations should be involved in the planning process to operate in unison with the society. It is necessary to create a Federal Development Agency to coordinate plans and reforms. We need to complete the national innovation system. From a chaotic set of development institutions that operate without any coordination and sometimes based on wrong assumptions it is necessary to build an effective system that ensures the transfer of technology and the gradual transition to innovative development.

It is also necessary to modernize the management of state property. A classification of missions for state- owned enterprises should be developed. Each state- owned enterprise should have a mission for the current year; upon its completion, a report should be submitted, on the basis of which a decision will be made on whether or not the enterprise’s privatization is appropriate. Every act of privatization of a large enterprise must be accompanied by a substantiation project.

Earlier, in a separate article, I pointed out a number of other areas of institutional reform and economic policy measures that should be included in the program of future reforms. These include forming a modern scientific sector with a network of sectoral research centers; improving human capital; establishing a system that combines public-private partnership and project financing; introducing progressive income taxation; maintaining a stable low real ruble exchange rate.

Only by relying on a system of catch-up growth institutions that is consistent with mass culture and the existing limitations can we expect to launch and maintain a rapid and sustainable economic growth.

Competitive market institutions are institutions of the type discussed above: they must ensure effective law enforcement, protection of ownership rights, low corruption levels, etc. And, as already emphasized, attempts to directly improve these institutions do not lead to success due to cultural and other limitations; no decisive breakthroughs can be expected here. Countries that succeeded in catching­up development used institutions of a different type. East Asian “tigers”, post­war France, Spain in the 1960s, Ireland in the 1990s — all of them relied on corporatist system of state administration, indicative planning, institutions that ensured efficient technology borrowing. Each of those countries established a general development agency with direct subordination to the head of the government to pursue successful economic policy and institutional reforms; In some cases a designated ministry played that role. Similar catch­up growth institutions (CUGI), including the general agency, exist in modern China and in Malaysia, which has been developing rapidly over the past three decades.

Институты догоняющего развития

Виктор Полтерович 

Заместитель директора Московской школы экономики МГУ им. М.В. Ломоносова, заведующий лабораторией ЦЭМИ РАН, академик РАН 

 

ПРОБЛЕМА УЛУЧШЕНИЯ ИНСТИТУТОВ

Как выйти из ловушки стагнации? Стандартная рекомендация — улучшать институты. Имеется в виду противодействие коррупции, сокращение доли теневого сектора, снижение административных барьеров, достижение прозрачности бизнеса, укрепление права собственности и т.п. В принципе, все эти цели достойны того, чтобы их добиваться. Беда в том, что успех в их достижении зависит от массовой культуры, от неформальных норм. Если неформальные нормы не поддерживают реформу, то попытки ее реализации путем принуждения и контроля оказываются особенно затратными.

Многолетние перипетии закона No 94-ФЗ о государственных закупках или единого государственного экзамена демонстрируют, как мало шансов на улучшение «институтов» путем прямолинейного копирования западных механизмов. «Институциональная мода» среди исследователей, занятых задачами догоняющего развития, давно прошла. На первый план выдвинулись проблемы промышленной политики, выявления приоритетов, стимулирования экспортоориентированного роста. С другой стороны, улучшение институтов в указанном выше смысле не является ни необходимым, ни достаточным условием успеха догоняющего развития.

Конечно же, можно возразить, что качество институтов является лишь одним из факторов, которые влияют на рост. Это верно. Среди важнейших факторов — наличие институтов иного типа, способных работать при относительно низком уровне массовой культуры.

ИНСТИТУТЫ ДОГОНЯЮЩЕГО РАЗВИТИЯ (ИДР)

Чтобы избежать ошибок при разработке стратегий, необходимо опираться на теорию в широком смысле этого слова: на абстрактные «модельные» разработки, на эконометрические исследования, на изучение опыта успешных стран.

В каждом случае мы сталкиваемся с определенными ограничениями. Например, эконометрические расчеты позволяют сформулировать правдоподобные гипотезы, но не окончательные заключения, так как полученные с их помощью выводы справедливы «в среднем» по выборке, но не обязательно для каждого конкретного объекта. Более того, поскольку успех догоняющего развития редок, успешные страны нередко оказываются аутлайерами. Чтобы ответить на вопрос, как проводить реформы, очень важно опираться на опыт этих стран. Изучение этого опыта приводит к заключению о том, что целесообразно различать институты конкурентного рынка и институты догоняющего развития.

Сопоставим, например, значения индикатора rule of law (измеряющего уровень законности) и темпы экономическо­ го роста для четырех стран: Белоруссии, Украины, Венгрии и Чили за период 2000–2012 годов. По уровню законности Беларусь наиболее отсталая из этих стран, а Чили — наиболее передовая, но тем не менее максимальный темп роста имел место как раз в Белоруссии. По сравнению с Украиной, если взять более широкий промежуток времени, разница совершенно фантастическая: в 1994 году белорус был на 4% богаче украинца, а в 2012 году — почти вдвое. Сравнение качества институтов и темпов роста Индии и Китая в послевоенный период приводит к аналогичному заключению.

ИДР В ПЛОХОЙ ИНСТИТУЦИО-НАЛЬНОЙ СРЕДЕ

Инициируя и поддерживая в течение некоторого времени экономический рост, они ускоряют эволюцию гражданской культуры, создавая условия для совершенствования институтов конкурентного рынка, и постепенно, по мере движения вперед, теряют свое значение. ИДР направлены на решение фундаментальной проблемы, о которой говорилось ранее: на формирование, отбор и реализацию крупномасштабных проектов модернизации. В этом процессе инициатива принадлежит правительству, которое следует принципам корпоративизма.

Корпоративизм — это система принятия политических и экономических решений, основанных на взаимодействии государства с организациями, представляющими группы интересов — работников, работодателей, представителей гражданского общества. К корпоративистским относят широкий спектр систем — от франкистской Испании до Скандинавских стран и Австрии в послевоенные годы.

Институты конкурентного рынка

это те самые Институты, которые уже упоминались: они должны обеспечить эффективное исполнение закона, защиту прав собственности, низкий уровень коррупции и т.д. И, как было подчеркнуто, попытки непосредственного совершенствования этих институтов не ведут к успеху вследствие культурных и других ограничений; здесь на решающий прорыв рассчитывать нельзя. Страны, которые преуспели в догоняющем развитии, использовали институты иного типа. Восточноазиатские «тигры», послевоенная Франция, Испания в 1960-х, Ирландия в 1990-х — все они опирались на корпоративистскую систему государственного управления, на индикативное планирование, на институты, обеспечивавшие эффективное заимствование технологий. Во всех этих странах для проведения перспективной экономической политики и институциональных реформ было создано генеральное агентство развития, подчинявшееся непосредственно главе правительства; в некоторых случаях его роль играло выделенное министерство. Аналогичные институты догоняющего развития, включая генеральное агентство, существуют и в современном Китае, и в Малайзии, бурно развивающейся в последние три десятилетия.

В процессе взаимодействия преодолевается взаимное недоверие, повышается вероятность успеха экономической политики. Успех (экономический рост), в свою очередь, способствует укреплению доверия, изменению гражданской культуры. Роль государства в таких системах постепенно уменьшается, осуществляется постепенный переход к полноценной демократии. Индикативное планирование нельзя рассматривать как чисто технический элемент институциональной системы. Важная роль индикативного планирования состоит в организации диалога между государством и заинтересованными агентами. Именно на эту функцию обращал внимание создатель первой системы индикативного планирования во Франции Пьер Массе.

Пьер Массе

Экономист, инженер, математик, генеральный комиссар планирования в правительстве Де Голля 

План вырабатывается посредством согласованных усилий представите­лей экономических и общественных сил: гражданских служащих, менеджмента (сельскохозяйственного, промышленного, коммерческого), профсоюзов и работников. Это сотрудничество обеспечивает более коге­рентные прогнозы и решения и создает ощущение единства, способст­вующее выполнению плана.

ИНСТИТУТЫ «ЭКОНОМИЧЕСКОГО ЧУДА»

Преодоление недоверия, учет патерналистских ожиданий, консолидация — на это был нацелен и ряд других институтов, характерных для стран «экономического чуда». В их числе система пожизненного найма, существовавшая в Японии и ряде других азиатских экономик и обеспечивавшая приверженность наиболее квалифицированных работников целям фирмы. Эта система противоречила идее свободной конкуренции на рынке труда, но оказалась эффективной в специфических условиях догоняющих экономик.

Другой нестандартный институт — система главного банка, преодолевавшая недостаток доверия на рынке кредитов. Правительства успешных стран поддерживали низкий уровень неравенства, что также способствовало консолидации общества. Чтобы снизить возможности лоббирования, в качестве важнейшего элемента промышленной политики использовался валютный курс. Поддержание его реального значения на достаточно низком уровне стимулировало экспортоориентированный рост. Задаче консолидации была подчинена и деятельность генеральных агентств развития.

Для достижения эффективных компромиссов в сфере экономической политики опять-таки необходим достаточно высокий уровень культуры. Иначе возникает бесконечное «перетягивание каната» между министерством экономики, министерством финансов и центральным банком. Стоит подчеркнуть, насколько общим элементом «экономических чудес» было наличие генерального агентства развития.

О ПРОГРАММЕ «ПЕРЕСТРОЙКА-3»

Естественно предполагать, что сходство промежуточных институтов, формировавшихся в успешных странах, объясняется совпадением целей и общностью технологических, институциональных и культурных ограничений, которые необходимо было учитывать и преодолевать. Если согласиться с тем, что эти ограничения во многом являются решающими и для России, то изложенный ранее анализ может быть положен в основу плана модернизации российской экономики.

Я условно называю этот план «Перестройкой-3», имея в виду, что первая перестройка у нас происходила после 1917 года, а вторая — в 1992 году. Чтобы запустить устойчивый долгосрочный экономический рост, требуется существенное изменение институтов, новая перестройка. Но, в отличие от первых двух, она не должна носить шокового характера, она может базироваться на уже достигнутом, тем более что ряд институтов, о которых шла речь раньше, у нас уже существует, пусть и в зачаточном состоянии. В частности, у нас издан ряд постановлений, касающихся системы национального планирования, на них можно опереться.

Здесь, правда, предстоит решить нетривиальную задачу: синтезировать индикативное планирование и программное бюджетирование. В процесс планирования целесообразно вовлечь региональные агентства развития и бизнес-ассоциации, чтобы обеспечить союз с обществом. Необходимо создать Федеральное агентство развития для координации планов и реформ. Нужно достроить национальную инновационную систему. Из хаотичного набора институтов развития, работающего безо всякой координации и подчас с неверными установками, следует сформировать эффективную систему, обеспечивающую трансфер технологий и постепенный переход к инновационному развитию.

Необходима также модернизация управления госсобственностью. Целесообразно разработать классификацию задач (миссий) госпредприятий. Каждому госпредприятию должна быть вменена миссия на текущий год; по завершении года должен быть представлен отчет, на основе которого принимается решение о целесообразности или нецелесообразности приватизации. Каждый акт приватизации крупного предприятия должен сопровождаться проектом-обоснованием.

Ранее в отдельной статье я указывал ряд других направлений реформирования институтов и мер экономической политики, которые следовало бы включить в программу предстоящих реформ. В их числе формирование современного сектора науки, включающего сеть отраслевых НИИ; совершенствование человеческого капитала; сочетание частно-государственного партнерства и проектного финансирования; введение прогрессивного подоходного налога; предотвращение завышенного валютного курса.

Только опираясь на систему институтов догоняющего развития, адекватную массовой культуре и удовлетворяющую существующим ограничениям, можно рассчитывать на запуск и поддержание быстрого и устойчивого экономического роста.

Percentage will not make you happy 

GDP Growth Rate As Such Will Not Make Economy Stronger. 

Mikhail Eskindarov,

Rector of the Financial University under the Government of the Russian Federation, Doctor of Economic Sciences 

 

Dmitry Sorokin,

Corresponding Member of the Russian Academy of Sciences, Research Supervisor of the Financial University under the Government of the Russian Federation 

 

DECEITFUL GROWTH RATE FIGURES

Reports on whether the GDP of a particular country has changed over the last month, and by how many tenths of a percent, invariably make the headlines of economic news. Estimates and forecasts of the dynamics of this indicator are an obligatory part of speeches delivered by economic authorities, both foreign and domestic, and experts. At the same time, it is implied that it is precisely the high rates of GDP growth and its size that directly determine the upsurge in the country’s economic power and the arrival of the overall prosperity for its population.

We have repeatedly heard over the last two years that Russia’s GDP in its decline is about to reach the “bottom”, we considered as a victory its decline by 0.2% over the last year instead of the originally projected 0.6%, and we expect and hope that it will grow by either 0.6% or even as much as 1.5% this year. Various groups of experts have prepared proposals for the government on how to accelerate GDP growth to a level higher than the world’s average (some promise this after 2019, others in 2 years, and the most radical of them say next year). But is everything so straightforward?

During the period 2000-2008 the average annual increase in the Russian GDP was about 7% per year, twice the world’s average. This made it possible not only to restore its volume lost during the economic catastrophe of the 1990s, but also to surpass its pre- crisis level by almost 18%. Real disposable incomes of the population (cash incomes less mandatory payments, adjusted for consumer price growth) grew as well, and by 2008 exceeded the pre-crisis level by 16%. But this is the average figure.

And what was, for example, the case with those 29% of the population whose income in 2000 was below the “poverty line” (the subsistence minimum determined by the price of the minimum consumer basket). According to statistical data, the share of such population decreased to about 13% by 2008. It would seem like a good dynamics. But we must bear in mind that in 2000 the subsistence minimum was about half the average per capita monetary income, and in 2008 — about a third. But the share of the population that has less than half the average per capita income remained the year 2000 level, 29%. Given that the prices for housing and utilities, which you cannot avoid paying, increased 11 times, for pre-school education services more than 6 times, for education more than 4 times and for medical services almost 5 times, it is clear how to answer the question: did those who by 2008, as in 2000, earned no more than half the average per capita income cease to be poor not in statistical sense but in real life? In general, consumer prices for goods which are acquired by the lowest-income group of population increased 3.5 times, while the prices for goods purchased by the highest-income group increased 2.9 times. As a result, if the excess of the average monetary incomes of 10% of the highest-income population over 10% of the lowest- income population (we note that the super-rich and homeless people are not included in this account) was 13.9 times in 2000, in 2008 it was up to 16.6 times. This means that the rich took advantage of the GDP growth to a greater extent than the poor.

If we assume that GDP growth automatically brings us closer to universal happiness, then how can we explain the fact that in the period 2000-2008 the natural decline in the population (the difference between the born and the deceased) turned out to be over a million people more than during the previous 8 years of economic catastrophe, and the country’s population decreased by 3.6 million compared to 2.3 million in the previous eight years? Finally, how to explain that the 18% excess over the pre-crisis GDP level occurred when the production rate in industry and agriculture turned out to be approximately 15% lower by 2008 than in 1991, particularly 17% lower in processing industries, and 8% lower in the construction industry?

READ YOUR TEXTBOOK

Нappened in France

Despite the high growth rates of the world’s economy measured by changes in GDP, and the overly optimistic forecasts based on those measurements, a massive financial and economic crisis arrived “unexpectedly”.

To answer these questions, let us recall how the GDP is determined. This indicator was proposed in 1934 by the economist Simon Kuznets, a Russian migr , who received the Nobel Prize in economics in 1971 for «an empirically substantiated interpretation of economic growth, which led to a new, deeper understanding of economic and social structures and the development process». It may sound too coarse to a professional statistician but, keeping aside the subtleties of the calculation, in the mundane sense it is the sum of the prices of all products produced and services rendered over a certain period of time consumed domestically and sold abroad. A separate problem is the accounting of products and services produced in the informal sector of the economy and those that cannot be expressed in monetary terms (for example, you repaired a car by yourself). To ensure the comparability of the GDP in different years, its value is adjusted taking into account the price changes in the periods being compared (GDP in comparable prices).

How was the high rate of GDP growth achieved in 2000-2008? The Ministry of Economic Development, both at that time and later, correctly noted that at least half of the GDP growth was attributable to high growth rates of oil and gas export revenues. Later, the decline in GDP in 2009 and the subsequent slowdown in its growth that turned into a decline in 2015 — 2016 was explained by a decrease in those revenues. Now the hopes for a higher rate of GDP growth are again connected with the expectations that the oil export price will be $50 per barrel, and not $40 as predicted.

All this is written in order for the reader (non-economist) to understand: the magnitude of GDP, the rate of its growth, and even the volume of GDP per capita show important things, especially the dynamics of the country’s economic activity. Of course, these values to some extent reflect the magnitude of real national wealth and actual well-being of citizens. But only to a certain extent, indirectly, if you will. So, when the GDP fell by 7.8% in 2009, the real disposable monetary incomes of the population not only did not decrease but even grew by 3% thanks to the measures taken by the government. At the same time, in 2011, when the GDP growth was 4.3%, real monetary incomes increased by a mere 0.5%. In the current crisis, with a 2.8% decline in GDP in 2015, real cash incomes fell 3.2%, while in 2016, a mere 0.2% decline in the GDP instantly resulted in almost 6% slump in those incomes. Neither the rate of GDP growth nor its absolute magnitude will say anything about exactly what products and services were produced, how they were distributed and used, or, in general, how much better life has become from financial, cultural or safety perspective for the country’s population as a whole and the social groups that make up the population, and what the further prospects in this area are. In order to answer this question, it is necessary to know what makes up the GDP, the technological structure of production and the composition of the products and services produced, the situation with employment, working conditions and labor content, how the incomes and property of the population are distributed, the country’s ecological situation and the state of its natural resources, etc., etc.

GDP GIVES NO REALISTIC DESCRIPTION OF THE ECONOMY

In early 2008, at the initiative of the then President of France, John Stiglitz and Amartya Sen, Nobel Prize- winning economists, and Professor Jean-Paul Fitoussi led the establishment of the Commission on the Measurement of Economic Performance and Social Progress that was joined by many well-known economists working on both sides of the Atlantic. The establishment of the Commission was due to the fact that despite the high growth rates of the world’s economy measured by changes in GDP, and the overly optimistic forecasts based on those measurements, a massive financial and economic crisis arrived “unexpectedly”. The report made an unambiguous conclusion that the fetishization of GDP and the dependence of the economic policy on its growth did not yield a realistic picture of the state of the economy and, therefore, not only would not lead the society to welfare but also threatened to have negative effects on its future. As a matter of fact, the “inventor” of the GDP indicator Kuznets warned about this, repeatedly pointing out the fallacy of identifying the growth of GDP with the growth of economic and social welfare.

It seems that the current authors of forecasts, plans, and programs for the country’s economic growth should focus on the ultimate goals, the attaining of which will mean a steady growth in the country’s and its citizens’ welfare. These goals include maintaining high life expectancy, ensuring decent working conditions and labor content that allow for an increase in the production of competitive goods, solving the housing problem, gaining access to education and expanding access to cultural values, overcoming excessive poverty and income differentiation, preserving and improving the state of the natural environment, bio— and natural resources and, of course, ensuring safety in the broadest sense. Having determined the parameters of these goals (the list of which is incomplete by far), based on the available resources, it will be possible to determine the stages (timeframe) of their accomplishment and to mull over the corresponding economic and organizational measures (mechanisms) ensuring movement in the right direction. Expressed in price terms, this movement will determine the GDP dynamics. With a different approach, when the growth of GDP is at the forefront, the need for certain actions and their order of priority will be determined not by how they affect the well-being of the society, but, above all, by the contribution they make to the increase in the GDP growth rate. Thus, we often hear that investments in education and science have a big effect on GDP growth. But it is not out of place to ask: when will this effect manifest itself? In a year? In two? It is clear that the return on these investments, expressed in GDP growth, will be obtained in the longer term. But if the immediate increase in GDP is all that matters, the expenditures for these purposes will look like a deduction from always limited resources, and will therefore be inevitably subjected to reduction (sequestration). The exactly same approach can be seen in the latest (November, 2016) forecast until 2019 by the Ministry of Economic Development, in which the increase in the GDP growth rate to the world average level (the so-called target option) “implies restraint in the growth of consumption and social spending during the early years of the forecast period”. Perhaps it will happen this way. But what will happen next, beyond 2019? There’s nothing new in being asked to “tighten belts” for the sake of high growth rates. We know how it ended the last time — with the collapse of the Soviet economy.

In general, a simple recipe can be proposed to accelerate GDP growth. Let the conscientious wives of the party members in both chambers of the Federal Assembly, government and municipal officials and all those, including economic observers, who by their duty or inner conviction identify the growth of GDP with the arrival of universal happiness, immediately register themselves as individual entrepreneurs to provide household services. First, it will be immediately possible to report a rapid growth of the number of small businesses. Secondly, conscientious husbands will now not only give their wives their salaries and other incomes, but also pay them for the same household services that the wives usually provide in the family (a price-current, or, as it is now customary to say, a price list for any of these services can be found online). Need I say how the country’s GDP will immediately skyrocket? True, no more borscht will be produced in the country. But this is not so important, if the problem of GDP growth will be solved.

The book New Industrial Society by John Kenneth Galbraith, the author who is widely known and respected in the world economic community, was published 50 years ago. In this book he wrote, among other things, that for those who are busy shaping economic policy the gross (volumetric) value indicators (at that time they were the national income and the gross national product) are “the sole measure of social success. This is the modern criterion of good and evil. It is assumed that St. Peter asks everyone who knocks at the gates of paradise only one question: what have you done to increase the gross national product?” Does the growth of economic literacy in the past few years consist only in replacing the word “national” with “domestic” in the question of St. Peter?

Of course, making the GDP grow at a rate that is higher than the world average is a vital necessity for our country. However, if this gain results from higher prices for our commodity exports, increased output of obsolete products, actions that undermine the prospects for the country’s sustainable development, etc., then — no matter what the statistics shows — this will have a negative impact on the country. We need to make the GDP grow by increasing the competitiveness of the economy and the well-being of citizens, by overcoming the excessive social and economic differentiation among different groups of population and regions, and by doing everything that leads to an increase in the number of happy people who are proud of their country.