Понедельник, 18 ноября, 2024

Экономическая география социального предпринимательства

  • США22% соцпредприятий имеют более 2 млн годового дохода, их доля в ВВП больше, чем у Силиконовой долины
  • ВЕЛИКОБРИТАНИЯ41% соцпредприятий нанимали сотрудников, вдвое больше производственной сферы
  • БЛИЖНИЙ ВОСТОК75% университетов имеют кафедры социального предпринимательства
  • ЕВРОСОЮЗ1 из 4 новых предприятий — социальное
  • ФРАНЦИЯСоциальный бизнес составляет 10% ВВП — больше всего сельского хозяйства
  • ГЕРМАНИЯДоля социального предпринимательства в национальном доходе превышает долю автомобилестроения
  • ИНДИЯ1/3 социальных предприятий выросла за 10 лет более чем на 50%, только 6% из них показ
  • АВСТРАЛИЯ3% ВВП — социальные предприятия

Бизнес наоборот 

Каким будет социальное предпринимательство в России.

Социальное предпринимательство в последние 10 лет в наиболее развитых странах показало рост, сравнимый с ростом инновационной промышленности. В Америке, Евросоюзе, Канаде, Австралии, даже в Индии и Африке поняли, насколько общественно полезные проекты выгодный бизнес. В России эта тема также весьма популярна не первый год, но зарабатывать на добрых делах пока получается плохо. Поменяется ли бизнес после принятия закона о социальном предпринимательстве? 

ЧТО ГОВОРЯТ ЦИФРЫ

Самыми благоприятными странами для социального предпринимательства традиционно считаются США, Канада и Великобритания. Об этом свидетельствуют и результаты последнего рейтинга, проведенного Фондом агентства Thomson Reuters в кооперации
с Deutsche Bank, UnLtd и the Global Social Entrepreneurship Network. Из 44 стран Россия оказалась лишь на 31-м месте.

За критерии оценки аналитики брали поддержку правительства, привлечение квалифицированного персонала, возможность заработка на жизнь, доступ к инвестициям и понимание общества. Говоря о последнем критерии, аналитики поясняют, что все еще есть слишком много людей, которые рассматривают социальных предпринимателей как утопически настроенных людей в вязаных свитерах. А это в корне отличается от действительности.

Анна Рудакова,

директор фонда «Социальные проекты и программы»: 

Существует крайне мало информации, по которой можно судить, какие страны действительно стимулируют социальное предпринимательство, а каким странам есть еще куда расти. У нас ни общество не готово, хотя социальная реклама становится «человеческой и близкой», ни государство не жаждет поддерживать сферу.

СОЦИАЛЬНЫЙ БИЗНЕС В РОССИИ

В России социальных предпринимателей или инициаторов социально значимых проектов из года в год становится все больше. Подсчитать точное количество проектов пока невозможно, поскольку закон их не «видит». В ФЗ No209 «О развитии малого и среднего предпринимательства в РФ» социальное предпринимательство не выделяется как самостоятельный вид деятельности.

Ирина Фришман,

главный научный сотрудник Института изучения детства, семьи и воспитания Российской академии образования: 

Зачастую развитие социального предпринимательства связано с инновационной деятельностью и партнерством с некоммерческими организациями. Сейчас широта поля социального предпринимательства ограничена из-за недостаточной нормативной базы. Хотя есть примеры достаточно успешных социальных аптек и парикмахерских, компаний, занимающихся уходом за пожилыми людьми. Также можно привести примеры использования методов венчурного бизнеса для разработки, финансирования и внедрения решений, затрагивающих вопросы социальной значимости.

Сейчас Минэкономразвития всерьез занялось разработкой законопроекта, которым предлагает законодательно закрепить статус социального предпринимательства. Хотя документ является уже не первой попыткой чиновников определить это понятие, на этот раз надежда у бизнеса все же есть. В проекте четко прописано определение, что к социальному предпринимательству следует относить предприятия, на которых трудятся инвалиды, одинокие (с детьми до семи лет) и многодетные родители, пенсионеры, выпускники детдомов до 21 года, а также бывшие заключенные. Среднесписочная численность таких работников в совокупности должна составлять не менее 30%, а их доля в фонде оплаты труда — не менее 25%.

Эти критерии не новые, их Минэкономики взяло из госпрограммы «Экономическое развитие и инновационная экономика» от 2014 года. При этом в документе также уточняется, что социальным может считаться предприятие, которое своей деятельностью помогает людям, оказавшимся в сложной жизненной ситуации. Несмотря на то что этим документом только предполагается дать понятие социальному предпринимательству, в пояснительной записке к проекту указано, что государство оказывает ему помощь с 2012 года. Утверждается, что сейчас они получают помощь в 52 регионах, в 18 — созданы центры инноваций соцсферы, где предприниматели могут получить консультации и организационную поддержку. С 2012 года на такие мероприятия, а также на субсидии предпринимателям, на дошкольные образовательные центры было потрачено 1,5 млрд руб.

ЧТО ДОЛЖНО ИЗМЕНИТЬСЯ?

Измениться в первую очередь должен сам подход. Социальное предпринимательство — это не предпринимательство для нищих, а предприятия с четкой социальной ориентацией, которые помогают государству решать социальные проблемы. Во многих странах такие организации в значительной степени живут на бюджетные деньги, но более эффективно, чем госструктуры, решают эти задачи.

Регионам предлагается создавать инфраструктуру поддержки, предоставляя помещения на льготных условиях, доступ к франшизам и образовательным программам. Также социальные предприниматели смогут арендовать государственное и муниципальное имущество без конкурсов.

США 65,9
Канада 65,3
Великобритания 60,6
Израиль 59,4
Индия 55,4
Россия 48,1
Китай 47
Австралия 44,5
Бразилия 41,5
Турция 31,3
Источник: Фонд агентства Thomson Reuters 

 

«От закона все ожидают положительного социального эффекта, потому что любые нововведения, которые принимаются с целью поддержки социальных предпринимателей, — совершенно новые для России. То есть хуже не будет. У нас нет опыта ведения такого бизнеса. К примеру, в США уже много лет компании, которые занимаются благотворительностью, имеют огромные налоговые поблажки. У нас же поддержки благотворительности нет вообще», — говорит Анна Рудакова, добавляя, что такой закон поддержки малого бизнеса, который чаще всего и занимается социальными делами, должен был появиться еще давно. Сейчас он находится на согласовании в ФАС, ФНС, Минфине и Минтруда.

Наталья Перязева,

основатель дома для постоянного проживания пожилых людей: 

В отрасли, определенно, не хватает регулирования, и подвижки в этом должны пойти на благо. В любом случае важно дать определение и социальному предпринимательству и сферам, где может применяться это понятие, как следствие, должны возникать специальные условия для развития таких бизнесов.

По мнению Перязевой, социальное предприятие в первую очередь должно быть открытым и вести прозрачную деятельность, понятную большинству, иначе возникает много стереотипов и заблуждений, а вследствие них и барьеров для ведения такого бизнеса.

Автор: Ангелина Зеленькова 

Как сделать доступной ипотеку?

Несколько важных рекомендаций. 

Дмитрий Евгеньевич Сорокин,

научный руководитель Финансового университета при Правительстве РФ, вице-президент ВЭО России, член-корреспондент РАН.

 

Михаил Владимирович Ершов,

член Правления ВЭО России, главный директор по финансовым исследованиям «Института энергетики и финансов», профессор, д. э. н. 

 

По материалам экспертного заключения сессии Координационного клуба ВЭО России. 

РОЛЬ ИПОТЕКИ В ЭКОНОМИКЕ РФ

По своим масштабам строительный сектор в экономике РФ занимает существенную долю: его можно сравнить с машиностроением или даже с отдельными сырьевыми секторами российской экономики. При этом жилищное строительство — это самый значимый элемент, обладающий наибольшим мультипликативным эффектом среди всех видов строительных работ. Это означает, что вклад этой деятельности в экономический рост очень высок.

На каждый рубль строительных работ экономика дополнительно формирует объем производства в размере 1,43 рубля.

Ипотечный рынок в России развивается в последнее время достаточно активно: растут объемы выдачи кредитов, повышается задолженность по ипотеке, увеличивается средний размер ипотечных кредитов, снижаются процентные ставки по ипотеке. Однако по сравнению с другими странами ипотечный рынок в РФ все еще развит довольно слабо, что сохраняет потенциал для его дальнейшего роста.

Хотя процентная ставка по ипотеке в последнее время снижается, она еще существенно выше, чем в других странах, и выше, чем тот уровень, который предусмотрен в Указе Президента РФ No 600 от 7 мая 2012 г. То есть при инфляции 4%, которая сейчас наблюдается, процентная ставка по ипотеке, согласно Указу, должна быть около 6,2%, но сейчас ипотечная ставка достигает 10%, что указывает на существенное недовыполнение ставящихся задач и обозначает необходимый размер ее дальнейшего снижения.

Фактором, тормозящим рост ипотеки, является также и невысокий уровень реальных располагаемых доходов населения, который в последние годы снижается.

Реализация официальных прогнозов по развитию ипотеки до 2025 г. в России предполагает рост объема выдачи ипотечных кредитов до 4,5% ВВП, но даже в указанном случае сохранится существенное отставание от развитых стран, где данный показатель достигает 10–15%. При этом существенное улучшение ситуации требует, помимо использования отдельных инструментов ипотечного рынка, совершенствования законодательства, снижения ставок и других качественных изменений в осуществляемых подходах, что сделает возможным устойчивое и планомерное развитие этого рынка.

НА ЧТО ОРИЕНТИРОВАТЬСЯ

В стране с наиболее развитой ипотекой в мире — в США — федеральные ипотечные агентства играют ключевую роль, формируя основные параметры
и характер развития рынка. Объем ипотечных ценных бумаг американских федеральных ипотечных агентств в обращении превышает 30% ВВП, а задолженность по ипотеке составляет около 60% ВВП.

В России объем рефинансирования АИЖК ипотечных кредитов всего лишь 0,02% ВВП, а задолженность по ипотеке — всего 4% ВВП. Это говорит о том, что в РФ пока качественно иная ситуация, чем на самых развитых рынках.

Для повышения доступности ипотеки недостаточно лишь снижать процентные ставки. Рычагом развития должно стать более активное участие регулятора — в первую очередь Центрального банка — в формировании длинной ресурсной базы в экономике, как это происходит в ведущих странах. (В настоящее время на всю эмиссию американских долларов около 38% приходится на ипотечные бумаги.)

Так, ФРС США покупает госбумаги (в первую очередь длинные) своего министерства финансов и размещает затем эти бумаги у себя на балансе на весь срок действия (до 30 лет). При этом осуществляется целевая эмиссия, и экономика в этом случае получает длинный целевой кредит. Самым важным элементом указанной схемы является участие в ней центрального банка в качестве покупателя госбумаг. Если же, напротив, госбумаги будут покупать частные компании, то средства от этой покупки будут инвестированы на цели бюджета, и на иные виды текущей деятельности (кредиты и т. д.) этими компаниями уже потрачены быть не могут. В результате произойдет лишь переток средств из частного сектора в бюджетный. Сейчас в США и Японии на госбумаги приходится 80–90% всей эмиссии (денежной базы) национальной валюты (в РФ — всего 5%).

Успешным примером оживления ипотеки в США служит недавняя программа Operation Twist (2011 г.), которая заключалась в удлинении ресурсной базы, необходимой для ипотечного рынка. Она предполагала уменьшение объема госбумаг с более короткими сроками действия (под которые ФРС осуществляла эмиссию долларов) на госбумаги с более длинными сроками действия. Реализация этой программы была признана успешной, так как способствовала насыщению экономики длинными деньгами, оживлению ипотечного рынка и снижению ипотечных ставок.

ХРАНИТЕ ДЕНЬГИ В СБЕРЕГАТЕЛЬНОЙ КАССЕ

Определенный интерес для России может также представлять опыт внедрения строительных сберегательных касс для развития ипотеки, который особенно успешно применяется в Чехии и Словакии. Этот подход заключается в том, что вкладчики в течение 3–5 лет регулярно делают сбережения под низкие процентные ставки. По прошествии указанного времени накопленные средства служат первоначальным взносом для покупки жилья, еще определенную часть субсидирует государство и на оставшуюся сумму берется кредит. Эта система является замкнутой в том смысле, что кредиты выдаются из взносов самих агентов. При этом, если вкладчик не в состоянии придерживаться этой схемы, его исключают из стройсберкассы и возвращают деньги. Если вкладчик платил в кассу 3–5 лет, то есть накопил на первоначальный взнос, а потом не захотел брать кредит, то ему возвращают деньги вместе с государственными дотациями, потому что он своими деньгами обеспечивал кредиты другим людям.

Систематическое дисциплинированное накопление в течение 3–5 лет создает положительную репутацию вкладчикам, что позволяет им в дальнейшем получать кредиты. Это особенно актуально, так как в этих странах долгие годы отсутствовала культура накопления, кроме того, не у всех имеются кредитные истории.

Схемы стройсберкасс успешно использовались и в других странах (в т.ч. в Германии, Австрии и странах Восточной Европы), сейчас она также применяется в Казахстане. В 2000 г. в Казахстане приняли закон о жилищно-строительных сбережениях и создали Жилищный строительный сберегательный банк Казахстана, схема работы которого фактически является аналогом стройсберкассы.

В России также уже есть аналог стройсберкассы, однако пока они имеют локальное распространение и ограниченные масштабы. В РФ это жилищно-накопительные счета, которые получили название «Народная ипотека», или «Строительные сберегательные кассы» в Сбербанке. Однако это не кассы, а именно специальные счета. Кроме Сбербанка участником подобной системы сейчас является банк «Уралсиб».

Этот опыт впервые был поставлен в Краснодарском крае и Ростовской области
в 2011 г. и сейчас распространяется и на другие регионы. Наибольших успехов в данном направлении достиг Башкортостан, где в 2014 г. началась программа «Жилстройсбережение». На сегодня открыто 7000 вкладов под 1–1,5% годовых и выдано 165 ипотечных кредитов под 7% годовых. Предусмотрена бюджетная премия из республиканского бюджета в размере до 30%.

В России в целом данный подход также имеет перспективы. Важно, что определенные преимущества получают все участники ипотечных механизмов. Для банковского сектора, помимо возможности привлечения долгосрочных пассивов, это создает возможности также и формирования лояльной клиентской базы и продажи дополнительных продуктов.

В свою очередь, для застройщиков — это формирование пула платежеспособных покупателей с платежами в обозначенное время.

Для эффективного развития аналогов стройсберкасс в России целесообразно развивать единую систему ссудо-сберегательных программ. Поскольку в банках широкого профиля может возникать конфликт интересов, возможно даже создание единого специализированного банка (аналог Жилстройбанка в Казахстане). При этом нужно предоставлять комплекс тарифных планов, которые будут отличаться сроками накопления, ставками по депозиту, ставками по кредиту, размерами субсидий. Они могут быть подобраны таким образом, что результат будет очень выгодным одновременно и для правительства, и для потребителя, и для банка за счет добавления дополнительно подобранных тарифных планов. Субсидии на сбережения могут выплачиваться как из федерального, так и из регионального бюджетов, или одновременно.

Для существенной активизации ипотечного рынка в обозримой перспективе — 3–5 лет необходимо применение уже апробированных и успешных подходов стимулирования ипотеки, который демонстрируют наиболее развитые экономики мира, где формируемые рамки функционирования ипотеки существенно расширяют возможности рассматриваемого рынка. Эти подходы предполагают более активное участие национальных банков в формировании ликвидности на основе долгосрочных, в первую очередь ипотечных, инструментов. 

В случае реализации предложенных подходов можно ожидать увеличения роли ипотеки и жилищного строительства в развитии экономики. Всестороннее стимулирование этого рынка сейчас крайне актуально. 

Economic theory and economic reality

The crisis of modern economic theory, which manifested most vividly in the late 20th — early 21st century, was the subject of discussion among a large number of prominent economists. One of the consequences of the process of rethinking of economic theory was the development of a new paradigm of economic science which complemented the traditional neoclassical, institutional and evolutionary paradigms — the systemic paradigm. Today, the need for an accelerated development of economic theory on an updated platform has become something of an imperative. 

Georgy Borisovich Kleiner

Deputy Director of CEMI RAS,
Head of Department of Systems Analysis in Economics Financial University under the Government of the Russian Federation, Head of Department of Institutional Economics
State University of Management,
Member of the Presidium of the Free economic society of Russia, Corresponding Member of the Russian Academy of Sciences. 

The article was first published in Volume 206 of the Proceedings of the Free Economic Society of Russia. 

LEADING ECONOMIC THEORY OUT OF CRISIS

The unsatisfactory state of real economy in most countries of the world and, above all, the huge decline in production in Russia over the past two decades is usually explained by miscalculations in the tactics of economic reforms. In our opinion, this explanation is incomplete in principle. Economy is a unique social complex that combines economic reality, economic theory, economic policy and economic management. These components can be considered as the subsystems that make up the entire complex of economy. The most significant interaction between these subsystems takes place along the “economic theory — economic policy — economy management — real practice — economic theory” contour. This means that the unsatisfactory state of any of the four components is bound to be reflected in the unsatisfactory state of the adjacent subsystems. Thus, the crisis of economic theory of the late 20th — early 21st century was a harbinger of the global economic crisis of 2008-2010. Hence, in order to set the world economy on a path out of crisis and, consequently, to mitigate any subsequent crises, it is first of all necessary to lead economic theory out of crisis.

At present, the corpus of economic science is permeated with deep schisms, crevices and cracks. One of the most significant manifestations of this is the vertical stratification of economic science.

IN THE CORPUS OF SCIENCE, DEPENDING ON THE DEGREE OF ABSTRACTION OF RESEARCH, THE FOLLOWING LAYERS CAN BE DISTINGUISHED:

What is to be observed in economy? 

Conceptual layer that determines the economic worldview of researchers, i.e. components of economy and relationships among them.

How an observation is to be perceived? 

Methodological layer that reflects approaches and conventions existing in this field.

What is to be learned about economy? 

Fundamental layer that contains information about the main regularities and trends in the functioning of economy.

How a task is to be performed? 

Applicative layer, focused on solving specific problems or classes of problems arising in economic theory or practice.

NECESSARY MEASURES

JANOS KORNAI 

Hungarian economist. Born in 1928 in Budapest. Lives in Boston, USA. 

Professor of the Central European University, President of the European Association for Comparative Economic Studies Laszlo Csaba wrote about him in The Questions of Economics, “Janos Kornai played an important role in the revival of political economy as a science. This is not about political justification of certain ideological postulates, but about the research paradigm associated with studying the institutional and political prerequisites for implementing more abstract provisions. Simply put, economics seems to have turned again to the consideration of the possibilities for the practical implementation of certain theoretical ideas. “

Ideally, all these components of economic science should be closely related to each other and should, in aggregate, represent a complete system. At present, these layers of economic science are divided: methodology is not based on clear conceptual statements (paradigms); fundamental knowledge is not based on methodological studies; applicative results do not follow from fundamental premises and therefore look like a mosaic, do not contribute to the consolidation of the national economy’s separate subdivisions. As a result, the proportions between these divisions of economic science are distorted: most of the papers (especially those written in regional scientific and educational centers) are focused on regional agenda and pertain to the applied stratum, while papers of conceptual or methodological character, judging by the number of applications submitted to the Russian Fundamental Research Foundation, are relatively few. In order to overcome the existing stratification, it is necessary, in our opinion, for the scientific community to adopt certain conventions regarding the attribution and identification of scientific publications in the field of economics.

It is desirable to create a new classification of sections and directions in economic science in the near future, a kind of coordinate system that allows each study to be assigned to a particular group of concepts, paradigms, and currents. It is unlikely that such a task can be undertaken by one person, but university departments and other science teams could cope with it. And if we imagine that such a classification could be connected with the typology of the objects of research, reflecting the scale and level of the system under study (mega-, macro-, meso-, micro-, or nanoeconomic level), its sectoral and regional affiliation, etc., the researcher would be provided with an instrument similar to Mendeleev’s Periodic Table.

Such a table would contribute to summing up the current results of economic science, revealing unanswered questions, whether relating to concepts and methodology, fundamental theory or practical application. Modern economic science is “mired in details.” In response to the criticism of R. Lucas, T. Lawson and other researchers who criticized economics for the inadequate use of real-world data, economics has recently become a testing ground for the application of econometric methods. This led to the localization of agenda and the refusal to develop large-scale all-encompassing economic themes related to the conceptual and methodological branches of economic science. The fundamental branch has mainly become the focus of abstract mathematical models, which are doubtless interesting to study but not necessarily adequate.

Meanwhile, it is precisely in the conceptual and methodological strata of economic science that serious progress is now needed. The neoclassical, institutional and evolutionary paradigms — the three pillars of modern economic theory — have in fact entered the mainstream of economic science. To overcome the crisis of economic theory and the corresponding unsatisfactory state of the world’s economic practice will only be possible on the basis of a new paradigmatic platform of economic theory and practice.

As such a platform, we are proposing systemic economy — a concept that further develops the systemic paradigm of Janos Kornai.

SYSTEMIC ECONOMY AS A SOLUTION

The peculiarity of the systemic economic theory is that its principles allow us to consider from a unified standpoint the functioning of such systems so different in scale, purpose and features as the enterprise, the region, the national economy, the country’s institutional system, the national innovation system, investment projects, transport infrastructure, the Internet etc. Thus, the systemic paradigm of economic theory has a unified approach to the study of factors and results of the functioning of economic entities, projects, processes and environments. This, in turn, allows us to shape a systemic economic policy that ensures both coordinated functioning and independent development of all subsystems of the economy across space and time. Systemic economy is probably not the only candidate for replacing the old economic paradigm, but its versatile nature gives us hope that it will help us minimize the gap (separation) between the conceptual, methodological, fundamental and applicative branches of science.

Ideally, the systemic economic theory should become the basis of a systemic economic policy, and that, in turn, through system management, should be translated into systemic economic practice. The reliance on systemic economy as a basis for socio- economic analysis and synthesis makes it possible to answer the question of which macro-level subsystems the economy interacts with as a subsystem of society. Each real system is a tetrad uniting all of its object, project, process, and environmental subsystems. As applied to a society (country), this means that economy as a societal process interacts with the population as a societal environment, business as a societal project, and the state as a societal object.

Hence, the functioning of society should be viewed as the interaction of not three subsystems — the state, the economy and the population, but four.

4 subsystems of society 

State — political organization that determines the institutional structure of the country.

Socium — the country’s population.

Economy — the sphere of implementation of production, consumption, distribution and exchange processes.

Business — the sphere of initiation and promotion of investment projects.

This allows us to take a fresh look at the causes of the unsatisfactory state of the economy, singling out not only the “failures of the state” or “market failures”, but also the “failures of the society” and “economic failures”. As a result, it becomes clear that the unsatisfactory state of the economy is caused not so much by the “failures of the state/market” as by the failure of interaction among all the sides of the configuration — state, socium, economy and business. Thus, the responsibility for the present situation should be divided among these sides.

The state occupies a special position in this configuration, since it establishes the constitutive norms, which leads to a conflict of interests of the state as a player and as an arbiter in this situation. The task of researchers in this context is to invent systemic mechanisms of interaction between the sides of the configuration, capable of withstanding the pressure of players and erosion over time.

One of the elements of the mechanism of interaction between economic science and practice is law-making. In fact, every federal law can be regarded as a channel of communication between socio-economic theory and organizational practice. Therefore, in our opinion, a section entitled “Scientific Substantiation of the Bill” should be included in the mandatory chapters of the explanatory note to every federal bill. In particular, such documents as the Development Strategy of Russia should receive scientific attribution. At present, the scientific principles on which the strategy is based have not been formulated either in the documents prepared by the Center for Strategic Research or in the Stolypin Club strategy.

Interaction and mutual influence between economic theory (as presented in publications, discussions and worldviews of those participating in economic activity) and economic reality (as perceived through the personal experience of individuals engaged in economic activity) are very complex and could not be analyzed even by such giants of economic science as J. M. Keynes: Practical men who believe themselves to be quite exempt from any intellectual influence, are usually the slaves of some defunct economist”. This is due primarily to the fact that they transcend not only any specific discipline, but also the entire sphere of social and humanitarian knowledge and are fundamentally interdisciplinary in character, affecting both ontological and epistemological, ideological and praxeological spheres.

Nevertheless, research in this area needs to be intensified, systematized and disseminated, since it is at this point that fundamental solutions of pressing economic problems are currently concentrated.

Гэлбрейт о российской экономике 

Фото: Сергей Куксин

Front Man этого номера — Джеймс Кеннет Гэлбрейт — именитый американский экономист, профессор Техасского университета и член Международного комитета ВЭО России. Джеймс — продолжатель дела своего великого отца, экономического провидца Джона Кеннета Гэлбрейта, который твердо верил в роль правительства в экономическом планировании в те времена, когда за это разве что не сжигали на костре, однако теперь большинство стран, которые стремятся соответствовать современным вызовам развития, этот принцип всерьез рассматривают в экономической политике.

Джеймс Гэлбрейт посетил Россию, когда у нас проходила Неделя экономической науки. «Вольная экономика» взяла у экономиста интервью на Санкт-Петербургском экономическом конгрессе, посвященном индустриализации России, и в Москве, на Форуме в медиацентре «Российской газеты». Мы даем в рубрике обе беседы. 

27 марта. Санкт-Петербург. Санкт-Петербургский экономический конгресс — СПЭК-2017

Джеймс Кеннет Гэлбрейт (род. 29 января 1952 г.) Американский экономист, профессор Школы государственного управления им. Линдона Джонсона Техасского университета, член совета докторов Всемирной экономической ассоциации. В университете профессор возглавляет Проект по изучению неравенства. Гэлбрейт является президентом организации «Экономисты за мир и безопасность». Автор книг: «Отравленная чаша: разрушение Греции и будущее Европы», 2016; «Конец нормальности: большой кризис и будущее экономического роста», 2014; «Неравенство и нестабильность: исследование мировой экономики накануне большого кризиса», 2012, и других. 

«ВЭ»: Отрадно, что человек со стороны, наблюдающий нашу экономику как специалист извне, видит позитивные моменты в развитии российской экономики, связанные с ее возвращением к промышленному пути развития. Это для всех, кто вовлечен в индустриальную сферу, — очень важный сигнал. Тем не менее нам предстоит многое еще сделать, чтобы российская экономика была в том состоянии, которое позволяет говорить о начале восстановления мощного индустриального тренда. Сейчас, когда в России разрабатывается новая модель экономического роста и мы видим, что в нее включаются вопросы научно-технического прогресса, хотелось бы верить, что наша индустриальная компонента становится главной в этой новой экономической модели. Профессор Гэлбрейт, разделяете ли вы эту точку зрения? Или у вас есть другая позиция, другое мнение по этому вопросу? 

Гэлбрейт: Я бы не торопился с выводом, что современная экономика России возвращается к индустриальной модели времен Советского Союза, которая в основном представляла собой колоссальную инженерную модель, чья главная слабость заключалась в устаревании технологий и высокой степени взаимозависимости систем снабжения, при которой нарушение одного звена цепочки поставок компрометировало работу всей системы. С моей точки зрения, главной задачей является построение индустриальной модели, отвечающей задачам намного более открытой экономики, которая в меньшей степени будет зависеть от оборонно-промышленного комплекса, чем Советский Союз. Вопрос заключается в том, как этого добиться.

В этой ситуации можно использовать опыт других стран, таких как Китай, Бразилия, развитых стран, например США, а также вспомнить работы моего отца — Джона Кеннета Гэлбрейта.

Необходимо опираться на эффективные сложные организации, которые в состоянии удовлетворять потребности современного продвинутого индустриального сектора. Это касается как производства транспортных средств, так и строительства жилой недвижимости, здравоохранения, электроники, инфраструктуры, эффективной генерации электроэнергии и т.д. Всем этим отраслям промышленности требуется ряд устойчивых элементов, как то: научные исследования, проектирование, управление, финансирование, маркетинг. Эти элементы необходимо постоянно развивать и поддерживать. Вы спросите: в каких странах мира существует такая система?

Коллега из Германии подошел ко мне после утреннего пленарного заседания на Конгрессе и сказал, что немцы никогда не верили в успех неолиберальной модели, поэтому выбрали другой путь развития. Я думаю, это во многом применимо и к работе японских корпораций. Итак, в решении проблемы необходимо учитывать особенности не только конкретной страны, но и каждого ее региона. В широком смысле России необходимо развивать способность решать комплексные задачи и стремиться к определенной избыточности конкуренции, что будет способствовать разработке альтернативных вариантов, лучший из которых впоследствии можно будет принять за образец.

немцы никогда не верили в успех неолиберальной модели, поэтому выбрали другой путь развития. это во многом применимо и к работе японских корпораций

«ВЭ»: Это, наверное, правильно, надо учитывать опыт других стран. Да, конечно, безусловно, мы должны учитывать и собственный советский опыт, и опыт постсоветского периода, постсоветского пространства, который мы накопили. Но в то же время и Россия, и весь мир идут, в принципе, одним путем, на мой взгляд, который наметил и в свое время описал достаточно хорошо и детально Джон Кеннет Гэлбрейт, — путем индустриального развития. Да, сегодня другая индустрия, другое качество индустрии, но мы полагаем, что она остается главной. Каким вам видится будущее индустриальное производство? 

Гэлбрейт: Экономические прогнозы — это вообще неблагодарное дело, но я подойду к ответу на ваш вопрос с другой стороны. Маленьким странам очень трудно быть хозяевами своей судьбы, определять свое будущее, потому что они вынуждены конкурировать с другими небольшими странами. У больших стран возможности гораздо шире. Россия, несомненно, большая страна, как и Китай, Индия и Бразилия. Основное препятствие для реализации потенциала России я вижу в частном капитале, потому что частный капитал может бежать из страны, возвращаться, быть доступным в течение весьма короткого промежутка времени и преследовать краткосрочные цели, когда для развития страны необходимы вложения в долгосрочные проекты, и т.д.

Это вопрос экономической политики, который необходимо решать. В 1990-х годах я был советником китайского правительства и не раз рекомендовал представителям властей не открывать рынок капитала, потому что это приведет к бегству капитала из Китая, что в определенной степени и произошло, поэтому сейчас правительство вынуждено принимать меры по предотвращению утечки капитала. В России сложилась совершенно иная ситуация: рынок был абсолютно открыт и в значительной степени капитал ушел.

Это проблема, с которой сталкиваются все большие страны и которую они вынуждены решать, чтобы сохранить контроль над внутренними инвестициями. Даже в США мы не уделяли достаточного внимания этому вопросу, и в результате к власти пришел Дональд Трамп. Для некоторых регионов страны так и не была сформулирована индустриальная стратегия развития и деиндустриализация имела крайне пагубные последствия. Люди, пострадавшие в результате прошедшей деиндустриализации, — как в регионах России, так и в Висконсине, Мичигане, Огайо и т.д., разумеется, оценивают этот процесс сугубо отрицательно и выступают против него. Способность действовать будет играть решающую роль в определении будущего страны. В этой ситуации важно выбрать правильный путь и его придерживаться.

Опять-таки приведу в пример Китай. Китайская экономика интегрирована таким образом, что в стране одновременно работают несколько центров промышленного производства. Советский Союз по сути был одной большой фабрикой.

В Китае сознательно в 4-5 регионах были созданы независимые предприятия для развития конкуренции внутри страны. Когда Китаю нужно было повысить конкуренцию, например, в сфере авиаперевозок, не было необходимости в создании большого количества частных авиаперевозчиков. Правительство создало 10-12 государственных компаний, которые конкурировали между собой. Таким образом обеспечивается конкуренция, но капитальная база находится внутри страны. Мой друг сравнивает эту ситуацию с чемпионатом мира по футболу. Игроки могут выступать за разные клубы, но на первенстве планеты они играют за свою национальную команду. Только в случае слаженной игры страна может прийти к победе.

В США мы также не уделяли достаточного внимания вопросу бегства капитала, и в результате к власти пришел Дональд Трамп. Дело в том, что для некоторых регионов так и не была сформулирована индустриальная стратегия развития и деиндустриализация имела пагубные последствия. Люди, пострадавшие в результате как в промышленных регионах России, так и в Висконсине, Мичигане, Огайо и т.д., разумеется, оценивают этот процесс сугубо отрицательно и выступают против него. В этой ситуации важно выбрать верный путь.

«ВЭ»: Вы являетесь известным специалистом в области неравенства, влияния неравенства как неэкономического фактора на рост экономики, экономический рост. Сегодня у нас очень часто говорят, что экономический рост связан с проблемами излишнего неравенства, которое имеется в России. Такая же проблема наблюдается и в других странах, тех, которые вы называли, — и в Китае, и в Индии. Я хотел бы, чтобы вы дали оценку влияния той ситуации с экономическим неравенством, которую у нас она оказывает на экономический рост. 

Гэлбрейт: Спасибо за интересный вопрос. К сожалению, у меня нет текущих данных по неравенству в России, поэтому мои суждения основаны на статистике постсоветского периода вплоть до начала 2000-х годов. Исследовательская группа, которую я возглавлял, отмечала существенное увеличение неравенства в России в результате поляризации регионов и различных секторов экономики. Значительно возросло богатство Москвы и Западной Сибири, а именно Тюменской области и Ханты-Мансийского автономного округа, относительно малонаселенных регионов, располагающих огромными запасами нефти и газа, в то время как в банковском секторе, коммунальном хозяйстве, энергетике, индустриальном производстве наблюдалась значительная атрофия. Это очевидный факт.

Данные свидетельствуют о том, что сложившаяся ситуация, вызванная экономическим коллапсом, привела к увеличению неравенства.

По-моему, в период выхода из кризиса наметилась тенденция к стабилизации экономики, социальные противоречия не нарастали; по крайней мере, их рост значительно замедлился. По моему мнению, в России экономический рост оказывает уравнивающее действие. Рост означает восстановление промышленной деятельности, то есть создание новых рабочих мест и увеличение численности занятого населения, которое представляет собой основу для формирования среднего класса.

Такая ситуация характерна не для всех стран мира. В США, где экономический рост очень сильно зависит от финансового сектора, он носит менее сбалансированный характер. Однако в России проблемы переходного периода привели к тому, что на месте одного из самых эгалитарных обществ возникло общество с очень высоким уровнем неравенства.

«ВЭ»: Действительно, индустриальный сектор и проблема создания высококвалифицированных рабочих мест, высокопроизводительных рабочих мест и проблема создания класса участников этого процесса, в первую очередь среднего класса, и создание возможностей для широкого развития индустриального сектора — это важные слагаемые успеха для российской экономики. 

29 марта. Москва. Презентация книги «Гэлбрейт. Возвращение» и журнала «Вольная экономика» в медиацентре РГ

«ВЭ»: В России завершается дискуссия о долгосрочной стратегии между сторонниками усиления и снижения роли государства в экономике. Какие идеи, на ваш взгляд, должны быть поддержаны властью? 

Гэлбрейт: Не существует однозначного выбора — вмешиваться государству или не вмешиваться, это все происходит естественно, потому что государство само является частью экономики. Знаете, когда вы едете на машине, вам нужно следить, чтобы в баке хватало бензина, а в радиаторе — воды, чтобы двигатель не перегревался. Любая система, и экономика не исключение, требует баланса, и если он нарушается, то приходится вмешиваться.

Я не хотел бы давать советы по тем чувствительным вопросам, которые досконально не изучил сам. Но могу сказать, что прямо сейчас в США правительство пошло в атаку на регуляторику в энергетике, в области охраны природы, здравоохранения, образования, финансов, условий труда и так далее — там, где государственный контроль как раз необходим. И это ошибка. Это приведет к радикальному снижению качества жизни в США.

Где-то присутствие государства просто неизбежно. Представим, что мы приватизируем службу авиадиспетчеров. Может частная компания обеспечить управление воздушным движением? Возможно. Но я уверен, что при первом же ЧП доверие к частной системе будет разрушено, и тогда коллапс ждет всю авиацию, потому что люди просто перестанут летать.

У нефти не очень хорошие перспективы хотя бы потому, что в сша развивается сланцевая добыча

«ВЭ»: Каковы, по вашей оценке, сейчас перспективы экономического роста в России? 

Гэлбрейт: Ясно, что российская экономика жестко зависит от мирового климата цен на энергоресурсы. Мне кажется, что у цен на нефть не очень хорошие перспективы хотя бы потому, что в Америке развивается сланцевая добыча.

А раз так, России остается только восстанавливать собственную промышленность, инвестировать в инфраструктуру, иначе говоря, провести балансировку экономики, чтобы она меньше зависела от продаж сырья. Проблема
в том, как найти внутренние финансовые ресурсы для этого, над этим надо внимательно подумать. К этому могу только добавить, что, когда в середине 90-х я был советником Госплана Китая, я настаивал на том, чтобы отказаться

от планов немедленной либерализации — китайцы были очень удивлены такому совету, исходящему от американца. Но тогда это решение помогло им продолжить экономический рост.

«ВЭ»: Каким окажется долгосрочное влияние на нашу экономику санкций и в целом сокращение связей России и Запада? 

ПРОТИВ ПЛАНОВ ЛИБЕРАЛИЗАЦИИ

Когда в 1990-х я был советником Госплана Китая, я настаивал на том, чтобы отказаться от планов немедленной либерализации, — тогда это им помогло продолжить экономический рост.

Гэлбрейт: Отношения России и США выглядят хуже, чем даже в 1970-1980-е годы, когда Советский Союз воспринимался американцами как «империя зла». Это влияет даже не столько на экономику, сколько на способность слышать друг друга. Ситуация таит в себе много опасностей, порождает риск прямого конфликта. Отчасти это произошло по объективным причинам, но в значительной степени и благодаря внутренней дискуссии в США вокруг России. Можно вспомнить, что обеим странам удавалось выходить даже из таких кризисов, как конфликт в 1962 году, а на пике холодной войны появился Горбачев, и ему с Рейганом удалось выйти на открытый диалог. Сейчас мы в состоянии, близком к холодной войне, но пока обнадеживающих признаков, по крайней мере с американской стороны, я не вижу.

«ВЭ»: В России осознают риск отстать от США навсегда. Насколько оправданны такие страхи? 

Гэлбрейт: На самом деле, каждая страна решает, какой следующий шаг должен стать самым важным для ее будущего, и не надо все время на кого-то оглядываться. Для России имеет смысл сравнивать себя с США и Европой по уровню здравоохранения и продолжительности жизни — вот в этих сферах предстоит очень многое сделать.

Знаете, США опережают большинство стран по расходам на здравоохранение, но тем не менее они так и не смогли стать лучшими в этой сфере. То же можно сказать и о многом другом. Что действительно хорошо в США — это университеты, они стали огромным культурным достижением страны. В одном из них я с большим удовольствием работаю уже 40 лет.

В больших странах, таких как Россия, Китая, Индия, Бразилия, государство скорее служит обществу, а не ограниченному кругу лиц, у них больше возможностей для развития благодаря огромным природным и человеческим ресурсам.

«ВЭ»: Как изменится экономика США в результате курса Дональда Трампа? Какое влияние это может оказать на Россию? 

Гэлбрейт: Это вопрос, на который у меня нет ответа. Трамп пришел с обещаниями больших перемен во внутренней и внешней политике, но без программы, и в этом уникальность ситуации. Президентство Трампа, возможно, наименее эффективное за всю мою жизнь, а то и за последние сто лет. Он уже терпит одно поражение за другим — в сенате, в судах. И в том числе попытка Трампа открыть переговоры с Россией встретила исключительно сильное сопротивление.

Афоризмы и цитаты Джона Кеннета Гэлбрейта

Работы выдающегося американского экономиста мы много вспоминаем в этом номере, а его сын — наш Front Man. Гэлбрейт был не только блестящим ученым, но и талантливым писателем с живым, метафоричным языком, а также признанным мастером шуток и афоризмов. 

Самое счастливое время в жизни человека — после первого развода.

Всякая успешная революция — это удар ногой в прогнившую дверь.

В любой крупной организации значительно безопаснее ошибаться вместе с большинством, чем быть правым в одиночестве.

Рекламировать пищу голодным, топливо — мерзнущим и дома — бездомным нет необходимости.

Совещания незаменимы, если вы решили ничего не делать.

В пользе безработицы больше всего уверены те, кто не знаком с ней по личному опыту.

Зарплата директоров крупных компаний не является рыночным вознаграждением за их достижения. Нередко это всего лишь проявление искренних дружеских чувств к самому себе.

Экономическая наука чрезвычайно полезна как форма занятости экономистов.

Единственная функция экономического прогноза состоит в том, чтобы астрология выглядела более респектабельно.

Мощный ТОР Дальнего Востока 

Что предлагают резидентам территорий опережающего развития и Свободного порта. 

ПРОДЛЕНИЕ ЛЬГОТ

СМОТРИТЕ ВСЕ! 

Теперь за строительством инфраструктуры и объектов в ТОР и СПВ можно наблюдать онлайн. Видеонаблюдение за ходом работ организовала Корпорация развития Дальнего Востока (КРДВ). Мониторинг позволяет смотреть как за строительством объектов инфраструктуры самим резидентам, так и за реализацией их инвестиционных проектов контролерам. По словам главы корпорации Дениса Тихонова, «каждый имеет возможность увидеть то, что происходит на Дальнем Востоке, это действительно реальность».

Восточный экономический форум в этом году принес инвесторам не только новые встречи и контакты, но и очередные обещания улучшить ситуацию около Восточных ворот России. Резидентам территорий опережающего развития (ТОР) и Свободного порта Владивосток (СПВ) продлят льготы до 10 лет. Перечень поручений по итогам ВЭФ-2017 уже утвержден президентом.

Инвесторам гарантируют стабильность правовых и налоговых условий в течение десятилетия при условии получения ими статуса резидентов ТОР и СПВ. Те, кто приобрел такой статус и открыл новое производство до 31 декабря 2025 года, получат пониженные тарифы страховых взносов на обязательное пенсионное, социальное страхование на случай временной нетрудоспособности и в связи с материнством, на обязательное медицинское страхование. При этом не будут учитываться ограничения по срокам, истекшим со дня создания соответствующей ТОР или вступления в силу закона о создании Свободного порта Владивосток.

Раньше эти льготы применяли не позднее трех лет с момента создания ТОР или СПВ. Если бы этот вопрос сейчас не поднялся, то уже в июне 2018 года в первых трех территориях опережающего развития — «Надеждинская», «Хабаровск» и «Комсомольск», а в октябре 2018 года на всей территории СПВ, перестала бы действовать льгота по страховым взносам.

Юрий Трутнев, полпред Президента РФ в Дальневосточном федеральном округе, вице-премьер Правительства РФ: 

«Мы беспокоились о том, что, когда завершатся три года с момента создания территории с особым экономическим режимом, мы вынуждены были бы сказать инвесторам, что теперь необходимо платить полные взносы. Для бизнеса складывалась бы тяжелая ситуация».

ЧТО ДАЛЬШЕ?

Останавливаться на этом власти не собираются. По словам Трутнева, процесс будет непрерывным. На ВЭФ-2017 президент РФ подчеркивал, чтобы быть конкурентоспособными и привлекательными для инвестиций, необходимо «постоянно двигаться вперед, анализировать практику стран-лидеров в привлечении капиталов, предлагать более выгодные условия». Он заявил, что инвесторам в Дальний Восток могут дать российское гражданство по упрощенной схеме.

Нужно ли иностранным инвесторам российское гражданство, большой вопрос. Однако то, что находящиеся рядом страны Азиатско-Тихоокеанского региона постоянно разрабатывают новые регуляторные механизмы и правят законодательство, чтобы привлечь «большие деньги», заставляет и Россию быть в тонусе.

ЧТО УЖЕ ЕСТЬ?

Что имеем с начала реализации федерального закона о территориях опережающего развития и Свободном порте Владивосток в КРДВ?

Проекты всех резидентов ТОР и СПВ заведены в систему поддержки инвестиционных проектов на Дальнем Востоке. В систему также внесены сведения о 14 проектах, получающих федеральную субсидию на строительство объектов внешней инфраструктуры. «Система постоянно пополняется новыми проектами — как только подписывается соглашение с новым резидентом, проект заносится в систему сопровождения», — отмечает генеральный директор Агентства Дальнего Востока по привлечению инвестиций и поддержке экспорта Леонид Петухов.

ОТРАСЛЕВОЕ РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ПРИВЛЕЧЕННЫХ НА ДАЛЬНИЙ ВОСТОК ИНВЕСТИЦИЙ, % 
  • 50 — производство
  • 10 — транспорт и логистика
  • 8 — добыча полезных ископаемых
  • 6 — сельское хозяйство
  • 6 — рыболовство
  • 6 — аквакультура
  • 6 — туризм
  • 8 — другое

Источник: Минвостокразвития 

Как ранее заявлял министр РФ по развитию Дальнего Востока Александр Галушка, следить за реализацией проектов на Дальнем Востоке будут на «высшем уровне». По его словам, на рабочих компьютерах самого министра и вице-премьера Юрия Трутнева «ежедневно будет отображаться сводка всех поступивших заявлений от инвесторов с описанием проблем, которые у них возникли». Такая система в России пока работает только на Дальнем Востоке, до конца года планируется разработать ее мобильную версию.

Отток населения из ДФО практически прекратился, инвестиции в основной капитал на Дальнем Востоке только за последние полгода выросли на 20%. За три года рост промышленного производства на Дальнем Востоке опережает средние показатели роста по РФ — это 8,6%, а валовой региональный продукт вырос на 4,2%. По словам Юрия Трутнева, мультипликатор составляет уже 1 к 20 — «на 1 бюджетный рубль приходится 20 рублей частных». Таких показателей больше нет нигде в стране.

ИНСТРУМЕНТЫ ПОДДЕРЖКИ

Во многом благодаря уникальным инструментам поддержки, которые не действуют в других регионах страны, Дальнему Востоку удалось совершить рывок за последние пару лет.

888 ЗАЯВОК (386 — В ТОР И 502 — В СПВ)

2,7 ТРЛН РУБЛЕЙ — ПЛАНИРУЕМАЯ СУММА ИНВЕСТИЦИЙ

102 000 РАБОЧИХ МЕСТ

490 СОГЛАШЕНИЙ
НА РЕАЛИЗАЦИЮ ИНВЕСТИЦИОННЫХ ПРОЕКТОВ УЖЕ ПОДПИСАНО

Все это стало результатом кропотливой работы институтов развития, региональных и федеральных властей, а главное — их индивидуального подхода к крупным инвесторам и готовности в одночасье менять правила игры, если это сулит выгоду Дальневосточному округу. Инвесторам помогают строить инфраструктуру, устраивают страновые дни — для китайцев или корейцев, выдают им электронные визы. Механизмы поддержки постоянно ширятся. Так, планируется, что до конца года режим Свободного порта будет распространен на международные аэропорты Хабаровск (Новый) и Петропавловск-Камчатский (Елизово), а также на Советско-Гаванский муниципальный район. Кроме того, к 2018 году введут единый налог для резидентов СВП. Оба законопроекта сейчас в Правительстве и в ближайшее время будут внесены в Госдуму. А до 1 февраля 2018 года Правительство должно проанализировать применение законодательных актов, предусматривающих реализацию мер по развитию Дальневосточного региона и их систематизацию. Так что уже в следующем году регион может в который раз по-хорошему удивить инвесторов, главное, чтобы у руководства страны не пропал к нему интерес.

Автор: Елена Березина 

The relevance of Marx

David LaneFellow of the Academy of Social Sciences, Emeritus Reader in Sociology and an Emeritus Fellow of Emmanuel College 

CHALLENGES OF THE GLOBALISATION

When I was thinking about globalization, I looked in “The Communist Manifesto,” where Marx pointed out the following, “National differences are vanishing gradually from day to day owing to the development of the bourgeoisie, to freedom of commerce, to the world market, to uniformity in the mode of production and in the conditions of life corresponding thereto.” This makes Marx one of the first to note the rise of globalization and the resulting uniformity of capitalism. For Marx, the answer to the question beyond globalization was simple: the prospects for global capitalism mean socialism.

Peter Nolan, Director, Centre of Development Studies, Chong Hua Professor in Chinese Development, Director of the Chinese Executive Leadership Programme (CELP) M.A. (Cantab.), M.Sc., Ph.D. (London), CBE 

For Karl Marx the idea of the dialectic is central, and within Marx is the continuous contradictory character of capitalism with its Darwinism, its progressive, its internationalist character, but also continuous contradictions out of which would emerge hopefully a better society, though Marx devoted very little attention and was very unwillingly talking about what was the concrete nature of that society.

So developing countries’ share of global GDP has more or less doubled during the era of globalization. If we look at the most important single synthetic indicator, the human development index, the human development index for developing countries has risen by 30% since 1990. Risen by 30%, not fallen by 20, or 10, or 50, but risen by 30%. That is not dark, in fact. That is a bright picture. If we look at poverty, a portion of the global population, the population below the poverty line of $1.9 (2005 purchasing power prices) has fallen since 1990 from 44% to less than 15% today. It is an astonishing progress for the world during the era of capitalist globalization. And it has been peaceful. It has been exactly as Marx talked about in “The Communist Manifesto”.

European Union produces a study of the top 2500 companies in the world by Research and development spending, and this is almost all of the spending, more than 90% of all corporations in the world, that is their estimate. And within the 2500, 500 corporations account for 85% of the total: Toshiba, Google, Intel, Microsoft, Boeing, Airbus, etc. And that is the core of where modern innovation comes from, and it has been an immensely positive force for the world. Not only these companies produce those technologies, but through what we might call the advantage of the late- comer, through the impulse that Marx talked about in “The Communist Manifesto,” these companies have spread across the world.

James Kenneth Galbraith, Professor at the Lyndon B. Johnson School of Public Affairs and at the Department of Government, University of Texas at Austin 

What is “capital”? To Karl Marx, it was a social, political, and legal category—the means of control of the means of production by the dominant class. Capital could be money, it could be machines; it could be fixed and it could be variable. But the essence of capital was neither physical nor financial. It was the power that capital gave to capitalists, namely the authority to make decisions and to extract surplus from the worker.

«Капиталу» — 150 

Полтора века экономическому труду, изменившему мир. 

Ровно 14 сентября 1867 года «Капитал» Карла Маркса был издан в Гамбурге тиражом тысячу экземпляров. Книга начинается так: «Труд, первый том которого я предлагаю вниманию публики, составляет продолжение опубликованного в 1859 г. моего сочинения “К критике политической экономии”. Длительный перерыв между началом и продолжением вызван многолетней болезнью, которая все снова и снова прерывала мою работу». 

ФУРУНКУЛЫ МАРКСА

ПОЛЬ ЛАФАРГ, ФРАНЦУЗСКИЙ ЭКОНОМИСТ, ЗЯТЬ КАРЛА МАРКСА: 

«Конечно, ”Капитал“ отражает великолепно мощный ум и невероятные познания, но для меня, как и для всех тех, кто близко знал Маркса, ни ”Капитал“, никакое другое его сочинение не раскрывают всей величины его гения и образованности. Он стоит гораздо выше своих произведений».

Читая слова о болезни Маркса на втором курсе университета, я был страшно заинтригован, чем же болел Маркс, нестарый еще мужчина на пороге пятидесятилетия. Позже я нашел ответ в воспоминаниях Поля Лафарга, верного ученика и почтительного зятя. У Маркса снова разыгрался фурункулез, который, как он думал, был результатом нищеты и плохого питания, поэтому Маркс считал капитализм виновником всех своих несчастий, о чем сообщил Энгельсу в письме: «Надеюсь, буржуазия, пока жива, будет иметь причины вспоминать мои фурункулы».

Книга плохо распродавалась — партия Либкнехта в Германии не слишком активно занималась ее распространением, что сильно огорчало Маркса. Он не выручил за нее даже тех денег, которые, как он говорил, потратил на табак, выкуренный во время ее написания. Он снова заболел. И поскольку деньги опять кончились, в октябре Энгельсу в очередной раз пришлось выступить поручителем за ссуду в 100 фунтов стерлингов.

Немецкие рабочие, понукаемые лидерами Интернационала, попробовали почитать книгу, но ничего не поняли. В академических кругах книга встретила ледяной прием.

СУДЬБА КНИГИ

Книга оказалась для читателя настолько неудобоваримой, что марксисты взялись писать сокращенные и популяризованные версии. Наиболее известно изложение Карла Каутского, того самого, к которому с легкой руки Ульянова-Ленина навсегда прилепилась кличка «ренегат».

50 лет спустя после выхода первого тома прусский депутат от социалистов Юлиан Борхардт написал в предисловии к собственной версии (она широко переводилась на другие языки): «Нам не представлялось возможным сохранить довольно значительное количество отрывков в редакции Маркса».

Интересен отзыв русского цензора, дававшего разрешение на публикацию «Капитала в России»: «Несмотря на то что речь идет исключительно о социализме и пролетариате, написано так темно, что никто, и в первую очередь пролетариат, ничего не поймет». Посему — печать дозволяется.

Первый том был единственным, вышедшим при жизни Маркса. Уже после смерти Маркса Фридрих Энгельс скомпоновал из готовых фрагментов и черновиков два следующих тома: «Процесс обращения капитала» (1885) и «Процесс капиталистического производства, взятый в целом» (1894). Смерть Энгельса помешала ему подготовить к печати рукопись заключительного (четвертого) тома, «Теорий прибавочной стоимости», из второго чернового варианта «Капитала», и этот том был впервые опубликован в 1905–1910 годах Карлом Каутским.

ВЕЛИКИЙ ЗНАТОК КАПИТАЛИЗМА

Природу этой неудобоваримости книги приоткрыл в работе «Современное значение экономической теории К. Маркса» Василий Леонтьев, лауреат Нобелевской премии по экономике:

«Маркс был великим знатоком природы капиталистической системы. Как многие личности такого типа, Маркс также имел собственные рациональные теории, но эти теории в общем не всегда последовательны. Их внутренняя слабость проявляется тотчас же, как только другие экономисты, не наделенные исключительным здравым смыслом Маркса, пытаются на основе его проектов развивать марксистскую теорию. … Если, перед тем как попытаться дать какое-либо объяснение экономического развития, некто захочет узнать, что в действительности представляют собой прибыль, заработная плата, капиталистическое предприятие, он может получить в трех томах «Капитала» более реалистическую и качественную информацию из первоисточника, чем та, которую он мог бы найти в десяти последовательных отчетах Бюро переписи США и в дюжине учебников по современной экономике».

Василий Леонтьев писал это в 1938 году, когда апокалиптические пророчества Маркса сбылись или, казалось, вот-вот сбудутся. Сегодня, когда коммунистическая идея потерпела крах на всей планете, некоторые вполне серьезные люди утверждают, что и идеи Маркса следует выбросить на помойку.

ГЛАВНОЕ ПРОРОЧЕСТВО «КАПИТАЛА»

Чтобы разобраться в этом вопросе, вспомним сначала пророчество Маркса, которое он произносит с яростью ветхозаветного пророка.

«Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса превращения, возрастает масса нищеты, угнетения, рабства, вырождения, эксплуатации, но вместе с тем и возмущения рабочего класса, который обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства… Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют».

Где равенство, там нет выгоды

Не стоит отождествлять марксистский анализ с пророчествами неизбежной гибели. И по сей день он предлагает самое глубокое, самое полное исследование, которому когда-либо подвергалась капиталистическая система. Перед нами не просто критика с позиций нравственности, сопровождаемая кивками головы и цоканьем языком по поводу того, насколько порочна жажда наживы, — все это справедливо относительно Маркса-революционера, но никак не Маркса-экономиста. Несмотря на всю заложенную в них страсть, его оценки подчеркнуто беспристрастны, и именно поэтому они остаются актуальными и сегодня.

РОБЕРТ ЛУИ ХАЙЛБРОНЕР, «ФИЛОСОФЫ ОТ МИРА СЕГО»:

«Этот прогноз не так-то легко сбросить со счетов. В России и Восточной Европе на смену капитализму действительно пришел социализм, а в Германии и Италии капитализм уступил место фашизму. И хотя войны, жестокость политических лидеров, направленные усилия революционеров да и просто судьба внесли свою лепту, невеселая истина состоит в том, что изменения произошли во многом по той причине, что была так важна для Маркса: капитализм потерпел неудачу».

В итоге самая совершенная из систем кончает саморазрушением, пытаясь выдавить еще хоть немного из собственного источника энергии — прибавочной стоимости. Развал ускоряется постоянной нестабильностью, присущей экономике, где нет места планированию. И хотя многие силы заинтересованы в продолжении жизни системы, час смертельной схватки невозможно оттягивать вечно.

Почему так получилось? Отчасти дело было в порожденной самой системой нестабильности, которую предвидел Маркс. Череда кризисов один глубже другого, усугубленных разрушительными войнами, лишила низшие и средние классы общества веры в систему. Но это не все.

СОЦИАЛЬНЫЕ ПРИЧИНЫ КРИЗИСА

Европейский капитализм рухнул не столько по экономическим, сколько по социальным причинам — и это Маркс тоже предвидел!

Сам он понимал, что экономические недостатки системы не были непреодолимы. Во времена Маркса не существовало антимонопольного законодательства и способов сглаживания циклических колебаний экономики, но эти меры не казались недосягаемыми. В претворении в жизнь Марксовых взглядов на наше общество не было ничего неизбежного в физическом смысле этого слова.

Марксистское предсказание упадка основывалось на политической невозможности исправления системы правительством не только по идеологическим, но и по эмоциональным мотивам. Для излечения пороков капитализма членам правительства нужно возвыситься над собственными интересами, а это реально лишь при условии, что люди освободятся от оков эгоизма. Согласно анализу Маркса, вероятность подобного развития событий была невелика. Обладавший широчайшим видением проблемы Маркс попросту не отвел должной роли социально-политическим факторам — на страницах его работ трудно найти даже упоминание о них.

«КАПИТАЛ» НА РУССКОМ

В 1868 г. Брюссельский конгресс 1 Интернационала рекомендовал перевод «Капитала» с немецкого на другие языки. Однако практическое осуществление этого решения затянулось и русское издание I тома «Капитала» (апрель 1872 г.) было первым переводом, увидевшим свет. Инициатором перевода был кружок, в который входили, в числе других участников, Герман Лопатин и Николай Даниельсон. Почти все члены кружка служили в Петербургском обществе взаимного кредита, где занимал пост главного контролера Даниельсон.

Борьба между капиталистом и наёмным рабочим начинается с самого возникновения капиталистического отношения.

Вначале за перевод взялся Бакунин, который перевел несколько страниц и застрял. Затем за эту работу принялся Лопатин, который фактически и был переводчиком «Капитала». Он приступил к переводу в 1870 г. в Лондоне, где часто встречался с Марксом, который очень ценил Лопатина и помогал ему своими советами. Маркс говорил, что никто так глубоко не понимает того, что он сделал, и его замыслов, как Лопатин. По его предложению Маркс внес в «Капитал» некоторые изменения и дополнения. Но Лопатин не мог завершить перевод, так как уехал в Сибирь с целью организации побега Чернышевского из ссылки. Побег не удался, Лопатин был арестован и к работе над переводом больше не возвращался. Завершил работу Даниельсон. Качество перевода Маркс, который к тому времени уже изучил в общих чертах русский язык, оценил словами: «Перевод сделан мастерски».

Нечестив не тот, кто отвергает богов толпы, а тот, кто присоединяется к мнению толпы о богах.

Ленин считал лучшим перевод «Капитала» на русский язык, выполненный группой Ивана Скворцова-Степанова, Александра Богданова и Владимира Базарова (первое издание в 1907–1909 годах). Этот вариант перевода вытеснил все прочие — дважды включался в полное собрание сочинений и переиздавался отдельными книгами до 1988 года. Именно по этому переводу советские студенты изучали труд Маркса.

ТРИ ГЛАВНЫХ ПРЕДСКАЗАНИЯ

Ни один экономист до Маркса не считал склонность к кризисам неотъемлемым свойством капиталистической системы, но последовавшие события полностью подтвердили пророчество насчет чередования подъемов и спадов.

Маркс считал, что независимый ремесленник или работающий на себя человек окажется неспособен противостоять натиску массового производства,
и чем дальше, тем большая доля рабочей силы будет вынуждена продавать свой труд на рынке и таким образом вольется в ряды «пролетариата».

Поиск новых технологий производства не будет иметь конца. Промышленный капитализм родился во времена промышленной революции совершенно не случайно: как показал Маркс, технологический прогресс является не просто спутником капитализма, но и одной из движущих его сил. Чтобы выжить, фирмам необходимо заниматься инновационной деятельностью, недолог век того бизнесмена, кто решит жить прошлыми достижениями.

При всякой спекуляции с акциями каждый знает, что гроза когда-нибудь да грянет, но каждый надеется, что она разразится над головой его ближнего уже после того, как ему самому удастся собрать золотой дождь и укрыть его в безопасном месте.

АКТУАЛЬНОСТЬ МАРКСА

Дэвид Лейнпрофессор, почетный лектор Колледжа Эммануэль, Кембриджский университет член Академии социальных наук Великобритании: 

«Размышляя проблемах глобализации, я обратился к Марксу, который отметил, что «национальная обособленность и противоположности народов все более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком,
с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни». Таким образом, Маркс одним из первых обратил внимание на тенденции к нарастанию глобализации, под воздействием которой формируется монолитный капитализм. Для Маркса вопрос о том, что лежит по ту сторону капитализма, решался очень просто: глобальный капитализм в итоге перейдет в социализм».

Питер Нолан, профессор Кембриджского университета, директор Центра исследований развития, директор Программы подготовки высшего менеджмента по Китаю: 

«Диалектический подход имел определяющее значение для Карла Маркса. Он подробно проанализировал феномен капитализма с его дарвинизмом, прогрессивными идеями и интернациональным характером наряду с присущими ему противоречиями, которые должны заложить фундамент для создания нового общества, хотя Маркс крайне мало и неохотно рассуждал о конкретной природе такого общества… В 1990 году количество людей, живущих за чертой бедности на менее 1,9 доллара в день (в ценах 2005 года), составляло 44%. Сейчас этот показатель ниже 15%, то есть мы смогли добиться выдающихся успехов в эпоху капиталистической глобализации, причем абсолютно мирным путем. Все произошло именно так, как предрекал Маркс…

По оценкам Европейского союза, который отслеживает деятельность 2500 ведущих компаний в области расходов на НИОКР, совокупный бюджет этих компаний на исследования составляет примерно 90% всех соответствующих расходов. Кроме того, 85% приходится на 500 самых крупных корпораций. Эти компании не просто занимаются разработкой и производством новых технологий, но, максимально использовав преимущества своего относительно недавнего вхождения в мировую экономику, вследствие толчка, который описывал Маркс, смогли распространиться по всему миру».

Джеймс Гэлбрейт, профессор Техасского университета: 

«Что такое «капитал»? Для Карла Маркса это была социальная, политическая и правовая категория — средства контроля над средствами производства доминирующим классом. Капитал мог быть деньгами, мог быть машинами, он мог быть постоянным и изменчивым. Но суть капитала никогда не была вещественной или финансовой. Это — власть, которую капитал дает капиталистам, а именно полномочия на принятия решений и извлечения добавочной стоимости из труда рабочего».

Автор: Алексей Савин 

Development beyond the struggles of nations

“It is the ideas of cooperation and development of science and culture that drive the global progress. In European philosophical thought, the idea of the importance of Eurasia for global development is by no means new. Gottfried Wilhelm Leibniz, the great polymath, wrote about the cultural diversity of Eurasia as early as the beginning of the 18th century. It is possible to unite Eurasia even more, from north to south (up to Persia) and from west to east (up to China), by establishing an institution for joint research and by developing arts and education. “ 

Chokan Turaurovich LaumulinResearcher at the Center of Development Studies and Cambridge Central Asia Forum, Jesus College, Cambridge University, United Kingdom 

THE CAUSE OF PETER KAPITSA AND VANNEVAR BUSH

FE: We know that you took an extremely negative view of what happened to the economies of the post- Soviet countries. In particular, you mentioned the catastrophic de-industrialization that affected all the countries after the collapse of the USSR. Is this what your research at Cambridge is about?

CL: My thesis is devoted to the interaction of science and social policy underpinning the industrial paradigm of development on the example of the USSR. I try to make my contribution to the rethinking of the history of the USSR through the prism of the creation and functioning of the Soviet “industry of discoveries.” It was the organization of scientific research that underpinned the Soviet policy of development. It transformed the country and had, and continues to have, a significant impact on the development of the world’s natural sciences, high technologies and, consequently, the global economy and many types of relations. This policy was supported by the most extensive social and educational programs for the creation of an appropriate environment, as eco-systems for the growth of human capital, based not so much on ideological doctrines as on purely scientific approach and methodology.

The developing countries of today could learn a lot of useful things from the fact that this successful policy was often implemented in the conditions of almost complete lack of resources, including the absence of the most important resource — time required for the formation of complex public institutions. Interviews with some of the world’s leading physicists and scientists, including the former head of the Cavendish Laboratory at Cambridge and the Argonne National Laboratory in the United States were part of this research. An important part of my work is devoted to Pyotr Leonidovich Kapitsa’s contribution to science, engineering and educational activity directed, particularly through correspondence with the leaders of the USSR, to the creation, strengthening and popularization of Soviet science and the “industry of discoveries”. Curiously, in the recent history of the United States there was a personality similar to Pyotr Kapitsa — Vannevar Bush, a scientist and engineer, one of the “fathers” of NASA and other leading scientific institutions, methodologist and organizer of scientific research and the scientific community, science adviser under President Roosevelt.

FE: So, the cause of Vannevar Bush was followed by his descendants in the US? While we only recently resumed our attempts to restore innovation science, as well as science as a whole. Why has the West been able to sustain its development and preserve continuity?

CL: The modern concept of the Triple Helix of Innovation (Stanford University, USA, and European studies) suggests that the progressive development of society is carried out through the rotational interaction of three central areas whose edges overlap within the spiral: government, academia (universities) and industry, that create an innovative core of development. It forces the centers to rotate, ensuring the progressive development of the entire model, safeguarding against shortcomings and duplicating the functions of other centers. This, in my opinion, is an ideal model. In many developed countries, including the United States, the autonomous functioning of these development centers has caused problems in connection with their increasing proximity, and the relevant industrial policy is aimed at dealing with it. The formation of these centers has been taking place for centuries, and they represent a complex evolutionary social model of the “industry of discoveries” itself.

It is very difficult for developing countries to simply copy this effective model due to their underdeveloped centers and lack of time. The pioneering experience of the USSR has shown that the government can act like a locomotive for the development of the other centers of industry and research in order to drive the whole system, even tolerating the largely unavoidable potential risks of losing the effectiveness of interaction between certain elements because of the overwhelming role played by the government. This path was adopted by communist China.

CHINA AND THE FORMER USSR

“THERE ARE DOMAINS OF INTELLECTUAL 

and moral life that lie beyond the struggles of nations.” Max Planck, German theoretical physicist, founder of quantum physics, winner of the Nobel Prize in Physics (1918).

FE: Academician Sergei Glazyev, Professor Dmitry Sorokin and other Russian scholars believe that the Russian Federation and the EEC need, roughly speaking, to board the Chinese economic train — there is still a chance to join the nucleus of the new center of economic growth, take advantage of the new world economy, transition to a new technological order thanks to those mechanisms, and resume the trajectory of successful, sustainable and rapid economic growth. And if we do not change anything, then we will become a periphery of the Chinese economy, as we are now a periphery of the US-European economy. And how can we still maintain integrity, when these two centers, the old one and the new one, will be testing us to destruction? Do you think both of these chances are still there?

THE HISTORICAL RECORD OF INVESTMENT 

in scientific research belongs to the USSR, which surpassed the US with 2.7 percent of GNP in 1960, and broke the absolute record with 5% in 1980.

CL: The Chinese Silk Road Economic Belt, as part of the One Belt and One Road Initiative, is China’s geopolitical and strategic innovation within the established historical paradigm of the united Eurasia not only as a trading space but primarily as a system of creating and exchanging knowledge and technology that took shape back in the Bronze Age. It formed the basis of every historical Eurasian project, be it the empire of the nomads, the Moscow Tsardom, the Russian Empire, or the USSR. A quantitative analysis of Chinese investments in the current project and the volume of trade can really lead to an idea that the EEC as a post- Soviet economic integration project is second-class and lacks any prospects due to the striking difference between the sizes of the economies in question and the overall demographic situation. However, in my opinion, in order for the EEC to formulate an adequate asymmetric response to the challenges of the time it should take an altogether different approach from confrontation or direct competition within the paradigm that has already emerged. By the way, out common history is full of unexpected approaches.

Speaking about the “core of the new center of economic growth”, it is very important to understand that this core is the development of natural sciences and, hence, technologies that form the lion’s share of the volume of developed economies. The abovementioned Pyotr Kapitsa and Vannevar Bush, relentlessly and practically in identical terms, described the primacy and foundations of research and discovery in the new industrial economic reality.

IT REMAINS AN OPEN QUESTION

whether China, like the USSR, will be able to create a new scientific and technological reality for humanity. It is still largely based on the space exploration program, the discovery of superfluidity, the laser, the development of semiconductors, the development of theories of microelectronics and semiconductor heterostructures, nuclear power engineering, the mathematical school, geological research and many other breakthroughs and achievements of the Soviet Union across the entire range of scientific disciplines.

The post-war USSR and United States, as superpowers, were actual “knowledge economies” with more than half of their GNPs and GDPs, respectively, generated by technologies engendered by natural sciences. Fundamental science, physics and chemistry in particular, is a reservoir of knowledge, from which practical scientific solutions are drawn and technologies emerge that even today form the basis for the development of innovative economy. The neglect of this fundamental principle in the implementation of the modern policy, coupled with underfunding of culture, the humanities, education and healthcare as the most important components of the eco-system’s innovation environment, may lead to a decline and degradation of modern societies. Conversely, investments in this direction create the effect of the overall development of the system, increasing the international weight and influence of a particular country, as the example of China has demonstrated.

FE: Maybe, it’s not a very scientific question, but nevertheless it concerns many Russians and, probably, citizens of the other post-Soviet countries: “Can we emulate China?”

CL: China has followed the development road paved by the USSR by consistently boosting its investments in research up to 2 percent of GDP, which in absolute terms has put the country in second place among the world leaders, including in terms of the number of scientific publications, right after the US. By the way, as a percentage of GDP, in terms of its R&D expenditure (2.7%), the United States is in 10th place, with Israel and South Korea leading with 4.25%. As a matter of fact, the historical record belongs to the USSR, which surpassed the US with the same 2.7 percent of GNP in 1960, and broke the absolute record with 5% in 1980.

However, as the example of the USSR shows, the development of science is not a panacea, but, nevertheless, there is a necessary condition for development, which for a developed country today can be 2.4 percent per year, according to the average data for OECD countries. For example, the current levels in Russia, Belarus and Kazakhstan, which make up the core of the EEC, i.e. 1.19%, 0.67%, and 0.17%, respectively, are clearly insufficient. Extremely pressing are the issues of organizing joint scientific research at the leading edge of science among the EEC countries, prioritizing fundamental research to form the core of new technologies and common economic chains in the course of joint development of integration technologies.

At the same time, the increase in investment should be accompanied by a correct scientific and methodological approach to organizing and managing research. It is well-known and well understood in the scientific community, and is considered universal. Despite the fact that our system is still reproducing high- quality human scientific capital in sufficient numbers, there are issues in the formulation of a new personnel policy. Pyotr Kapitsa repeatedly expressed the idea that an organizer of science is the rarest and most valuable type of manager. His competence, level of knowledge and scientific intuition, and authority should be of special magnitude.

The China example demonstrates that the fundamental principles successfully implemented by the USSR have been rethought and no less successfully implemented in China. At the same time, a certain parallel can be drawn between the development of the two countries. Like the Soviet Union in the late 1930s, China is now completing industrialization, based on technological transfer from outside. Rapid development of the research and educational base as a source of domestic expertise allows the country to adapt to the transfer and gradually reduce the level of systemic dependence on it. At the same time, the institution of academic thought and research serves as a hidden internal processor for the entire system and a “forge of cadres” for managing the state and private economies and the society.

FE: Is there any idealization of Soviet success in these words?

CL: If you touch upon such an imperfect, and yet illustrative, tool for assessing the development of natural science as the Nobel Prize, Soviet physicists earned a mere 9 of them. In terms of quantity, it cannot even be compared with Cavendish Laboratory (Department of Physics) of Cambridge University alone, with its score of almost forty.

However, in terms of quality, the discoveries made by those nine people were so fundamental that they firmly laid the foundation for the world’s intricate technological picture and technological chains. By the way, perhaps no one high-tech product is produced in one country today, and this factor should be taken into account when setting up the future “industry of discoveries” in Eurasia.

The concentration of efforts, intellectual and material resources on the organization of research in Eurasia can stop the de-industrialization of the EEC countries, give impetus to the development of innovations and restore the regional, continental and global positions of our nations in the conditions of a new industrial revolution. Very soon it will change the global lifestyle and various social, political, economic and other relations. 

One of the most important historical tasks of the Eurasian nations which are going through a difficult period in their development is taking an active part in this process to achieve global progress. In doing so, it is very important not to be guided by a narrowly practical or tactical approach. As the father of quantum physics Max Planck wrote a century ago to his colleagues in the countries which had turned hostile overnight, “there are domains of intellectual and moral life that lie beyond the struggles of nations.” 

It is the ideas of cooperation and development of science and culture that drive the global progress. In European philosophical thought, the idea of the importance of Eurasia for global development is by no means new. Gottfried Wilhelm Leibniz, the great polymath and inventor, along with Newton, of differential and integral calculus that underlies the current digital revolution, wrote about the cultural diversity of Eurasia as early as the beginning of the 18th century. It is possible to unite Eurasia even more, from north to south (up to Persia) and from west to east (up to China), by establishing an institution for joint research and by developing arts and education. These phenomena transcend national categories and inspire man.

In particular, Leibnitz wrote in 1712:

“I make no distinction between nations or the Fatherland, I prefer to pursue more advanced sciences in Russia than to see them as moderately developed in Germany. A country in which the development of science will reach the widest extent will be my dearest, since such a country will raise and enrich all of humanity. The real riches of mankind are the arts and sciences. This is what distinguishes most people from animals and civilized peoples from barbarians.” 

CHOKAN LAUMULIN ABOUT HIS WAY TO CAMBRIDGE: 
Intangible values prove to be more durable than the satisfaction of material needs, the former ensure generational continuity. According to the opening words of Aristotle’s immortal work «Metaphysics», written 2500 years ago, «All people naturally seek knowledge». So far, mankind has not invented a better instrument for exploring the world than art and science. My passion for learning how the world works and my curiosity have led me, a humble researcher, to Cambridge. By the way, this is the universal initial instinctive motivation of all scientists, which they never tire of discussing. 

 

INTANGIBLE VALUES PROVE TO BE MORE DURABLE THAN THE SATISFACTION 

of material needs, the former ensure generational continuity. According to the opening words of Aristotle’s immortal work “Metaphysics”, written 2500 years ago, “All people naturally seek knowledge”. So far, mankind has not invented a better instrument for exploring the world than art and science. My passion for learning how the world works and my curiosity have led me, a humble researcher, to Cambridge. By the way, this is the universal initial instinctive motivation of all scientists, which they never tire of discussing.

It was the ideas of Leibniz that laid the groundwork for the establishment of the Russian Academy of Sciences by Peter the Great and were further developed with the rapid rise of the Academy of Sciences of the USSR, which combined various and often technologically backward regions, albeit with ancient culture, and gave a powerful impetus to the development of human capital, technology and economy. China, following in the wake of the USSR, is making every effort to stay on this path, drawing the neighboring countries into the paradigm of its development. The EEC countries could be included in this industrial project at the highest, almost subliminal, and yet extremely important, level which determines the overall progress.

No other possibility will ever exist for the EEC countries, except for the development of their own research base, unique in terms of their cultural, historical and human potential and capable of developing due to their vast wealth of resources and geographical location. 

Interviewed by Andrei Prokofiev.

Post-globalization

The future of the economic nationalism. 

David Lane 

Fellow of the Academy of Social Sciences, Emeritus Reader in Sociology and an Emeritus Fellow of Emmanuel College 

CHALLENGES OF THE GLOBALISATION

When I was thinking about what introductory remarks I could make to this topic, which is on Beyond Globalization, I looked in “The Communist Manifesto,” where Marx pointed out the following, “National differences are vanishing gradually from day to day owing to the development of the bourgeoisie, to freedom of commerce, to the world market, to uniformity in the mode of production and in the conditions of life corresponding thereto.” This makes Marx one of the first to note the rise of globalization and the resulting uniformity of capitalism. For Marx, the answer to the question beyond globalization was simple: the prospects for global capitalism mean socialism.

What do I understand by globalization? Globalization is the system of exchange involving simultaneous social interactions on a transcontinental basis. State boundaries are porous; technically, it is made possible through electronic and other modern forms of communication. It involves the interdependence of national economies and the integration of economic life. Globalization enables liberal market systems to be truly stateless. Globalization facilitates the transposition of classical economic liberalism to the current form of neoliberalism. Global neoliberalism involves a free movement of labor, capital, goods, and services between countries. It is the market which will determine the allocation, combination and output of goods and services. The global market is the form of economic coordination. The market will resolve incompatibilities between the demand and supply, the factors of production. It will ensure the effective use of resources channeling capital and labor into their most efficient uses.

It is to Donald Trump that I turn to illustrate the social and political deficiencies of globalization. As Trump put it, “In the United States, we have registered unemployment of 7.5mln people actively seeking work, so you can say that realistically involuntary unemployment is at least 12 mln people. And this leads to urban blight, rising interpersonal crime.” Again, Trump points out that “over 43 mln Americans regularly receive food vouchers under the supplemental nutritional assistance program. There is, therefore, considerable poverty for a significant part of the population.” Again, he points out that the trade deficit in 2016 was $645bn. The cumulative trade deficit of the United States since the year 2000 is $8.6 trillion. And the balance of payments deficit is $8.3 trillion.” Trump here describes richest countries in the world. Market mechanisms have not led to a desirable economic equilibrium. Rather, the functioning of the market has led to recurring economic instability and even in the rich states to persistent, traditional and institutional forms of poverty.

ALTERNATIVE OF THE POST-GLOBALIZATION

The system entails the weakening of states and their allocative role. The problem here is that the globalized market does not resolve these incompatibilities. Investment does not always promote social development, though might ensure profits. It does not ensure the optimum employment of labor. The competitive market leads to the rich becoming richer and the poor becoming poorer.

The present discussion revolves around what kind of post-globalization can rise out of contemporary neoliberal globalization. Some envisage changes coming from within globalization in terms of the changing occupational structure and the rise of what they call ‘a creative class’. A new form of production is envisaged which will move towards, if not achieve, what they call ‘the kingdom of freedom’. As my fellow professor from Saint Petersburg puts it, “The world of knowledge in material production is becoming increasingly more significant.” Knowledge intensive production is, and here I quote, “a radically new type of material production.” The problem is how will this change come about? How will it be achieved under the present conditions of globalized capitalism?

This conference is concerned with the Eurasian continent, and it will be interesting to see how the speakers in the first panel envisage overcoming the problems entailed by neoliberal globalization. The problem to be addressed is how a modern form of advanced technological development can be introduced in countries forming the Eurasian Union and political area.

he underlying assumption of neoliberalism is that the unrestricted movement of capital, labor, goods and services will be resolved on the basis of laws of comparative advantage. If countries produce what they can do best and then exchange with others, the optimum level of production will be achieved. But the laws of comparative advantage justify the existing division of labor rather than any natural division between different countries or different areas. So using comparative advantage will only strengthen the existing unequal distribution of resources. It will not lead to investment in training which would give rise to new forms of production in underdeveloped areas. The free mobility of labor will then lead to the greater impoverishment of those areas which lack investment and maintain an unskilled and uneducated workforce.

ADMINISTRATIVE COORDINATION

Outmigration, that is, in neoliberal terms, getting what you deserve from the world, is the neoliberal solution. This, however, has cumulative effects. It strengthens the strong economic areas and weakens the poor ones. What then is the alternative?

Today, anyone advocating economic nationalism is usually regarded as someone almost as evil as a child molester or at least as a Holocaust denier. However, there are many types of economic nationalism. There is not one economic policy like neoliberalism or economic socialism. Economic nationalism can be a shell for socialist planning, one-nation conservatism, a social democratic mixed economy or state- led corporatism. The Soviet Union, as well as the post-war British Labor government operated in the context of economic nationalism. Theresa May currently advocates a conservative form of economic nationalism. Jeremy Corbyn yesterday made a move towards a socialist type of economic nationalism or at least the social democratic type.

THE ECONOMIC NATIONALISM CONCEPT

What do I understand by economic nationalism? The underlying assumptions of economic nationalism are that people forming a nation have a common interest which transcends domestic classes and foreign interests, the state is an instrument to achieve national economic outcomes, and economic nationalism envisages a state with regulative powers. What the Eurasian Economic Union currently proposes is a hybrid economy containing elements of neoliberalism within a casing of economic nationalism. The major objective is to strengthen the national share with more robust geographical economic and social borders. Eurasia will strengthen borders against outsiders. What type of economy, what form of economic coordination will further the national interest?

If market coordination has been shown to lead to slumps, unemployment and poverty, some form of administrative coordination is the alternative. Working within the existing global neoliberal framework will not solve the problem. As there are no institutional forms which can provide such coordination on a global scale, there remain only state-run forms of management, and that is because the state is the only institution that has the legitimacy and often the economic power to carry out systematic development and also to take a long-term perspective. Hence, some kind of economic nationalism is necessary.

The nationalist neoliberals, like Trump, would insist that in the national economy, the best form of economy is based on the psychological principles of self-interest and market competition. The role of the state must be limited to the erection of borders and the maintenance of the system through laws. In my view, the economic problems caused by the kinds of technological changes described by Buzgalin, Kolganov, and Bodrunov can only be managed within a state system organized on a socialist or social democratic form. To take one example: profit maximization and market competition lead to the reduction of employment in order to minimize cost. Even if you bring back industry to the U.S.A. or to Russia, you will also bring back robots and computer assisted design.

Managing employment can only be achieved within the context of a national plan which prioritizes public welfare. This is not being achieved through the operation of individualistic catalysts which set aside individualistic utilities, as theorized by neoliberals like Friedrich von Hayek.

Economic coordination, in my view, needs a national plan, not market competition, and economic nationalism could and should be based on national planning.