Андрей Клепач
главный экономист Внешэкономбанка, член Правления ВЭО России
– Я буду говорить о том, что происходит с научно-технологическим комплексом. Правда, проблема в том, что в отличие от яиц и мяса его трудно посчитать и оценить, но тем не менее…
Действительно, наука – это часть экономики знаний, и она должна иметь опережающее развитие. При этом 2021 год объявлен Годом науки, а с 2018 года есть нацпроект по развитию науки. Но если сопоставить целевые показатели, которые принимались по развитию науки и технологий… В концепции долгосрочного социально-экономического развития предполагалось, что к 2018 году мы выйдем на уровень расходов на НИОКР в ВВП в 1,8%. Есть еще много разного рода документов. Указ Президента России 2012 года, затем – 2018 года. Ни один из них по большинству параметров не был выполнен, кроме повышения заработной платы целевикам, учёным, и то определенным образом.
При этом произошли серьёзные институциональные изменения. У нас так или иначе сформировалась новая система институтов, которые обязаны реализовывать инновационные высокотехнологичные проекты. Это «Роснано», система НТИ, а теперь и центров НТИ, «Сколково», это запуск работы по megascience, создание грантовой системы. Сложилась система венчурного бизнеса, и худо-бедно она развивается. Есть реальные технологические прорывы – нанотрубки, вакцины. Надо отдать должное, мы совершили серьёзный рывок по композитным материалам. С этого года начали делать волокно с характеристиками до 500-600 ГП. Есть суперкомпьютеры, работы по искусственному интеллекту. Традиционно сильные позиции – это ядерные и лазерные технологии. По статистике, у нас увеличивается публикационная активность. Всех замучили: не будет премии и зарплаты, если нет публикаций. Все это хорошо знают, особенно руководители науки и научных институтов.
Тем не менее 12, даже 13 лет стагнирует общий уровень расходов на науку по отношению к ВВП. Собственно говоря, никакого роста расходов в Год науки у нас тоже нет. На самом деле и в бюджете развития, который у нас почти принят, уже прошёл два чтения, роста расходов на науку относительно ВВП до 2024 года тоже не предусмотрено. В целом (это мнение многих экспертов) по большинству ключевых направлений наше технологическое отставание скорее нарастает. За исключением ряда сегментов. Поэтому можно говорить, что целостной скоординированной научно-технологической политики в стране нет, и пока не очень видны её контуры. Ни одной стратегической инициативы по развитию науки нет. Есть две стратегические инициативы по развитию образования. Одна – это студенческое предпринимательство, а вторая – инженерные школы, но это скорее дополнительное обучение для инженеров в вузах. При этом есть государственная программа. Она ещё не утверждена. Сумма расходов выросла, но этот рост идёт только за счёт того, что по ней теперь числятся НИОКР, которые раньше были у Минпрома, «Роскосмоса», Минздрава. Если сопоставить с тем, что было раньше, реального роста с учётом инфляции нет.
Если при этом смотреть на количественные показатели, мы всё-таки входим в десятку. Тем не менее возникает вопрос. А дальше куда? У нас, как известно, расходы на науку стагнируют, хотя в госпрограмме поставлена задача их увеличения, но в основном за счёт того, что частный бизнес будет вкладываться. Роста государственных расходов в реальном выражении не предусмотрено. Количество исследователей тоже, как известно, сокращается. Если считать с 2012-го года – на 100 с лишним тысяч. В отличие от других стран. При этом соотношение инженеров и исследователей к общему количеству занятых, особенно в промышленности, у нас одно из самых низких в мире. У них – до 20%, у нас – меньше 10%, в отличие от того, что было при Советском Союзе. То есть мы теряем не только научные, но и – что, может быть, для технологического развития и для конкурентоспособности важнее – инженерные кадры.
Что касается проблем фундаментальной науки, я бы выделил несколько моментов.
Первое. Внятной системы определения приоритетов технологического развития и научно-технологического развития – их нет. Если вы откроете текст проекта госпрограммы, то там нет приоритетных научных и технологических направлений. Они частично отражены в стратегии научно-технологического развития под определением больших вызовов. Предполагалось, что на втором этапе это будет конкретизировано. Такая конкретизация не проведена. Раньше у нас указом президента утверждались приоритетные технологические направления. Их было, если я правильно помню, 32 штуки, они менялись по годам. Последний указ принимался в 2011 году. С тех пор стратегических решений, которые оформлены в решения президента или правительства, – нет.
Есть определенные институциональные инициативы. Национальная технологическая инициатива создаст новые рынки к 2030 году, но до 2030 года, как известно, либо шах, либо падишах. Там есть набор технологических направлений, но никакой увязки ни с госзаданием по линии Академии наук, ни с госпрограммой нет. Поэтому есть много инициатив, инструментов, но скоординированных действий (неважно, хорошие они или плохие) – их нет, в отличие и от Китая, где есть национальная стратегия и дорожная карта до 2050 года с оценкой, где Китай впереди, где отстаёт и когда должен выйти на мировой уровень. Такие программы есть и в США, и в Японии, и в Евросоюзе. У нас в этом смысле планирование, или целеполагание обходится без такого рода приоритетов. И это, может быть, ещё более серьёзная проблема, чем даже вопрос денег – сколько, как, когда и кому их дать.
Если говорить о взаимодействии науки и образования, это, наверное, самая актуальная тема последних лет. Минобрнауки правильнее было бы назвать Министерством образования, потому что наука там занимает не приоритетное направление. Собственно говоря, все решения, которые мы видим в последние годы, обращены к реализации. Та же программа «Приоритет-2030» – это вузы и их вовлечение в научную деятельность. Или создание НОЦ (Научно-образовательные центры мирового уровня)… Из того, что я про эту систему знаю, положение академических институтов и тем более прикладных центров подчиненное. Там фигурируют только учёные или инженеры, которые могут получать зарплату в вузе и участвовать в отдельных работах. То есть на самом деле это не консорциум и не единый центр науки и образования, а это некоторая система вовлечения учёных в преподавание или, точнее, в исследовательскую работу в вузах.
На мой взгляд, самая болевая точка – это даже не фундаментальная наука, а прикладная. Это огромный инженерный корпус, на котором базируются работы по космическим, авиационным технологиям, по новым двигателям, системам связи, элементам микроэлектроники, фотоники.
Это сфера традиционно недофинансируется ещё в большей степени, чем академические институты. Причем дополнительной проблемой является отсутствие координации работ, которые идут по линии Министерства обороны и гражданской темы. Это кардинально отличает нынешнюю ситуацию от того, что было в советское время и что есть сейчас в Соединенных Штатах, где фундаментальная наука – математика, физика – во многом подпитывается именно заказами Министерства обороны, причём перспективного плана. У нас помимо того, что Минобороны сильно свернуло такого рода финансирование, просто нет диалога и взаимодействия. Я уж не говорю про какие-то содержательные вещи с точки зрения объединения усилий, которые идут у военных и по тем же новым материалам, по беспилотникам, по системам управления, навигации, с тем, что делается в гражданской сфере.
При этом, надо отдать должное, бизнес пошёл в науку, особенно в прикладную, в том числе под влиянием санкций. И «Газпром», и «Роснефть», и «Газпром нефть» начали увеличивать финансирование, а главное – ставить более конкретные и долгосрочные задачи. Причём огромной темой является вопрос так называемых прорывных, задельных работ. По сути дела, здесь нет нормативной базы, а те решения, которые принимались в последнее время, поставили этот сектор в очень сложное положение, потому что даже из госпрограмм, если кто-то не сталкивался, были исключены все упоминания про прорывные перспективные технологии. Потому что Минпрому, Минздраву и Минэнерго нельзя их финансировать. Это только по линии Миннауки и Академии наук. Хотя раньше всегда в авиации, в космосе формировался блок задельных перспективных работ. Не просто конкретного изделия (самолёта или ракеты с такими характеристиками), а того, что должно определять завтрашний и послезавтрашний день. И это одна из болевых точек, которую надо организационно решать.
Тем не менее светлое будущее может быть. Если продлить тенденции, которые заложены в бюджете, конечно, некоторое улучшение будет. Расходы к 2030 году составят 1,2-1,3% ВВП. Не прорыв. Но есть шанс это изменить. Причём надо что видеть? Худо-бедно предполагается финансирование фундаментальных исследований. В том, что касается прикладных, причём как со стороны государства, так и частного бизнеса, – там стагнация или даже сокращение расходов относительно ВВП. Хотя в госпрограмме заявлено, что бизнес должен прийти, скинуться и всё профинансировать.
Еще один момент. Мы не знаем, какой уровень наших технологий. Этот анализ опирается на самооценку госкомпаний, которые участвуют в так называемых программах инновационного развития. На самом деле они очень оптимистично на себя смотрят. Они считают, что технологии, связанные с добычей нефти, газа, соответствуют мировому уровню или даже опережают его. То же самое – транспортные технологии. Ну, атомная энергетика – понятно. А вот космос, энергетика не атомная, микроэлектроника, телекоммуникации – это всё в минусе. Там мы на 10 лет отстаём, есть и такого рода оценки. Какие усилия мы предпринимаем, в том числе и сейчас, и в рамках всей вот этой работы по дорожным картам, которая, в общем-то, идёт? По КНТП (комплексные научно-технические программы полного инновационного цикла) финансирование поставлено, но оно примерно в три раза меньше, чем то, что запрашивали. Единственная КНПТ, которую государство начало со следующего года финансировать, – это детское питание. Тоже нужная вещь, но всё остальное пока стоит вообще без денег.
Тем не менее жизнь может быть прекрасной. Я надеюсь, что наш научно-технологический комплекс намного лучше, чем это видно по деньгам и по публикациям, и, в принципе, не такими большими масштабами поддержки, но именно за счет координации усилий можно существенно переломить ситуацию.
По материалам научного форума «Абалкинские чтения», 23.12.2021
