Андрей Клепач,
главный экономист государственной корпорации развития ВЭБ.РФ, член Правления ВЭО России, заслуженный экономист РФ, к.э.н.
Так или иначе, наша экономика сильно зависит от цены на нефть. В прогнозе Минэкономики, и это во многом позиция Минфина, заложена понижающаяся траектория нефтяных цен. Если на этот год brent оценивается Минэком в 84 доллара, что, наверно, достаточно реалистично, учитывая пиковый рост цен за последние месяцы, то к 2026 году прогнозируется 76 долларов. Про биржевую цену можно не говорить, потому что сейчас все смотрят на так называемые контрактные экспортные цены. При этом у нас большая разница между тем, что идет по трубопроводу ВСТО, где цена нефти даже выше, чем по brent, и санкционный дисконт, который мы вынуждены давать с балтийских и черноморских портов, составляет порядка 6–8 долларов за баррель, а не 20 с лишним, как это было в начале года. Поэтому поступления высокие, но, тем не менее, я думаю, что цена на нефть и в 2024 году, скорее, окажется выше.
А вот насчет 2026 года и дальше – большой вопрос, потому что недоинвестирование в нефтяной комплекс в последние годы, в том числе и под «зеленым» флагом, обернется, и уже оборачивается дефицитом нефти. Но если экономика будет расти и будут вводиться те мощности, которые сейчас есть, и не только в Саудовской Аравии, то, возможно, в 2026 году начнется снижение цен, хотя я не думаю, что такое резкое, как сейчас заложено в прогнозе и проекте бюджета. Но это, скорее, некоторая условная цифра, для того, чтобы никто не разевал рот на высокие доходы, и запасы сохранялись большие, как традиционно Минфин делает.
Я думаю, что динамика экспорта нефти, а особенно – нефтепродуктов – будет, к сожалению, более консервативная, чем закладывает Минэко и Минэнерго, хотя надо отдать им должное: те ожидания резкого снижения экспорта, которые были и на 2022 год, и на начало 2023-го не оправдались. Тем не менее, та же Индия так заливаться нашей нефтью вряд ли сможет. И здесь вопрос даже не в том, что туда нельзя столько продать и вывезти, а в том, что у нас в прошлом году экспорт в Индию был примерно 72 млрд долларов, а импорт – порядка 6, соответственно торговое сальдо – 60 с лишним миллиардов, которое в значительной мере состоит из фантиков, то есть рупий, которые мы не можем нормально конвертировать. И пока решение этого вопроса не найдено. Поэтому дело не в том, что мы не можем продать больше нефти, а в том, кто и как это оплатит. Если механизм будет найден, то, возможно, оптимизм Минэнерго и Минэко оправдается. Мы здесь придерживаемся более консервативных цифр, но не буду сейчас их подробно комментировать.
При этом важно то, что экспорт газа, кроме СПГ, который растет и будет расти, активные закупки которого делает и Европа, несмотря на антироссийские действия, едва ли имеет радужные перспективы. Если раньше мы экспортировали более 200 млрд кубометров трубопроводного газа, то по этому году наша оценка – где-то 97 млрд кубометров, то есть ниже 100. Я думаю, что дальше этот объем стабилизируется. Скорее в 2025–2026 году будет рост за счет Китая и расширения «Силы Сибири». Тем не менее, полностью компенсировать падение экспорта в Европу мы в обозримом будущем не сможем, и с учетом динамики мировой экономики, которая затормозилась, ожидать бума не нефтяного или несырьевого экспорта сложно, хотя, скажем, экспорт зерна у нас высокий, бьет рекорды. Надо отдать должное властям: наша политика создает самоограничение экспорта зерна. Государство забирает пошлину плюс де-факто Минсельхоз предпринимает действия по таргетированию цен и уже по факту срывает часть контрактов, которые были с Египтом. Может быть, идея увеличить поставки в Африку, конечно, увеличит экспорт, и он, видимо, будет около 50 млн тонн, но пока наши механизмы регулирования не стимулируют увеличение экспорта.
Второй момент, касающийся прогноза.
Несмотря на санкции, у нас мощный отток капитала. По нашей оценке, на этот год – 90 млрд, может быть больше, и дальше – примерно на таком же уровне. То есть капитал распихивают за рубеж, в любые оффшоры, лишь бы никто не нашел. Сейчас комментировать ситуацию сложно. Про валютный курс надо сказать следующее: проблема в том, что здесь макроэкономические факторы и динамика экспорта не играет определяющей роли, о которой говорит Центральный банк, потому что объемы торгов, если брать биржевые торги – мизерные, небиржевые – побольше, но, по сути дела, нормального механизма воздействия на курс и его регулирования еще не сложилось, поэтому даже несколько крупных сделок могут как унести курс вверх, так и укрепить. То, что заложено в прогнозе, который уже стал официальным – тенденция к некоторому снижению курса рубля. Если брать среднегодовое значение (у Минэка это 85 рублей за доллар, у нас примерно такое же значение), это означает некоторое укрепление к концу года, до порядка 92–93 рублей.
Но важнее то, что дальше. Минэк закладывает 90 рублей за доллар на следующий год и 92 – на 2026-й. Я думаю, что если исходить из динамики экспорта и сохранении достаточно высокого торгового баланса, рубль будет укрепляться, а не снижаться. Среднегодовое значение на следующий год будет ниже, по нашему прогнозу, где-то 89 рублей. Тем не менее, дальше, если не брать в расчет разных черных лебедей, курс будет уходить к 85–86, может и крепче быть. Если бы большую часть валюты Роснефти или еще какой-то крупной компании продали в России, было бы опять где-нибудь 60 или 70. Но продать некому или надо по-другому выстраивать механизм импорта. Это, по сути дела, другая промышленная политика, где идет координация импорта, потому что понятно, что те, у кого есть валюта, должны ее прятать, чтобы не арестовали, не заинтересованы в таком массированном импорте, и поэтому механизм перераспределения здесь толком не работает. И, собственно говоря, чем выше будет доля экспорта и импорта за рубли, тем ситуация будет более сбалансированной, но мы не восстановим импорт так, как это следовало бы, чтобы покрыть 90-миллиардное положительные сальдо по текущим операциям. 90 млрд долларов в качестве добавочного импорта ни Газпрому, ни Роснефти, ни химикам не нужны. У нас импорт в этом году уже восстановился, вышел на докризисный уровень. Но сделать скачок – это означает просто принципиально другую промышленную политику, поэтому сейчас таких решений нет.
По поводу инвестиций у нас тоже оценка достаточно низкая – 1,3% на следующий год, то есть, с одной стороны, у нас есть декларация об очень амбициозных планах, и я рад, что им настало время, потому что 15 лет в наших стратегических документах фигурировали высокоскоростные железные дороги, но мы не построили ни одного километра. Заявлено, что это все стоит 10 с лишним трлн рублей – 10,8 — 11. Сколько будет точно стоить – никто не знает. Но я предполагаю, что хотя бы одну дорогу, между Москвой и Питером, начнут делать, потому что железнодорожный узел Москвы и Питера реконструируется с учетом высокоскоростной магистрали. Технологически даже с точки зрения производства подвижного состава мы к 2027 году будем к этому готовы, поэтому я думаю, что строительство начнется. Откроют ли к 2027-му движение в Питер или нет – не знаю, но это заявлено. В принципе, все можно сделать. На моей памяти, в первый раз это было записано в 2008 году. С тех пор китайцы проложили 40 тысяч километров, а мы – 0, как известно.
Тем не менее, при такой высокой ставке и высокой степени неопределенности ожидать инвестиционного бума достаточно сложно, хотя потенциал роста инвестиций есть. Драйвером и в этом году, и, видимо, в ближайшие годы является рост доходов населения. Он рекордный: это и рост заработных плат, и повышение денежного довольствия. Одна из проблем – то, что темпы роста реальных доходов могут резко затормозиться, потому что четко обозначенных индексаций бюджетникам и пенсионерам, особенно на 2025–2026 год, нет, поэтому я думаю, параметры существенно поменяются.
Что касается бюджета, у нас в прогнозе тоже не получается рекордных доходов: в 2024 год – 35 трлн рублей, расходов – 36 трлн. Я сомневаюсь, что получится сделать скачок расходов почти на 5 трлн в 2024 году. Если кто-то помнит, у нас в законе о бюджете на 2023 год стояли расходы 27 трлн, потом 32, что фактически означает, что около двух трлн рублей – это остатки, которые переползут на 2024 год. Не исключаю, что подобная картина будет и в 2024 году даже с учетом роста оборонных расходов. В конфигурации бюджета нет увеличения, даже номинального, расходов на здравоохранение, образование, науку. Если я правильно помню, в номинале видно даже сокращение на 2024 год. Поэтому, с одной стороны, бюджет оптимистичный, стимулирующий, но, с другой стороны, реальный макроэкономический эффект этих дополнительных расходов еще надо разбирать с учетом структуры. Видимо, это будет что-то в части инвестиций жилищного строительства, но что касается остальных секторов, кроме оборонки, я думаю, будет довольно жесткая и консервативная политика. Тем не менее, по нашей оценке, это даст темпы роста. Правда, касательно его размера у нас большие различия с Минэком. По нашей оценке, рост в этом году у нас – 2,7%, а не 2,8%, на следующий год мы видим торможение роста, исходя из более консервативных оценок по экспорту углеводородов.
На наш взгляд, есть большая неопределенность с точки зрения запасов, учитывая ту картину, которую дает Минэк. Дальше – рост 2,2% с лишним процента.
Чтобы выйти на показатели, которые у нас есть в разных целевых документах – темпы роста на уровне или выше мировой экономики – нужна принципиально другая политика и структурные изменения как с точки зрения инвестиций, так и развития секторов социального комплекса – я имею в виду образование и здравоохранение. Пока таких решений не принято, хотя они обсуждаются, в частности, на площадке «Форсайт 2040», в группах по стратегическим инициативам. Если эти решения будут приняты, то даже при более низких доходах и большем дефиците экономика может расти на 3,3 с лишним процента в год, даже выше. Эти расчеты не учитывают в полной мере то, что у нас так или иначе почти 5 млн человек являются гражданами России в новых субъектах. Оттуда мигрировали частью к нам, а большей частью – на Украину, еще миллиона 3. Это люди, которые работают, более того, это влияет уже на наш урожай и его цены. Есть и машиностроительные мощности. И на самом деле это существенный фактор дополнительного ускорения развития российской экономики, который мы в полной мере еще не учитываем. Есть некоторые закрытые цифры, я их не могу комментировать, но этот эффект потенциально будет больше, чем когда присоединили Крым.
