Сергей Рогинко,
руководитель Центра экологии и развития Института Европы РАН
Очень интересная ситуация складывается сейчас с глобальными приоритетами развития. Мы – свидетели уникального эксперимента, а именно: сначала идёт подмена экологии климатом, а потом климат подменяется финансовыми схемами.
Теперь немножко скажем о ратификации, о замечательной инициативе нашего МПР ратифицировать Парижское соглашение к конференции в Сантьяго в 20-м году. Вопрос: а почему бы не в 21-м ратифицировать? Ведь модальности соглашения ещё полностью не согласованы. Даже по оценкам WWF, достаточно оптимистичным, они согласованы на 80%. Остаток могут согласовать в Сантьяго, а могут даже перенести на потом. Вопрос ко всем присутствующим: вы бы подписали кредитный договор, напечатанный на 80%? Ответ понятен.
Теперь коротко проанализируем условия участия России в соглашении. Вообще-то в своё время президент Медведев озвучивал эти условия. Это было давно, но тем не менее. Давайте напомню, их два: участие всех стран и адекватная оценка поглотительной способности российских лесов. «С участием всех стран» после объявленного выхода Соединенных Штатов, после объявленного выхода Бразилии и отказа Турции от ратификации, то есть из «большой двадцатки» отпало трое, вопрос ясен. Условия не соблюдены.
Теперь давайте поговорим про эффективность конструкции Парижского соглашения. У кого реальные обязательства по снижению выбросов? У стран так называемого «Приложения 1», в которое не входит Россия. Это первоначально составляло около 30% глобальных выбросов. Дальше: «А» упало, «Б» пропало, кто остался на трубе? Соединённые Штаты уходят – это раз, Турция уходит, два, получается, из запланированного меньше 20% глобальных выбросов приходится на тех, кто реально должен их сокращать.
Я здесь не подвергаю сомнению необходимость решения климатической проблемы, я пытаюсь оценить эффективность конструкции. Так вот, из-за этого двойного стандарта, из-за того, что кому-то нужно в абсолютных цифрах снижать, а кому-то –относительно (на душу населения или на единицу ВВП), и вышли из соглашения и США, и Бразилия, и Турция отказалась от ратификации.
Вторая причина, которая теми же странами озвучивалась – это давление на экономику и углеродный налог. То есть, три страны «двадцатки» видят риски для своей экономики, а наше МПР почему-то не видит. А о чём идёт речь, какие риски? Углеродный налог, например, МПР озвучивало в качестве очень полезной для нас меры и объявляло цену на углерод где-то в 15 долларов за тонну. Стиглиц, известный экономист Всемирного банка, в прошлом заявлял о 80 долларах. Последний доклад IPCC говорит о том, что для удержания глобальной температуры в лимите 1,5 градуса цена на углерод должна составлять от 135 долларов до 5 тысяч 500, где-то так.
Теперь по нашим обязательствам, которые. Да, если реально не менять обязательства, то мы проходим под установленную планку к 2030-му году с принятыми обязательствами только благодаря нашим минимальным темпам роста. Но речь идёт о повышении амбициозности, и в Парижском соглашении уже заложена такая фраза, что для удержания температуры в пределах 2 градусов страны должны серьёзно ужаться относительно даже тех обязательств, которые заявлены. Глобальные обязательства заявлены в 60 миллиардов тонн, ужаться надо до 40.
Вопрос: если конструкция не решает проблему глобальных выбросов, если конструкция создаёт реальные риски для экономики, можно ли её ратифицировать? Отвечаю: наверное, можно, но, скорее всего, по причинам, лежащим вне конструкции соглашения. Например, возможен политический размен на вещи, которые для нашей страны приоритетны. Давайте вспомним Киотский протокол с разменом Киото на ВТО. Почему мы лишаем себя шансов на хорошую политическую игру?
