Валерий Крюков, директор Института экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения РАН, академик РАН
– Я буду говорить о том, как реализовать креативный потенциал, задействовать пространство Российской Федерации, использовать возможности, которые возникают с точки зрения развития внутреннего рынка.
Основная идея и пафос моего выступления – одними решениями, льготами в финансово-кредитной сфере, пожеланиями, связанными с поддержкой цифровой экономики или тех или иных технологий, вопросы не решаются. Надо заниматься проектами. Проекты имеют конкретное технологическое измерение.
Сейчас много говорится о том, что арктические проекты таят в себе колоссальный потенциал с точки зрения решения проблем не краткосрочного, а скорее, средне- и долгосрочного характера.
Особенности экономики высоких широт определяются характером социально-экономических процессов, ранее реализованными решениями и специфическими особенностями среды. В настоящее время большое внимание уделяется адаптивной свойствам социально-экономических систем. На чем была основана классическая экономика высоких широт? Это крупный проект. Это значительная экономическая рента, которая принадлежит собственнику природных ресурсов, а именно, государству. Государство направляет эти дополнительные доходы на реализацию решений, которые связаны с социальными, научно-технологическими и инфраструктурными проблемами.
Что такое арктическая экономика? Это, как правило, крупный уникальный природный проект. Проекты и объекты, длительное время находящиеся в освоении; нетоварная экономика или экономика жизнеобеспечения коренных народов Севера и Арктики. Важно иметь в виду, что каждая социально-экономическая система имеет свои специфические объекты и свои специфические подходы. При этом изменение экономической системы неизбежно влечет за собой изменение организационных рамок. Это одна из проблем, с которыми мы столкнулись при приватизации, при реализации того потенциала, которым располагают арктические проекты.
Есть известная книжка «Сибирское проклятье», которая показывает, что формирование монопольных структур ведет к хронической неэффективности, росту издержек, а также нарастанию отложенных требований, связанных с экологией и с жизненно важными вопросами жизнедеятельности и развития территорий.
Современная Арктика, современная пространственная экономика и те возможности, которые предоставляет включение и вовлечение арктических проектов в связь с внутренними регионами России, должны быть связаны с уникальными крупными решениями, основаны на свойствах адаптивности, свойствах, связанных с использованием потенциала знаний, умений и навыков людей разных профессий, вовлеченных в этот процесс.
Проект, связанный с использованием природных ресурсов в Арктике и на значительной территории Российской Федерации, является той основой, которая позволяет задействовать потенциал внутреннего рынка и реализовать наш научно-технический потенциал. Это делается не по воле рынка, не по воле экономических агентов, которые преследуют чисто экономические интересы, а в результате целенаправленного управления природно-ресурсным потенциалом, которое осуществляет страна-собственник, которая заинтересована в использовании того потенциала или тех возможностей, эффектов, которое обеспечивает освоение арктических регионов, арктических территорий и востока страны. И здесь главный приоритет – это социально-экономическая отдача.
Вот как нам представляется контур социально-экономической отдачи арктического ресурсного проекта. Это касается не только Арктики, но и в целом проектов, которые расположены в средней и в южной зоне восточной части Российской Федерации. Это использование человеческого потенциала, это природно-ресурсный и научно-технический потенциал, формирование комплексного эффекта, который обусловлен взаимодействием этих факторов. Прежде чем реализуется проект, определяются условия и динамика создания той последовательности, той логики реализации потенциальной и социальной ценности проекта.
К сожалению, я не могу привести убедительных примеров из современной российской экономической действительности. О чем, как правило, ведется речь – это добыча природных ресурсов, их первичная подготовка и последующий экспорт. В настоящее время основные индустриальные центры востока страны, такие как Новосибирск, Красноярск, Иркутск, не говоря уже о Чите и Хабаровске, практически не задействованы в цепочках создания добавленной стоимости как на стадии подготовки проектов, так и на стадии их последующей реализации.
Транспортная связанность индустриальных центров по рекам Сибири сведена к минимуму. Сибирские индустриальные центры не являются поставщиками критически важного или современного оборудования, которое может изменить или обеспечить позитивную поступательную динамику экономических систем. Для того, чтобы это обеспечить, необходимо взаимодействие, связанность и достижение синергетических эффектов.
Это возможно только в одном случае – в случае развития и углубления законодательства, связанного с использованием природно-ресурсного потенциала. На мой взгляд и на взгляд моих коллег, у нас три важнейших закона. Это Конституция Российской Федерации. Гражданский кодекс. И Закон о недрах. Это логика, которой следует Норвегия, Канада, Бразилия. Благодаря этому подходу, Норвегия, которая по состоянию на конец 60-х годов не располагала высокотехнологичным потенциалом, сегодня является монополистом в области информационных технологий, материалов и специализированного глубоководного судостроения, одним из основных поставщиков оборудования для проекта «Сабетта» (прим. – Сабетта — арктический порт на западном берегу Обской губы Карского моря, который строится в рамках проекта «Ямал СПГ»). «Сабетта» на 90% зависит от критически важного импорта, который идет из Норвегии, Кореи, Германии.
То есть, необходима среда обобщения и распространения локальных знаний, практик и инициатив. Это делается при активном участии регулятора – государства. Гибкие, умные решения, которые это обеспечивают, а именно: взаимодействие пространства, использование потенциала различных экономических компетенций и специалистов возможно при наличии определенной экономической среды. Это правила взаимодействия, условия налогообложения, доступ к финансовым ресурсам, процедуры разрешения конфликтных ситуаций. И здесь велика роль научно-технологической экспертизы, которую призвана осуществлять РАН. Это опыт той же Канады, Норвегии, Аляски. Никто при предоставлении природно-ресурсного потенциала не ограничивается условиями, связанными с добычей, налогами и, в лучшем случае, с долей занятых из числа местного населения.
Что такое ресурсный сектор в нашей экономике? По ВВП это примерно 40%, по экспорту – 70%, по налогам федерального уровня – 60%, по занятым – порядка 12-15%, по инвестициям – порядка 20%. То есть, это легко счетный, управляемый, регулируемый сегмент российской экономики. Это не означает, что мы должны всецело заниматься только сырьем. Но это мощнейший рычаг реализации цифровых технологий, креативного потенциала людей на различных территориях. Это реализуется через нормы и правила доступа подрядчиков, компаний, которые вовлечены в многостадийный процесс, связанный с освоением природных ресурсов. И это позволит в более активной, эффективной мере реализовать тот потенциал, которым располагает Российская Федерация. Поэтому мой призыв: «Надо зрить в недра!», в средней долгосрочной перспективе принципиально менять подходы к управлению природно-ресурсным потенциалом. Это означает соучастие в принятии, подготовке и реализации общественно приемлемых и социально ориентированных решений.
По материалам IV Московского академического экономического форума, 16 мая 2022 г.
