Владимир Иванов,
заместителю президента РАН, член-корреспондент РАН
У нас недавно что закончилось общее собрание, на котором обсуждался вопрос, как дальше будет у нас развиваться наука. Если говорить, как мы видим себе проблему, она заключается в том, что сегодня наука по сути не является приоритетом.
Вот, давайте посмотрим. Мы говорим про инвестиции, мы говорим про экономику, мы говорим про производство. Вопрос: на чем мы это будем делать? Где мы возьмем новые технологии? Где мы возьмем новое образование? Из фундаментальной науки есть всего два выхода: первый – это в образование, а второй – в технологии. То есть, пока мы не решим проблему нашей фундаментальной науки, все остальное будет очень хорошо, очень здорово, но жить мы всегда будем за счет тех зарубежных технологических поставок, которые нам сделают, и другого выхода здесь не будет.
Второй момент. Вот, Абел Гезевич сказал о падении нефти. Вопрос: а почему она падает? Очень просто: потому что ее меньше надо будет на бензин. Почему на бензин меньше надо? Потому что есть новые технологии, которые позволяют сократить его потребление. Вот и весь ответ на вопрос. Наши зарубежные партнеры такие технологии имеют, поэтому и падает цена. Вот и весь простой вопрос.
Дальше. Финансирование науки. В 2012 году было принят указ президента, по которому доля науки в структуре ВВП должна составить к 2015 году 1,77%. С той поры ничего не изменилось: как было 1,12%, так и осталось. А что это дает? Тем же указом было написано, что необходимо создать 20 миллионов высокотехнологичных рабочих мест. У нас фундаментальной науки нет, новой технологии нет. Откуда возьмутся новые высокотехнологичные рабочие места? Их тоже нет. А раз нет высокотехнологичных рабочих мест, значит, нет зарплат, нет отчислений в бюджет, в тот же самый Пенсионный фонд. Вот мы и пришли к пенсионной реформе.
Я возвращаюсь все к тому же: для того, чтобы нам сейчас хоть как-то исправить ситуацию, хоть как-то удержать, считались три различных сценария. По оценкам, необходимо увеличение финансирования фундаментальной науки с 0,15 процента ВВП до 0,4–0,5 процента ВВП. Это только для фундаментальной науки.
Дальше. Система целеполагания. Мы сейчас, к сожалению, не имеем четкой, сбалансированной системы целеполагания. Мы, вообще говоря, не знаем, что хотим. Вот приняли в 2016 году стратегию научно-технологического развития. До сих пор нет целевых показателей. Времени прошло два с лишним года. Для справки: атомную бомбу сделали за четыре года от нуля под ключ. А мы до сих пор бумаги пишем, даже написать не можем.
Поэтому в чем основная проблема, как мы ее видим? Политически задача поставлена абсолютно четко, но как только мы доходим до исполнительской воли, начинается беда. У нас сейчас есть стратегия научно-технологического развития. У нас есть НТИ, у нас есть фонды, у нас есть ФОИВ и есть еще госкорпорации. И все они получают деньги на фундаментальную науку – ситуация не сбалансирована, единой программы нет. Вот только сейчас её Академия разработала – долго мы за это бились, но, наконец, вышли на финишную стадию. Но координации научной работы нет. То же самое – по прикладным исследованиям, то же самое – по промышленности.
И еще, самое интересное. У нас наука отнесена к сфере услуг! Теперь у меня простой вопрос ко всем присутствующим, здесь все ученые. Какую и кому услугу оказывает физик-теоретик? Простите, это же пишет Высшая школа экономики, Академия народного хозяйства на этом настаивает, что это услуга. Непонятно. Во всем мире наука – ведущая производительная сила.
Поэтому до той поры, пока мы не признаем науку ведущей производительной силой, до той поры, пока мы не сделаем систему управления координирующую, трудно предположить, что национальные проекты будут решены. Есть еще одна проблема – в национальных проектах нет науки. В явном виде она присутствует в проекте «Наука», а в неявном присутствует в проекте по экологии, в проекте по медицине. А все остальные проекты – без науки. А раз это так, то мы в лучшем случае за эти деньги сможем сохраниться на сегодняшнем уровне.
