Суббота, 28 сентября, 2024

Кризис сбавит обороты?

 

 

 

 

Падение российской экономики по итогам 2020 года, по прогнозам, будет меньше, чем предполагалось весной. По мнению скептиков, в этих цифрах не учтена вторая волна пандемии и значит они крайне неопределенны. (Фото Deedster из Pixabay)

Позитив от МЭР

Минэкономразвития (МЭР) и Центробанк (ЦБ) обновили свои прогнозы социально-экономического развития России на ближайшую перспективу. В соответствии с ними падение российской экономики по итогам 2020 года окажется вовсе не таким значительным, как предполагалось весной. В частности, в соответствии с базовым вариантом обновленного прогноза социально-экономического развития, который министр экономического развития Максим Решетников представил правительству, ВВП России в 2020 году упадет на 3,9%, а не на 5%, как прогнозировалось в мае.
В министерстве ожидают, что уже начиная со следующего года экономика России перейдет к росту. В 2021 году ВВП будет расти на 3,3% и к концу третьего квартала выйдет на докризисный уровень 2019 года. В 2022 году рост продолжится — на 3,4%, а в 2023 году чуть замедлится и составит около 3%. Именно на основе этих прогнозов будет строиться федеральный бюджет на ближайшие три года. Прогноз МЭР говорит о том, что в министерстве уверены: новый «коронавирусный» экономический кризис оказался вовсе не таким глубоким, как ожидалось весной.

«Нынешняя ситуация в экономике не требует новых мер поддержки населения и бизнеса, какие принимались в рамках антикризисного пакета: обсуждаются лишь меры в рамках существующих бюджетных ограничений. Кризис не приобрел системного характера, а оказался локализован в рамках предприятий малого и среднего бизнеса в ряде отраслей: розничной торговле, общепите, платных услугах, перевозках, производстве потребительских товаров. Сложная экономическая ситуация не перешла в кризис неплатежей. Экономический спад затронул системообразующие организации в незначительной степени: в июне в зоне риска было около 400 компаний из списка системообразующих, сейчас это порядка 250 компаний. Восстановление пострадавшего малого и среднего бизнеса, а также потребительского сектора ожидается в 2021 году», — заявил журналистам представитель министерства.
По итогам семи месяцев 2020 года ожидания МЭР были несколько менее оптимистичными. Так, падение ВВП РФ в июле 2020 года оценивалось в 4,7% в годовом выражении. В июне и мае этот показатель составлял соответственно 6,4 и 8,9 процента. То есть, темпы падения экономики стали замедляться в то время, как началась постепенная отмена «противокоронавирусных» ограничительных мер в большинстве регионов страны. В первом квартале 2020 года, до введения режима самоизоляции, наблюдался небольшой рост экономики: 1,6% в январе, 2,7% в феврале и 0,8% в марте. В среднем за январь – июль 2020 года ВВП России снизился на 3,8%.

Центробанк согласен

ЦБ, как и МЭР, летом прогнозировал более существенный спад ВВП. По тогдашним прогнозам мегарегулятора, падение ВВП России по итогам 2020 года должно было составить 4,5-5,5 процента. В 2021 году ЦБ предсказывал откат экономики на 3,5-4,5%, а в 2022 году – рост на 2,5-3,5%. Сейчас представители ЦБ не дают точных оценок в цифрах, но осторожно говорят о том, что их первоначальные прогнозы могут быть излишне пессимистичными. «Данные за июль – август показывают, что динамика роста в целом складывается несколько, наверное, лучше ожиданий. Но учитывая то, что действует много факторов как со стороны спроса, так и со стороны предложения, пока рано говорить о том, как эти данные повлияют на наш прогноз. Но в целом баланс рисков смещен в сторону того, что результаты 2020 года будут несколько лучше, чем совет директоров прогнозировал в июле», — цитирует ТАСС зампреда ЦБ РФ Алексея Заботкина.

Что говорят эксперты-прогнозисты

По мнению главного экономиста ВЭБ.РФ, члена Правления ВЭО России Андрея Клепача падение ВВП России благодаря принятым правительством мерам поддержки бизнеса может составить 4%. Без этих мер падение могло бы составить от 5,5 до 6% по итогам года, считает эксперт. По его словам, экономика России пострадала меньше экономик европейских стран, потому что в Европе и масштаб распространения коронавируса был весной больше, чем в России, и ограничительные меры для предприятий были жестче, и предприятия сферы услуг, по которым больше всего ударил коронавирус, занимают в экономиках европейских стран гораздо больший удельный вес, чем в России. Так что в Европе падение ВВП по итогам года составит 7-8%, считают в ВЭБ.РФ.
Клепач подчеркнул, что больший удар по ВВП РФ, чем ограничительные меры, нанесли падение цен на нефть и газ, а также договоренности по ограничению нефтедобычи. «Это уменьшило ВВП в этом году на 1-1,5%. С точки зрения восстановления экономики важно, как будет восстанавливаться нефтегазовый комплекс, он все равно является одним из базовых и для бюджета, и для многих других секторов», — сказал он.
И даже международное рейтинговое агентство Fitch улучшило свой прогноз по поводу падения ВВП России. Правда, он менее оптимистичен, чем у российских экономистов. Так, в сентябре были опубликовали материалы, в которых говорится о том, что ВВП России по итогам 2020 года упадет на 4,9%. Ранее агентство ожидало падения в 5,8% ВВП. По мнению аналитиков агентства государственные антикризисные бюджетные меры составляют примерно 3,5% ВВП. Эти вливания в экономику должны предотвратить резкое ухудшение ситуации на рынке труда и помочь защитить доходы граждан.
«Потребительский спрос восстанавливается, фискальная поддержка была значительно увеличена, и цены на нефть восстановились. Чистый объем торговли внесет положительный вклад в рост экономики в 2020 году, поскольку сокращение импорта перевешивает падение экспорта, последовавшее за сделкой ОПЕК + и сокращением добычи нефти», — цитирует ТАСС отчет Fitch. Правда, восстановления докризисного уровня развития экономики следует ожидать не раньше начала 2022 года, считают в агентстве.

Скепсис Счетной палаты

Ложку дегтя в эти благоприятные прогнозы, как водится, вносит Счетная палата. По мнению ее штатных аналитиков, глубина падения российской экономики может оказаться гораздо больше, чем ожидают в правительстве. Так, в заключении на проект федерального бюджета, которое подготовили в Счетной палате, говорится, что падение ВВП России будет в диапазоне 4,2 – 4,8%, а вовсе не 3,9%, как считают в МЭР. Счетная палата настаивает на том, что главной ошибкой специалистов МЭР было то, что ни в одном из вариантов их прогноза не учтено возможное влияние второй волны коронавируса на экономику России. Не учитывает прогноз и «риск пробуксовки структурных реформ». В целом, по мнению аудиторов, ожидать среднегодового роста экономики в ближайшие три года на 3% в год – излишне оптимистично. Рост ВВП не превысит 2% в 2021–2023 годах, оценивают они.

Основным документом, который регламентирует все меры правительства по выходу из нового кризиса, сегодня является Национальный план восстановления экономики. Несмотря на то, что официально он был утвержден правительством совсем недавно, фактически федеральные власти руководствуются им уже с лета, распределяя меры поддержки между предприятиями реального сектора экономики.
Изначально речь шла о том, что порядка 500 направлений поддержки экономики, вошедшие в план, подразумевают вливание в экономику страны порядка 5 триллионов рублей. В основном это, конечно, были не «живые» деньги, а разного рода отсрочки по обязательным платежам. В последней версии документа объемы поддержки увеличились до 6,4 триллиона рублей.

Поддержка государства

Об основных составляющих плана «ВЭ» уже писала в предыдущем номере. Напомним, речь идет о нескольких главных направлениях: социальной политике (материальная поддержка малоимущих семей с детьми, создание института «социального казначейства», который поможет точнее выявлять малоимущих и справедливее распределять пособия между ними, повышение размера пособий по безработице до уровня МРОТ, и т.д.), поддержке бизнеса (льготные кредиты, снижение налогов на период введения вынужденных ограничений, создание системы «одного окна» для бизнеса, завершение программы «регуляторной гильотины», и т.д.), стимулировании частных инвестиций (внедрение нового «инвестиционного стандарта» на основе соглашения о защите и поощрении капиталовложений, появление новых финансовых инструментов, и т.д.). Срок исполнения плана – с июня 2020 года по декабрь 2021-го. Именно к тому времени, по прогнозу МЭР, Россия должна будет вернуться к докризисному уровню развития экономики.  Как прокомментировал корреспонденту «Вольной экономики» главный экономист агентства Эксперт РА Антон Табах, Национальный план восстановления экономики «обречен на выполнение», поскольку не ставит перед собой амбициозных целей. «Неамбициозные, вполне достижимые цели – это вообще характерная черта в работе нынешнего правительства. Предыдущее, напротив, любило ставить перед собой амбициозные цели и как правило их не достигало, — говорит Табах.

Однако, по мнению эксперта, мер, предусмотренных в Плане, будет недостаточно, если начнется вторая волна коронавируса и будут введены ограничения на работу предприятий. В таком случае придется срочно искать другие пути выхода из кризиса.
«Сейчас российская экономика действительно чувствует себя лучше, чем весной. И провал по уровню ВВП по итогам года будет действительно меньше, чем ожидали, пусть отчасти и в силу инертности отраслей, которые отслеживает Росстат. Основной риск для нашей экономики сейчас – начало второй волны коронавируса и ограничений. В первый раз удалось избежать сильного падения экономики благодаря мерам поддержки бизнеса, которые принимались в других странах – в Европе, США и Китае. Это стабилизировало мировые рынки, и в результате российские власти обошлись «малой кровью». Во второй раз этим воспользоваться не получится: в Европе объемы поддержки сократились, в США новый цикл начнется только в новом году, а одному Китаю на ситуацию во всем мире повлиять не удастся. Складывается ощущение, что российские власти почивают на лаврах, хотя следовало бы подумать о новых мерах поддержки экономики», — говорит Антон Табах.
По его мнению, «пороха в этом вопросе изобретать не придется»: все работоспособные механизмы поддержки экономики известны с весны, и основная среди них – это точечная раздача денег наиболее пострадавшим предприятиям. По мнению эксперта, пока у России ресурсов на такую поддержку хватает: и ФНБ достаточно наполнен, и поступления налогов выше, чем ожидалось, и возможность заимствовать на внутреннем и внешних рынках сохраняется.
Кроме того, правительство должно скорректировать национальные проекты с учетом последствий коронакризиса, что также должно положительно повлиять на экономическую динамику. 

Программный прогноз ИНП РАН

Институт народнохозяйственного прогнозирования Российской академии наук выпустил доклад «Посткризисное восстановление экономики и основные направления прогноза социально-экономического развития России на период до 2035 г.» Он вышел под редакцией директора института, члена-корреспондента РАН, члена правления ВЭО России Александра Широва.

В подготовке масштабного документа приняли участие все ведущие исследователи Института. Вот лишь некоторые из них: Дмитрий Белоусов, Андрей Клепач, Борис Порфирьев, Владимир Сальников, Ольга Кошовец, Ксения Савчишкина. Всего более 30 экспертов.

Как отмечают авторы, в докладе представлены результаты комплексного прогнозно-аналитического исследования, в котором ставилась цель ориентироваться на необходимость создания социально-экономической стратегии. Документ раскрывает ряд ключевых сюжетов, конкретизирующих отдельные аспекты развития российской экономики. Учитываются позитивные сдвиги в уровне и качестве жизни.

Важнейшая цель доклада — формирование информационно-аналитической основы, включая прогнозы, которые будут важны для обсуждения перспектив социально-экономического развития России и обоснования выбора вариантов экономической политики в средне- и долгосрочной перспективе.

Как будет развиваться Арктика? (обзор+видео)

Эту тему эксперты обсудили 19 ноября 2020 года на 29-й экспертной сессии Координационного клуба ВЭО России «Курс на Север: устойчивое развитие как приоритет». Напомним, что в конце октября 2020 года президент России утвердил новую Стратегию развития Арктической зоны РФ и обеспечения национальной безопасности на период до 2035 года. Правительству России было поручено в трехмесячный срок – до 26 декабря – утвердить единый план мероприятий.

В ходе дискуссии рассматривались самые разные вопросы: демографическая ситуация в Арктике, модернизация здравоохранения и повышение доступности образования, формирование современной городской среды в условиях Крайнего Севера и Заполярья и развитие транспортной инфраструктуры арктических регионов, рентабельность проектов и налоговые преференции в Арктике, экологическая безопасность и обращение с отходами в Арктике, обеспечение национальной безопасности России.

Открывая экспертную сессию, Сергей Бодрунов, президент ВЭО России и Международного Союза экономистов, напомнил, что в этом году заканчивается реализация предыдущей российской Стратегии развития Арктики, утвержденной в 2013 году. Остается ряд негативных тенденций. «В частности, население Российской Арктики, которое составляет 2,4 млн человек, с каждым годом сокращается, хотя отток снизился, благодаря мероприятиям прошлой программы. Как сообщало в 2019 году Министерство по развитию Дальнего Востока и Арктики, за 15 лет население Арктики уменьшилось на 300 тысяч человек. На фоне низких объемов строительства жилищного фонда увеличивается процент аварийного жилья, есть проблемы с доступностью качественных социальных услуг, растет задолженность по заработной плате», – рассказал Сергей Бодрунов. «Задачи развития Арктической зоны принципиально не изменились с 2013 года. Это развитие науки и технологий в интересах освоения Арктики, комплексное социально-экономическое развитие, формирование энергетической, транспортной и информационно-телекоммуникационной инфраструктуры, обеспечение экологической безопасности. Но если в 2013 году приходилось начинать с нуля – сегодня предстоит развивать достигнутое», – отметил Сергей Бодрунов.

С основным докладом выступил Василий Богоявленский, заместитель директора Института проблем нефти и газа РАН, член-корреспондент РАН, член Правления ВЭО России. Василий Богоявленский обратился к вопросу рационального природопользования – как добыть больше полезных ископаемых и нанести минимальный вред экосистемам Арктики, где, по словам эксперта, уже накоплен колоссальный экологический ущерб. «Проблемы планетарного масштаба в области нефти и газа – это утечка углеводородов по заколонному пространству, из-за чего периодически происходят аварии и катастрофы, но в Арктике это еще более обострено, поскольку мерзлота вносит дополнительный негативный фактор, – рассказал Василий Богоявленский. – Это проблема природно-техногенных залежей, которые угрожают экосистемам. В 1980-м году произошла самая крупная катастрофа в Арктике на Кумжинском месторождении, которая длилась 7 лет. Формально эмиссия углеводородов остановлена, но из космоса мы видим, что она продолжается и в настоящее время – то есть уже почти 40 лет». Такие события способны потрясти экономику не только компании, устроившей катастрофу, но и экономику всей страны, ведущей нефтегазодобычу, отметил эксперт. В частности, финансовые потери компании BP достигли 65 млрд долларов после катастрофы в Мексиканском заливе. Для сравнения – капитализация «Роснефти» составляет 63 млрд долларов. Василий Богоявленский подчеркнул, что ошибка с одной скважиной может полностью обанкротить такие компании, как «Роснефть» и «Газпром», а это компании, дающие основной доход России и сильно влияющие на российскую экономику.

Директор Института экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения РАН Валерий Крюков отметил, что один из вариантов решения экологических проблем Арктики – создание ликвидационных и компенсационных фондов с начала реализации проектов. Основная сложность – обеспечение сохранности средств данных фондов. В Российской Арктике есть проблема огромного отложенного объема работ по рекультивации и санации природной среды в связи с нанесенным ранее ущербом, полагает эксперт.

Директор СОПС по вопросам экологии и природопользования, член Правления ВЭО России Анатолий Шевчук среди рекомендаций по решению экологического вопроса назвал разработку отдельной подпрограммы по ликвидации накопленного экологического ущерба в Арктическом регионе, подготовку современной методики оценки ущерба и утверждение порядка и условия учета затрат, которое понесет компания, причинившая вред природным объектам. Первый заместитель декана факультета экономики и бизнеса Финансового университета Иван Петров предложил запретить ввоз в Арктическую зону России изделий, содержащих токсичные отходы, принять концепцию экономики «замкнутого цикла» с обязательством принципа нулевого негативного воздействия для резидентов Арктической зоны. Необходимо стимулировать затраты на охрану окружающей среды, в том числе по ликвидации ранее накопленных ущербов, создавать специализированные финансовые экологические фонды на основе использования зеленых финансовых инструментов, согласился с коллегами эксперт.

Что касается вопросов обеспечения национальной безопасности, заведующий отделом разоружения и урегулирования конфликтов ИМЭМО имени Е.М. Примакова РАН Александр Загорский отметил, что конфликтный потенциал в Арктике невелик. «Здесь нет споров, которые могли бы породить серьезные столкновения и конфликты между государствами, – рассказал эксперт. – Морские пространства в пределах 200-мильных экономических зон практически полностью разграничены, кроме Канады. Территориальных споров здесь нет – за исключением маленького острова Ханс. Единственный вопрос – это предстоящее определение и последующая имитация внешних границ континентального шельфа за пределами 200-мильных зон, где накладываются претензии России, Дании и Канады. У нас есть договоренность с Данией и Канадой, как мы будем действовать в плане делимитации, и пока все стороны соблюдают то, о чем договорились. Это единственный вопрос, который может вызывать определенные трения, но пока он находится в русле сотрудничества и все стороны выполняют свои обязательства».

Чтобы Арктика осталась зоной стабильности и зоной сотрудничества, России нужно избегать шагов, которые могут провоцировать другие государства, и прежде всего США, на жесткую реакцию, подчеркнул Андрей Загорский. «Если будем устанавливать в одностороннем порядке границы континентального шельфа – это будет провоцировать. Позапрошлогодняя инициатива Министерства обороны о введении уведомительного порядка для плавания военных кораблей других стран в территориальном море в Арктической зоне РФ, которая нарушала прямым образом нормы морского права, была бы таким поводом и провоцировала США на проведение в Арктике операций по обеспечению свободного судоходства. Или то, что обсуждалось в этом году в ходе работы над Стратегией, – расшить границы акватории Северного морского пути, включая туда Печорское море, Баренцево море, то есть распространяя разрешительное условие плавания на пространства, где оно не может быть применено, – такого рода шагов следует избегать», – привел примеры эксперт.

Руководитель отдела междисциплинарных исследований Севера и Арктики Арктического научно-исследовательского центра Академии наук Республики Саха Анна Шишигина подчеркнула, что устойчивое развитие предполагает баланс между социальными, экологическими и экономическими проблемами. «То о чем республика Якутия (Саха) постоянно говорит громко и везде – это вопросы разработки стандартов оказания медицинской помощи по отдельным заболеваниям на Крайнем Севере и увеличение численности некоторых медработников – это большая проблема», – рассказала эксперт. Анна Шишигина напомнила, что определена задача поддержки системы северного завоза в отдаленные населенные пункты продовольствия и жизненно важных товаров. «Северный завоз – это, конечно, наше все, но, наверное, когда-то нужно создавать условия для перехода на самообеспечение», – полагает эксперт.

Заведующий отделом международных рынков капитала ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН, член Правления ВЭО России Яков Миркин посмотрел на Стратегию развития Арктики с макроэкономической точки зрения и поставил вопрос – может ли Россия позволить себе новый великий проект в рамках эффективного управления ресурсами. «Мы не должны забывать, каких огромных вложений и модернизации требует исторический центр России и те 20 регионов, которые являются зонами национального бедствия. – отметил ученый. – В этом году регионам, которые находятся в бедственном состоянии, выделяется 80 млрд рублей на покрытие дефицита бюджетов, и 10 млрд рублей для предотвращения коллапса медицины. Для сравнения – прокладка оптоволоконной линии связи в Арктике обойдется в 60 млрд рублей». Яков Миркин напомнил, что новая Стратегия предполагает переселенческую программу. Если в 1990 году в Арктической зоне проживало 10,2 млн человек, сегодня – это 7,8 млн человек, убыль населения составила больше, чем на 20%. «У нас население убывает в целом по России, за исключением Москвы, Московской области, Санкт-Петербурга и нескольких регионов, связанных с нефтедобычей. Можем ли мы позволить себе такой крупный маневр – отселение людей в Арктическую зону?», – рассуждает ученый. По словам Якова Миркина, новая Стратегия может быть невыполнима с точки зрения технологической базы – зависимость от импорта технологий в нефте- и газодобыче очень велика (от 70 до 100%), особенно в Арктической зоне. «Стратегия содержит экологическую составляющую, но по замаху является массированным вмешательством в Арктику, насколько Стратегия усилит экологическое давление на регион?» – сомневается ученый.

На вопрос «может ли страна позволить себе такой мегапроект, как Арктика», поставленный Яковом Миркиным, ответил научный руководитель Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, член Президиума ВЭО России Борис Порфирьев. «Арктика – колоссальный актив и опора России, и в ресурсном, и в экологическом, и в климатическом измерении, и в геополитическом смысле. – отметил академик. – Это проект возвращения долгов. Мы просто обязаны это сделать, с одной стороны, а, с другой стороны, мы должны пополнить этот актив, иначе мы не сможем из него черпать – наш основной экспорт и ресурсы идут из этого региона». По словам Бориса Порфирьева, необходимо не только возвращать эти долги, но и увязывать развитие Арктики как макрорегиона с развитием Российской Федерации. Подводя итог обсуждению, Сергей Бодрунов подчеркнул, что по итогам дискуссии будет сформировано и направлено в профильные органы государственного управления соответствующее заключение, которое будет содержать экспертные предложения и рекомендации в единый план мероприятий по реализации Стратегии развития Арктической зоны РФ и обеспечения национальной безопасности на период до 2035 года.

From global pandemic to prosperity for all: avoiding another lost decade

Excerpts from the Trade and development report 2020 by UNCTAD

Presented by Igor Paunovic, Senior Economic Officer, UNCTAD in Moscow at headquarters of International Union of Economists, September 22, 2020

The future is not what it used to be

The world economy is experiencing a deep recession amid a still unchecked pandemic. Now is the time to hammer out a plan for global recovery, one that can credibly return even the most vulnerable countries to a stronger position than they were before. The status quo ante, is a goal not worth the name. And the task is urgent, for right now, history is repeating itself, this time with a disturbing mix of both tragedy and farce. Ten years ago, the world’s major economies vowed to bounce back from the worst financial crisis since the Great Depression and struck a tone that suggested a readiness to recast the international order in a manner inspired by the people who led the march out of war and ruin after 1945. In April 2009, leaders of the G20 gathered in London to agree a collective response to the global financial crisis that had ambushed leaders from Tokyo to Washington and Beijing to Buenos Aires. The plan agreed in London was bold: restore confidence, growth, and jobs; repair the financial system to restart lending; strengthen financial regulation to rebuild trust; fund and reform international financial institutions to help overcome this crisis and prevent future ones; promote global trade and investment and reject protectionism; and forge an inclusive, environmentally sustainable recovery. But it didn’t happen. Or, rather, it was honoured more in the breach than the observance: trillions of dollars were spent on repairing the financial system but with little contrition on the part of bankers for past misdeeds or accountability, either in the form of prosecutions or serious reform; new free trade agreements took shape but with no 2 acknowledgement that previous agreements had contributed to a more unequal and fragile world; Europe and the United States turned toward “structural reforms” and austerity on the false premise that too much regulation and a bloated public sector would restrain future growth. The result was a self-reinforcing cycle of weak aggregate demand, tepid growth and widening inequality. Now another crisis, in the form of a microscopic pathogen that rapidly made its way around the world, is throwing into sharp relief the shortcomings of the global economy and its stewardship. In March this year, with Covid-19 contagion becoming a full-blown pandemic and the death toll rising, governments across the world opted for a policy-induced economic coma – stopping the human interactions that define much of commercial life – to prevent new infections and relieve overburdened health systems. This Great Lockdown, as the IMF calls it, has tipped the global economy into recession in 2020 on a scale not witnessed since the 1930s. Massive relief packages have been adopted, particularly by advanced economies, and the medical community has come together in search of a vaccine. Still uncertainty abounds and anxiety persists. Additional waves of infection and death cannot be ruled out. The overall employment impact this year from the combination of lockdown, temporary relief and return to work is difficult to gauge. Still, the ILO estimates that more than 500 million jobs worldwide have been put in jeopardy by the crisis mainly in the developing world, and while many jobs will return with the end of workplace closures, some will be permanently lost; at least 100 million jobs will have gone entirely by year end. Furthermore, between 90 million and 120 million people will be pushed into extreme poverty in the developing world, with hunger and malnutrition certain to follow, while income gaps will widen everywhere. These developments point toward a massive uptick in sickness and death. Hope of a rapid economic bounce-back from a scientific breakthrough – in the form of an effective and widely available vaccine – cannot blind us to other man-made dangers ahead. If governments opt for premature fiscal tightening in an attempt to bring down public debt and businesses adopt an aggressive cost-cutting strategy in an attempt to boost exports, the recovery will likely fizzle out, with a double-dip recession a real possibility in many countries in 2022.

Look back in anger

The recovery from the global financial crisis was sluggish by historical standards and unbalanced between households (with those at the very top grabbing a disproportionately large share of the increased income), firms (with large corporations raising their share of profits often at the expense of smaller business) and regions (with large metropolitan areas pulling further ahead).
Policy did not leave people behind so much as it picked who wins and who loses. Monetary policy, more by default than design, took the lead in orchestrating recovery, and rising equity and other asset prices were taken as a measure of success and a distraction from lagging wage growth and growing inequality. Government spending did increase, but the programmes targeted large firms and financial institutions, not workers, homeowners and local communities. And once tax breaks, bailouts and cheap money had helped calm market nerves, calls for fiscal rectitude grew ever louder; a swift turn to austerity combined with “structural reforms” – often little more than a euphemism for weakening social safety nets and keeping wages in check – extinguished hopes of a demand-led growth strategy that would lead to a sustainable medium- to longer-term recovery of jobs and incomes.

While the withdrawal of fiscal stimulus adversely impacted growth, the continuation of quantitative easing and low interest rates propelled asset prices ever higher. At the same time, a combination of corporate rentseeking and cheap credit, in the context of weak demand, reinforced a culture of quick financial returns, with private equity, outsourcing, share buy-backs and mergers and acquisitions the instruments of choice; to take a startling example, between 2010–2019, S&P 500 companies channelled almost a trillion dollars a year in to share buy backs and dividend payments. With central banks in advanced economies sticking to an easy money policy, tighter financial conditions in developing countries opened up new investment opportunities for those with access to liquid resources and an appetite for risk.

This global search for a return on invested capital has led to a rapid build-up of foreign currency denominated public and private debt in many developing countries, along with increased penetration of their financial markets by non-resident investors, foreign banks, and other more shadowy financial institutions. The greater presence of foreigners in bond and equity markets, moreover, increased the potential instability of exchange rates and further exposed domestic financial markets to the vagaries of global risk appetite and liquidity conditions. The coexistence of bubbles of financial exuberance with inadequate demand for goods and non-financial services, weak investment and lagging productivity constrained growth everywhere.

The world did not prepare for the Covid-19 pandemic as well as it could have, and the ethos that informed the response to the Global Financial Crisis has something to do with that failure.

Opening up to another lost decade

The global economy had entered dangerous waters by late 2019. Growth was slowing across all regions with a number of economies contracting in the final quarter. Still, there was a widely shared expectation that things would improve in 2020, led by an expected rebound in the large emerging economies, with global growth returning to its long run potential in 2021. Even with contagion from Covid-19 picking up pace, G20 finance ministers meeting in Riyadh in the last weekend of February, were still sounding an optimistic note on global economic prospects. Lockdown has parachuted economists into unfamiliar territory.

The current situation is not like a war economy where a switch to military spending sees output expand. Nor is it a traditional global supply-side shock where inflationary pressure is the big challenge for policy makers. Nor do we face a financial crisis where the banking sector is in the eye of the storm. In a global health crisis, putting lives before profits has triggered a series of simultaneous and mutually reinforcing supply, demand and financial shocks. In the wake of these shocks the global economy will contract by an estimated 4.3 per cent this year, leaving global output by year’s end over $6 trillion short (in current US dollars) of what economists had expected it to be before the Covid-19 pathogen began to spread.

In short, the world is grappling with the equivalent of a complete wipeout of the Brazilian, Indian and Mexican economies. And as domestic 9 activity contracts, so goes the international economy; trade will shrink by around one fifth this year, foreign direct investment flows by up to 40 per cent and remittances will drop by over $100 billion. The biggest falls in output will be in the developed world, with some likely to register a double-digit decline. But the greatest economic and social damage will be in the developing world where levels of informality are high, there is continued reliance on a few commodities or tourism as a source of foreign exchange, and fiscal and policy space is limited.

A full V-shaped recovery – the best-case scenario under the circumstances – with annual growth next year above 5 per cent and the world economy returning to its 2019 level by end of 2021 10 is what many are hoping for. However, even this outcome would leave a $12 trillion income shortfall in its wake and an engorged debt burden, particularly in the public sector. Our own assessment also sees the bounce continuing into next year albeit with stronger headwinds weakening the pace of global recovery which will, under the best scenario, struggle to climb far above 4 per cent.

The great escape, part 1: embrace bold ideas

Avoiding a lost decade will require governments, particularly in the advanced countries, to stick to deficits for several years ahead. A commitment to full employment in advanced economies and a targeted reduction in informal employment in developing countries should act as measures of policy ambition and success. A big public investment push will be needed with a variety of supportive policies used to complement expansionary measures including job guarantees and public works programmes. Tying these measures to a low-carbon future should be a given.

Central banks have, since the last crisis, moved away from a singular focus on inflation targeting into wide-ranging fire-fighting. This approach has continued in the current crisis with their direct lending to the private sector. Credit management will also need to get more nuanced; in terms of recovery, where possible, the real interest rate should be pushed further into negative territory, a measure that effectively cancels part of the principal of debt and, through this, stimulate firms, individuals and the government to borrow and spend. Central banks will also need to reassert their regulatory authority, including over the shadow banking system, to tame boom-bust credit cycles and broaden their financial risk horizon to include threats, such as climate change, from outside the financial system itself.

However, there is more to recovering better than getting macroeconomic policy right. Governments have broken important political taboos – debt in Germany, for example, but also tentative quantitative easing in some emerging economies – to keep things going during the lockdown and that same attitude will need to persist into the recovery and rebuilding stages. A focus on raising productivity growth will require various 20 industrial and innovation policies, including more collaborative projects; as the response to develop a vaccine for Covid-19 demonstrates international cooperation can pay big dividends.

But incomes policies that tie wages more closely to productivity and target, in particular, a boost to low incomes and active labour market policies that support job mobility can also be designed to boost productivity levels.

Again, the need to make fighting climate change an intrinsic design feature of these measures needs little justification.

Intrusive trade rules, promoted under the banner of “deep integration”, are a threat to recovery. A temporary “Peace Clause” in the WTO and in the FTAs on pandemic-related government actions would enable countries to quickly adopt and use emergency measures to overcome intellectual property, data, and informational barriers.

Measures that successfully raise wages will automatically boost tax revenues but even a small change in higher income and corporate tax brackets can generate significant gains, not only in advanced economies. In light of the further increase in inequality resulting from this crisis the case for a wealth tax seems irrefutable. Still, the timing of changes in tax codes will be important and should reflect local circumstances.

To enhance the effectiveness of these domestic policies, capital-account management should be kept out of the purview of regional and bilateral trade and investment agreements. Moreover, capital controls will be most effective if capital flows are controlled at both ends, i.e. in both sending and receiving countries.

The great escape, part 2: reform the global architecture

Anti-trust measures are now very much on the agenda at the national and regional levels. But existing multilateral agreements such as the UN`s Equitable Principles and Rules for the Control of Restrictive Business Practices adopted by the General Assembly in 1980, should be strengthened and operationalised with appropriate institutional support such as a global competition authority.

Additional actions, made more urgent by the current crisis, regarding the price gauging, patent abuse and other anti-competitive practices of pharmaceutical giants and digital platforms, are warranted to ensure the recovery is both fair and resilient. Clamping down on corporate tax avoidance and evasion and other forms of illicit financial flows can help both to expand fiscal space and address the inequality challenge. Recent estimates suggest that revenue losses, caused by tax-motivated illicit financial flows (IFFs) alone, are in the range of $49-$193 billion, accounting for 2.3 per cent of combined GDPs, respectively, in Latin America and the Caribbean and in Africa. 

Multilateral efforts towards reforming international corporate taxation require new energy, beginning with a much more concerted effort to clamp down on tax havens in the North, establishing a global asset registry to enable wealth taxes on the super-rich and moving to a unitary taxation system that recognizes that the profits of international corporations are generated collectively at the group level.

Sustainable financing will require vibrant public financing options. At the international level, that means boosting the lending capacity of multilateral development banks. In return, these institutions should reassess their policy conditionalities in line with a more sustainable and inclusive development agenda. At the national and regional level, public and development banks also need more support, with governments wholehearted in their mandates and allowing their banks to lend beyond the extremely narrow parameters of triple-A ratings by the world’s big rating agencies.

A Marshall Plan for global health recovery could provide a more dedicated framework for building future resilience. But it should take its namesake seriously. In the first place that means being generous. If 24 the donor community met the 0.7% Official Development Assistance (ODA) target for the next two years that would generate something in the order of $380bn above current commitments. An additional $220bn mobilised by the network of multilateral and regional financing institutions could complete a $600bn support package over the next 18 to 20 months. The money should be dispersed largely as grants but with some room for zero interest loans, the precise mixture determined as the emergency response evolves.

Much like the original, a central financing and oversight agency linked to national public agencies through a regional coordination mechanism remains a model to follow. Finally, a global sovereign debt authority, independent of either (institutional or private) creditor or debtor interests, should be established to address the manifold flaws in the current handling of sovereign debt restructurings. At a minimum, such an authority should provide coherent frameworks and guidelines to facilitate automatic and comprehensive temporary standstills in recognised disaster situations, ensure that long-term developmental needs, including meeting the 2030 Agenda, are systematically taken into account in debt sustainability assessments, and provide an independent forum for expert advice to governments requesting this.

Прогнозисты опровергают изложение «своих мыслей» в «Ведомостях»

Руководитель лаборатории Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования Дмитрий Белоусов выступил с заметкой, опровергающей переложение в газете «Ведомости» его материала «О проблемах нацпроекта по производительности труда».

Экономист пишет: «Как известно, большая ложь часто возникает не вследствие порочных наклонностей автора, да и состоит она не из вранья как такового. Просто хорошему человеку хотелось объяснить «попроще» чужую позицию. А если при этом ещё и позицию проще додумать, чем понять, — жди беды».

Упоминаемый материал был опубликован в газете от 9 ноября 2020 г. под названием «Ради экономического роста скрытую безработицу придется сделать реальной» и широко растиражирована. От имени ЦМАКП там говорится, что «Достичь такого роста можно только за счет перевода скрытой безработицы в явную, т. е. массового сокращения занятости, поскольку задачи по росту производительности труда и сохранению рабочих мест противоречат друг другу».

«Разумеется, ЦМАКП не предлагал и не предлагает стимулировать экономический рост через массовое высвобождение занятых. Наоборот, сквозная смысловая линия доклада и презентации состоит в том, что рост производительности труда сам по себе – не панацея. Он порождает риски, именно риски, масштабной безработицы. «Любое ускоренное развитие – это использование неэффективных занятых, как ресурса и снятия «социальных ограничений» на труд (дешевое / доступное жильё, новые «зоны роста», переобучение, финансовый «запас прочности» у занятых для смены места работы)».

И именно для того, чтобы не допустить социального коллапса, и предлагается довольно сложный комплекс мер: в частности, для того, чтобы не допустить экономического перегрева (и высвобождения занятых) – «с ним по срокам и масштабам задач должен быть сопряжен Национальный проект по поддержке экспорта, для обеспечения выхода российской продукции за пределы национального рынка. Обеспечение высоких темпов предполагает ускоренное наращивание несырьевого экспорта и экспорта услуг».

Расчеты масштабного высвобождения занятых делались из предпосылок нынешнего объёма выпуска при повышении производительности до европейского – и именно поэтому «нынешний» объём выпуска надо увеличивать за счет экспансии на рынках; – поскольку российская экономика устроена довольно сложно, в ряде ее секторов сжатие занятости является неизбежным.

Чтобы не допустить массовой безработицы, предлагаются массовые программы профессиональной переподготовки, поддержка «территориального маневра рабочей силы» (что подразумевает масштабное жилищное строительство), обеспечение самозанятости населения через развитие малого бизнеса.

«И именно этой крупномасштабной системе «сдержек и компенсаторов» негативных социальных эффектов от политики стимулирования производительности труда – и был посвящен наш Доклад. А вовсе не апологии «социального дарвинизма», как показалось журналистке газеты. Откуда взялось это неумение читать и слушать – непонятно», — заключает Дмитрий Белоусов.

Фридрих Энгельс: устремленность в будущее

К 200-летию со дня рождения мыслителя

Авторы:

Александр Бузгалин, Вице-президент Вольного экономического общества России, профессор МГУ имени М.В. Ломоносова; директор Института социоэкономики Московского финансово-юридического университета МФЮА; визит-профессор Пекинского, Хайнаньского педагогического и Харбинского педагогического университетов, д.э.н., профессор


Андрей Колганов, член Правления Вольного экономического общества России, зав. Лабораторией сравнительного анализа экономических систем экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, д.э.н., профессор

Марксистское направление общественной мысли остается довольно заметным идейным течением, и в последние полтора десятилетия вновь начинает привлекать к себе все больше внимания. Работы Фридриха Энгельса внесли немалый вклад в становление этого течения. Энгельс оставил научный след во многих областях общественной мысли – в философии и истории, в теории военного искусства и в изучении социально-экономического строя древних обществ, в теории социализма и в политической экономии. Хотя многое из его наследия базировалось на уже устаревшей к настоящему моменту научной и фактической основе, значительная часть его идей остается актуальной и сегодня, находя отклик в продолжении исследования тех проблем, которым посвятил свои труды мыслитель.

2020-й год стал временем испытаний – массовое распространение коронавируса, назревавший еще до этого мировой экономический кризис, обострение международных противоречий – и все это на фоне роста  массовой бедности и прогрессирующего социального неравенства. Мир ищет новые решения. Ищут их и ученые. И этот поиск неслучайно сопряжен с обращением к наследию прошлого. Не для того, чтобы пятиться назад, а для того, чтобы нести вперед все богатство накопленного знания: встав на плечи титанов, даже обычные люди становятся выше их. И в этом контексте 2020-й знаменателен своими юбилеями, среди которых для авторов этого текста особенно знаменательны два: 150-летие Владимира Ильича Ульянова-Ленина и 200-летие Фридриха Энгельса. О первом мы уже писали и немало. О втором – коротко сейчас, а подробнее – в последующих публикациях.

Пересказывать биографию Энгельса нет смысла: ее надо изучать. Упомянем лишь, что Энгельс – автор сотен важнейших работ (от писем до книг), в которых содержится огромный, хотя и не бесспорный, вклад в теорию марксизма. Энгельс – один из символов научного направления, ставшего основанием для революционного переустройства мира, для борьбы за коммунизм на всех континентах, борьбы, не прекращающейся вот уже второе столетие («Манифест коммунистической партии», написанный им с Карлом Марксом, до сих пор остается основой программ последовательно левых во всем мире).

Но мы посвятим свой очерк не практикам, а теории.

*   *   *

Энгельс-теоретик – это и исследования в области диалектического метода, и – шире – материалистической философии. Это интереснейшие (хотя и требующие коррекций – мы уже в XXI, а не в XIX веке) работы в области диалектики естествознания. Это работы в области истории (военной, экономической, политической). Это огромный вклад в подготовку к публикации незавершенных Карлом Марксом 2 и 3 томов «Капитала».

Энгельс совместно с Марксом проделал обширную работу по выработке социально-философских оснований социалистического учения.

Как и его друг Маркс, Энгельс жил не только научной работой, но и постоянно находился в гуще политических событий своего времени. Его научные труды нередко выступали прямым продолжением той революционной борьбы, которую он вел всю свою сознательную жизнь. Ярким примером критического анализа той борьбы, в которую он был непосредственно вовлечен, служит его работа «Революция и контрреволюция в Германии».

Немало времени мыслитель и политический деятель посвятил продолжению теоретических изысканий Маркса. Одна из наиболее важных работ, которая завершила изучение эволюции социально-экономического строя древних обществ, – «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Другая работа, меньшая по размеру, подводит итог изучению аграрных противоречий капиталистического развития, их социально-экономическим последствиям и направлениям их преодоления.

И наиболее интересны сейчас для нас его работы в области теории будущего. Именно о последнем мы хотим сказать особо.

Для марксизма, одним из основателей которого и стал Энгельс, исследование будущего – это не область утопий и основанных на поиске трансцендентного блага мечтаний. Это именно исследование объективных процессов прошлого и настоящего, их противоречий и объективно-закономерных путей их разрешения. Именно так раскрывает картину будущего Фридрих Энгельс в своих работах, прежде всего в «Очерке теории» – одном из ключевых разделов когда-то очень хорошо известной каждому студенту книги «Анти-Дюринг», и в ряде предшествующих (начиная с «Положения рабочего класса в Англии» и «Принципов коммунизма» – работы, послужившей прологом к написанию «Манифеста Коммунистической партии»), а также последующих работ (упомянем только одну – «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии»).

Прежде чем привести принципиально важный фрагмент из «АнтиДюринга», суммирующий размышления Энгельса о скачке к коммунизму («царству свободы»), позволим себе коротко напомнить систему противоречий, которые в марксистской теории XIX века были систематизированы как объективные основания рождения именно того будущего, о котором он пишет. В исходном пункте это – противоречия анархии товарного хозяйства (того, что сейчас принято называть «рынком»), которые вступают в конфликт с растущим обобществлением производства (концентрацией и специализацией, планомерной организацией внутри все более крупных хозяйственных единиц, планомерным воздействием монополистических объединений и государства на экономику в целом, о чем Энгельс мельком, но очень прозорливо пишет в своих последних работах). Но основное противоречие капиталистической системы – это противоречие между общественным характером производства (а это не только обобществление, но и необходимость подчинения экономического развития задачам прогресса общества и человека) и частно-капиталистическим присвоением, подчинением всего процесса производства и накопления целям увеличения прибыли, экспансии капитала. Именно эти противоречия и предопределяют направления их снятия, а вместе с тем – и основы будущей общественной системы.

О ней Энгельс пишет следующее:

«Раз общество возьмёт во владение средства производства, то будет устранено товарное производство, а вместе с тем и господство продукта над производителями. Анархия внутри общественного производства заменяется планомерной, сознательной организацией. Прекращается борьба за отдельное существование. Тем самым человек теперь — в известном смысле окончательно — выделяется из царства животных и из звериных условий существования переходит в условия действительно человеческие. Условия жизни, окружающие людей и до сих пор над ними господствовавшие, теперь подпадают под власть и контроль людей, которые впервые становятся действительными и сознательными повелителями природы, потому что они становятся господами своего собственного объединения в общество. Законы их собственных общественных действий, противостоявшие людям до сих пор как чуждые, господствующие над ними законы природы, будут применяться людьми с полным знанием дела и тем самым будут подчинены их господству. То объединение людей в общество, которое противостояло им до сих пор как навязанное свыше природой и историей, становится теперь их собственным свободным делом. Объективные, чуждые силы, господствовавшие до сих пор над историей, поступают под контроль самих людей. И только с этого момента люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю, только тогда приводимые ими в движение общественные причины будут иметь в преобладающей и всё возрастающей мере и те следствия, которых они желают. Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы».

Зафиксируем важнейшие выводы, которые делает Фридрих Энгельс, и об иных из которых редко упоминают современные марксисты.

1. Общество берет под свой контроль, в свое владение средства производства (подчеркнем: общество, не государство).

2. Устраняются (мы бы перевели – «снимаются», диалектически отрицаются) отношения товарного производства и господство товаров, вещей над людьми, товарный фетишизм; им на смену идет сознательная планомерная, как говорили советские политэкономы – непосредственно-общественная организация социума.

3. Чуждые силы природы и истории поступают под общественный контроль, снимается отчуждение, развивается человек как творец истории, а это и есть социальное освобождение, а не просто негативная свобода, «свобода от», человек окончательно освобождается от звериного существования.

4. Дополнив этот фрагмент из «Анти-Дюринга» еще одним – из 3 тома «Капитала», редактировавшегося и готовившегося к печати Фридрихом Энгельсом, – мы можем сформулировать и четвертую характеристику: «царство свободы» – это лежащее по ту сторону собственно материального производства пространство-время развития человеческих сил, человеческого потенциала как самоцель; основа этого – общественный контроль  коллективного человека, ассоциированных производителей над производством.

*   *   *

Эти положения были в той или иной интерпретации восприняты творческим марксизмом и близкими к нему теоретическими направлениями. В ХХ веке об этом писали: Антонио Грамши в своих «Тюремных тетрадях», Дьёрдь Лукач, Эрих Фромм, творческие советские марксисты-шестидесятники. Незадолго до краха СССР мы опубликовали посвященную этой тематике коллективную монографию «По ту сторону отчуждения», в 1996 г. вышла работа Бузгалина «Будущее коммунизма», в 2004 г. – первое, а в 2019 г. – уже 5-е издание нашей книги «Глобальный капитал». Эти идеи развивает в своем большинстве и редакция журнала «Альтернативы».

Уже в XXI веке известные ученые, которые прямо не ассоциируют себя с марксизмом, также развивают эти положения. В этой связи следует прежде всего указать на серию работ президента Вольного экономического общества России С.Д Бодрунова, где он обосновывает видение будущего как качественно нового состояния общества и человека – состояния, в котором снимаются частная собственность, власть денег, подчинение человека целям симулятивного потребления, где осуществляется переход от «зоо» существования к «ноо» бытию, состоянию, которое знаменует постэкономическую эпоху в развитии человеческого общества. При этом автор теории ноономики видит переход к этому состоянию как эволюционный, осуществляемый вследствие объективных требований технологического развития, и в этом принципиальное отличие его концепции от классического наследия Маркса, Энгельса и их прямых последователей (включая авторов этого текста), для которых будущее – этот именно коммунизм, а переход к нему предполагает социально-экономическую и политическую революцию.

Господствующим, однако, среди ученых (особенно экономистов) левого спектра является иной подход, акцентирующий необходимость формирования новой общественной системы на основе интеграции капиталистических и социалистических начал (с одной стороны – рынка и частной собственности, с другой – плана и общественного присвоения). Этот подход поддерживают многие известные экономисты, входящие (или входившие) в состав руководящих органов ВЭО России – М.И. Воейков, С.Ю. Глазьев, С.С. Дзарасов, Г.Н. Цаголов и другие.

Полемизируя с этими авторами, мы поддерживаем их в том, что начальный период трансформации «царства необходимости» в «царство свободы» не может не соединять начал прошлого и будущего. Но вся суть разногласий в том, что для нас это – период трансформаций, генезиса коммунизма, и главная задача этого периода – победа (технологическая, экономическая, социальная, культурная) в соревновании с прошлым, борьба за движение к снятию рынка, капитала, других отношений социального отчуждения. Для наших товарищей-оппонентов эта смешанная, «интегральная» система – конечная цель.

*   *   *

Цель данного текста, однако – не анализ современных источников по теории будущего и не наши разногласия с теоретиками конвергенции и интегрального общества. Его цель – напомнить современному читателю о величии теоретического наследия Фридриха Энгельса и интенсифицировать в меру сил интерес к его наследию.

Финансовый университет переходит на дистант

С 16 ноября из-за роста второй волны пандемии Финансовый университет при Правительстве России переходит, по приказу ректора Михаила Эскиндарова, на обучение с использованием «дистанционных образовательных технологий» (ДОТ). В первом же пункте указывается, что технологии будут использоваться без исключений везде.

«Организовать проведение всех видов контактной работы обучающихся по основным образовательным программам, включая проведение текущего контроля и промежуточной аттестации, исключительно в электронной информационно-образовательной среде».

При этом лишь в крайнем случае преподаватель сам может читать лекцию или проводить занятие в аудитории, в остальном принято решение работать полностью дистанционно. Но поставлена задача выполнить всю учебную программу с зачетами, экзаменами, курсовыми и т.п. и даже сохранять работу военной кафедры — Военного учебного центра.

Этот режим продлится, пока сохраняется опасная эпидемиологическая ситуация.

«Личная собственность в цифровой экономике»

Аарон Перзановски, Джейсон Шульц. «Конец владения. Личная собственность в цифровой экономике». М.: Издательский дом «Дело», 2020.

Перзановски и Шульц разбирают фундаментальную странность нынешней эпохи: содержимое наших гаджетов нам не принадлежит, причем настолько, что слово «наших» в этом предложении впору брать в кавычки.

Иными словами, в случае с интеллектуальными продуктами лицензионное пользование вытесняет право собственности, поэтому мы не можем обходиться с файловой системой собственных смартфонов так, как нам угодно, а производители программного обеспечения имеют право изымать его с устройств пользователей, когда им это удобно.

Чтобы разобраться, как это произошло и чем грозит, авторы разбирают принципы собственности, копаются в содержимом соглашений, набранном мелким шрифтом, обсуждают Интернет вещей и жутковатые перспективы существующей ситуации. В заключении Перзановски и Шульц пытаются набросать сценарий новых отношений, который примирит волков и овец, т. е. пользователей и корпорации.

Лоуренс Уайт. «Борьба экономических идей. Великие споры и эксперименты последнего столетия».

Американский экономист написал историю экономических идей и происшествий за последние сто лет — от создания банковских систем в США и других странах до недавнего краха финансовых мегаинституций в результате кризиса ипотечного кредитования.

Тактика изложения такова, что концепты предстают в качестве противоборствующих сторон, супергероев, ведущих войну за человеческое благо. Экономика здесь оказывается продолжением политики (и наоборот) и существует вне отрыва от исторических споров и практических экспериментов. В результате хронологическое повествование изобилует отступлениями и экскурсами в прошлое (вплоть до Адама Смита), а также историческими анекдотами.

Ключевая линия противостояния проходит по линии «государство против рынка», причем понятно, на чьей стороне находятся симпатии Лоуренса — большого любителя Фридриха Хайека, невидимой руки и свободного банкинга. Соответствующий перекос в изложении идей кейнсианцев и сторонников социалистических мер неизбежно присутствует, а аргументы неприятной Лоуренсу стороны — отсутствуют. Несмотря на это книгу стоит признать внятным резюме экономической мысли XX века.

От глобальной пандемии к благосостоянию для всех

Как избежать еще одного упущенного десятилетия

По материалам презентации Доклада о торговле и развитии за 2020 год Конференции ООН по торговле и развитию (ЮНКТАД) в Международном Союзе экономистов, 22 сентября 2020 года, г. Москва

Игорь Паунович,
Главный экономист ЮНКТАД

Структурные проблемы мировой экономики

Когда мы говорим о нынешней ситуации, то совершенно очевидно, что мы еще не пришли к концу кризиса. Если посмотреть на биржи мира, то кто-то может подумать, что худшее позади и что мы в будущем пойдем по хорошей колее. Мы считаем, что это только конец начала этого кризиса, что миру предстоит столкнуться с огромными неопределенностями, и мы просто не знаем сейчас, что произойдет через три месяца, через полгода, через год.

В докладе это интерпретируется следующим образом: что-то не так с глобальной экономикой, что-то не так в глобальной системе управления и правилах. Поэтому стоит задать вопрос: этот кризис подведет нас к переосмыслению этих вопросов, или он повторится через 5-10 лет?

ЮНКТАД утверждает, что глобальная экономика находится на перепутье, на развилке: это означает, что мы сейчас должны подумать, куда пойдет дальше международное сообщество. Я хотел бы подчеркнуть, что выбор политики, политическое лидерство — именно эти факторы, а не эпидемия как таковая, будут определять, как будет развиваться экономика в предстоящие годы и десятилетия.

Все будет зависеть от политического выбора, а политический выбор, как мы видим, можно разделить на два главных направления.

Первое — повторить ту стратегию, которой мы придерживались после Глобального финансового кризиса в 2008-2009 годах; как вы помните, монетарная и бюджетная политика были экспансионистскими, но уже в 2010 году, когда начался восстановительный рост, макроэкономическая политика изменилась в сторону жесткой бюджетной экономии и количественного смягчения. Эта главная политическая модель сохранялась до начала нынешнего года и в результате мы имеем очень низкие темпы роста по сравнению с предыдущим десятилетием, низкие темпы роста международной торговли на протяжении всего десятилетия. За последние 20 лет рост международной торговли был на уровне примерно 7% в год, а рост мировой экономики — 3,5% в год. Это означает, что международная торговля удваивалась в своих объемах по сравнению с ростом мировой экономики. За последние же 10 лет объемы международной торговли растут теми же темпами, что и ВВП.

Прямые иностранные инвестиции тоже выглядят весьма скромно по объемам. Почему? Мы полагаем, что экономическая политика, начиная с 2010-го года и до начала текущего года, была неправильной, она была направлена прежде всего на создание больших объемов ликвидности без учета совокупного спроса. Недостаточный спрос — это результат застоя, который мы наблюдали за последнее десятилетие.

Та часть общества, которая много потребляет (это те, кто получает зарплату — они и являются потребителями), сегодня получает существенно меньшую долю от общего продукта; а та часть общества, которая получает прибыль, богатые, потребляют намного меньше, но получают значительно большую часть общего совокупного продукта. А это ослабляет глобальный спрос. И это первый вызов, с которым столкнулась мировая экономика.

В результате возрастает неравенство, долговое в том числе. Это особенно очевидно в развивающихся странах, но присутствует и в развитых странах. Мы видим высокую концентрацию, особенно это касается цифровых экономик: Google, Facebook и так далее – это организации, которые являются монополистами на своих рынках и ничего пока не делается, чтобы решить этот вопрос.

Плюс к этому есть проблема закредитованности, соотношение государственного долга к ВПП выросло на 150% после начала Великой рецессии 2008-2009 гг., а сейчас уже на 220%. Это означает, что даже до начала пандемии Covid-19 мировая экономика уже страдала от значительного количества различных проблем, прежде всего структурного характера. И, к сожалению, после кризиса 2009 года международное сообщество не обратило должного внимания на эти вопросы. Мы продолжали действовать в соответствии с прежней моделью. Эта модель в результате сделала мировую экономику более уязвимой. А когда пришел вирус и мировая экономика, и экономика отдельных стран не были готовы к тому, чтобы реагировать адекватно.

Чего ждать наиболее пострадавшим странам?

В этом году мы ожидаем, что мировая экономика сократится в диапазоне от 1,5 до 3%, что несколько менее пессимистично, чем оценки Всемирного банка. Но мы считаем, что отскок следующего года будет не столь значительным, как и МВФ, и Всемирный банк, и другие прогнозисты предсказывают. Мы ожидаем, что во всех странах и регионах, может быть, за исключением Восточной Азии, произойдет снижение экономических показателей, снижение этих показателей. По некоторым кризис ударит сильнее – это прежде всего страны Латинской Америки и некоторые крупные мировые экономики — они уже страдают гораздо серьезнее, чем другие, например, Индия и Южная Африка. Тот ущерб, который будет причинен в развивающихся странах, будет гораздо серьезнее, потому что у них нет таких же фискальных, бюджетных возможностей, пространства для маневра, если угодно, для того, чтобы реагировать и противостоять тем тенденциям спада, которые вызваны этим кризисом.

Развитые экономики, прежде всего, большой двадцатки, те меры, которые они принимают, потребуют вливания порядка 13 триллионов долларов. Это означает, что, как минимум, одна часть мировой экономики будет меньше страдать от безработицы и банкротств. Однако международное сообщество в целом не делает достаточно для того, чтобы помочь развивающимся странам, а у них нет таких возможностей. При помощи международного сообщества можно было бы добиться результата, но пока поддержка слабых была недостаточной. И мы предполагаем, что картина будет безрадостной в большинстве развивающихся стран.

ЮНКТАД считает, что в 2020 г. произойдет снижение экономического роста на 4,3%, объемы торговли упадут на 20%, потоки прямых иностранных инвестиций — на 40%. Плюс до 140 миллиардов долларов недополучат развивающиеся страны, и это, безусловно, ударит очень больно по мировой экономике. На этом фоне чего следует ожидать в 2021 году? Если пакеты помощи, экономической и финансовой, будут использованы в полной мере и не будет каких-то изменений в фискальной политике развитых стран, то мы оцениваем вероятность роста на 4,1% в 2021 году, исходя из предположения, что политика будет продолжаться, ведь если говорить о макроэкономической политике в 2020 году, она отличалась экспансией фискальных мер, более активным их применением по сравнению с тем, что мы видели в предыдущее десятилетие.

Если эти меры будут приниматься так же, как раньше, в следующем году следует ожидать восстановления. Но проблема заключается в том, что, когда наметятся первые признаки роста, политика может измениться, в том числе, опять же, в сторону жесткой экономии. В некоторых газетах мы уже видим призывы к осторожности, в частности, не повышать уровень государственного долга, потому что за этим последует повышение налогов, а бизнес не любит этого.

Если политика обернется вспять, мы предполагаем высокую вероятность того, что в конце 2021-го года или в начале 2022-го рецессия продолжится. То есть, в начале следующего года может быть временный отскок, но если политика изменится, то мы можем опять попасть в ситуацию спада.

Какова же альтернатива традиционной политике реагирования на такого рода ситуации? Это глобальная рефляция, политика крупных развитых стран, которая включает в себя очень серьезные меры поддержки развивающихся стран. Такого рода поддержка на текущий момент времени во многом опирается на соответствующие инициативы Большой 20-ки, в том числе соглашения или инициативы по временному приостановлению обслуживания долга.

ЮНКТАД еще 4-5 месяцев тому назад оценивала финансовую потребность развивающихся стран на уровне 2,8 триллионов долларов в следующие 18 месяцев. Если мы сравниваем 12 миллиардов долларов поддержки с цифрой 2-3 триллиона долларов, то мы видим, что разрыв огромен, это просто капля в море.

Но что еще хуже, когда мы сравниваем 12 миллиардов долларов с теми доходами, которые в ходе этого кризиса получают некоторые компании, становится просто неприлично, потому что, например, состояние Марка Цукерберга выросло примерно между 12 и 25 миллиардами долларов в период с марта по июнь.

Варианты решения проблемы

Мы также поговорим сегодня о предложениях, которые направлены на то, каким образом можно было бы подступиться к решению этой проблемы структурной уязвимости мировой экономики.

Одна из альтернатив — это экспансивный план восстановления. Экспансия — не такая уж сильная угроза. Когда мы анализируем, в каком направлении пойдет основной импульс, мы видим, что частный сектор столкнулся с высокой неопределенностью изменений и находится в состоянии обороны с точки зрения инвестиций, потому что не видит, насколько динамичен будет глобальный спрос.

Таким образом, второй важнейший вопрос — потребление. Международная организация труда оценивает, что примерно 120 миллионов рабочих мест будет потеряно в результате кризиса. Соответственно потребление не будет локомотивом роста в течение следующих пары лет.

А что у нас с экспортом? Экспорт может быть двигателем развития и роста некоторых стран, но не всей мировой экономики. Потому что если я что-то экспортирую, то кому-то нужно это импортировать. А для того, чтобы импортировать, нужно для этого иметь какие-то доходы. Таким образом, мы не можем за счет экспорта выйти из этого кризиса на глобальном уровне.

Поэтому единственным фактором, который остается у нас в запасе является общественный, государственный сектор. Именно поэтому мы говорим о том, что общественный сектор должен быть основой восстановления мировой экономики, если мы хотим выйти на траекторию роста. И страны, которые готовы к такому росту, это прежде всего страны с развитыми экономиками, потому что у них есть финансовые и бюджетные ресурсы, которые позволяют это сделать. Конечно, такого рода стратегия должна основываться на должным образом сбалансированной макроэкономической политике, как денежно-кредитной, так и фискальной. Как мы видим из опыта последних 10 лет, когда мы используем только экспансивную денежную-кредитно политику, деньги не идут в инвестиции, они идут в фондовый рынок, в рынок недвижимости. Поэтому формируются пузыри, а инвестиционный капитал не формируется.

Потребуется серьезная промышленная политика, поскольку инвестиции должны направляться в те сектора, которые в будущем будут обеспечивать рост экономики, в противном случае государственный долг будет невозможно выплатить. Мы видим, что эта стратегия является самоподдерживающейся, потому что она дает нам ту динамику роста, которая приведет к повышению налоговых доходов государств. Эта стратегия должна дополняться серьезными мерами в области регулирования труда, для того чтобы дополнительно стимулировать спрос в мировой экономике, чтобы не повторять опыт, который у нас был после кризиса 2008-2009-го годов.

Речь идет не только об экономике полной занятости, которая должна быть нашей целью, но это должна быть полностью зеленая экономика. Собственно говоря, именно она является одной из основ новой промышленной политики. Переход на экологические технологии — это та деятельность, которая снижает зависимость от ископаемых видов топлива, и в таком случае произойдет переход на альтернативные виды энергетики. Именно об этом мы говорим в нашем отчете и именно в эту сторону страны должны стремиться идти – обеспечивать сдвиг в отказе от углеродной экономики.

Итак, нам требуется сочетание макроэкономической политики, фискальной политики, а этому должна способствовать и промышленная политика, и политика в области организации труда. В результате этой стратегии будет обеспечиваться не только рост, но и более справедливое распределение доходов, более низкий уровень безработицы, соответственно, развитие экономики будет более устойчивым.

Поддержка развивающихся стран

В Докладе эксперты ЮНКТАД также постарались разработать тему поддержки развивающихся стран. Как я сказал, развивающиеся страны не имеют фискального и бюджетного пространства для маневра, у них нет международной валюты, они очень зависят от конъюнктуры на международных рынках, поэтому им в гораздо большей степени нужна международная поддержка, чем развитым экономикам.

Мы предусматриваем такие меры как предоставление специальных прав заимствования, увеличения объема долга — его можно спокойно увеличить на триллион долларов, и это в значительной мере сняло бы проблему ликвидности.

Необходимы также, учитывая рост долга, серьезные механизмы облегчения долга, в том числе с привлечением частного сектора. В отличие от ситуации трех десятилетий назад, сейчас большая часть суверенного долга – в частном секторе. Такие страны как Аргентина получают большую часть своего долга, из частного сектора, и им необходимо вести переговоры с бизнесом, чтобы обеспечить облегчение задолженности.

Необходимы также налоговые реформы на международном уровне. Многонациональные корпорации должны должным образом облагаться налогами. Мы не считаем, что они заслуживают того, чтобы получать прибыль в миллиарды долларов и почти не платить налоги, прибегая к налоговым убежищам и к незаконным финансовым потокам. Это усугубляет проблему долга развивающихся стран.

Необходимо также расширять политическое пространство в развивающихся странах, пользоваться мерами контроля капиталов для того, чтобы создать соответствующие условия для предоставления международных кредитов.

Важно также изменить серьезным образом международные торговые системы. В частности мы считаем, что вполне возможно, и немедленно, в связи с пандемией COVID-19 ввести мораторий на урегулирование споров между государствами и инвесторами.

Как избежать потерянного десятилетия

Необходимы также другие, краткосрочные, меры по восстановлению доверия к международной торговой системе, которые, в общем, не требуют больших изменений в структуре международного управления.

Тем не менее, в год 75-летия Организации Объединенных Наций мы должны извлекать уроки из того, что делали наши предшественники, политики, в 1945-ом году. Каким образом управлять взаимозависимой международной экономикой? Этот вопрос стоял остро в Бреттон-Вудсе. И нам необходимо вернуться к духу Бреттон-Вудса, если мы хотим восстановить тот многосторонний подход, который только и способен обеспечить глобальное восстановление экономики. Недостаточно иметь хорошее предложение, необходимы механизмы имплементации, особенно когда речь идет о многостороннем уровне. Мы считаем, что многосторонний подход необходим, и в этом направлении необходимо принять очень серьезные меры.

ЮНКТАД считает, что крайне важно закрыть те пробелы, которые существуют в международной системе управления.

Первое – это глобальный орган по защите конкуренции. Как я сказал, крупные международные корпорации формируют экономические результаты крупнее, чем некоторые национальные экономики, они также приобрели огромную политическую мощь. Это не только крупные экономические игроки – они могут влиять на политические результаты, их лоббистские возможности чрезвычайно велики, поэтому необходим какой-то глобальный орган по конкуренции, потому что на национальном уровне с ними невозможно справиться, они охватывают сейчас весь мир.

Необходим также глобальный орган по задолженности. Это особенно очевидно в контексте пандемии Covid-19.

Следующее — международное агентство по рейтингу кредитов, причем межгосударственное агентство. Сейчас есть частные агентства по кредитному рейтингу, они работают, но тенденция такая, что они сидят как бы по обе стороны стола. И в этом проблемы с частными рейтинговыми агентствами.

Мы также предлагаем своего рода план Маршалла для восстановления здравоохранения. Это необходимо для системы здравоохранения, а также для исправления санитарной ситуации, жилищной ситуации, особенно в развивающихся и наименее развитых странах.

Это те глобальные вызовы, с которыми мы сталкиваемся. Если мы хотим выбраться из этого кризиса и сделать международную экономику сильнее и устойчивее необходимо принять эти меры. В ином случае мы потеряем еще одно десятилетие для глобальной экономики, что означает низкие темпы роста, ограниченная международная торговля и так далее.

Главный посыл этого доклада: ничто не предопределено. Когда мы говорим о будущем глобальной экономики, все зависит от политических решений о том, в каком направлении мы пойдем. Если произойдет повторение бюджетного аскетизма, строгой бюджетной экономики при первых признаках роста, как было в 2010, то нас ждет очень неприятная неожиданность, а именно еще одно десятилетие медленного роста, то, что мы называем потерянным десятилетием.

Если мы изменим политику, и у нас есть предложения, которые требуется реализовать для глобального восстановления, тогда есть реальный шанс обеспечить гораздо более высокие темпы роста, возможность, по крайней мере, приблизиться к выполнению повестки 2030, принятой ООН.

И тогда мы избежим потерянного десятилетия.