Наталья Акиндинова,
директор Института «Центр развития» НИУ ВШЭ
В целом российская экономика за прошедшие полтора года в значительной степени адаптировалась к широкомасштабным санкциям, но тем не менее сохраняются определенные негативные эффекты и риски, которые оказывают воздействие на текущую ситуацию. В частности, средства нерезидентов в целом удалось заместить внутренними ресурсами, однако санкции против активов ЦБ и Минфина ограничивают возможности интервенций и влияние на волатильность валютного курса, и последствия этого мы постоянно наблюдаем. То же самое — санкции против банковского сектора. В целом удалось сформировать альтернативную систему расчетов, но в результате изменения в валютной структуре расчетов, как уже говорили мои коллеги, сложились существенные дисбалансы на спрос и предложение разных видов валют, что также является фундаментальным фактором динамики курса рубля.
Что касается санкций против торговых операций России и инвестиций, то здесь в значительной степени произошла адаптация как в экспорте, так и в импорте, но тем не менее остается очень ограниченным доступ к инвестиционному импорту и технологиям, что окажет негативное воздействие на потенциальные темпы роста в будущем. В транспортном сообщении также сформировались новые пути, новые логистические потоки — через Турцию, Китай, Казахстан и другие дружественные страны, но поскольку логистическое плечо очень увеличилось, то издержки стали существенно больше, чем раньше, и узкие места остаются.
Замораживание активов наших предприятий было в какой-то степени компенсировано тем, что наши компании получили дешевле, чем по рыночной цене, активы ряда ушедших фирм. Тем не менее большие риски остаются в части вторичных санкций против компаний из дружественных стран, которые помогают нам эти санкции обходить. Таким образом, здесь еще сохраняются заметные риски, которые повлияют на наши будущие темпы роста.
Следующий вопрос, который я хотела прокомментировать.
У нас очевидным драйвером достижения ВВП уровня 2021 года стало восстановление промышленности, которое особенно ярко проявилось в последние месяцы первого полугодия 2023 года. Но здесь у нас отрасли промышленности разделились на 3 группы, в которых довольно разная ситуация.
С одной стороны, это ряд быстрорастущих секторов — готовые металлические изделия, компьютеры, электрооборудование. По большей части спрос на эти товары индуцирован бюджетом и ОПК. Этот фактор ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов. Другим фактором быстрого роста в ряде отраслей является заполнение ниш ушедших компаний. В целом он является высоким, но о его потенциале, устойчивости мы сейчас судить не можем, поскольку он зависит во многом от неопределенности внешней и долгосрочной бюджетной политики. Большую часть промышленности составляют сектора, в которых уже к середине прошлого года был достигнут досанкционный уровень, то есть уровень начала 2022 года, и эти сектора сегодня находятся на пределе своих производственных возможностей, там уже заняты мощности, кадры, с учетом того, что часть кадров перетекла в первую группу отраслей. И здесь дальнейший рост действительно невозможен без привлечения новых инвестиций и технологий, что связано с определенными ограничениями. Потенциал восстановительного роста относительно того падения, которое произошло, сохранился на данный момент в совсем небольшой группе отраслей. Конечно, главные из них — это производство автомобилей, деревообработка и добыча полезных ископаемых. Но понятно, что в этих секторах, во-первых, есть большие препятствия для восстановления объемов, а во-вторых, это уже не такая существенная часть экономики.
На мой взгляд, во многом с этим связано то, что большинство экспертов оценивают темпы роста после 2023 года ниже, чем, например, Минэкономразвития в своем настоящем прогнозе.
Я использую 3 прогноза: прогноз Правительства; консенсус-прогноз «Центра развития», который я представляю, — в нем участвуют обычно от 25 до 30 ведущих макроэкономистов; консенсус-прогноз Банка России, где во многом пересекающиеся участники, их просто больше, около 40 человек.
Мы видим, что темпы роста, ожидаемые экспертами в 2024 году, составляют до 1,5%, что соответствует не базовому, а, скорее, консервативному прогнозу МЭР. При том что, в отличие от этого прогноза, который базируется на предполагаемом усилении санкционного давления и ухудшении ситуации в мировой экономике с точки зрения спроса на нашу продукцию, оценки независимых экспертов по внешним условиям, то есть по ценам на нефть, а также по показателям внешней торговли, в общем-то, мало отличаются от оценок Минэкономразвития. Таким образом, скепсис касается в основном внутреннего потенциала российской экономики, способности переваривать эти внешние потоки и обращать их в темпы роста, то есть в инвестиции, доходы и так далее.
Конечно, ситуация с бюджетом имеет ключевое значение. В принципе, когда эксперты делали свои прогнозы в августе-сентябре, они не знали, какие параметры бюджета будут, но предполагали, что будет сокращение дефицита бюджета и этот бюджетный импульс, который, по текущим оценкам, в 2022–2023 году составлял до 10% ВВП, снизится и таким образом окажет негативное воздействие на темпы экономического роста. Что касается параметров бюджета, то я не готова полностью согласиться с тем, что он — реально консервативный. Все-таки объем расходов, заложенный в бюджет с точки зрения совокупного спроса, который будет предъявлять государство, в том числе индуцированного спроса через доходы занятых в оборонной сфере, существенно увеличится.
Согласно текущему плану, государство предполагает собрать 35 трлн доходов, но, если делать грубые прикидки, исходя из макропараметров бюджета при текущей налоговой нагрузке, это будет тяжело. Там несколько триллионов дефицита образуется, что наводит на мысль о том, что, возможно, придется прибегать к дополнительным налогам разового характера. В целом мы уже видим такие налоги — на сверхприбыль, дополнительное налогообложение ненефтегазового экспорта. В принципе, они позиционируются как налоги на сверхприбыль и теоретически не должны влиять на нормальную рентабельность и инвестиционную активность.
