«Это бюджет стабилизации, а мы должны развиваться, мы к 2021 году должны 3,5% в год давать»

Никита Масленников,
руководитель направления «Финансы и экономика» Института современного развития

(Из беседы в Доме экономиста с профессором Сергеем Бодруновым, президентом ВЭО России, и профессором Михаилом Ершовым, главным директором по финансовым исследованиям «Института энергетики и финансов»)

Это бюджет, который ориентирован на то, чтобы удержать некое стабильное положение с макроэкономической точки зрения, с точки зрения страховки от внутренних и внешних, в первую очередь, рисков. Если рассматривать бюджет с этой стороны, то к нему вопросов нет, все нормально. В то же время правы многие критики, которые говорят, что это бюджет стабилизации, а мы должны развиваться, у нас есть национальные цели, мы к 2021 году по идее, по тем предначертаниям, которые нам выдвигают Минэкономразвития и прочие, мы должны 3,5% роста в год давать. А при этом бюджете это получается или нет?

Истина где-то между приведенными оценками, потому что помимо макроэкономической стабилизации что важно? Это бюджет консолидации госфинансов, это совершенно очевидно. Доходы при этом относительно стабильны на протяжении всего трехлетия, если брать среднее, то это 17%. Плюс сам профицит будет сокращаться с 1,8% ВВП в 2019 до 0,8% в 2021. При этом нефтегазовые доходы сокращаются, но это не значит мы слезаем с пресловутой иглы – дело лишь  в волатильности нефти. Мы не то, что не слезли с иглы, у нас игла обломалась и застряла в мягких тканях наших госфинансов и экономики, поэтому для нас важна вот эта хирургическая операция, которая в переводе на обычный, нормальный язык называется структурные реформы. С этой точки зрения бюджет в принципе создает некоторые предпосылки для этого, потому что в нем зашиты национальные проекты. На трехлетку в целом – порядка 6 трлн рублей. Критики говорят, что 1,5 трлн до сих пор не распределено. Но есть поправка к бюджету, которая принята и благодаря которой Минфин может оперативно перераспределять суммы на нацпроекты в зависимости от эффективности их исполнения.

Поэтому я отношусь к этому документу с умеренным оптимизмом. По большому счет в той конструкции есть один главный вектор – повышение эффективности госрасходов. Насколько это удастся сделать – вопрос финансового творчества, потому что экономическая политика – это тоже искусство возможного. Но, тем не менее, может быть, впервые столь явно, столь четко и столь объемно этот вектор проложен. Мне кажется, этот бюджет – это этап перехода к третьей части логики нашей экономической политики, которая нацелена на экономический рост. Первое – низкоинфляционная среда – мы этого добились, второе – бюджетная консолидация, во главу которой поставлена эффективность государственных расходов по широкому кругу (это касается и госкорпораций, и госзакупок и массы других вещей). Дело в том, что там, где наибольшие зоны неэффективности государственных расходов, там и находятся адреса, пароли и явки структурных реформ.

Если посмотреть на структуру бюджета, то, грубо говоря, половина в нем – все, что связано с социальной сферой в широком смысле: пенсии, образование, культура, наука и т.д. Около 30%, может быть, чуть побольше – это то, что называется «силовой блок» (безопасность, оборона, правоохранительные органы, судебная система, прокуратура и т.д.). Остальное остается на экономику как таковую и на общегосударственную деятельность. При этом та доля, которая приходится в бюджетном финансировании на экономику, все время съеживается как шагреневая кожа. В подписанном бюджете эта тенденция, к сожалению, сохраняется. Правительство демонстрирует, что его задача – завести инвестиционный мотор экономики, запустить потоки частных вложений , оно делает упор на это, и дальше, опять-таки, встает вопрос эффективности госрасходов. Средства от бюджетного маневра за три года – примерно  1 трлн 700 млрд, грубо, собирается. Это вы изъяли из экономики. Возвращать вы как собираетесь? Это пока неочевидно. В принципе, есть такая штука – фискальный мультипликатор. Если от этих триллиона семисот вы 50-70% потратите на инвестиции в разных видах: через фонд развития промышленности, через запуск различных проектов государственно-частного партнерства, не важно – главное, чтобы была целевая функция у них, то тогда вы можете получить прирост 0,2-0,3%, поэтому тогда этот маневр оправдан с точки зрения большой экономической логики. А вот все другие расходы – это будет уже хуже, вы можете и в минус попасть. Поэтому вопрос эффективности государственный инвестиций становится сегодня очень актуальным.

Что касается Фонда развития промышленности. Бюджет принят, а у нас до сих пор внутри правительства остается нерешенным спор на уровне конфликта: мы что запускаем и предлагаем промышленникам? Специальные инвестиционные контракты нового поколения в соответствии с законом о промышленной политике, или же, что предлагает Минфин, «Законопроект о соглашениях по защите и поддержке капиталовложений», который родился с учетом позиции бизнеса как отклик на так называемый список Белоусова. И вот представьте предпринимателя, представляющего крупную компанию, который хотел бы посотрудничать с государством, а ему говорят: «ОК! Будем сотрудничать!» — «А каким образом?» — «Либо так, либо эдак». Но предпринимателю инвестиционный проект надо запускать. Если вы берете худенький проектик примерно на 5 млрд рубликов, то у вас все равно срок окупаемости минимальный – 5 лет. На эти годы я должен быть уверен в правилах игры с вами. Я должен понять, если у нас возникают отношения по поводу этого проекта, мы в рамках какого формата существуем? В силу этой неразберихи по правилам игры будет некоторая пауза, по крайней мере, в первую половину года. Да и средства, отпущенные на нацпроекты, не будут еще доведены, они дойдут, дай бог, во второй половине года, и все эти ниточки опять сплетутся в клубочек, имя которому – очень низкая культура инвестиционного проектирования. И со стороны государства, и со стороны бизнеса, потому что бизнес должен в этом экономическом контексте как-то жить, а если нет никаких внятных предложений, то что он может сформулировать?

Объем межбюджетных трансфертов – около 2 трлн каждый год. Из этого сразу можно сделать вывод, что сама архитектура межбюджетных отношений не меняется. Там есть риски по доходной базе. По данным исследования Standard & Poor’s, которые провели мониторинг региональных финансов по доходам, в среднем каждый регион РФ может самостоятельно влиять на 10% своей доходной массы, максимальная цифра – 15%. По уровню долговой нагрузки регионы будут разделены на три группы – высокая, средняя и низкая. Для низкой будет вообще запрет выхода на рынок, за исключением целей рефинансирования текущего долга. Это тоже дискуссионный вопрос. На мой взгляд, есть проблема столкновения логики национальных проектов и самого бюджета. В бюджете – одни суммы, а ожидания от регионов по поводу нацпроектов – другие. И эта разница ожиданий в среднем по году составляет 320-350 млрд рублей, то есть губернаторам не хватает на то, чтобы участвовать в проектах.

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Пожалуйста, введите ваш комментарий!
пожалуйста, введите ваше имя здесь