Михаил Головнин,
директор Института экономики РАН, член-корреспондент РАН
– Я сосредоточусь больше на вопросах тех краткосрочных и долгосрочных вызовов, которые перед мировой валютно-финансовой системой стоят в новых условиях. Тем не менее всё равно я сначала начну с тех проблем, с которыми мировая валютная финансовая система столкнулась к началу нынешнего года, то есть на момент выхода из кризиса, связанного с распространением пандемии COVID-19.
Во-первых, еще до кризиса, точнее говоря, с первого мирового экономического кризиса 2008–2009 годов существенно увеличилась волатильность трансграничных потоков капитала. При этом, как это ни удивительно, как раз из кризиса 2020 года мировая финансовая система выходила с растущими потоками капитала, что, вообще говоря, необычно для кризисов, потому что как правило идет резкое сокращение потоков. Причина здесь понятная. Это та экономическая политика, которая проводилась ведущими развитыми странами. Но при этом следует отметить, что потоки прямых иностранных инвестиций восстанавливались в гораздо меньшей степени. В большей степени восстанавливались финансовые потоки. И за счет этого возникли проблемы, о которых я неоднократно говорил, выступая в Вольном экономическом обществе России. Это, скажем, тенденция к образованию финансовых пузырей, особенно на фондовом рынке США. Это возросший уровень долговой нагрузки в мировой экономике. Безусловно, сюда же относятся новые вызовы, которые связаны с распространением цифровых технологий. Это и возросшая капитализация рынка криптоактивов, это и развитие децентрализованных финансов. Это, разумеется, проблема доминирования доллара США в мировой валютной системе, причем усилившегося доминирования после кризиса 2008–2009 годов.
При этом был не завершен процесс реформирования мировой финансовой системы, который начался в 2008–2009 годах и проходил неравномерно. Он в большей степени затрагивал мировую банковскую систему и практически не затрагивал мировые рынки ценных бумаг, что приводило к регуляторным дисбалансам и, соответственно, непропорциональному развитию различных мировых финансовых рынков. Но вот что, на мой взгляд, было важно: произошел переход от решения краткосрочных проблем, в первую борьбы с непосредственными экономическими последствиями эпидемии COVID-19, к формированию более долгосрочной повестки. Конечно, очень важную роль играла климатическая повестка, особенно в последнее время. И многими экономистами уже ставилась задача борьбы с неравенством с точки зрения мировой финансовой системы.
Каковы, на мой взгляд, возможные направления воздействия, скажем так, текущего режима санкций в отношении России на мировую валютно-финансовую систему?
Я бы здесь выделил три таких основных направления: это влияние на динамику мировых финансовых рынков, влияние на международную платежную расчетную систему и влияние на соотношение валют в мировой валютной системе. Предваряя эти три вопроса, я бы сказал, что ключевым, пожалуй, в настоящий момент скорее является увеличение общей степени неопределенности, особенно в отношении тех правил игры, которые действуют в мировой валютно-финансовой системе. Это ключевой пункт, но пока давайте перейду к конкретным вопросам.
Что происходило с динамикой мировых финансовых рынков? Возьмем один из индексов — S&P500. Мы все знаем, что после такого бурного роста фондовых рынков во второй половине 2020-го, в 2021 году, в самом начале 2022 года (даже, точнее говоря, уже в конце 2021-го) начался спад, связанный как раз с увеличением геополитической напряженности. Особенно хорошо это видно на примере рассмотрения индекса VIX, который классически измеряет волатильность на мировом фондовом рынке. Да, мы видим, что уровень волатильности в конце 2021 — начале 2022 года вырос. Он, конечно, не достигал пиковых значений, которые были во время мировых экономических и финансовых кризисов, но всё равно он был, конечно, весьма далек от классических значений и показателей.
Что касается дальнейшего развития. Понятно, что непосредственная динамика, связанная с российским фондовым рынком, с российским рынком акций слабо влияет на мировой рынок, потому что если посмотреть на долю по объему торгов (там еще нет окончательных данных за 2020 год), но вот по 2019 году — это 0,3% от общего объема мирового фондового рынка. Понятно, что есть еще сегмент российских акций, обращающихся вовне, но это тоже сегмент не очень значимый.
Гораздо более важен косвенный эффект, который связан с ростом глобального темпа инфляции, вызванным подорожанием энергоносителей, отдельных металлов и продовольствие. И еще один вторичный эффект — то, как отреагируют ведущие центральные банки на этот рост. Опять же, мы видим, что, скорее всего, намечается тенденция в сторону ужесточения денежно-кредитной политики в ведущих развитых странах, а это приведет к классической схеме, когда происходит отток капитала из стран с формирующимися рынками, причем он еще усиливается и вот этой нарастающей геополитической напряженностью.
Ну и еще одно направление воздействия. Оно, скажем так, даже более мощное, чем через фондовый рынок. Это влияние через рынки производных ценных бумаг, особенно через товарные производные, которые, понятно, связаны со всеми ведущими товарами, торгующимися на мировых рынках, производителем и экспортером которых является Россия.
Следующий вопрос связан с влиянием на платежно-расчетную систему. Здесь основной тезис — это отключение российских банков от системы SWIFT, а также непосредственное воздействие — оно есть, но оно, возможно, не столь значительно. Гораздо более важен вторичный эффект, связанный с тем, что страны, которые потенциально могут попасть под санкции (а в первую очередь, конечно, речь идет о Китае), начинают развивать собственные системы трансграничных расчетов — и тем самым возникает конкуренция, и вот эта монополия SWIFT в мировой расчетно-платежной системе может пошатнуться.
И еще один очень важный момент — это усиление внимания к различным новым формам, о которых я говорил в самом начале. Это децентрализованные финансы, то есть по сути дела — прямые расчеты без использования систем, внимание к криптоактивам, что нас уже подводит к следующей теме — к рискам для мировой валютной системы. Опять же, здесь основные непосредственные риски понятны. Это замораживание активов Банка России, которое в целом поставило вопрос: а насколько правомерна политика накопления валютных резервов? Не только для нас, естественно, а для более широкого круга стран с формирующимися рынками, в том числе для Китая как для крупнейшего хранителя валютных резервов в мире.
Само изменение подходов, безусловно, может пошатнуть современную мировую валютную систему. Хотя по-прежнему, надо отметить, роль доллара заключается не только в валюте резервов (здесь-то доля доллара снижалась достаточно существенно), сколько, конечно, в валюте номинирования мировых финансовых активов. И, соответственно, торги в основном осуществляются в долларах.
Что здесь может происходить? Конечно, уже несколько таких новостей пока на уровне слухов прошло о том, что в большей степени может происходить перевод расчетов на юани. Конечно, это в первую очередь связано с торговлей, потому что непосредственно финансовые расчеты в меньшей степени затрагивают китайскую экономику, а также новой конфигурацией с точки зрения криптоактивов (это, пожалуй, в меньшей степени), а в большей степени — возможного введения цифровых валют центральных банков.
Я хотел бы подчеркнуть, что господство доллара в современной мировой валютной системе, конечно, во многом основывается на том, что называется past dependence, то есть на предыдущей траектории развития. Но если мы говорим о качественно новом технологическом скачке, в результате которого появляются как раз цифровые валюты, то здесь возникает такое окно возможностей, когда первый может получить достаточно много. А первым в данной ситуации, скорее всего, будет Китай, и это позволит Китаю существенно повысить роль юаня именно за счет его продвижения как цифровой валюты. Более того, здесь уже прорабатывается следующий проект — так называемый Multi CBDC, то есть цифровые валюты центральных банков, обращающиеся для более широкого круга стран за пределами национальных юрисдикций. Возможность запуска таких валют влияет, естественно, на международные системы расчетов. На мой взгляд, вот здесь действительно возникают основные возможности для дальнейшего развития.
Ну и наконец, могут ли быть какие-то новые подходы в области реформирования мировой финансовой системы? Я уже говорил о том дисбалансе, который изначально сложился в регулировании. Вроде бы возникло понимание того, что его необходимо устранять, то есть регулировать и более широкий круг сегментов мировой финансовой системы. Очень важный вопрос, о котором я достаточно давно говорил, — это необходимость регулирования международных потоков капитала на наднациональном уровне, то есть создание механизмов защиты. Хотя мы сейчас видим, что, конечно, этот вопрос совершенно иное звучание приобретает в современных условиях, когда даже Россия, которая долгое время уклонялась от применения валютных ограничений, ввела достаточно широкий набор мер — естественно, вынужденно — валютного контроля. И самое интересное, что этот вопрос еще до всех этих событий выносился на повестку дня G20.
И конечно же, центральный вопрос для развития возможного нового индустриального общества — это, конечно, долгосрочные источники финансирования. А в условиях, когда у нас система и в краткосрочном плане становится более волатильный, и, самое главное, в долгосрочном периоде, как я уже сказал, весьма вероятны изменения правил игры, нарушение стабильности этой системы, возникают очень существенные вызовы перед возможностью и дальнейшей структурной перестройки.
По материалам VII Санкт-Петербургского экономического конгресса (СПЭК-2022) на тему: «Новое индустриальное общество второго поколения (НИО.2): проблемы, факторы и перспективы развития в современной геоэкономической реальности», 31 марта – 1 апреля 2022 г.
