Андрей Клепач,
главный экономист Корпорации развития ВЭБ.РФ, заслуженный экономист Российской Федерации, член правления ВЭО России
Кластеры и геотории
Как известно, пространство России в общественном сознании рассматривается зачастую не только как богатство, но и некоторое проклятие: весной – постоянно потоп, зимой что-нибудь взрывается, мерзнет, летом – горит. Экономическая наука традиционно видит пространство не просто как географический фактор, не только как фактор издержек, а как триединство расселения народа, людей, природно-климатических ресурсов, недр и размещения производительных сил.
Форма организации пространственной жизни может быть разная. У нас в последние годы – акцент на кластеры, для них есть специальные меры поддержки. Такой подход не только у нас, но, допустим, Франция активно развивала инновационные и высокотехнологичные кластеры. Есть сходные понятия, такие как «полюс роста», например, или понятие, которое редко используется, – геотория. Это не просто территория, а пространство, которое характеризуется однородностью условий жизни, людей, использования ресурсов, взаимосвязей, природных факторов, климатических условий, плюс аспекты, связанные с ценностями, с духовным, образовательным и научным развитием. Видение пространства не в плане разреза на округа, регионы, а именно с точки зрения организации в виде кластеров, полюсов роста и одновременно полюсов проблемности, стагнации, очень важно. Поэтому геотории, где сосредоточены примерно похожие условия жизни, есть единство ментальных, духовных, производственных, ресурсных факторов, нам надо увидеть и раскрасить соответственно территорию страны.
Плотность экономической деятельности
Плотность экономической деятельности у нас крайне низкая, раз в 16 ниже, чем в Китае, если там ВВП в сопоставимом виде делить на квадратный километр, в 20 раз ниже, чем в США. При этом энергетики любят приводить карту России, где только европейская часть и точки по Южной Сибири светятся, а все остальное покрыто мраком.
Такое огромное пространство не только с запада на восток, но и с севера на юг создает крайне повышенный спрос и особые требования к пространственной и энергетической инфраструктуре. У нас энергоэффективность низкая, но если делать поправку на разницу климатических условий, что делалось в работах Института прогнозирования, то видна разница в удельном энергопотреблении, причем не только электроэнергии, а с затратами на тепло в размере 20–30%.
То же самое касается транспортной инфраструктуры – это вопрос связанности. И, соответственно, если наши вложения в транспортную инфраструктуру сейчас составляют где-то около 2% ВВП, европейские страны, особенно на пике развития скоростных дорог, доходили до 4–5%, так же как и Соединенные Штаты. Мы в этом плане пока видим достаточно уязвимую систему транспортной инфраструктуры и существенное недофинансирование в этой сфере.
Пространство России с точки зрения богатства ресурсов, в том числе лесных и водных, в условиях климатических изменений становится дополнительным преимуществом. Вопрос – как его капитализировать. Большое пространство (или то, что особенно в евразийских теориях рассматривают как «хартленд») позволяет нам выстраивать многовекторную внешнеэкономическую деятельность как с Европой, так и с глобальным югом и востоком. С этой точки зрения пространство – это огромное преимущество во внешнеэкономических вопросах.
Понятно, что с точки зрения безопасности это где-то уязвимость, а где-то и защита во всех войнах, потому что стратегическая глубина имеет свои преимущества.
Социальные пространственные характеристики
Все большую роль играют не только такие чисто традиционные экономические факторы (плотность дорожной сети, ВВП на душу населения, наличие тех или иных природных богатств), но социальная и культурная составляющая. Нужно ответить на вопрос: к чему люди стремятся? Хотят они уезжать из сибирских или, особенно, дальневосточных регионов, которые лидируют по миграционному оттоку, или стремятся их заселить, обжить и укорениться? В этом плане социальная или духовная составляющая играет все большую роль.
Я думаю, что двумерным взглядом на ценности – «индивидуальное или коллективное» – вряд ли мы сможем объяснить все то, что притягивает людей в Сибирь, а что потом всех сгоняет в Москву и Питер. Во втором случае ситуация более понятна: это высокие доходы, это трамплин, чтобы уехать в Европу, как это было для многих научно-технических кадров. Но даже здесь, на мой взгляд, тоже нужен многомерный подход.
Основные проблемы освоения пространства
Есть понятие, которое широко используется не только журналистами – «сжатие экономического пространства», которое означает, что вся экономическая деятельность концентрируется в столичных агломерациях.
Если мы сравниваем с царской Империей, да и с Советским Союзом, Россия в новейшее время сначала сократилась, а с 2014 года начала прирастать. Пространственное увеличение нужно рассматривать шире, чем только новые территории, потому что евразийская интеграция и позиционирование в ней России как северного центра – это тоже расширение пространственного развития, которое имеет свой экономический эффект, и нам нужно научиться его оценивать и капитализировать.
Есть тема, которая постоянно поднимается коллегами из Института экономики и организации промышленного производства Новосибирского отделения РАН – это комплексность. У нас доминирует так называемый «колониальный» подход к Сибири, сейчас он стал рассматриваться как корпоративный подход, когда действительно мы смотрим на набор проектов и на те ресурсы, которые мы можем добыть и дальше экспортировать.
Вопрос комплексности развития территории с точки зрения условий жизни людей, глубины переработки сырья и вообще создания всей цепочки добавленной стоимости, увязки транспортной инфраструктуры, к сожалению, пока не стал во главу угла в нашем пространственном развитии, но это опять же тот опыт, который был у Советского Союза, который давал огромную устойчивость его экономики и вносил серьезный вклад и в темпы экономического развития.
Новые регионы
Все цифры, понятно, традиционно говорят о сверхконцентрации в европейском регионе. Только столичная агломерация – это почти треть ВВП России. Тем не менее, у нас сейчас возникают и новые факторы.
Если брать стратегию пространственного развития, которую принимали в 2021 году, акцент делался на так называемых геостратегических регионах – это Северный Кавказ, Дальний Восток, Калининград, Крым. Сейчас у нас новая реальность, появились новые субъекты Российской Федерации, где пока идет война, но на самом деле Донбасс – потенциально огромный ресурс для экономического развития – 5 с лишним миллионов человек, до всех военных событий было 11 млн. Это огромный и сельскохозяйственный ресурс, мощные инженерные кадры, хотя вопрос их промышленного профиля еще требует исследования.
Определенная работа была сделана, правда, не публичная, но, видимо, частично будут публиковать ее итоги, о развитии Приазовского макрорегиона. Я имею в виду, что Азовское море было огромным рыбным центром России. Больше трети всей рыбы, которая добывалась в царской империи, я сам удивился, ловили в Азовском море. Сейчас там из-за солености, загрязнений, разрушений инфраструктуры эта отрасль разрушена, но есть огромный потенциал и для семейного туризма, и для восстановления рыбоводческой жемчужины. Есть оценки, как это можно капитализировать. Если сейчас жизненный уровень там составляет порядка 40 с лишним – 50% от среднего по России, то при разумной политике и вложениях он может удвоиться.
Развитие приграничных территорий
У нас сейчас стали приграничными регионами Курск, Белгород и другие, и это означает, что для этих регионов нужны серьезные дополнительные не только защитные меры, но и вложения, и ведение экономики там потребует новых подходов – и инженерных, и стоимостных. Та же Калининградская область – это анклав, находящийся в полублокаде. Если раньше это были ворота в Европу, то сейчас – крайне уязвимая точка, поэтому область стоит также перед поиском новой модели развития.
В этом плане у нас стоит на повестке дня переосмысление всего нашего западного рубежа и приграничных территорий. И отсюда – огромный запрос на новую модель пространственного развития, где надо найти баланс. Столичные агломерацие по уровню доходов, качеству жизни находятся на уровне развитых европейских стран, а в чем-то даже Москва и Питер их опережают. Это крупнейшие научные и оборонно-промышленные комплексы, с учетом областей.
Отдельная задача – развитие Сибири, потому что поворачивать на Восток и развивать отношения с Китаем, имея опустошенные пространства и уезжающее население, невозможно. В этом плане подъем Дальнего Востока без подъема сибирских регионов, как это было и в советское, и в царское время, невозможен.
Наконец, как я уже сказал, новые западные рубежи.
Модель, которая будет учитывать все эти направления, во многом еще предстоит выстроить.
Сверхконцентрация столичных агломераций
Коротко в подтверждение некоторых оценок.
Москва и Санкт-Петербургские агломерации, включая смежные области – это даже не треть, а если брать в среднем показатель за 2016–2022 годы, почти 37% ВРП России. Приграничные районы, включая новые, о которых я говорил – 17%. И если раньше Белгород серьезно рос и был примерно в 2 раза эффективнее и по доходам выше, чем Курская или Смоленская область, то сейчас и сам город, и территория находится под ударом, и население уезжает.
Если говорить о темпах, видно, как выделяются именно по темпам роста именно столичные агломерации.
Но что важно: у нас начала серьезно меняться картина в 2021–2022 году. Во время ковида и в начале 2022 года очень сильно просел Ленинград и Ленинградская область, закрылись сборочные производства в Калужской области, но с 2022, 2023 года они пошли в рост. Особенно Свердловская область, Екатеринбург, Челябинская область, Поволжье, которое теряло людей и уменьшало свой вес в ВВП в предыдущие годы. Я думаю, что именно эти регионы могут стать очень мощным двигателем и мотором промышленного и экономического подъема России в ближайшее время.
Если говорить не про ВРП, а про динамику населения, здесь нет ничего нового. С 2013 по 2022 прирост населения в Центральном федеральном округе около Москвы – миллион человек, Северо-Запад, Питер и Ленинградская область – почти 400 тысяч человек, все остальные, за исключением Южного округа и Крыма, теряли население, и оно в основном уезжало, из того же Поволжья, на северо-запад. Правда, эти данные, видимо, будут еще многократно исправляться, потому что у нас только по последней переписи нашлось дополнительных почти 2 млн, чуть меньше, людей, в Москве, Московской области, Питере и Ленинградской области. Откуда они взялись – сказать трудно, потому что ни по каким балансам рождения, смертности и официальной миграции их нет в количественном отношении.
Может быть, когда проведут следующую перепись, мы найдем еще несколько миллионов, вопрос – в столицах или на Дальнем Востоке? Понятно, что прирост населения в столичных агломерациях – это не результат рождаемости и даже высокой продолжительности жизни. Продолжительность жизни в Москве – 78 лет, то, чего мы должны, по Указу Президента, достичь к 2030 году, зато рождаемость мизерная, и в основном это приток населения из других регионов.
Соответственно, в условиях дефицита кадров у нас получается огромный дисбаланс. Видно, что в регионах, где есть рост населения, одновременно и малый спрос на рабочую силу; наоборот, там, где идет опустынивание (это прогноз до 2045 года завершения, базирующийся на прогнозе Росстата), видно, что ситуация, если ничего кардинально не менять, резко ухудшится. Опять же, можно все это закрывать производительностью труда, но это сделать не просто, потому что люди едва ли будут просто так уезжать и показывать высокую производительность труда. В Сибири надо не просто пытаться компенсировать отток ростом производительности труда, но создать другие условия жизни, чтобы люди там оставались.
Развилки
Россия столь многообразна, что нам нужно иметь не просто общий высокий темп роста ВВП порядка 4%. Понятно, что огромную роль играют и расходы на НИОКР, транспортные проекты и нормы накопления, но есть вопрос: этот рост будет базироваться на Москве и Питере или все-таки будет подъем Урала, Поволжья и глубинных сибирских регионов? Модель, которую мы рассчитывали, показывает, что обеспечить высокие темпы роста, в долгосрочном плане выше 2%, если все опирается только на Москву, Питер и Сочи, не получится. Чтобы были высокие темпы роста, должно серьезно сократиться неравенство между регионами. Сейчас, если брать в расчете на душу населения, оно составляет примерно 14 раз между верхними и нижними 10. В качестве примера: контрактники получают 200 с лишним тысяч, а средняя зарплата в Туве – 20 с лишним тысяч. Когда военные туда вернутся, если ничего не поменяется, условия жизни их семей ухудшатся в 8 раз. Понятно, что за короткое время разрыв в зарплатах не преодолеешь, но надо понимать, что он все-таки должен уменьшаться.
Есть разные индикаторы качества жизни – Росстата и другие. У нас Москва примерно в 2 раза выше по стандарту качества жизни, чем большинство сибирских городов, а они – на 30–40% ниже, чем города европейской части России. Это один из ключевых факторов миграции. Разрыв с селом вообще комментировать трудно, он примерно на 40% с лишним, лишь в предыдущие 2 года некоторое сокращение было.
Я уже говорил, если брать прогноз, который предполагает не только серьезные инновационные составляющие, повышение нормы накопления, но и изменение пространственного распределения, то иметь долгосрочный темп роста около 4%, по нашим расчетам, можно.
Вообще одна из проблем: у нас внятного регионального прогноза фактически нет, то есть регионы дают свои оценки, но на общероссийском уровне это уязвимое место и с точки зрения государственной политики, и методологически.
Проблемы управления
Два момента, связанных с управлением.
У нас управление на уровне макрорегионов (причем я сейчас не беру даже их нарезку, потому что она совершенно произвольная и не имеет развитых экономических обоснований) вообще де-факто отсутствует. Есть политическое управление на уровне полпредов, но границы округов не совпадают с макрорегионами. По сути дела, на мой взгляд, нам нужно изменение пространственной политики и пространственного развития. Это нельзя сделать только из центра. Нужно выстраивать систему самоорганизации регионов и управления на уровне макрорегионов, взаимодействия между ними, не конкуренции, а именно сотрудничества в решении и общем согласовании проблем.
Эта дискуссия была и сейчас есть в Правительстве. Мы угробили КЕПС и СОПС (Совет по изучению производительных сил), там ничего не осталось, но дело даже не в том, что нет людей или нет самого института, – он придаток ВАВТ, а что нет той системы и задачи комплексной экспертизы проектов в регионах и вообще развития регионов и их согласования, которым занимался КЕПС и СОПС. Я думаю, что эту задачу, может быть, даже не воссоздавая сам институт, но через Академию наук как сетевую организацию надо решать, и это даст серьезный вклад в то, чтобы улучшить качество жизни не только в Москве, где, конечно, ничего не надо портить, но надо дать возможность другим регионам во взаимодействии существенно поднять качество жизни, чтобы Россия опять же начала наконец-то прирастать не Москвой и Питером, а Сибирью, Поволжьем, Уралом.
