Александр Дынкин,
Президент ИМЭМО РАН им. Е.М. Примакова, академик РАН, вице-президент ВЭО России
Наше восстановление экономики, некоторые экономисты называют его постсанкционным, в 2016-2018-м годах шло на невысоком уровне, близком к 2% в год. Если посмотреть на базовый сценарий Министерства экономики, они обещают на 2019-2024-й годы рост порядка 2,7% ВВП. Как это повлияет на наше позиционирование в мире? Место России в мировой экономике, если исходить из текущего обменного курса, ниже даже итальянской экономики. Мы относительно неплохо себя чувствуем по показателю ВВП на душу населения, то есть, мы находимся на среднемировом уровне точно, далеко опережаем Индию, и нам в спину по показателю ВВП на душу населения дышат две страны – Бразилия и Китай.
Мы в Институте (международных экономических отношений РАН им. Е.М. Примакова) занимаемся долгосрочным прогнозированием и вот, каковы наши оценки.
Если мы будем жить в условиях низкой экономической динамики, скажем, в районе 1,5% в год, то к 30-му году Россия может опуститься на 7-е место в мире по паритету покупательской способности, пропустив вперёд себя Бразилию, и на 15-е – по текущему обменному курсу, сразу после Мексики. Другими словами, я хочу отметить, что вот эти две страны – Бразилия и Мексика – это сегодня наши реальные конкуренты.
Третьим конкурентом, который находится выше нас, является Германия. И вот почему… Если вы посмотрите на данные, которые получаются при пересчёте по паритету покупательной способности, вы увидите, что нас с Германией разделяет гораздо меньшая дистанция, чем та, что нас разделяет с Бразилией, которая идёт следом за нами. Поэтому я хочу сказать, что при благоприятной конъюнктуре для нас и неблагоприятной для Германии формально к 2024-му году мы сможем войти в топ-5 мировых держав по ВВП при расчётах по паритету покупательной способности. То есть, на острый и важный вопрос о том, сможем ли мы войти в пятёрку ведущих стран, я бы ответил так: цель достижима, но пока возможность её достижения отличается высокой степенью неопределённости.
С моей точки зрения, самым серьёзным ограничением роста для нас является демография и качество человеческого капитала. Вы все знаете, что есть индекс человеческого развития. По этому важному показателю мы делим 50-51-е место в мире с Белоруссией. И больших подвижек здесь не ожидается, главным образом, из-за продолжительности жизни. По данным Всемирной организации здравоохранения, по этому показателю мы находимся на 122-м месте в мире. По последним оценкам Росстата, для родившихся в 2017-м году средний ожидаемый уровень продолжительности жизни у нас – 72,7 лет. Если сравнить с несколькими странами, то, скажем, в Северной Корее – 71,5 лет, в Китае – 76, а в соседней с нами Финляндии уже 81 год. Как вы понимаете, руководство страны это всё хорошо представляет, поэтому ещё до президентских выборов была запущена система мер по стимулированию рождаемости, по поддержке многодетных семей. Это важная вещь, но реальность здесь для нас не очень благоприятная.
Если говорить о России, то самая высокая смертность, которая превышает рождаемость в 1,5-2 раза – в Псковской, Тульской, Тверской, Новгородской, Рязанской, Владимирской и других центральных областях. Это происходит в том числе из-за того, что в Центральной России воронки мегаполисов, Москва и Питер, они втягивают молодёжь из этих регионов, и центральная Россия – сердцевина страны – пустеет, к сожалению. Известны такие экспертные оценки, что 60% трудоспособного населения Иваново работают в городе Москва. Вы представляете, что это означает? Такая пространственная неравномерность – серьёзный вызов, на который пока не удаётся найти адекватный ответ. Ключ, на мой взгляд, к нему, здесь я не скажу ничего нового, это инфраструктура, это дороги, жильё, это газификация, и, конечно, развитие малого аграрного и другого малого бизнеса.
Вообще, я хочу отметить, что у нас и не только у нас, ещё со времён политбюро ЦК КПСС сохраняется некая фетишизация темпов роста. Например, академик Анатолий Иванович Анчишкин, который был одним из предшественников академика Ивантера, ещё в 80-м году достаточно убедительно с помощью межотраслевых балансов говорил о том, что рационально иметь 0,8% роста ВВП в год для того, чтобы выровнять структурные дисбалансы, которые складывались в экономике. Его тоже не послушали, заставили тогда пересчитать на 4%. К чему я это говорю: при оценках темпов роста нельзя забывать о наполнении этого роста, о качественной стороне экономического роста, что особенно важно в сегодняшней, как говорят, постиндустриальной информационной экономике.
Сторонники темпов роста любой ценой часто предлагают различные комбинации кредитной экспансии, будь то инвестиционные деньги, финансовый инжиниринг, я не хочу всё это перечислять. При этом они ссылаются на опыт Федеральной резервной системы США и Европейского центрального банка, которые практикуют количественное смягчение, не вызывающее инфляционной волны. Почему оно не вызывает инфляции? Потому что эти финансовые органы эмитируют доллары и евро. То есть, если бы мы могли эмитировать доллары и евро, то я был бы двумя руками за такую кредитную экспансию. Но мы эмитировать можем рубли, а доллары и евро имеют практически неограниченный спрос, являются привлекательным финансовым активом, чего пока нельзя сказать о рубле. Я не знаю, следили ли вы или нет, но несколько лет тому назад в Москве была шумная кампания по превращению столицы в мировой финансовый центр. Пошумели полгода и эту тему забыли. Поэтому мы не можем эмитировать рубли с той же уверенностью, что это не вызовет инфляционной волны, как в Европе или в США.
Что касается задачи войти в пятерку, напомню, что есть ещё одна задача –увеличение ВВП на душу населения на 50%. Вот как раз эта задача – суперсложная, на мой взгляд. Потому что, если статистически к ней подойти, то нам нужны ежегодные темпы роста 7%. Я думаю, что сегодня это нереально даже для Китая. Поэтому я бы подошёл к этой теме с той точки зрения, что универсальным критерием успеха должны стать ежегодные темпы роста.
Вот, смотрите, в апреле Международный валютный фонд снизил свои оценки темпов роста мировой экономики в 2019-м году с 3,5 (причём эту оценку они делали в январе) до 3,3. Кристин Лагард выступала в Торговой палате США и отметила, что, если в 2017-м году 75% мировой экономики находились в фазе подъёма, то в текущем году уже 70% глобальной экономики столкнулись со снижением роста.
Конечно, политики хотят высоких темпов роста. Трамп в своих многочисленных выступлениях говорит о том, что Америке нужно 5% роста в год. Люди это слушают. Но вот, скажем, Бюро экономического анализа Министерства торговли США опубликовало данные за 2018-й год, согласно которым темпы роста составили 2,9%. Трамп, напомню, всем рассказывал, что будет выше 3%. Прогноз Международного валютного фонда по американской экономике на текущий год – 2,3%. Япония – 1% в год. Европа борется за то, чтобы превысить показатель 1,5%. Китайцы говорят о том, что для них красная линия – 6% в год. В прошлом году было 6,2%. Ряд авторитетных японских специалистов, которые консультируют крупные японские корпорации, активно инвестирующие в Китай, считают, что реальный рост в прошлом году там был 4%.
Мы все помним, конечно, высокие темпы роста 50-60-х годов. Тогда бурно росло и население, бурно росла производительность труда. Кейнсианство, которое тогда доминировало, стимулировало этот рост за счёт увеличения госдолга. Но потом бум рождаемости ушёл из Европы в Японию, затем в Китай, даже в Штатах, в общем, самой благополучной с демографической точки зрения развитой страны, в прошлом году рост рабочей силы составил всего 0,2%.
Следующий вопрос: так ли уж плох низкий экономический рост? Когда население растёт очень медленно, высокие темпы роста ВВП, на мой взгляд, вряд ли возможны. Есть роста ВВП на душу населения. Любопытно, что они совпадают и в Штатах, и в Европейском союзе, и в Японии, и они колеблются в пределах от 1,3-1,4%. При этом (это новый феномен) экономики этих стран живут в условиях практически полной занятости, показатели безработицы находятся на рекордно низких уровнях. Скажем, в Штатах сегодня это порядка 3%. Многие опросы уверенности избирателей говорят о том, что и избирателей, и потребителей устраивают такие темпы роста при условии полной занятости и низкой инфляции. Поэтому говорить о том, что это очень плохо, я бы однозначно не стал. Конечно, когда кейнсианство было заменено неолиберализмом, появилась новая беда, я её называю банкет в долг, когда государственная задолженность начала стремительно расти. Скажем, если в развитых странах в 2000-м году она составляла 70% ВВП, то уже в прошлом году – 103%.
К чему это привело? Это привело к кризису 2008-2009-го годов, когда многие банки США были признаны слишком большими, чтобы разориться, но это не коснулось ни сбережений, ни пенсионных накоплений, ни стоимости недвижимости для среднего класса. Средний класс был крайне разочарован. В результате, мы сегодня с вами видим Трампа, мы видим кошмар брекзита, мы видим Маттео Сальвини в Италии, мы видим Болсонару в Бразилии и других ребят, которых сегодня называют популистами. Хочу отметить, что в русском политическом словаре есть такое слово народники. Может быть, стоит подумать о том, как одно с другим связано.
Хочу поставить вопрос о том, есть ли системная альтернатива у современной модели экономического роста? С моей точки зрения, мы видим очевидный кризис мотивации развития, особенно этот кризис просматривается в Европе, поэтому я полагаю, что модель, ориентированная сугубо на рост потребления, оказывается не в состоянии придать ни экономической, ни социальной динамике новое качество. Я полагаю, что реальные источники перемен будут связаны с нематериальными типами производства и потребления, с новыми стилями жизни, которые перечёркивают ценности массовой культуры и общества тотального потребления.
С моей точки зрения, речь идёт о выборе интеллектуальных источников социальных и технологических инноваций, о приоритете нематериальных стимулов жизнедеятельности, естественно, и о реальном зелёном росте. Совокупность этих новаторских подходов, мы её называем у себя в институте ответственным развитием, на мой взгляд концепция медленно, но верно идёт на смену таким доминирующим экономическим подходам прошлого века, как кейнсианство и неолиберализм.
