В 2021 году исполнилось 30 лет новой России — 12 июня 1990 года была принята Декларация о суверенитете Российской Советской Федеративной Республики. Изменения, которые начались в эпоху перестройки, объявленной Генеральным секретарем ЦК КПСС Михаилом Горбачевым, затронули абсолютно все сферы жизни страны. Многие из них так и не были доведены до логического завершения, часть осталась просто на бумаге, а некоторые завершились совсем не так, как было задумано изначально. Журнал «Вольная экономика» спросил экспертов и экономистов о том, какими были эти прошедшие тридцать лет и могла ли Россия пойти по другому пути?
Алексей Ведев,
заведующий лабораторией финансовых исследований Института экономической политики имени Егора Гайдара, бывший заместитель министра экономического развития, доктор экономических наук
— Мог ли СССР пойти по китайскому пути?
— Конечно, СССР вполне мог пойти по китайскому пути. Парадокс состоит в том, что после тотальной приватизации образца 1993 года сейчас у нас все идет к возвращению доминирования государства в экономике, то есть, по сути, полный откат назад.
На мой взгляд, более логичной была бы постепенная плавная приватизация с первоочередной приватизацией сферы услуг, а не крупных предприятий, которые были в частном секторе.
С другой стороны, мы, конечно, не знаем, что такое правильно или неправильно в этом вопросе, однако это было альтернативное направление, которое, я думаю, дало бы более устойчивое развитие.
При этом у нас был шанс сделать некую двухслойную экономику по типу норвежской, а не китайской — с мощной сырьевой поддержкой, подушкой безопасности и с высоким уровнем развития Hi-Tech-технологий, то есть отраслей с продукцией, которая обладает высоким уровнем добавленной стоимости.
Борис Хейфец,
профессор Финансового университета при Правительстве Российской Федерации, доктор экономических наук
— Можно ли было реформировать страну каким-либо другим способом?
— Есть банальная истина, которая заключается в том, что история не терпит сослагательного наклонения. Был план «500 дней» Григория Явлинского, был китайский опыт, о нем тоже много говорили. Наверняка над этим работала и Академия наук. Главная проблема реформ заключалась в резком отпуске цен, шоковой терапии. Тот самый польский рецепт, по которому реформировал экономику Егор Гайдар, как раз и привел и к галопирующей инфляции, и к серьезному ухудшению положения населения.
Одним словом, безусловно присутствовали самые разные варианты реформирования России. Но здесь встает вопрос политического выбора, был сделан именно такой. К чему это привело, мы с вами прекрасно знаем: к разрушению промышленной базы, обнищанию населения и другим проблемам. Плюс к тому совершенно безумная, которую сейчас называют грабительской, приватизация.
Игорь Николаев,
директор Института стратегического анализа компании «Финансовые и бухгалтерские консультанты», доктор экономических наук
— Как вы оцениваете то, что удалось построить за прошедшие тридцать лет в России?
— Рыночную экономику мы построили, но, во-первых, строительство прошло с очень тяжелыми и неоправданными издержками, а во-вторых, то, что построили, оказалось немного кривоватым и косоватым.
Но тем не менее это рыночная экономика. В первом десятилетии XXI века России очень сильно повезло с бешеными ценами на нефть. Однако мы это преимущество не использовали должным образом, за эти годы страну можно было превратить «в конфетку». Но — не превратили. Так что и знак плюс есть, но и минус достаточно большой, полного удовлетворения испытывать точно не стоит.
Основные реформы при этом у нас все-таки произошли — это либерализация хозяйственной деятельности, приватизация. Что бы хотелось, так это того, чтобы мы не шли вспять, обратно, а именно это у нас сейчас и наблюдается. Мы построили все-таки рыночную экономику, а когда мы снова вводим элементы из той прежней системы, командно-плановой экономики — например, директивное регулирование цен, ярким примером которого является недавняя заморозка стоимости сахара, подсолнечного масла, — становится только хуже. Другой яркий пример движения вспять — замороз- ка пенсионной накопительной компоненты с 2014 года.
Нужно исправлять ситуацию, а не идти вспять. Я бы даже не назвал это реформами — это совершенствование, исправление недостатков.
Никита Кричевский,
главный научный сотрудник Института экономики, доктор экономических наук, профессор
— Нужна ли России новая перестройка?
— Экономическая — вне всякого сомнения. Но только такая. И она должна заключаться в возвращении в нашу экономическую жизнь справедливости. Что такое справедливость? Это воссоздание равных возможностей для реализации, равного доступа к базовым социальным услугам, справедливое перераспределение доходов и богатства и создание, опять же, равных условий для ведения предпринимательской деятельности и некоммерческих горизонтальных связей.
Эти цели абсолютно достижимы в современных экономических и политических реалиях. Для этого ничего особо не нужно, просто в СССР все это в целом присутствовало, а с перегибами боролись. А в процессе перестройки то, что присутствовало, было утеряно. А сейчас другой вектор — к восста- новлению того, что было.
Капитализм в его абстрактном понимании есть многообразие форм собственности, основанное на спросе и предложении ценообразование и равная конкуренция.
И начать такую перестройку нужно, конечно же, сверху.
Никита Масленников,
руководитель направления «Финансы и экономика» Института современного развития, доктор экономических наук, профессор
— Когда наша страна преодолеет бедность?
— Вопрос преодоления бедности кроется не в показателях. Конечно, в два или три раза снизить — это все хорошо, это ориентиры, которые полезны и носят некий мобилизующий характер.
Однако что мы мобилизуем? Просто сказать, что у нас снизится процент бедных в два раза, можно, но как мы к этой цели подойдем, при помощи каких инструментов?
Вопрос в том, какой должна быть социальная и экономическая политика, чтобы мы снизили уровень бедности в два раза. Преодоление бедности — это раздел пирога. И чтобы он достался гораздо большему числу людей, пирог должен быть больше и более сытный.
Как мы можем к этому прийти, если у нас потенциальные темпы роста не превышают в лучшем раскладе в среднем 2,5 процента? Проблема-то в том, что мы восстановились, но в старой, доковидной, структуре экономики. И, соответственно, для роста пирога необходимо ее менять, чтобы темпы роста ВВП были от 3 процентов и выше, а для этого нужно, чтобы инвестиции ежегодно росли на 5–6 процентов, а производительность труда — не менее чем на 5 процентов.
Для этого нужно менять структуру экономики, держа в уме новую экономическую модель развития. И одновременно с этим нужно помнить, что сейчас продолжительность экономического перехода сокращается, тренд перехода мировой экономики на новые рельсы, по сути, ограничен ближайшими десятилетиями. И если мы попадаем, тогда где-то на горизонте 2030–2035 годов мы сможем проблемы с бедностью решить.
Смотрим дальше. Все, о чем мы говорили раньше, — базовые условия. А вообще социальная отдача от экономического роста, она в чем? Разве у нас другие показатели хороши? Вот, например, реально располагаемые доходы населения: если посмотреть данные, то становится понятно, что мы до уровня 2013 года недотягиваем еще 10 процентов. И вторым принципиальным условием сокращения уровня бедности вдвое становится сокращение этого разрыва.
По большому счету, я думаю, нам нужно переходить к таргетированию как раз этого показателя. Сам по себе он достаточно сложный, в него входят как минимум пять составляющих: реальная зарплата, социальные трансферты, доходы от собственности и предпринимательской деятельности, прочие доходы.
Яков Миркин,
заведующий отделом международных рынков капитала ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН, член Правления ВЭО России, профессор, доктор экономических наук
— Какой вы видите страну еще через тридцать лет?
— Я вижу страну другой. Страной, в которой торжествует социальная рыночная экономика, а продолжительность жизни составляет 80+. Высокое качество жизни и развитая социальная инфраструктура по всей территории России, позитивная демография.
Речь идет об экономике по образцу Германии, Австрии, Чехии и ряда других стран Восточной Европы в том смысле, в котором ее понимал западногерманский экономист и государственный деятель, основное действующее лицо послевоенных экономических реформ в ФРГ Людвиг Эрхарт. Есть замечательные его слова по поводу того, как он понимает свою задачу. В книге «Благосостояние для всех» Эрхарт писал, что «в моей должности я должен выполнять специфическое задание, это задание сводится к тому, что необходимо заставить народное хозяйство выявить столько энергии и показать столько достижений в производительности, чтобы люди могли жить без нужды и забот, чтобы они получили возможность приобретать имущество и становиться благодаря этому независимыми, чтобы они имели возможность в большей степени раскрыть свое человеческое достоинство. Именно тогда они не будут зависеть от милостей других, а также от милости государства».
Это экономика золотой середины, где государство берет на себя гораздо больше социальных обязательств, чем в англосаксонской модели, тем не менее оставляя много свободы для новых идей, инновационности, свободного движения людей
и рынков.
Конечно, существуют и другие варианты развития. Экономика закрытой крепости, стагнационная экономика со стареющими технологиями, испанская модель экономики развития с молодыми технократами во главе, экономика нового курса — рационального либерализма.
На тридцатилетнем горизонте прогнозы давать сложно, но в периоде с 2022 по 2027 год нас с вероятностью 20–25 процентов ждет сценарий крепости, с вероятностью 55–60 процентов — стагнационной экономики. 19–20 процентов — вероятность того, что мы с вами будем жить в экономике «управляемого холода», как было в Испании в конце 1950-х годов. И наконец, от 0 до 1 процента — вероятность экономики «внезапного поворота».
