Алексей Леонидович Ведев,
заведующий лабораторией финансовых исследований Института экономической политики имени Е.Т. Гайдара, заведующий лабораторией структурных исследований ИПЭИ РАНХиГС, член Правления ВЭО России, д.э.н.
Наверное, ключевой вопрос на краткосрочную перспективу — как мы проживем четвертый квартал этого года, насколько положительная инерция будет устойчива, не встретимся ли мы со значительным торможением? По текущей ситуации можно отметить, что у нас инфляция разгоняется, что связано с изменениями как в бюджетной, так и в денежно-кредитной политике.
Остановлюсь на ключевых факторах роста (или, напротив, торможения, я всегда вынужден это добавлять) российской экономики.
Первая группа факторов — это санкции. Здесь два ключевых аспекта: первый состоит в том, что в последние 3 года мы строили открытую экономику и, естественно, ориентировались больше на эффективность. То есть если импорт у нас был более эффективный, чем товары внутреннего рынка, то мы всегда выбирали его, и это привело к тому, что примерно в последние лет 10, наверно, 30% российского импорта — это машины и оборудование, а то, что называется «инвестиционный импорт», — это 7–8 трлн рублей в год. Конечно же, в последние полтора года у нас меняется логистика, но концептуально вопрос остается — что нам с этим делать. Этот выбор между надежностью, самостоятельностью и эффективностью, наверно, сохранится на ближайшие 10 лет точно.
И второй аспект, связанный с санкциями, — то, что с 2007 года мы активно развивали промышленную сборку, она была с льготным налогообложением и составляла 40% российского импорта так называемых товаров промежуточного или промышленного потребления — это порядка 12–13 трлн рублей в год, которые также обладают сильным мультиплицирующим эффектом. И эта проблема, конечно, многослойная: нам удастся каким-то образом смягчить санкции, мы найдем других поставщиков, может быть, менее качественных? Либо мы вообще откажемся от этого? И это вопрос, конечно, выбора и промышленной, и экономической политики.
Вторая группа факторов — это внешняя торговля. Два ключевых вопроса — это цены и физические объемы. Если в прошлом году многие международные финансовые организации оценивали по развитым странам вероятность рецессии достаточно высоко, то сейчас прогнозы более оптимистичные, и, конечно, мы можем рассчитывать на поддержание физических объемов торговли на более или менее приемлемом уровне.
Третий пункт. Это так называемые факторы «микро-макро», отношения между иностранным и российским бизнесом. Позитивно влияет на потребительские рынки уход крупных сетей, крупных предприятий, их замена (замена достаточно мутная, что важно) либо другими собственниками, либо путем смены топ-менеджмента (я правда не понимаю, что такое смена топ-менеджмента). Это позитивно влияет на потребительский рынок, поддерживает потребительский спрос, но с точки зрения стратегии здесь ситуация, конечно, абсолютно непонятная и туманная. Мы должны признать, что Россия — это экономика крупных и средних предприятий, каким образом здесь можно осуществлять какое-то стратегическое планирование и прогнозирование в рамках таких замен собственников или топ-менеджмента — открытый вопрос.
И четвертая группа факторов — это экономическая политика Правительства и Банка России. На мой взгляд, в 2022 году мягкая или стимулирующая денежная и бюджетная политика выступила в качестве основного фактора столь небольшого снижения ВВП, всего на 2,1%. Сейчас мы сталкиваемся объективно с ужесточением денежной политики, а возможно, и с консолидацией бюджетной политики. И конечно же, то, как это снизит темпы роста, я думаю, мы увидим в четвертом квартале. На мой взгляд, это будет негативное влияние, но до какой степени — открытый вопрос.
Хотелось бы также остановиться на некоторых внешних рисках. В первую очередь это замедление экономического роста, на что указывают как раз прогнозы международных финансовых организаций, снижение ВВП в мире и развитых странах, замедление глобальной инвестиционной активности и ужесточение условий финансирования.
Что касается внутренних рисков развития, отмечалось оживление в обрабатывающей промышленности, но необходимо отметить ухудшение ситуации в добывающих отраслях и, конечно же, снижение возможности финансирования инвестиций. Повышение ключевой ставки ведет не только к удорожанию кредита, но и к общему росту процентных ставок и влияет на рынок внутреннего долга всего финансового рынка, и понятно, что более надежные и существенно подорожавшие облигации федерального займа меняют баланс сбережений в экономике, отвлекают ресурсы от каких-то инвестиционных программ к финансированию внутреннего долга.
Курс рубля — проинфляционный риск и, наверно, риск для модернизации и инвестиционной активности. Эта опасная игра в девальвацию началась где-то в апреле-мае. И несмотря на то, что Банк России демонстративно не прогнозирует, не обращает внимания на курс рубля, сконцентрировавшись на инфляционном таргетировании, я считаю, что контролировать курс рубля, который стремительно вырос, — общенациональная, общеэкономическая проблема.
Дополнительная проблема, которая, на мой взгляд, также мало обсуждается, — это банковская система. Наша банковская система, подавляющей частью состоящая из государственных банков, нацелена на рекордную прибыль, превышающую 2,5 трлн рублей. Я не хочу сказать, что эти деньги уйдут из экономики, но так или иначе всем остальным отраслям эту прибыль придется оплатить, и это заметные издержки для всей экономики, что, по-моему, очень важно, когда мы находимся на стадии восстановительного роста.
С точки зрения прогноза мы, естественно, несколько подняли среднюю цену на нефть на текущий и 2024 год. Далее мы строим до 2030 года прогноз в рамках пессимистичного коридора 50–60 долларов за баррель, но я думаю, что сейчас о цене на нефть в 2027–2030 годах нет смысла говорить, — можно принять только в качестве гипотезы.
Я бы хотел сделать важное замечание, что для нашего модельного комплекса, наверно, две третьих прогноза осуществляется из номинального ВВП, поскольку он определяет институциональный финансовый баланс: это и бюджет, и доходы и расходы населения, и банковская система. Поэтому, когда мы сравниваем реальные темпы роста, например наши 2% и правительственные 2,8%, нужно иметь в виду, что номинальный ВВП у нас на текущий год получается больше, чем у Правительства. Помимо институционального баланса это и балансы финансовых инструментов, и то, насколько мы можем вложиться в акции, в кредиты, баланс банковской системы. Я думаю, что это важно, потому что помимо реальных темпов роста, конечно, неопределенность с дефлятором, с ростом цен накладывает свой отпечаток. Мне кажется, и реальный, и номинальный темпы роста на прогнозный период достаточно важны. Мы считаем, что рост в этом году будет в районе 2%, после этого будет некая коррекция, небольшой спад, и дальше уже в прогнозе мы исходим по традиции из потенциального ВВП, то есть прогнозируем в районе 1,5–2%.
