Среда, 2 октября, 2024
ВЭО России

Президент ВЭО России: «В экономике XXI века главным фактором производства становится знание, а не материальные ресурсы»

Сергей Бодрунов,
президент Вольного экономического общества России, президент Международного Союза экономистов, директор Института нового индустриального развития имени С.Ю. Витте, д.э.н., профессор

В названии нашего форума неслучайно подчёркнуто, что он носит академический характер. И дело здесь не только в том, что он проходит в стенах Российской академии наук, за что мы очень признательны Российской академии наук, и что президент РАН и известнейшие учёные академии включились совместно с Вольным экономическим обществом в его организацию. Суть дела, прежде всего, в том, что академическая, фундаментальная наука – это пространство не только «светоносное», но и «плодоносное». Я использую в данном случае образы Михаила Васильевича Ломоносова – выдающегося отечественного академического учёного, стоявшего у истоков создания и нашего Экономического общества.

От глубины и точности теоретического анализа, от обоснованности и истинности научных обобщений в современном мире прямо зависит практика общественной деятельности, а в особенности такая жизненно важная для каждого человека сфера, как экономика. Именно в этом видится нам одна из задач Московского академического экономического форума – сформировать пространство теоретических дискуссий, нацеленных на выработку практических идей и рекомендаций, отвечающих на вызовы современности, главной особенностью которой является переход к четвёртой технологической революции, рекомендаций, адекватно реализующих вопросы и интересы большинства, задачи, адресованные не только бизнесу, но и государству, ну, и я бы сказал, прежде всего, гражданскому обществу, в том числе его научно-образовательному подпространству. Сегодня это объективный вызов времени.

Особую роль в выработке и продвижении таких рекомендаций играет экономическое сообщество страны. Сегодня оно представлено Вольным экономическим обществом России. Образованная почти 255 лет тому назад, эта старейшая общественная отечественная организация и старейшее экономическое общество мира объединяет тысячи экономистов, учёных, бизнесменов, общественных, политических деятелей, молодёжь. Именно этот широкий спектр профессий, позиций, подходов, включённость в теоретический поиск, образовательный процесс и одновременно в практику хозяйствования делает ВЭО России незаменимым актором популяризации, придания общественного звучания и реализации модернизационных стратегий и практик, разрабатываемых академическим сообществом, академическими специалистами. И роль такой синергии в нынешнем стремительно меняющемся мире всё более возрастает.

Новое тысячелетие ознаменовалось возникновением глубоких и ускоряющихся изменений в технологиях, требующих обновления экономической и социальной систем, всех основных институтов общества. Становится всё более очевидным: экономические лидеры будущего – лидеры технологические.

Особые задачи в этом обновляющемся мире стоят перед Россией. Президент страны Владимир Владимирович Путин, определяя её стратегические приоритеты, подчеркнул: мы должны не просто войти в число пяти крупнейших экономик мира, решить многие вопросы социального плана, предметная задача – изменить качество нашей экономики. За счёт чего? Выступая недавно на встрече с Советом законодателей России, президент подчеркнул: «Сверхзадача (я цитирую) – изменить структуру российской экономики. Сделать это можно, только ответив на вызовы новой промышленной революции». Президент чётко обозначил приоритет, главный тренд структурной перестройки нашей экономики: Россия, сказал он, должна занять достойное место в ряду других индустриальных держав. Задача непростая, но абсолютно решаемая.

Без мощной технологической модернизации экономики, реиндустриализации страны мы не сможем решить ни экономических, ни социальных проблем. Направление этих изменений мы в принципиальном плане знаем. Академия наук, экономическое сообщество России давно и активно работают над теоретическими вопросами взаимосвязи технологического, экономического и социального развития. В научной среде по этому поводу идут широкие дискуссии. Сегодня особенно актуален и важен открытый диалог – конструктивный, не обременённый давлением со стороны, политическим и финансовым лоббированием, – только такое академическое общение помогает искать истину и формировать консенсус по ключевым вопросам.

К числу таких положений, поддерживаемых многими лидерами академического сообщества и экономической общественности, относятся тезисы, которые я хотел бы вынести на обсуждение форума.

Первое. Сегодня как никогда необходимо возрождение, но на новой основе парадигмы, утверждающей примат материального производства. Это обращение к тому фактору, который реально изменяет облик экономики, экономические отношения и институты, правила игры, и экономическая политика должна соответствовать вызовам технологической революции. И главное, фундаментальное здесь – изменение в содержании материального производства, обусловленное ростом его знаниеёмкости. Экономика XXI века форматируется как система, в которой главным фактором производства становится знание, а не материальные ресурсы. Роль первого растёт, роль вторых снижается – это закономерность. И мы должны не только зафиксировать этот тренд – тренд неуклонного роста знаниеёмкости производства, – но и сделать на этой основе соответствующие теоретические и практические выводы.

Второе. В академическом пространстве, в экономическом сообществе происходит уход от иллюзий постиндустриализма и рыночного фундаментализма: ни то ни другое не может стать основой для качественного обновления нашей экономики.

Третье. В XXI веке побеждает тот, кто реализует теоретически выверенный курс на активное общественное регулирование рыночной экономики, стратегическое планирование, государственно-частное партнёрство, создание макро- и микроэкономических стимулов прогресса технологий и человеческих качеств, подчеркну.

Четвёртое. Развивая такие экономические отношения, формируя такие институты, Россия может получить ключ не только к догоняющему, но и опережающему развитию. Только на основе стратегии опережающего, а не догоняющего развития Россия сможет занять достойное место в мире в новом веке.

Однако для того, чтобы такая стратегия не стала авантюрой, необходимы системные академические исследования, опирающиеся на методологию и теорию не только неоклассики, но и гетеродоксального направления экономической теории, на исследования, носящие принципиальный междисциплинарный характер. Именно на такие исследования нацелен и наш форум. И это вывод не только автора этих тезисов, но многих выдающихся учёных и экономистов, присутствующих на форуме сегодня и активно принявших участие в обсуждении концепции данного доклада в процессе его подготовки.

Уважаемые коллеги, принимая доказываемый самой жизнью тезис о том, что технологическая революция объективно обусловливает сегодня тренды экономического развития, мы можем сделать следующий шаг и зафиксировать вывод о росте знаниеинтенсивности материального производства и экономики в целом. Это обусловливает целый ряд следствий.

Первое. Императивом современности является возрастающая роль фундаментальной академической науки и сопряжённых с наукой сфер – образования, культуры, – обеспечивающих генерацию новых знаний, а также формирование субъекта генерации знаний – человека, обладающего креативным потенциалом. Но знания мало что дадут экономике и обществу, если не будет работать механизм трансформации их в технологии, и в первую очередь в технологии материального производства – современного материального производства, – если не будет создано и не будет постоянно прогрессировать высокотехнологичное материальное производство, служащее основой для формирования грядущего нового общества, нового типа индустриального общества. Вывод понятен: опережающее развитие в современных условиях станет возможно только в тех экономических системах, где экономические отношения и институты будут обеспечивать: а) непрерывную генерацию новых знаний и б) их ускоренную трансформацию в новые технологии, прежде всего, материального и индустриального производства нового поколения. Ну, и наконец, к этому примыкает использование результатов этого производства не столько для увеличения прибыли корпораций, сколько для решения социальных, гуманитарных и экологических задач общества.

Второе следствие, о котором мы не должны забывать, так сказать, которое высвечивается только в случае многоаспектного, я бы сказал, междисциплинарного видения проблемы: объективная обусловленность возвышения роли научного и образовательного сообщества. Это касается не в последнюю очередь экономики, равно как и сопряжённых с ней сфер. И здесь трудно переоценить роль Академии наук, университетов, соответствующих институтов гражданского общества России в исследовании и формулировании идей о путях реализации стратегии опережающего развития России.

Третье следствие. Коротко я бы его сформулировал так: умному производству нужно умное государство. Модель государства – ночного сторожа, которая, на самом деле, в чистом виде не работала даже в XIX веке, становится абсолютно непригодной для XXI столетия. Подчеркнём: новая роль государства состоит не только в том, что глобальная проблема и технологии эпохи четвёртой промышленной революции заставляют его брать на себя роль представителя интересов общества в целом и каждого его гражданина, хотя это сама по себе немалая политико-экономическая проблема, не менее важно и сложно пройти между Сциллой всеобщей административной мобилизации, о необходимости которой говорят отдельные радикальные государственники, и Харибдой рыночного фундаментализма, видящего в государстве лишь политический механизм, компенсирующий провалы рынка. Государство может и должно оставаться актором, действующим в современной рыночной экономике, – действующим, не подменяя бизнес, но создавая систему институтов, тормозящих финансиализацию и стимулирующих прогресс высоких технологий, их имплементацию в материальное производство, реализацию на этой основе социальных, гуманитарных и экологических приоритетов.

Более того, задачей государства становится диалектическое сопряжение мобилизации и либерализации. Активно стимулируя производство в сферах прорыва, в остальных областях экономической жизни, государство может создавать либерализованную атмосферу, обеспечивая действенное функционирование механизмам рыночного саморегулирования.

Теперь о плодоносности академической экономической науки – о её практическом значении. Сформулированные выше теоретические посылы и их следствия позволяют обосновать ряд конкретных рекомендаций. Важнейшими инструментами обеспечения опережающего развития является активная промышленная политика и стратегическое планирование. В последние годы у нас начато, на мой взгляд, движение в этом направлении, приняты соответствующие законы.

Относительно недавно сделан ещё один правильный шаг в этом направлении: сформированы национальные проекты, которые должны стать механизмом реализации стратегических приоритетов. Но среди них, коллеги, нет, однако, ни одного, который бы прямо и целостно работал на решение именно проблемы приоритетного развития высоких технологий и реализацию связанных с этим задач. Да, есть те или иные аспекты этой проблемы в отдельных нацпроектах, однако представляется необходимой консолидация ресурсов и управления.

Каким образом? Ну, здесь, что называется, могут быть разные идеи. В частности, роль такого инструмента, к примеру, могла бы выполнить Национальная технологическая инициатива. Этот инструмент ценен не только тем, что его главными творцами стали именно учёные, хотя это факт весьма примечательный, но прежде всего тем, что НТИ, во-первых, определяет прорывные направления технологического развития и, во-вторых, нацелена на решение задач трансформации научных достижений в технологии и далее в производство, причём во всём многообразии его видов. При условии широкого обсуждения Национальной технологической инициативы, её, так сказать, перманентного уточнения в рамках образовательного и научного сообщества, независимой экспертизы НТИ могла бы сыграть роль своего рода предметного плана технологического прорыва России. В связи с этим придание НТИ статуса, аналогичного национальному проекту, с соответствующим финансированием, администрированием, с формированием специального органа стратегирования, планирования, финансирования и администрирования в рамках проектного офиса правительства могло бы стать важным шагом в реализации тех задач, обсуждению которых посвящён наш форум.

Нужен, конечно, и орган, который мог бы с меритократическим, я подчеркну, экспертным участием Российской академии наук решать задачи соединения фундаментальных и прикладных научных разработок, с одной стороны, их имплементации в производство, с другой, и делать всё это не от случая к случаю, фрагментарно, распыляя силы и средства, а в рамках единой долгосрочной стратегии – стратегии опережающего развития страны. Такая постановка задач и выбор таких способов их решения обусловлены закономерностями не только технологического, но и экономического развития в целом. Целостная программа национального технологического развития создаст мощный конечный спрос на высокотехнологичную продукцию, который вызовет цепную реакцию расширения спроса по всем отраслям национальной экономики: на высокотехнологичное оборудование, специалистов, знания.

Одним из примеров, показывающих эффективность такой модели в наших российских условиях, стал целенаправленный государственный подход к решению проблемы повышения обороноспособности страны и, в частности, реализуемый в течение ряда лет целенаправленный государственный оборонный заказ. Нам известны публичные эффекты, демонстрирующие качество новых отечественных изделий оборонной техники. Но надо сказать, что это, если хотите, и заказ на высокотехнологичные рабочие места, на более высокие доходы трудящихся, причём по всей глубине индустриальной кооперации и в связанных с ним сферах экономической деятельности. Аналогичные заказы в сфере, например, атомного добывающего энергооборудования, космоса, автомобилестроения, гражданской авиации, судостроения, медтехники, дорожной инфраструктуры и так далее позволят обеспечить реальное импортозамещение, переадресовать многие десятки миллиардов долларов, которые мы дарили и в значительной мере продолжаем дарить зарубежным корпорациям, влив их в отечественную индустрию, инициируя прогресс не только конкретных производств, но и целых отраслей (к примеру, станкостроения), а также в науку и образование.

Но оборонная сфера – это всего лишь один, хотя и успешный, в принципе, пример. Вопрос, однако, стоит шире и глубже – это вопрос определения многих взаимосвязанных, стратегически выверенных приоритетов технологического прогресса и потребностей реальной экономики. Ну кто иной, кроме учёных, работающих в диалоге с гражданским обществом, может стать мозгом разработки и реализации такого проекта? Отсюда ставшая в абсолютно практическую плоскость задача возвышения роли науки, научно-технического и экономического сообщества, гражданского общества в целом в решении задач выработки и реализации стратегии технологического и экономического развития страны. Нам необходимо продвижение по направлению к меритократическому управлению экономикой, управлению, осуществляемому носителями знаний, – умному управлению умным общественным производством в умном государстве. Представляется, что при таком подходе можно полагать возможным решение стоящих перед обществом задач.

При этом условием решения названных задач становится осознание факта перехода общества к принципиально новому этапу развития – этапу, законы которого, намеренно повторю, диктуются стремительным ходом технологической трансформации, действующей с ускорением. Отвечая на эти вызовы, мы можем и должны идти по пути, основополагающая картина которого при всех различиях в деталях сводится к следующему: приоритетом будущего развития станет стремление не к экстенсивному росту и максимизации частной выгоды, а к увеличению общественного блага, решению социальных вопросов повышения качества жизни людей на основе высокотехнологичной и знаниеёмкой экономики.

Ректор РЭУ им. Плеханова: «Необходимо избегать лёгких решений, навязанных России извне»

Виктор Гришин,
вице-президент ВЭО России, ректор РЭУ имени Г.В. Плеханова, д.э.н., профессор

Уважаемые коллеги, мне кажется, что Первый академический экономический форум состоялся. На мой взгляд, он был очень содержательным, представительным, и мы благодарны организаторам форума, что они в качестве одной из площадок выбрали Российский экономический университет по теме: «Будущая глобализация: место России». Пленарная сессия состояла из двух частей: первая – это, собственно, будущее глобализации, и вторая часть – иностранные инвестиции и транснациональные корпорации. Также было 4 секции, в частности, современная трансформация процессов экономической глобализации, экономика в эпоху цифровизации, осмысление места России в мировой экономике и воздействие новых явлений на участие России в мирохозяйственных связях.

Было много вопросов, выступали и участвовали в дискуссиях около 50 человек. Основные вопросы, которые обсуждались на заседании. Первое: что происходит с системой мирового хозяйства, возникновение новых форм глобализации, связанных в том числе с развитием информационно-коммуникационных технологий, или деглобализация, проявляющаяся в новых формах протекционизма, санкционных барьерах и переходе к региональным формам интеграции.

Второе: технологическая революция, её воздействие на изменение будущей структуры мирового хозяйства, способы ведения и конкуренции, какие отрасли испытывают на себе наибольшее воздействие новых технологических укладов, возобновляемые источники энергии, нанотехнологии, биоинженерия, беспилотные транспортные средства, трёхмерная печать и так далее.

Следующий вопрос – место России в международном разделении и способы повышения конкурентоспособности российской экономики, выбор путей, периферийный капитализм или догоняющее развитие.

Четвёртый вопрос: глобальные финансовые рынки, их влияние на экономическое развитие отдельных стран, в том числе России, современные особенности трансграничных инвестиций. Новые форматы регионально-экономической интеграции, возможности, риски и переориентация вектора международного сотрудничества России. Адаптация национальной экономики к новым вызовам, возможности и границы импортозамещения и многие другие вопросы.

В результате обсуждения поставленных вопросов были сделаны следующие выводы: глобализация мирохозяйственных связей представляет собой необратимый, но не однонаправленный процесс. Глобальные рынки товар и услуг, факторов производства и финансовых ресурсов развиваются неравномерно и испытывают значимое влияние политических решений. Это существенно осложняет международное сотрудничество, но не отменяет общую тенденцию развития. Проявляющаяся тенденция деглобализации является не столько противоположной тенденцией глобализации. Было рассмотрено влияние регионов на сдвиги в географической структуре мировой экономики и, следовательно, в системе международных экономических отношений. Среди важнейших из них – вступление Китая в борьбу за мировое экономическое лидерство, растущая роль стран БРИКС в международных экономических процессах, повышение уровня жизни в развивающихся странах Азии, формирование большой Евразии на территории постсоветского пространства.

Политическая составляющая международных экономических отношений всегда была значимой. В разные эпохи она проявлялась в разных формах: свободная торговля как инструмент разрушения национальных экономик более слабых стран, экономический колониализм в форме владельческого контроля над предприятиями ключевых отраслей экономики других государств, локализация производства с целью усиления экономической зависимости, введение прямых или косвенных санкций, навязывание собственных стандартов производства и потребления.

Необходимо понимать, что рыночная система хозяйствования предполагает не гармонию интересов, а конкурентную борьбу, которая может вестись в разных формах. Ведущие мировые акторы не только заинтересованы в сохранении доминирующего положения, но и прикладывают для этого значимые усилия. Рост протекционизма со стороны стран развитого мира является реакцией на усиление экономической мощи бывшей периферии мирового хозяйства. Торговая война США и Китая схожа с торговыми войнами в Западной Европе и США против Японии, ставшей на рубеже 70-х годов прошлого века третьим центром экономической мощи. Начавшиеся сдвиги в экономических центрах силы и в системе международного разделения труда в наши дни заставляют вспомнить экономический передел мира, приведший к Первой Мировой войне.

При этом нами в качестве третьего вывода сделано следующее: России необходимо чётко осознать свои приоритеты. Частично это уже сделано в форме национальных проектов. Сегодняшнее вложение средств в науку, образование и здравоохранение – это инвестиции в качество жизни сегодняшнего поколения и в будущее развитие. Однако наряду с увеличением человеческого капитала нам необходимо воссоздать индустриальный фундамент экономического развития. Мы можем выпускать замечательные кадры, но если соответствующей базы для работы не будет, это тоже не решит тех проблем, которые мы сегодня ставим перед собой. Для этого нужна чёткая стратегия индустриального возрождения, декомпозированная в комплексную систему индикативного планирования. О ней вчера академик Сергеев очень чётко, однозначно говорил, и мы договорились, что наука в состоянии решать эту задачу.

Одним из способов решения проблем российской экономики является снижение внутренних цен на энергоносители. Это можно сделать, чётко разграничив систему акцизов для внешнего и внутреннего потребления. Высокие цены на энергоносители являются одним из главных тормозов в развитии малого и среднего предпринимательства в нашей стране.

Одновременно с решением проблем внутреннего развития России необходимо формировать чёткую позицию своего участия в международном разделении труда. Использование преимущества владельца природных ресурсов и относительно дешёвой рабочей силы должно быть направлено на решение задач догоняющего развития. В этом смысле может быть полезен опыт Южной Кореи и Китая, которые сумели существенно изменить своё положение в мировой схеме хозяйств. В то время как Россия теряла часть своих традиционных рынков, эти страны становились равноправными игроками на рынке электроники, автомобилестроения, судостроения, поставщиком продукции лёгкой промышленности и так далее.

При разработке концепции участия нашей страны в международном разделении труда необходимо избегать лёгких решений, навязанных России извне. В частности, участие в производстве продукции более высокого передела далеко не всегда приносит бо́льшую часть добавленной стоимости. Наиболее очевидным примером здесь выступает локализация производства, когда страна превращается в сборочный цех продукции иностранного происхождения. Аналогичная вера в то, что сотрудничество с сильными экономиками Азиатского региона будет развиваться без конфликтов и конкурентной борьбы, также не оправдана. И в этой части мы должны понимать, что и Китай не будет сильно заинтересован в нашем развитии, и так далее.

Одним из приоритетов национального масштаба должна стать борьба с бедностью. Здесь необходимо вести речь не только об адресной помощи малоимущим, но и о существенном повышении уровня оплаты труда. Работающие бедные – это не только социальная проблема России, но и угроза её экономическому развитию. Это низкий объём внутреннего спроса, использование устаревших технологий, неэффективность замещения труда капиталом, социальная апатия. В качестве меры борьбы с бедностью можно предложить повышение минимального уровня оплаты труда до уровня, рекомендованного ОЭСР – 60 % от медианной заработной платы. На самом деле, если говорить о повышении НДС, наверное, было бы более обосновано повышать минимальные заработные платы. Это позволило бы собрать и налоги, в то же время увеличить заработные платы работающим, увеличить внутренний спрос, и, ещё раз повторяю, и пенсионные накопления были бы больше, чем мы получим от НДС.

Целесообразно усилить реальные возможности проблемы импортозамещения. Для этого имеет смысл проанализировать итоги последних 5 лет с точки зрения затрат, вложений государственных средств, результатов объёма и качества отечественной продукции. Необходимо чётко определить приоритеты, в частности делать ставку не на полное замещение всей импортируемой отечественной продукции, а на развитие производств, которые будут актуальны в ближайшем будущем: биотехнологии, нейротехнологии, фармацевтика и так далее. Когда мы сегодня говорим об импорте нефти и об импорте зерна, наверное, всё-таки тоже надо подумать, всё ли нам замещать, как замещать, учитывая, что даже то, что мы замещаем в агропроме, не всегда однозначно обосновано. Скажем, картофель мы перестали закупать на Западе, но начали закупать в Египте.

Необходимо активное включение научного сообщества в решение проблем экономического развития. Осознание того, что лица, принимающие ключевые экономические решения, не всегда прислушиваются к мнению научного сообщества, не снимает с учёных ответственности за их участие или неучастие в том, что происходит в экономике. Мы должны предпринимать значимые усилия для того, чтобы быть услышанными и понятыми.

И последний момент: цифровые технологии позволяют сделать процесс принятия экономических решений гораздо более обоснованным. Возможности современного компьютерного моделирования должны быть поставлены на службу не только отдельных компаний, но и всего народного хозяйства. Необходимо разрабатывать адекватные экономико-математические модели, позволяющие просчитывать краткосрочные и долгосрочные последствия принимаемых решений при различных значениях экзогенных факторов.

Президент РАН: «Перед нами стоит задача стратегического прогнозирования»

Александр Михайлович Сергеев,
президент Российской академии наук, академик РАН, доктор физико-математических наук, профессор

Мы с вами встаём или хотим встать на траекторию устойчивого развития. Надеемся, что прошли те годы, когда мы планировали нашу жизнь только на год вперёд, когда было сильнейшее санкционное давление. Хотя это давление и сейчас не ослабевает, но мы к нему адаптировались. Считаем, что то влияние, которое оказывала геополитика на наше внутреннее социально-экономическое развитие, сейчас в ближайшие годы будет ослабевать, потому что мы очевидно становимся сильнее. И ясно, что сейчас перед нами задача не прогнозирования на год или на три года вперёд, а задача стратегического прогнозирования.

Стратегическое прогнозирование – это и шестилетка национальных проектов, это и планы развития вперёд до 2030 и 2035 года. И когда мы говорим о развитии на таких длинных трассах, вдоль таких длинных траекторий, то роль науки становится особенно важной. Мне кажется, что вообще задача академической науки, фундаментальной науки – это прогнозирование, прежде всего, стратегическое.

Давайте вспомним послание президента прошлого года Федеральному Собранию. Первым номером была сформулирована цель обеспечения качества жизни. Именно качества жизни. Экономика шла дальше. Почему это важно? Да потому что народ должен почувствовать, что ситуация меняется к лучшему. Это и есть качество жизни. И сейчас, когда мы смотрим на шестилетку, на национальные проекты, там тоже основное внимание уделяется именно проектам социальной направленности: на первом плане демография, здравоохранение, социальный блок. И то, что мы услышали 8 мая от президента на встрече, посвящённой запуску национальных проектов: в первую очередь народ должен почувствовать, что национальные проекты пошли, прежде всего, в социальной области. Но мы понимаем, что две траектории – социального развития и экономического развития – не могут развиваться независимо друг от друга: мы не можем обеспечить повышение качества жизни без обеспечения экономического роста и экономический рост тоже не сможем обеспечить, если трудящиеся не почувствуют изменение к лучшему. Вот эти две траектории – социальная и экономическая – они, безусловно, взаимосвязаны.

Фактически, вы знаете, это как спираль ДНК – одна траектория, вторая – но они очень тесно взаимосвязаны, и нужно, чтобы эти две траектории шли вверх. Как, каким образом это можно сделать? Это не столь очевидно и однозначно, что они вдруг как-то самосогласованно пойдут вместе вперёд – вопросы здесь есть. Мы ставим задачу вхождения по экономике в пятёрку ведущих стран, а, с другой стороны, говорим, что для того, чтобы достичь этого, мы должны больше привлекать трудовые ресурсы. Мы объявили проведение пенсионной реформы. Вопрос новой пенсионной системы и увеличения пенсионного возраста – это, безусловно, с одной стороны, экономический, но, с другой стороны, сильнейший социальный момент. Эти решения работают на то, чтобы мы с вами шли вверх по этим двум взаимосвязанным траекториям, или есть противоречия? То есть, связь социальной и экономической траектории для обеспечения устойчивого стратегического развития – в этом мы как раз видим очень важную миссию этого форума.

Очень серьёзный момент – это развитие и использование нашего человеческого капитала. Если мы посмотрим примеры разных экономик наукоориентированных, которые летят вперёд на рельсах научно-технологического развития, там действительно большие средства вкладываются в науку, наука даёт результаты, которые быстро идут в рынок, рынок дальше реинвестирует в экономику, работает обратная связь, и локомотив несётся вперёд. Если мы  посмотрим на то, каким образом была устроена вот эта раскрутка в различных технологиях, то мы увидим, что в большинстве случаев ситуация-то была совсем не такая, как у нас.

Давайте возьмём Сингапур, Китай: ведь они сначала стали богатыми странами в плане инвестиций, в плане денег, а потом начали усиленно вкладывать в науку и образование, тем самым обеспечив вот эту вот обратную связь. Но у нас с денежными инвестициями ситуация довольно сложная в стране, по-прежнему геополитическая ситуация не позволяет ждать больших заимствований из-за рубежа, да и наша внутренняя инвестиционная ситуация, в общем-то, не очень располагает к оптимизму. То есть такое развитие – через наполнение экономики большим количеством инвестиционных денег, а потом вбрасывание в развитие человеческого капитала, – по-видимому, у нас произойти не может. Наоборот, мы говорим о том, чтобы включить механизм развития нашего человеческого капитала с тем, чтобы он у нас запустил нашу экономику вверх. Это задача в известном смысле противоположная тем задачам, которые решали другие экономики, на которые мы хотим быть через шесть лет похожими и быть конкурентными.

Каким образом нам это сделать? На первый план выходит сейчас задача поддержки и развития, умножения нашего человеческого капитала. Это задача правильно выстроенной системы образования. Мы должны посмотреть, а как в условиях таких достаточно небогатых инвестиций, каким образом мы можем множить наш человеческий капитал? Что такое вообще человеческий капитал? Это количество знаний и умений, которые адекватны текущему технологическому укладу. Как мы можем обеспечить образование, начиная со школы, далее – в университетах, в аспирантуре таким образом, чтобы наши молодые учёные и инженеры пришли и обеспечили это умножение человеческого капитала? Это важный, специфичный для нашей страны на текущий момент пункт.

Наконец, в нашей стране есть ещё одна важная специфика: мы обладаем громадной территорией. По-видимому, ни одна страна в мире не стояла перед такими проблемами устойчивого регионального развития, а тенденции здесь во многих случаях весьма неположительные. Мы действительно видим отток человеческого капитала из восточных областей в западные, чрезмерную концентрацию ресурса вокруг столицы. Это обеднение регионов – очень серьёзный вопрос, который требует тоже научного подхода к решению. Специфика социально-экономического развития, двух переплетённых траекторий, которые вместе устойчиво должны идти вверх, – это как раз то, что мы на этом форуме должны обсудить.

Задача стратегического развития и планирования – это, конечно, научная задача. Я начинал как физик-теоретик и занимался в том числе динамикой систем, которые могут демонстрировать регулярное поведение и хаотическое поведение. Так вот из современной науки известно, что даже системы с очень небольшим числом степеней свободы, – может быть, это удивительно для присутствующих, – системы с полутора степенями свободы (это три неизвестных) в условиях сильной нелинейной связи могут демонстрировать очень быстро выход в хаотический, непредсказуемый режим. И это сначала было открыто в метеорологии, потом этим много занимались и занимаются и физики, и математики.

Экономические системы – это системы с огромным числом степеней свободы, эти степени свободы сильно нелинейно связаны друг с другом, и вдобавок к этому, в отличие от физики, математики, химии, может быть, даже биологии, эта эволюция идёт в условиях часто непредсказуемых изменений коэффициентов и правых частей этих уравнений: вот, Федеральный резерв принял решение ставку изменить, вот господин Трамп встал сегодня не с той ноги – и это всё сказывается на экономике.

Поэтому задача исследований динамики систем, сложно связанных друг с другом в условиях, меняющихся часто в зависимости от субъективных обстоятельств коэффициентов и правых частей, – это сложнейшая задача для научного моделирования. Для того, чтобы эту задачу поставить, смоделировать, для того, чтобы её решить, чтобы найти рукава устойчивого развития, нужны знания и компетенции не только экономистов, здесь должны быть и математики, и физики, здесь должны быть и айтишники, здесь должны быть социологи. Какая площадка, как не площадка Академии наук в плане компетенций, мультидисциплинарного взаимодействия является более адекватной для того чтобы, рассматривать эти вопросы?

Есть ещё один момент. Вы знаете, в прошлом году вышел 218-й Федеральный закон, который был внесён по инициативе Президента нашей страны, об увеличении полномочий Российской академии наук. Так вот один из пунктов, который там появился, – это прогнозирование научного, научно-технического и социально-экономического развития страны. То есть руководство страны ставит именно такую задачу для Российской академии наук, и мы её хотим выполнить.

Вообще, академическая аудитория, академическая трибуна располагает к широким дискуссиям. Мы постарались сделать так, чтобы этот форум сегодня и в будущем привлекал как можно более широкий спектр взглядов. Мы не хотим, чтобы здесь превалировали левые, правые уклоны, либеральные, консервативные, ещё какие-то. Академическая трибуна и аудитория по определению должна располагать к широким мнениям дискуссионным, но именно за счёт этой широкой дискуссионности и должны вырабатываться правильные решения. И я надеюсь, теми решениями, которые мы сегодня сформулируем, мы будем способствовать тому, чтобы наша страна встала на рельсы устойчивого социально-экономического развития на стратегическую перспективу.

Вместо конкуренции — огосударствление, антиконкурентные практики, освоение средств

Игорь Артемьев,
руководитель Федеральной антимонопольной службы Российской Федерации

Есть очевидные аксиомы, которые сложились в XX веке, и уж тем более в XXI веке их никто не подвергает сомнению, но, тем не менее, мы часто идём своим путём в нашей стране. И мы сегодня являемся свидетелями драматических событий и споров, когда речь идёт не о чём-то мелком, а о совершенно фундаментальных преобразованиях по замене фундамента экономики еще во многом советского типа на фундамент проконкурентной экономики. Эти аксиомы очевидны: конкуренция всегда является основой эффективности любой экономики (во многих странах это прекрасно понимают), конкуренция всегда приводит к появлению инноваций, конкуренция всегда повышает производительность труда, способствует снижению цен, увеличению предложений различных товаров для потребителей и многому-многому другому.

Мы же сегодня движемся в двух противоположных направлениях. С одной стороны, если раньше мы боролись за новую нормативную базу по развитию конкуренции, а она сегодня появилась – это указ президента, соответствующие 18 правительственных отраслевых программ развития конкуренции, решения Госсовета России о том, чтобы каждый регион себе написал программу развития конкуренции, – это хорошо, и нам теперь нужно бороться не за принятие актов, а за их исполнение; а с другой стороны, мы имеем огосударствление экономики, антиконкурентные практики, освоение средств как основной элемент во многих случаях. Я хотел бы сказать, что если нам в течение ближайшего времени не удастся заменить один фундамент окончательно на другой фундамент, то мы можем долго ещё ходить по кругу, возвращаясь каждый раз в точку ноль с точки зрения темпов роста и с точки зрения качества жизни. Поэтому эта аксиома должна быть признана, и она признаётся, но реализуется достаточно плохо.

Мало, в каких странах конкуренция защищена юридически так сильно: 8-я и 34-я статья Российской Конституции (акта высшей юридической силы) говорит нам о том, что она защищена и должна незыблемо внедряться во все институты, но на самом деле этого не происходит или происходит крайне медленно. Мы часто сталкиваемся в своей жизни с такой ситуацией, когда в России строгость законов легко компенсируется их неисполнением.

Тем не менее, для того, чтобы решить все эти проблемы, нам нужно ещё и осмыслить очень много. Потому что достаточно просто сказать, что эта аксиома о конкуренции приводит к таким-то последствиям, но в наших реальных условиях, в реальной жизни, в сложившейся системе управления какие элементы сегодня нужно внедрять, в какой последовательности и как, с помощью каких специальных программ этого достигнуть? Это большой и наукоёмкий вопрос.

Мы это понимали, и вместе с Академией наук ещё в 2012 году подписали соглашение о сотрудничестве, создали специальный совет Российской академии наук по развитию конкуренции. Я хочу сказать самые добрые слова в адрес Академии, слова благодарности от всего нашего коллектива за то, что этот совет работал. Он многое уже успел сделать. И хотя он не является единственной экспертной площадкой для ФАС, у нас более 50 кафедр сегодня в системе ФАС в различных лучших вузах нашей страны, тем не менее за очень непродолжительное время удалось найти такие важные решения: выработать научно обоснованную позицию по ключевым положениям международной конвенции по борьбе с картелями, по национальному стандарту в области антимонопольного регулирования в сфере интеллектуальной собственности, оценке негативного влияния крупнейших транснациональных IT-компаний на российский рынок и многое-многое другое, о чём я сейчас не буду говорить.

Какие же вызовы сегодня существуют в целом для российского государства и для нас, в частности как одного из институтов правительства Российской Федерации? Где мы прежде всего нуждаемся в поддержке для осмысления последовательности и качества тех шагов, которые необходимо сделать?

Ну, во-первых, уже говорилось, что речь идёт не просто о глобализации, а фактически во многих случаях юридическом исчезновении национальных границ многих товарных рынков. Географические границы и продуктовые границы совершенно по-другому следует рассчитывать, и сегодня наличие, допустим, Big Data в одной из систем является определяющим фактором доминирующего положения, а вовсе не доля на рынке той или иной компании, что не учитывает пока наше законодательство.

Поэтому мы предложили правительству и Государственной думе пятый антимонопольный пакет, так называемый «цифровой», который должен решить эти глобальные проблемы. Но мы не всегда понимаем опять же все нюансы, и только наука, и академическая наука в частности, может нам помочь, для того чтобы разобраться в том, что же именно и конкретно сегодня нужно сделать. Очевиден переход лидерства в мировой экономике от тех, кто по выражению Николаса Негропонте, известного экономиста, автора бестселлера 1995 года «Цифровой мир», занимается обработкой атомов, к тем, кто обрабатывает биты. Этот переход сегодня состоялся, и мы живём совершенно в другом мире четвёртой промышленной революции, а законодательство нашей страны, в частности антимонопольное законодательство и смежные с ним (я имею в виду то, за что мы отвечаем): и борьба с картелями, и государственные закупки, и оборонный заказ, и тарифное регулирование, – находятся вне этого понимания, вне законодательных новелл, которые сегодня подготовлены, о которых сегодня спорят. Мы провели эту законотворческую работу, но эти новеллы, конечно, являются несовершенными.

Если мы подойдем к этому глобально, то нам нужно перестраивать всё законодательство и все практики всего российского правительства и всех органов власти. Но нужно понять, как это делать.

Второе. Та же цифровизация привела к совершенно фантастическим последствиям для картелизации рынков в России. Сегодня картельные соглашения заключаются не в бане или в ресторане отдельными деятелями, их заключают роботы с помощью специальных вредоносных программ. Нам дважды уже удалось дойти до Верховного суда и доказать наличие цифровых картелей, когда эти программы размещаются в интернете и сами заключают горизонтальные соглашения, которые приводят к росту цен. И мало того, что нужно было выявить эти картели, нужно ещё было найти тех, кто за этими программами стоит, найти их и попытаться наказать. Это важная особенность, потому что сегодня такие рынки, как здравоохранение или, скажем, рынок строительства, просто на 90% засорены картелями. Мы сегодня покупаем лекарства по завышенным ценам и так далее и тому подобное. Во всех отраслях ущерб можно оценить примерно в 2% ВВП. Нужно решить эту проблему, поэтому у нас есть такой проект «Большой цифровой кот», который должен поймать вот этих цифровых мышей. Но опять же именно со специалистами, с технологами мы должны разобраться в том, как пресекать эту сложившуюся практику в условиях совершенно новой ситуации.

Уже упоминалась тема обороны и безопасности. Проблема здесь для нас как для организации, которой передан надзор в области государственного оборонного заказа, не в военных и не в технологических решениях в первую очередь, – проблема здесь в экономике военного дела, в экономике нашей оборонной промышленности. Так сложилось исторически: не было времени, наверное, на переход от практик советского периода к новым практикам, содержащим элементы конкуренции, инноваций.

Для этого по поручению президента были созданы очень важные механизмы, и вышли постановления правительства по созданию мотивационной модели в оборонке, но нам нужен мониторинг и определённость в следующих шагах – работает эта система, не работает, что сделано, что недоделано. В идеале оборонные предприятия должны стать чрезвычайно инвестиционно привлекательными. Они могут сохранять всю экономию, которой они достигли в результате своей деятельности по оборонному заказу в своём полном распоряжении и расходовать в соответствии со своими планами абсолютно свободно. Это очень важное решение, которое принято российским президентом, ещё раз повторяю. Но как это работает? Каковы будут следующие шаги? Какие коррективы, которые нужно вносить каждый раз на каждом этапе? Мы пока не знаем – нам нужна помощь учёных, помощь науки.

Что нам нужно сделать вместе ещё? Нужно завершить переход контрактной системы к закупкам исключительно в электронной форме. Для этого всё необходимое сегодня есть, но существуют опять же технологические, технические и очень важные научные проблемы, связанные с этим. Я уже сказал, что нужно внедрять новые модели ценообразования, они внедряются в оборонке. Но кроме этого ещё есть сфера тарифного регулирования, где соразрыв в тарифах у одних и тех же станций, находящихся в соседних регионах, может составлять 50 и 54 раза, а не процента. И это означает, что один из потребителей платит в 50 раз больше другого. А если говорить о конкуренции, то это значит, что существует дискриминация в тарифах. Принцип внедрения талонов по всей системе – от тепла до электроэнергии, от водоснабжения до канализования – представляется исключительно важной задачей. Мы видим сегодня как минимум 200 миллиардов рублей, которые потребитель выбрасывает на ветер вместо того, чтобы вложить эти же 200 миллиардов ежегодно в инвестиции в этот же самый коммунальный сектор, который находится в полуразрушенном состоянии.

Мы понимаем, что нужно, и мы трансформируемся сегодня, но мы это делаем как вещь в себе, – это неправильно. Нам помогают в этом предпринимательские союзы. Мы должны переходить от модели чисто охранительной, от модели защиты конкуренции, охраны, судебных процессов к модели продвижения конкуренции, о чём сказал российский президент в своём указе.

Мы должны вместе обратить внимание на то, что национальные проекты, в которые сегодня предполагается вложить огромные средства, которые должны заработать, могут не заработать, если в основе не будут лежать проконкурентные модели, и деньги не будут тратиться именно с учётом необходимости исполнения конкурентных процедур и правил. В данном случае необходимо создание, насаждение конкуренции. Иначе мы просто освоим средства, мы получим определённые объекты, но мы не изменим структуру экономики, она по-прежнему будет огосударствлена, и даже в большей степени, чем сегодня. Поэтому все национальные проекты, другие крупнейшие проекты государства должны строиться на новом конкурентном фундаменте, о котором я уже говорил.

Нам необходимо подготовить, помимо всего прочего, для российских учёных пакет, обеспечивающий полноценное их участие в различного рода торгах на научно-исследовательские работы. Прежде всего, речь идёт о временных творческих коллективах, которые должны создаваться под конкретную задачу: они должны определённым образом регистрироваться и на равных правах или на льготных правах, как это сделано для малого бизнеса, участвовать в соответствующих торгах. Мы должны разработать, как я уже говорил, автоматизированную систему борьбы с картелями, мы должны использовать наработки РАН для целей мониторинга в гособоронзаказе, мы должны использовать те глобальные сделки, по которым выданы сегодня предписания Федеральной антимонопольной службы, по которым передаются новые технологии в пользу России, но нужно не потерять это. Я имею в виду сделку, прежде всего, Bayer – Monsanto: порядка 500 миллионов долларов Россия от этого получит. Но эти ростки, семена, эта гермоплазма, новые генетические линии, на которые в своё время эти компании истратили миллиарды долларов, не должны быть растрачены, потеряны, они должны быть воспроизведены на наших полях и дать нам совершенно новые возможности в этом качестве.

Если мы не сможем добиться замены одного фундамента на другой, то мы, скорее всего, будем сохранять низкие темпы роста, весьма и весьма неэффективную огосударствленную экономику и, конечно же, будем пытаться догнать свою тень, что мы не раз уже наблюдали за это время. Если мы сможем этого добиться, и если нормативно и во всех отношениях, вплоть до психологии, это произойдёт в ближайшие годы, то я надеюсь, что нашу страну может ожидать большое экономическое чудо, потому что страны, которые дали миру свои экономические чудеса, начинали с конкуренции. Если же эта модель не будет внедрена, то мы будем находиться, скорее всего, в режиме стагнации. Методом последовательных улучшений мы, наверное, добьёмся этого, но, скорее всего, через несколько поколений.

Из выступления на Московском академическом экономическом форуме, организованном ВЭО России и РАН.

Александр Шохин: «В нацпроектах отсутствуют стимулы для частных инвестиций»

Александр Шохин,
президент Общероссийской общественной организации «Российский союз промышленников и предпринимателей», член Президиума ВЭО России, д.э.н., профессор

Год назад в майском указе президента России были зафиксированы национальные цели развития в экономической и социальной сфере. Если эти цели будут реализованы, а вернее сказать, не «если», а «когда» (потому что президент, как показало заседание Совета по стратегическому развитию и национальным проектам, настроен достаточно решительно на то, чтобы не «если», а «когда» преобладало здесь), то, безусловно, наша экономика будет более инновационной, конкурентоспособной, основанной на цифровых технологиях, мы обойдём Германию, станем пятой экономикой мира, качество жизни граждан улучшится и так далее.

В соответствии с майским указом национальные проекты, которые должны были бы стать базой для достижения национальных целей, на наш взгляд, пока ещё не в полном объёме выполняют эту функцию. С одной стороны, нацпроекты стали основой для бюджетного процесса и принятия целого ряда стратегических решений, но, с другой стороны, налицо низкая координация национальных проектов, недостаточно эффективное взаимодействие органов власти всех уровней при реализации нацпроектов, что ставит под угрозу выполнение в указанные жёсткие сроки национальных целей развития. Ряд этих вопросов, как я уже сказал, обсуждался на Совете по стратегическому развитию, были высказаны довольно жёсткие оценки – со стороны президента, прежде всего, – и, безусловно, это даёт нам возможность активизировать дискуссию по тому, как лучше достигать этих целей.

Одно из узких мест – это отсутствие адекватных стимулов для частных инвестиций, хотя в соответствии с нацпроектами почти треть из совокупного финансирования в 25 триллионов средств 7,5 приходится на внебюджетные источники, и понятно, что это средства частных инвесторов, и российских инвесторов в первую очередь. Поэтому требуется ускорить принятие ряда законов, стимулирующих инвестиционную активность.

Есть законопроект – «О защите и поощрении капитальных вложений в развитие инвестиционной деятельности в Российской Федерации», который мы (я имею в виду бизнес-сообщество) с осени прошлого года, с сентября, обсуждаем с Правительством. Уже подготовлена, по-моему, дюжина вариантов, но, к сожалению, споры между ключевыми ведомствами – Минфином, Минэком, Минпромом – пока ещё не завершились, и законопроект уже, по-моему, несколько раз снимался с рассмотрения Комиссии по законопроектной деятельности Правительства и не выносится на заседание Правительства.

А в этом законе, на наш взгляд, продвинута очень серьёзная новелла – это универсальная стабилизационная оговорка. Она предусматривает сохранение условий ведения бизнеса на период реализации инвестпроектов, а также вводит правило отсрочки введения норм, которые ухудшают условия ведения бизнеса, как минимум, на два года. А сейчас у нас можно получить эти изменения, что называется, на завтрашний день.

Несмотря на фиксируемые и российским бизнесом, и международными экспертами улучшения по ряду компонентов делового климата – ну, в частности, речь идёт о подключении к электросетям, получении разрешений на строительство и ряд других, – перечень главных ограничителей для развития бизнеса остаётся на протяжении многих лет неизменным.

Бизнес озабочен нехваткой кадров, избыточным давлением в рамках контрольно-надзорной деятельности, ростом расходов как в части цен и тарифов, так и фискальной нагрузки на компании. При этом, конечно, мы имеем основания для фиксации положительных изменений, – ну, в частности, в прошлом году впервые удалось за многие годы все ключевые законопроекты, меняющие фискальную или административную нагрузку на бизнес в налоговой сфере, принять в рамках весенней сессии – за полгода до начала финансового года. Конечно, в рамках этого позитива мы получили 2%-ный рост НДС, но тем не менее мы давно настаивали на том, чтобы не к 1 декабря принимались законы, которые вступают в силу с января следующего года в фискально-бюджетной области, а как минимум в рамках весенней сессии.

Среди позитивов следует отметить выведение из-под налога на имущество движимого имущества: как класс «дви́жка» выведена из-под нового налогообложения. Но в то же время мы, добившись этого результата, перешли к дискуссии в рамках понятийного аппарата Гражданского кодекса, что такое движимое, а что такое недвижимое имущество: здесь у нас расхождение с субъектами Федерации, которые в понятие «недвижимое имущество» готовы вписывать большие категории машин и оборудования, а если так случится, то налог на модернизацию сохранится, поскольку часть машин и оборудования будет рассматриваться как недвижимое имущество с соответствующим налогообложением. А для компаний очень важно, чтобы здесь была определённость, и чтобы были стимулы для технологического обновления.

Кроме повышения предсказуемости и понятности, прозрачности в части движимого имущества мы сталкиваемся часто с тем, что новые правила администрирования – налогового администрирования, в частности, – начинают задним числом применяться.

Неналоговые платежи и неопределённость с ними – это тоже проблема для бизнеса. Мы несколько лет ведём дискуссию с Правительством по поводу законодательного урегулирования всех процедур введения неналоговых платежей, установления ставок, но, как говорится, за что боролись, на то и напоролись: сейчас Правительство и Государственная дума предлагают часть неналоговых платежей перенести в Налоговый кодекс – в частности, экологический сбор, утилизационный сбор, плату за негативное воздействие на окружающую среду, плату за пользование автомобильными дорогами, право за пользование частотами, курортный сбор и так далее. И как только они попадают в Налоговый кодекс как налоги, то, естественно, на бизнес распространяется и уголовная ответственность, и целый ряд других жёстких мер администрирования.

Мы-то ставили вопрос о том, чтобы процедуры были жёсткими, установленными в законе, и администрирование было прозрачным, в то же время целый ряд неналоговых платежей может быть переведён спокойно в Налоговый кодекс в раздел «Государственные пошлины». Дискуссию эту мы продолжаем, и очень важно, чтобы у нас контуры налоговой фискальной политики в целом определялись не только по циклам политическим. У нас же мораторий объявлялся на неповышение фискальной нагрузки до 2018 года, сейчас, после повышения в том числе НДС, опять мораторий предлагается до 2024 года. Но, как я уже говорил, для принятия инвестиционных долгосрочных решений нужна определённость, рассчитанная на больший срок – и на 12, и на 18 лет.

На Международном юридическом форуме в Санкт-Петербурге как минимум две сессии были посвящены надзорно-контрольной деятельности. И какие темы мы обсудили там?

Это сокращение количества неактуальных и избыточных обязательных требований, и, прежде всего, через механизм так называемой регуляторной гильотины.

Обеспечение гибкости системы и механизма оперативного реагирования при изменении требований к бизнесу в соответствии с развитием технологий, цифровых прежде всего.

Цифровизация сфер надзора (контроля), и дистанционные механизмы надзора, исключающие прямой контакт «надзирателя» (в кавычках) и «надзираемого», – это тоже один из факторов и раскрепощения бизнеса, и сокращения коррупции.

Ликвидация дублирования функций контрольно-надзорных органов, когда по одним и тем же вопросам несколько федеральных и региональных надзоров проверяют бизнес.

Ориентация надзорно-контрольных органов на профилактику и предупреждение нарушений, а не на количество проверок, штрафов и так далее.

Есть ещё важная тема – это нормализация отношений бизнеса с силовыми, правоохранительными структурами.

Из выступления на Московском академическом экономическом форуме, организованном ВЭО России и РАН.

Виктор Ивантер: «Запустить экономический рост можно без инвестиций»

Виктор Ивантер,
научный руководитель Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, академик РАН, действительный член Сената ВЭО России

Из выступления на Московском академическом экономическом форуме (МАЭФ)

Все наши проблемы заключаются в том, что нам нужно действительно серьёзно увеличить темпы роста валового внутреннего продукта. И пустые разговоры по поводу того, что нам, так сказать, валовый внутренний продукт не так важен. Валовый внутренний продукт, если отбросить подробности, – это доходы. Если доходов не будет, то у нас есть единственный способ – заниматься перераспределением: у кого-то забрать, кому-то дать. Мы такой опыт имели, результаты негативные. Значит, экономический рост должен быть. А экономический рост за счёт чего может происходить реально? Экономический рост может происходить реально за счёт инвестиций. Должны быть инвестиции, оплодотворённые технологии – и будет экономический рост.

Но дело всё в том, что в стагнирующую экономику никакой психически здоровый человек денег не вкладывает. Следовательно, мы попадаем в следующую ситуацию: с одной стороны, нам нужно увеличивать нормы накопления до, скажем, 25%, и это разумно, а с другой стороны, как её увеличивать? Значит, единственный способ вроде бы заключается в том, чтобы использовать государство, которое может самостоятельно вкладывать в инфраструктуру (я об этом немножко скажу попозже). И здесь возникает вопрос, а можно ли запустить экономический рост сразу, безинвестиционно?

Потенциал экономического роста уже сейчас (это оценки Института народнохозяйственного прогнозирования) – это 4,8%. При этом вклад чистого экспорта – 0,8%, валовые накопления – 2,6%, госпотребление – 0,3% и потребление домашних хозяйств – 1,1% (это важный элемент). За счёт чего? Это инфраструктура – 1% плюс ввод жилья – 0,8%, эффективность экспорта – 0,7%, модернизация машиностроения – 0,8% и экономическая инерция, которую мы сохраняем, – 1,5%. Получаем 4,8%. И в этом смысле тот ориентир, который был поставлен в послании президента, что экономический рост должен к 2024-2025 году в полтора раза увеличить валовый внутренний продукт на душу населения в России, требует действительно вот таких темпов – между 4,5% и 5%.

Так, теперь вопрос заключается в том, а реалистично ли это? Что для этого нужно сделать, чтобы начать сразу экономический рост? Для этого, во-первых, нужны свободные мощности. Посмотрите, что у нас происходит. С 2008 года ввод мощностей существенно опережал рост валового внутреннего продукта. Если валовый внутренний продукт болтался вокруг нуля, то мы ввели дополнительно почти 40%мощностей. А теперь, смотрите, выясняется следующее: если мы будем использовать мощности 2008 года, то выясняется, что их хватит для удовлетворения спроса до 2023 года.

Но всё это возможно при условии, что есть спрос. А вот смотрите, что у нас получилось по видам спроса. По автомобилям мы упали в 2018 году по сравнению с 2014 годом с двух миллионов двести до миллиона семьсот, по микроволновым печам – падение на почти 600 тысяч, по стиральным машинам, по холодильникам – похожая картина. Таким образом, этот неудовлетворенный, отложенный спрос по сравнению с годовым выпуском показывает, что мы можем в течение нескольких лет иметь гарантированный спрос. Но весь вопрос вот в чём: нас интересует не спрос, а платёжеспособный спрос. А платёжеспособный спрос определяется финансовыми ресурсами. В чём у нас безусловно проблемы нет, это в ликвидности: наша финансовая ликвидность избыточна и не используется, и тем самым вполне возможна для того, чтобы обеспечить деньгами этот спрос.

Третий фактор: нужен труд для того чтобы запустить мощности. Доля работников в обрабатывающей промышленности с низким уровнем интенсивности (это интеллигентное выражение) – это люди, которые присутствуют и ни черта не делают, – это 20%. Доля работников, занятых низкоквалифицированным трудом, у нас составляет 25%. Так что неиспользуемого труда у нас тоже достаточно. Мы считаем, что в этих условиях на 30% к 2025 году могут вырасти реально располагаемые доходы.

Итак, мы выяснили, что для того, чтобы всё это сделать, достаточно опираться на тот экономический потенциал, который есть сейчас.

Другой вопрос, а как это запустить? Задача заключается в том, чтобы тиражировать успехи.

Вот я сейчас назову, по крайней мере, три крупнейших успеха, которых мы достигли, совершенно уникальных. Первый успех – в сельскохозяйственном производстве. То есть мы действительно занимаемся экспортом, мы действительно экспортируем продовольствие. Мы реально экспортируем своё избыточное продовольствие, и доказательством этому является то, что наши партнёры, которые развлекаются санкциями, никаких нам санкций на импорт продовольствия не накладывают, как было когда-то.

Второй совершенно сумасшедший успех – это то, что мы реанимировали наш оборонно-промышленный комплекс. Есть, конечно, всякие проблемы, не всегда всё летает. А то у Челомея и у Королёва всё всегда летало. И это, конечно, уникальное достижение. Оборонно-промышленный комплекс – это реальный анклав, который может обеспечить технологический рывок в стране. Мы неудачно в своё время, прямо скажем, провели так называемую конверсию. Сейчас мы это называем диверсификацией, – если мы её удачно и правильно проведём, то я думаю, что можно получить серьёзнейший результат.

Ещё нужно учитывать крупные мегапроекты, которые реализованы. Я имею в виду и Сочи, который совершенно другой вид принял, Владивосток с его потрясающими совершенно мостами, подготовка стадионов к первенству мира, Керченский мост и так далее.

Теперь возникает вопрос, а что не надо делать? Самое главное, если мы что-то решили, это надо делать, а не волокитить. Вот, например, в 2014 году, когда экономисты-академики встречались с президентом, обсуждался вопрос о проектном финансировании. Проектное финансирование принципиально очень для экономического роста, потому что залогом в проектном финансировании является сам проект. Потому что если этого нет, то кредитование вообще устроено довольно обычно: деньги дают не тем, кому надо, а у кого деньги есть. А здесь залогом является сам проект. Прошло пять лет. У нас есть проектные офисы, у нас есть инструкции, у нас только нет проектного финансирования. Как не было, так и нет. Значит, просто нужно сделать то, что решили. Это первое.

Крупным вкладом, как мы выяснили, в экономический рост, безусловно, являются инфраструктурные проекты. Кто знает, какие инфраструктурные проекты всё-таки будут? Мы будем строить дорогу куда: в Казань или в Питер? Или по-прежнему будет у нас актуальна книга Радищева «О путешествии из Петербурга в Москву»? Нет решений до сих пор.

И наконец, ещё одна проблема, довольно принципиальная, – это проблема заработной платы. Не будет никакого экономического роста и технологического роста, если не будет роста заработной платы. Разговоры о том, что есть какой-то такой закон о том, что заработная плата должна расти медленнее производительности, – нет такого закона. И хотелось бы посмотреть в глаза тому, кто его изобрёл, кто это доказал. Есть хорошая, мне кажется, мысль такого малосимпатичного политического деятеля, но успешного предпринимателя Генри Форда, который доказал, что инвестиции в высокую заработную плату – это эффективный способ и развития, и развития спроса.

И последний тезис. Есть проблемы взаимоотношения российской науки и общества. И это проблемы, связанные не с какой-то злонамеренностью, а с неким политическим мифом, который возник в начале 90-х годов. А он заключается, во-первых, в том, что любые технологии можно купить, если деньги есть. И всё можно прочесть, что уже написано, и сделать так же. Значит, если всё можно купить, тогда зачем нам собственное производство? Важны только деньги. А если всё можно прочесть, зачем наука? Потом выяснилось, что, во-первых, купить можно не всё, а только то, что вам продают. Я имею в виду не рядовую технику, а технологические достижения. То есть, этот рынок технологий – это такой закрытый клуб, куда попадают только те, кто располагает собственными технологиями. У нас есть космос, ядерная энергетика – и в этих областях есть сотрудничество.

Теперь вопрос о «прочесть». Мало же прочесть. Надо же понять, что написано. А чтобы понять, что написано, надо этим заниматься. Вот поэтому, если мы откажемся от этих двух мифов, тогда будет совершенно понятно, зачем нам нужны новейшие технологии и зачем нужна фундаментальная наука, без которой технологии развиваться не могут.

Росстат нас неправильно сосчитал!

«Ужасные» цифры

В декабре 2018 года первый вице-премьер, министр финансов Антон Силуанов обрушился с жесткой критикой на российское статистическое ведомство. Его работу он назвал неудовлетворительной, а качество расчетов — ужасным. В качестве примера министр привел показатель реальных располагаемых доходов населения — по данным Росстата, он снижается последние четыре года. «Как он считается, знает, наверное, только Росстат», — отметил Силуанов. Данные по реальным зарплатам считаются «более или менее понятно и достоверно», полагает министр, а вот качество подсчета реальных доходов страдает. Дело в том, что Росстат «вручную» собирает некоторую информацию — например, по стоимости продуктов, входящих в потребительскую корзину. А это якобы сказывается на достоверности подсчетов. Первый вице-премьер подчеркнул, что Росстат пользуется устаревшими технологиями и ему нужна реформа как в отношении принципов работы, так и в отношении команды. Тем более что роль Росстата особенно повышается сейчас, когда правительство реализует национальные проекты. «Нужно говорить об обновлении команды, обновлении принципов, методов и работ», — настаивал Антон Силуанов.

Такое выступление министра было далеко не первой критикой Росстата за последние годы. Еще в марте 2017 года министр экономического развития Максим Орешкин назвал данные Росстата за февраль 2017 года нерепрезентативными — «по фундаментальным и по техническим причинам». Он отмечал тогда, что на искажение статистики повлияла база — данные за високосный 2016 год, а также перенос на февраль 2017 года дополнительных праздничных дней. Накануне заявления Орешкина Росстат сообщил об ухудшении положения дел в экономике в начале 2017 года. Так, в феврале того года промышленное производство в России по сравнению с тем же месяцем в 2016 году снизилось на 2,7%. А за январь и февраль 2017 года падение в годовом выражении составило 0,3%. Максим Орешкин раскритиковал методологию расчетов Росстата. По его словам, «оценки базировались не на реальных данных», к тому же сроки публикации статистики переносились.

Претензии к Росстату есть не только у правительства. Так, уже в январе этого года Федерация независимых профсоюзов России (ФНПР) обратила внимание на то, что долги по зарплате оказались в пять раз больше данных Росстата. Причем расхождения в цифрах значительные: например, в Орловской области задолженность, по данным Росстата, составляет 8,3 миллиона рублей, а по данным мониторинга профсоюзов — 44,3 миллиона. На Сахалине Росстат задолженности вообще не обнаружил, по данным профсоюзов — 11,2 миллиона рублей. «Методики, которыми пользуется в своей работе Росстат, не учитывают многие критерии, так что разночтения действительно есть, — подтвердил в интервью «Российской газете» председатель ФНПР Михаил Шмаков. — При этом должен сказать, что у профсоюзов, в отличие от Росстата, нет задачи вести сплошное наблюдение — мы отслеживаем именно «горячие точки» и обращаем на них внимание правительства и объединений работодателей».

Издание «Проект» «подловило» Росстат на занижении цифр о количестве россиян, уехавших из России. Так, по данным Росстата, из России в Германию в 2016 году уехали 4694 человека, в то время как немецкая сторона зафиксировала почти 25 тысяч прибывших россиян. А по американскому, чешскому и венгерскому направлению число уехавших россиян отличается от данных Росстата в 9, 12 и 14 раз соответственно. Журналисты издания пришли к выводу, что в целом в 24 страны, которые входят в Организацию экономического сотрудничества, из России выехало в шесть раз больше людей, чем подсчитали в Росстате.

Новая эра статистики

В скором времени все проблемы Росстата должны остаться в прошлом. Как и рекомендовал министр Силуанов, начали с кадровых перестановок. В конце декабря прошлого года премьер-министр Дмитрий Медведев освободил от должности многолетнего руководителя Росстата Александра Суринова и назначил на его место Павла Малкова. До этого Малков был директором департамента госуправления Минэкономразвития. «Изменения приходят в Росстат, начинается новая эра развития ведомства», — прокомментировал это назначение Максим Орешкин. Сразу после назначения главной задачей Малкова на новом посту назвали Всероссийскую перепись населения, которая пройдет в следующем году. Неслучайно именно на этот год придется пик финансирования Росстата из федерального бюджета в ближайшие три года: 18,4 миллиарда рублей на этот год, 33,9 миллиарда на 2020-й и 20,4 миллиарда на 2021-й.

Проблема ВВП

Основной недостаток показателя ВВП заключается в том, что он усредненный: если у одного человека два автомобиля, а у другого ни одного, то в среднем каждый имеет по одному автомобилю. Показатель не учитывает многие качественные характеристики уровня благосостояния (две страны, имеющие одинаковую величину ВВП на душу населения, могут иметь разные уровень образования, продолжительность жизни, уровень заболеваемости и смертности, уровень преступности и др.). Также ВВП игнорирует разную покупательную способность доллара в разных странах (на 1 доллар в США и, например, в Индии можно купить разное количество товаров), не учитывает негативных последствий экономического роста (степень загрязнения окружающей среды, зашумленности, загазованности и т. п.).

Сам Малков, помимо переписи, выделяет еще два ключевых направления работы. Первый — реформа системы статистики, которая затронет повышение качества собираемых данных и качества аналитики, увеличение скорости выдачи результатов расчетов, применение современных способов и методов обработки информации, в том числе с использованием данных из альтернативных источников. Второе направление — это реформа системы отчетности, которая предполагает внедрение единых стандартов. «С каждым годом собирается все больше разных отчетов, которые ложатся тяжелым грузом на плечи бизнеса и государственных учреждений. Наша задача — снизить эту нагрузку и привести систему отчетности к единым стандартам», — отметил Малков. Он добавил также, что ведомству необходим качественный переход от статистики к аналитике: важно научиться работать с данными, научиться объяснять их и рассказывать про результаты своих исследований на понятном каждому потребителю языке.

Опять получилась двойка

Впрочем, пока благие намерения успехом не увенчались. Не прошло и месяца после назначения Павла Малкова, а Росстат уже успел «отличиться» и снова оказаться в заголовках новостей. Дело в том, что ведомство значительно пересмотрело показатель роста ВВП за 2018 год. В начале января он оценивался в 1,8%, в конце январе — уже в 2%, а в начале февраля и вовсе подрос до 2,3%. Это рекордный показатель за последние пять лет. В Минэкономразвития такой внезапный успех объяснили строительным бумом в Ямало-Ненецком автономном округе, где реализуется масштабный проект Ямал-СПГ. Экономисты ведомства отметили, что за 9 месяцев 2018 года объем строительных работ в регионе составил 97 миллиардов рублей, а инвестиции в строительство зданий и сооружений — 592 миллиарда. Такое расхождение в Минэкономразвития посчитали аномальным и сочли, что оно связано с проблемами в первичном сборе данных. В конце концов «потерянные» 500 миллиардов нашлись, что привело к инвестиционному всплеску в третьем квартале 2018 года и увеличению динамики роста ВВП за целый год.

Такие подсчеты эксперты сочли сомнительными. В конце января произошла публичная дискуссия между директором аналитического департамента «Локо-Инвест» Кириллом Тремасовым и министром экономического развития Максимом Орешкиным — в соответствии с духом времени, в Facebook. «Логика объяснений, на первый взгляд, очень простая, но, по сути, просто безграмотная, — написал Тремасов. — Почему Минэк сделал вывод, что эти цифры должны быть примерно равны, я не знаю! Хоть бы в методику, что ли, заглянули. Ее даже всю читать не надо — там на первых страницах достаточно ясно написано, что включается, а что нет в стоимость строительных работ. Если Ямал-СПГ устанавливает дорогое оборудование на новых производственных объектах, то стоимость этого оборудования будет инвестициями, но не будет включаться в стоимость строительных работ. Это, в общем-то, и без методики должно быть понятно». Аналитик предположил, что «похоже, Орешкина все-таки попросили объяснить, что там опять за хрень со статистикой творится», и обратил внимание, что дискуссии о статистике свелись не к поиску сути (какие реальные достижения/провалы российских компаний стоят за теми или иными цифрами?), а к разбору нюансов статистического учета.

Максим Орешкин на такую эскападу обиделся и напомнил уже в своем Facebook, что в период работы Кирилла Тремасова в Минэкономразвития ему предлагали «заниматься вопросами повышения качества статистики», но он отказался. Быть публичным комментатором в роли «срывающего покровы» гораздо проще, чем планомерно работать в непубличной плоскости, чтобы шаг за шагом делать жизнь в стране лучше, заключил министр.

 

Не считать ВВП?

В последние годы все чаще звучат предложения вообще не считать ВВП либо дополнять его другими показателями, которые более точно покажут темпы роста экономики и благосостояния граждан. Экономисты указывают на то, что темп роста ВВП не является главным и единственным показателем, свидетельствующим об успешном экономическом развитии той или иной страны, поскольку анализ динамики роста ВВП должен сопровождаться анализом факторов, обуславливающих этот рост. «В экономическом анализе ВВП сопоставляется с численностью всего населения, экономически активного и занятого населения, потребленными в производстве ресурсами, основными фондами, объемом инвестиций, фондом заработной платы, государственными расходами по различным направлениям, реальными денежными доходами и расходами населения и другими показателями, — пояснила профессор Департамента правового регулирования экономической деятельности Финансового университета при Правительстве РФ Анна Попова. — Это позволяет исследовать уровень и динамику занятости, эффективность использования трудовых и материальных ресурсов, направления и результаты инвестиционной политики, измерять экономический потенциал страны и степень его использования, анализировать основные результаты экономического развития страны в краткосрочном и среднесрочном плане. Показатель уровня ВВП в расчете на душу населения используется в системе национальных расчетов не для характеристики качества жизни, а для установления размера взносов страны в бюджеты международных организаций, для решения вопросов о величине и условиях предоставления кредитов, финансовой и иной помощи различным странам». По словам Анны Поповой, по ВВП нельзя судить о размерах таких секторов экономики, как финансово-кредитная система, рынок ценных бумаг, государственный бюджет и т. д. Так как эти сектора перераспределяют созданный ВВП, считается, что учет их операций необязателен. «А ведь в развитых экономиках эти сектора концентрируют огромные объемы капитала, — обращает внимание эксперт. — Другим недостатком показателя ВВП как показателя, выражающего стратегию социально-экономического развития государства, является то, что он не отражает негативных последствий научно-технической революции и экономического роста, а главное — качество жизни, уровень благосостояния, которые, как показывает мировой опыт, растут медленнее, чем ВВП. Именно повышение качества жизни и уровня благосостояния большинства населения должны выражать суть как стратегии, так и тактики социально-экономического развития страны».

Не так все плохо

«Строго говоря, у Росстата нет проблем с пересчетами, — полагает Олег Шибанов, профессор финансов Российской экономической школы. — Они происходят везде и всегда, методология используется международная, и в том же США бывают очень большие изменения данных по сравнению с исходными. Например, про рецессию 2001-го — в первых оценках казалось, что ВВП упал, а потом оказалось, что даже подрос». Претензии, по словам экономиста, связаны с размером пересчета (очень большие в строительстве) и из-за этого — значительной нестабильностью статистических рядов. «Аналитики, госорганы и ЦБ должны понимать, почему происходят эти пересчеты. Росстату было бы правильно выйти с публичными комментариями по последним числам и показать, за счет чего мы увидели новую динамику. Пока они на официальном сайте не появились», — добавил Шибанов. Олег Шибанов полагает, что в целом более показательно то, что получают граждане, чем общий ВВП. «Но здесь есть несколько индикаторов, от реальных располагаемых доходов и зарплат до безработицы по регионам, которые вполне показывают динамику благосостояния россиян. Эту статистику стоило бы публиковать более подробно и часто, а сама методология понятна и разумна, — добавил он. — Я не сторонник «индексов счастья», они довольно субъективны, и на них зачастую сложно ориентироваться. Обратную связь по тем же «Госуслугам» уже собирают, и ее анализ помогает улучшить предоставление услуг».

Старые проблемы и новые решения

Эксперты обращают внимание, что вопросы к Росстату появились не сегодня. Еще в начале 2000-х годов высказывались предложения по изменению подходов к расчетам и методикам. «На современном этапе лучшими в мире являются децентрализованные статистические системы англо-саксонских стран: если в привычной нам схеме обобщающие статистические функции осуществляются исключительно (или преимущественно) центральными государственными учреждениями, то в последнем случае основная роль принадлежит статистическим органам ведомств, тогда как общенациональный статистический орган осуществляет лишь функции координации. Для России этот опыт особенно актуален вследствие протяженности страны и разнообразия местных условий», — отметила Анна Попова. В России, по ее словам, до сих пор не решены проблемы несовершенства законодательной базы для получения статистической информации и обеспечения ею всех заинтересованных пользователей, «распыленности» информации. У пользователей возникают значительные трудности при получении необходимой информации. Кроме того, сегодня в стране отсутствуют показатели, отражающие новые социально-экономические явления и процессы, необходимые для анализа развития российской экономики и общества. «Например, в странах Западной Европы уже есть экологическая статистика, а у нас нет», — пояснила Попова.

Министерство экономического развития сейчас прорабатывает меры, которые помогут повысить качество статистики. В первую очередь речь идет о цифровизации всех процессов сбора и обработки статистической информации, гармонизации государственных информационных систем, которых сегодня больше 320, и создании единой цифровой платформы. Создать Национальную систему управления данными премьер-министр Дмитрий Медведев поручил правительству на сочинском инвестиционном форуме в прошлом году. Эта система должна стать одним из ключевых элементов инфраструктуры цифровой экономики.

«Ссылки на цифровую экономику стали общим местом, — отметил первый проректор НИУ ВШЭ Леонид Гохберг на ХIX Апрельской международной научной конференции по проблемам развития экономики и общества. — При формировании и внедрении системы управления данными принципиально важно понять и четко обозначить роль государственной статистики (и статистической службы), систематизировать подходы к модернизации процедур сбора и интеграции информации в условиях цифровизации, межведомственной координации статистических работ, применению новых аналитических возможностей административных, открытых и больших данных».

Текст: Кира Камнева

Государственная статистика в цифровую эпоху

Как отмечается в головном докладе НИУ ВШЭ, в цифровую эпоху информация генерируется практически повсеместно: промышленными и бытовыми приборами, космическими аппаратами, в организациях и домашних хозяйствах, социальных сетях. При этом состав этой информации непрерывно пополняется и обновляется, расширяется спектр источников и типов генерируемых данных. Это как обычные количественные и качественные характеристики объектов, процессов или явлений, так и текстовые, аудиовизуальные и иные «технологичные» форматы. Новые сведения могут не только дополнять либо уточнять результаты предшествующих наблюдений, но и кардинально изменять их.

Заметно меняется и роль статистики в глобальных процессах, круг ее пользователей значительно расширяется. Как отмечают эксперты, в объективном, системном и своевременном описании экономических, социальных, демографических, экологических, технологических трендов оказываются заинтересованными различные группы людей, которые одновременно вовлечены и в производство информации. Государственные системы статистики в мире все активнее применяют большие данные, определяют области, где они будут играть решающую роль в будущем (например, макроэкономический прогноз).

Экономисты обращают внимание на сохраняющие системные проблемы российской статистики. Среди них — межведомственная рассогласованность, непрозрачность и противоречивость информации, предоставляемой отдельными органами власти, отсутствие единого методологического надзора. Также проблему аналитики видят в первоочередной ориентации Росстата на «заказ» управленческих структур, недостаток актуальной и детализированной информации для бизнеса (в том числе малого), науки и общества. Доступ к первичным данным ограничен, собственная исследовательская база Росстата недостаточно сильна, не хватает полномочий для проведения аналитических работ, а потенциал цифровых технологий недоиспользуется.

Авторы доклада полагают, что создание на базе Росстата Национальной системы управления данными станет серьезным импульсом к становлению новой модели статистики в нашей стране. В рамках системы должны будут внедряться эффективные инструменты, обеспечивающие удовлетворение информационных потребностей субъектов экономики, общества, государства, их активное взаимодействие в процессе сбора и распространения данных — не только агрегированных, но и первичных. Эксперты обращают внимание на опыт национальных статистических службы стран ЕС, которые занимают проактивную позицию при взаимодействии с обществом, бизнесом, государством, мировым сообществом. Их деятельность, координируемая Евростатом, ориентирована на национальные, межведомственные, региональные, корпоративные информационные потребности.

Успешный опыт цифровой трансформации статистической службы показала Великобритания. Там действует принципиально новый подход к официальным публикациям («воспроизводимые аналитические процедуры»). В отличие от традиционной организации доступа к данным, подразумевающей цепочку «хранилище — коммерческое программное обеспечение — электронные таблицы — верстка — итоговый текстовый документ», планируется массовое внедрение в официальные информационные ресурсы средств автоматического формирования документов, базирующихся на открытых языках программирования и средствах разметки. Это сокращает сроки и стоимость разработки индикаторов.

Предусматривается также создание специализированных программных библиотек с публичным, облегченным доступом для ученых, аналитиков и других заинтересованных пользователей. В России уже есть пример использования широкого спектра данных для статистики — в 2015 году правительство Москвы инициировало проект оценки численности населения столицы. Использовались официальные результаты переписи населения, а также административные данные ведомств (ФНС, ФОМС, ПФР, ЦИК, Минобрнауки России, ФСС, МВД), которые ведут в своих интересах учет отдельных категорий граждан. Привлечение ведомственной информации с применением методологических приемов, обеспечивающих ее сопоставимость, позволило скорректировать итоговые статистические оценки.

Как полагают эксперты НИУ ВШЭ, использование альтернативных источников будет способствовать более точному прогнозированию доходов бюджета по налогу на доходы физических лиц, расходов на социальную поддержку и инфраструктуру. Интересно, что востребованной становится сама профессия статистика. По данным CareerCast.com, она заняла первое место в рейтинге лучших специальностей за 2017 год. Оценивались уровень дохода, перспективы роста, уровень стресса и условия работы. Востребованность вырастет на 34% в ближайшие семь лет, полагают эксперты, такие специалисты нужны во множестве сфер (маркетинге, банкинге, правительстве, спорте, торговле, здравоохранении). Везде сегодня нужны анализ и интерпретация данных. Причем зарабатывают статистики неплохо: в США средняя зарплата составляет 80 тысяч долларов в год.

Александр Дынкин: «Реальные источники перемен будут связаны с нематериальными типами производства и потребления»

Александр Дынкин, 
Президент ИМЭМО РАН им. Е.М. Примакова, академик РАН, вице-президент ВЭО России

Наше восстановление экономики, некоторые экономисты называют его постсанкционным, в 2016-2018-м годах шло на невысоком уровне, близком к 2% в год. Если посмотреть на базовый сценарий Министерства экономики, они обещают на 2019-2024-й годы рост порядка 2,7% ВВП. Как это повлияет на наше позиционирование в мире? Место России в мировой экономике, если исходить из текущего обменного курса, ниже даже итальянской экономики. Мы относительно неплохо себя чувствуем по показателю ВВП на душу населения, то есть, мы находимся на среднемировом уровне точно, далеко опережаем Индию, и нам в спину по показателю ВВП на душу населения дышат две страны – Бразилия и Китай.

Мы в Институте (международных экономических отношений РАН им. Е.М. Примакова) занимаемся долгосрочным прогнозированием и вот, каковы наши оценки.

Если мы будем жить в условиях низкой экономической динамики, скажем, в районе 1,5% в год, то к 30-му году Россия может опуститься на 7-е место в мире по паритету покупательской способности, пропустив вперёд себя Бразилию, и на 15-е – по текущему обменному курсу, сразу после Мексики. Другими словами, я хочу отметить, что вот эти две страны – Бразилия и Мексика – это сегодня наши реальные конкуренты.

Третьим конкурентом, который находится выше нас, является Германия. И вот почему… Если вы посмотрите на данные, которые получаются при пересчёте по паритету покупательной способности, вы увидите, что нас с Германией разделяет гораздо меньшая дистанция, чем та, что нас разделяет с Бразилией, которая идёт следом за нами. Поэтому я хочу сказать, что при благоприятной конъюнктуре для нас и неблагоприятной для Германии формально к 2024-му году мы сможем войти в топ-5 мировых держав по ВВП при расчётах по паритету покупательной способности. То есть, на острый и важный вопрос о том, сможем ли мы войти в пятёрку ведущих стран, я бы ответил так: цель достижима, но пока возможность её достижения отличается высокой степенью неопределённости.

С моей точки зрения, самым серьёзным ограничением роста для нас является демография и качество человеческого капитала. Вы все знаете, что есть индекс человеческого развития. По этому важному показателю мы делим 50-51-е место в мире с Белоруссией. И больших подвижек здесь не ожидается, главным образом, из-за продолжительности жизни. По данным Всемирной организации здравоохранения, по этому показателю мы находимся на 122-м месте в мире. По последним оценкам Росстата, для родившихся в 2017-м году средний ожидаемый уровень продолжительности жизни у нас – 72,7 лет. Если сравнить с несколькими странами, то, скажем, в Северной Корее – 71,5 лет, в Китае – 76, а в соседней с нами Финляндии уже 81 год. Как вы понимаете, руководство страны это всё хорошо представляет, поэтому ещё до президентских выборов была запущена система мер по стимулированию рождаемости, по поддержке многодетных семей. Это важная вещь, но реальность здесь для нас не очень благоприятная.

Если говорить о России, то самая высокая смертность, которая превышает рождаемость в 1,5-2 раза – в Псковской, Тульской, Тверской, Новгородской, Рязанской, Владимирской и других центральных областях. Это происходит в том числе из-за того, что в Центральной России воронки мегаполисов, Москва и Питер, они втягивают молодёжь из этих регионов, и центральная Россия – сердцевина страны – пустеет, к сожалению. Известны такие экспертные оценки, что 60% трудоспособного населения Иваново работают в городе Москва. Вы представляете, что это означает? Такая пространственная неравномерность – серьёзный вызов, на который пока не удаётся найти адекватный ответ. Ключ, на мой взгляд, к нему, здесь я не скажу ничего нового, это инфраструктура, это дороги, жильё, это газификация, и, конечно, развитие малого аграрного и другого малого бизнеса.

Вообще, я хочу отметить, что у нас и не только у нас, ещё со времён политбюро ЦК КПСС сохраняется некая фетишизация темпов роста. Например, академик Анатолий Иванович Анчишкин, который был одним из предшественников академика Ивантера, ещё в 80-м году достаточно убедительно с помощью межотраслевых балансов говорил о том, что рационально иметь 0,8% роста ВВП в год для того, чтобы выровнять структурные дисбалансы, которые складывались в экономике. Его тоже не послушали, заставили тогда пересчитать на 4%. К чему я это говорю: при оценках темпов роста нельзя забывать о наполнении этого роста, о качественной стороне экономического роста, что особенно важно в сегодняшней, как говорят, постиндустриальной информационной экономике.

Сторонники темпов роста любой ценой часто предлагают различные комбинации кредитной экспансии, будь то инвестиционные деньги, финансовый инжиниринг, я не хочу всё это перечислять. При этом они ссылаются на опыт Федеральной резервной системы США и Европейского центрального банка, которые практикуют количественное смягчение, не вызывающее инфляционной волны. Почему оно не вызывает инфляции? Потому что эти финансовые органы эмитируют доллары и евро. То есть, если бы мы могли эмитировать доллары и евро, то я был бы двумя руками за такую кредитную экспансию. Но мы эмитировать можем рубли, а доллары и евро имеют практически неограниченный спрос, являются привлекательным финансовым активом, чего пока нельзя сказать о рубле. Я не знаю, следили ли вы или нет, но несколько лет тому назад в Москве была шумная кампания по превращению столицы в мировой финансовый центр. Пошумели полгода и эту тему забыли. Поэтому мы не можем эмитировать рубли с той же уверенностью, что это не вызовет инфляционной волны, как в Европе или в США.

Что касается задачи войти в пятерку, напомню, что есть ещё одна задача –увеличение ВВП на душу населения на 50%. Вот как раз эта задача – суперсложная, на мой взгляд. Потому что, если статистически к ней подойти, то нам нужны ежегодные темпы роста 7%. Я думаю, что сегодня это нереально даже для Китая. Поэтому я бы подошёл к этой теме с той точки зрения, что универсальным критерием успеха должны стать ежегодные темпы роста.

Вот, смотрите, в апреле Международный валютный фонд снизил свои оценки темпов роста мировой экономики в 2019-м году с 3,5 (причём эту оценку они делали в январе) до 3,3. Кристин Лагард выступала в Торговой палате США и отметила, что, если в 2017-м году 75% мировой экономики находились в фазе подъёма, то в текущем году уже 70% глобальной экономики столкнулись со снижением роста.

Конечно, политики хотят высоких темпов роста. Трамп в своих многочисленных выступлениях говорит о том, что Америке нужно 5% роста в год. Люди это слушают. Но вот, скажем, Бюро экономического анализа Министерства торговли США опубликовало данные за 2018-й год, согласно которым темпы роста составили 2,9%. Трамп, напомню, всем рассказывал, что будет выше 3%. Прогноз Международного валютного фонда по американской экономике на текущий год – 2,3%. Япония – 1% в год. Европа борется за то, чтобы превысить показатель 1,5%. Китайцы говорят о том, что для них красная линия – 6% в год. В прошлом году было 6,2%. Ряд авторитетных японских специалистов, которые консультируют крупные японские корпорации, активно инвестирующие в Китай, считают, что реальный рост в прошлом году там был 4%.

Мы все помним, конечно, высокие темпы роста 50-60-х годов. Тогда бурно росло и население, бурно росла производительность труда. Кейнсианство, которое тогда доминировало, стимулировало этот рост за счёт увеличения госдолга. Но потом бум рождаемости ушёл из Европы в Японию, затем в Китай, даже в Штатах, в общем, самой благополучной с демографической точки зрения развитой страны, в прошлом году рост рабочей силы составил всего 0,2%.

Следующий вопрос: так ли уж плох низкий экономический рост? Когда население растёт очень медленно, высокие темпы роста ВВП, на мой взгляд, вряд ли возможны. Есть роста ВВП на душу населения. Любопытно, что они совпадают и в Штатах, и в Европейском союзе, и в Японии, и они колеблются в пределах от 1,3-1,4%. При этом (это новый феномен) экономики этих стран живут в условиях практически полной занятости, показатели безработицы находятся на рекордно низких уровнях. Скажем, в Штатах сегодня это порядка 3%. Многие опросы уверенности избирателей говорят о том, что и избирателей, и потребителей устраивают такие темпы роста при условии полной занятости и низкой инфляции. Поэтому говорить о том, что это очень плохо, я бы однозначно не стал. Конечно, когда кейнсианство было заменено неолиберализмом, появилась новая беда, я её называю банкет в долг, когда государственная задолженность начала стремительно расти. Скажем, если в развитых странах в 2000-м году она составляла 70% ВВП, то уже в прошлом году – 103%.

К чему это привело? Это привело к кризису 2008-2009-го годов, когда многие банки США были признаны слишком большими, чтобы разориться, но это не коснулось ни сбережений, ни пенсионных накоплений, ни стоимости недвижимости для среднего класса. Средний класс был крайне разочарован. В результате, мы сегодня с вами видим Трампа, мы видим кошмар брекзита, мы видим Маттео Сальвини в Италии, мы видим Болсонару в Бразилии и других ребят, которых сегодня называют популистами. Хочу отметить, что в русском политическом словаре есть такое слово народники. Может быть, стоит подумать о том, как одно с другим связано.

Хочу поставить вопрос о том, есть ли системная альтернатива у современной модели экономического роста? С моей точки зрения, мы видим очевидный кризис мотивации развития, особенно этот кризис просматривается в Европе, поэтому я полагаю, что модель, ориентированная сугубо на рост потребления, оказывается не в состоянии придать ни экономической, ни социальной динамике новое качество. Я полагаю, что реальные источники перемен будут связаны с нематериальными типами производства и потребления, с новыми стилями жизни, которые перечёркивают ценности массовой культуры и общества тотального потребления.

С моей точки зрения, речь идёт о выборе интеллектуальных источников социальных и технологических инноваций, о приоритете нематериальных стимулов жизнедеятельности, естественно, и о реальном зелёном росте. Совокупность этих новаторских подходов, мы её называем у себя в институте ответственным развитием, на мой взгляд концепция медленно, но верно идёт на смену таким доминирующим экономическим подходам прошлого века, как кейнсианство и неолиберализм.

Александр Широв: «По ряду высокотехнологичных товаров и услуг наша страна входит в пресловутую пятёрку»

Александр Широв,
заместитель директора Института народнохозяйственного прогнозирования Российской академии наук

Экономическая мощь – это не только параметры ВВП. Если мы посмотрим на всем нам известные цифры и данные, то мы увидим, что не только по сырью, площади, территории и лесным угодьям, а также и по ряду высокотехнологичных товаров и услуг наша страна входит в эту самую пятёрку, про которую все так много говорят. Это и космическое производство, оборонно-промышленный комплекс и так далее. И на самом деле вопрос-то состоит в том, как вот эти наши конкурентные преимущества превратить в конкретные цифры уровня и качества жизни населения, потому что экономический рост, конечно, нужен, прежде всего, для того, чтобы мы все лучше жили.

Пока, к сожалению, у нас всё здесь не здорово. Это опять же известные вещи, поэтому я очень коротко на них остановлюсь. Самое главное – то падение уровня доходов населения, выраженных, например, в номинальных долларах, это же не просто статистика. Это ухудшение качества жизни, и, прежде всего, ухудшение восприятия, в том числе российскими гражданами, России, как места, где можно трудиться, работать, жить и развиваться. И это очень плохо. Эту тенденцию, безусловно, нужно как можно быстрее преодолеть.

Беда также состоит в том, что низкие темпы роста, эта ловушка, в которую мы попали, ставит под угрозу всю ту систему национальных интересов, которые сформулировала наша страна за последние 10-15 лет. При темпах роста 1,5-2%, даже если мы будем тратить на оборону 4% от ВВП ежегодно, всё равно мы не в состоянии будем поддерживать хоть сколько-нибудь приемлемый паритет с такими странами, как США и Китай. А это значит, что, так или иначе, мы будем вынуждены жертвовать нашими национальными интересами.

По показателям ВВП на душу населения в 2035-м году мы можем оказаться в такой же ситуации, в которой находились в 2013-м году. То есть, фактически с точки зрения темпов роста качества жизни этот период может быть потерян. Мы этим рискуем, и эти риски очень существенны.

Как мы пытаемся бороться с этой ситуацией как общество. Ну, вот, у нас есть идея национальных проектов. Про них очень много говорится. Но нужно понимать, что вес национальных проектов по отношению к той экономике, которую мы имеем, относительно небольшой. За ближайшие 6 лет российский ВВП составит примерно 760 триллионов рублей. А на все национальные проекты выделено 25,7 триллионов. То есть, это 3,4%. Если все мероприятия в рамках национальных проектов будут полностью реализованы, то, по нашей оценке, среднегодовые темпы роста ВВП увеличатся примерно на 0,8 процентных пункта. Это значит, что в итоге мы получим темпы роста примерно 2,3% в год в период до 24-25-го годов. К чему это приведёт…

Если мы, как говорится, на салфетке попытаемся посчитать, как же будет меняться место России при вот этих темпах – 2,3% – то в период до 2023-го года мы опустимся даже на 7-е место, а не на 5-е. Нас обгонит Индонезия. Короче, наше место будет уже не в премьер-лиге, говоря футбольным языком, а мы попадём уже практически в ФНЛ. Тем не менее, если такие темпы роста у нас сохранятся, то в дальнейшем эта задача выхода в пятёрку, так или иначе, будет решена, прежде всего за счёт замедления таких стран как Япония, снижение темпов роста и в развивающихся странах будет происходить, в итоге, даже имея темпы 2,3, мы можем рассчитывать на пятёрку. Но когда? За пределами 2030-го года.

К сожалению, в силу накопленных проблем, которые есть в нашей экономике, мы себе такую динамику позволить не можем. Поэтому вот эти 2,3% являются для нас сейчас результатом неприемлемым. Нужны более высокие темпы роста.

И здесь возникает дискуссия, которую начал Александр Александрович, по поводу того, нужны ли нам высокие темпы роста. Нужно же понимать, что наша страна – это страна, которая недонасыщена инвестициями, у которой огромнейшие инфраструктурные проблемы, качество жизни населения нас тоже не устраивает. Это значит, что все мы хотим покупать больше бытовой техники, автомобилей и так далее. А для этого нужны доходы. Так вот, экономический рост – это и есть доходы. Если доходов нет, то мы свои проблемы, инфраструктурные и какие угодно другие, решать не сможем. Поэтому рост нам нужен прежде всего для того, чтобы решать накопившиеся проблемы экономики. Да, потом, когда мы их решим, можно говорить о том, насколько качественно мы растём. Но пока нам нужен этот первый стимул, нам нужен толчок, который позволит нам выйти из состояния стагнации и двигаться дальше.

Понятно, что мы делали разные расчёты. Наша позиция сейчас состоит в том, что темпы примерно 3,7-4% – это ровно те темпы, которые позволяют решать задачу вхождения в пятёрку. То есть, если опираться на Послание президента, в котором впервые была эта задача озвучена, то, собственно, она решается при условии, что российская экономика в ближайшие 6 лет будет расти среднегодовыми темпами 3,7%. С учётом того, что 2019-й год, скорее всего, с точки зрения повышения темпов экономического роста, потерян, это нужно признать, то за оставшиеся 5 лет среднегодовые темпы должны быть около 4%. Это тяжёлая задача, прежде всего, управленческая задача, которая состоит в том, что нужно каким-то образом концентрировать ресурсы.

Но это ещё не всё. Если посмотреть на соотношение между номинальным курсом и курсом, рассчитанным по паритету покупательной способности, оказывается очевидным, что версия про то, что мы можем бесконечно ослаблять курс рубля и при этом обеспечивать нормальное качество экономического роста – это плохая версия. На самом деле экономический рост в России невозможен без укрепления курса, без снижения разрыва между номинальным курсом и паритетом. И, в принципе, видно, в какую яму мы этом отношении попали, и как много времени нам потребуется для того, чтобы её преодолеть.

В чём проблема? Почему мы не можем расти на 3,7%? Проблема в том, что нам не хватает доходов. Есть ли они у нас? Да есть, конечно. Вот мы видим, что у нас последние 3-5 лет реализовывалась так называемая политика макрофинансовой, макроэкономической стабилизации. Цель этой политики достигнута. Мы имеем низкие показатели инфляции, мы имеем бездефицитный, даже профицитный бюджет. И мы имеем относительно стабильный курс рубля. Но чем мы за это заплатили? Мы за это заплатили тем, что сырьевые доходы, которые мы получаем, а мировые цены на нефть в последние годы росли, не трансформируются в улучшение качества жизни населения и в экономический рост. То есть, мы видим, что цены на нефть за 2 года выросли на 60%, а ВВП суммарный за этот период – меньше, чем на 4%. Располагаемые денежные доходы населения вообще сократились на 2%. Немыслимая ситуация! Мы оторвались от мировой конъюнктуры, про которую так много нам говорили. Так вот, если мы фактор мировой конъюнктуры в ближайшее время всё-таки не задействуем, то никакого быстрого экономического роста не будет.

Вот наш текущий прогноз на ближайшие 3 года показывает, что в этом году темпы роста ВВП могут составить менее процента. Я знаю, что у Андрея Николаевича Клепача прогноз, где чуть больше 1%. Но всё равно: нам нужно 4%, а мы имеем 1%. Это совершенно не приемлемо. Беда состоит в том ещё, что у нас практически есть один фактор, который может этот рост активизировать – это инвестиции в основной капитал, потому что доходы населения находятся под давлением, и они очень сильно зависят от социальной поддержки бюджета. Чистый экспорт, там тоже проблемы, потому что наращивать резко объёмы сырьевого экспорта мы не можем.

Так вот, беда состоит в том, что у нас сейчас, несмотря на то, что мы имеем вроде бы неплохое качество основных фондов, они не загружаются, потому что существуют эти ограничения по спросу. А с другой стороны, эти ограничения по спросу сдерживают инвестиции частного бизнеса. Если у вас есть незагруженные мощности, вы не будете строить новый завод. Зачем? Ситуация сложилась таким образом, что у нас сейчас значительная часть секторов экономики практически осуществляет инвестиции исключительно за счёт амортизационных средств, то есть новых инвестиций нет. А те средства, которые компания получает, в том числе в результате высокой, хорошей международной конъюнктуры, они просто переводятся в дивиденды и потом через валютный рынок выводятся из страны.

По нашим оценкам, в 2018-м году большинство публичных компаний металлургического сектора и химического сектора имели отношение дивидендов к инвестициям более 100%. То есть, они вкладывали в своё развитие меньше, чем выплачивали дивидендов. Ситуация абсолютно ненормальная, для нашей страны нормальным всегда было соотношение 30%, то есть, дивиденды составляли примерно 30% от инвестиций.

Каким-то образом нам нужно придумать механизм использования тех резервов, которые у нас существуют, потому что наши резервы – это ничто иное, как накопленный конъюнктурный эффект от мировых рынков. В рамках бюджетного правила мы формируем эти резервы. И ясно, что нижней границей допустимых резервов может быть критический импорт, то есть, это продукция, которую мы не можем производить, и которую мы будем закупать при любых условиях. Сейчас это примерно 150 миллиардов долларов. А верхняя граница – это весь долг государственный, корпоративный. Это сейчас 450 миллиардов долларов. На данный момент наши резервы международные составляют 480 миллиардов долларов, и в этом году они ещё увеличатся на 30 или 40 миллиардов долларов. Это немыслимая величина, её нельзя логически никак объяснить. Каким-то образом вот эти дополнительные деньги в размере 30-40 миллиардов долларов нужно использовать для развития экономики, для поддержания инвестиционной активности.

Как это можно сделать. Есть два пути. Первый путь – это превращение бюджетного правила в некоторый инструмент развития, когда на новые средства, полученные в рамках бюджетного правила, мы стимулируем закупку импорта технологического, потому что технологический импорт нам нужен, мы должны обновлять наше производство. Не все высокотехнологичные продукты мы можем производить. Так вот, если мы на это направление направим 30 миллиардов долларов из 40, которые мы получим в этом году, это обеспечит около половины всего технологического импорта. Это система, которая должна стимулировать, прежде всего, модернизацию несырьевых производств. На остальные 10 миллиардов, в принципе, можно было бы снизить налоговую нагрузку в сырьевом секторе, но при условии, что эти деньги будут инвестированы в развитие смежных производств, модернизацию промышленности и экономики. И тогда результат может быть достигнут, потому что вот только реализация этой схемы, по нашим оценкам, даёт примерно до 1 процентного пункта роста ВВП в год.

И теперь в заключение, в самом конце я хотел бы сказать про Крым. Все наши региональные оценки, которые мы делаем в нашем институте, показывают, что главная проблема развития российских регионов – это низкий уровень внутрирегионального фактора роста. Что это значит. Это значит, что растут те регионы, в которых есть какой-нибудь топ-сектор, нефтяная промышленность в Тюменской области или угольная промышленность в Кузбассе. Но вот внутренних связей внутри регионов у нас очень мало. У нас очень простая экономика. И вот та ситуация, в которую попал Крым, она уникальная, потому что изолированность, в том числе и банковских структур, каких-то промышленно-торговых компаний российских крупных, она приводит к тому, что, так или иначе, внутренняя сложная экономика внутри Крыма будет создаваться. Когда нет внешних связей, так или иначе, надо смежников искать где-то ближе. И есть версия, что вот Крым как раз имеет возможность создания пилотного проекта более сложной зоны, где уровень кооперационных связей будет выше, чем в среднем по России.

Тогда это означает, что на каждом этапе этих связей будут формироваться новые доходы. Отсюда возникнет рост даже в условиях снижения возможного финансирования в рамках государственных программ, направленных на вхождение Крыма в Российскую Федерацию.

Сергей Калашников: «Мы можем догнать и перегнать кого угодно»

Сергей Калашников,
Председатель Комиссии Совета Федерации по мониторингу экономической ситуации

Мы в нашей экономической реальности имеем дело с огромным количеством фантомов. То есть, изучаем и пытаемся управлять тем, чего на самом деле нет. Я позволю себе старый бородатый социологический анекдот, я его ещё на первом курсе лет 50 назад услышал, который звучит так: «Какова вероятность, что на Красной площади можно встретить динозавра»? Формально, теория вероятности отвечает, 50 на 50. Или встретишь динозавра на Красной площади или не встретишь. Так вот, оказывается, что многие наши экономические задачи вытекают из неправильно поставленного вопроса. Я постараюсь просто в качестве иллюстрации привести таких несколько пунктов, хотя их очень много.

Во-первых, сама постановка вопроса, стать пятой экономикой мира. 1,9 – вклад российского ВВП в мировой (вообще-то большинство экспертов называют 1,7), и 24% – вклад американского ВВП, хотя многие говорят, что это 29%. Коллеги, нам нужно увеличить во сколько раз экономику, чтобы приблизиться к вкладу того же американского ВВП? Я уже не беру остальные три большие экономики. То есть, на наш взгляд, сам вопрос – неправильный. Если бы был поставлен вопрос, какую долю Россия через 6 будет занимать в мировом ВВП, была бы понятна задача. А так задача – провисающая.

Ещё один пример – много раз упоминаемая проблема снижения смертности и повышения ожидаемого возраста жизни. Это вообще полный абсурд. Это не категория здравоохранения, хотя её пытаются подать именно как заслугу здравоохранения Вклад в продолжительность жизни у здравоохранения – менее 30%, а всё остальное – другие факторы. И мерить ожидаемой продолжительностью жизни эффективность здравоохранения – это как в попугаях мерить чего-нибудь такое абстрактное. Точно так же я ещё подчёркиваю, что это ожидаемая, фантомная цифра, которая ничего не говорит. Если бы мы взяли смертность на сегодняшний день, мы могли бы чётко сказать, что у нас средний возраст смерти сегодня такой-то. Но мы же этот показатель не берём.

То, что нам нужны инвестиции – это такой рефрен, всем понятный, очевидный. Но ведь странная получается история: на самом деле денег-то переизбыток у населения, у банков. Вопрос, почему эти деньги не идут в реальный сектор экономики? Значит, есть какие-то шлагбаумы, значит, есть какие-то ограничения по перетоку денег в реальную экономику. Проблема вообще доступа к инвестиционным, кредитным ресурсам – это проблема решается ответом на вопрос, почему у нас существуют финансовые пробки между тем объёмом денег, которые есть и которые нам необходимы?

Ещё один фактор – импортозамещение, мы сейчас много им занимаемся. Импортозамещение без ориентации на мировую конкуренцию – это ведь полная бессмыслица, и бессмысленная трата денег. Есть критическое импортозамещение. Например, лекарственное. Это жизненно важные вещи, мы не можем позволить себе получать их из-за рубежа, не дай Бог, что случится, и мы должны здесь даже за дополнительную цену их производить. Но нормальное импортозамещение предполагает, что мы выпускаем более дешёвую и более качественную продукцию, или мы выпускаем новую продукцию. Опыт импортозамещения нам ничего конкурентного, к сожалению, не дал. Однако мы продолжаем проводить эту политику как главную государственную линию.

Я бы мог продолжать этот перечень. Я хочу обратить внимание на то, что мы можем догнать и перегнать, кого угодно, в том числе Америку. История не только нашей страны, но и многих других стран показывает, что страны, казалось бы, полностью растоптанные, в очень короткий промежуток времени вставали с колен и показывали экономическое чудо.

Но возникает, естественно, вопрос, а каким образом мы это можем сделать? Вопрос: эволюционным путём мы можем реализовать те задачи, которые поставлены в майском указе президента? Будем наращивать, усиливать, углублять то, что у нас есть. Если ставится так вопрос, напрашивается ответ, что, к сожалению, нам нужна для реализации этих задач экономическая революция. А экономическая революция, наша страна это знает, как никакая другая, – это всегда большие проблемы, прежде всего социальные. Это означает определённую эпоху нестабильности. Это означает определённую ущербность каких-то масс населения, которые не попадают вот в это революционное колесо. Это требует от нас новых форм социальной защиты, новых подходов и так далее. У нас есть тезис о том, что неравенство – главная угроза для мировой и российской экономики. Я, например, лично для себя отвечаю, что да, к сожалению, неравенство – это то, к чему мы должны готовиться, и, если есть возможность, подстелить соломки, чтобы не упасть слишком больно. Но это означает совершенно другой подход, в том числе и к нашей политике внутренней и, в целом, социальной.

И ещё одна очень важная вещь. Новая экономика привносит новое революционное понимание классических экономических понятий. Я приведу только один пример, очевидный. Появился новый вид продуктов – социальные услуги. Социальные услуги, в отличие от классической экономики, не имеют принятых принципов и законов ценообразования. Человек приходит за медицинской помощью, ему она оказывается, при этом ни врач, ни больной не знают, на каком уровне и каково качество данной социальной услуги. Появились социальные услуги, которые народ, в принципе, оплачивать не хочет, хотя для всех эта потребность официальная – экология. Если я вам предложу платить налог на воздух, все скажут, ну, совсем уже обнаглели, экологические сборы, плата за экологию – это очевидная вещь. Или мы включаем это в социальную функцию государства, и пусть государство раскошеливается, но это опять-таки через наши деньги, через наш бюджет, или должны быть другие источники. Но платить-то за эти социальные услуги всё равно никто не хочет. И цена их тоже не определена.

И приведу еще один пример, которым я болею последние годы и который для меня кажется крайне важным – это проблема интеллектуальной собственности. Мир порождает новое понятие интеллектуальной собственности, а мы пытаемся подойти к нему совершенно с другими критериями. Но, не решив проблему интеллектуальной собственности, мы не создадим систему мотивации для творческого труда, для производства.

1...133134135...181Страница 134 из 181
© Журнал "Вольная экономика", Общероссийская общественная организация "Вольное экономическое общество России"