Технологии доверия

05.07.2019

Сергей Бодрунов,

президент ВЭО России, президент Международного союза экономистов, директор ИНИР им. С.Ю. Витте, д.э.н., профессор

– Президент России на Экономическом форуме в Санкт-Петербурге заявил, что мы без технологий опустимся до низших пределов развития экономики, поэтому я ещё раз хотел бы сказать, что сегодня мы обсуждаем тему, которая является основной для решения многих проблем. Будущее мировой экономики, мирового развития прямо сопряжено с развитием технологий. Технологии становятся главным ресурсом в экономической борьбе. Лидеры будущего – технологические. А среди технологий базовое место занимают цифровые технологии. Здесь я хотел бы остановиться на одном важном моменте. Обычно мы рассматриваем технологии в привязке к экономике. Наступит время, когда слово «экономика» забудут. Наступит время, когда, благодаря технологиям, в том числе и цифровым, человек, по Марксу, выйдет за пределы материального производства, а производство перейдет в технологическое пространство, которое будет существовать под контролем человека, я надеюсь. В этом плане очень важно понимать, какая же роль у человека? Когда мы говорим о проблемах цифровизации, о проблемах технологического развития в целом, мы должны чётко понимать, что их решение должно быть направлено на развитие человека, потому что технологии можно применять по-разному. Наиболее яркий пример – ядерные технологии, то же касается и цифровых технологий. Я считаю, что цифровые технологии позволяют повысить то, чего сегодня так не хватает в развитии нашего общества, не только российского, – доверие. Чем больше доверия, в том числе в экономических транзакциях, тем меньше затрат, тем выше эффект. Когда мы говорим, что в банковской системе 50% всех затрат составляют затраты на перепроверку того, что проходит по банковской системе, мы понимаем, насколько было бы дешевле, если б уровень доверия был выше. Цифровые технологии позволяют такие проблемы решать более эффективно. Мы знаем блокчейн, появляются другие новые технологии, которые способствуют повышению уровня доверия. В своих работах я их называю технологиями доверия. Важно иметь ввиду и другую сторону – человеческую. Если человек не изменит свой потребительский подход, если сохранится сегодняшняя парадигма развития экономики, когда мы следим за процентами ВВП, не разбираясь в его качестве, в структуре, мы останемся на хищническом пути. Создавая новые технологии, мы должны понимать, что эти технологии обязаны работать также и на развитие человека, его человеческих качеств. Помните, Кант говорил: «Звёздное небо – над нами, нравственный закон – внутри нас». Чтобы был нравственный закон внутри нас, надо понимать, что этому нравственному закону нужна поддержка, поэтому технологии должны развиваться при соответствующем образовании, многих других институциональных изменениях и подходах к построению экономического пространства.

Зампред Внешэкономбанка: «Наш бюджет должен быть дефицитным на 2,5%»

27.06.2019

Как можно ускорить экономический рост до более 4%, и в этом смысле выйти, при принятии дополнительных мер, на темпы роста, более динамичные, чем у мировой экономики?

Сейчас по расходам на здравоохранение, образование и науку мы находимся ниже или чуть ниже параметров развитых стран. Нацпроекты не изменят кардинально ситуацию – нужны дополнительные меры. А это что означает? Это означает пересмотр и планок для так называемых целевых категорий в образовании, здравоохранении и науке, потому что если мы сравниваем это и хотим выйти на параметры, конкурентоспособные с европейскими, то они должны быть выше. Второе – это уход от неоправданной дифференциации по регионам, где за одну и ту же зарплату, в зависимости от того, есть ли у тебя рядом есть нефтяная скважина или нет, учитель, врач получает зарплату, различающуюся раза в два (если мы сравниваем, например, Татарстан и Кировскую область).

В нацпроектах есть точечные решения, но, по сути дела, они не решают проблему крайнего отставания фонда вооружённости в оснащённости оборудованием и наших образовательных учреждений, и школ от европейского уровня. То есть мы здесь находимся на уровне ниже Италии, Литвы и прочих. Таким образом, действительно, мы видим, что нужны новые подходы к экономической политике, а это другие параметры расходов на образование, здравоохранение, науку, на ту же транспортную инфраструктуру.

Применительно к науке это не только планка нынешняя 1,1% ВВП, а поднимем ли мы когда-нибудь её до 1,5%, до 2%? Это в первую очередь не только вопрос опережающего развития фундаментальной науки, что было заявлено в принятой стратегии о развитии науки и технологий, но преодоление разрыва, и финансового, и организационного, между фундаментальной наукой и прикладной, когда те же научные центры отраслевые или государственные научные центры практически не могут в явном виде заниматься перспективными прорывными исследованиями, потому что у них не идёт финансирование по другой линии. И это вопрос формирования так называемых научно-технических заделов под будущие поколения техники и технологий. Здесь есть свои решения, это обсуждается, но эту конструкцию научно-технической политики ещё надо выработать.

И теперь о том, чем обычно начинают все эти споры, о развитии бюджетной и денежно-кредитной сферы. Конструкция бюджета, которая принята сейчас – профицитная, но это своеобразный профицит, потому что для того, чтобы финансировать национальные проекты, а это финансирование больше, чем напрямую вытекает из бюджетного правила, мы увеличиваем наш внутренний долг. Если эту политику продолжать, то мы к 2035 году, если ничего не менять в правилах, выйдем на госдолг примерно в 30% ВВП, то есть в 2,7 раза выше, чем сейчас. Но для чего? Для того, чтобы за счёт этих заимствований, отсасывая деньги из экономики, увеличить Фонд национального благосостояния. То есть, мы не столько инвестируем, сколько продолжаем накапливать избыточные государственные сбережения, большей частью размещённые в валютных активах за рубежом, а не вложенные в свою собственную экономику. Реализация той модели ускорения развития и решения структурных ключевых проблем здравоохранения, образования, транспортной инфраструктуры, означает, что у нас бюджет будет дефицитным – примерно два с лишним процента. Но госдолг при этом сценарии вырастает меньше, потому что нет задачи увеличения суверенных фондов.

Ну, а в части денежно-кредитной политики речь идет не только о смягчении в краткосрочном плане политики ЦБ, но, по сути дела, о создании другой финансово-экономической системы с институтами развития, которые могут предоставить длинные деньги для крупных долгосрочных проектов, но на условиях, доступных для предприятий. Как это сейчас отчасти делается для оборонного комплекса, так же необходимо делать и для инфраструктурных проектов.

Таким образом, мы действительно стоим перед необходимостью изменения политики. Причём интересно, что опросы – в данном случае опросы «Левада-Центра» – показывают, что примерно 40% населения считает, что сейчас экономическая ситуация в России неблагоприятна. Причём эта оценка, конечно, лучше, чем в 2015 году, но она раза в два хуже, чем было в 2006-2007. Есть запрос на изменение политики. По тем же опросам «Левады» примерно 42% в прошлом году, а в этом году вообще 57% респондентов выступает за масштабное и кардинальное изменение экономической политики. Надеюсь, оно произойдёт.

Ректор РАНХиГС: «У нас хорошая макроэкономика при плохих институтах»

23.06.2019

Владимир Мау,
ректор РАНХиГС при Президенте РФ, заслуженный экономист Российской Федерации, д.э.н, профессор

Мы все как экономисты постоянно говорим о том, что экономический рост является ключевой задачей, но в то же время я всё-таки хочу всегда сделать несколько оговорок. Прежде всего, экономический рост нужен не сам по себе, а как рост, обеспечивающий благосостояние. Когда термин ВВП впервые появился, он же появился как замена понятию «благосостояние», как синтетический показатель. Прошедшие 80 лет (он появился с конца 30-х годов), в общем, показывают, что, возможен экономический рост и без роста благосостояния. И эту поправку всегда надо делать: мы говорим, что экономический рост нужен не сам по себе, а рост, сопровождаемый ростом благосостояния.

Во-вторых, он, конечно, должен сопровождаться технологической модернизацией. В-третьих, он должен продолжаться в средней и долгосрочной перспективе, а не быть ростом, который есть в ближайшие два года, после чего десять лет экономика падает – при нашей жизни был и такой период. В-четвёртых, рост не может обеспечиваться ценой макроэкономической и социальной дестабилизации. И вот в совокупности всех этих факторов очень важно вырабатывать политику экономического роста. Повторяю: рост – это, прежде всего, рост благосостояния. Только тот экономический рост, который обеспечивает благосостояние, имеет смысл.

Мы, конечно, должны более тонко и более глубоко анализировать современную ситуацию и источники торможения экономического роста и роста благосостояния. Ну, собственно, вот у нас есть хороший кейс: быстрый экономический рост 2000-х годов (ну, точнее, 1999-2008 года), тогда была задача поставлена удвоения ВВП, и она, в общем, фактически была решена. Но ведь эту задачу можно было сформулировать по-другому. Удвоение ВВП в тот момент практически означало восстановление докризисного экономического уровня 1989-1990 годов. И в этом смысле эта задача была более простой и с точки зрения экономических механизмов более понятной. Когда у вас есть свободные мощности, когда у вас есть незанятая рабочая сила, политическая и макроэкономическая стабильность, достигнутая к 2000 году, экономический рост восстанавливается сам собой. И в этом смысле торможение началось тогда, когда экономика достигла докризисного уровня. Да, при другой структуре, но экономика к 2008 году достигла докризисного уровня, и если бы даже не было глобального кризиса, если бы не было потом санкций, в общем, модель экономического роста первого послекризисного десятилетия была исчерпана.

Мы подчёркиваем важную роль инвестиций с точки зрения развития экономического роста. Это справедливо, но тут требуется более тонкий анализ, – если мы посмотрим на нашу ситуацию в макроэкономических терминах, например (макроэкономических институциональных), мы увидим, что мы страна с очень хорошей макроэкономикой: у нас исчезающий долг, профицитный бюджет, практически нет валютного долга, отток капитала, в общем, равен выплатам нерефинансируемого долга за последнее время, – при этом счастья нет, как говорится. Макроэкономика есть, а счастья нет. Нет экономического роста. Итак, у нас хорошая макроэкономика при плохих институтах. Вот если делать очень короткий анализ, то, собственно, отсюда и вытекают основные проблемы.

В этой ситуации, поскольку мы как страна, находящаяся между развитыми и развивающимися странами (по ряду социально-экономических параметров мы – развитая страна, а по ряду – скорее развивающаяся), у нас есть два пути, типичных и для развивающихся, и для развитых стран. Развивающиеся страны обычно развиваются за счёт быстрого роста инвестиций, развитые – за счёт существенного улучшения институтов. По большому счёту, нам нужно и то и другое. У нас не может быть нормального роста инвестиций без качественного улучшения институтов.

При этом, когда мы говорим об инвестициях, мне представляется, что здесь надо увидеть ещё одну более тонкую вещь: речь ведь не только в том, 21% или 25% инвестиций, что, конечно, важно – у нас инвестиции существенно, на несколько процентов ВВП, ниже сбережений. И в этом смысле, ставя задачу довести инвестиции до 25%, скажем, надо бы поставить задачу довести инвестиции до уровня сбережений. А у нас как раз сбережения (ну, по разным оценкам) 25-27% при инвестициях порядка 20-21%. А это более сложная задача: это задача не залития экономики деньгами, это задача – как заинтересовать тех, кто готов инвестировать. Это задача качества институтов, а вовсе не просто того, что вот давайте прикажем кому-то вложить больше денег.

Больше того, я хочу напомнить, что мы же уже проходили ситуацию с ускорением. Если мы помним вторую половину 80-х годов, когда темпы роста действительно увеличились в течение 1987-1988 годов, но это было достигнуто ценой колоссального роста бюджетного дефицита и государственного долга. Два года темпы роста росли, а потом десять лет экономика падала – не темпы падали, а экономика падала, и это была плата за краткосрочное ускорение, и поэтому, вырабатывая политику экономического роста, мы должны очень аккуратно к этому относиться.

Ну, и конечно, ещё один фактор, который формально является не экономическим, но является важнейшим с точки зрения экономики, – это фактор доверия. На мой взгляд, доверие на сегодня – это основная экономическая категория. Недаром среди 15 KPI, которые установлены указом президента губернаторам, доверие органам власти стоит на первом месте. Но ведь проблема в том, что у нас очень низкий уровень доверия не только к власти, а всех ко всем! У нас очень низкий уровень доверия. По нашим социологическим исследованиям только за 2018 год количество тех, кто стал доверять кому-либо, включая близких, ещё меньше – увеличилось на треть, а тех, чьё доверие возросло, увеличилось на 6%. Без доверия – доверия к институтам, к партнёрам, друг к другу – экономика тоже развиваться не может. А это то, на что инвестиции не повлияют. Инвестиции – скорее следствие факторов, связанных с доверием, а не предпосылка их.

Конечно, с точки зрения структурных модель экономического роста, роль государства достаточно понятна, и нацпроекты, вытекающие из майского указа президента (майского 2018 года), достаточно понятны. Акцент делается, прежде всего, на благосостояние, на человеческий капитал и транспортную инфраструктуру. В принципе, с точки зрения современного общества – общества, вышедшего из индустриальных рамок, его можно назвать по-разному, это совершенно правильно, хотя не будем забывать, что это, в общем, довольно типичная ситуация для экономической политики, в том числе и нашей страны.

Как экономический историк не могу не зачитать цитату. Министр финансов заявил, что, прежде всего, важнее сокращение расходов по военному ведомству и на государственное управление, но не нужно жалеть денег на то, где происходит рост народного благосостояния. К таким расходам министр финансов относит издержки на училища и школы, на устройство судебной части и на пути сообщения. Это было сказано министром финансов Абазой в госсовете 31 декабря 1880 года. Можно сказать, что, конечно, тезис начала XIX века о том, что основная проблема – дураки и дороги, трансформируется в тезис о преимуществах человеческого капитала и транспортной инфраструктуры. Но, в общем, тезис о том, что экономический рост – ответственность государства, прежде всего, связана с человеком и связанностью нашей огромной территории, он исключительно важен. И это краеугольный камень и национальных проектов.

Второе обстоятельство, на которое меньше обращают внимание в нацпроектах (и в этом, кстати, отличие нацпроектов 2018 года и национальных целей от указа 2012 года), состоит, на мой взгляд, в том, что мы реально переходим от модели экономики спроса к экономике предложения. Указы 2012 года – они все были о формировании спроса: зарплатные и все, которые с ними связаны. Указы теперешние – они, прежде всего, об экономике предложения – они об инвестиционном климате, они об инфраструктуре, они не о зарплате, а об инфраструктуре – социальной и экономической. Конечно, это создаёт и зарплатные стимулы. В условиях низкой инфляции, а у нас, в общем, она скорее низкая (хотя, вы знаете, наша нынешняя ситуация напоминает мне ещё одну цитату из Сергея Юльевича Витте, который, представляя свою денежную реформу в 1895 году в Госсовете же, сказал, что только люди, достигшие 50 лет, помнят, когда рубль в России был стабильным). В принципе, мы сейчас находимся в схожей ситуации. Но в этих условиях, действительно, спросовые факторы тоже могут играть гораздо бо́льшую роль (спросовые факторы роста), но акцент нацпроектов делается на факторы предложения, и с макроэкономической точки зрения мне это представляется исключительно важным.

Есть несколько обстоятельств, которые я бы отнёс к факторам риска и которые я хочу перечислить, подробно на них не останавливаясь, и на этом завершить. Ну, первый я сказал – это фетиш. Фетиш темпов роста, фетиш краткосрочных темпов роста. У нас в советской экономике, особенно к концу, появилось такое понятие, как плановый фетишизм. Было представление, связанное с тем, что, если нам надо решить какую-то задачу, мы должны включить соответствующий показатель в план и дать денег. Собственно, сейчас у нас очень многие риски состоят в том, чтобы установить KPI и дать денег, а вовсе не создать условия, которые позволят экономике расти. Этот вот акцент на фетишизацию номинальных темпов – это серьёзный риск, на который следует обращать внимание.

Я бы также ещё обратил внимание на риски, связанные с долгосрочными факторами роста. Мы живём реально в условиях конфликта между долгосрочными и краткосрочными задачами экономической политики. То, что хорошо для решения краткосрочных задач, не даёт долгосрочных эффектов, как правило. По долгосрочным эффектам нельзя отчитаться непосредственно в ближайший месяц или в ближайший год. И в этом смысле преимущество долгосрочного над краткосрочным является, на мой взгляд, несомненно, одним из важнейших факторов дальнейшего устойчивого социально-экономического развития.

Академик РАН предсказывает ещё 3 года стагнации в России

23.06.2019

Абел Аганбегян,
Заведующий кафедрой экономической теории и политики РАНХиГС, академик РАН

Российская экономика седьмой год находится в стагнации, которая началась с 2013-го года, из которых два года – 15-й и 16-й, были годами рецессии. Стагнация продлится, минимум, ещё 2-3 года – видимо, она будет десятилетней. Если помните, в Америке стагнация длилась 12 лет, с 70-го по 82-й. И только коренные меры президента Рейгана в 82-м году содействовали тому, что она была преодолена.

Из 12 главных экономических и социальных показателей, если взять шесть полных лет – 2018-й год по отношению к 2012-у, шесть показателей являются отрицательными. К сожалению, большая часть из них – социальные показатели. Стагнация сопровождается снижением уровня жизни. По сравнению с 12-м годом у нас ниже и реальные доходы, и конечное потребление домашних хозяйств, и розничный товарооборот в расчёте на душу населения. Шестой год сокращаются реальные доходы, третий год идёт резкое сокращение ввода жилья (уже на 11 миллионов квадратных метров в год ниже, чем в 15-м году).

Кроме того, в негативной зоне находятся инвестиции в основной капитал, объём строительства, экспорт и импорт (снижение – 20-25% за этот период). Немного растёт валовый внутренний продукт: в среднем 0,4 процента в год за 6 лет, немного быстрее – промышленность (0,6% в год). В отличие от кризиса, который внутри себя содержит и механизм выхода из него – чем глубже вы упали, тем, по мировой статистике, вы более круто выходите из кризиса (кризис мудрые китайцы обозначают двумя иероглифами – один означает беда, а второй – шанс), стагнация не имеет внутри себя никакого механизма выхода. Стагнация с каждым годом ухудшается, потому что она содержит внутри себя негативные тренды, которые тянут экономику вниз.

Какие это тренды?

Первое. Отток капитала идёт 11-й год подряд. Он начался в 2008-м году, и каждый год с тех пор продолжается. В целом за 10 лет и один квартал из России ушло больше, чем пришло – на 746 миллиардов долларов. Это огромная сумма.

Второй негативный тренд в рамках стагнации – это прогрессирующее устаревание основных фондов и его активной части, машин и оборудования. Поскольку инвестиции сокращаются, то, естественно, нормы выбытия и нормы обновления резко снижаются в период стагнации. Так, в год у нас выбывает только 0,5% основных фондов, за 5 лет – 2,5%, а оставшиеся 97,5%, из которых значительная часть – почти половина – это оборудование, на 5 лет стареют. Сейчас у нас 23%, по нашей официальной статистике, машин, оборудования и транспортных средств, которые должны были быть вчера выкинуты ещё и заменены новыми, работают сверх сроков амортизации. Они требуют средств на обслуживание, ремонт, на замену запчастей, значительную часть времени простаивают, и, естественно, они с каждым годом всё сильнее тянут экономику вниз.

Третье совершенно неожиданное обстоятельство, которое тянет нас вниз (это специфика России) – это наш бюджет. Дело в том, что в постоянных ценах за 6 лет реальный бюджет сокращается, и сокращается по следующей причине: когда мы создавали налоговое законодательство, доля нефти и газа в валовом продукте России составляла 10%, а в налоговых поступлениях – 40%, поэтому, когда был подъём, и цены на нефть выросли в 8 раз с 1998-го по 2008-й год, то бюджет рос намного быстрее валового продукта и тянул его вверх; затем цены на нефть снизились (они же были 115, а сейчас 70), поэтому, если они формируют 40% налогов, а 40% налогов – это треть консолидированного бюджета, который составляет 37% всего ВВП, то бюджет, сокращаясь, тянет вниз всю экономику.

Конечно, экономику вниз тянет и неблагоприятная демографическая обстановка. За два последних года, как вы знаете, на 300 тысяч сократилась рождаемость. Она была почти 1 900 тысяч, а в 2018-м году – 1 600 тысяч. На 5 миллионов по сравнению с 2010-м годом сократилась численность трудоспособного населения. С 2018-го года началось снижение общей численности населения, потому что миграция вдвое сократилась из-за того, что доллар теперь стоит больше в рублях, и мигрантам из других стран, где всё оценивается в долларах, невыгодно работать в России и получать эти рубли – их интересует отправка денег своим семьям, а рубль обесценился более, чем вдвое. Таким образом, в прошлом году общее сокращение численности населения составило 100 тысяч человек. Все эти тренды и ряд других, не буду дальше углубляться, конечно, тянут нашу экономику вниз.

Особенно плохо, что вот в этот период стагнации, по основным показателям падает уровень жизни. Уровень жизни – это не благоденствие, это не просто помощь людям, это не просто цель. Человек – это главная производительная сила. И если вы не вкладываете в человека (а вклад в человека – это и есть рост его благосостояния в конечном счёте), то вы просто подрываете свой экономический рост.

Что значит сокращение третий год подряд объёмов жилищного строительства? Жилищное строительство имеет колоссальный акселераторный эффект с точки зрения экономического роста. Рост жилищного строительства тянет за собой и строительство всех коммуникаций, и развитие инфраструктуры, и сопутствующих объектов, и колоссальные денежные потоки, в том числе связанные с оборотом жилой недвижимости, и это – 20% валового продукта. Поэтому каждые 5% роста жилищного строительства – это 1% роста валового продукта. И наоборот, сокращение жилищного строительства – это минус валового продукта, а сокращение произошло с 85 миллионов квадратных метров в год в 2015-м году до 75 миллионов сейчас.

Экономический рост невозможен без сколь-нибудь длительного роста платежеспособного спроса. За год можно что-то сделать, но в принципе, если мы не будем систематически увеличивать реальные доходы, если мы в ближайшие годы не компенсируем то довольно значительное снижение, которое произошло с 2012-го года, то никакого преодоления стагнации, возобновления экономического роста не будет.

Мы не отдаём себе должным образом отчёт в том, не считаем ту экономическую выгоду, тот экономический эффект, который проистекает от сокращения смертности. Ведь даже по Росстату стоимость жизни одного человека, когда он умирает, составляет 4,4 миллиона рублей (это официальные цифры, которые сейчас используются в расчётах в правительстве). Все наши эксперты считают, что, конечно, эти цифры вдвое-втрое занижены, но даже если это 4,4 миллиона, то у нас в год умирает 480 тысяч человек трудоспособного населения. Если бы у нас были условия Западной Европы, у нас бы умирали 130 тысяч, если бы у нас были китайские условия, у нас бы умирали 300 тысяч, но не 480. Умножьте-ка 180 тысяч лишних умерших в трудоспособном возрасте на 4,4 миллиона, и вы получите триллион убытка стране.

ЮНКТАД назвала 6 главных рисков для мировой экономики

18.06.2019

Мукиса Китуйи,
Генеральный секретарь Конференции Организации Объединённых наций по торговле и развитию

Восстановление глобальной экономики всё ещё остаётся очень хрупким. Это очень ясно видно на примере прямых иностранных инвестиций. Они всё ещё не вернулись к докризисному уровню. Мы очень чётко видим глобальную тенденцию к снижению прибыльности прямых иностранных инвестиций. И это происходит во многих странах.

Следующий тренд. Сейчас мы видим политику протекционизма, которую, в основном, прорабатывает США и Китай. Кроме того, существует нестабильность из-за автоматизации производства. И это ведёт к тому, что многие задумываются о том, стоит ли инвестировать в производствоёмкие компании.

В-четвёртых, сейчас очень чётко прослеживается тренд к тому, что в глобальных производственно-сбытовых цепочках очень большое внимание начинает уделяться препроизводственным процессам и постпроизводственным процессам, то есть, проектированию продуктов, логистике, транспортировке произведённых товаров. Этим секторам уделяется внимание больше, чем непосредственно производству. Также мы видим, что, с одной стороны, протекционизм, а с другой стороны, развитие технологий серьёзно влияют на производственно-сбытовые цепочки. Они становятся короче. Сейчас путь от производителя к конечному потребителю намного короче, чем он был 10 лет назад.

Ещё один тренд, который мы сейчас видим, это, конечно же, бремя корпоративного и государственного долга. На встрече МВФ было сказано о том, что сейчас долговое бремя угрожает очень серьёзно экономикам развивающихся стран и экономикам в переходном статусе. Это означает, что нужно опять говорить о необходимости внедрения механизмов, призванных бороться с долговым бременем для того, чтобы не повторить того, что происходило во многих странах, например, в Аргентине, когда страна существенно пострадала от этого.

Что ещё нас волнует с глобальной точки зрения? Это хрупкость многосторонних институтов, хрупкость многосторонних связей, в особенности в торговой сфере. Сейчас мы видим, что международная торговля страдает от недостатка стабильности, от недостатка предсказуемости. Мы должны иметь стабильные институты, стабильные организации, которые будут работать с целым рядом проблем в торговле.

Многие сейчас призывают к реформе ВТО, многие говорят об опасности торговой войны между США и Китаем, многие говорят об опасности новой холодной войны между Америкой и Россией. Я напомню, что Всемирная торговая организация была учреждена как международный институт, который будет бороться за процветание стран в сфере торговли. Но сейчас мы очень часто слышим критику, что в ВТО все работают только на то, чтобы чей-то голос был слышен громче, чем голоса других стран, что это всё конъюнктура, а не реальная борьба за процветание.

Так, в июле уйдёт на пенсию один из арбитражных судей Всемирной торговой организации. А в последнее время Соединенными Штатами постоянно блокировались попытки заменить судей, которые сидят в Арбитражном суде ВТО. И если США не изменит такой позиции, то весь механизм просто перестанет работать, поскольку один из судей уйдёт на пенсию.

Академик Глазьев предлагает запустить венчурный фонд в РАН

17.06.2019

Сергей Юрьевич Глазьев,
советник Президента РФ, академик РАН

Технологическая революция уже завершается. Передовые страны уже покинули так называемую зону родов нового технологического уклада, они выходят на экспоненциальное расширение новых производств, мы же топчемся на месте в течение многих лет, имеем неплохие заделы, которые, однако, остаются уже более десятилетия на уровне лабораторных и опытных производств, с трудом проходят фазу коммерциализации, и явно мы наблюдаем отставание нашей страны по базовым производствам нового технологического уклада, что обрекает нас лишь на дальнейшее нарастание отставания. По мере расширения, роста капиталоёмкости вход на эту технологическую траекторию будет становиться всё более дорогим.

Практически по всем производствам ядра нового технологического уклада у нас есть хорошие заделы, но отсутствуют механизмы расширения, коммерциализации, массового применения, поскольку нет кредитов, нет венчурного финансирования, нет вообще привычной специалистам в этой области системы финансовой инфраструктуры для поддержки инновационной активности. В результате мы либо остаемся на лабораторном уровне, либо наши специалисты покидают страну и находят приложение своим мозгам в других местах.

Нам не хватает инвестиций. Любой экономический рывок сопровождается резким повышением нормы накопления. Лидирует сегодня здесь Китай, у которого норма накопления уже под 50%. У нас тоже были периоды бурного экономического развития, всегда эти периоды сопровождались опережающим ростом инвестиций, на один процент прироста валового продукта нужно иметь 2% прироста инвестиций, то есть если мы хотим выйти на 8% в год, нам надо иметь прирост инвестиционной активности не менее чем 16%, а лучше – 20-25%. А в приоритетных направлениях и того больше.

В Китае, – замечу, самая большая в мире сегодня монетизация экономики, при этом инфляции никогда такой серьёзной, галопирующей не наблюдалось, – Китай сохраняет в какой-то мере советскую модель: кредитная эмиссия под планы роста производства, которое формируется в провинциях, подкрепляет её рыночными механизмами всякого рода залогов и гарантий со стороны провинциальных властей и, конечно, использует тот же канал, который есть у нас – создание денег под покупку валюты, поскольку у него положительное сальдо торгового баланса.

Как мы знаем, научно-технический прогресс – это главный фактор экономического развития. На него приходится свыше 90% прироста валового продукта передовых стран. Кредит является главным инструментов авансирования экономического роста. Не может быть научно-технического прогресса без инвестиций, не может быть инвестиций без кредита. А процентная ставка, по образному выражению Шумпетера, это не что иное, как налог на инновации, и при такой процентной ставке инновации будут где угодно, но только не у нас. Центральный банк не собирается менять свою политику до 2021 года. К чему это приводит? Резервы остаются неиспользованными. После того как западные страны ввели против нас санкции, из экономики России было выведено 200 миллиардов долларов, и те офшорные схемы, которые раньше работали, уже тоже не очень-то позволяют подпитывать воспроизводство капитала, даже с учётом их крайней низкой эффективности.

Конечно, не всякая кредитная эмиссия хороша. Если мы не будем контролировать целевое использование денег, то мы получим инфляцию, получим валютные спекуляции и так далее. Но коль скоро государство – ведь государство отвечает за деньги – государство делегировало создание кредита банковской системе, где сегодня доминирует государственная банковская система, то государство вправе контролировать банки, спрашивая с них за то, чтобы кредиты вкладывались в развитие реального сектора экономики.

Это не просто целевые кредиты под проектное финансирование, это должна быть целая система стратегического планирования с механизмами координации, и кредиты нужно выдавать под обязательства по наращиванию производства благодаря реализации инновационных и инвестиционных проектов. Такая форма у нас существует – специнвестконтракты. Сеть специнвестконтрактов вполне может стать основой индикативного планирования, где под специнвестконтракты выдаются не только какие-то льготы, как сейчас, а выдаются кредитные ресурсы – не под 15% или 12%, а под 2-3%, и не на два года, а на 12 и больше лет, – тогда у нас эти свободные резервы заработают.

И как важный шаг в этом направлении (я обращаюсь к нашим руководителям и Академии наук, и банковского сектора), предлагаю создать венчурный фонд Академии наук, где, допустим, Внешэкономбанк и РАН создадут финансовый механизм по финансированию инновационных проектов, которые имеются в институтах Академии наук, но которые не реализуются или реализуются за границей. Это был бы правильный, мне кажется, шаг по стимулированию инновационной активности и по удержанию умов у нас.

Президент ВЭО России: «В экономике XXI века главным фактором производства становится знание, а не материальные ресурсы»

12.06.2019

Сергей Бодрунов,
президент Вольного экономического общества России, президент Международного Союза экономистов, директор Института нового индустриального развития имени С.Ю. Витте, д.э.н., профессор

В названии нашего форума неслучайно подчёркнуто, что он носит академический характер. И дело здесь не только в том, что он проходит в стенах Российской академии наук, за что мы очень признательны Российской академии наук, и что президент РАН и известнейшие учёные академии включились совместно с Вольным экономическим обществом в его организацию. Суть дела, прежде всего, в том, что академическая, фундаментальная наука – это пространство не только «светоносное», но и «плодоносное». Я использую в данном случае образы Михаила Васильевича Ломоносова – выдающегося отечественного академического учёного, стоявшего у истоков создания и нашего Экономического общества.

От глубины и точности теоретического анализа, от обоснованности и истинности научных обобщений в современном мире прямо зависит практика общественной деятельности, а в особенности такая жизненно важная для каждого человека сфера, как экономика. Именно в этом видится нам одна из задач Московского академического экономического форума – сформировать пространство теоретических дискуссий, нацеленных на выработку практических идей и рекомендаций, отвечающих на вызовы современности, главной особенностью которой является переход к четвёртой технологической революции, рекомендаций, адекватно реализующих вопросы и интересы большинства, задачи, адресованные не только бизнесу, но и государству, ну, и я бы сказал, прежде всего, гражданскому обществу, в том числе его научно-образовательному подпространству. Сегодня это объективный вызов времени.

Особую роль в выработке и продвижении таких рекомендаций играет экономическое сообщество страны. Сегодня оно представлено Вольным экономическим обществом России. Образованная почти 255 лет тому назад, эта старейшая общественная отечественная организация и старейшее экономическое общество мира объединяет тысячи экономистов, учёных, бизнесменов, общественных, политических деятелей, молодёжь. Именно этот широкий спектр профессий, позиций, подходов, включённость в теоретический поиск, образовательный процесс и одновременно в практику хозяйствования делает ВЭО России незаменимым актором популяризации, придания общественного звучания и реализации модернизационных стратегий и практик, разрабатываемых академическим сообществом, академическими специалистами. И роль такой синергии в нынешнем стремительно меняющемся мире всё более возрастает.

Новое тысячелетие ознаменовалось возникновением глубоких и ускоряющихся изменений в технологиях, требующих обновления экономической и социальной систем, всех основных институтов общества. Становится всё более очевидным: экономические лидеры будущего – лидеры технологические.

Особые задачи в этом обновляющемся мире стоят перед Россией. Президент страны Владимир Владимирович Путин, определяя её стратегические приоритеты, подчеркнул: мы должны не просто войти в число пяти крупнейших экономик мира, решить многие вопросы социального плана, предметная задача – изменить качество нашей экономики. За счёт чего? Выступая недавно на встрече с Советом законодателей России, президент подчеркнул: «Сверхзадача (я цитирую) – изменить структуру российской экономики. Сделать это можно, только ответив на вызовы новой промышленной революции». Президент чётко обозначил приоритет, главный тренд структурной перестройки нашей экономики: Россия, сказал он, должна занять достойное место в ряду других индустриальных держав. Задача непростая, но абсолютно решаемая.

Без мощной технологической модернизации экономики, реиндустриализации страны мы не сможем решить ни экономических, ни социальных проблем. Направление этих изменений мы в принципиальном плане знаем. Академия наук, экономическое сообщество России давно и активно работают над теоретическими вопросами взаимосвязи технологического, экономического и социального развития. В научной среде по этому поводу идут широкие дискуссии. Сегодня особенно актуален и важен открытый диалог – конструктивный, не обременённый давлением со стороны, политическим и финансовым лоббированием, – только такое академическое общение помогает искать истину и формировать консенсус по ключевым вопросам.

К числу таких положений, поддерживаемых многими лидерами академического сообщества и экономической общественности, относятся тезисы, которые я хотел бы вынести на обсуждение форума.

Первое. Сегодня как никогда необходимо возрождение, но на новой основе парадигмы, утверждающей примат материального производства. Это обращение к тому фактору, который реально изменяет облик экономики, экономические отношения и институты, правила игры, и экономическая политика должна соответствовать вызовам технологической революции. И главное, фундаментальное здесь – изменение в содержании материального производства, обусловленное ростом его знаниеёмкости. Экономика XXI века форматируется как система, в которой главным фактором производства становится знание, а не материальные ресурсы. Роль первого растёт, роль вторых снижается – это закономерность. И мы должны не только зафиксировать этот тренд – тренд неуклонного роста знаниеёмкости производства, – но и сделать на этой основе соответствующие теоретические и практические выводы.

Второе. В академическом пространстве, в экономическом сообществе происходит уход от иллюзий постиндустриализма и рыночного фундаментализма: ни то ни другое не может стать основой для качественного обновления нашей экономики.

Третье. В XXI веке побеждает тот, кто реализует теоретически выверенный курс на активное общественное регулирование рыночной экономики, стратегическое планирование, государственно-частное партнёрство, создание макро- и микроэкономических стимулов прогресса технологий и человеческих качеств, подчеркну.

Четвёртое. Развивая такие экономические отношения, формируя такие институты, Россия может получить ключ не только к догоняющему, но и опережающему развитию. Только на основе стратегии опережающего, а не догоняющего развития Россия сможет занять достойное место в мире в новом веке.

Однако для того, чтобы такая стратегия не стала авантюрой, необходимы системные академические исследования, опирающиеся на методологию и теорию не только неоклассики, но и гетеродоксального направления экономической теории, на исследования, носящие принципиальный междисциплинарный характер. Именно на такие исследования нацелен и наш форум. И это вывод не только автора этих тезисов, но многих выдающихся учёных и экономистов, присутствующих на форуме сегодня и активно принявших участие в обсуждении концепции данного доклада в процессе его подготовки.

Уважаемые коллеги, принимая доказываемый самой жизнью тезис о том, что технологическая революция объективно обусловливает сегодня тренды экономического развития, мы можем сделать следующий шаг и зафиксировать вывод о росте знаниеинтенсивности материального производства и экономики в целом. Это обусловливает целый ряд следствий.

Первое. Императивом современности является возрастающая роль фундаментальной академической науки и сопряжённых с наукой сфер – образования, культуры, – обеспечивающих генерацию новых знаний, а также формирование субъекта генерации знаний – человека, обладающего креативным потенциалом. Но знания мало что дадут экономике и обществу, если не будет работать механизм трансформации их в технологии, и в первую очередь в технологии материального производства – современного материального производства, – если не будет создано и не будет постоянно прогрессировать высокотехнологичное материальное производство, служащее основой для формирования грядущего нового общества, нового типа индустриального общества. Вывод понятен: опережающее развитие в современных условиях станет возможно только в тех экономических системах, где экономические отношения и институты будут обеспечивать: а) непрерывную генерацию новых знаний и б) их ускоренную трансформацию в новые технологии, прежде всего, материального и индустриального производства нового поколения. Ну, и наконец, к этому примыкает использование результатов этого производства не столько для увеличения прибыли корпораций, сколько для решения социальных, гуманитарных и экологических задач общества.

Второе следствие, о котором мы не должны забывать, так сказать, которое высвечивается только в случае многоаспектного, я бы сказал, междисциплинарного видения проблемы: объективная обусловленность возвышения роли научного и образовательного сообщества. Это касается не в последнюю очередь экономики, равно как и сопряжённых с ней сфер. И здесь трудно переоценить роль Академии наук, университетов, соответствующих институтов гражданского общества России в исследовании и формулировании идей о путях реализации стратегии опережающего развития России.

Третье следствие. Коротко я бы его сформулировал так: умному производству нужно умное государство. Модель государства – ночного сторожа, которая, на самом деле, в чистом виде не работала даже в XIX веке, становится абсолютно непригодной для XXI столетия. Подчеркнём: новая роль государства состоит не только в том, что глобальная проблема и технологии эпохи четвёртой промышленной революции заставляют его брать на себя роль представителя интересов общества в целом и каждого его гражданина, хотя это сама по себе немалая политико-экономическая проблема, не менее важно и сложно пройти между Сциллой всеобщей административной мобилизации, о необходимости которой говорят отдельные радикальные государственники, и Харибдой рыночного фундаментализма, видящего в государстве лишь политический механизм, компенсирующий провалы рынка. Государство может и должно оставаться актором, действующим в современной рыночной экономике, – действующим, не подменяя бизнес, но создавая систему институтов, тормозящих финансиализацию и стимулирующих прогресс высоких технологий, их имплементацию в материальное производство, реализацию на этой основе социальных, гуманитарных и экологических приоритетов.

Более того, задачей государства становится диалектическое сопряжение мобилизации и либерализации. Активно стимулируя производство в сферах прорыва, в остальных областях экономической жизни, государство может создавать либерализованную атмосферу, обеспечивая действенное функционирование механизмам рыночного саморегулирования.

Теперь о плодоносности академической экономической науки – о её практическом значении. Сформулированные выше теоретические посылы и их следствия позволяют обосновать ряд конкретных рекомендаций. Важнейшими инструментами обеспечения опережающего развития является активная промышленная политика и стратегическое планирование. В последние годы у нас начато, на мой взгляд, движение в этом направлении, приняты соответствующие законы.

Относительно недавно сделан ещё один правильный шаг в этом направлении: сформированы национальные проекты, которые должны стать механизмом реализации стратегических приоритетов. Но среди них, коллеги, нет, однако, ни одного, который бы прямо и целостно работал на решение именно проблемы приоритетного развития высоких технологий и реализацию связанных с этим задач. Да, есть те или иные аспекты этой проблемы в отдельных нацпроектах, однако представляется необходимой консолидация ресурсов и управления.

Каким образом? Ну, здесь, что называется, могут быть разные идеи. В частности, роль такого инструмента, к примеру, могла бы выполнить Национальная технологическая инициатива. Этот инструмент ценен не только тем, что его главными творцами стали именно учёные, хотя это факт весьма примечательный, но прежде всего тем, что НТИ, во-первых, определяет прорывные направления технологического развития и, во-вторых, нацелена на решение задач трансформации научных достижений в технологии и далее в производство, причём во всём многообразии его видов. При условии широкого обсуждения Национальной технологической инициативы, её, так сказать, перманентного уточнения в рамках образовательного и научного сообщества, независимой экспертизы НТИ могла бы сыграть роль своего рода предметного плана технологического прорыва России. В связи с этим придание НТИ статуса, аналогичного национальному проекту, с соответствующим финансированием, администрированием, с формированием специального органа стратегирования, планирования, финансирования и администрирования в рамках проектного офиса правительства могло бы стать важным шагом в реализации тех задач, обсуждению которых посвящён наш форум.

Нужен, конечно, и орган, который мог бы с меритократическим, я подчеркну, экспертным участием Российской академии наук решать задачи соединения фундаментальных и прикладных научных разработок, с одной стороны, их имплементации в производство, с другой, и делать всё это не от случая к случаю, фрагментарно, распыляя силы и средства, а в рамках единой долгосрочной стратегии – стратегии опережающего развития страны. Такая постановка задач и выбор таких способов их решения обусловлены закономерностями не только технологического, но и экономического развития в целом. Целостная программа национального технологического развития создаст мощный конечный спрос на высокотехнологичную продукцию, который вызовет цепную реакцию расширения спроса по всем отраслям национальной экономики: на высокотехнологичное оборудование, специалистов, знания.

Одним из примеров, показывающих эффективность такой модели в наших российских условиях, стал целенаправленный государственный подход к решению проблемы повышения обороноспособности страны и, в частности, реализуемый в течение ряда лет целенаправленный государственный оборонный заказ. Нам известны публичные эффекты, демонстрирующие качество новых отечественных изделий оборонной техники. Но надо сказать, что это, если хотите, и заказ на высокотехнологичные рабочие места, на более высокие доходы трудящихся, причём по всей глубине индустриальной кооперации и в связанных с ним сферах экономической деятельности. Аналогичные заказы в сфере, например, атомного добывающего энергооборудования, космоса, автомобилестроения, гражданской авиации, судостроения, медтехники, дорожной инфраструктуры и так далее позволят обеспечить реальное импортозамещение, переадресовать многие десятки миллиардов долларов, которые мы дарили и в значительной мере продолжаем дарить зарубежным корпорациям, влив их в отечественную индустрию, инициируя прогресс не только конкретных производств, но и целых отраслей (к примеру, станкостроения), а также в науку и образование.

Но оборонная сфера – это всего лишь один, хотя и успешный, в принципе, пример. Вопрос, однако, стоит шире и глубже – это вопрос определения многих взаимосвязанных, стратегически выверенных приоритетов технологического прогресса и потребностей реальной экономики. Ну кто иной, кроме учёных, работающих в диалоге с гражданским обществом, может стать мозгом разработки и реализации такого проекта? Отсюда ставшая в абсолютно практическую плоскость задача возвышения роли науки, научно-технического и экономического сообщества, гражданского общества в целом в решении задач выработки и реализации стратегии технологического и экономического развития страны. Нам необходимо продвижение по направлению к меритократическому управлению экономикой, управлению, осуществляемому носителями знаний, – умному управлению умным общественным производством в умном государстве. Представляется, что при таком подходе можно полагать возможным решение стоящих перед обществом задач.

При этом условием решения названных задач становится осознание факта перехода общества к принципиально новому этапу развития – этапу, законы которого, намеренно повторю, диктуются стремительным ходом технологической трансформации, действующей с ускорением. Отвечая на эти вызовы, мы можем и должны идти по пути, основополагающая картина которого при всех различиях в деталях сводится к следующему: приоритетом будущего развития станет стремление не к экстенсивному росту и максимизации частной выгоды, а к увеличению общественного блага, решению социальных вопросов повышения качества жизни людей на основе высокотехнологичной и знаниеёмкой экономики.

Ректор РЭУ им. Плеханова: «Необходимо избегать лёгких решений, навязанных России извне»

09.06.2019

Виктор Гришин,
вице-президент ВЭО России, ректор РЭУ имени Г.В. Плеханова, д.э.н., профессор

Уважаемые коллеги, мне кажется, что Первый академический экономический форум состоялся. На мой взгляд, он был очень содержательным, представительным, и мы благодарны организаторам форума, что они в качестве одной из площадок выбрали Российский экономический университет по теме: «Будущая глобализация: место России». Пленарная сессия состояла из двух частей: первая – это, собственно, будущее глобализации, и вторая часть – иностранные инвестиции и транснациональные корпорации. Также было 4 секции, в частности, современная трансформация процессов экономической глобализации, экономика в эпоху цифровизации, осмысление места России в мировой экономике и воздействие новых явлений на участие России в мирохозяйственных связях.

Было много вопросов, выступали и участвовали в дискуссиях около 50 человек. Основные вопросы, которые обсуждались на заседании. Первое: что происходит с системой мирового хозяйства, возникновение новых форм глобализации, связанных в том числе с развитием информационно-коммуникационных технологий, или деглобализация, проявляющаяся в новых формах протекционизма, санкционных барьерах и переходе к региональным формам интеграции.

Второе: технологическая революция, её воздействие на изменение будущей структуры мирового хозяйства, способы ведения и конкуренции, какие отрасли испытывают на себе наибольшее воздействие новых технологических укладов, возобновляемые источники энергии, нанотехнологии, биоинженерия, беспилотные транспортные средства, трёхмерная печать и так далее.

Следующий вопрос – место России в международном разделении и способы повышения конкурентоспособности российской экономики, выбор путей, периферийный капитализм или догоняющее развитие.

Четвёртый вопрос: глобальные финансовые рынки, их влияние на экономическое развитие отдельных стран, в том числе России, современные особенности трансграничных инвестиций. Новые форматы регионально-экономической интеграции, возможности, риски и переориентация вектора международного сотрудничества России. Адаптация национальной экономики к новым вызовам, возможности и границы импортозамещения и многие другие вопросы.

В результате обсуждения поставленных вопросов были сделаны следующие выводы: глобализация мирохозяйственных связей представляет собой необратимый, но не однонаправленный процесс. Глобальные рынки товар и услуг, факторов производства и финансовых ресурсов развиваются неравномерно и испытывают значимое влияние политических решений. Это существенно осложняет международное сотрудничество, но не отменяет общую тенденцию развития. Проявляющаяся тенденция деглобализации является не столько противоположной тенденцией глобализации. Было рассмотрено влияние регионов на сдвиги в географической структуре мировой экономики и, следовательно, в системе международных экономических отношений. Среди важнейших из них – вступление Китая в борьбу за мировое экономическое лидерство, растущая роль стран БРИКС в международных экономических процессах, повышение уровня жизни в развивающихся странах Азии, формирование большой Евразии на территории постсоветского пространства.

Политическая составляющая международных экономических отношений всегда была значимой. В разные эпохи она проявлялась в разных формах: свободная торговля как инструмент разрушения национальных экономик более слабых стран, экономический колониализм в форме владельческого контроля над предприятиями ключевых отраслей экономики других государств, локализация производства с целью усиления экономической зависимости, введение прямых или косвенных санкций, навязывание собственных стандартов производства и потребления.

Необходимо понимать, что рыночная система хозяйствования предполагает не гармонию интересов, а конкурентную борьбу, которая может вестись в разных формах. Ведущие мировые акторы не только заинтересованы в сохранении доминирующего положения, но и прикладывают для этого значимые усилия. Рост протекционизма со стороны стран развитого мира является реакцией на усиление экономической мощи бывшей периферии мирового хозяйства. Торговая война США и Китая схожа с торговыми войнами в Западной Европе и США против Японии, ставшей на рубеже 70-х годов прошлого века третьим центром экономической мощи. Начавшиеся сдвиги в экономических центрах силы и в системе международного разделения труда в наши дни заставляют вспомнить экономический передел мира, приведший к Первой Мировой войне.

При этом нами в качестве третьего вывода сделано следующее: России необходимо чётко осознать свои приоритеты. Частично это уже сделано в форме национальных проектов. Сегодняшнее вложение средств в науку, образование и здравоохранение – это инвестиции в качество жизни сегодняшнего поколения и в будущее развитие. Однако наряду с увеличением человеческого капитала нам необходимо воссоздать индустриальный фундамент экономического развития. Мы можем выпускать замечательные кадры, но если соответствующей базы для работы не будет, это тоже не решит тех проблем, которые мы сегодня ставим перед собой. Для этого нужна чёткая стратегия индустриального возрождения, декомпозированная в комплексную систему индикативного планирования. О ней вчера академик Сергеев очень чётко, однозначно говорил, и мы договорились, что наука в состоянии решать эту задачу.

Одним из способов решения проблем российской экономики является снижение внутренних цен на энергоносители. Это можно сделать, чётко разграничив систему акцизов для внешнего и внутреннего потребления. Высокие цены на энергоносители являются одним из главных тормозов в развитии малого и среднего предпринимательства в нашей стране.

Одновременно с решением проблем внутреннего развития России необходимо формировать чёткую позицию своего участия в международном разделении труда. Использование преимущества владельца природных ресурсов и относительно дешёвой рабочей силы должно быть направлено на решение задач догоняющего развития. В этом смысле может быть полезен опыт Южной Кореи и Китая, которые сумели существенно изменить своё положение в мировой схеме хозяйств. В то время как Россия теряла часть своих традиционных рынков, эти страны становились равноправными игроками на рынке электроники, автомобилестроения, судостроения, поставщиком продукции лёгкой промышленности и так далее.

При разработке концепции участия нашей страны в международном разделении труда необходимо избегать лёгких решений, навязанных России извне. В частности, участие в производстве продукции более высокого передела далеко не всегда приносит бо́льшую часть добавленной стоимости. Наиболее очевидным примером здесь выступает локализация производства, когда страна превращается в сборочный цех продукции иностранного происхождения. Аналогичная вера в то, что сотрудничество с сильными экономиками Азиатского региона будет развиваться без конфликтов и конкурентной борьбы, также не оправдана. И в этой части мы должны понимать, что и Китай не будет сильно заинтересован в нашем развитии, и так далее.

Одним из приоритетов национального масштаба должна стать борьба с бедностью. Здесь необходимо вести речь не только об адресной помощи малоимущим, но и о существенном повышении уровня оплаты труда. Работающие бедные – это не только социальная проблема России, но и угроза её экономическому развитию. Это низкий объём внутреннего спроса, использование устаревших технологий, неэффективность замещения труда капиталом, социальная апатия. В качестве меры борьбы с бедностью можно предложить повышение минимального уровня оплаты труда до уровня, рекомендованного ОЭСР – 60 % от медианной заработной платы. На самом деле, если говорить о повышении НДС, наверное, было бы более обосновано повышать минимальные заработные платы. Это позволило бы собрать и налоги, в то же время увеличить заработные платы работающим, увеличить внутренний спрос, и, ещё раз повторяю, и пенсионные накопления были бы больше, чем мы получим от НДС.

Целесообразно усилить реальные возможности проблемы импортозамещения. Для этого имеет смысл проанализировать итоги последних 5 лет с точки зрения затрат, вложений государственных средств, результатов объёма и качества отечественной продукции. Необходимо чётко определить приоритеты, в частности делать ставку не на полное замещение всей импортируемой отечественной продукции, а на развитие производств, которые будут актуальны в ближайшем будущем: биотехнологии, нейротехнологии, фармацевтика и так далее. Когда мы сегодня говорим об импорте нефти и об импорте зерна, наверное, всё-таки тоже надо подумать, всё ли нам замещать, как замещать, учитывая, что даже то, что мы замещаем в агропроме, не всегда однозначно обосновано. Скажем, картофель мы перестали закупать на Западе, но начали закупать в Египте.

Необходимо активное включение научного сообщества в решение проблем экономического развития. Осознание того, что лица, принимающие ключевые экономические решения, не всегда прислушиваются к мнению научного сообщества, не снимает с учёных ответственности за их участие или неучастие в том, что происходит в экономике. Мы должны предпринимать значимые усилия для того, чтобы быть услышанными и понятыми.

И последний момент: цифровые технологии позволяют сделать процесс принятия экономических решений гораздо более обоснованным. Возможности современного компьютерного моделирования должны быть поставлены на службу не только отдельных компаний, но и всего народного хозяйства. Необходимо разрабатывать адекватные экономико-математические модели, позволяющие просчитывать краткосрочные и долгосрочные последствия принимаемых решений при различных значениях экзогенных факторов.

Президент РАН: «Перед нами стоит задача стратегического прогнозирования»

08.06.2019

Александр Михайлович Сергеев,
президент Российской академии наук, академик РАН, доктор физико-математических наук, профессор

Мы с вами встаём или хотим встать на траекторию устойчивого развития. Надеемся, что прошли те годы, когда мы планировали нашу жизнь только на год вперёд, когда было сильнейшее санкционное давление. Хотя это давление и сейчас не ослабевает, но мы к нему адаптировались. Считаем, что то влияние, которое оказывала геополитика на наше внутреннее социально-экономическое развитие, сейчас в ближайшие годы будет ослабевать, потому что мы очевидно становимся сильнее. И ясно, что сейчас перед нами задача не прогнозирования на год или на три года вперёд, а задача стратегического прогнозирования.

Стратегическое прогнозирование – это и шестилетка национальных проектов, это и планы развития вперёд до 2030 и 2035 года. И когда мы говорим о развитии на таких длинных трассах, вдоль таких длинных траекторий, то роль науки становится особенно важной. Мне кажется, что вообще задача академической науки, фундаментальной науки – это прогнозирование, прежде всего, стратегическое.

Давайте вспомним послание президента прошлого года Федеральному Собранию. Первым номером была сформулирована цель обеспечения качества жизни. Именно качества жизни. Экономика шла дальше. Почему это важно? Да потому что народ должен почувствовать, что ситуация меняется к лучшему. Это и есть качество жизни. И сейчас, когда мы смотрим на шестилетку, на национальные проекты, там тоже основное внимание уделяется именно проектам социальной направленности: на первом плане демография, здравоохранение, социальный блок. И то, что мы услышали 8 мая от президента на встрече, посвящённой запуску национальных проектов: в первую очередь народ должен почувствовать, что национальные проекты пошли, прежде всего, в социальной области. Но мы понимаем, что две траектории – социального развития и экономического развития – не могут развиваться независимо друг от друга: мы не можем обеспечить повышение качества жизни без обеспечения экономического роста и экономический рост тоже не сможем обеспечить, если трудящиеся не почувствуют изменение к лучшему. Вот эти две траектории – социальная и экономическая – они, безусловно, взаимосвязаны.

Фактически, вы знаете, это как спираль ДНК – одна траектория, вторая – но они очень тесно взаимосвязаны, и нужно, чтобы эти две траектории шли вверх. Как, каким образом это можно сделать? Это не столь очевидно и однозначно, что они вдруг как-то самосогласованно пойдут вместе вперёд – вопросы здесь есть. Мы ставим задачу вхождения по экономике в пятёрку ведущих стран, а, с другой стороны, говорим, что для того, чтобы достичь этого, мы должны больше привлекать трудовые ресурсы. Мы объявили проведение пенсионной реформы. Вопрос новой пенсионной системы и увеличения пенсионного возраста – это, безусловно, с одной стороны, экономический, но, с другой стороны, сильнейший социальный момент. Эти решения работают на то, чтобы мы с вами шли вверх по этим двум взаимосвязанным траекториям, или есть противоречия? То есть, связь социальной и экономической траектории для обеспечения устойчивого стратегического развития – в этом мы как раз видим очень важную миссию этого форума.

Очень серьёзный момент – это развитие и использование нашего человеческого капитала. Если мы посмотрим примеры разных экономик наукоориентированных, которые летят вперёд на рельсах научно-технологического развития, там действительно большие средства вкладываются в науку, наука даёт результаты, которые быстро идут в рынок, рынок дальше реинвестирует в экономику, работает обратная связь, и локомотив несётся вперёд. Если мы посмотрим на то, каким образом была устроена вот эта раскрутка в различных технологиях, то мы увидим, что в большинстве случаев ситуация-то была совсем не такая, как у нас.

Давайте возьмём Сингапур, Китай: ведь они сначала стали богатыми странами в плане инвестиций, в плане денег, а потом начали усиленно вкладывать в науку и образование, тем самым обеспечив вот эту вот обратную связь. Но у нас с денежными инвестициями ситуация довольно сложная в стране, по-прежнему геополитическая ситуация не позволяет ждать больших заимствований из-за рубежа, да и наша внутренняя инвестиционная ситуация, в общем-то, не очень располагает к оптимизму. То есть такое развитие – через наполнение экономики большим количеством инвестиционных денег, а потом вбрасывание в развитие человеческого капитала, – по-видимому, у нас произойти не может. Наоборот, мы говорим о том, чтобы включить механизм развития нашего человеческого капитала с тем, чтобы он у нас запустил нашу экономику вверх. Это задача в известном смысле противоположная тем задачам, которые решали другие экономики, на которые мы хотим быть через шесть лет похожими и быть конкурентными.

Каким образом нам это сделать? На первый план выходит сейчас задача поддержки и развития, умножения нашего человеческого капитала. Это задача правильно выстроенной системы образования. Мы должны посмотреть, а как в условиях таких достаточно небогатых инвестиций, каким образом мы можем множить наш человеческий капитал? Что такое вообще человеческий капитал? Это количество знаний и умений, которые адекватны текущему технологическому укладу. Как мы можем обеспечить образование, начиная со школы, далее – в университетах, в аспирантуре таким образом, чтобы наши молодые учёные и инженеры пришли и обеспечили это умножение человеческого капитала? Это важный, специфичный для нашей страны на текущий момент пункт.

Наконец, в нашей стране есть ещё одна важная специфика: мы обладаем громадной территорией. По-видимому, ни одна страна в мире не стояла перед такими проблемами устойчивого регионального развития, а тенденции здесь во многих случаях весьма неположительные. Мы действительно видим отток человеческого капитала из восточных областей в западные, чрезмерную концентрацию ресурса вокруг столицы. Это обеднение регионов – очень серьёзный вопрос, который требует тоже научного подхода к решению. Специфика социально-экономического развития, двух переплетённых траекторий, которые вместе устойчиво должны идти вверх, – это как раз то, что мы на этом форуме должны обсудить.

Задача стратегического развития и планирования – это, конечно, научная задача. Я начинал как физик-теоретик и занимался в том числе динамикой систем, которые могут демонстрировать регулярное поведение и хаотическое поведение. Так вот из современной науки известно, что даже системы с очень небольшим числом степеней свободы, – может быть, это удивительно для присутствующих, – системы с полутора степенями свободы (это три неизвестных) в условиях сильной нелинейной связи могут демонстрировать очень быстро выход в хаотический, непредсказуемый режим. И это сначала было открыто в метеорологии, потом этим много занимались и занимаются и физики, и математики.

Экономические системы – это системы с огромным числом степеней свободы, эти степени свободы сильно нелинейно связаны друг с другом, и вдобавок к этому, в отличие от физики, математики, химии, может быть, даже биологии, эта эволюция идёт в условиях часто непредсказуемых изменений коэффициентов и правых частей этих уравнений: вот, Федеральный резерв принял решение ставку изменить, вот господин Трамп встал сегодня не с той ноги – и это всё сказывается на экономике.

Поэтому задача исследований динамики систем, сложно связанных друг с другом в условиях, меняющихся часто в зависимости от субъективных обстоятельств коэффициентов и правых частей, – это сложнейшая задача для научного моделирования. Для того, чтобы эту задачу поставить, смоделировать, для того, чтобы её решить, чтобы найти рукава устойчивого развития, нужны знания и компетенции не только экономистов, здесь должны быть и математики, и физики, здесь должны быть и айтишники, здесь должны быть социологи. Какая площадка, как не площадка Академии наук в плане компетенций, мультидисциплинарного взаимодействия является более адекватной для того чтобы, рассматривать эти вопросы?

Есть ещё один момент. Вы знаете, в прошлом году вышел 218-й Федеральный закон, который был внесён по инициативе Президента нашей страны, об увеличении полномочий Российской академии наук. Так вот один из пунктов, который там появился, – это прогнозирование научного, научно-технического и социально-экономического развития страны. То есть руководство страны ставит именно такую задачу для Российской академии наук, и мы её хотим выполнить.

Вообще, академическая аудитория, академическая трибуна располагает к широким дискуссиям. Мы постарались сделать так, чтобы этот форум сегодня и в будущем привлекал как можно более широкий спектр взглядов. Мы не хотим, чтобы здесь превалировали левые, правые уклоны, либеральные, консервативные, ещё какие-то. Академическая трибуна и аудитория по определению должна располагать к широким мнениям дискуссионным, но именно за счёт этой широкой дискуссионности и должны вырабатываться правильные решения. И я надеюсь, теми решениями, которые мы сегодня сформулируем, мы будем способствовать тому, чтобы наша страна встала на рельсы устойчивого социально-экономического развития на стратегическую перспективу.

Вместо конкуренции — огосударствление, антиконкурентные практики, освоение средств

03.06.2019

Игорь Артемьев,
руководитель Федеральной антимонопольной службы Российской Федерации

Есть очевидные аксиомы, которые сложились в XX веке, и уж тем более в XXI веке их никто не подвергает сомнению, но, тем не менее, мы часто идём своим путём в нашей стране. И мы сегодня являемся свидетелями драматических событий и споров, когда речь идёт не о чём-то мелком, а о совершенно фундаментальных преобразованиях по замене фундамента экономики еще во многом советского типа на фундамент проконкурентной экономики. Эти аксиомы очевидны: конкуренция всегда является основой эффективности любой экономики (во многих странах это прекрасно понимают), конкуренция всегда приводит к появлению инноваций, конкуренция всегда повышает производительность труда, способствует снижению цен, увеличению предложений различных товаров для потребителей и многому-многому другому.

Мы же сегодня движемся в двух противоположных направлениях. С одной стороны, если раньше мы боролись за новую нормативную базу по развитию конкуренции, а она сегодня появилась – это указ президента, соответствующие 18 правительственных отраслевых программ развития конкуренции, решения Госсовета России о том, чтобы каждый регион себе написал программу развития конкуренции, – это хорошо, и нам теперь нужно бороться не за принятие актов, а за их исполнение; а с другой стороны, мы имеем огосударствление экономики, антиконкурентные практики, освоение средств как основной элемент во многих случаях. Я хотел бы сказать, что если нам в течение ближайшего времени не удастся заменить один фундамент окончательно на другой фундамент, то мы можем долго ещё ходить по кругу, возвращаясь каждый раз в точку ноль с точки зрения темпов роста и с точки зрения качества жизни. Поэтому эта аксиома должна быть признана, и она признаётся, но реализуется достаточно плохо.

Мало, в каких странах конкуренция защищена юридически так сильно: 8-я и 34-я статья Российской Конституции (акта высшей юридической силы) говорит нам о том, что она защищена и должна незыблемо внедряться во все институты, но на самом деле этого не происходит или происходит крайне медленно. Мы часто сталкиваемся в своей жизни с такой ситуацией, когда в России строгость законов легко компенсируется их неисполнением.

Тем не менее, для того, чтобы решить все эти проблемы, нам нужно ещё и осмыслить очень много. Потому что достаточно просто сказать, что эта аксиома о конкуренции приводит к таким-то последствиям, но в наших реальных условиях, в реальной жизни, в сложившейся системе управления какие элементы сегодня нужно внедрять, в какой последовательности и как, с помощью каких специальных программ этого достигнуть? Это большой и наукоёмкий вопрос.

Мы это понимали, и вместе с Академией наук ещё в 2012 году подписали соглашение о сотрудничестве, создали специальный совет Российской академии наук по развитию конкуренции. Я хочу сказать самые добрые слова в адрес Академии, слова благодарности от всего нашего коллектива за то, что этот совет работал. Он многое уже успел сделать. И хотя он не является единственной экспертной площадкой для ФАС, у нас более 50 кафедр сегодня в системе ФАС в различных лучших вузах нашей страны, тем не менее за очень непродолжительное время удалось найти такие важные решения: выработать научно обоснованную позицию по ключевым положениям международной конвенции по борьбе с картелями, по национальному стандарту в области антимонопольного регулирования в сфере интеллектуальной собственности, оценке негативного влияния крупнейших транснациональных IT-компаний на российский рынок и многое-многое другое, о чём я сейчас не буду говорить.

Какие же вызовы сегодня существуют в целом для российского государства и для нас, в частности как одного из институтов правительства Российской Федерации? Где мы прежде всего нуждаемся в поддержке для осмысления последовательности и качества тех шагов, которые необходимо сделать?

Ну, во-первых, уже говорилось, что речь идёт не просто о глобализации, а фактически во многих случаях юридическом исчезновении национальных границ многих товарных рынков. Географические границы и продуктовые границы совершенно по-другому следует рассчитывать, и сегодня наличие, допустим, Big Data в одной из систем является определяющим фактором доминирующего положения, а вовсе не доля на рынке той или иной компании, что не учитывает пока наше законодательство.

Поэтому мы предложили правительству и Государственной думе пятый антимонопольный пакет, так называемый «цифровой», который должен решить эти глобальные проблемы. Но мы не всегда понимаем опять же все нюансы, и только наука, и академическая наука в частности, может нам помочь, для того чтобы разобраться в том, что же именно и конкретно сегодня нужно сделать. Очевиден переход лидерства в мировой экономике от тех, кто по выражению Николаса Негропонте, известного экономиста, автора бестселлера 1995 года «Цифровой мир», занимается обработкой атомов, к тем, кто обрабатывает биты. Этот переход сегодня состоялся, и мы живём совершенно в другом мире четвёртой промышленной революции, а законодательство нашей страны, в частности антимонопольное законодательство и смежные с ним (я имею в виду то, за что мы отвечаем): и борьба с картелями, и государственные закупки, и оборонный заказ, и тарифное регулирование, – находятся вне этого понимания, вне законодательных новелл, которые сегодня подготовлены, о которых сегодня спорят. Мы провели эту законотворческую работу, но эти новеллы, конечно, являются несовершенными.

Если мы подойдем к этому глобально, то нам нужно перестраивать всё законодательство и все практики всего российского правительства и всех органов власти. Но нужно понять, как это делать.

Второе. Та же цифровизация привела к совершенно фантастическим последствиям для картелизации рынков в России. Сегодня картельные соглашения заключаются не в бане или в ресторане отдельными деятелями, их заключают роботы с помощью специальных вредоносных программ. Нам дважды уже удалось дойти до Верховного суда и доказать наличие цифровых картелей, когда эти программы размещаются в интернете и сами заключают горизонтальные соглашения, которые приводят к росту цен. И мало того, что нужно было выявить эти картели, нужно ещё было найти тех, кто за этими программами стоит, найти их и попытаться наказать. Это важная особенность, потому что сегодня такие рынки, как здравоохранение или, скажем, рынок строительства, просто на 90% засорены картелями. Мы сегодня покупаем лекарства по завышенным ценам и так далее и тому подобное. Во всех отраслях ущерб можно оценить примерно в 2% ВВП. Нужно решить эту проблему, поэтому у нас есть такой проект «Большой цифровой кот», который должен поймать вот этих цифровых мышей. Но опять же именно со специалистами, с технологами мы должны разобраться в том, как пресекать эту сложившуюся практику в условиях совершенно новой ситуации.

Уже упоминалась тема обороны и безопасности. Проблема здесь для нас как для организации, которой передан надзор в области государственного оборонного заказа, не в военных и не в технологических решениях в первую очередь, – проблема здесь в экономике военного дела, в экономике нашей оборонной промышленности. Так сложилось исторически: не было времени, наверное, на переход от практик советского периода к новым практикам, содержащим элементы конкуренции, инноваций.

Для этого по поручению президента были созданы очень важные механизмы, и вышли постановления правительства по созданию мотивационной модели в оборонке, но нам нужен мониторинг и определённость в следующих шагах – работает эта система, не работает, что сделано, что недоделано. В идеале оборонные предприятия должны стать чрезвычайно инвестиционно привлекательными. Они могут сохранять всю экономию, которой они достигли в результате своей деятельности по оборонному заказу в своём полном распоряжении и расходовать в соответствии со своими планами абсолютно свободно. Это очень важное решение, которое принято российским президентом, ещё раз повторяю. Но как это работает? Каковы будут следующие шаги? Какие коррективы, которые нужно вносить каждый раз на каждом этапе? Мы пока не знаем – нам нужна помощь учёных, помощь науки.

Что нам нужно сделать вместе ещё? Нужно завершить переход контрактной системы к закупкам исключительно в электронной форме. Для этого всё необходимое сегодня есть, но существуют опять же технологические, технические и очень важные научные проблемы, связанные с этим. Я уже сказал, что нужно внедрять новые модели ценообразования, они внедряются в оборонке. Но кроме этого ещё есть сфера тарифного регулирования, где соразрыв в тарифах у одних и тех же станций, находящихся в соседних регионах, может составлять 50 и 54 раза, а не процента. И это означает, что один из потребителей платит в 50 раз больше другого. А если говорить о конкуренции, то это значит, что существует дискриминация в тарифах. Принцип внедрения талонов по всей системе – от тепла до электроэнергии, от водоснабжения до канализования – представляется исключительно важной задачей. Мы видим сегодня как минимум 200 миллиардов рублей, которые потребитель выбрасывает на ветер вместо того, чтобы вложить эти же 200 миллиардов ежегодно в инвестиции в этот же самый коммунальный сектор, который находится в полуразрушенном состоянии.

Мы понимаем, что нужно, и мы трансформируемся сегодня, но мы это делаем как вещь в себе, – это неправильно. Нам помогают в этом предпринимательские союзы. Мы должны переходить от модели чисто охранительной, от модели защиты конкуренции, охраны, судебных процессов к модели продвижения конкуренции, о чём сказал российский президент в своём указе.

Мы должны вместе обратить внимание на то, что национальные проекты, в которые сегодня предполагается вложить огромные средства, которые должны заработать, могут не заработать, если в основе не будут лежать проконкурентные модели, и деньги не будут тратиться именно с учётом необходимости исполнения конкурентных процедур и правил. В данном случае необходимо создание, насаждение конкуренции. Иначе мы просто освоим средства, мы получим определённые объекты, но мы не изменим структуру экономики, она по-прежнему будет огосударствлена, и даже в большей степени, чем сегодня. Поэтому все национальные проекты, другие крупнейшие проекты государства должны строиться на новом конкурентном фундаменте, о котором я уже говорил.

Нам необходимо подготовить, помимо всего прочего, для российских учёных пакет, обеспечивающий полноценное их участие в различного рода торгах на научно-исследовательские работы. Прежде всего, речь идёт о временных творческих коллективах, которые должны создаваться под конкретную задачу: они должны определённым образом регистрироваться и на равных правах или на льготных правах, как это сделано для малого бизнеса, участвовать в соответствующих торгах. Мы должны разработать, как я уже говорил, автоматизированную систему борьбы с картелями, мы должны использовать наработки РАН для целей мониторинга в гособоронзаказе, мы должны использовать те глобальные сделки, по которым выданы сегодня предписания Федеральной антимонопольной службы, по которым передаются новые технологии в пользу России, но нужно не потерять это. Я имею в виду сделку, прежде всего, Bayer – Monsanto: порядка 500 миллионов долларов Россия от этого получит. Но эти ростки, семена, эта гермоплазма, новые генетические линии, на которые в своё время эти компании истратили миллиарды долларов, не должны быть растрачены, потеряны, они должны быть воспроизведены на наших полях и дать нам совершенно новые возможности в этом качестве.

Если мы не сможем добиться замены одного фундамента на другой, то мы, скорее всего, будем сохранять низкие темпы роста, весьма и весьма неэффективную огосударствленную экономику и, конечно же, будем пытаться догнать свою тень, что мы не раз уже наблюдали за это время. Если мы сможем этого добиться, и если нормативно и во всех отношениях, вплоть до психологии, это произойдёт в ближайшие годы, то я надеюсь, что нашу страну может ожидать большое экономическое чудо, потому что страны, которые дали миру свои экономические чудеса, начинали с конкуренции. Если же эта модель не будет внедрена, то мы будем находиться, скорее всего, в режиме стагнации. Методом последовательных улучшений мы, наверное, добьёмся этого, но, скорее всего, через несколько поколений.

Из выступления на Московском академическом экономическом форуме, организованном ВЭО России и РАН.

Журнал Вольного экономического общества России