Понедельник, 23 сентября, 2024

«Не приближается ли мировая экономика в известном смысле к повторению событий десятилетней давности»

Виктор Татузов,
Доктор экономики (PhD) Сорбонны, Институт энергетики и финансов, Финансовый университет при Правительстве РФ

(Печатается в сокращении с разрешения «Научных трудов ВЭО России»)

Об инфляции и курсе рубля

Дестабилизирующий эффект нового витка санкций и тор­говых войн, осуществляющихся при активном участии США, периодически проявляется в форме «обвалов» на глобальных рынках (в т.ч. сырьевых, финансовых, валют­ных). Несмотря на это, ни падения на глобальных рынках, ни санкционная активность Запада с угрозами ее продол­жения и усиления, ни многие другие внешние риски — не нашли должного отражения в форме ряда соответствую­щих прогнозных сценариев российских регуляторов.

На­пример, среднесрочные прогнозы МЭР по курсу рубля (в особенности базовый сценарий) предусматривают его стабильность при некотором обесценении в более долго­срочном плане. Так, МЭР еще в июле 2018 г. в средне­срочном периоде прогнозировало стабильный рубль (на уровне 63–64 руб./долл. в 2019–2021 гг.). При этом в сен­тябре 2018 г. МЭР сохранило прогноз около 64 руб./долл. в качестве базового прогноза на 2019–2021 гг. Однако весной — осенью 2018 г. введение новых санкций США привело к обесценению курса рубля, который в ноя­бре приближался к 68 руб./долл. (в сентябре — к 70 руб./ долл.).

С учетом растущей нестабильности на мировых рын­ках (сырьевых, валютных, фондовых и т.д.), официальный прогноз о стабильном рубле в ближайшие годы вызывает  определенные вопросы. С пиковых значений начала октя­бря т.г. примерно за полтора месяца цены на нефть упали примерно на 30%, что отразилось и на курсе рубля. Оче­видно, что стабильный и достаточно крепкий рубль необ­ходим экономике РФ, но для реализации базового прогноза МЭР требуется детальная проработка шагов по обеспече­нию стабильного и сильного рубля, тем более в условиях высоких внешних рисков.

Как представляется, регулято­рам, в частности, целесообразно в достаточно длительном плане воздерживаться от покупок инвалюты с целью уве­личения ЗВР РФ (в рамках бюджетного правила). Укажем, что в октябре под влиянием прекращения покупок инвалюты наблюдались укрепление курса рубля и его стабилизация. Недостаточное внимание к та­кому фактору, как курс рубля, может привести не только к росту инфляции, но и негативно отразиться на экономи­ке в целом.

Подчеркнем, что повышенная волатильность курса рубля и его обесценение в 2018 г. привели к росту инфляции (в т.ч. с временным лагом). Инфляция в последние месяцы суще­ственно ускорилась — с 2,2% в январе до 3,4–3,5% в сен. — окт. 2018 г. При этом официальный прогноз по инфляции предусматривает ее рост до 5–5,5% в 2019 г. и последующее возвращение на уровень около 4% в 2020 и 2021 гг. (в т.ч. с учетом повышения НДС в 2019 г.)

В то же время современ­ная инфляция — это сложное многофакторное явление. По­мимо монетарных факторов, на рост цен влияют структура рынков, темпы экономического роста, диспропорции в эко­номике и т.д. К тому же потребительские цены редко сни­жаются, а ускорившийся рост потребительских цен трудно затормозить. В этой связи, как представляется, в условиях растущей внешней нестабильности, передающейся на вну­тренний рынок РФ (в т.ч. через механизм валютного курса), могут оказаться не реализованными ряд среднесрочных официальных прогнозов (в частности, по инфляции).

О фондовых рынках и ставке ФРС США

Нельзя игнорировать риск, что политика США в перспекти­ве может оказывать негативное влияние на курс рубля, ин­фляцию и финансовые дисбалансы в России. Это касается не только механизмов возможного расширения антироссий­ских санкций. Одним из значимых событий, в т.ч. связанным с «демонстрацией силы» США, в последнее время являются периодические повышения ставки ФРС. Например, по итогам сентябрьского заседания ФРС повысила базовую процентную ставку на 0,25 процентного пункта — с 1,75–2% до 2–2,25%.

Намерения США последовательно повышать эту став­ку создают риск усиления оттока капитала из ряда других стран, вынуждая их центробанки также повышать ставки. Причем нередко ставки повышаются вопреки интересам на­циональных экономик. В результате отток капитала из стран с развивающимися рынками может ослабить национальные валюты этих стран. «Значимые девальвации в странах с раз­вивающимися рынками тормозят в них инвестиции и эко­номический рост, что также снижает спрос на экспортные товары западных стран», — подчеркивают международные эксперты. Это высказывание справедливо и по отношению к курсу рубля, а также экономике РФ в целом.

Общая нестабильность, связанная в т.ч. с антироссийски­ми санкциями США, отражается на мировых финансовых рынках. Так, в октябре 2018 г. финансовые рынки ведущих стран продемонстрировали рекордное снижение (за ряд по­следних лет). По итогам октября Dow Jones Industrial Average упал на 5% (максимальное снижение (м/м) с января 2016 г.), Nasdaq Composite — на 9% (наибольшее падение (м/м) с но­ября 2008 г.), Standard & Poor›s 500 — на 7% (максимальное падение (м/м) с сентября 2011 г. Помимо американских, снизились и фондовые индексы других регионов. В целом в октябре фондовые индексы стран Европы, а также Японии, Китая и Гонконга, Аргентины, Канады продемон­стрировали падения не менее чем на 10% (от уровня послед­них пиков).

В целом нельзя исключать, что внешние шоки, пере­дающиеся в экономику в т.ч. через фондовый рынок, могут способствовать негативному сценарию в экономике РФ. На­помним, что осенью 2008 г. приходу кризиса в экономику РФ предшествовало глубокое падение фондовых индексов. Индексы ММВБ и РТС под воздействием «обвалов» на ми­ровых фондовых рынках снизились примерно в три раза в августе — ноябре 2008 г., что тогда стало одним из факто­ров прихода экономического кризиса в Россию. Отметим, что в последнее время сформировался ряд интересных от­ечественных научных подходов к изучению этого мирового экономического кризиса, а также к анализу нынешних гло­бальных рисков (в рамках исследований циклических про­цессов в мировой экономике).

Не приближается ли мировая экономика в известном смысле к повторению событий десятилетней давности, но в меньшем масштабе? С пиковых значений начала октября 2018 г. примерно за полтора месяца цены на нефть упа­ли примерно на 30%. Недавнее резкое падение фондовых и иных глобальных рынков (в т.ч. сырьевых) рождает опасе­ния у многих специалистов: в недалекой перспективе воз­можны новые тревожные сигналы. Тем не менее эти и ряд других внешних рисков в должной мере не учитываются в официальных прогнозных ориентирах.

Недоучет ряда рисков в официальных прогнозных до­кументах заставляет еще раз вспомнить, что регуляторы, бизнес и банки должны иметь в своем распоряжении про­грамму мер для использования в случае неблагоприятного хода событий (усиления санкций, обвала на мировых фон­довых, валютных, сырьевых рынках и т.д.). Негативная ок­тябрьская динамика мировых фондовых индексов может свидетельствовать о рисках системного характера. При этом многие внешние риски (в т.ч. эффекты от возможного уже­сточения санкционного режима) даже не упоминаются во многих официальных прогнозных сценариях.

С целью разработки прогнозов и эффективных мер по нейтрализации внешних рисков и угроз регуляторам и биз­несу требуется более глубокое понимание происходящих изменений. Отмечаемые сегодня новые волны протек­ционизма, санкций, агрессивности ряда стран, геополи­тических обострений вероятно отражают ход глубинных экономических процессов. В этой связи необходимо более серьезное изучение циклических и других фундаменталь­ных процессов, которые наблюдаются в мировой экономи­ке и финансах.

От добрых намерений к эффективному альтруизму

Уильям Макаскилл. Ум во благо. От добрых намерений — к эффективному альтруизму.

Макаскилл — шотландский ученый-философ, один из основателей движения эффективного альтруизма и создатель целой организации для глубокого анализа той реальной пользы, которую приносят деньги,
потраченные по всему миру на благотворительность. Вот посылка его книги: мы регулярно отправляем условную тысячу рублей в какой-нибудь фонд, не задумываясь о том, как эту же самую тысячу потратить с большим толком.

Автор говорит, если вы все равно тратите, не лучше ли тратить эффективно? Когда мы выбираем область для благотворительности, мы
руководствуемся личным траватическим опытом (родственник умер от рака) или элементарными эмоциями (видим по телевизору больных детишек). Однако от этих чувств, по мнению автора, надо избавиться, если вы действительно хотите помочь большему количеству людей.

Да, пишет автор, «трезвый расчет и практичность лишат филантропические усилия ореола добродетели», зато вы будете знать, что на свою тысячу спасли от смерти не одного человека, а пятерых. Ведь если хорошенько проштудировать статистические цифры и данные различных исследований, окажется, что пересылать средства
на борьбу с раком менее эффективно, чем на борьбу с малярией
(с точки зрения долгосрочного решения проблемы), а вместо пострадавших от землетрясения лучше обратить внимание на программы по борьбе с бедностью.

Вехи истории денег

Размышления по поводу денег — довольно опасное и неблагодарное занятие, так как есть риск того, что в какой-то момент либо сам рассуждающий почувствует себя неловко, либо об этом подумают другие. В этом смысле, наверное, прав бывший британский премьер-министр Уильям Гладстон, который высказывался в том смысле, что даже любовь не сделала столько людей дураками, сколько мудрствования по поводу сущ­ности денег. Вопрос о том, что такое деньги, как и почему они меняются, в действительности является очень непростым. Деньги имеют много граней, и не только лицевую и оборотную стороны, аверс и реверс, гурт, но и некоторые другие измерения.

Михаил Алексеев,
д. э. н., профессор Финансового университета при Правительстве РФ, председатель правления ЮниКредит Банка

 

Историю денег важно знать

Конечно, деньги — это гениальное изобретение человечества, они неисчерпаемы, как атом. Деньги и денежные отношения постоянно меняются, и с ними до сих пор еще не все понятно. Деньги — это грозное оружие в современных войнах. Филипп Македонский справедливо утверждал, что осел, нагруженный золотом, возьмет любую крепость. Вспоминается бытовавший в советское время анек­дот, когда во время демонстрации 7 ноября на Красной площади после военного парада по ней прошла группа людей в штатском. Леонид Ильич Брежнев спрашивает: «Чьи это люди?» И министр финансов, Василий Федорович Гарбузов, говорит: «Да это мои!» — «А почему они здесь ходят?» — «Это финансисты, сотрудники Министерства финансов. Обладают огромной разрушительной силой! В корот­кий срок могут разрушить экономику любой стра­ны». Действительно, история нас учит, что деньги — это тот инструмент, с которым можно управлять миром и в короткий срок разрушить экономику любой страны, чему мы были свидетелями, и на про­тяжении нашей истории это происходило много раз. Поэтому пока мы не поймем реально, как устроен мир денег, и не изменим его в своих интересах, мы всегда будем проигрывать.

Для того чтобы понять, как правильно строить отношения, связанные с деньгами, важно изучать их историю, потому что история всегда движется по кругу, нет ничего нового под солнцем. Новое — это хорошо забытое старое.

Деньги появились с незапамятных времен, и пер­воначально в их роли выступали различные инстру­менты, вещи, скот, шкуры животных, другие предме­ты. Но в какой-то момент появилось гениальное изобретение — монета. Считается, что монеты воз­никли еще в Древней Греции, хотя до конца, судя по всему, не все нам известно о ранней истории. Они получили хождение, и с их помощью, конечно, была налажена и организована более эффективная торгов­ля, обмен товарами и хозяйственная жизнь, хозяйственный оборот.

Ранняя история денег России

В России — своя, особенная история денег. В пер­вую очередь речь идет о том, что монеты у нас поя­вились гораздо позже, чем в других странах. Наша страна очень богата запасами драгоценных метал­лов, но у нас долго не умели их добывать, и чтобы получить сырье для изготовления своей монеты, наши предки продавали товары, получали серебро или иностранную монету, и затем или надчеканива­ли, или перечеканивали ее.

Первые монеты, которые ходили на Руси, получи­ли название «куны». Ученые до сих пор не пришли к согласию относительно того, откуда взялось это название. Существует очень много версий. Одна из версий, что это название произошло от слова «куни­ца», так как широко использовались меха пушных зверей, они были основным предметом экспорта. Но есть и другие точки зрения. В частности, указывают на связь с римской монетой, с латинским словом coin, есть и другие толкования. Так или иначе на Руси изначально кунами назывались любые моне­ты, в том числе и западноевропейские денарии, и восточные дирхемы. Куна — это была серебряная монета весом примерно 2 грамма, за одну шкурку куницы давали 8 граммов серебра, соответственно, 4 такие монеты, но, чтобы изготавливать эти моне­ты, нужно было продать нечто ценное за рубеж. Таким образом, наша способность выпускать свои собственные деньги зависела от того, сколько ценно­го товара мы отправляли за границу.

В IX–XI веках почти все монеты на Руси были ино­странными. Помимо монет, поступавших с Востока, много монет приходило к нам с Запада. Анализ кладов X–XII веков, показывает, что со временем доля западноевропейских монет стала увеличиваться. Можно сказать, что в Древней Руси был либераль­ный валютный режим — тогда у нас свободно ходила иностранная валюта. Вопрос об отмене ее обраще­ния, дедолларизации, конфискации не ставился.

ИСТОРИЧЕСКАЯ АНАЛОГИЯ

Сейчас, кстати, положе­ние вещей принципиально не сильно изменилось — мы продолжаем выпускать деньги в пределах той выручки в иностранной валюте, которую мы полу­чаем за продажу ценных товаров, в основном нефти и газа.

Зависимость отечественно­го монетопеча­тания

Первые собственные монеты у нас были выпущены в конце Х века. Важно отметить, что монеты чекани­лись не по экономическим, а, скорее, по политическим причинам. Их было очень мало, и для экономики их наличие было ничтож­ным. Главной причиной появления монет была необходимость заявить о суверените­те государства, суверенитете правителей Древней Руси — Владимира Святого, Ярослава Мудрого. А выпуск своей монеты в то время считался — да и сейчас считает­ся — одним из важнейших признаков государственного суверенитета.

Русь продолжала критически зависеть от получения иностранной монеты и поставок драгоценных металлов — в частности, серебра — из-за рубежа, так как без них не было сырья, из которого можно было чеканить собственные деньги. В XI веке из-за исчерпа­ния известных тогда рудников к нам перестало посту­пать золото с Востока, а в XII веке в связи с полити­кой, которая проводилась рыцарскими орденами на Западе, был перекрыт западный канал поставки серебра и монет, и свои деньги в форме монет просто стало не из чего изготавливать.

И случилось невиданное в мировой истории: почти на два века страна с довольно развитым монетным денежным обращением была вынуждена вернуться в безмонетный период. Роль денег тогда выполняли в основном меха, шкуры пушных зверей. У нас были даже кожаные деньги.

Дело в том, что в условиях ига, которое существова­ло, — ига Золотой Орды, — Русь была вынуждена пла­тить дань. И Золотая Орда принимала дань только серебром, а поступление этого металла в страну было, как уже говорилось, ограниченным. Поэтому прихо­дилось отдавать те запасы, сбережения, накопления, которые были образованы в предыдущие века.

Даже после освобождения от ордынской зависимо­сти и прекращения выплаты дани серебра в стране катастрофически не хватало. Отчасти ситуацию смягчило возобновление притока драгоценных металлов и монет с Запада, когда в эпоху географи­ческих открытий поступало огромное количество золота и серебра из Америки. Постепенно в Древней Руси сформировалась довольно развитая монетная система, в рамках которой хождение получили как различные русские монеты, так и многие монеты иностранных государств Востока и Запада. Монеты русских княжеств различались весом и оформлением, и образовалось несколько денежных систем.

ИСТОРИЧЕСКАЯ АНАЛОГИЯ

В условиях валютного коридора последних деся­тилетий, когда мы могли выпускать свои рубли только в пределах посту­пления валюты из-за рубежа, и значительную часть золотовалютных резервов размещали финансовые инструменты иностранных государств, мы тоже в какой-то степе­ни, можно так сказать, выплачивали дань, кон­трибуцию за то геополи­тическое поражение, которое случилось в свое время.

Все пошло от рыцаря с копьем

В 30-х годах XVI века в результате унификацион­ной реформы денежного обращения в Московском государстве, проведенной Еленой Глинской, появи­лась серебряная копейка, названная так по изобра­жению всадника с копьем. 100 копеек составляли рубль. Вместе с тем до XIX века большая часть кре­стьян, то есть основная категория населения, прак­тически вообще не пользовались монетами или пользовались ими в ограниченном объеме. Наши монеты в XVI–XVII веках были гораздо менее полно­весными, чем западные, потому что серебро продол­жало оставаться в большом дефиците.

Проблему дефицита драгоценных металлов пытал­ся решить царь Алексей Михайлович путем эмиссии медной монеты, которая в то время не воспринима­лась как настоящие деньги. Налоги можно было пла­тить только серебром, а само государство расплачи­валось медью. В итоге произошел «медный бунт», может быть, не такой бессмысленный, но от этого не менее беспощадный. Люди гибли за металл. Первая реформа денег, которая имела целью создать свой, независимый от зарубежных поступлений источник эмиссии, у нас не очень задалась.

Денежная реформа Петра I

Большой шаг вперед отечественное денежное обращение сделало при Петре I: были сделаны замет­ные усилия по добыче драгоценных металлов, стала чеканиться полноценная серебряная монета, анало­гичная той, которая имела хождение на Западе; из меди, в том числе путем переплавки колоколов, а иногда и пушек, стала чеканиться разменная мед­ная монета. Была внедрена передовая десятичная система счета, устанавливающая содержание в одном серебряном рубле ста копеек. Такая система делала финансовый счет очень удобным и была самой передовой в мире — впоследствии наш опыт копировался другими странами. Приятно сознавать, что, перейдя на десятичную денежную систему, мы оказались надолго — на несколько столетий — впе­ реди такой страны, как Англия, да и другие страны тоже мы надолго обошли.

Наверное, неплохо, что Петр I вовремя остановил­ся и не пошел в своих реформах денежного обраще­ния дальше, потому что иначе, если бы был скопиро­ван самый передовой западноевропейский опыт, у нас на рынке раньше срока могли бы появиться бумажные деньги, которые в ту пору выпускались в Европе по инициативе известного деятеля — финансиста Джона Ло. Благодаря этому мы избежали кризиса бумажного денежного обращения, который охватил многие европейские страны. Из меди у нас чеканились мелкие номиналы монет, медные пятаки были самым ходовым денежным средством для кре­стьян. Среди монет из драгоценных металлов преоб­ладали серебряные монеты. Чеканка золотых монет оставалась сравнительно небольшой.

Пертурбации денег в XVIII веке

В XVIII веке была предпринята попытка наладить выпуск медных монет крупных номиналов, для того чтобы сократить расход серебра. В результате появи­лись тяжелые монеты-платы по шведскому образцу, а при императрице Екатерине I в обращении непро­должительное время находились полноценные мед­ные рублевые монеты квадратной формы. Самой большой русской монетой являлся сестрорецкий рубль периода правления Екатерины II. Массовое производство этих монет не состоялось, было изго­товлено лишь небольшое количество пробных экзем­пляров. Монеты-гиганты XVIII века оказались крайне неудобны в обращении, поэтому наладить их выпуск не удалось.

Ведение войн, военные походы и другие избыточ­ные расходы требовали поиска новых источников финансирования. Петр III вплотную приблизился к реализации планов выпуска бумажных денег, так называемых банкоцеттелей, но ему не хватило бук­вально нескольких дней. Его проект не был осущест­влен в результате дворцового переворота, совершен­ного женой, и его убийства. Екатерина спустя некоторое время по совету генерал-прокурора Вяземского решилась на выпуск бумажных ассигна­ций для финансирования войны с Турцией. Первоначально наши бумажные деньги планирова­лось обеспечить солидным запасом серебряной моне­ты, однако по мере роста расходов вскоре от торже­ственно данных обещаний ограничить бумажную денежную эмиссию пришлось отказаться, и выпуск ассигнаций стал производиться во все более возрас­тающих масштабах. Резко увеличился объем эмиссии ассигнаций, и их курс упал очень значительно.

«Наполеонов­ки» и послед­ствия

Александру I не удалось решить проблему стабили­зации денежного обращения, хотя при нем такие попытки предпринимались: решить финансовые проблемы России в начале XIX века должен был Михаил Михайлович Сперанский, известный госу­дарственный деятель. План Сперанского, обнародо­ванный в 1810 году, предусматривал привлечение денежных средств в казну путем продажи государ­ственных имуществ.

Рост доходов бюджета должен был позволить провести денежную реформу на основе балансирования бюджета и изъятия и уничтожения старых ассигна­ций, эмиссионного банка. Находящиеся в обращении ассигнации объявлялись государственным долгом, обеспеченным всем богатством империи, и их эмиссия, по замыслу авторов реформы, — среди них был не только Михаил Михайлович Сперанский, но и другие сотрудники финансовых ведомств, — должна была прекратиться. Но прошло буквально несколько месяцев и правительство было вынуждено снова вернуться к осуществле­нию избыточных расходов.

ИСТОРИЧЕСКАЯ АНАЛОГИЯ

Михаил Михайлович Сперанский де факто задумал осу­ществить одну из первых приватизаций в нашей стране.

 

План Михаила Михайловича Сперанского встретил большое сопротивление, в том числе среди помещи­ков. Дворяне, которые закладывали и перезакладыва­ли свои имения, имели огромные суммы задолженно­стей, им было выгодно отдавать фиксированные платежи обесценивающимися ассигнациями, так как их долг в этом случае фактически списывался. И наше денежное обращение вернулось к тому пла­чевному состоянию, которое было до попыток его стабилизировать в 1810 году. Отечественная война 1812 года еще более расстроила российские финансы и наше денежное обращение.

Следующую попытку стабилизировать денежное обращение предпринял министр финансов Дмитрий Александрович Гурьев. Он признал ассигнации госу­дарственным долгом, тоже пытался путем уничтоже­ния избыточного количества ассигнаций стабилизи­ровать их курс и уменьшить размеры государственного долга, но его реформа тоже не зала­дилась, она была признана неудачной. Размен ассиг­наций на серебряную монету приостановился, однако изъятие ассигнаций и рост потребности в платежах привели к расширению сферы обращения монет, количество которых постоянно возрастало.

До платиновых монет и назад

Нормализовать ситуацию удалось только в период правления Николая I. В 1839–1843 гг. министр финансов Егор Францевич Канкрин осуществил денежную реформу, в ходе которой ассигнации были выведены из обращения и заменены на кредитные билеты, которые обменивались на серебро. Даже в самые тяжелые для правительства годы Канкрин ни разу не прибегал к выпуску неразменных бумаж­ных денег. Таким образом в России был введен сере­бряный монометаллизм. Канкрин сумел на время стабилизировать денежное обращение путем прове­дения успешной реформы и за счет накопления большого запаса драгоценных металлов. При нем Россия смогла решить проблему добычи золота и серебра. Мы вышли на первое место в мире по производству золота. В 1841–51 гг. XIX в. Россия добывала 40% мировых запасов золота. У нас были открыты выдающиеся месторождения, и казна суще­ственно пополнилась. Мы также получали контрибу­цию с побежденных стран — Турции и Персии.

По договору 1828 года Персия нам была обязана выплатить большую контрибуцию. Ее сбором занимался статский совет­ник Александр Сергеевич Грибоедов. Как сейчас говорят, он выполнял функцию коллектора. Ему это стоило больших уси­лий и в конце концов жизни

В ту эпоху были накоплены огромные запасы дра­гоценных металлов — монет, золота, серебра. При министре финансов Федоре Павловиче Вронченко Россия впервые в мире начала изготавливать плати­новую монету — до нас этого никто не умел делать, — и запасы платины, которые были введены в оборот, существенно расширили денежную базу. Затем по непонятным до конца причинам — лично для меня, во всяком случае, — Вронченко и Николай I приняли решение прекратить выпуск платиновой монеты и все запасы платины за очень небольшие деньги продать в Англию. Реформа, успешно прове­денная Канкриным, стабилизировала денежные финансы. Но у нас всегда, как справедливо отметил один классик, вольный период войн сменяется воль­ным миром, и в период войн, конечно, финансы тер­пят разорение. Война имела плачевные последствия для состояния наших государственных финансов, был прекращен размен кредитных билетов на золото и серебро. И опять мы столкнулись со сложностями в сфере денежного обращения.

От великой реформы до войны

Александра II считают выдающимся, великим реформатором, но, если анализировать ту финансовую политику, которая проводилась в его время, можно, скорее, охарактеризовать ее как не самую удачную. При нем большую власть имели некоторые его род­ственники-либералы, в частности, великий князь Константин Николаевич. В период бытности мини­стром финансов Рейтерна Михаила Христофоровича мы продали за 7 млн рублей — относительно неболь­шие деньги — Аляску, где были, может быть, случай­но, может быть, нет, вскоре обнаружены огромные, на гораздо большую сумму, запасы драгоценных металлов, в частности, золота. Деньги, полученные от этой операции, тоже куда-то исчезли — есть разные точки зрения на то, куда они пошли.

При Александре III Россия начала накапливать золотой запас и в период Николая II осуществила переход к золотому монетному монометаллизму. Это было общее движение, которое на протяжении дол­гого времени осуществлялось во многих странах. Золотой стандарт был фактически введен к 1914 году в 59 странах, и Россия в этом плане не стала исключением.

ИСТОРИЧЕСКАЯ АНАЛОГИЯ

Сейчас, в начале ХХI века, мы тоже нака­пливаем золотовалютные резервы путем продаж, только не зерна, а наших энергетических ресурсов, но и зерна тоже.

 

Существуют разные оценки того, насколько полез­ным для страны был этот шаг. Действительно, задум­ка была понятна: накопить золотые запасы, напеча­тать бумажные деньги и выпускать их в оборот только по мере накопления соответствующих золо­тых резервов. Мы выпустили такие кредитные биле­ты, но согласно правилу, которое тогда существова­ло — по аналогии с нынешним бюджетным правилом, — Госбанк не мог иметь более 300 млн рублей бумажных денег, не обеспеченных золо­том. Все остальные деньги должны были выпускаться с обеспечением «рубль за рубль». Ни в одной стране мира таких строгих стандартов не было. Эта реформа была проведена Сергеем Юльевичем Витте, относительно деятельности кото­рого тоже существуют различные точки зрения. Некоторые считают его выдаю­щимся финансистом и реформатором, который блистательно провел замеча­тельную денежную реформу, а некоторые в свое время отмечали, что эта реформа нанесла большой вред нашей стране. Вопрос, кто такой господин Витте, до сих пор еще не имеет однозначного ответа. Есть точка зрения — финансы страны были разрушены. Отдельные исследовате­ли — например, генерал Александр Нечволодов — очень образно описал, какова была цена накопления нашего золотого запаса.

Мы вывозим все: хлеб, мясо, яйца, а вместе с тем вывозим частицы нашей почвы, вывозим даже свои собственные волосы», как говорил Вышеградский: «Сами недоедим, а вывезем». Результатом этого, помимо тяжелых условий жизни, является прямое недоедание нашего населе­ния (17–20 пудов хлеба в год, вместо нормы в 25, при крайне недостаточном употреблении мяса). И вследствие этого, его все возрастающая слабосильность, не говоря уже о странном недовольстве населения своими условиями жизни. Александр Нечволодов.

Россия в итоге стала одним из самых больших должников, потому что запасов золота не хватало. Мы добывали 30–45 тонн, но нам даже этого было недостаточно для того, чтобы обеспечить растущие потребности денежного оборота. В итоге, конечно, долги, которые накопила Российская империя, ока­зались непомерными.

Ситуацию усугубила Первая мировая война. Сразу после ее начала, даже в преддверии войны, за несколько дней был прекращен размен бумажных билетов на золото. Соответственно, включился печатный станок, мы начали увеличивать денежную массу. Бумажных денег не хватало, делались надпе­чатки на марках. Когда произошла революция, мы еще ускорили работу печатного станка. Классики марксизма-ленинизма первоначально придержива­лись плана полного аннулирования денег, ликвида­ции всех финансовых институтов, было много утопи­ческих проектов, пытались выпустить свои собственные трудовые расчетные единицы.

У населения было изъято золото и драгоценные камни, металлы, золотая монета. (Здесь мы опереди­ли Соединенные Штаты Америки, которые в 1933 году, в период Великой депрессии — может быть, не все об этом знают — конфисковывали у населения в обязательном порядке золотую монету и драгоценные металлы.) Так или иначе эти меры не помогли. Возникла гиперинфляция. 100 тысяч рас­четных знаков в какой-то момент стали приравни­ваться к одной медной копейке периода Николая II. К моменту прекращения действия этих знаков их находилось в обращении — вдумайтесь в эту цифру! — на 762 триллиона рублей! В то время как в ценах довоенной России их реальная стоимость составля­ла, наверное, не более 150 миллионов рублей.

На территории бывшего Российского государства обращалось более 200 видов денежных знаков. Инфляция составляла 20–30% в месяц, рост цен был в 120 раз. В этих условиях Ленин принял решение о переходе к новой экономической политике, дал указание наркому финансов поднять торговлю, а рубль восстановить.

Реформа Сокольникова

Задача восстановления рубля выпала на долю Григория Яковлевича Сокольникова, который был министром финансов очень непродолжительный период времени, всего три года. Но несмотря на то, что Григорий Яковлевич Сокольников пробыл мини­стром финансов — наркомом финансов, точнее гово­ря, — непродолжительное время, он сумел провести, я даже не побоюсь этого слова, гениальную денеж­ную реформу. Многие специалисты, те, кто изучал историю финансов, знают, я не буду подробно оста­навливаться на этом вопросе.

Были произведены две денежные деноминации, выпущена в обращение твердая валюта — червонец, который был обеспечен золотом, иностранной валю­той, драгоценными металлами, и значительно, на 75%, — краткосрочными, свободно реализуемы­ми товарами. Была выпущена бумажная купюра — «червонец», были выпущены соответствующие казначейские билеты, выпуск соцзнаков был прекра­щен, и они были полностью заменены твердой валю­той. Особенностью этой валюты было то, что она, по сути дела, была целиком бумажной, денежной. Декларировался только ее размен на золото, но реально размен на золото не осуществлялся. В то время, когда я работал в Министерстве финансов, помню, мы гадали, кто же были эти люди, которые провели реформу 22–24 годов? В то время даже мы не знали фамилий этих людей. Заслуга Григория Яковлевича Сокольникова была в том, что он при­ влек выдающихся специалистов, в том числе и тех, кто проводил реформу 1895–1897 гг., в частности, Николая Николаевича Кутлера, частного сотрудника Министерства финансов.

Успехи Григория Яковлевича Сокольникова не исчерпываются тем, что он успешно провел денеж­ную реформу. При нем был либерализован валют­ный рынок. К 1922 году, несмотря на протесты ГПУ, правоохранительных органов, у нас было пробито разрешение гражданам свободно хранить валюту. Также было отменено решение об изъятии у населе­ния золота и серебра, были разрешены валютные вклады, переводы за границу. Были также разреше­ны сделки с ценностями и валютой, то есть мы нача­ли создавать относительно свободную рыночную экономику. Но, к сожалению, она была свернута, и сейчас, оценивая вклад Григория Яковлевича, мы можем сказать без преувеличения, что его усилиями, усилиями той команды, которую он привлек, страна была спасена, у нас была создана нынешняя система, основанная на обращении бумажных денег, метал­лических монет из недрагоценных металлов. В неко­тором смысле можно даже сказать, что та система, которая была у нас создана, явилась прообразом Бреттон-Вудской, а может быть, даже и Ямайской валютных систем. Эти системы начали складываться еще в период Первой мировой войны.

Бреттон-Вудская и Ямайская валютные системы

В США золотой стандарт сохранялся до 1918 года, потом, после войны, в 19 году, к нему вернулись. В других странах ситуация была похуже. Было много попыток вернуть золотой стандарт, который некото­рое время был установлен — сначала в Англии, потом во Франции, но в конце концов кризис 28–30 годов привел к тому, что от него отказались, золото начинали изымать. Собственно, изъятие золота, которое было произведено в Соединенных Штатах Америки, и создало материальные предпосылки для того, чтобы была образована Бреттон-Вудская валютная система. В этой связи, конечно, на ум при­ходят мысли: что было раньше — война или это Бреттон-Вудская система накопления золота, попыт­ки создать эту систему стали причиной Второй миро­вой войны?

Бреттон-Вудская система закрепила приоритет Соединенных Штатов в выпуске валюты. Был установ­лен, как известно, фиксированный курс обмена дол­лара на золото — 35 долларов. Но с определенного момента доля золотых запасов Соединенных Штатов начала уменьшаться, доля золотых запасов других стран — увеличиваться. Обязательства Соединенных Штатов, не покрытые золотом, тоже начали возрас­тать. Золотой запас сократился с 1949-го по 1970 год в два раза, на 100 тысяч тонн, поэтому Америка оказалась неспособной выполнять взятые на себя обяза­тельства, и Бреттон-Вудская система была обречена на гибель, которая и случилась в 1971 году. Как всег­да, было объявлено, что это временная мера, прези­дентом Никсоном.

В итоге был снят золотой тормоз, замок с печатного станка, и с тех пор США перешли к неограниченной практически бумаж­ной долларовой эмиссии. Цена золота как металла улетела на отметку 600 долларов за унцию и даже выше. Правда, государствен­ный долг Соединенных Штатов Америки при этом начал сокращаться.

Ямайская система, которая сложилась после отмены Бреттон-Вудской системы, основывалась на предпосылке, что про­дажа энергоносителей, в част­ности нефти, осуществляется только за доллары, и, соответствен­ но, у нас сложился вариант бумажно-долларового стандарта. Доллар подтвердил свое право быть миро­вой резервной валютой и фактически стал инстру­ментом в управлении мировыми финансами.

Рубль в новой реальности

К большому сожалению, СССР не смог сделать наш рубль международной конвертируемой валю­той. У нас был переводной рубль, но он не имел прямого отношения к нашему рублю и не являлся миро­вой валютой в полном значении этого слова.

Обеспечение рубля было в некотором смысле декларативным, хотя золота у нас добывали доста­точно и до Первой мировой войны, и в послевоен­ный период, у нас накапливались приличные золото­валютные резервы, пика мы достигли где-то к концу 40-х — началу 50-х годов — 2800 тонн золота, из которых 600 примерно мы вывезли из Испании в качестве платы за помощь, оказанную во время войны.

В конце ХХ века мы стали частью мирового рынка, как это было в начале века. Это позволило нам восстановить упавшие до 300 тонн — это мини­мальная величина в истории — золотые запасы. Сейчас мы вышли примерно на отметку 2000 тонн, что соответствует тому уровню, который был задан при императоре Николае I. У нас приличные золото­валютные резервы, хотя золото составляет из них не более 80 млрд, остальное — это валюта, прежде всего долларовая. Ну и как раньше, мы вкладываем эти доллары в хозяйство Соединенных Штатов, то есть в некотором смысле оплачиваем долг другим странам.

Возмож­ность де­доллариза­ции

Сейчас мы находимся в состоянии глубокого системного конфликта с Западом, и в этом конфлик­те мы видим попытки использовать иностранную валюту — доллар — как оружие в экономических войнах. Против нашей страны, как известно, постоянно объявляются все новые и новые санкции, и вершиной этих санкций является угроза заморо­зить нам возможность привлечь активы суверенного долга, а также угроза блокировать корреспондент­ские счета в государственных банках в долларах США, что ставит нашу страну в перспективу дедолла­ризации нашей денежной системы. В этой связи воз­никает вопрос — многие экономисты высказывают такую точку зрения, — что дедолларизация в нашей стране и в других странах может привести к краху долларовой системы. Здесь вопрос открыт, может ли такое быть или нет? Много факторов, конечно, тре­вожных, но если посмотреть динамику государствен­ного долга Соединенных Штатов Америки, то он достиг наивысших отметок по сравнению с уровнем войны и первых послевоенных лет. То есть, если так все пойдет дальше, американская экономика не будет расти и ситуация с долгом станет катастрофи­ческой. Соответственно, проблемы роста экономики и роста доллара встают в полный рост, потому что один доллар роста ВВП сейчас равен примерно 3 дол­ларам от привлечения государственного долга. Это неподъемные величины.

По валовому внутреннему продукту США номи­нально пока еще лидируют в мире, хотя Китай скоро и здесь их обгонит, но по паритету покупательной способности они уже давно обошли Соединенные Штаты Америки, и это очень тревожный сигнал. ВВП США составляет порядка 20 трлн долларов. Деривативы составляют более чем в 10 раз большую величину. И конечно, если когда-то этот пузырь схлопнется, то мало никому не покажется. Я, правда, не знаю, произойдет это в обозримом будущем или не произойдет.

Также реально есть факторы, которые указывают на то, что вряд ли стоит спешить хоронить доллар. Его доля в мировых валютных резервах не уменьшается за последнее время, составляет порядка 63%, а доля в трансграничных операциях растет. Вопрос о том, есть ли какая-либо разумная альтерна­тива доллару, сейчас остается открытым, это вопрос к участникам обсуждения. Вряд ли у нас возможен возврат золотомонетного стандарта, хотя мы продол­жаем бить и чеканить золотую монету, ее можно свободно купить, но она не является средством обра­щения, а только средством сбережения накоплений. Цена на эту монету растет.

Феномен криптовалют

С моей точки зрения, криптовалюты пока не могут быть никакой реальной альтернативой. На сегод­няшний день у нас в мире уже насчитывается поряд­ка 1500 видов таких криптовалют, и это немалень­кий феномен. Капитализация биткоина, например, составляет более 140 млрд долларов — это больше Венгрии, Украины, Узбекистана, и даже в два раза больше, чем капитализация такой компании, как «Роснефть». Но в строгом, классическом смысле этого слова финансовые инструменты, такие как криптовалюты, нельзя рассматривать как классиче­ские деньги, потому что есть вопросы: а кто их выпу­скает? Кто изобрел биткоин? Кто несет ответствен­ность за эту валюту? Чем реально обеспечен биткоин? Если эти криптовалюты выполняют какие- то функции денег, то только некоторые из них, и то частично, не в полном объеме. Здесь можно поспо­рить: может быть, немножко мера стоимости, может быть, немножко средство платежа. Да, криптовалю­ты, наверное, в какой-то перспективе, когда-нибудь могут стать деньгами, если выполнят несколько условий: если они будут официально закреплены законом, если можно будет ими оплачивать все и повсюду, если их курс будет относительно стабиль­ным. Но пока мы рассматриваем биткоин больше не как деньги, а как финансовый актив — ну, нечто наподобие деривативов, которые в 1980-е годы поя­вились.

Да, биткоином можно торговать, его даже, может быть, наверное, можно накапливать, какие-то сбере­жения делать. Но здесь много проблем: это перегру­женность сетей, необходимость создания новых мощностей, большие транзакционные издержки. Многие страны законодательно ограничивают хож­дение биткоинов. В Соединенных Штатах Америки к этой единице очень специфическое отношение. Китай тоже очень интересную политику проводит: они биткоин запрещают использовать, но майнинг его, как говорится, производят по полной програм­ме, видимо, запуская в другие денежные системы. Политика разных стран очень отличается друг от друга. Есть страны — Эквадор, Непал и т. д., я не буду все перечислять, — которые категорически запрещают обращение новых инструментов. Ну а такая страна, как Швейцария, она создает рай для криптовалют, там есть специальная долина, где можно совершенно свободно ими заниматься. Япония проводит всякие смелые эксперименты. У нас пока это все не урегулировано законом. Были декларации о том, что нам нужна наша криптовалю­та, но пока дальше этого не пошло. Так что отноше­ние к криптовалютам очень разное.

История денег не заканчивается, и нас ждет впере­ди очень много интересного, не заканчивается исто­рия рубля, но для того, чтобы создавать новое, хоро­шее будущее, нам надо знать нашу историю, потому что новое — это хорошо забытое старое, и изучение истории финансов должно стать частью современно­го финансового образования.

Новая поведенческая экономика

Ричард Талер. Новая поведенческая экономика. Почему люди нарушают правила традиционной экономики.

Ричард Талер — лауреат Нобелевской премии по экономике. Один из ведущих современных эконо­мистов, получивший награду за «теорию подталкива­ния» («управляемого выбора»). Профессор поведенче­ской науки и экономики в школе бизнеса Университета Чикаго, директор Центра исследования механизмов принятия решений.

В своей новой книге Талер делится результатами исследования и продол­жает уже когда-то начатый им разговор о психологии влияния. По мнению автора, теория «человека рацио­нального» как субъекта экономики — слишком огра­ниченная модель, чтобы объяснить наши решения и поступки. Эта книга переосмысливает все, что вы знаете о человеческом поведении, и помогает извлечь из этого максимум выгоды.

Как устроен магический эффект «бесплатных» предложений, кото­рыми широко пользуются рекламодатели? Как спла­нировать изначальный выбор потребителя, от кото­рого потом будут зависеть все последующие? Как найти закономерности иррационального поведения потребителей? И начать использовать их в нужном ключе? Ответ на эти и многие другие вопросы можно найти в новой книге Ричарда Талера.

От золотого тельца до «Золотого теленка»

Елена Чиркова. От золотого тельца до «Золотого теленка». Что мы знаем о литературе из экономики и об экономике из литературы.

Работорговля, ростовщичество, голландская болезнь и золотая лихорадка в сюжетах мировой литературы. Сборник из 22 научно-познавательных статей от доцента Школы финансов факультета экономических наук ВШЭ, автора книг об «Анатомии финансового пузыря» и «Философии инвестирования Уоррена Баффетта» Елены
Чирковой.

Статьи сборника можно условно разделить на две категории: история экономики с литературными иллюстрациями (к примеру, великая экономическая депрессия в сопровождении романов Джона Стейнбека, Хораса Маккоя, Эрскина Колдуэлла) и анализ книги глазами экономиста (финансовые пузыри в «Деньгах» Эмиля Золя,
обман миноритарных акционеров в «Дельцах» Эптона Синклера, американские брокеры в «Финансисте» Теодора Драйзера). То есть то литература подкрепляет экономику, то экономика — литературу.

Чиркова выбирает преимущественно тематически близкие к экономике книги, хотя чем дальше отстоит от экономики произведение, тем любопытнее становятся параллели.

Оказывается, «Удивительный волшебник из страны Оз» — аллегория спора о луч-
шем денежном стандарте, «Король Лир» — система майората в действии, вторая часть «Фауста» — иллюстрация введения в оборот бумажных денег.

«При темпах роста выше 3% нам легче будет решать вопросы прямых иностранных инвестиций»

Яков Миркин,
Заведующий отделом международных рынков капитала ИМЭМО РАН, д.э.н., профессор, член Правления ВЭО России

Мы создали очень странную экономику, где рост основан на бюджете. То есть, бюджет должен покрыть социалку, оборону, резервирование через бюджетные правила, и еще дать рост. Бюджет не резиновый, заранее известно, что так не получится, значит, мы обречены на низкие темпы роста. В этом году у нас будет, по прогнозам МВФ, 166-е место в мире по темпам роста. Если это так, то, наверное, если нам нужен рост, то должна быть другая модель экономики, где экономические инструменты и административные инструменты должны стимулировать рост. Вместо очень странной экономики наказаний, которая у нас сложилась, должна быть экономика стимулов.

Для этого должна быть применена целая мозаика инструментов: более доступный кредит, более низкий процент, валютный курс, который стимулирует экономический рост, резкое снижение регулятивного бремени, снижение налогового бремени, появление очень сильных налоговых стимулов для модернизации, роста экономической активности, при снижении административных издержек и максимум стимулов для прямых иностранных инвестиций при диверсификации источников роста за счёт ускоренной амортизации, за счёт тех внутренних финансовых ресурсов, которые есть у корпораций.

По мере разгона экономики, при переходе на темпы роста выше 3%, нам в значительной мере легче будет решать вопросы с прямыми иностранными инвестициями. Это надо делать достаточно быстро и делать именно в мозаике мер, не выдёргивая ни одну из них, потому что следующий год и, может быть, и последующий могут быть очень сложными. Кроме того, внешнее окружение для России не только в части санкций, но и в части цен на нефть, финансовых рынков, проблемы долгов и так далее очень сейсмично.

При переходе экономики к более быстрым темпам роста, гораздо легче решить те проблемы, которые сегодня решить нельзя. Это относится к разгосударствлению, к началу демонополизации, к становлению институтов. На скорости можно ставить задачи и решать те проблемы, о которых сегодня можно говорить и можно ждать ещё четверть века независимого суда, но эти проблемы в этой старческой экономике решить нельзя.

На финансовом рынке это называется «перевернуть позицию» — точно так же нам нужно перевернуть модель экономики, потому что та модель, которая на сегодня сложилась, ещё раз повторюсь – модель  роста через бюджет, крупные национальные проекты, максимум концентрации средств и ресурсов в столице, зависимость регионов, прежде всего, от федеральных денег – это тупиковая и не инновационная модель. Это мы видим каждый год, когда по известной статистике, на душу населения производится вычислительной техники чуть больше, чем на 4 доллара.

«Ключевой вопрос текущей регулярной экономической политики – это проблема внутренних цен»

Александр Широв,
Заместитель директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, д.э.н.

Про то, кто виноват, действительно, очень много сказано. Гораздо меньше говорится о том, что нужно делать. Главная проблема, на мой взгляд, состоит в том, что мы упустили вопрос того, что текущие меры регулярной экономической политики – денежно-кредитные, налоговые, бюджетные и так далее – не соответствуют тем задачам экономического развития, которые мы перед собой поставили. Более того, они входят в диссонанс со всеми теми мерами, которые сейчас реализуются. Я, прежде всего, имею в виду национальные проекты. Соответственно, прежде всего нужно донастроить регулярную экономическую политику так, чтобы она, наконец, стала вместе с теми действиями, которые сейчас предпринимает государство, реально воздействовать на экономическую динамику.

Ключевой вопрос текущей регулярной экономической политики – это проблема внутренних цен. Ситуация с ценообразованием на первичные виды продукции сейчас нетерпима. Мы попали в треугольник, который определяется параметрами бюджетного правила, механизмами курсообразования по принципам надбавки, то есть, экспортного паритета, и механизмами инфляционного таргетирования. Все эти три механизма по отдельности вроде бы правильные и разумные и имеют обоснование, но все вместе они работают на опережающий рост первичных издержек по отношению к ценам на конечную продукцию. Они привели к тому, что инфляция цен производителей носит уже двухзначные цифры – больше 10%. И это всё приводит к тому, что государство вынуждено и денежно-кредитную политику выстраивать таким образом, чтобы сдерживать рост цен и таким образом сдерживает экономический рост.

Поэтому нужно себе отдать отчёт в том, что дальнейший опережающий рост цен на целевые ресурсы невозможен, что та конфигурация бюджетного правила, которая существует, должна быть смягчена. Никто не говорит про его отмену, но смягчение необходимо. И в целом нужно задуматься о том, как должно быть устроено внутреннее ценообразование на продукцию – прежде всего, имеется в виду топливно-энергетический комплекс, металлургия, химия, сельское хозяйство и так далее.

Второй момент — это, безусловно, сами национальные проекты. Как мы знаем, их 12 штук, плюс национальный план по развитию магистральной инфраструктуры. По-видимому, этого недостаточно, потому что эти проекты, с одной стороны, не затрагивают базовые сектора российской экономики и, соответственно, мы получаем экономику, в которой какие-то каналы финансирования выстроены, но, в целом, на конкурентоспособность базовых секторов экономики это не влияет.

Мы делали глубокий анализ всех направлений затрат в рамках национальных проектов, так вот, из него выходит, что, к сожалению, проекты ещё очень сырые. Они не имеют реального наполнения. По сути, в 3-летнем бюджете до 20-го года более триллиона средств не распределены, они зарезервированы. Это означает, что в следующем году, в 2019-м, мы от этих национальных проектов, скорее всего, мало чего получим. И тот спад темпов экономического роста, до 1,3%, который получается в расчетах большинства экономических групп, в том числе у нас, как раз и свидетельствует о том, что, с одной стороны, мы вроде бы сформировали вот эти национальные проекты, а с другой стороны, наполнения реального нет, и все те меры экономической политики, которые мы принимаем, давят экономическую динамику дальше. В итоге, следующий год получается хуже текущего. А сможем ли мы в 2020-м году с этих низких темпов пойти дальше, совершенно не понятно.

Награждены лауреаты премии «Экономическая книга года» и победители Фестиваля экономической науки

25 декабря в медиацентре «Российской газеты» состоялась церемония награждения лауреатов общественной премии «Экономическая книга года».

Премия, учрежденная Вольным экономическим обществом России, вручается за лучшие издания по экономике. Открыл церемонию президент Вольного экономического общества России Сергей Бодрунов: «Сегодня мы впервые подводим итоги премии «Экономическая книга года», и, я надеюсь, закладываем добрую традицию: ежегодно искать и находить хорошие книги, поощрять тех, кто многие годы работал над их созданием».

Юрий Якутин, сопредседатель жюри Премии, вице-президент ВЭО России, напомнил участникам, что конкурс «Экономическая книга года» продолжает традиции Императорского Вольного экономического общества, заложенные Екатериной Великой. Общество с первого же года своего существования проводило научные конкурсы. В год основания Императорское ВЭО получило от «неизвестной особы» с инициалами «Е.И.» ящик с тысячью червонных и конкурсную задачу, касающуюся крепостного труда: «В чем состоит собственность землевладельца – в земле ли его, которую он обрабатывает, или в движимости, и какое он право на то и другое для пользы общественной иметь может?» На конкурс по такой острой социальной проблематике пришло более тысячи работ.

В этом году лучшими изданиями по экономике признаны сразу три книги. Одна из них – «История для экономистов» – интегрированный учебный комплекс в двух томах под редакцией вице-президента ВЭО России, академика РАН Александра Некипелова и президента ТПП РФ Сергея Катырина.

Получать премию на сцену поднялись авторы издания – Геннадий Бордюгов и Екатерина Щербакова. «Эта книга – не экономическая история в прямом смысле слова, и, конечно же, не история об экономических учениях, это история, которую должен знать каждый грамотный экономист, который хочет владеть не только «техническим» инструментарием, но и хочет разобраться в особенностях исследуемого предмета для того, чтобы глубже его понять», – отметил Александр Некипелов.

Сергей Катырин, президент ТПП РФ, рассказал о том, как родилась идея этого труда: «В честь столетия ТПП РФ мы организовали проект «100 надежд бизнеса». В проекте приняли участие 100 студентов, которые изъявили желание стать предпринимателями. Мы постарались помочь им освоиться в этой среде, но начали с рассказов о том, что казалось нам важным, – об истории и экономике. Из таких встреч родилась идея этого учебника».

Еще одним лауреатом премии стала книга академика РАН Абела Аганбегяна «Финансы, бюджет и банки в новой России». «В своей книге я попытался, с макроэкономической точки зрения, взглянуть на финансы, – сказал академик РАН Абел Аганбегян. – К сожалению, в стране, финансы являются одной из самых отстающих сфер экономики. Мы отстаем по объему инвестиций и количеству так называемых «длинных» денег, мы не создали финансовый механизм экономического роста, фактически не увеличили ВВП за время существования Новой России, не создали нового «двигателя» экономики, рынок капитала и настоящей конкурентной среды. Все эти проблемы не дают идти вперед. Я предложил некоторые пути решения существующих финансовых проблем для того, чтобы мы могли вывести нашу экономику из стагнации».

Третьим лауреатом премии была названа книга «Классическая политическая экономия». Премию получал авторский коллектив издания –Александр Бузгалин, Андрей Колганов и Ольга Барашкова. «Я рад, что книга «Классическая политическая экономия» удостоилась столь престижной премии, – отметил вице-президент ВЭО России, директор Института социоэкономики Московского финансово-юридического университета, профессор МГУ Александр Бузгалин. – Это говорит о том, что растет уважение к классическому наследию. И хотя курс классической политической экономии читается в вузах довольно редко, этот курс является базовым в Китае, США и многих европейских странах, и мы надеемся, что он вернется и в российские вузы и даст студентам знания о том, как устроено общество и почему оно развивается так, а не иначе». Авторский коллектив решил, что денежная часть премии будет использована для развития преподавания и изучения классической политической экономии в вузах.

По каким критериям Жюри выбрало лауреатов из почти сотни изданий объяснил Дмитрий Сорокин, председатель организационного комитета Премии, вице-президент ВЭО России, член-корреспондент РАН: «Все три книги, удостоенные сегодня премии, интересно читать, они дают более широкий взгляд на то, что вокруг нас. Мы выбирали книги, которые будут интересны не только специалистам, но и широкому кругу общественности. Любому грамотному человеку. Потому что мы – Вольное экономическое общество России».

Сразу после награждения лауреатов премии «Экономическая книга года» состоялось подведение итогов Фестиваля экономической науки, который включает в себя такие знаковые мероприятия как Всероссийский экономический диктант и Всероссийский конкурс научных работ молодежи «Экономический рост России». 24 декабря в Московском авиационном институте прошел финал Фестиваля экономической науки. В нем приняли участие отличники Всероссийского экономического диктанта, а также победители региональных и общероссийских проектных мероприятий ВЭО России. Михаил Погосян, ректор Московского авиационного института, отметил, что для вуза – честь принимать у себя финал Фестиваля экономической науки: «Очень важно, чтобы наши студенты были не только талантливыми инженерами, но и людьми, которые глубоко понимают экономику, потому что именно она стоит сегодня во главе всех процессов».

Финалисты разделились на 13 команд. В течение двух часов молодые люди должны были решить 4 деловых кейса и ответить на 20 вопросов викторины. Маргарита Ратникова, директор и вице-президент ВЭО России, рассказала, что жюри нелегко было подвести итоги, выбирать приходилось лучших из лучших: « Команды получили сложные задания, но справились с ними блестяще, что еще раз доказало: отличники Всероссийского экономического диктанта прекрасно владеют экономическим инструментарием». 24 декабря жюри определило три команды-победителя – «ВВП», «Экономическая элитка» и «Юные вольные экономисты». Именно они поднялись на сцену медиацентра «Российской газеты», чтобы получить премии и дипломы. Закрывая церемонию, Дмитрий Сорокин вспомнил слова академика Леонида Абалкина «главное условия прогресса, чтобы каждое следующее поколение было хоть чуть-чуть, но умнее предыдущего».

«Система долгосрочного стратегического управления у нас так и не сложилась»

Андрей Клепач,
заместитель Председателя Внешэкономбанка
(Доклад на Абалкинских чтениях ВЭО России)

Финансовые возможности для инвестиций у нашего бизнеса значительно выше, чем та динамика инвестиций, которую мы наблюдаем. Это проявляется и в высоком уровне дивидендных выплат, это проявляется и в оттоке капитала, который у нас снижался в позапрошлом году, а в этом по данным на октябрь уже 59 млрд долларов утекло.

С одной стороны, и опросы показывают это, необходима определённость правил, определённость стратегии государства. С другой, я думаю, что для малого и среднего бизнеса всё-таки имело бы смысл снизить налоги даже те, которые есть, как и для высокотехнологичных секторов. У нас сохранились льготы по социальным выплатам для фирм, занимающихся программным обеспечением, но мы практически институционально не выделили конструкторскую и проектную деятельность, и для неё такого рода льгот нет, кроме тех, кто находится в особых зонах или в ТОРах, но там набор льгот иной. Я думаю, что у нас тема даже налоговых стимулов и налоговых льгот не исчерпана.

Понятно, что смелость бизнеса или его склонность к инвестированию внутри страны – это комплексная проблема, в том числе связанная с силовыми структурами. Если я правильно помню, в позапрошлом году была создана комиссия, чтобы обсуждать с крупным бизнесом вопросы взаимодействия с силовыми структурами, но она  за это время ни разу не собиралась, хотя эта тема и на уровне крупного бизнеса, и особенно на уровне регионального бизнеса остаётся важной. Вопрос контроля за тем, чтобы деньги не разворовывали, безусловно, важный, но он не может быть самодовлеющим, и не должен подавлять предпринимательскую и бизнес-активность. А сейчас у нас контроль становится самоцелью, а не предпринимательство и производственные результаты.

Мы многократно обсуждали разные формы создания или способы создания длинных денег, повышение доступности капитала. Но деньги длиннее не стали, а доступность резко снизилась. Это видно и по опросам, по уровню процентных ставок. При этом вся регуляционная деятельность, связанная с нормами, формированием резервов и для частных пенсионных фондов, и для банков, фактически нацелена только на расчистку и пенсионной системы частной, и банков, а не на стимулирование бизнеса. В этой связи надо всё-таки предпринимать шаги противоположные даже в рамках той процентной ставки, которая есть в ЦБ, хотя я согласен с теми, кто выступает за её снижение. Может быть, более важно не столько её снижение, сколько изменение норм надзора.

Другой аспект – нам надо серьёзно поддержать квазифинансовую банковскую систему, представленную институтами развития. У того же Внешэкономбанка не только ограниченные средства, но они дороже, чем у любого коммерческого банка, потому что нет пассивов в виде средств населения, а доступность к мировым рынкам в условиях санкций оборвана. Нужно идти на использование тех избыточных государственных сбережений, которые у нас есть. Фонд национального благосостояния по факту сейчас уже где-то 7,7% ВВП. Часть этих ресурсов, а это 700 с лишним миллиардов, можно было бы использовать через институты развития по низкой ставке. Если на входе это будет 2, даже 3%, то на выходе – ставка, сопоставимая с инфляцией и выше, которая могла бы использоваться для финансирования действительно приоритетных инвестиционных проектов, поддержки ВПК, диверсификации.

Если мы собираемся финансировать модернизацию здравоохранения, образования, науки, транспортной инфраструктуры, то те расходы, которые сейчас заложены на трёхлетку в бюджет, нужно, как минимум, увеличивать на 1,5%, а в перспективе и до 2%. Это означает, что от профицитного бюджета мы должны переходить к дефицитному бюджету и существенно менять бюджетное правило. Это нельзя сделать сразу, потому что даже под те средства, которые сейчас заложены в проектах, надо подготовить нормативную базу, правила выделения средств, конкурсы. Реально это заработает с конца следующего года. Поэтому модификация бюджетного правила – это задача среднесрочная, а не сиюминутная. Быстро руль перекладывать нельзя.

Мы очень сильно, чуть ли не принудительно пытаемся ограничить потребление, доходы населения. Это не только результат падения цен на нефть, это результат и тех ограничений, которые были по пенсиям, по зарплатам бюджетников на следующий год, поскольку индексация 1 октября означает реальное падение доходов всей бюджетной сферы. Нужно менять правила индексации не только количественно, но нужно выработать  некоторые новые правила и приоритеты. У нас в этом смысле в лучшем случае есть идея сохранить соотношения к средней зарплате по регионам. Причём, даже здесь заложены такие ошибки, как выравнивание младшего и среднего медицинского персонала, чего не было никогда и нет ни в одной стране (разница обычно порядка 40%), но даже здесь корректировки не произошло, не решились на это. Нужно это менять и нужно делать хотя бы в перспективе ориентиры по заработной плате в научном секторе, врачам, учителям сопоставимые с зарплатой, которую получают европейские страны, иначе мы получим через некоторое время такое же бегство интеллектуального капитала, которое пережила Украина, балтийские страны. (Если брать страны Балтии, там и средний доход выше, чем у нас, но и отток образованного населения на порядок выше).

В этой связи идея поднималась раньше, но никаких шагов пока не сделано, о едином социальном стандарте, который регионы могут видоизменять, но, тем не менее, должно быть, по сути дела, экономически обеспеченное единое пространство и здоровья, и воспитания, обучения. Не должны существовать огромные разрывы – в 1,5-2 раза, а то и больше – в соседних регионах.

Ещё один момент, о котором у нас не модно говорить. С большим трудом в своё время шёл закон о стратегическом планировании, но система долгосрочного стратегического управления у нас так и не сложилась. Это отторгается нашим управлением, которое построено на решении точечных оперативных задач. Нам, хотим мы или нет, чтобы быть конкурентоспособными, нужно выйти на системное стратегическое управление. Это даст, по примеру Китая, да по примеру и Советского Союза, и других стран, серьёзные возможности для роста даже с теми ресурсами, которые у нас есть.

«И все же альтернатива есть! Вот она: система многоуровневой демократической итеративной координации»

Дэвид Лайбман,
Почетный профессор экономики Бруклинского колледжа и аспирантуры, Университет Нью-Йорка, редактор журнала «Наука и общество» (dlaibman@scienceandsociety.com)

(Из доклада на семинаре, организованном Институтом нового индустриального развития им. С.Ю.Витте в Кембриджском университете)

Многоуровневая демократическая итерационная координация

Почти определяющий структурный дефект современной общественной мысли заключается в том, что, по-видимому, существует два, и только два, способа организации экономической деятельности: стихийный рынок, с одной стороны; и командная вертикаль, с другой. Некоторые утверждают, что только один из этих способов является рациональным, а другой ведет к крепостному праву (Хайек, 1944); другие полагают, что данные способы могут быть разумно объединены (кейнсианская «смешанная экономика» или современные представления китайских и кубинских экономистов; см. Ноув, 1983). И вот эта биполярная концепция настолько глубоко укоренилась, что даже социалисты в значительной степени оказались у нее в плену.

И все же альтернатива есть! Вот она: система многоуровневой демократической итеративной координации (в дальнейшем – МДИК). Краткое пояснение ключевых терминов в данном определении.

«Уровни» (в термине «многоуровневая») могут означать центральный орган планирования («центр»), различные промежуточные производственные или территориальные организации и местные производственные единицы («предприятия») или даже звенья или бригады на предприятиях. Для простоты я буду работать с двухуровневой моделью, состоящей из центра и предприятий, которые входят в состав этого центра и отчитываются перед ним.

Можно употреблять такие наглядные формулировки, как «высокий» и «низкий» уровень, при условии, что мы будем избегать нежелательных коннотаций (т.е. придавать термину «высокий» значение «лучший» или «привилегированный»); другой вариант заключается в использовании терминов «внутренний» и «внешний». Но независимо от того, идет ли информация «внутрь» или «наверх» к центру, и «вовне» или «вниз» к предприятиям, признак демократический должен быть применим к обоим уровням или позициям (как мы впоследствии убедимся).

Называя местные единицы «предприятиями», мы предлагаем сосредоточиться лишь на производстве. Однако, если социалистическое общество развивает организационные формы для коммунального потребления – мы признаем, что унаследованное от капитализма и в значительной степени приватизированное потребление вполне может потребовать либо замены, либо перенастройки, – то похожая динамика взаимодействия центра и местных организаций может быть применима и к потреблению (см. Ханель, 2012, модель с потребительскими советами). Далее я остановлюсь на производственных предприятиях, которые, конечно же, могут включать в себя предприятия и центры обслуживания, обеспечивающие развитие преимуществ общественных форм потребления.

Термин «итеративный» описывает повторяющиеся последовательные потоки данных и предложений, циркулирующие между центром и предприятиями, и (в соответствующих случаях) потоки ограничительных приказов, идущие от центра к предприятиям. Каждое предприятие подготавливает свой собственный план и при этом включает в него специфические местные сведения: особенности собственной рабочей силы, материальной среды и оборудования, исторические данные и т.д.

Восходящий (или направленный «внутрь») поток этих планов нацелен на их агрегацию; координацию согласованности предложения и спроса, затрат и результатов; нахождение оптимальных решений проблем, связанных с выбором (в соответствующих случаях); проверку агрегированного плана по более широким критериям, в числе которых воздействие на окружающую среду, транспорт и электросети, социальные цели в отношении застроенной среды, жилищное строительство, потребности в воде, жилье, школах, медицинских учреждениях, и в целом проблемы, которые не могут быть рассмотрены (не говоря уже об их решении) на местном уровне (на уровне предприятия).

Последующее разукрупнение планов или нисходящий поток включает в себя требования (или мотивировки) корректировок предприятиями своих первоначальных планов. В принципе, восходящая и нисходящая стадии данного процесса приводят к сближению собственных планов предприятий и макросоциальных задач, решение которых является обязанностью центра (общее описание см. Эллман, 1973, 1979; Худокормов, 1967).

Этапы планирования и осуществления данного процесса являются непрерывными и одновременными. Само собой разумеется, что компьютерные системы – интрасети – должны играть большую роль в обработке и передаче массивов данных, которые требуются для МДИК.

МДИК отличается от любой из трех предшествовавших ей форм – рынков; центрального планирования; переговорной координации. Рассмотрим их по очереди.

Первая форма связана со стихийными рыночными отношениями между местными единицами, действующими независимо друг от друга. В «рыночной экономике» экономический процесс живет собственной жизнью; фактические результаты не соответствуют ничьим намерениям, а люди подвергаются воздействие обезличенных, никому не подконтрольных сил.

Вторая форма представляет собой централизованное планирование (в строгом смысле): командная вертикаль, которая, как любят утверждать критики «социализма», в конечном счете неадекватна поставленной задаче, что приводит к произволу, бюрократизму и неэффективности. Я считаю данный тезис верным даже при наличии современных вычислительных мощностей, которые не в состоянии обрабатывать динамически развивающиеся местные и неартикулируемые сведения.

Наконец, нельзя надеяться, что переговоры сами по себе обеспечат достижение согласованности в планах и действиях множества экономических единиц и отдельных лиц. Они просто не в силах справиться с количественным измерением проблемы экономического планирования.

В системе МДИК предприятия могут стремиться к установлению горизонтальных связей и заключению контрактов с поставщиками и клиентами, во всех случаях одновременно информируя центр об этих действиях. В качестве альтернативы, центр может запускать программы для выявления оптимальных договорных связей, которые затем спускаются предприятиям. В итоге мы имеем искусное сочетание центрального руководства и местной инициативы с целью объединения преимуществ того и другого.