«Арктические мегапроекты не дают эффекта на развитие наукоемкой индустрии, машиностроения»

08.02.2019

Валерий Крюков,
директор Института экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения РАН, член-корреспондент РАН, профессор НИУ ВШЭ

Можно ли говорить о диверсификации экономики в Арктике? Конечно, можно. Но нужно учитывать, что возможности диверсификации экономики высоких широт, арктических регионов более чем ограничены. Есть экономическое направление диверсификации, когда появляются новые виды деятельности, есть финансовое направление – этим путем идут штат Аляска и штат Альберта.

Но у нас проблема связана даже с прямой диверсификацией. Назову в качестве примера Уренгойский газохимический комплекс. Там безвозвратно утрачено оборудование на миллиард тогда еще дойчмарок, завод так и не запущен, хотя «Газпром» каждый год обещает. Это связано с тем, что решение было принято в тех координатах, в тех измерителях, которые были сформированы к концу 80-х – началу 90-х годов. В новой экономической ситуации, в новой экономической системе этот проект, видимо, едва ли можно реализовать так, как он был задуман.

Из проектов прямой диверсификации, которые связаны с развитием систем газоснабжения, с производством СПГ, реализован пока только один – это Финнмарк и почти реализован проект «Ямал СПГ». Он вышел на проектную мощность и начал функционировать, и уже ведется речь о следующем этапе. Но это не только и не столько диверсификация, сколько логическое развитие процессов добычи и подготовки углеводородов для транспортировки и реализации в изменившихся финансовых и экономических условиях. Финансовая диверсификация возможна, если имеет место наличие значительного положительного финансового потока, плюс развитый финансовый рынок. Но в России пока в должной степени этих условий не сформировано.

Старая проблема, которая возникает в Арктике, – это проблема пространственно-распределенных цепочек создания стоимости и времени реализации для компаний, которые ведут данные проекты.

Для чего нужна Арктика? Это главный вопрос, на который нужно ответить. Арктика в экономическом смысле нужна не только для того, чтобы освоить ее пространство. Проекты, которые уже реализуются и те, которые могут быть реализованы, потенциально обладают колоссальным мультипликативным эффектом для остальной экономики. Они должны рассматриваться и должны оцениваться, исходя из взаимосвязей в более широкой системе, в рамках российского экономического пространства. Сейчас, к сожалению, этот проектный мультипликатор работает своеобразным образом.

Мы поставляем сложное технологическое оборудование для того же «Ямал СПГ» исключительно импортное, главным образом из Западной Германии и Южной Кореи, которое перебрасывается по Оби. В то же время корейские коллеги показывают, что Северный морской путь и освоение арктических регионов не может быть устойчивым без формирования устойчивых, обоснованных и взаимно выгодных связей с внутренними регионами Российской Федерации, прежде всего районами, расположенными к югу от арктических регионов.

С чем мы сталкиваемся? Что важно с точки зрения реализации проектов? Это не локальная оценка эффективности в месте добычи, а оценка проекта, исходя из тех пространственно-распределенных цепочек создания стоимости, с которыми связан данный проект. У нас такой учет не ведется.

Возьмем норвежское месторождение Большой Экофиск. Там идет общественный мониторинг, идет оценка социальной стоимости и тех социальных выгод и эффектов, которые получает государство от реализации проектов. Учитываются товары и услуги, зарплаты, кредиты, дивиденды, сколько получает государство. То есть, все эффекты, которые вызывает тот или иной проект с точки зрения развития национальной экономики?

Что мы имеем по тем проектам, которые сейчас реализуются? Вот – он проект в высокой степени готовности «Ванкорнефть», который уже перешел в стадию снижающейся добычи на севере Красноярского края. Участие Красноярского края в этом проекте – от 4 до 7%. То есть никакого мультипликативного эффекта на развитие наукоемкой индустрии, машиностроение. То же самое «Ямал СПГ» не влияет на реализацию проектов, связанных с криогенным машиностроением в городе Омске.

Кто хозяин «Ямал СПГ»?
Финансирование – Китай, Франция.
Техническое руководство – Франция.
Интегратор проекта – сербская компания.
Расположение – Крайний Север России.
Потребители – Китай, Япония.
Технологии – Европа.
Оборудование – Китай, Европа, Япония.
Танкеры – Корея с норвежской начинкой.

То есть, ничего с точки зрения мультипликатора для развития сибирской экономики, восточной экономики, российской экономики данный проект не обеспечил. Предполагается строительство центра по выпуску платформ на Мурманской губе, но это опять же только основание, это не столь наукоемкий вид деятельности.

В Норвегии наибольшее влияние подобных проектов – на научные исследования, разработки, машины и оборудование. Норвегия при добыче порядка 160 миллионов тонн нефтяного эквивалента поставляет машин и оборудования и наукоемких услуг на сумму порядка 70 миллиардов долларов ежегодно. То есть в основе – социальная ценность.

Арктика не исчерпывается углеводородами, она настолько богата, что постоянно предлагает нам новые возможности, появляются новые виды минерально-сырьевых ресурсов. Это редкие земли, это новоабразивное сырье, связанное с импактными алмазами в кратере Попигай. Томторское месторождение – один из крупнейших источников редкоземельных материалов. Стоимость всех извлеченных из тонны руды компонентов приближалась 3 года назад к 11 000 долларов. Сравните с ценой нефти. Но есть проблема – эта ниша занята Китаем. А у нас отсутствует внутренний спрос. Как с этим быть при отсутствии внутреннего спроса и как пробиться на рынок? Видимо, надо развивать свою экономику, интегрировать арктические проекты в общее русло или в общую канву экономической и структурной политики.

Выход с периферии капитализма

05.02.2019

О новой глобальной роли России в последние годы говорят все: у нас в основном с удовлетворением, но где-то — с опасением, а где-то — и с гневом. Каково место России в глобальном мире? В чем причины нынешнего кризисного состояния мировой экономики и сможет ли смена миропорядка помочь этот кризис преодолеть?

Сергей Бодрунов о Самире Амине

Самир Амин был великим ученым. Он — один из основателей нового, выросшего из марксизма, мир-системного направления в экономической науке — стоит в ряду крупнейших экономистов современности. Самир Амин любил Россию. Он хорошо знал нашу историю, прекрасно видел проблемы нашей экономики. Часто бывал у нас — в ВЭО России, в МСЭ, в ИНИРе им. С.Ю. Витте — выступал, давал рекомендации. Мы издавали его книги. Самир Амин был честным и объективным ученым, верным своей научной позиции и принципиальным в спорах. С ним было непросто, он всегда отстаивал свою научную точку зрения до конца, не шел на компромиссные и конъюнктурные решения. Мне посчастливилось лично знать этого великого ученого, и — даже вместе работать: дискутировать на семинарах и конференциях, редактировать русское издание одной из его книг, участвовать в совместных коллоквиумах. Самир Амин был строг и нечаст в оценках работ коллег. Тем ценнее для меня его инициативный и неожиданный для меня весьма позитивный отзыв на мою книгу о ноономике, которую он успел получить в рабочей версии. Так случилось, что это было его последнее послание в Россию — и я воспринимаю его как благословение работать дальше… Ниже – наша последняя беседа.

Cамир Амин (1931–2018),

профессор, директор Форума Третьего мира, член Международного комитета ВЭО России

Сергей Бодрунов,

президент ВЭО России, президент Международного союза экономистов, директор ИНИР им. С.Ю. Витте, эксперт РАН, д. э. н., профессор

Глобализация и развивающиеся страны

Бодрунов: Недавно в рамках Международного комитета Вольного экономического общества России мы проводили большую конференцию — «Россия- Запад-Восток: политэкономическое осмысление будущего». Господин Самир Амин был одним, можно ска зать, из хедлайнеров. Господин Амин, я хотел бы задать Вам несколько вопросов как специалисту очень важного направления в мировом экономическом анализе, специалисту в сфере мир-системного подхода. Мир-системный подход, автором которого являются известные специалисты — Андре Франк, Иммануил Валлерстайн и Вы, — представляет мир, если коротко говорить, в виде некоторых сфер влияния, отношений центра и периферии в глобальном мировом экономическом развитии. Вот с этой точки зрения развития мировой экономики, на Ваш взгляд, является ли глобализация толчком для развития стран так называемого, как у нас говорят, Третьего мира?

Амин: Когда мы говорим про глобализацию, нужно всегда уточнять, что именно мы имеем в виду. Глобализация — это то, что происходило в разно время, и это слово может иметь совершенно различ ные смыслы. По сути, о чем мы говорим? Мы говорим о капиталистической глобализации, то есть о глобализации, которая происходит в рамках капиталистической системы, капиталистического доминирования. И очень важно отметить этот момент. Поэтому с этой точки зрения капиталистическая глобализация порождает конфликты и противоречия между центром и периферией. Глобальная капиталистическая система построена как раз на принципе доминирования со стороны тех стран, которые сформировали центр этой системы, империалистических держав, и они сохраняют свое доминирующее влияние.

Бодрунов: Это может быть Центральная Европа, Америка — такие страны, наверное.

Амин: Сначала это была Западная Европа: Лондон, Париж и Амстердам — вот этот треугольник. Затем к этому подключилась Центральная Европа, в какой-то степени Южная Европа, потом Соединенные Штаты, а потом и Япония присоединилась к этому центру. Таким образом, с этой точки зрения, если мы говорим о такой глобализации, то нужно понимать, что страны периферии никогда не смогут никого догнать, они не смогут сравняться с центром, с развитыми странами, потому что они постоянно оказываются в положении, когда они вынуждены удовлетворять потребности капиталистической глобализации. Например, что происходило после первой индустриальной революции в начале XIX века? Были различия между объемами ВВП на душу населения в капиталистических странах и в большинстве стран периферии, которое увеличивалось: сначала было 1:30, позже — 1:60, так что мы видим, что процесс глобализации ведет только к углублению противоречий и различий между центром и периферией, поэтому периферия никогда не сможет догнать центр, это просто иллюзия. Они участвуют в этом процессе глобализации и никогда не смогут догнать центр

Бодрунов: То есть страны, по вашему определению, догоняющие никогда не смогут стать догнавшими?

Амин: Да, они никогда не смогут догнать, если будут следовать логике…

Бодрунов: Если будут находиться в капиталистической логике.

Другой путь

Амин: И поэтому они вынуждены искать другой путь. Что я имею в виду? Я не могу его назвать никак иначе, как социализм. Это не то что есть какая-то формула, что можно сказать: вот это социализм, и это даст результат. Нет, это стратегия постепенного отхода от доминирующей логики капитализма и капиталистической глобализации и постепенный переход к другой системе. Нужно понимать, что есть внутренние противоречия между потребностью развития производительных сил, по крайней мере, в какой-то степени. Самый простой путь для этого — просто копировать более развитые страны. Да, но параллельно нужно делать что-то другое. Например, у Ленина для этого была блестящая формула, когда он сказал, что социализм — это советская власть плюс электрификация всей страны. Что это означает? Что вы развиваете производительные силы, а советская власть значит, что параллельно нужно сделать что-то другое, самостоятельное, для того чтобы система могла развиваться.

Бодрунов: С точки зрения мир-системного анализа социализм — это драйвер или это тормоз экономического развития?

Амин: Опять-таки тут нужно быть очень осторожными, когда мы используем такие термины, как рынок, например, рыночные отношения. Рынок — это что-то, что возникло тысячи лет назад, еще задолго до капитализма, но когда мы сегодня говорим про рыночные отношения, мы говорим не просто о рынке, мы говорим о капиталистическом рынке, потому что многие люди считают, что или у вас есть рынок, или у вас нет рынка — одно из двух. Нет, у вас может быть рынок, просто вопрос в том, какой это рынок и есть ли какая-то регуляция на этом рынке, потому что капиталистический рынок, там тоже есть своего рода регуляция, но регуляция состоит в доминировании капитализма. Когда у вас есть длительный переход, длительный путь к социализму в России, там ситуация другая, там уже производительный класс может каким-то образом тоже оказывать свое воздействие на рынок.

Бодрунов: Может быть, в этом смысле вы прокомментируете тогда экономические отношения в коммунистическом Китае, где работают очень большие элементы рынка в экономических отношениях.

Амин: Да, у них неплохая ситуация, но все-таки я бы им не торопился говорить, что это рыночный социализм, потому что рыночный социализм — это, конечно, противоречие. Рынок, который на самом деле существует, это капиталистический рынок. А социализм — это, конечно, что-то совершенно иное. Поэтому, когда мы говорим про рыночный социализм, нужно тоже говорить, что здесь заложено определенное противоречие. С одной стороны, вы используете инструменты капитализма, а параллельно пытаетесь постепенно сократить влияние капиталистической системы.

Высшая ступень развития

Амин: На самом деле нужно говорить не про социализм, а нужно говорить про цель. Цель — это коммунизм. Коммунизм — это не капитализм без капиталистов, нет, это высшая ступень развития цивилизации. То есть это цивилизация, основанная на принципах солидарности между производителями, народами на глобальном уровне. Сегодня у нас главное правило — это конкуренция, конкурентная борьба. Идет конкуренция между людьми, внутренняя конкуренция, конкуренция внутри капиталистической системы, конкуренция между различными странами, и так далее. Я, например, египтянин, у нашего народа очень длинная история, поэтому мы научились быть терпеливыми, и мне кажется, что через 5–10 лет, через 15–20 лет достичь этой стадии невозможно, может быть, через 2–3 века удастся выйти.

Бодрунов: У Вас есть замечательная книга — «Россия: долгий путь от капитализма к социализму». Судя по названию, Вы полагаете, что России еще в общем-то только предстоит идти к тому, что вы называете социализмом. Так что Октябрьская революция не была социалистической? И, может быть, 70 лет советского строя не были периодом социализма?

Амин: Вы понимаете, у истории нет конца. И октябрь 1917 года — это было начало процесса, причем не только для России, но и для всего мира. Начался длительный переход от капитализма к коммунизму через социализм. И это очень долгий путь. Про российскую революцию нельзя сказать, что это была социалистическая революция в чистом виде. Эту революцию делали люди, которые рассматривали это как шаг к коммунизму через социализм. Фактически основной силой, которая сделала революцию возможной, были кто? Крестьяне. Крестьяне в массовом порядке бежали с фронта, дезертировали, возвращались в свои села и брали землю. И Ленин, что он сделал? В октябре он стоял перед свершившимся фактом: в России совершилась крестьянская революция, поэтому какой был первый декрет? Это был Декрет о земле.

Бодрунов: Это было очень прагматичное решение.

Амин: Да, он просто легитимизировал тем самым революцию, которая по факту уже совершилась на тот момент. Но это была крестьянская революция, это была не буржуазно-демократическая революция, но из-за этого возникла проблема: каким образом теперь можно интегрировать этих крестьян, которые стали малыми землевладельцами, как их интегрировать в этот длительный процесс трансформации всего общества и перехода к современному индустриализированному обществу? Вот это новая проблема, которая возникла на тот момент. Но Мао Цзэдун извлек из этой ситуации необходимые уроки. Когда Мао Цзэдуна спросили после 50 года, сразу же ему задали такой вопрос: «Вы устроили социалистическую революцию?» Он засмеялся и сказал: «Нет, мы коммунистическая партия, у нас была народная революция, поэтому и Китай так называется — Китайская Народная Республика». Не социалистическая, а народная, то есть он тем самым осознал этот факт, но в то же время отдавал себе отчет в том, что тогда, да и сегодня, у них остается крупная проблема: каким образом вовлечь большинство крестьян в этот процесс социалистических преобразований?

Бодрунов: Вы — автор множества книг. Вы призываете в этих книгах и Третий мир — так называемую периферию, и Россию, которую Вы в своих трудах относите иногда к полупериферии, к тому, чтобы отказаться от тех пут сегодняшней капиталистической мировой экономики в виде неких институтов, которые навязываются другим странам. Вы это иногда называете новым колониализмом и призываете от этого отказываться. Я бы применил такой термин в русском варианте — «автономизироваться» от этого и искать свой путь. Советский Союз, если грубо говорить, отгородился железным занавесом от мировой экономики и в связи с этим получил достаточно много проблем. Не предполагает ли сегодня такой подход, который Вы предлагаете, эту большую проблему, с которой столкнулся в свое время Советский Союз?

Отгородиться от чужих правил игры

Амин: Вы совершенно точно описали ту концепцию, которую я предлагаю. То, что по-английски называется delinking, то, что можно сказать по-русски — попытки отгородиться от социалистической системы. Но многие люди не совсем точно это понимают, и когда они говорят про этот delinking, они это сводят к автаркии, фактически самоизоляции.

Бодрунов: Но это не так?

Амин: Да, конечно, я вкладываю совершенно другой смысл, и когда я говорю про delinking, про это отгораживание, про эту независимость, это — вопрос стратегии, то есть вместо того, чтобы вас заставляли подчиняться требованиям более могущественных стран, вместо того, чтобы вы приспосабливались под них, вы по возможности от них дистанцируетесь и пытаетесь в какой-то степени отгородиться. Например, Всемирный банк, когда говорит о приспособлении, он говорит о том, что фактически вы должны пойти на поводу у США.

Бодрунов: О переподчинении.

Амин: Да, совершенно верно. Так вот, когда я предлагаю отгородиться, дистанцироваться, я имею в виду следующее: у вас должно быть собственное видение, собственная стратегия, свои решения, свои институты, и тогда вы уже со своей стороны должны постараться принудить эти держа вы пойти навстречу вашим требованиям. Вот в чем суть моей концепции. И я считаю, что альтернативы этому не существует. Всемирный банк заявил, что это невозможно сделать, потому что сейчас происходит глобализация, а в условиях глобализации это невозможно. Но мы же не против глобализации, мы не против универсализма. Просто нужно понимать, что глобализация в смысле универсализма должна создавать условия для перемен, для того, чтобы отойти от той системы, которая сейчас существует, когда угнетаются более слабые страны, от капиталистической глобализации, и перейти к другому формату мироустройства, когда нет гегемонов в мире, когда все страны имеют равные возможности для развития, у всех есть возможность развивать свои производительные силы. Вот о какой глобализации идет речь, а не о такой глобализации, которую навязывают капиталистические страны.

Мир в кризисе

Бодрунов: В чем сегодня кризисное состояние мира? В чем основное выражение кризиса? Может быть, капитализм — уже устаревшая форма развития общества?

Амин: Капитализм в своем развитии достиг такой точки, когда основной финансовый капитал практически держит в своих руках всю производительную систему, контролирует все производство и использует систему производства, для того чтобы подчинить себе все.

Бодрунов: Сделать всех субконтракторами.

Амин: Субподрядчиками, совершенно верно. И в результате эта система порождает своего рода тоталитарный строй. Сегодня вся власть находится в руках олигархов: и в Соединенных Штатах всем управляют олигархи, и в Германии, и во Франции,
и в Великобритании, да и везде. Вот такая централизация финансового капитала делегитимизировала старую демократическую буржуазную систему, когда были разные партии с разными программами. Посмотрите, что происходит сегодня, например, в США или Европе. Там есть демократическая партия, республиканская партия, есть Ангела Меркель, есть социал-демократы, но, за кого бы вы ни голосовали, результат всегда будет один и тот же, поэтому люди в итоге чувствуют себя обманутыми. Что мы видим в результате: происходит централизация политической власти, и из-за этого политика получается выхолощенной, лишается всякого содержания. Это очень опасно. И люди теперь говорят, что разуверились в политической системе, какой смысл голосовать, какой смысл интересоваться политикой, и они живут состоянии таких иллюзий. И это очень опасно.

Бодрунов: Книга, которая сейчас у меня в руках, — «Октябрь 1917 года. Революция и последующий век». Эти рассуждения, размышления господина Амина о состоянии мировой глобальной системы, о том, что дальше может следовать за ней заинтересует многих наших читателей. Поэтому мы взяли на себя смелость попытаться перевести книгу на русский язык. Почему я так говорю? Потому что эта книга очень богата своим содержанием и переводить ее необычайно непросто. Но тем не менее надеюсь, что результат у нас будет, по крайней мере, мы ждем Самира Амина на наших следующих мероприятиях, на конгрессах, конференциях Вольного экономического общества России, Института нового индустриального развития им. С.Ю. Витте.

Амин: Большое спасибо. Я хотел бы в заключение сказать одно предложение: вторая книга является продолжением первой книги, а она предлагает более глубокий анализ, и она говорит о будущем, причем о будущем не только для России, а о будущем для всего мира, а это будущее началось в октябре 1917 года именно в России.

Бодрунов: Мне кажется, что оценка человека со стороны, специалиста такого высокого уровня, каким является господин Самир Амин, на самом деле очень важна для нас. Мы в последние годы ощущаем чувство утраты чего-то важного — того, что нас всегда поддерживало все предыдущие десятилетия. Об этом важном нам напоминает господин Самир Амин, что именно Россия, с его точки зрения, стала в 1917 году той отправной точкой в истории, вслед за которой идет другое будущее человечества. И мы сегодня должны помнить об этом, что мы стали источником этого движения.

Сергей Бодрунов: «Из слуги – в хозяина»

04.02.2019

Сергей Бодрунов,

президент ВЭО России, президент Международного союза экономистов, директор ИНИР им. С.Ю. Витте, д. э. н., профессор

Финансовый капитал, развиваясь исторически, из слуги индустрии (и технологического прогресса!) превратился в его хозяина, сеньора, сюзерена. Как таковой он — финансовый капитал, — имея двойственную природу, с одной стороны, вынужденно способствовал технологическому прогрессу, а с другой — превращался во все большей степени в его тормоз. В исторической перспективе это противоречие должно разрешиться таким образом, что он вновь станет слугой развития производства и общества — на весь, что называется, оставшийся ему век, вплоть до его ликвидации. Причина — в базовой стратегеме НТР, которая состоит в опережающем развитии технологий по сравнению со всеми иными аспектами развития, причем с «ускорением ускорения», что должно неизбежно привести к переходу к неэкономическим формам хозяйствования (и удовлетвлорения потребностей!) и исчезновению (гибели!) финансового капитала! В настоящее время инновационная функция капитала еще не изжила себя и может быть поставлена на службу рациональному цивилизационному развитию. Опыт многих стран в предыдущие десятилетия показывает высокую эффективность финансового форсажа» (термин Я. Миркина), когда за счет форсированных финансовых вливаний в реальный сектор экономики ряда стран наблюдался мощный экономический рост — именно по той причине, что в результате создавались новые инновационные продукты, новые реальные потребности и дополнительные рынки. Для России этот опыт, подтверждающий сохранившуюся на данном историческом отрезке развития цивилизации инновационную функцию финансового капитала, бесценен. Нам необходим как воздух этот самый финансовый форсаж — но не просто накачка экономики деньгами, а целенаправленные вливания в инновационные прорывные направления технологического развития.

«Следует говорить не о конце глобализации, а о риске фрагментации мирового рынка»

29.01.2019

Александр Данильцев,
Директор института торговой политики НИУ ВШЭ, д.э.н.

Мне представляется, что мы не до конца преодолели кризис. Мы не очень понимаем, какой он действительно: цивилизационный, финансовый и так далее, — но мы не преодолели еще целиком его последствия. В моем понимании, кризисы преодолеваются двумя способами. Первый — это ликвидация источника кризиса. Вряд ли мы бы могли этот источник ликвидировать, в том числе потому, что мы до конца не понимаем, честно говоря, какой он. И второй способ — это найти какое-то новое направление развития, новый драйвер, который будет настолько эффективным, интересным и привлекательным, что сможет быстро развиваться и вытащит остальные сектора даже в трудных условиях.

И если мы обратимся к предыдущему опыту, то увидим, что такие драйверы, технологические, экономико-географические, в прошлом возникали. Это была, например, информационная экономика, развитие информационных технологий в 90-е годы, до этого — развитие электроники и других новых технологий. Также это было появление переходных экономик, открытие китайского рынка и рынков стран Восточной Европы и России, то есть события, которые очень сильно повлияли на мировую экономику и тоже были своеобразными драйверами. И вот сейчас, представляется, такого драйвера нет.

Здесь говорилось об инновациях. Естественно, мы все обращаемся к этой теме. Инноваций очень много, мы только о них сейчас и слышим – да, везде инновации, новые технические достижения. Но, как сформулировала одна из моих коллег, все очень размыто, в различных секторах понемногу. Инновационный потенциал нигде не сконцентрирован, и поэтому мы не видим эффекта явного драйвера. А понятно, что равномерно обеспечить прорывное развитие для всей экономики просто невозможно, нужно сконцентрироваться в каких-то участках, а этого пока нет. С моей точки зрения, это проблема, с которой мы будем сталкиваться еще какое-то время.

Далее — по поводу монополизации. Очень интересный момент, который, мне кажется, завязан и на регулировании, и на развитии мировой экономики. Здесь коллега привел очень хороший пример — Alibaba, но я бы обратился немножко к другому примеру. Alibaba все-таки действительно посредник, как здесь было сказано, во всяком случае пока. Но я бы привел пример другой компании, а именно Microsoft, которая практически является эффективнейшим монополистом в сфере программного обеспечения, когда одной компанией, собственно говоря, обеспечивается весь мировой рынок. Я утрирую, конечно, но подавляющая часть мирового рынка действительно практически обеспечивалась одной компанией и одной командой экспертов.

Но вот не столкнемся ли мы дальше, благодаря цифровизации, с такой же ситуацией? Учитывая, что эти технологии хорошо тиражируются? Здесь, конечно, возникают вопросы интеллектуальной собственности, прав правообладателей. Но есть возможность перенести эту схему и на проектирование, и на строительство, когда, условно говоря, одна команда или две-три команды первоклассных инженеров могут проектировать 90% мостов во всем мире.

Таким образом, что касается рынка труда, мы столкнемся примерно с такой же ситуацией, как с рынком труда программистов, когда сначала мы видели, что это была суперпопулярная и распространенная профессия, а потом мы увидели, что востребована только очень узкая группа суперэкспертов. Все остальные — это технические работники. Это еще, мне кажется, одна проблема, с которой мы тоже можем столкнуться.

Дальше перейдем от монополизации к такому понятию, как «глобализация». Последнее время многие говорят «конец глобализации». Мне кажется, следует говорить не о конце глобализации, а о риске фрагментации мирового рынка. Это может случиться как на основе каких-то геополитических моментов, риск которых, кстати, сейчас резко возрос, так и на основе технологических. Что касается глобализации, то явления, которые мы ей противопоставляем сейчас, например рост протекционизма, замедление создания региональных торговых блоков, мне представляется, что это просто этап глобализации, когда преобладают такие формы действия на глобальном рынке. На самом деле никто не стремится к самоизоляции, наоборот, обостряется борьба за позиции на глобальном рынке. Мы ведь говорим о торговых войнах, никто не говорит о том, что господин Трамп хочет сделать из Америки изолированную от мира Северную Корею. Это далеко не политика изоляционизма. А для чего, собственно, ведется любая война, в том числе и торговая? Ради завоевания более благоприятных условий в послевоенном мире. Поэтому я думаю, что через некоторое время, после того, как будут исчерпаны возможности или достигнуты цели этой политики Трампа, мы увидим, как Соединенные Штаты попытаются запустить новый раунд той же глобализации, либерализации (называйте, как хотите), но уже вокруг интересов Соединенных Штатов.

И в этой связи возникает следующий сюжет – глобальное регулирование. Мне кажется, здесь хоронить все эти реалии не просто рано и не нужно, а чрезвычайно опасно, потому что мы должны быть готовы к этому следующему циклу. И, собственно говоря, та основа, которая создана, является пока что, мне кажется, единственным препятствием, как бы мы ни говорили о его хрупкости, политики того же монополизма, фрагментации, подминания крупнейшими экономиками других под себя.

Несмотря на трудности и проблемы, центром системы регулирования отношений в мировой экономике является Всемирная торговая организация. Потому что, собственно, во-первых, ничего другого работающего не придумали. Во-вторых, то, что есть — это тот фундамент и принципы, которые должны не критиковаться, но их надо, наоборот, укреплять и развивать. Сфера эта, как вы понимаете, консервативная, но были предприняты определенные шаги в связи с кризисом. Это создание «двадцатки», квазиновых институтов, которые, естественно, недостаточно эффективны, но тем не менее попытки-то были. И они как раз говорят о том, что лучше бы все-таки строить это на существующей базе, а не на чем-то новом. Но что касается проблем с той же ВТО: проделана большая работа и пройден большой путь, и, мне кажется, на старой, существующей области применения уже возникли трудности. Почему? А просто дошли уже до болевых точек, то есть понятно, что двигаться дальше и дальше будет все труднее и труднее. И чем мы больше берем на себя обязательств, тем труднее взять следующие обязательства, потому что они все более и более болезненны. Что это означает? Это означает, что нужно, наоборот, расширять сферу регулирования.

И вспомним, что у нас до сих пор нет глобальных институтов, которые бы регулировали обмен факторами производства. В той же ВТО активно обсуждается вопрос об инвестициях. Да, там уже есть соответствующие проекты, есть услуги, есть тематика электронной торговли. Что здесь вызывает опасения? Когда говоришь с экспертами и смотришь на ситуацию, видно, что это очень консервативная сфера. И многие говорят, что не дай Бог там что-нибудь расшатать. Это правда. Но сколько у нас есть времени? Вот в чем вопрос. Поэтому надо стараться двигаться достаточно быстро и в некоторых вопросах решительно, потому что мы знаем, что развитие идет не линейно, а по экспоненте, и то же самое может случиться и с мировым рынком.

«Криптовалюта обходит государство и самостоятельно стремится утвердить себя в структуре мировой и национальных экономик»

29.01.2019

Кайсын Хубиев,
профессор Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова

Обсуждая проблемы финансиализации, сразу хотелось бы внести категориальное уточнение, поскольку мы используем некоторую емкую фразу на уровне метафоры. Собственно, экономика страдает не от того, что денег много. Она страдает не от навеса денежной массы, а от всякого рода финансовых инструментов, которые сейчас принято называть деривативами. Теоретически и практически следует разделять «нормальные» деньги, долговые или кредитные деньги, ценные бумаги, и всякого рода суррогатные платежные средства. Тогда мы точнее будем определять направление критики финансализации и, соответственно выработки экономической политики ее преодоления. Такое уточнение позволяет определить, что именно в размножении видов и форм ценных бумаг содержится основная проблема финансализации экономики. За каждой формой новой ценной бумаги тянется целый шлейф неприятных вещей.

Во-первых, для обеспечения их оборота отвлекаются деньги, которые могут быть использовании в реальном секторе, в том числе – для целей инновационного развития. Во-вторых, каждый вновь появляющийся вид ценной бумаги «притягивает» новую форму доходов без создания эквивалента реальных благ. И приходится удивляться, сколько еще экономика может выдержать появление ценных бумаг, которые обременяют общество тем, что притягивают к себе все возрастающую часть общественного дохода без эквивалентного встречного потока.

Отечественная статистика определяет финансовый и нефинансовый сектор по ведомственному признаку: банки – финансовый сектор, заводы – нефинансовый сектор. Точнее будет проводить это разграничение на основе кругооборота капитала. Если завод на свою прибыль или оборотные средства приобретает ценные бумаги, в этой части своей деятельности он не может быть отнесен к реальному сектору.

Теперь обратимся к практической части этой проблемы. Когда Трамп, начиная свою деятельность в качестве президента, решил отказаться от транстихоокеанского партнерства, многих это крайне удивило. Ведь этот крупный международный проект создавался его предшественниками для того, чтобы продвигать американские товары на азиатско-тихоокеанский рынок. А в совокупности с другим проектом (трансатлантическим) планировалось создать миропорядок с абсолютной мировой торгово-экономической гегемонией США.

Подумалось даже – неужели новая американская элита вдруг решила отказаться от мирового экономического господства? Оказалось, нет. Выбран просто другой путь и другие средства продвижения к той же цели. Позже выяснилось, что Трамп сделал основную ставку на реальный сектор американской экономики. Это подтвердилось его последующими шагами. Он резко сократил налог на прибыль корпораций, освободил корпорации от давления экологических требований, создал внутренние офшоры, ввел ускоренную амортизацию в важных секторах и т.д. Он просто сделал ставку на мировое экономическое господство через реальный сектор, предоставив ему возможность завалить мир более дешевыми и качественными товарами. Конечно, он решал и внутренние проблемы, и о внешних рынках не забывал. Но основной акцент был направлен на поддержку реального сектора.

Это – хороший урок для российского руководства, у которого приоритеты имели иное направление. Годами и даже десятилетиями на уровне фронтовых сводок проявлялся интерес к трем основным проблемам: фондовый рынок, денежный ранок, валютный рынок – вместо того, чтобы очевидно и четко сделать серию правильных шагов в направлении поддержки реального сектора.

У российского руководства был (и есть еще) шанс последовать примеру Трампа. Хотя бы со значительным запозданием опереться на отечественных ученых и практиков для решительного разворота экономической политики в сторону развития реального сектора на инновационной основе.

Проблема финансиализации экономики обсуждается довольно-таки давно. Но появились новые угрозы, которые еще не изучены, и в них тоже надо бы разобраться. Одной из главных претензий к экономическому мейнстриму является упрек в ослаблении его прогностических возможностей. В частности, основное течение критиковалось за то, что его представители не предсказали появление последнего кризиса и возникновение криптовалюты. А она не только появилась, но начинает выполнять все функции денег. Более того, уже претендует на функции капитала в виде ростовщичества, спекулятивных сделок. Это еще совершенно не изученная область, таящая новые вызовы и угрозы по линии финансиализации.

Приходится слышать и читать о том, что за этими криптовалютами стоят только какие-то сложнейшие безымянные компьютерные технологии. Но так быть не может, чтобы за всеобщей формой общественного богатства, каковыми являются деньги в любой их форме, не было конкретных имен без персонифицированных целей и интересов.

Возможны новые угрозы, может быть, даже более серьезные, чем от деривативного размножения ценных бумаг. В этой связи хотелось бы позволить себе небольшой теоретический сюжет для объяснения этой ситуации. Все этапы развития денег подчиняются одной закономерной линии – деньги появились на свет как всеобщая форма общественного богатства. Где в единичном представлено всеобщее. И все этапы развития денег – это есть развитие этой их всеобщей сущности. Сперва они сбрасывали с себя товарную форму, превращаясь в бумажные, потом – в электронные, и т.д. Восходя по ступеням развития, деньги все больше и больше продвигались в доказательстве привилегированного положения своей всеобщности, где в единичном (деньги) представлена всеобщность (прямая обмениваемость на все многообразие благ). Но на этом магистральном пути развития денег происходят и ложные выбросы в виде фальшивомонетничества, суррогатов с функциями денег. В этой связи природу криптовалют еще следует определить, чтобы заранее представлять угрозы и меры их предотвращения.

Возникает вопрос, является ли а)криптовалюта последним этапом в историческом развитии денег в движении к своей сущности, и б)где пределы всеобщности. Представляется, что эти пределы находятся в рамках всеобщих форм существования материи – пространства и времени. То есть, в любом пространстве и в любое время деньги должны иметь способность превратится в любую конкретную форму общественного богатства с абсолютной мобильностью, портативностью, защищенностью, масштабно делимостью и сложимостью, и т.п. Появление криптовалют – это тоже один из этапов движения денег к своей всеобщности, и едва ли последний. Здесь обнаруживается еще одна интересная деталь. Преградой в движении денег к всеобщности в свое время явилось то, что движение денег и даже их функции оседлало государство, которое декретировало деньги.

Так вот, криптовалюта обходит государство и самостоятельно стремится утвердить себя в структуре мировой и национальных экономик. Что за этим следует? С одной стороны, может быть, деньги в виде криптовалют освобождаются от какой-то излишней опеки государства, но, с другой стороны, появляется неконтролируемая сила, которая потом может нанести тяжелые удары по экономике. Вот здесь есть серьезный пункт для теоретических исследований, и мне кажется, мы должны будем к этому приступить.

«Денежно-кредитная политика становится неэффективной»

23.01.2019

Андрей Бунич,
Президент Союза предпринимателей и арендаторов России, генеральный директор Международного фонда «Содействие предпринимательству», член правления ВЭО России, к.э.н.

В основе 2008 года был кризис сохранения богатства. Финансовый сектор настолько оторвался от реального производства и вообще всех реальных процессов в экономике, что уже к 2008 году стало невозможным оценить, что сколько стоит. И это привело, к уникальной ситуации, поскольку до этого все время при капитализме периодически возникали кризисы, циклические, периодические, и это было нормально, потому что кто-то сделал неверные вложения, кто-то неправильно оценил риски, соответственно, система легко с этим справлялась. Это называлось «clearance, прояснение», то есть в какой-то момент все выясняли, что сколько стоит и шли дальше. Часть виртуальной мировой стоимостной массы аннигилировалась, исчезала навсегда. Но к 2008 году выяснилось, что так сделать уже невозможно, поскольку посмотрели, что теперь уж слишком много людей обанкротятся, речь пошла уже о триллионах и десятках триллионов долларов. Поэтому пришлось принять решение о том, чтобы зафиксировать практически все крупнейшие банковские балансы и дать возможность им длительное время вести оценку не по рынку, а за это время накачивать еще больше деньгами все центральные банки, экономику, что, конечно, в итоге вызвало еще большие сложности, теперь с оценкой стоимости.

Возникла гигантская фиктивная стоимость, квазистоимость, и непонятно теперь, как из этого выйти, ведь допустить следующий кризис уже невозможно. До 2008 года вот эта система была порождена идеей так называемого великого спокойствия, great moderation. Двадцать лет американская Федеральная резервная система доказывала, что теперь можно купировать любой кризис, и вообще, если что-то случится, мы быстро «зальем деньгами». Есть системы страхования вкладов, есть системы электронных расчетов, есть дисконтное окно, и быстро все это затыкалось, и решили, что так можно жить вечно. Но оказалось — нельзя. Выяснилось, что в результате дисбалансы только нарастают как снежный ком, поэтому то, что произошло после 2008 года — это выведение процесса на следующий уровень, уже гораздо более высокий и опасный с точки зрения мировой экономики, так что теперь допустить новый кризис сложно, или, скорее, невозможно. Невозможно говорить всерьез на эту тему.

И теперь перейдем к тому, что происходит на развивающихся рынках. Мне кажется, что это как раз и есть отражение мирового кризиса сохранения богатства (wealth), поскольку, если кого-то надо «обваливать», то, естественно, «обваливают» периферию. И это было ясно уже при создании G20 в 2008 году, мне тогда казалось, что, в конечном счете, появится Трамп. Я не предполагал, что он конкретно появится, но, да, появится кто-то подобный ему. Поэтому развитые страны (G7, G8 тогда еще была) создали кризис, их финансовые институты, причем выгоду от этого получали исключительно они сами. Но когда надо было расплачиваться, они решили собрать всех вместе и поделить убытки на всех, то есть в этом была идея G20, да, теперь мы будем выходить из тупика все вместе. Но опять же было ясно, что выходить вместе не получится, что это временное решение. И теперь кризис развивающихся рынков — это, мне кажется, ответ на то, что происходило и происходит в мире. Просто за это время действительно возникла так называемая «теневая банковская система» (shadow banking system), но ее представляют неверно. Когда все говорят «теневая», можно подумать, что это какая-то преступная деятельность. Нет, речь идет просто о небанковском кредитовании. О том кредитовании, где нет прямого регулирования Центробанка. Но leverage, плечо, там становится огромным, и поэтому действительно эти обороты неконтролируемы. Но в основном это в развитых странах, безусловно, и в меньшей степени — в развивающихся. В Китае, кстати, тоже высокая степень развития этой теневой банковской системы, и это также создает дополнительные риски, условия для кризисов.

Почему развивающиеся рынки? Почему они стали жертвой? Потому что они, по сути, отыграны, то есть они росли в нулевые годы в 10, в 20 раз. Например, наш индекс РТС вырос в 20 раз за нулевые годы, то есть он просто не может дальше вырасти такими же темпами. Тогда по отношению к предыдущему периоду он что, в 200 раз, что ли, вырастет? Это невозможно.

И в других странах то же самое – был слишком бурный рост, а американский рынок за эти 9 лет вырос в 4 с половиной раза. Американский — более стабильный для инвесторов. По моему мнению, так было заранее предусмотрено.

Поэтому, если смотреть с этой точки зрения на процесс, на развивающиеся рынки, уже несколько лет назад стало понятно, что они вряд ли смогут удержаться, а это достаточно большой сегмент в мировой экономике. И, кстати, многие страны даже перестали быть развивающимися. Они выбыли из числа развивающихся стран, даже придумали новый термин. Теперь не «развивающиеся рынки», а «пограничные». Что это такое? Это какие-то развивающиеся, но не совсем, которые как-то плохо развиваются, и их количество, frontier markets, только увеличивается.

В итоге видно, что глобализация в том виде, в котором она была, действительно, подошла к концу. Я не согласен, что она дальше будет развиваться, пока не видно. Развитые страны и транснациональные корпорации просто выжали из глобализации все, что нужно, а теперь они отсекают то, что не нужно, и забирают какие-то функции в свои страны базирования. И это еще один камень в сторону развивающихся рынков, который будет их тянуть и дальше, и поэтому сейчас пошла серия девальваций, которые могут привести к затяжной стагнации. Поэтому из этого надо делать выводы.

Конструкция, которая была в нулевых, точно не повторится. А там была какая система? Экономика Китая бурно растет, есть еще огромное количество развивающихся рынков, которые участвуют в том же процессе. И, соответственно, растет спрос на сырье. Это все было взаимосвязано. Теперь это закончено, и временное повышение цены на сырье, на мой взгляд, не должно нас успокаивать, так как сама эта «махина», которая тогда работала, сейчас «заглохла». А развитые страны собираются выходить из этой ситуации за счет принципиально новых технологических решений.

Из всего вышесказанного можно сделать следующий вывод, что денежно-кредитная политика становится неэффективной. Если раньше денежно-кредитная политика и была способом манипулирования мировой экономикой, то сейчас она становится неэффективной, но появились другие способы: это прежде всего цифровое воздействие и прямое влияние на экономику через монопольные технологические платформы.

Качество российской экономики изменилось

20.01.2019

Президент ВЭО России и Международного союза экономистов, профессор Сергей Бодрунов принял участие в передаче «Вести. Итоги года» телеканала «Россия 24». Публикуем текст телеинтервью с незначительными сокращениями.

Александра Суворова («Вести-24»): Как сейчас дела обстоят с промышленностью?

Сергей Бодрунов: Вы знаете, сейчас дела обстоят в промышленности получше. Мы за
эти годы, несмотря на санкции, несмотря на кризис 2009–2010-х годов, сумели восстановить устойчивость экономики — это очень важное достижение, о котором мало
кто говорит. В 2018 году мы уже пошли, если можно так сказать, в сторону наращи-
вания наших потенциальных возможностей, пока потенциальных. Если мы посмотрим
на показатели этого года — то да, у нас есть прирост ВВП, пусть небольшой пока, но это уже рост ВВП, это 1,6–1,7 процента. Значит, мы сумели удержать позитивный баланс, эту устойчивость экономики в этом году. У нас инфляция — 4%. В какие времена это было? У нас начался хоть небольшой, но рост реальных доходов населения, это тоже очень важно. Ну, и если говорить о других макроэкономических показателях России: мы на 20% увеличили наш внешнеторговый оборот, это — резкий скачок. Мы всего за год на 28% увеличили экспорт России, и к тому же в этом экспорте — значительная доля высокотехнологичной продукции, что чрезвычайно важно.

Суворова: А экспорт ресурсов?

Бодрунов: Ресурсы тоже важны, но мы должны понимать, и ниже я скажу почему,
— что высокотехнологический сектор — это основа будущей экономики. У нас
в этой части сегодня что есть? Возьмем оборонный комплекс. Уже неоднократно
говорилось о том, что мы сумели его восстановить. Я работал более десяти лет директором одного из крупнейших холдингов в России в оборонной промышленности, и я знаю, какой ценой это давалось, доставалось в те года, когда было недофинансирование промсектора, в том числе — и оборонной промышленности, когда не хватало на это средств либо средства упрятывались в резервы. Почему? Потому что надо было все-таки иметь возможность на случай какой-то сложной ситуации, иметь и запас, чтобы не повторилась ситуация конца 90-х — начала 2000-х годов. И все-таки оборонку сейчас подняли. Хотя бы возьмем за оценку экспорт вооружений. Дело в том, что экспорт вооружений — это экспорт высокотехнологичной продукции самого высокого уровня. И экспорт — это значит, что в мире приходится конкурировать с самыми высокотехнологичными компаниями мира. Какие это компании? В основном это американские компании или крупнейшие европейские компании. Так вот, сегодня в мире 33% всех вооружений, которые продаются, — это американские, но почти 24% — это российские. То есть каждое третье — американское изделие, а каждое четвертое — российское! Потеснили мы наших конкурентов на этих рынках. Если мы возьмем софт, мы всегда были импортерами софта, всегда, во все времена. И вот в этом году (по крайней мере, у меня данные по первому полугодию этого года) впервые — впервые! — экспорт нашего софта превысил импорт. Пусть незначительно, но уже превысил, и это очень серьезные цифры, 2,55 миллиарда долларов против 2,53. Мы понимаем, что это тенденция очень важна, потому что она свидетельствует об изменении качества нашей экономики, о чем, собственно говоря, и говорил президент в своем большом
интервью. Он говорил о том, что нашей экономике нужно выйти в высшую лигу —
действительно, это так. Но как выйти? Как выйти, Александра?

Суворова: Цифровизация, видимо?

Бодрунов: Вы знаете, цифровизация — это замечательная вещь, но я могу сказать, что вообще-то она составляет некую базу для всего технологического развития. А вот если мы вспомним майский указ президента, то там поставлены — обычно все именно на это обращают внимание — важные задачи по изменению качества нашей жизни, по вхождению в пятерку ведущих экономик мира по ВВП, и т.д.

Но там есть еще одна очень важная вещь, на которую как-то не очень обращают вни-
мания. А там записано, что мы должны изменить наше состояние технологическое,
осуществить технологическую модернизацию России, мы должны уйти от технологического отставания, должны стать лидерами в этом деле, и вот это — очень важная задача. Почему она важная? Потому что без нее мы не решим ни социальных, ни экономических задач…

Суворова: А как ее решить?

Бодрунов: А вот почему она такая важная? И как ее решить? Важная потому, что мы живем в новую эпоху — весь мир и мы переходим к новому технологическому укладу, идет настоящая технологическая революция. Технологический уклад — это
значит, что продукты, которые будут производиться в следующем периоде, в новом
укладе, они будут содержать другие технологические компоненты, на других технологиях создаваться. Какие это технологии? Это — нанотехнологии, информационные, био-, когнитивные и т. д. То есть — знаниеемкие технологии. И к этому нужно переходить уже сейчас. Почему? Как только такой продукт основным ста-
нет в экономике, те продукты, которые будут «сделаны» на других технологиях,
будут «уходить», заменяться более прогрессивными. В результате, если мы не сможем
давать такой продукт, мы не сможем не только конкурировать на мировых рынках,
но и свой потеряем и откатимся еще дальше. Следовательно, задача: первое — тех-
нологическое обновление. Цифровизация — это платформа, на которой можно техно-
логическое обновление вести, но мне представляется важным, что технологическое
обновление — это все-таки не только, так сказать, решение цифровизационных
задач, это — более широкое понятие. Нам необходимы технологии, новые технологии
во всех тех областях, которые я называл. И это — первое и главное.
Если мы возьмем, например, механизмы — каким образом это сделать? Ну, вот у нас
есть замечательная вещь, которая придумана не так давно, и мне кажется, она может
дать серьезный эффект. Президент говорил в своем интервью, что для изменения качества экономики, перехода в высшую лигу, используется механизм национальных проектов. Хорошая идея, замечательная идея! Под нее — деньги, под нее — новые способы управления, она действительно может изменить нашу экономику, качество экономики. Есть, однако, в стране и другая идея. Тоже добротная, но без серьезных денег и администрирования. У нас есть Национальная технологическая инициа-
тива. И если в рамках первых национальных проектов предусмотрены два связан-
ных с технологиями проекта — о науке и о цифровизации, то это все-таки проекты несколько иного плана, чем те, что необходимы для решения задачи технологической модернизации нашей экономики, — один касается широко науки, другой касается базовой платформы, на которой перестраивать можно экономику. При этом о технологиях впрямую нигде не сказано. А это ведь, как я только что сказал,
на мой взгляд, одно из важнейших дел, которые нам необходимо сделать. И вот
мне представляется важным посмотреть на вторую замечательную идею, которая
у нас есть в стране, — это идея Национальной технологической инициативы. В этой инициативе — девять важных научно-технологических направлений, они
подсказывают или рассказывают нам, объясняют, куда надо вкладываться и что надо
развивать, по каким направлениям двигаться. Этим занималась Академия наук,
этим занимались наши ведущие институты исследовательские, и правительство под-
держало эту идею. Мне кажется — надо объединять эти две идеи. Вольное экономическое общество России, которое я представляю, поддерживает предложение Санкт-Петербургского Института нового индустриального развития о придании Национальной технологической инициативе статуса национального проекта,
с соответствующим финансированием и соответствующим администрированием.
Вот тогда, мне кажется, у нас та самая идея технологического обновления приобретет статусный характер, будет совершенно однозначно курироваться правительством, осуществляться в рамках всех национальных проектов и даст, очевидно,
весомый эффект не только в этом конкретном направлении реализации нацтехинициативы, но и в реализации других нацпроектов — ведь новые технологии нужны для реализации национальных проектов и в медицине, и, к примеру, в жилищном строительстве — там без новых материалов, без новых решений технологических ничего мы не успеем сделать, то, что там обозначено. Мне кажется, что на это надо сделать сегодня основной упор.

Суворова: А как Вы считаете, какие самые главные задачи в 2019 году стоят
перед российской экономикой? Что нужно сделать? Первое, второе, третье,
четвертое?

Бодрунов: Я думаю, что перед российской экономикой стоит первая задача, я
уже сказал — нам необходимо в этом наступающем году, первое, удержаться
на этой самой планке, на тренде восходящего развития. Президент говорит о чем?
Он абсолютно логично объясняет ситуацию, которая у нас сегодня есть. Мы вышли
из состояния стагнации, мы добились устойчивости экономики. На этом надо
удержаться, чтобы стать на твердую основу. Но при этом дальше мы должны двигаться быстрее. И об этом, собственно, и говорится. И бюджет наш нацелен на то,
и правительство, и президент отмечают, что к следующему году надо удержаться
на сегодняшних позициях, несмотря на сложности, которые мы видим впереди.
Далее — наращивание ВВП до 2%, к 2021 году — уже 3 с лишним процента.
Мировая экономика сейчас движется с темпами 3,8%, такова оценка прироста
мирового ВВП. Но при этом и возможно, и ожидается некоторое снижение. Нам
представляется важным оценить эту ситуацию и найти механизмы для того, чтобы
усилить наше движение вперед и найти выходы на ускоренный рост, обгоняя мировую экономику. Тогда мы сумеем удержаться на плаву. Знаете, как в «Алисе в стране чудес»: если ты идешь, то ты стоишь, а если ты стоишь, то ты падаешь. Здесь похожая ситуация — экономика развивается так, что мы должны двигаться быстрее, чем мировая экономика. Второе — каким образом этого добиваться. Я уже сказал немножко, и мне кажется важным сегодня основное направление развития направить на это, конечно, не сбрасывая со счетов остальные задачи, все они важны, но все-таки — важно усилить это «технологическое давление», не отставать дальше, а усилить продвижение экономики вперед через технологическое развитие.

Суворова: Ну что же, будем надеяться, что эти задачи нам удастся реализовать в 2019 году.

Бодрунов: Ну, во всяком случае, я как человек, представляющий экономистов,
которые занимаются в том числе и технологиями, и имеющий определенное представление о развитии экономики, на это надеюсь. У нас в стране есть несколько разных экономических школ, однако, я надеюсь, будет найден общественный консенсус по этому вопросу и мы будем все-таки идти по этому пути. Об этом сегодня говорят уже все. Вот недавно выступал руководитель Счетной палаты Алексей Леонидович Кудрин, который в свое время как раз эти самые фонды, резервы создавал и много сделал для того, чтобы мы рассчитались с нашими долгами. Сейчас он говорит о следующем этапе, он говорит о том, что нам необходимо технологическое развитие. Это говорят представители тех школ, которые всегда, может быть, и считали, что это так, но придерживали наши ресурсы, средства, потому что страна решала другие задачи. Вот сегодня это говорят и они. Сегодня об этом говорит президент, правительство, создаются инициативы и т. д. Мне кажется, что движение пошло.

Homo Deus

17.01.2019

Юваль Ной Харари. Homo Deus: краткая история будущего.

В первой книге израильского историка Юваля Ноя Харари — бестселлере Sapiens — автор объяснил, почему человечество как вид выиграло в гонке за мировое господство у других животных. Вторая книга Homo Deus — это попытка заглянуть в будущее.

Что произойдет, когда Google и Facebook будут лучше, чем мы сами, знать наши вкусы, личные симпатии и политические предпочтения? Что будут делать миллиарды людей, вытесненных компьютерами с рынка труда и образовавших новый, бесполезный класс? Как воспримут религии генную инженерию? Каковы будут последствия перехода полномочий и компетенций от живых людей к сетевым алгоритмам? Что должен предпринять человек, чтобы защитить планету от своей же разрушительной силы?

Главное сейчас, полагает Харари, — осознать, что мы находимся на перепутье, и понять, куда ведут пути, простирающиеся перед нами. Мы не в силах остановить ход истории, но можем выбрать направление движения.

Ложка дегтя: книги Харари, что первая, что вторая, манипулятивные. Автор подтаскивает сотни фактов для доказательства своих концепций, не терпит возражений читателя и пытается дать простые ответы на сложные вопросы. Наверно, именно поэтому его книги сразу же становятся бестселлерами. Простые ответы на сложные вопросы — главный инструмент обыденного сознания, которым все мы в той или иной мере пользуемся.

«Не приближается ли мировая экономика в известном смысле к повторению событий десятилетней давности»

17.01.2019

Виктор Татузов,
Доктор экономики (PhD) Сорбонны, Институт энергетики и финансов, Финансовый университет при Правительстве РФ

(Печатается в сокращении с разрешения «Научных трудов ВЭО России»)

Об инфляции и курсе рубля

Дестабилизирующий эффект нового витка санкций и торговых войн, осуществляющихся при активном участии США, периодически проявляется в форме «обвалов» на глобальных рынках (в т.ч. сырьевых, финансовых, валютных). Несмотря на это, ни падения на глобальных рынках, ни санкционная активность Запада с угрозами ее продолжения и усиления, ни многие другие внешние риски — не нашли должного отражения в форме ряда соответствующих прогнозных сценариев российских регуляторов.

Например, среднесрочные прогнозы МЭР по курсу рубля (в особенности базовый сценарий) предусматривают его стабильность при некотором обесценении в более долгосрочном плане. Так, МЭР еще в июле 2018 г. в среднесрочном периоде прогнозировало стабильный рубль (на уровне 63–64 руб./долл. в 2019–2021 гг.). При этом в сентябре 2018 г. МЭР сохранило прогноз около 64 руб./долл. в качестве базового прогноза на 2019–2021 гг. Однако весной — осенью 2018 г. введение новых санкций США привело к обесценению курса рубля, который в ноябре приближался к 68 руб./долл. (в сентябре — к 70 руб./ долл.).

С учетом растущей нестабильности на мировых рынках (сырьевых, валютных, фондовых и т.д.), официальный прогноз о стабильном рубле в ближайшие годы вызывает определенные вопросы. С пиковых значений начала октября т.г. примерно за полтора месяца цены на нефть упали примерно на 30%, что отразилось и на курсе рубля. Очевидно, что стабильный и достаточно крепкий рубль необходим экономике РФ, но для реализации базового прогноза МЭР требуется детальная проработка шагов по обеспечению стабильного и сильного рубля, тем более в условиях высоких внешних рисков.

Как представляется, регуляторам, в частности, целесообразно в достаточно длительном плане воздерживаться от покупок инвалюты с целью увеличения ЗВР РФ (в рамках бюджетного правила). Укажем, что в октябре под влиянием прекращения покупок инвалюты наблюдались укрепление курса рубля и его стабилизация. Недостаточное внимание к такому фактору, как курс рубля, может привести не только к росту инфляции, но и негативно отразиться на экономике в целом.

Подчеркнем, что повышенная волатильность курса рубля и его обесценение в 2018 г. привели к росту инфляции (в т.ч. с временным лагом). Инфляция в последние месяцы существенно ускорилась — с 2,2% в январе до 3,4–3,5% в сен. — окт. 2018 г. При этом официальный прогноз по инфляции предусматривает ее рост до 5–5,5% в 2019 г. и последующее возвращение на уровень около 4% в 2020 и 2021 гг. (в т.ч. с учетом повышения НДС в 2019 г.)

В то же время современная инфляция — это сложное многофакторное явление. Помимо монетарных факторов, на рост цен влияют структура рынков, темпы экономического роста, диспропорции в экономике и т.д. К тому же потребительские цены редко снижаются, а ускорившийся рост потребительских цен трудно затормозить. В этой связи, как представляется, в условиях растущей внешней нестабильности, передающейся на внутренний рынок РФ (в т.ч. через механизм валютного курса), могут оказаться не реализованными ряд среднесрочных официальных прогнозов (в частности, по инфляции).

О фондовых рынках и ставке ФРС США

Нельзя игнорировать риск, что политика США в перспективе может оказывать негативное влияние на курс рубля, инфляцию и финансовые дисбалансы в России. Это касается не только механизмов возможного расширения антироссийских санкций. Одним из значимых событий, в т.ч. связанным с «демонстрацией силы» США, в последнее время являются периодические повышения ставки ФРС. Например, по итогам сентябрьского заседания ФРС повысила базовую процентную ставку на 0,25 процентного пункта — с 1,75–2% до 2–2,25%.

Намерения США последовательно повышать эту ставку создают риск усиления оттока капитала из ряда других стран, вынуждая их центробанки также повышать ставки. Причем нередко ставки повышаются вопреки интересам национальных экономик. В результате отток капитала из стран с развивающимися рынками может ослабить национальные валюты этих стран. «Значимые девальвации в странах с развивающимися рынками тормозят в них инвестиции и экономический рост, что также снижает спрос на экспортные товары западных стран», — подчеркивают международные эксперты. Это высказывание справедливо и по отношению к курсу рубля, а также экономике РФ в целом.

Общая нестабильность, связанная в т.ч. с антироссийскими санкциями США, отражается на мировых финансовых рынках. Так, в октябре 2018 г. финансовые рынки ведущих стран продемонстрировали рекордное снижение (за ряд последних лет). По итогам октября Dow Jones Industrial Average упал на 5% (максимальное снижение (м/м) с января 2016 г.), Nasdaq Composite — на 9% (наибольшее падение (м/м) с ноября 2008 г.), Standard & Poor›s 500 — на 7% (максимальное падение (м/м) с сентября 2011 г. Помимо американских, снизились и фондовые индексы других регионов. В целом в октябре фондовые индексы стран Европы, а также Японии, Китая и Гонконга, Аргентины, Канады продемонстрировали падения не менее чем на 10% (от уровня последних пиков).

В целом нельзя исключать, что внешние шоки, передающиеся в экономику в т.ч. через фондовый рынок, могут способствовать негативному сценарию в экономике РФ. Напомним, что осенью 2008 г. приходу кризиса в экономику РФ предшествовало глубокое падение фондовых индексов. Индексы ММВБ и РТС под воздействием «обвалов» на мировых фондовых рынках снизились примерно в три раза в августе — ноябре 2008 г., что тогда стало одним из факторов прихода экономического кризиса в Россию. Отметим, что в последнее время сформировался ряд интересных отечественных научных подходов к изучению этого мирового экономического кризиса, а также к анализу нынешних глобальных рисков (в рамках исследований циклических процессов в мировой экономике).

Не приближается ли мировая экономика в известном смысле к повторению событий десятилетней давности, но в меньшем масштабе? С пиковых значений начала октября 2018 г. примерно за полтора месяца цены на нефть упали примерно на 30%. Недавнее резкое падение фондовых и иных глобальных рынков (в т.ч. сырьевых) рождает опасения у многих специалистов: в недалекой перспективе возможны новые тревожные сигналы. Тем не менее эти и ряд других внешних рисков в должной мере не учитываются в официальных прогнозных ориентирах.

Недоучет ряда рисков в официальных прогнозных документах заставляет еще раз вспомнить, что регуляторы, бизнес и банки должны иметь в своем распоряжении программу мер для использования в случае неблагоприятного хода событий (усиления санкций, обвала на мировых фондовых, валютных, сырьевых рынках и т.д.). Негативная октябрьская динамика мировых фондовых индексов может свидетельствовать о рисках системного характера. При этом многие внешние риски (в т.ч. эффекты от возможного ужесточения санкционного режима) даже не упоминаются во многих официальных прогнозных сценариях.

С целью разработки прогнозов и эффективных мер по нейтрализации внешних рисков и угроз регуляторам и бизнесу требуется более глубокое понимание происходящих изменений. Отмечаемые сегодня новые волны протекционизма, санкций, агрессивности ряда стран, геополитических обострений вероятно отражают ход глубинных экономических процессов. В этой связи необходимо более серьезное изучение циклических и других фундаментальных процессов, которые наблюдаются в мировой экономике и финансах.

От добрых намерений к эффективному альтруизму

16.01.2019

Уильям Макаскилл. Ум во благо. От добрых намерений — к эффективному альтруизму.

Макаскилл — шотландский ученый-философ, один из основателей движения эффективного альтруизма и создатель целой организации для глубокого анализа той реальной пользы, которую приносят деньги,
потраченные по всему миру на благотворительность. Вот посылка его книги: мы регулярно отправляем условную тысячу рублей в какой-нибудь фонд, не задумываясь о том, как эту же самую тысячу потратить с большим толком.

Автор говорит, если вы все равно тратите, не лучше ли тратить эффективно? Когда мы выбираем область для благотворительности, мы
руководствуемся личным траватическим опытом (родственник умер от рака) или элементарными эмоциями (видим по телевизору больных детишек). Однако от этих чувств, по мнению автора, надо избавиться, если вы действительно хотите помочь большему количеству людей.

Да, пишет автор, «трезвый расчет и практичность лишат филантропические усилия ореола добродетели», зато вы будете знать, что на свою тысячу спасли от смерти не одного человека, а пятерых. Ведь если хорошенько проштудировать статистические цифры и данные различных исследований, окажется, что пересылать средства
на борьбу с раком менее эффективно, чем на борьбу с малярией
(с точки зрения долгосрочного решения проблемы), а вместо пострадавших от землетрясения лучше обратить внимание на программы по борьбе с бедностью.

Журнал Вольного экономического общества России