Воскресенье, 22 сентября, 2024
ВЭО России

Пятилетка банковских чисток

В ноябре банковская система отметит своеобразный юбилей: пять лет с начала «чистки». Обошедшейся, по оценкам, более чем в шесть триллионов рублей. За эту оздоровительную пятилетку рынок покинули примерно треть банков. Хирургические решения Центробанка не принесли пока желаемого эффекта: уровень проблемности в секторе остается высоким. Чтобы в условиях низкого экономического роста и сжатия маржинальности удержаться на рынке, банкам нужно выработать новую модель развития. Прежние стратегии — тупиковые.

Текст: Марина Тальская

От Мастер-банка со всеми остановками

Точкой отсчета начала расчистки банковского сектора от плохих, по мнению регулятора, игроков принято считать резонансный отзыв лицензии 20 ноября 2013 года у входившего в топ-100 Мастер-банка. Всего за пять лет было отозвано 358 банковских лицензий (без учета аннулированных), что превышает аналогичный показатель за предшествующие девять лет. Санация банковской системы, подсчитали в Аналитическом центре при Правительстве РФ, обошлась налогоплательщикам в сумму около 6 трлн рублей.

Это, во-первых, расходы АСВ на страховые выплаты вкладчикам обанкротившихся банков. Чистые убытки от компенсации по депозитам (скорректированные на объем Фонда обязательного страхования на момент начала расчистки и на величину притока страховых взносов банков, а также с учетом кредита от ЦБ) составили 954 млрд рублей. Во-вторых, совокупная стоимость санационных процедур, запущенных с ноября 2013 года в отношении 35 банков, оценивается в 3,74 трлн рублей. Из них на санацию трех крупнейших банков — «ФК “Открытие”», Бинбанк и Промсвязьбанк — ушло 2,8 трлн. В-третьих, существенной статьей госрасходов стала докапитализация банков: 138,4 млрд рублей было выделено ВТБ и Газпромбанку и еще 840 млрд — из федерального имущественного взноса в виде ОФЗ Агентство по страхованию вкладов распределило между 34 банками. В совокупности прямые затраты государства на расчистку банковской системы составили 5,67 трлн рублей. Косвенные потери, а именно средства юридических лиц, зависшие в обанкротившихся банках, оцениваются в 510,5 млрд рублей.

Средства и результат

Можно ли было проводить оздоровление банковской системы меньшей кровью — вопрос чисто гипотетический. Согласно официальным заявлениям, ужесточение политики регулятора было обусловлено предстоящим переходом на более строгие стандарты банковской деятельности, так называемый «Базель III». Как бы то ни было, факт состоит в том, что, несмотря на некоторое замедление маховика отзыва лицензий в первой половине 2018 года, что, по идее, должно свидетельствовать об успехах политики расчистки, концентрация проблем в банковском секторе остается очень высокой. Причем и дыры в капитале, и токсичность активов по-прежнему проявляются непредсказуемо. Судя по всему, регулятор намерен продолжать действовать по накатанной методике. «Массированный этап отзыва лицензий завершается. Осталось не так много», — заверил на сентябрьском банковском форуме в Сочи заместитель председателя Банка России Василий Поздышев. Но тут же уточнил: «В автобусе, который называется «Регулирование Центрального банка», не должно быть бесплатного проезда для инвалидов».

Безусловным результатом многолетней санации банковской системы стало увеличение доли госучастия в секторе. Согласно расчетам Аналитического центра при Правительстве РФ, с октября 2013 по середину 2018 года доля госбанков в активах сектора выросла с 56 до 66%, в депозитах населения — с 58 до 73%, в корпоративном кредитовании — с 65 до 82%, в частном — с 51 до 72%. Специалисты утверждают, что огосударствление сегмента — это объективный тренд в кризисный период. Но налицо и очевидные минусы в виде сворачивания конкуренции. Кроме того, функционал такой структуры — административно управляем.

ПОДРЫВ ДОВЕРИЯ

 

 

 

 

 

Михаил Матовников,
старший управляющий директор — главный аналитик Сбербанка

Длительный кризис довольно серьезно подорвал доверие к частным банкам: уже в течение пяти лет сохраняется достаточно высокая дефолтная фаза. И дело не только в том, что за пять лет с рынка ушла треть банков, но и в том, что пять лет подряд доля банков, которые уходят с рынка, составляет порядка 10% в год. А когда речь идет о каждом десятом банке, клиенты просто не знают, кому доверять. Понятно, что в такой фоновой ситуации они выбирают стратегии, которые позволяют им чувствовать себя более комфортно. Первейшим следствием этого становится рост концентрации доли банков, которые воспринимаются как надежные, — это, конечно, госбанки и банки с иностранным капиталом. Плюс несколько крупнейших частных банков. В условиях длительного кризиса рост концентрации в госсекторе является объективным трендом.

Для восстановления доверия должен пройти какой-то период, в течение которого банки перестанут банкротиться столь интенсивно. К сожалению, исходя из объективных реалий, предстоит еще достаточно длительный период высокой дефолтности. Неправильно понимать ситуацию так, будто на рынке есть «хорошие» банки и «плохие» банки, и задача ЦБ — избавить рынок от «плохих» банков, а дальше все само наладится. Ничего подобного. Существуют достаточно сильные макроэкономические причины, в силу которых положение банков, которые какое-то время назад были вполне «хорошими», ухудшается. Это не вопрос отделения зерен от плевел, а вопрос объективного ухудшения условий деятельности банков.

И впереди банки ждет весьма трудный период, главными вызовами которого будут, во-первых, снижение инфляции, что автоматически означает серьезное снижение банковской маржи, а следовательно, сокращение прибыли и возможности для наращивания капитала. Во-вторых, низкие темпы роста, которые влияют не только на возможность банков расти, но и расчищать проблемы, связанные с прошедшим кризисом. У банков есть какое-то количество заемщиков, которые находятся в неидеальном положении, и при низких темпах роста улучшения их положения может не произойти, со всеми вытекающими последствиями.

В отличие от ситуации темпов роста в 5%, когда падает мало кто, при темпах роста около 1,5% ухудшение ситуации может наблюдаться практически у половины экономических субъектов. А это означает, что сохраняется повышенный уровень кредитных рисков, в том числе по новому кредитованию. То есть не только старые проблемы не расчищаются, но и новые создаются.

Нельзя сказать, что ничего подобного мы раньше не проходили. Близким аналогом нашей теперешней ситуации является период 1995–1997 годов. Тогда так же резко снизилась инфляция. В тот период примерно за три года с рынка ушла треть банков. Пока экономика не войдет в устойчивую фазу роста, банковской системе предстоит адаптация к этим новым реалиям. Прежде всего, речь идет о повышении способности жить в условиях низкой маржи. Это в первую очередь связано с повышением операционной эффективности — то есть с сокращением расходов в условиях, когда в силу разных причин их как раз надо наращивать, в основном на развитие дистанционного банкинга. Второе направление адаптации — наращивание доли непроцентных, в основном комиссионных доходов. Серьезная трансформация потребуется всем банкам, не только мелким, но и крупнейшим.

Состояние частного сектора

Между тем частные банки пока так и не нащупали почву под ногами. Так, по данным ЦБ, прирост капитала банковской системы за прошлый год составил всего 0,1%, а по состоянию на 1 сентября года нынешнего, из расчета год к году, — 0%. Развитие традиционных направлений бизнеса по разным причинам пока для банков проблематично. В сегменте корпоративного кредитования, динамика которого остается слабой, в ближайший год произойдет, по мнению аналитиков RAEX («Эксперт РА»), перераспределение первоклассных заемщиков «вследствие активизации крупных банков, проходящих процедуру санации с участием государства».

Потенциал компенсации за счет наращивания непроцентных доходов, в первую очередь выдачи гарантий, специалистам агентства также представляется ограниченным вследствие ужесточения конкуренции. Пока банки идут проторенной дорогой, наступая на старые грабли. Речь — о всплеске потребительского кредитования. Так, по данным ЦБ, на начало сентября, из расчета год к году, динамика розничного кредитования составила 20,7%, а необеспеченного — 19,3%. Это почти криминальное приближение к показателям докризисного бума, на котором банки (и заемщики) уже серьезно обожглись.

При этом темпы роста банковской розницы радикально опережают стагнирующий рост доходов заемщиков: амплитуда показателей — 19 и 2% соответственно. По прогнозу аналитиков RAEX, это чревато ростом дефолтности в сегменте уже в недалеком будущем, в 2019–2020 годах. Данность еще и в том, что низкие темпы экономического роста не позволяют компенсировать огрехи стратегий ростом объемов бизнеса. В условиях стагнации скелеты из шкафов выпадают скорее рано, чем поздно. По оценкам агентства Fitch, общий объем проблем в современном банковском секторе — это и пограничность уровня капитализации, и сомнительность качества ряда активов — составляет 4 трлн рублей. При этом аналитики агентства полагают, что лишь с половиной этих проблем банковская система способна справиться самостоятельно.

Рост доли государства

Михаил Хромов,
заведующий лабораторией финансовых исследований направления «Макроэкономика и финансы» Института экономической политики им. Е.Т. Гайдара

В России с каждым кризисом, начиная с 1998 года, идет — на ступеньку — увеличение доли государства в банковском секторе. И это вполне объективная тенденция: основными реципиентами господдержки, оказываемой в том или ином виде, являются крупнейшие банки, которые практически полностью представлены госбанками и квазигосударственными банками, принадлежащими крупным госкорпорациям. Кроме того, в прошлом году Банк России начал процедуру санации в отношении крупнейших частных финансовых институтов из так называемого Московского кольца — Бинбанка, ФК «Открытие» и Промсвязьбанка, так что формально они тоже сейчас являются государственными.

Регулятор заявляет о своем намерении со временем продать эти структуры частным инвесторам, но, как мы понимаем, проблема в том, что в настоящее время крупного инвестора, готового совершать такие покупки в российском банковском секторе, не существует. Прежде в качестве покупателей выступали либо нерезиденты, либо крупные госкорпорации. Но иностранные инвесторы утратили интерес к такого рода приобретениям и в силу новой политической ситуации, и в силу того, что российские банки в последние годы сильно снизили свою инвестиционную привлекательность в связи с низкой эффективностью бизнеса. А продажа санируемого банка какой-либо госкорпорации все равно оставит его в поле госсектора. Таким образом, сейчас в российском банковском секторе примерно две трети активов представлены институтами с той или иной формой госучастия. И в ближайшее время не стоит ожидать изменения этой тенденции.

С точки зрения конкуренции само по себе это не так и плохо. Те же Сбербанк и ВТБ в ходе борьбы за перспективного клиента способны создавать конкурентную среду, которая будет транслироваться на весь сектор, — в виде снижения ставок по кредитам и повышения их по депозитам, а также развития линейки услуг и улучшения качества обслуживания. Главная проблема огосударствления банковской системы — в укоренении сегментации. Дезориентированные проводившейся регулятором по не всегда очевидным принципам чисткой клиенты склонны выбирать госбанки. Таким образом, самые лакомые клиентские сегменты становятся недоступны частным банкам.

Риторика представителей власти относительно перспектив российской финансовой модели за прошедшие 10 лет изменилась кардинально. Если в 2008 году был провозглашен курс на создание в России мирового финансового центра, то сейчас акценты в экономической политике в финансовой сфере сместились в пользу дедолларизации расчетов и стремления к автаркии с опорой на внутренние ресурсы. В таких условиях закрепляется роль банковского сектора как ключевого элемента финансовой структуры. А рост значимости внутренних облигационных заимствований, наблюдавшийся в последние несколько лет, являлся, скорее, реакцией на закрытие для крупных заемщиков внешних рынков и служил целям замещения внешних займов внутренними. Большая часть прироста долгового рынка была обеспечена несколькими крупнейшими эмитентами, поэтому говорить о каком-то сдвиге в модели российской финансовой системы в пользу рыночного финансирования пока не приходится.

О финансовом форсаже

Презентация в Доме экономиста новой книги Абела Аганбегяна «Финансы, бюджет и банки в новой России» вылилась в острую дискуссию о роли финансов в развитии экономики страны.
(По материалам 17-й экспертной сессии Координационного клуба ВЭО России «Финансовый форсаж — драйвер социально-экономического подъема», 3 октября 2018 года)

Риски и возможности финансового капитала

Сергей Бодрунов,
президент ВЭО России, президент Международного союза экономистов, директор Института нового индустриального развития им. С. Ю. Витте, эксперт РАН, д. э. н., профессор

Напомню, что майским указом Президента России четко сформулирована задача возобновления экономического роста страны; до 2024 года нам необходимо в два раза снизить бедность, увеличить ожидаемую продолжительность жизни, обеспечить естественный рост численности населения, войти в число пяти крупнейших экономик мира. Это задача непростая, это – комплексный и достойный вызов. Главная проблема — не только преодолеть кризис в отечественной экономике, но и устранить технологическое отставание России от развитых стран.

Почему в этом контексте важна книга академика Аганбегяна? С момента своего возникновения финансовый капитал играл определенную вспомогательную роль, поддерживая развитие производства, удовлетворение потребностей общества в продукте, товарах, услугах. Однако в наше время он стал гиперразмерен, начал играть определяющую роль в развитии мировой экономики, он превратился в сюзерена реального сектора экономики.

Абел Гезевич в книге приводит конкретные цифры. Так, в Западной Европе активы банков в 2–3 раза превысили ВВП, американский фондовый рынок и госдолг США также существенно превышают ВВП; объемы страхований, ипотечных, паевых фондов и активы инвестиционных компаний вплотную приблизились к нему по объему, каждый в отдельности; объем деривативов в 12 раз превысил мировой ВВП. В бесконечной цепочке движения капитала произошла смена приоритетов, произошел сдвиг и в экономическом мировоззрении: деньги стали рассматриваться не как посредник между товарами, а наоборот. Следствие — капитал перестал быть тесно связанным с реальным сектором экономики, что справедливо отмечает автор.

Те же США сейчас озабочены решорингом высокотехнологичного производства и технологических инноваций. Активно поддерживаются инвестиции в новую индустрию в Германии, Китае. В мире придуманы и опробованы различные инструменты вовлечения капитала в такой инвестиционный процесс. Один из таких мощных механизмов рассматривает в своей книге Абел Гезевич. Речь идет о политике финансового форсажа. В свое время, как справедливо отмечает Абел Гезевич, финансовый форсаж сыграл важную роль в развитии ряда стран, прежде всего Японии, Китая, Южной Кореи. Автор отмечает, что в среднем за 10 лет эти страны увеличили свой ВВП в 1,6–2 раза. И если Россия так же обратится к политике финансового форсажа, то уже через 15–20 лет сможет, по убеждению автора, достичь уровня развитых стран мира по экономическим и социальным показателям, а еще через 10 лет — уровня самых развитых стран.

Отсталость финансовой системы

Абел Аганбегян,
заведующий кафедрой экономической теории и политики РАНХиГС при Президенте РФ, академик РАН

В нашей социально-экономической сфере есть две самые отстающие области по мировым рейтингам. Самая отстающая область — здравоохранение. Главный показатель качества здоровья населения — Всемирная организация здравоохранения нас относит на 119-е место. Причем это очень широкий показатель, который состоит из 90 элементов, собранных в 12 групп, — в общем, это не то, чтобы сели мы и стали голосовать, — это тщательная работа с привлечением рос- сийских и зарубежных экспертов, сравнительно с другими страна- ми по многим показателям. А вторая наша самая отсталая сфера, как ни странно, это финансы. По финансам почти нет показателей, где мы были бы меньше сотого места. Скажем, развитость финансов, есть такой рейтинг, — 107-е место; монетаризация экономики — там какое-нибудь 105-е; доля активов банков в валовом внутреннем продукте, доля кредита, процентная ставка, уровень инфляции… Эти показатели разлагаются на разные подпоказатели, и хорошего там практически нет. Там доля ипотеки в ВВП — 5% и так далее. У меня такая цель обсуждения: не оценка этой книги, а дискуссия. Поэтому я очень надеюсь именно на ваши замечания, новые идеи, может быть, подскажете, чего там нет, что пропущено из существенных вопросов. Я надеюсь не на одобрительное (не нужно говорить хороших слов), а критическое обсуждение по существу.

Что такое финансовый форсаж?

Яков Миркин,
заведующий отделом международных рынков капитала ИМЭМО РАН, д. э. н., профессор

К моменту, когда нам объявили о том, что мы все-таки должны перейти к росту выше среднемировых в этом году (это где- то 4%), подошли с очень мелкой финансовой системой, потому что, например, если доля России в глобальном ВВП, скажем, в 2014 году была 2,8%, сейчас — 1,9%, то никогда доля России в глобальных финансовых активах не превышала 1%, и сегодня это — 0,4–0,5%.

К моменту, когда должны перейти в сверхбыстрые темпы роста (хотелось бы), подошли не только с мелкой финансовой системой, но еще и не собираемся ее настраивать таким образом, чтобы она стимулировала сверхбыстрый рост. Хотя, просто по аналогии, внутренняя система человека, который идет медленно, настроена именно на медленное движение; если человек переходит в состояние бега, динамики, все, соответственно, должно быть настроено именно на форсаж.

Политика финансового форсажа — это, с одной стороны, политика нормализации насыщенности деньгами, финансовыми активами, процента при подавлении инфляции и ослабленном стимулирующем валютном курсе, при снижении налоговой нагрузки и очень сильных налоговых стимулах за рост, при одновременном решении других задач, потому что если ставить задачи только финансового форсажа, то, естественно, тут же возникает проблема счета капитала, вывода денег, превращения этих рублей в валюту и так далее.

Конечно же, политика финансового форсажа является политикой настройки финансовой системы на содействие, на стимулирование роста. Она одновременно должна соединяться с экономической и промышленной политикой, с администрацией развития посредством снижения административного бремени, которое растет по экспоненте, десятками других вещей в общей макроэкономической мозаике, политике, рассчитанной именно на стимулирование роста.

Нам не верят или нас не слышат

Марина Абрамова,
заместитель руководителя Департамента финансовых рынков и банков Финансового университета при Правительстве Российской Федерации, д. э. н., профессор

Прежде чем перейти к словам «однако», я хочу сказать, что, хотя Вы, Абел Гезевич, и не финансист, Вы совершенно классный макроэкономист, поэтому та книга, которую мы все прочли, и я тоже прочла, меня навела на серьезные размышления. В какой части? Во-первых, в той, которая касается вопросов денежно-кредитной политики. Сама денежно-кредитная политика, сама финансовая сфера в отрыве от несырьевого сектора, реального сектора экономики, собственно, не могут стать сами по себе драйвером экономического роста. Поэтому, наверное, мне понравилась та идея, которую я нашла в Вашей книге, о том, что денежно-кредитная политика (ДКП) должна быть скоординирована с бюджетно-налоговой политикой, с промышленной политикой, с культурной политикой. Пока мы, к сожалению, встречаем материалы Центрального банка только в качестве постановочной цели.

Мы говорим о том, что ДКП должна стимулировать экономический рост — и бац, встречаем повышение НДС. Более того, Центральный банк пишет, что канал издержек незначителен. Значит, канал издержек незначителен, НДС окажет незначительное влияние на инфляцию. Не знаю, верить или не верить представителям Центрального банка и экономистам, но все вы знаете основные факторы, которые являются проинфляционными факторами, это все-таки немонетарные факторы. Говорить о том, что изменение НДС и изменения финансовой политики не окажут воздействия на инфляцию… Как-то с точки зрения макроэкономики не особенно верится.

ЦБ действует в логике системы

Александр Некипелов,
Вице-президент ВЭО России, директор Московской школы экономики МГУ им. М.В. Ломоносова, академик РАН

Я согласен с тем, что финансовая система призвана здесь играть важную роль. У нас финансовая система слабо развита. По мировым меркам — низкий уровень монетизации и экономики. Но что из этого вытекает? Вытекает ли из этого, что, увеличивая денежное предложение, мы решаем эту проблему? Монетизация экономики на самом деле тесно связана с глубиной самой финансовой системы. Спрос на деньги как на инструмент появляется не только в области реального сектора экономики. Попытка решить проблему простым наращиванием денежного предложения, на мой взгляд, может дать самые нежелательные результаты.

В некотором смысле политика Центрального банка очень логична и целостна. Они исходят из одной вещи, с которой я принципиально не согласен, но они исходят из нее — о том, что наше большое достижение — это полная либерализация финансово-валютного режима. И как только вы встали на эту позицию, вы сразу же понимаете, да, конечно, в условиях полной свободы движения финансовых ресурсов между странами невозможно не реагировать так, как реагирует Центральный банк — процентной ставкой и так далее, невозможно деньги накачивать. А если ты видишь, что их там больше, то нужно создавать искусственные механизмы их изъятия.

Одновременно мы видим, что реальный сектор экономики, строго говоря, не испытывает потребности в деньгах. Значительную часть денег он тоже не инвестирует, традиционную часть финансирования, в виде самофинансирования, не осуществляет. Вместо этого он тоже накапливает депозиты и так далее. В этих условиях, если мы считаем, что некие базовые вещи правильны, тогда правильно действует Центральный банк, все он верно делает, иначе эта система работать не может. Хотя я абсолютно согласен с тем, что пишет Абел Гезевич, что вообще у нас миллиардов сто пятьдесят — избыточные валютные резервы, которые могли бы давать отдачу в реальной экономике. Вместо этого они приносят реальные потери.

Наша ситуация – рукотворная

Гарегин Тосунян,
вице-президент ВЭО России, президент Ассоциации российских банков, член-корреспондент РАН

И то, что я для себя в книге важное отметил, потому что до этого обсуждение шло в экономическом разрезе, что эта тема не только экономическая. Я вообще не экономист, я физик, я ядерщик, я юрист, я менеджер, но не экономист. Вопрос, который Абел Гезевич сформулировал и на который фактически дал ответ, — ситуация, в которой мы находимся, рукотворная, это не от Бога, откуда-то, случайно, в результате исторических процессов. Это то, что за последние годы рукотворно делается.

Система управления, которая основана не на инклюзивности, а на контрактивности, когда узкая прослойка хочет управлять так, чтобы доить все остальное общество, конечно, будет давать такие результаты. Эта рукотворность — не локальная, она достаточно глобальная. И в этой части еще хочу отметить, что есть у философов такое понятие — зона обмена. Речь идет о том, что такого масштабного рода задачи обсуждаются на уровне межотраслевого анализа. Здесь без философов, без социологов, без психологов (не скажу, что психиатров) невозможно оценить, почему мы так упорно сами себя кастрируем в экономическом, финансовом плане. Почему мы так безжалостно к себе относимся в части проведения политики, которая заведомо закладывает торможение в развитие?

Какая финансовая модель нам подходит?

Галина Панова,
заведующая кафедрой МГИМО «Банки, денежное обращение и кредит», д. э. н., профессор

Политика у нас называется денежно-кредитная. Денежная она точно, а насчет кредитной — не очень. Здесь, на мой взгляд, при всем моем уважении к Центральному банку, сегодня мегарегулятору, конечно, имеет смысл говорить (и уже не первый год мы это говорим), что в рамках денежно-кредитной политики установление целей по обеспечению стабильности национальной валюты и таргетированию инфляции, наверное, маловато. Имеет смысл обратиться к опыту Соединенных Штатов Америки, ФРС, где речь идет в том числе и о стимулировании экономического роста и развития страны. Да, Центральный банк в этих ситуациях всегда парирует: «Мы — Центральный банк. Мы отвечаем за стабильность национальной валюты. Собственно, на этом наши цели заканчиваются». Но тогда возникает вопрос, а где же теряются эти цели между Минэкономразвития, Центробанком вместе с Минфином?

Если нет мейнстрима, это авантюра

Тигран Саркисян,
Председатель коллегии Евразийской экономической комиссии

Как говорил один из моих учителей, Георгий Петрович Щедровицкий: «Если есть верные утверждения и они противоречат друг другу, то есть проблема». Я сегодня услышал очень много правильных тезисов. Иногда я фиксировал, что они противоречат друг другу. Это означает, что существует проблема. Первая проблема. Мне показалось, что нет диагностики, на самом деле. Какую болезнь мы хотим вылечить через финансовый форсаж? Если относительно диагноза болезни у нас нет согласия (и вообще этого диагноза я, честно говоря, не увидел), то это авантюра. Мы можем убить больного. Это может привести к кризису. У меня много вопросов. А эти деньги кому нужны? Что происходит в реальном секторе? У нас есть там конкуренция? У нас есть банкротство предприятий? Мы знаем, в какие сектора идет перелив капитала? А вообще перелив капитала происходит у нас в стране? У нас передаточные механизмы в стране работают, рыночные? Если не работают, то почему не работают? Я также не получил ответа на вопрос: просто вливание денег почему не должно привести к инфляции?

Это не тривиальные вопросы. Есть один из фундаментальных вопросов, на который я хотел бы обратить ваше внимание. В итоге нашей дискуссии мы что-то предлагаем людям, которые принимают решение или, наоборот, мы их путаем? В какой ситуации мы сегодня находимся? Есть ли у нас в этом зале консенсус относительно модели экономического роста Российской Федерации? Я утверждаю, что этого консенсуса не услышал здесь. Этого консенсуса нет в Правительстве. Этого консенсуса не видит Президент, который дал поручение, чтобы Столыпинская группа, Кудрин, Минэкономики поработали вместе, имея три разных подхода к тому, какая экономическая модель должна обеспечить экономический рост. Почему тогда мы должны поверить, что финансовый форсаж даст результат?

В какой системе мы находимся?

Георгий Цаголов,
Действительный член Сената ВЭО России, профессор Международного университета в Москве, член Союза писателей России, академик РАЕН, д. э. н.

Две страны, Китай и Вьетнам, которые приводятся как пример финансового форсажа, себя считают социалистическими, в отличие от других государств, чисто капиталистических. В этих двух странах, если к ним присмотреться пристальнее, существует то, чего не существует у других, а именно — плановая система хозяйства, которую они не выкинули, как мы выкинули в 90-е годы, раздолбали ее руками Гайдара и прочих. Вот в чем причина их экономического чуда. Нам надо прямо сказать, что планирование нужно, это сказано у Абела Гезевича, но немножко скороговоркой. А надо сказать, что без восстановления планирования в требуемых рамках мы ничего не сделаем. Мы не повернем нашу экономику в том направлении, в котором нужно. Главные сферы хозяйства должны быть в руках планового хозяйства. При этом должен присутствовать рынок. Это означает, что мы должны стремиться к смешанному интегральному обществу.

Следствие преступных решений

Владимир Раевский,
действительный член Сената ВЭО России, главный ученый секретарь, академик Международной академии менеджмента, д.э.н., профессор

Я хочу сказать, что, какой бы мы финансовый форсаж ни организовали, какие бы финансовые объемы ни собрали, мы встретим сопротивление среды в виде той экономики, которая на сегодня существует. Дело в том, что, можно сказать, преступление первой группы реформаторов, которые когда-то реформациями начали заниматься, — совсем не в том, в чем мы продолжаем их упрекать, совсем не в ограблении народа, потому что Гайдар, собственно, обналичил то, что на тот момент существовало. Его решение в области освобождения цен и всех других вопросов,
с этим связанных, было безальтернативным.

Но самое главное — это даже не ошибка, а нечто большее — у нас оставалась государственная промышленность, государственная торговля, но ею перестали управлять. В результате государственная торговля создала дефицит на пустом месте за счет припрятывания товаров. В этом очень легко убедиться, потому что, если сравнить объем производства, который существовал тогда, и потребление продукции, которая есть сейчас, мы убедимся, что как бы голода-то не было тогда.

Среда диктует и то, какими методами должны быть устранены эти диспропорции. Мы видели картинку, как премьер, собрав банкиров, говорил, чтобы не уходили в отпуск. Все это видели. Это просто смешно было. Не уходите в отпуск и выдавайте кредиты, но они почему-то их не выдавали. Некому было выдавать. Поэтому на сегодня кроме вопросов, о которых мы говорили, есть то, что можно решить через планирование, о котором не было сегодня сказано Абелом Гезевичем, но он ярко сказал об этом, когда мы обсуждали его другую работу.

8th Issue’s Editorial

Sergey Bodrunov
President of the VEO of Russia, president of the International Union of Economists, director of the New Industrial Economy Institute, expert of the Russian Academy of Sciences, professor

Dear readers!

The editors timed the release of this issue of the journal to coincide with the Day of the Russian Economist, the annual All-Russian economic meeting, and since it’s some sort of a milestone in our joint work during the year, we can draw some results.

As regards the personal ones which are within the context of the public mainstream, your humble servant received his first pension while the issue was being prepared for print. I was quick enough!.. It took us fifteen years to prepare for the increase in the retirement age, then it took us six months to discuss it, and one month to pass the corresponding legislation. Whew, we had it done. A tolerable version, it seems. But, as expected, not everyone is happy, the move seems unfair to many, even somewhat suspicious. Of course, it would be good to take into account the idea suggested by the VEO of Russia — to rise the age in proportion to the increase in the country’s life expectancy. That is, before taking something away, you should first give something: the result would have been practically the same, but how much more fair and understandable it would have been to the population! And any objection would be difficult: if people started to live, say, 2 years longer, i.e. nearly 3% longer than in the previous period, we would be able to increase the retirement age by 3% of the average length of employment (30 years), i.e. by 0.9 years. What Russian man would be against retiring even at 68, if his life expectancy was nearly 85! And in addition, the tasks of improving the quality of life from the May presidential decree would have been “quantified”. Because without improving the quality of life you cannot improve the «quantity».

Our economy saw quite a few positive changes, contrary to what people seem to think amidst the barrage of upsetting pension-related news.

For instance, Russia has broken last year’s record for wheat exports. At the time of this writing, there are no final data for the year, but according to various estimates the country’s wheat harvest was 42 to 45 million tons. An excellent result! There is only one nuance. The food industry lags behind substantially, that is, we are following approximately the same path as the oil industry, we limit our sales almost exclusively to commodities. Do we need another type of oil, a «granular» one? Perhaps we do, and yet we import finished high tech products with much added value! And, as we pointed out at the session of the Coordination Club of the VEO of Russia, our agro-industrial and food sectors’ next goal should be processing raw materials to produce «our own» food; to achieve this goal and to compete on a par with the multinational corporations, which I will not be calling by names, our food industry will need support.

Continuing the theme of exports (currently, Russia’s strategic goal is building up its non-commodity exports), I would like to point out that sales of IT services in the first six months of 2018 exceeded their imports, 2.55 billion dollars vs 2.52. Somebody would say it is less than the US exports, and not just by several times but by an order of magnitude, but in fact it’s an extremely important result: in the sector which is very important for the future economy, our exports exceeded imports for the first time ever! The first step is always the hardest; these are the first fruits of the transition to digital economy which the President announced at the last year’s St. Petersburg Economic Forum, the fruits that do not require expensive fixed assets, workshops, infrastructure, etc., they only require bright minds of Russian programmers. But, unfortunately, as we have repeatedly discussed at the VEO of Russia meetings, without a comprehensive re-industrialization of the country based on technological upgrades, these figures will remain low, because the demand for information technologies must be shaped by the overall development of the high-tech industry. The quintessence of our discussions on this topic was the question of Academician V. Ivanter: “Colleagues, what economy will we digitize?”

Once again, we are ending the year with growth, but, unfortunately, the growth is minimal, about 1.5 percent. At the very beginning of the year, most experts at our expert session predicted the growth would be exactly like this, unless systemic measures were taken in the economy. Systemic measures have not yet been taken (I hope they eventually will be), growth is minimal, and the next year’s forecasts prepared by the IMF, the EBRD, and by the Ministry of Economic Development and Trade after them are even a few tenths of a percent lower.

Actually, our journal is intended for discussing what these systemic measures may be. This time, one of the main topics is financial measures that could drive the economy.

 

8 номер. Письмо главного редактора

Сергей Бодрунов
Президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов, директор ИНИР им. С.Ю.Витте, эксперт РАН, д.э.н., профессор

Уважаемые читатели!

Редакция подгадала выход этого номера журнала к Дню экономиста России, к ежегодному Всероссийскому экономическому собранию, а это – своеобразный рубеж нашей общей работы за год, и можно подвести некоторые итоги.

Из личных, которые в теме общественного мейнстрима – ваш покорный слуга, пока готовился выпуск, получил первую пенсию. Успел!.. Пятнадцать лет мы готовились к увеличению возраста выхода на пенсию, потом полгода обсуждали, затем месяц принимали. Уфф, приняли. Вроде бы – в терпимом варианте. Но, как и ожидалось, не все довольны, многим мера кажется несправедливой, даже какой-то подозрительной. Конечно, хорошо было бы учесть идею ВЭО России – увеличивать этот срок пропорционально увеличению продолжительности жизни в стране. То есть – прежде, чем что-то забрать, сначала что-то дать:  получилось бы в результате практически то же самое, но – насколько справедливее и понятнее населению! И возразить было бы сложно: жить стали дольше, к примеру, на 2 года, что составило около 3% к предыдущему периоду, срок выхода на пенсию увеличиваем на 3% к среднему стажу (лет 30), т.е. на 0,9 года. Какой бы русский мужик возражал пойти на пенсию даже и в 68 лет, если бы продолжительность жизни у него стала под 85! И к тому же «оцифрованы» были бы задачи повышения качества жизни из майского указа Президента. Потому как без качества и «количество» жизни не увеличить.

Из позитивного в нашей экономике было не так мало, как кажется людям на фоне информационных накруток, связанных с пенсиями.

Так, Россия побила прошлогодний рекорд по экспорту пшеницы. На момент написания этих строк окончательных данных по году нет, но будет, по разным оценкам, от 42 до 45 млн тонн. Блестящий результат! Вот только есть один нюанс. Пищевая промышленность отстает в разы, то есть, идем примерно тем же путем, как в нефтянке – продаем почти одно лишь сырье. Нужна нам очередная, «сыпучая», нефть? Не помешает, но ввозим-то мы готовые продукты с серьезной добавленной стоимостью, высокотехнологичные! И как отмечали мы на сессии Координационного клуба ВЭО России, следующей целью для нашего агро- и пищепрома должна стать именно переработка сырья в «свои» продукты, а для этого, чтобы наравне конкурировать с транснациональными корпорациями, названия которых мы не будем произносить, нашему пищепрому необходима поддержка.

Продолжая тему экспорта (а именно экспорт, причем в его несырьевой части, сейчас является стратегической целью), хочется отметить, что продажа IT-услуг в 1-м полугодии 2018-го года превысила импорт оного – 2,55 млрд долларов против 2,52. Кто-то скажет, что это даже не в разы, а на порядки меньше, чем экспортируют США, но это – на самом деле чрезвычайно важный результат: в этом важнейшем для будущей экономики секторе наш экспорт превысил импорт впервые! Лиха беда – начало; это и есть первые плоды того движения к цифровой экономике, о построении которой Президент объявил на прошлогоднем Санкт-Петербургском экономическом форуме, причем – плоды, не требующие дорогостоящих основных фондов, цехов, инфраструктуры и т.д., а требующие только светлых голов российских программистов. Вот только, к сожалению, и мы уже неоднократно говорили об этом на собраниях ВЭО России, без общей реиндустриализации страны на новых технологических рельсах эти цифры будут оставаться невысокими, потому что спрос на информационные технологии должен формироваться общим развитием высокотехнологической промышленности. Квинтэссенцией наших обсуждений этой темы был вопрос академика В.Ивантера: «Коллеги, а какую экономику будем оцифровывать?»

Год мы вновь завершаем с ростом, но, к сожалению, минимальным – около 1,5 процента. В самом начале года большинство экспертов на нашей экспертной сессии прогнозировали именно такой рост, если не будут предприняты системные меры в экономике. Системные меры (надеюсь, пока) не приняты, рост – минимальный, а в следующем году, как нам прогнозирует и МВФ, и ЕБРР, а за ними и Минэкономразвития, будет даже на пару десятых ниже.

Собственно, для того, чтобы обсуждать, какими эти системные меры могут быть, наш журнал и работает. В этот раз одна из главных тем – финансовые меры, которые могли бы подтолкнуть экономику.

«Исчезает и система коммерческих банков, а, следовательно, исчезает и центральный банк»

Александр Некипелов
Директор Московской Школы Экономики МГУ им. М.В. Ломоносова, академик РАН, д.э.н., вице-президент ВЭО России

Трансформации денег происходили под влиянием действия факторов снижения транзакционных издержек. Когда мы посмотрим на все исторические изменения с этой точки зрения, то можем увидеть логику: от простого использования золоторасчета к печатанию монет, развитию системы расчетов, бумажным деньгам и, наконец, к потере связи с золотом и так далее.

Конечно, сегодня криптовалюты остаются достаточно экзотической вещью, пока это не столько средство обращения, сколько некий спекулятивный актив.

Тем не менее, применительно к криптовалютам, мне кажется, есть очень серьезный предмет для обсуждения. Дело в том, что если мы просто представим, ради интереса, что исчезли все валюты и остались только криптовалюты, то мы увидим, что при определенных условиях это может быть сопряжено с очень серьезным сокращением транзакционных издержек.

В каком смысле сокращение транзакционных издержек? В основном, транзакционные издержки сводятся, как мы знаем, к затратам на электричество, затратам на функционирование соответствующих компьютерных сетей, людей, которые все это дело обслуживают. В этом смысле вся система как аналогия системы золотого обращения, она, на мой взгляд, очень правильная и удачная. А где потенциально может произойти очень серьезное сокращение транзакционных издержек?

Дело в том, что эта денежная система – принципиально новая, в ней нет места коммерческим банкам как финансовым посредникам и одновременно участникам системы расчетов. То есть, разумеется, никто не ликвидирует при этом рынки кредита, рынки акций, облигаций и других ценных бумаг. Но при этом частичное резервирование, вся система, основанная на частичном резервировании, исчезает, и исчезает и система коммерческих банков, а, следовательно, исчезает и центральный банк. А следовательно исчезает и денежно-кредитная политика как таковая и как инструмент регулирования.

Значит, сокращение издержек потенциально в этой области может быть совершенно колоссальным. Конечно, все эти проблемы, которые связаны с налоговыми проблемами, которые одновременно возникают, они существуют, отрицать их не стоит.

Может ли произойти такой переход, принципиальные изменения роли криптовалюты, чисто экзотической роли спекулятивных валют и постепенное их превращение в основную форму денег? Я затрудняюсь ответить на этот вопрос, я не знаю, но я убежден, что тот интерес, который проявляется многими центральными банками к криптовалютам, то, что самые развитые страны заняты разработкой соответствующих проблем, о многом говорит.

Кстати говоря, что касается волатильности криптовалют: да, она была колоссальная, но в последнее время, в связи, в частности, с развитием фьючерсных контрактов, такое впечатление, что произошла довольно серьезная стабилизация в этой области (посмотрим, насколько устойчивая).

Конечно, криптовалютам нужно завоевать доверие, оно не может быть завоевано за день-два. Может быть, это вообще окажется тупиковым путем. Тут трудно что-то утверждать, но, по-моему, большой ошибкой было бы сейчас не заниматься очень серьезно этим вопросом просто со ссылкой на то, что это некий спекулятивный актив.

Изменения в экономической системе, связанные с этим, могут быть очень серьезными. Часто мы не обращаем внимания, а ведь криптовалюты обладают бесконечной делимостью; там возможно сколько угодно знаков после запятой. А это тоже очень серьезно может повлиять на ситуацию, которая в ряде стран с современной денежной системой процентная ставка приближается к нулевым уровням, а иногда и выходит в отрицательную зону.

То есть, изучать возможности, не отставать и смотреть более широко на те преобразования, которые в связи с криптовалютами могут произойти во всей экономической системе, особенно в условиях тех кризисных или опасных явлений, которые в современной международной экономике происходят, нужно обязательно.

(Из выступления на научной конференции Абалкинские чтения ВЭО России и Финансового университета при Правительстве РФ «Деньги: от куны до биткоина»)

На тропе войны

Президент США Дональд Трамп начал активно бороться против «китайской экономической агрессии», а также намерен заставить Европу покупать только американский сжиженный природный газ. Аналитики не исключают полномасштабной, провоцирующей рецессию всей мировой экономики торговой войны.

США против Китая

Меморандум о введении торговых ограничений против Китая президент США Дональд Трамп подписал еще в марте. Документ ввел 25-процентные пошлины на китайские товары общей стоимостью 60 миллиардов долларов (всего более ста видов товаров — от электроники до одежды и обуви). Эта мера должна сократить рекордный дефицит в торговле США с Китаем — 375 миллиардов долларов. По данным американского министерства торговли, это почти половина совокупного торгового дефицита США.

Однако главная цель пошлин — пресечь колоссальную кражу Китаем американской интеллектуальной собственности, из-за которой Штаты теряют сотни миллиардов долларов, считают эксперты. По данным Комиссии по краже американской интеллектуальной собственности, каждый год из-за кражи пиратского программного обеспечения и контрафактных товаров американская экономика недополучает до 600 миллиардов долларов.

Китай объявил об ответных мерах: министерство торговли анонсировало пошлины на импорт из США общим объемом 3 миллиарда долларов. Самые большие пошлины — 25% — на импорт свинины и переработанного алюминия, 15% — на импорт фруктов и сухофруктов, орехов, денатурированного спирта и вина, стальных труб. В заявлении ведомства отмечается, что Китай не боится торговой войны с США. Однако бывший министр торговли республики Вей Цзянго в интервью Bloomberg подчеркнул: «Трамп должен понимать, что из этой войны никто не выйдет победителем».

США это не останавливает: в июле министерство торговли подготовило новый перечень ограничений на импорт из Китая — на этот раз общим объемом 200 миллиардов долларов. В него вошли 6 тысяч промышленных и потребительских товаров, которые предполагается обложить 10-процентными пошлинами. У бизнеса есть два месяца на то, чтобы попросить об исключении тех или иных позиций из списка. На новые пошлины США Китай пожаловался во Всемирную торговую организацию (ВТО).

США против России и ЕС

Китай — не единственный рынок, из-за которого США, по мнению Дональда Трампа, упускают торговые выгоды. По итогам встречи с российским президентом Владимиром Путиным американский лидер заявил, что США намерены конкурировать за газовый рынок Европы с российским проектом «Северный поток-2». Летом 2017 года США обещали санкции инвесторам в российские экспортные трубопроводы. На пресс-конференции с премьер-министром Италии Джузеппе Конте Трамп заявил, что ведет переговоры с Европейским союзом о строительстве от девяти до одиннадцати портов, которые будут принимать сжиженный газ из США. Причем оплачиваться эти проекты будут из бюджета ЕС. The Wall Street Journal со ссылкой на главу Еврокомиссии Жан-Клода Юнкера сообщил, что Брюссель согласился рассмотреть увеличение экспорта сжиженного природного газа из США. Также среди полученных Штатами уступок — снижение промышленных пошлин, увеличение импорта соевых бобов, изменение нормативов по продуктам медицинского назначения.

Председатель Евросовета Дональд Туск в июле призвал Китай, США и Россию к сотрудничеству, чтобы избежать торгового конфликта. «Это общий долг Европы и Китая, а также Америки и России — не нарушать мировой порядок, а улучшать его и не начинать торговые войны, которые так часто случались в нашей истории», — сказал он. Россия в июне также решила поучаствовать в «обмене любезностями» с США. Москва объявила о введении дополнительных импортных пошлин на американские товары, аналоги которых есть на российском рынке. Это, например, нефтегазовое оборудование, строительная техника, оптоволокно. «В связи с тем, что США продолжают применять защитные меры в виде дополнительных пошлин на ввоз стали и алюминия и отказываются предоставить компенсацию возникающих у России потерь, Россия использует свои права по ВТО и вводит балансирующие меры в отношении импорта из США», — пояснил глава Минэкономразвития Максим Орешкин. 

При этом Россия не стремится получить односторонние выгоды в условиях торговых разногласий Китая и США, заявил по итогам Четвертого экономического диалога между Россией и КНР советник президента РФ, вице-президент ВЭО России Сергей Глазьев. «В рамках большой двадцатки Штаты всегда настаивали на том, чтобы никто не предпринимал протекционистских мер, — отметил он. — Однако в последние годы США отходят от ведения свободной торговли. Это связано не только с настоящей торговой войной, которую ведет Вашингтон в отношении Китая, но и с предыдущими попытками администрации Обамы создать трансатлантическое партнерство, своеобразную зону свободной торговли, где нет России и Китая». Он подчеркнул, что торговая война США в отношении Китая и антироссийские санкции — это результат беспомощности Штатов в попытке сохранить однополярный мир.

Россия в войне

В случае эскалации торговой войны Россия в любом случае пострадает, отмечают некоторые экономисты. Из-за усиления протекционистских тенденций и напряженности в торговых отношениях МВФ уже ухудшил прогнозы роста мировой торговли товарами и услугами на 0,3% в 2018 году (до 4,8%) и на 0,2% в 2019 году (до 4,5%). «Можно уповать на то, что торговая война заставит страны искать новых партнеров на глобальной арене. Например, ЕС уже договорился с Японией, было подписано масштабное соглашение о свободной торговле, — отметил ведущий аналитик Amarkets Артем Деев. — Однако на эти страны приходится треть мирового ВВП. Россия занимает куда более скромную позицию в мировой торговле. Предложить кроме нефти ей нечего, замедление мирового ВВП повлияет на более скромные аппетиты на сырье, а значит, спровоцирует экономический спад в России».

США против мировой экономики

Аналитики по всему миру отмечают, что торговые конфликты в целом повышают глобальные риски. «Непредсказуемость политики крупнейшей экономики мира вполне способна вызвать цепную реакцию. Хотя в целом риск полномасштабного кризиса умеренный», — отмечают в RAEX. Базовый прогноз Bank of America Merrill Lynch предусматривает небольшую эскалацию торговой войны, однако риск того, что она превратится в полномасштабную, полностью не исключен. А в Fitch Ratings предупреждают о шоковом сценарии для США: цены по отдельным импортным товарам могут вырасти на 35–40%, а экономика Штатов может потерять 0,5 п. п. ВВП. Пока же одной из первых реакций на противостояние США и Китая стало то, что работающие в Поднебесной производители задумались о переносе своих фабрик в другие страны Юго-Восточной Азии, в частности, во Вьетнам.

В исследовании Американской торговой палаты в Китае отмечается, что 69% работающих на китайском рынке американских компаний выступают против введения пошлин со стороны США. Они по-прежнему оценивают Китай как наиболее перспективный и надежный рынок. Это подтверждает тот факт, что 61% представителей американского бизнеса ждут роста инвестиций в Китай до конца этого года, несмотря на жесткую позицию Трампа.

«Трамп является последовательным сторонником дерегулирования бизнеса, — отметила старший научный сотрудник Центра североамериканских исследований ИМЭМО РАН Оксана Богаевская. — Он отменил много ненужных с его точки зрения правил, передал решение многих административных вопросов на уровень штатов и ниже. Ему удалось провести налоговую реформу и кардинально снизить налоги для бизнеса. Очевидно, что Трамп старается ликвидировать «барьеры для бизнеса», и бизнес его за это ценит. Что касается политики протекционизма, то она, конечно, идет в разрез с этими его убеждениями, поскольку введение торговых пошлин является прямым государственным регулированием».

Яблочные перспективы

Под пошлины может попасть самый «американский» товар в мире — устройства Apple. Это, в свою очередь, может привести к росту цен на продукцию компании, пишет Financial Times. Речь идет об умных часах, колонках и наушниках. Основным продуктам Apple — iPhone и Mac — пока пошлины не угрожают.

Однако не все так просто. По словам Богаевской, Трамп неоднократно называл себя сторонником свободной торговли, но с оговоркой, что она должна быть «справедливой». Его не устраивает не наличие или отсутствие торговых пошлин как таковых, а несимметричность ситуации, в которой находятся США. «Он все время пытается исправить эту ситуацию, в том числе путем ввода протекционистских мер, которые он рассматривает в первую очередь как элемент давления в переговорах, поскольку он неоднократно заявлял, что готов отменить пошлины, если ему удастся достигнуть «справедливых» договоренностей.

Но целью его, как он неоднократно заявлял, является снижение или полная отмена торговых пошлин», — пояснила эксперт.

Таким образом, эффективность протекционистской политики США в долгосрочной перспективе можно будет оценивать в зависимости от того, удастся ли с помощью этого инструмента давления добиться отмены пошлин. Движение в этом направлении началось уже в переговорах с Европейским союзом: в конце июля было объявлено о намерении договариваться о «нулевых пошлинах, устранении других торговых барьеров и субсидий на промышленные товары, за исключением автопрома» и увеличить объемы торговли между США и ЕС.

Автор: Андрей Смирнов

«Финансовая сфера в отрыве от несырьевого сектора экономики не может стать драйвером роста»

Марина Александровна Абрамова
Заместитель руководителя Департамента финансовых рынков и банков Финансового университета при Правительстве Российской Федерации, д.э.н., профессор

Сама денежно-кредитная политика, сама финансовая сфера в отрыве от несырьевого сектора, реального сектора экономики не могут стать сами по себе драйвером экономического роста. Денежно-кредитная политика должна быть скоординирована с бюджетно-налоговой политикой, с промышленной политикой, с культурной политикой. Пока мы, к сожалению, встречаем материалы Центрального банка об этом только в качестве постановочной цели.  То есть, сказать о том, что Центральный банк этим не занимается, я не могу. Но это просто прописано как постановочное решение вопроса, потому что говорится о том, что денежно-кредитная политика должна стимулировать экономический рост — и бац, мы встречаем повышение НДС. Более того, Центральный банк пишет, что канал издержек от НДС – незначителен. Значит, канал издержек незначителен, НДС окажет незначительное влияние на инфляцию. Не знаю, верить или не верить представителям Центрального банка, но все мы знаем основные проинфляционные факторы, это все-таки немонетарные факторы. Говорить о том, что изменение НДС и изменения финансовой политики не окажут воздействия на инфляцию… Как-то с точки зрения макроэкономики не особенно верится.

По поводу соотношения бюджетно-налоговой и денежно-кредитной политики. Всем экспертным заключениям, которые мы в последнее время пишем для Центрального банка, у меня такое ощущение, что то ли им не верят, то ли плохо слышат, то ли у руководства Центрального банка в голове какие-то другие соображения. Сколько мы уже писали о необходимости снижения ключевой ставки при том что инфляция снижается. Скажем, в августе — 3,1 был показатель инфляции, но в связи с с санкциями ключевая ставка увеличилась на 0,25%. Уважаемые коллеги, реальная ставка кредита в экономике остается, она все равно растет, она все равно положительная. Более того, она не согласуется с рентабельностью отраслей реального сектора экономики. Поэтому Центральный банк делает вывод, что кредитный канал не работает в экономике, а он не работает, собственно, почему? Никто не хочет кредитовать, банки не хотят кредитовать, потому что они такие злобные либо жадные? Наверное, нет. Потому что центральный банк активно, просто с упорством борется с профицитом ликвидности.

Но ведь действительно, именно профицит ликвидности может стать источником инвестиционных ресурсов. Не сам по себе, конечно, а во взаимодействии с денежно-кредитной, бюджетно-налоговой, структурной политикой. И должен быть для этого создан штат или администрация развития. В принципе, как раз проект Столыпинского клуба предлагал это.

Сейчас Минфин замечательно отчитывается за профицит бюджета. На самом деле – это изъятие денег из экономики через канал, который не связан с экономическим развитием, с экономическим ростом.

«Дело не только в Правительстве, а в неверной постановке задачи, в самой идеологии развития»

Почему не получается перейти к нормальному развитию? Мой ответ состоит из двух пунктов. Дело не только в Правительстве, а в неверной постановке задачи, в самой идеологии развития. Следствие этого – отсутствие институтов, которые должны помогать этому развитию.

В чем неверность идеологии? Мы по-прежнему исповедуем идеологию большого скачка. Мы – догоняющая страна, очень сильно отстаем от передовых стран. Для того чтобы догонять, нужно прежде всего заимствовать технологии. Об этом говорит соответствующая теория, об этом говорит опыт тех стран, которые добились успеха. Один из наиболее известных теоретиков догоняющего развития Александр Гершенкрон в 1952 году ввел понятие «преимущество отсталости» – это возможность заимствовать технологии и методы хозяйствования, уже разработанные, доказавшие свою эффективность в передовых странах. Еще одна цитата известного японского историка развития труда Акиры Хаями: «Период ускоренного экономического роста с середины 50-х до начала 70-х гг. был по существу процессом быстрых технологических заимствований». До тех пор, пока мы рассчитываем на то, что создание «Нанотеха» или «Сколково» позволит нам совершить этот большой скачок, мы будем терпеть неудачи.

Промышленная политика должна быть направлена в первую очередь на эффективное заимствование технологий. Да, конечно, с постепенным переходом к инновационному развитию при всяческой поддержке тех небольших производств отраслей, которые способны сейчас уже работать на передовых технологиях. Все-таки основой должно быть именно заимствование. Для этого нужно иметь развитые институты, инновационную систему, нацеленную на заимствование, а не отдавать эту задачу заимствования на откуп отдельных фирм. Многие фирмы довольно активно заимствуют, но их возможности ограничены, потому что внедрение новых технологий часто требует не локального подхода, а рассмотрения целого спектра технологических связей.

Скажем, у нас низкая глубина переработки нефти. Чтобы увеличить глубину переработки, нужны специальные виды крекинга. Отдельные фирмы могут заимствовать их, кое-какие уже приняли на вооружение. Дальше возникает вопрос, что делать с легкими фракциями? Куда продавать бензин? Занят рынок. Следующая мысль в том, может, давайте развивать нефтехимию, будем продавать полипропилены, которые производит нефтехимия? Оказывается, у нас нет достаточного спроса на полипропилены по сравнению с западными странами, потому что у нас другие технологии строительства, где эти полипропилены используются. Значит, технологии строительства надо менять. Рынок это либо не может сделать, либо будет делать в течение 100 лет. А вот правильная промышленная политика может действительно работать комплексным образом, осуществляя заимствование.

У нас создано невероятное количество институтов развития. Они, как правило, не работают, прежде всего потому что им дана неверная задача. От них требуют принципиально новой технологии для рынка. Но такие технологии у нас не востребованы. Тогда задача переключается на совсем другую: надо делать хоть что-нибудь или делать что-нибудь, но не совсем честно и т.д. Все проверки показывают, что стратегия именно такая, в лучшем случае эти институты развития занимаются заимствованием технологий, делают вид, что они создают новые.

Кстати говоря, у нас определенное понимание этой задачи на самом деле есть. 31 мая 2016 года создано Агентство технологического развития, у него есть специальная задача как-то управлять заимствованием технологий, но масштабы деятельности недостаточны. Ясно, что эта задача должна быть поставлена на государственном уровне.

Дальше, когда мы думаем, как развивать инновационную систему, у нас возникает целый ряд более конкретных задач. Скажем, нельзя делать ставки на то, что наши университеты будут одновременно внедрять новые технологии. Такое происходит в Америке, но там очень специальные условия. Достаточно сказать, что там средняя нагрузка преподавателя в университетах высокого уровня – 4-6 часов в неделю, а у нас – до 30, иногда еще больше. Какие научные исследования может проводить такой преподаватель?

Есть другая система, которая работает в Северной Европе, которая гораздо больше подходит для нас. Цепочка здесь такая: университеты, производство кадров – это академические институты, фундаментальная наука – это отраслевые научно-исследовательские институты, очень важное звено, которое у нас совершенно разрушено, это исследовательские отделы крупных фирм и институты развития. Если выстроить эту цепочку, а для этого нужны специальные усилия, новые законы и т.д., тогда можно рассчитывать на то, что процесс развития пойдет по позитивному пути.

Я еще раз хочу подчеркнуть, что идея отраслевых научно-исследовательских институтов – это отнюдь не пережиток социализма, это то, что происходит реально сейчас в Швеции, в Норвегии, Дании и Германии. У нас есть зачатки отраслевых научно-исследовательских институтов. Например, мало кто знает, есть Ассоциация научных центров «Наука» – 48 центров, 50 тысяч человек. Они претендуют на полный цикл, но то, что решают все сразу от фундаментальных проблем до внедрения, это, конечно, делает их неэффективными.

Нам нужна масштабная программа совершенствования человеческого капитала. У нас острый дефицит высококвалифицированных кадров, усугубляемый утечкой мозгов. Проводимые реформы образования и науки не только не способствуют решению этой проблемы, но и ухудшают положение.

«Количество умерших в России – это функция от производства этилового спирта»

Андрей Коротаев
Заведующий Лабораторией мониторинга рисков социально-политической дестабилизации НИУ ВШЭ, профессор

Оценивая демографические перспективы России, мы начинаем с инерционного прогноза – просто берём текущие значения возрастных коэффициентов, смертности и рождаемости, миграционного прироста и смотрим, как пойдёт траектория, если всё будет как сейчас. Мы видим, что выглядит всё не очень хорошо, то есть, в самое ближайшее время должно возобновиться падение численности населения России, при этом оно немного будет и ускоряться. Особенно эта кривая плохо смотрится, если её продолжить на 100 лет вперёд – при текущей ситуации к концу века численность населения России падает до 100 млн. Но по теперешним временам это – умеренно оптимистический прогноз, потому что когда мы первый раз делали такую серию сценарных прогнозов в середине 2000-х годов, то у нас получалось, что уже к 2050 году при тех значениях повозрастных коэффициентов смертности и рождаемости численность населения должна была упасть до 100 млн. человек.

Конечно, какую-то роль сыграло присоединение Крыма, но это, конечно, абсолютно незначительный, чисто количественный, фактор. Итак, ситуация, по сравнению с началом 2000-х годов, улучшилась: начиная с 2005 года России удалось добиться очень заметного снижения смертности и роста рождаемости и продолжительности жизни. Этот рост – не тривиальный, а самый высокий среди всех стран Америки, Европы, Азии. Лучшие результаты – только в некоторых странах тропической Африки, где удалось добиться очень важных результатов в борьбе со СПИДом. После 2007 года нам удалось добиться очень серьёзных успехов в области рождаемости. Опять-таки, в области роста рождаемости – мы на первом месте в Европе. У нас сейчас получается некое головокружение от успехов, потому что ситуация хорошо изменилась и то, что у нас есть в демографии – не самое худшее, что может быть.

Что касается смертности, то, если говорить просто, количество умерших в России – это функция от производства этилового спирта, то есть если вы знаете, сколько этилового спирта было произведено в России на этот год, вы можете очень точно сказать, какое было количество умерших. Успехи после 2005 года были в высокой степени связаны с комплексом антиалкогольных мер. Очень серьёзное снижение смертности было связано с внедрением ЕГАИС, которая дала блестящие результаты. Далее мы прогнозируем снижение смертности из-за того, что наконец взялись за псевдомедицинские и псевдопарфюмерные препараты. Но надо иметь в виду, что та сторона тоже не дремлет, работает Правительственная комиссия по повышению конкурентоспособности и регулированию алкогольного рынка под руководством Хлопонина, которая постоянно предлагает какие-то креативные меры: давайте вернём рекламу алкоголя, давайте снимем ограничения по продаже, давайте снизим акцизы и т.д. У нас было много раз, когда после периода роста рождаемости, например, в 80-е годы, происходило обвальное падение, как в 90-е. У нас было то же самое со смертностью: после серьёзных успехов снижения смертности алкогольное лобби брало верх, и мы всё проигрывали всё то, чего достигали.

Переходим к пессимистическому сценарию. Сейчас на фоне демографической ямы, которая действительно глубокая, у нас все прекрасно понимают, количество женщин детородного возраста стремительно сокращается – к середине 2020-х годов сократится практически вдвое. Те успехи, которые у нас достигнуты в повышении рождаемости, на этом фоне абсолютно теряют вес, то есть, успехи очень большие, но недостаточные. Для того, чтобы предотвратить обвальное падение рождаемости – уже в прошлом году общий коэффициент рождаемости упал как раз из-за ухудшения возрастной структуры – нужны очень сильные меры по поддержке рождаемости.

Очень большой потенциал имеет ликвидация алкогольной сверхсмертности. Если довести дело до конца и внедрить все меры антиалкогольной политики, которая есть в Скандинавии, включая социальную монополию на алкоголь, запрет на продажу алкоголя по воскресеньям, во второй половине дня в субботу, то особенно в краткосрочный период это помогает решить проблему депопуляции. Если говорить о полной ликвидации сверхсмертности, включая и улучшение работы здравоохранения, то одна полная ликвидация сверхсмертности предотвращает депопуляцию в России. Но если посмотреть оптимистический сценарий, то сочетание мер ликвидации сверхсмертности и поддержки рождаемости дает полное решение проблемы.

Что делать? Нужны меры по поддержке рождаемости. Они очень дорогие. Возникает вопрос, где взять деньги. Никто не знает. Если никто не знает, отвечаю: повысить акцизы на табак до уровня Румынии или Болгарии. Это даёт плюс 1 трлн руб. в год. На 1 трлн руб. в год можем абсолютно все меры поддержки рождаемости внедрить, потому что материнский капитал был прекрасной мерой – он прекрасно сработал в сельской местности, где на материнский капитал можно реально купить дом. Теперь нужны меры другого типа – такие как беспроцентная ипотека при рождении третьего ребёнка.

«C 1992 года стоимость поездки в метро колебалась в диапазоне 1200-1400 поездок за одну унцию золота»

Константин Корищенко
Экс-зампред Центробанка РФ, заведующий кафедрой «Фондовые рынки и финансовый инжиниринг» факультета финансов и банковского дела РАНХиГС

Только ленивый, наверное, не говорит сейчас о том, что после 2008 года мы вошли в фазу кризиса, кризиса валют, долгов, которые ведут нас в никуда. Будет kb это кризис доллара, евро или какой-то другой валюты (или всех вместе), на это точки зрения разнятся, тем не менее, обсуждения идут активные. С другой стороны, когда мы возвращаемся к реальному миру и говорим о том, что золото и другие товарные активы устарели в качестве меры стоимости, тоже возникает некоторая неоднозначность, поскольку совсем недавно в одной из статей я столкнулся с интересной статистикой: нашли таблички из Междуречья, записи какого-то бухгалтера, который записывал стоимость ячменя в золоте. И когда пересчитали стоимость этого ячменя – 3,5 тысячи лет назад и сейчас – оказалось, что разница этих двух стоимостей меньше, чем 15%.

Я в порядке эксперимента решил провести сам подобного рода расчет, только уже не с ячменем, а со стоимостью поездок в метро, и с удивлением для себя обнаружил, что за все время существования новой России, с 1992 года, мы пережили очень многое, но при этом стоимость поездки в метро колебалась в достаточно узком диапазоне: за одну унцию золота можно было купить от 1200 до 1400 поездок (вне зависимости от курса рубля и других историй). Так что мы, глядя на стоимость денег, выраженную в долларах, в евро, в рублях, конечно, видим многое, но компас этот все-таки, мягко говоря, не совсем точный.

1...143144145...181Страница 144 из 181
© Журнал "Вольная экономика", Общероссийская общественная организация "Вольное экономическое общество России"