Суббота, 28 сентября, 2024
ВЭО России

МАЭФ. Постпандемический мир и Россия: новая реальность?

Пандемия и карантин вызвали сильнейший мировой экономический кризис. По прогнозам МВФ, падение мирового ВВП составит 4,9%. Для сравнения – в  2009 году это было 0,08%. В России ВВП, по оценкам Минэкономразвития, упадет на 4,8%. Эксперты Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП) прогнозируют, что даже несмотря на программу антикризисных мер, российскую экономику «все равно с высокой вероятностью ожидает двухлетняя рецессия». Как Россия будет выходить из кризиса и какие возможности он открывает обсудили участники второго Московского академического экономического форума (МАЭФ), организованного Российской академией наук, Вольным экономическим обществом России и Международным союзом экономистов.

Ушли в минус

Очевидно, что эпидемия будет иметь масштабные последствия для экономики России и мира. Заведующий лабораторией структурных исследований Института им. Т.Е. Гайдара Алексей Ведев подчеркнул, что спад российской экономики неизбежен.

«В марте 2020 года российская экономика столкнулась с тремя шоками. Во-первых, пандемия коронавируса, во-вторых, падение нефтяных цен, в-третьих, падение спроса на российский экспорт из-за снижения темпов роста мировой экономики, перечисленные факторы негативно воздействуют как на внутренний спрос, так и на предложение товаров и услуг», – пояснил экономист.

По оценкам главного экономиста Внешэкономбанка, члена Правления ВЭО России Андрея Клепача по итогам 2020 года при цене 34 доллара за баррель ВВП России упадет на 5%.

Президент ИМЭМО им Е.М. Примакова, вице-президент ВЭО России Александр Дынкин привел похожие цифры. По мнению академика, эпицентр кризиса в реальном секторе экономики и падение ВВП России составит 5,5-6%.

Тем не менее Александр Дынкин отметил, что уже сегодня есть основания для осторожного оптимизма. В частности, прогнозируется, что в 2020 году в России ожидается рекордный урожай зерновых. «Конечно, если осенью нас накроет вторая волна эпидемии, оценки придется пересмотреть», – добавил академик.

Прогноз научного руководителя Института океанологии РАН имени П. П. Ширшова, члена Правления ВЭО России Роберта Нигматулина был намного пессимистичней. Максимальное падение ВВП России в 2020 году может составить 23-25%, заявил академик.

«Потери ВВП из-за карантинных каникул и остановки работы предприятий мы оцениваем примерно в 7,5%. При цене нефти 30 долларов за баррель экспорт сократится на 15%, потери ВВП за счёт снижения экспорта составят примерно 9,5%. И еще 1,5% – это потери вклада инвестиций. Исходя из этих цифр – 7,5%, 1,5% и 9,5% – мы считаем, что нас ожидает падение ВВП на 18,5%. В «тяжелом» сценарии – до 23-25%. Это гораздо больше, чем представлено во всех прогнозах», – отметил академик.

Заведующий кафедрой экономической теории и политики РАНХиГС при Президенте РФ, академик РАН Абел Аганбегян уверен, что пандемия и нефтегазовый кризис – это полбеды, ситуация усугубляется тем, что текущий кризис наложился на стагнацию.

«Нужно понимать, что негативные стагнационные тренды продолжают действовать: продолжается депопуляция, сокращение численности трудоспособных россиян, усиливается старение основных фондов, 23% машинооборудования работает дольше срока амортизации, не меняются условия для стимулирования инвестиций», – отметил академик.

Смягчили удар

Без принятия антикризисных мер масштаб сокращения экономики был бы еще сильнее – такой вывод сделал Андрей Клепач. Издержки шока, связанного с распространением коронавируса, и падение цен на нефть большие, но система мер поддержки работает, уверен эксперт.

«Сегодня объем антикризисных мер меньше, чем в 2008-2009 годах, но определенный вклад в поддержание экономики и доходов населения они дадут. По нашей оценке, они уменьшат падение ВВП на 0,6% в этом году и поддержат 1% реальных доходов населения», – пояснил Андрей Клепач.

Однако многие меры заканчивают действовать в течение этого года, что даст откат назад с точки зрения потребления на 2021 год, полагает экономист.

Институт ВЭБ.РФ оценивает антикризисные меры правительства суммарно в 3,4–3,5% ВВП. Это существенно меньше, чем в других странах. Для сравнения: объем антикризисной поддержки в Италии составил 54,6% ВВП, в США — 45,6%, в Германии — 35,4%, в Великобритании — 30,9%, во Франции — 19% ВВП.

Академик Абел Аганбегян убежден, что для выхода из текущего кризиса антикризисных мер недостаточно. Следует изыскать на 2020 год 10 триллионов рублей на поддержку экономики и доходов населения, и еще 10 триллионов рублей на 2021 год. Если этого не сделать, мы выйдем из кризиса с падением доходов населения на 5-10%, с удвоенной безработицей, с 30-35 миллионами бедных, полагает ученый.

Академик Роберт Нигматулин считает, что объем антикризисной поддержки должен составить 11% ВВП, или 12 триллионов рублей.

По расчетам академика, если на спасение экономики будет направлена такая сумма, ВВП России в 2020 году упадет на 7,5%. Если на антикризисные меры будет выделено 6 триллионов рублей, падение российского ВВП составит 13%.

«Мы убеждены, чтобы не потерять 2021 год, нужно вкладывать деньги в население – в двигатель экономики, и они принесут их в бизнес», – заявил Робер Нигматулин.

Оттолкнуться от дна

По мнению академика Абела Аганбегяна, чтобы перейти к экономическому росту, нужно в первую очередь поднять доходы населения, потому что без этого невозможно увеличить платежеспособный спрос.

Академик подчеркнул, что 65% бедных в России – это работающие люди и еще 7%  – пенсионеры, и предложил поднять минимальную заработную плату с 12,1 тысяч до 20 тысяч рублей, установить пособие по безработице в размере 60% от зарплаты (но не выше 30 тысяч), увеличить размер пенсии и предоставить женщинам возможность выходить на пенсию в 55 лет, а мужчинам – в 60 лет. По оценкам ученого, на это потребуется около 4 трлн. рублей.

«Нужно перейти к прогрессивной шкале налогообложения, – добавил академик, – к примеру, с зарплаты до 30 тысяч не брать налог, с зарплаты до 80 тысяч платить 13% налога, а от 80 до 120 тысяч — 20%, но 20% налога должна облагаться только сумма от 80 до 120 тысяч. Причем, если вы имеете на иждивении людей, не имеющих дохода, следует снижать уровень, с которого вы платите налоги, на прожиточный минимум».

За прогрессивную шкалу также выступил академик Роберт Нигматулин.

«Нужно призвать, чтобы богатые, 1% от всего населения страны, хотя бы на четыре месяца добровольно приняли прогрессивный налог в пользу Фонда национального благосостояния. Таким образом можно добавить в ФНБ около 2 триллионов рублей», – заявил ученый.

Алексей Ведев полагает, что наиболее рациональной стратегией ликвидации последствий пандемии является прямое финансирование потерь от пандемии за счет государственных средств.

«В качестве источников финансирования может рассматриваться Фонд национального Благосостояния, денежная эмиссия, внешние заимствования, внутренние заимствования», – рассказал экономист, подчеркнув, что в текущих условиях инфляционная угроза достаточно низкая.

Директор Московской школы экономики МГУ им. М.В. Ломоносова, вице-президент ВЭО России Александр Некипелов напротив уверен, что инфляция неизбежна.  Тем не менее академик полагает, что повышение уровня инфляции до 10% не представляет угрозы. Такая инфляция сыграет роль «смазки» и поможет перейти на траекторию роста, сообщил эксперт.

«Нужно снизить до 2-3% ключевую ставку и до нуля процентную ставку по депозитам коммерческих банков в Центральном Банке, чтобы эти средства пошли в экономику, – рассказал Александр Некипелов, – произвести выкуп Центральным Банком своих облигаций у коммерческих банков».

Низкая процентная ставка приведет к увеличению денежного предложения, к резкому сокращению средств на счетах предприятий реального сектора, но рост денежного предложения будет содействовать увеличению загрузки производственных мощностей, пояснил ученый.

По мнению Александра Некипелова, также необходимо активизировать крупные государственные инвестиции с привлечением частного сектора.

Андрей Клепач подчеркнул, что если мы хотим получить реальный план восстановления экономики и переход к новому качеству роста, нужно отходить от бюджетного правила или модифицировать его, использовать резерв главного командования в инвестиционных целях.

«Реализуемый пакет мер во многом направлен на поддержку доходов населения и доходов малого бизнеса, тем не менее для инвестиций его эффект крайне ограничен, – добавил экономист.

Роберт Нигматулин среди предложений по выходу из кризиса, кроме снижения ставки Центрального Банка на целевые кредиты с жёстким контролем использования, назвал налог на трансграничное перемещение капитала и предложил разрешить предпринимателям использовать НДС и страховые взносы для оплаты труда в течение 3-4 месяцев.

Директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, член Президиума ВЭО России Борис Порфирьев обратился к опыту кризиса 2008-2009 годов, когда страны, принимая антикризисные пакеты, существенную их часть направили на вложения в устойчивое развитие, в том числе в «зеленую экономику».

«От общего объёма антикризисных пакетов, скажем, в США эти вложения составили 12%, в Германии – 13%, во Франции – больше 20%. Чемпионами были Китай с 38% и Корея с 80%. При этом китайский пакет был наибольшим – это 220 миллиардов долларов. Это позволило не только выйти из кризиса, но и существенно изменить структуру экономики как в сторону повышения её эффективности, так и в сторону её большей экологизации. Нам стоит учесть этот опыт», – отметил академик.

Кризис как окно возможностей

Президент ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН, вице-президент ВЭО России Александр Дынкин выразил уверенность, что пандемия ускорит уже наметившиеся структурные и институциональные изменения и в обществе, и в экономике, и в глобальном управлении, и в политике.

Александр Дынкин подчеркнул, что сегодня совершается прорыв в цифровых технологиях, который в мирное время произошел бы не раньше конца 2020-х годов. Получили ускорение IT, сектор телекоммуникаций, онлайн-сервисы, производство и продажа цифрового контента, гик-экономика.

Будут расти медицина, микробиология, фармацевтика, но модель их развития должна меняться, уверен Андрей Клепач

«Необходимо изменение не только финансирования, но и качества здравоохранения, создание, в том числе, новых методик, технологий, базирующихся не только на антибиотиках, а на бактериофагах, на всём комплексе микробиологических исследований. Это вызов для фундаментальной науки», – отметил экономист.

В связи с пандемией ускорился переход на удалённую работу, отметил академик Дынкин. «В Соединённых Штатах примерно 29% сотрудников могут работать удаленно, и предварительные оценки показывают, что работа из дома на треть эффективнее и в два раза дешевле для работодателя. Очевидно, что этот тренд ускорится, но одновременно он будет нести с собой и поляризацию доходов, и неравенство, и к этому надо относиться с открытыми глазами», – рассказал эксперт.

Профессор РАНХиГС Константин Корищенко обратил внимание на то, что пандемия меняет все три элемента экономики – производство, продажи и потребление. Меняются трудовые отношения. «Через год-полтора увидеть совершенно другой образ функционирования экономики», – уверен профессор.

«Изменится рабочая неделя. Многие признают, что пятидневка не нужна, можно обойтись несколькими часами в офисе. Это приведет к тому, что люди будут перебираться из центра за город, и это уже тоже происходит, прежде всего в западных странах, будут выбирать жильё и бизнес там, где им комфортно, где есть качественный сервис, связанный в первую очередь с детьми, дошкольного и школьного возраста. Как следствие этого перемещения, большие изменения произойдут в транспорте, и в конечном счёте, постепенно наша активность будет перемещаться в виртуальный мир», – считает Константин Корищенко.

Будущее в цифрах

Александр Широв, заместитель директора Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, член-корреспондент РАН, члену правления ВЭО России

Доклад на 27-й экспертной сессии Координационного клуба ВЭО России «Российский бизнес: остаться в живых».

Оценки значительного количества экспертных групп, в том числе и правительственных, в отношении того, каков будет спад экономики во втором квартале, по-видимому, оказались чрезмерно пессимистичными, потому что мы видим, что все не так плохо. Даже если посмотреть на динамику промышленного производства, очевидно, что у нас есть приличный набор видов деятельности с довольно большим вкладом в общую экономическую динамику. Эти отрасли, несмотря на переживаемый экономикой карантин, демонстрируют положительную экономическую динамику, то есть там наблюдается рост. Конечно, есть и драматические ситуации. Это, прежде всего, сфера услуг, в промышленности – производство автомобилей, но в той или иной степени то падение ВВП, которое мы видим по этому году составит примерно 5–6%. На фоне остановки экономики, которую мы пережили, это, может быть, не такой плохой результат. Но вопрос состоит в том, как ситуация будет развиваться дальше.

Согласно инерционному сценарию развития экономики, если все постепенно вернется к тому, что было в 14-м, 15-м, 16-м годах и далее, то восстановление экономической активности произойдет не раньше 2023 года. Потребление домашних хозяйств и инвестиции восстановятся в 24–25-м годах. То есть, риск скатывания к стагнационной модели развития – велик. И главный вопрос состоит в том, каким образом может измениться экономическая политика, в том числе в рамках плана по восстановлению экономики.

Если мы посмотрим на то, каковы сейчас возможности Правительства по влиянию на экономическую динамику, то можно сказать следующее: уровень социальных расходов у нас примерно среднемировой для стран со сравнимым уровнем доходов ВВП по паритету покупательной способности. Но если мы посмотрим на совокупные расходы расширенного Правительства, то есть потенциал. Этот потенциал образовался в результате политики макрофинансовой стабилизации, когда в значительной степени сохранялись стабильные расходы бюджета в реальном выражении, и в результате этого вклад государства в экономическую динамику, государственного спроса и инвестиции был ниже, чем мог бы быть. Здесь есть резерв. Кроме того, мы имеем значительные запасы и в Фонде национального благосостояния, и в других механизмах резервирования, которые могут быть использованы для более активного выхода экономики из той ситуации, в которой она находится.

Понятно, что мы можем не просто каким-то образом структурно перераспределять ресурсы в рамках экономической политики, но и задействовать те возможности, которые сейчас существуют. Прежде всего это возможности использования потенциала импортозамещения, причем речь идет о тех направлениях, где у нас уже есть производство, где есть заделы. Вклад этого фактора может быть довольно значимым. Второе – это структурная перестройка расходов по тем направлениям, которые предполагают рост в ближайшей и среднесрочной перспективе.

Как те меры, которые сейчас Правительство сформулировало в рамках общенационального плана действий, могут влиять на экономическую динамику и насколько они могут быть эффективны? Во-первых, этот набор целевых индикаторов. Предполагается, что в рамках реализации мероприятий общенационального плана несырьевой экспорт вырастет на 5%, реальная зарплата – на 2,5. Это все индикаторы на 2021 год. Розничный товарооборот – на 3%, обрабатывающая промышленность – на 3%, инвестиции – на 4,5%, и все это даст прирост ВВП на 2,5%. По нашим оценкам, целевые индикаторы роста ВВП, которые мы видим в плане, чрезмерно скромны. Простая экономическая инерция, даже если ничего не делать, с высокой вероятностью в следующем году даст рост ВВП в районе 2,6–2,8. И эти 2,5% – это недостаточная амбициозность.

По этому плану будет всего примерно 6 крупных направлений поддержки – это социальная поддержка населения, где суммарно около 700 миллиардов рублей запланировано на 2 года; это поддержка занятости – всего около 50 миллиардов; самое крупное направление – это реализация крупных инвестиционных проектов – больше 2 триллионов рублей; поддержка импортозамещения – еще около триллиона; поддержка субъектов Российской Федерации – порядка 350 миллиардов рублей; и последнее – это секторальные меры поддержки. Секторальные меры поддержки охватывают такие виды деятельности, как стройка, здравоохранение, туризм, связь, транспорт и некоторые другие. Ключевые направления первых 5 мер – это 3 крупных линии: бюджетные инвестиции, государственные закупки, поддержка доходов населения. Эти 3 направления формируют дополнительный рост ВВП на уровне 2,7 триллиона рублей в следующем году и 2,4 триллиона рублей в 2021 году. Если говорить про секторальные меры поддержки, то их значимость чуть меньше: где-то 400–450 миллиардов долларов в 2020–2021 году они дают.

И каково влияние этих мер поддержки на российскую экономику? В 2020 году мы оцениваем его в 3,1% дополнительного прироста ВВП, а в 2021 – 2,6%. В чем проблемы? Вроде бы этот прирост ВВП дают нам возможность не упасть ниже 5,5% в этом году и, соответственно, иметь рост на уровне 2,5–3% в следующем году.

Но если мы внимательно посмотрим на то, что находится внутри плана, то это в большой части те меры поддержки, те направления расходов, которые уже были анонсированы. Если мы посмотрим на инфраструктуру, то это БАМ, Транссиб, это развитие центрального московского узла и ряд проектов автомобильного транспорта. То есть, в значительной степени мы видим переформатирование направления средств в рамках государственной программы национальных проектов с некоторым перекосом этих расходов в период 2020–2021 года. И риск состоит в том, что когда мы этот перекос осуществим, то и в 2021 году, и особенно в 2022 году у нас возникнет разреженное пространство, и вот в тот момент мы можем получить довольно низкий темп экономического роста. Весь фокус экономической дискуссии сейчас должен смещаться в среднесрочную перспективу, и от того, чем она закончится, будет зависеть перспектива развития нашей страны и достижение тех целей развития, которые стоят перед нами, которые ничуть не поменялись за период этого коронакризиса.

Yes, someone is to blame

James Galbraith, professor at University of Texas; Albena Azmanova, professor at Kent University, Great Britain

A pandemic may be represented as a ‘natural disaster’. A global depression is however the product of ideology and powerful political actors.

An unprecedented economic crisis is descending on Europe. It is, the president of the European Central Bank, Christine Lagarde, declared recently to the European Parliament, the worst in peacetime.

In the United States, the Federal Reserve Bank reports the worst decline in output and employment in 90 years. The World Bank warns that the world is on the precipice of the deepest slump since 1945—with up to 60 million people pauperised, many in countries already poor.

Lagarde hurried to clarify that this vast human tragedy was, in her view, ‘of no one’s fault or making’—as if a medical crisis could metamorphose into a social crisis all by itself. The catastrophe is however the work of ideas, of politics and of policies.

Face masks

Science now enables us to edit DNA and to detect gravitational waves in the cosmic curvature of spacetime. Yet in the spring of 2020 governments in the rich liberal democracies of the global north could not provide the basic face masks doctors and nurses needed to save their own lives—and those of others—from the novel coronavirus. In parts of Tuscany, those over the age of 60 could not be put on ventilators if need be.

In the US, testing was botched, delayed and is still not available on demand. In France, vast stocks of personal protective equipment, accumulated for the H1N1 epidemic, had been sold off, stored badly and ruined. In the United Kingdom and Sweden, the authorities thought first to let the virus run free, seeking ‘herd immunity’ at the implicit price of many thousands dead.

These were not mere mistakes or simple accidents: they were political decisions. They were consequences of an ideology built over decades. There were sins of commission and sins of omission—to invoke a pair of concepts developed by Hannah Arendt—their result a fragile economic structure, marked by precarity and primed for collapse.

Formidable project

The sins of commission came first. From the late 1970s, political leaders throughout the west embarked on the formidable project which came to be known as neoliberal capitalism. Deregulation, decentralisation, privatisation, balanced budgets and tight money were key elements of the ‘Washington consensus’ advanced by national elites and the international financial institutions, especially the International Monetary Fund. Public services and welfare programmes were slashed, including critical expenditures on public health.

The initial goals were to break trade unions and curtail inflation, albeit at the expense of core manufacturing capability. By the 1990s these goals were achieved and high interest gave way to a new credit boom, focused first on high technology and, later, largely on real estate and mortgage finance. Manufacturing meanwhile fled to Asia, notably to China, where it was nurtured and protected.

The subprime-mortgage bubble led to the Great Financial Crisis of 2007-09. After that, in many countries, the assault on state capacity continued. Short-term recovery efforts gave way to austerity all across Europe—most notably Italy, Spain, France and Greece—and north America.

Public-health capacity took yet another hit, while neoliberal globalisation made another advance. Rising inequality was a marker of a broad rise in social stress: youth unemployment, mental-health disorders, suicides and in the US an epidemic of opioid abuse. Growth resumed but only on the brittle foundation of still more private and corporate debt.

Team dismantled

Numerous sins of omission have followed. In 2017, for example, the European Commission proposed to invest more heavily in vaccines, through a public-private partnership called the Innovative Medicines Initiative. But the drug companies objected and it did not happen.

The US, now under the presidency of Donald Trump, dismantled a pandemic response team at the National Security Council and cut funding for the Centers for Disease Control. In a supreme irony, the administration withdrew the US scientists acting as liaison with the CDC in China.

Lagarde had no role in the development of the neoliberal idea. She came to prominence long after neoliberals had taken control in the former social democracies of the west. She is far from the only person on a long list of those at fault.

But she was finance minister of France before the Great Financial Crisis and managing director of the IMF during the brutal austerity that followed. As a functionary dedicated to an ideology and complicit over decades in the policies which led to the disaster, she has earned her place on that list.

«Ковид-19» и осмысление мировых трансформаций XXI века

На Московском академическом экономическом форуме прошла, помимо пленарного заседания и других мероприятий, также онлайн, конференция, организованная Институтом нового индустриального развития им. С.Ю. Витте «Технологические и социально-экономические трансформации XXI века: опыт концептуального осмысления». В конференции приняли участие ученые из США, Канады, стран Западной Европы. В Zoom зарегистрировалось более 400 человек, многие следили за конференцией в Youtube и на сайте ИНИР им. С.Ю.Витте.

На подробное освещение конференции нам бы потребовался еще такой же журнал, поэтому тех, кто хочет более подробно ознакомиться с докладами, отсылаем на сайт ИНИР (https://inir.ru/)

Как отметил во вступительном слове модератор мероприятия Александр Бузгалин, тема была предложена задолго до нашей сегодняшней конкретной встречи. Но так получилось, что пандемия существенно скорректировала,  однако принципиально не изменила повестку дня. Трансформации идут, и посткризисное развитие – это то, что потребует, я думаю, принципиального переосмысления сегодняшнего мира, как угодно его можно называть – рыночной экономикой, я предпочитаю называть капитализмом, поздним капитализмом. И вот об этом мы будем говорить сегодня. И в центре внимания нашего разговора будет интересующая нас (что объединяет участников) концепция, теория – концепция, теория генезиса нового индустриального общества второго поколения и ноономики.

Методологическая ограниченность и теория ноономики

Директор ИНИР им. С.Ю.Витте профессор Сергей Бодрунов, д.э.н., в своем выступлении подчеркнул, что методологическая ограниченность ведущих направлений экономической теории не позволяет в достаточной степени отразить современные трансформации мировой экономики. Это еще более наглядно демонстрируется в связи ситуацией с коронавирусом. В связи с этим он сконцентрировался в своем докладе на подробном изложении развития методологии собственных исследований, которые за много лет привели автора к созданию теории ноономики.

«Теория ноономики позволяет в определенном ракурсе анализировать текущие проблемы. Позволяет определить и цели, и пути движения, и механизмы формирования и новых потребностей, и новых общественных отношений. Отсюда – формулирование в теории ноономики твердой установки на развитие технологического, общественного и социального прогресса всего человечества.

В практическом применении теория ноономики – это формирование установок на развитие человека, его культуры, творчества, удовлетворение его реальных потребностей. На переустройство общества на этой основе в более социальное, с акцентом на достижении более справедливого распределения общественного блага, повышение уровня его доступности для всех. Отсюда – и требования к государствам, в том числе – к российскому государству, вести соответствующую социальную и промышленную политику.

Теория ноономики потребовала – именно так, потребовала! – междисциплинарного подхода в наших исследованиях, обращение к теоретическим разработкам экологов, социологов, философов», — отметил профессор Бодрунов.

Автор теории также призвал не допускать в трактовке теории методологических ошибок. Нообщество — не есть коммунизм в классическом представлении, оно не основано на так называемой общественной собственности на средства производства, и это – не утопически размытое ноосферное общество, а вполне грядущая реальность.

«Ноономика не есть экономика ноообщества. В этом обществе не будет экономики в сегодняшнем понимании. Ноономика и сегодняшняя экономика – принципиально разные способы организации удовлетворения человеческих потребностей, как построенные на принципиально разных сторонах человеческой сущности, на зоо/био и на нооразуме. При этом экономика, исторически естественно пришедшая в эволюцию цивилизации, также естественно уйдет, став предтечей ноономики, из нее вырастающей под влиянием новых трендов развития разума и знания. Ее, экономику, заменит неэкономический способ удовлетворения несимулятивных потребностей людей, основанный на самодействующей системе производства, построенной и управляемой разумом людей.

Ноономика – естественный способ переноса бремени удовлетворения потребностей на плечи технологических устройств, которые будут создавать все  необходимое человеку – под контролем разума, оставляя нам роль творца», — заключил докладчик.

Экономическая неэффективность промышленных систем

Профессор Техасского университета в Остине Джеймс Кеннет Гэлбрейт отметил, что обсуждаемая проблема весьма актуальна, и то, что упоминает профессор Бодрунов в своей книге, становится еще более актуальным в условиях коронавируса и текущего кризиса, который мы наблюдаем.

«Прежде всего, я хотел бы отметить, что ноономика справедливо показывает нам необходимость создания функциональной системы, которая была бы адекватной и соответствовала целевому назначению, учитывала, в том числе, и экологические последствия в долгосрочном периоде, поскольку все мы должны думать о долгосрочном выживании человечества и нашей планеты в целом», — подчеркнул профессор.

Говоря о кризисе, вызванном коронавирусом, Гэлбрейт отметил, что он очевидно показал нам экономическую неэффективность промышленных систем. По словам ученого, ведущие западные державы специализируются на таких отраслях, как финансы, авиакосмическая отрасль, вооружение и т. д. Но качество и уровень развития их экономической системы сами по себе приводят именно к особой хрупкости их системы и уязвимости перед экономическими кризисами. Как я уже сказал, западные страны специализируются на ряде высоконаучных отраслей, но при этом существует недостаток товаров первой необходимости, т. е. так называемого среднего уровня.

«Второй момент, на котором я хотел бы остановиться – это избыточно  закредитованные сектора, такие как туризм или развлечения, рестораны, бары. Они занимают особое место в экономической структуре, огромная доля ВВП этих стран – рестораны, бары, импорт автомобилей, товары, электроника, образование и спорт. Т. е. все это услуги, я говорю об услугах, которые занимают огромную долю ВВП, и соответствующую пропорцию экономики западных стран. Из этого вытекает проблема: товары первой необходимости – и это третий пункт, о котором я хочу сказать. Они, конечно, есть. Но предоставляются они только тем, кто может их себе позволить. Необходимо нам подумать об обеспечении всех категорий всех слоев населения соответствующими условиями.

«Стремление Запада к эффективности функционирования системы сделало западные страны уязвимыми перед кризисом, причем вот эта уязвимость – это не краткосрочное явление. Скорее всего, это – фундаментальный фактор, который будет оказывать влияние на развитие мировой экономики в целом на протяжении определенного количества времени. Т. е. кризис не пройдет в краткосрочной перспективе. И здесь как раз-таки очень важно понять, что кризис не является результатом неэффективного управления, выполнения административной функции или недостатка лидерских качеств. Нет, это – прямое следствие структуры экономики, к которой мы привыкли уже на протяжении долгого времени. И мы продолжаем следовать этой траектории развития, поэтому как раз встает вопрос о необходимости, смене парадигмы, о чем, в общем, говорил мой отец. Если удастся победить вирус, то экономический кризис все равно только  начинается. Не нужно успокаивать себя мыслью о том, что все заканчивается уже скоро, поскольку кризис здравоохранения и экономический кризис – это разные вещи. А поскольку осознания еще нет, никто и не пытается взяться за решение проблемы должным образом», — считает профессор Гэлбрейт.

Инновации в творческом будущем

Алан Фриман, член Международного комитета Вольного экономического общества России, профессор Университета Лондон-Метрополитен согласился, что концепция ноономики заменяет собой целый ряд более старых и неподходящих концепций – это так называемая экономика знаний (я думаю, что эта теория абсолютно неверным образом объясняет то, что происходит сейчас в обществе); информационное общество (абсолютно неадекватная реальности); это – теория производства услуг или сервисов, как мы видим, это звучит по-английски (потому что это вообще связано с обслуживанием, корень этого слова – «служение», и это совершенно не подходит современной общественной теории).

«Что такое нематериальные продукты научного и творческого труда? Это – различные компьютерные программы, научные знания, формулы, например, для вакцины от «Ковид». Это различные законодательные акты и т. д. Что же в них общего? Их можно передавать. Их можно передавать из одной ментальной области в другую ментальную область. Здесь нет никакой зависимости по методу передачи, можно передать книгу в формате ПДФ, в бумажной форме или прочитать ее. И это не зависит от формы», — отметил Алан Фриман.

Профессор привел пример компьютерной программы: как бы она ни использовалась, где бы она ни использовалась, она не может устареть пока вы не изобретете что-то новое, таким образом в творческом обществе будущего постоянно происходят инновации.

Уроки пандемии

Профессор Дэвид Котц, член Международного комитета ВЭО России, почетный профессор колледжа социальных и поведенческих наук университета Массачусетса в Амхерсте, вице-президент Всемирной политэкономической ассоциации сделал доклад «Уроки пандемии».

Ученый напомнил, что пандемия, свидетелями которой мы становимся сейчас,  является результатом перехода инфекции от животного к человеку. Вроде бы истоки этой проблемы находятся вне общества, как землетрясение или извержение вулкана. Однако, в отличие от вулканов и землетрясений здесь важен антропогенный фактор. Профессор подчеркнул, что экономическая система сама влияет на склонность, на вероятность появления очередной вспышки пандемии.

«Современный неолиберальный капитализм, как я уже отметил, повышает вероятность происхождения таких вот пандемий. На это есть несколько причин. Промышленное ведение сельского хозяйства вызывает ослабление иммунитета у животных. Это прямая дорога к переходу инфекции к человеку. Второе, в лесной промышленности работников кормят мясом диких животных, просто потому что дешевле. В-третьих, чрезмерная рыбная ловля, истощающая ресурсы водоема, приводит к созданию рынка мяса диких животных для бедных категорий и слоев населения. И, наконец, глобализация цепочек стоимости, распространения международных поездок обеспечивает распространение заболевания по всему миру», — отметил Дэвид Котц.

При этом политика жесткой экономии привела к нехватке ресурсов в определенных сферах, например, в сфере здравоохранения, важным фактором оказалось искажение стимулов для получения прибыли компаний. Например, у фармацевтических компаний просто не было мотивации для разработки вакцины, пока пандемия не достигла своего пика, и в дальнейшем неопределенность в отношениях масштаба и длительности пандемии, а также требования сделать вакцинацию бесплатной, ограничивали бы доходность компаний. Производство было нерентабельным, и они этого не делали.

Недостаток планирования

Дэвид Лайбман, профессор университета Нью-Йорка, Почетный профессор Бруклинского колледжа, главный редактор журнала «Наука и общество» начал с того, что обозначил разрыв между новым индустриальным обществом второго поколения, ноономикой, и тем, что было до сих пор, тем, что называют «постиндустриальным обществом».

Как отметил экономист, многие эксперты сейчас говорят о пандемии и других вызовах, с которыми мы сталкиваемся. По мнению Лайбмана, проблема – в недостатке координированности в условиях рынка. Излишне краткосрочный горизонт планирования, погоня за краткосрочной выгодой. Именно это заставляет перейти к рассмотрению вопроса с точки зрения планирования.

«У нас сейчас мир, в котором господствует кризис «Ковид-19», а также финансовый кризис. И мы, конечно, можем сказать, что у нас чрезвычайная ситуация. И что нам нужно делать? Нужно взять преимущества социализма, центрального планирования и активного вмешательства государства, и использовать это. Я не предлагаю, чтобы мы вернулись к какой-то старой форме социализма, но можно взять какую-то новую, видоизмененную форму. Мы сейчас находимся в ситуации кризиса, и промышленного кризиса, в том числе. И с этим кризисом можно справиться только коллективными мерами», — считает Лайбман.

Одни вопросы

Дэвил Лэйн, профессор Кембриджского университета построил свой доклад на Сократическом методе, предлагая вопросы, над которыми стоит задуматься, чтобы верно определить текущее состояние экономики и социума.

«Как можно сравнить текущую пандемию с другими формами эпидемий? Например, как бы вы сравнили эту пандемию, например, с колонизацией Америки? Или влияние эмиграции европейцев в Америку? Также в XX веке был целый ряд пандемий, например, испанка. Как это можно сравнить с текущей пандемией? Как мы, европейские страны справляемся с ней? Так же я хотел бы, чтобы участники подумали не только о карантине, но и о том, как этот карантин повлияет на другие аспекты, на другие болезни. Потому что сейчас многие больницы переориентированы на пациентов с коронавирусом. И другие пациенты не могут получить лечение. Какой кризис мы сейчас наблюдаем? И как последствия можно смягчить? Например, с помощью международных организаций, которые сейчас составляют программы борьбы с пандемией, с последствиями пандемии. Например, ВОЗ. Что можно изменить здесь? Окажет ли это какое-либо влияние, или это никак не поможет смягчить последствия ситуации?», — предложил обсудить ученый.

Он также затронул текущий экономический уклад: это цивилизация или варварство? Что здесь поверхностное? Все общество потребления поверхностно, но это – часть нашей жизни. Что является стержнем системы? Что определяет систему? Развивается ли сейчас новая технологическая база? Это – технологическая база, которая развивается параллельно с капитализмом, или это что-то, то, что наслаивается на капитализм? Что мы имеем в виду под творческим трудом? И вот этот творческий труд, как он соотносится с механическим трудом? В чем значение вот этого всего? Или это просто развитие индустриального капитализма? Возможно, это высшая форма капиталистического империализма. Может, мы сейчас вышли на новый уровень уже. Или это начало какого-то другого производственного уклада? Например, посткапитализма или социализма?

Как эти формы развития соотносятся с другими? Новые творческие институты, новые процессы, которые происходят – все это ведет к созданию новых продуктов, новых форм производства, групп сотрудничества. Можно ли сказать, что это новый производственный уклад? Новый способ производства?

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Радика Десаи, профессор университета Манитобы и руководитель исследовательской группы по геополитической экономии, Канада сконцентрировалась на соотношении теории геополитической экономики и пандемии. По ее мнению, в борьбе с коронавирусом бросается в глаза отсутствие международной координации.

«Отношение между странами в капиталистическом мире очень сильно усложняются противоречиями капитализма, и из-за этого в реальности, несмотря на глобализацию и так далее, общий международный порядок невозможен, и мы сейчас видим проявление этого. Кризис, который мы наблюдаем, обострил, обнаружил недостатки капиталистической системы. Внутри стран и на международном уровне становится понятно, что плановый подход имеет большие преимущества», — отметила профессор.

По мнению Десаи, в конце 70-х годов капитализм начал требовать все больше и больше власти, и такое сосредоточение власти привело к хрупкости экономик и к разрозненности общества, и сейчас капитализм достиг своего предела. В целом – сейчас мы видим продолжение проблем, которые уже возникли в ходе развития капитализма.

«Мы сейчас рассматриваем неолиберализм как какой-то строй, который доминировал в течение 40 лет. Но, на самом деле, он уже прошел несколько стадий. Был неолиберализм, затем социально-демократическая либерализация, потом был Блэр и Клинтон. Сейчас попробуют перейти к новой фазе неолиберализма — филантропическому неолиберализму», — считает экономист.

При этом противоречия не закончатся: государство будет основным клиентом всех услуг, но это будет на руку только большим корпорациям. Увеличение роли государства сведется к тому, это оно просто будет поддерживать крупные корпорации. Если все-таки у правых сил это получится, а левые по-прежнему будут слабы, у нас будет очень много проблем в обществе», — считает Десаи.

Covid 19: Understanding Global Transformations of the 21st Century

At the Moscow Academic Economic Forum, in addition to the plenary session and other events, an online conference was held, organized by the S. Yu. Witte Institute for New Industrial Development «Technological and socio-economic transformations of the 21st century: the experience of conceptual understanding.» The conference was attended by scientists from the USA, Canada, and Western Europe. More than 400 people registered in Zoom, many of them followed the conference on YouTube and on the INID website.

For a detailed coverage of the conference, we would need another magazine issue, so for an in-depth look at the reports please follow the link to the INID website (https://inir.ru/).

As the event moderator Alexander Buzgalin noted in his opening remarks, the topic was proposed long before our today’s meeting. Then, the pandemic significantly re-arranged, but did not fundamentally change, the agenda. Transformations are still underway, and post-crisis development will require, I believe, a fundamental rethinking of today’s world, whatever you may call it – whether free market economy or, as I prefer to call it, capitalism, late-stage capitalism. And this is what we will be discussing today. The focus of our conversation will be the concept that interests us (and that unites the participants), the concept theory, the theory of the genesis of the new industrial society of the second generation and noonomy.

Methodological limitations and the theory of noonomy

Director of the INID, Professor Sergei Bodrunov (Doctor of Economics), emphasized in his speech that because of the methodological limitations in the leading areas of economic theory the modern transformations of the global economy are not adequately reflected. This is even more evident in connection with the coronavirus situation. In this regard, he focused his report on a detailed presentation of the development of the methodology of his own research, which over the years led the author to the creation of the theory of noonomy.

“The theory of noonomy makes it possible to analyze current problems from a certain angle. It allows you to determine the goals and paths of movement, and the mechanisms for the formation of both new needs and new social relations. Hence, the formulation in the theory of noonomy of a strong orientation towards the development of technological and social progress of all mankind.

In practical application, the theory of noonomy is the formulation of goals oriented towards the development of a person, his culture, creativity, and the satisfaction of his real needs. Towards reorganizing society by increasing its sociability with an emphasis on achieving a more equitable distribution of public goods, towards increasing the level of its accessibility for all. Hence the demands on the governments, including the Russian government, to pursue appropriate social and industrial policies.

The theory of noonomy demanded – and I insist that «demanded» is a proper term! — an interdisciplinary approach in our research, making use of theoretical developments of ecologists, sociologists, philosophers,» Professor Bodrunov says.

The author of the theory also urged to avoid methodological errors in the interpretation of the theory. Noo-society is not communism in the classical sense, it is not based on the so-called social ownership of the means of production, and this is not a utopically blurred noospheric society, but a fully plausible future reality.

“Noonomy is not the economy of noo-society. Such a society will not have an economy as we understand it today. Noonomy and today’s economy are fundamentally different ways of organizing the satisfaction of human needs, as they are built on fundamentally different sides of the human essence, on zoo/bio and on noo-intelligence. At the same time, the economy which historically entered the evolution of civilization in a natural way, will also leave in a similar manner becoming the forerunner of noonomy, which grows out of it under the influence of new trends in the development of intelligence and knowledge. Economy will be replaced by a non-economic way of satisfying the non-simulative needs of people, based on an unmanned system of production built and controlled by the minds of people.

Noonomy is a natural way of transferring the burden of satisfying needs onto the shoulders of technological devices that will create everything a person needs — under the control of the mind, leaving us the role of a creator,” the speaker concluded.

Economic inefficiency of industrial systems

Professor at the University of Texas at Austin James Kenneth Galbraith noted that the problem being discussed is very relevant, and what Professor Bodrunov mentioned in his book has become even more relevant in the context of the coronavirus and the current crisis that we are facing.

“First of all, I would like to note that noonomy rightly shows us the need to create a functional system that would be adequate and consistent with its intended purpose, taking into account, among other things, the long-term environmental consequences, since we all must think about the long-term survival of mankind and our planet as a whole,” the professor emphasized.

Talking about the coronavirus crisis, Galbraith noted that it clearly showed us the economic inefficiency of industrial systems. According to the scholar, the leading Western powers specialize in such industries as finance, aerospace, weapons, etc. But the quality and level of development of their economic system in themselves result in particular fragility of that system and its vulnerability to economic crises. Western countries specialize in a number of high-tech industries, but at the same time there is a shortage of essential goods, i.e. the so-called middle level.

“The second point I would like to address is the excessively leveraged sectors such as tourism or entertainment, restaurants, bars. They occupy a special place in the economic structure, a huge share of the GDP of these countries — restaurants, bars, car imports, goods, electronics, education and sports. That is, all those are services, I am talking about services that take up a huge share of GDP, and the corresponding proportion of the economies of Western countries. It leads to the problem of essential goods – and it’s the third point I would like to make. Those goods do exist of course. But they are provided only to those who can afford them. We need to think about providing all categories of all segments of the population with appropriate conditions.

“The West’s aiming for the efficient functioning of the system has made Western countries vulnerable to the crisis, and this vulnerability is not a short-lived phenomenon. Most likely, it’s a fundamental factor that will influence the development of the world economy as a whole over a certain amount of time. That is, the crisis will not be over any time soon. And it is very important to understand that the crisis is not the result of ineffective management, administration or lack of leadership skills. No, it’s a direct consequence of the structure of economy, to which we have long become accustomed. And we continue to follow this trajectory of development, so the question has arisen of the necessity of a paradigm shift, which, after all, my father spoke about. Even if the virus can be defeated, the economic crisis is just beginning. There is no need to comfort yourself with the thought that everything will end soon, because the health crisis and the economic crisis are different. And since there is no awareness yet, no one is trying to tackle the problem properly,” Professor Galbraith says.

Innovation in a creative future

Alan Freeman, member of the International Committee of the Free Economic Society of Russia, Professor at London Metropolitan University, agreed that the concept of noonomy replaces a number of older and inadequate concepts, including the so-called knowledge economy (I think that this theory is absolutely wrong in explaining what is now happening in society); the information society (absolutely inconsistent with reality); the theory of the production of services (because the word «service» is derived from servitium (slavery), and it does not fit modern social theory at all).

“What are the mental products of scientific and creative labor? Those are various computer programs, scientific knowledge, formulas, for example, for the Covid vaccine. Those are various legislative acts, etc. What do they have in common? They can be transferred. They can be transferred from one mental area to another mental area. There is no dependence on the method of transfer, you can transfer a book in PDF format, in paper, or you can read it. And it doesn’t depend on the form,” Alan Freeman says.

The professor gave an example of a computer program: no matter how it is used, wherever it is used, it cannot become obsolete until you invent something new, thus innovation will be constantly taking place in the creative society of the future.

Lessons from the pandemic

Professor David Kotz, Member of the International Committee of the VEO of Russia, Professor Emeritus at the UMass Amherst College of Social and Behavioral Sciences, Vice President of the World Political Economy Association, made a report called “Lessons from the Pandemic”.

The scientist recalled that the pandemic, which we are facing now, is the result of the transition of infection from animal to human. It seems that the origins of this problem are outside of society, like an earthquake or a volcanic eruption. However, unlike volcanoes and earthquakes, the anthropogenic factor is important here. The professor emphasized that the economic system itself influences the propensity, the likelihood of another pandemic outbreak.

“Modern neoliberal capitalism, as I have already noted, increases the likelihood of such pandemics. There are several reasons for this. Industrial farming causes immunosuppression in animals. This is a direct road to the transfer of infection to humans. Second, in the forestry industry, workers are fed meat of wild animals simply because it is cheaper. Third, over-fishing, which depletes water resources, creates a market for bushmeat for the poor. And finally, the globalization of value chains, the spread of international travel ensures the spread of the disease around the world,” David Kotz says.

At the same time, the austerity policy led to a lack of resources in certain areas, for example, in the healthcare sector; the distortion of incentives for companies to make profits was an important factor. For example, pharmaceutical companies simply did not have the motivation to develop a vaccine until the pandemic peaked, and the following uncertainty about the scale and duration of the pandemic, as well as the requirement to make vaccinations free, would have limited the profitability of the companies. The production was unprofitable for the companies and they didn’t do it.

Lack of planning

David Laibman, Professor at City University of New York, Professor Emeritus at Brooklyn College, Editor-in-Chief of Science and Society, began his report by identifying the gap between the new, second-generation, industrial society, noonomy, and the one that existed before under the moniker «post-industrial society».

As the economist noted, many experts are now talking about the pandemic and other challenges that we face. According to Laibman, the problem is a lack of coordination in the market. Excessively short-term planning horizon, pursuit of short-term benefits. This is what makes us move on to considering the issue along the lines of planning.

“We have now in the world of the Covid 19 crisis and also the underlying economic and financial crisis a tendency to say we obviously have a drastic emergency. And what we need to do is we need to use the advantages of socialism, central planning and state activism to address this. I am not suggesting that we return to some old form of socialism, but we can use some new variety of socialist relations. We are now in a situation, in which there’s an inherent industrial crisis, which can only be addressed by collective measures,” says Laibman.

Only questions

David Lane, Professor at the University of Cambridge, built his report on the Socratic method, proposing questions that are worth pondering in order to correctly determine the current state of economy and society.

“How does the current pandemic compare to other forms of epidemics? For example, how would you compare this pandemic, for example, with the colonization of America? Or the impact of the emigration of Europeans to America? Also, in the 20th century, there were a number of pandemics, for example, the Spanish flu. How does this compare to the current pandemic? How do we, the European countries, deal with it? I would also like the participants to think not only about the quarantine, but also about how this quarantine will affect other aspects, other diseases. Because now many hospitals have been reoriented to coronavirus patients. And other patients are unable to receive treatment. What kind of crisis are we facing? And how can its consequences be mitigated? For example, with the help of international organizations, which are now drawing up programs to combat the pandemic and its consequences. Take WHO for example. What can be changed there? Will it the change have any impact or will it fail to mitigate the consequences of the situation in any way?”, the scholar questioned.

He also touched on the current economic mode: is it civilization or barbarism? What is superficial here? The entire consumer society is superficial, but it is part of our life. What is the core of the system? What defines the system? Is a new technological base developing now? Is it a technological base that is developing in parallel with capitalism, or is it something that is superimposed on capitalism? What do we mean by creative work? And this creative labor, how does it compare with mechanical labor? What is the meaning of all this? Or is it just the development of industrial capitalism? Perhaps this is the highest form of capitalist imperialism. Maybe we have now reached a new level already. Or is it the beginning of some other mode of production? For example, post-capitalism or socialism?

How do these forms of development relate to others? New creative institutions, new processes that are occurring – they all lead to the creation of new products, new forms of production, new groups of cooperation. Can we say that this is a new mode of production? A new method of production?

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Radhika Desai, professor at the University of Manitoba and head of the Geopolitical Economy Research Group, Canada, focused on the relationship between geopolitical economy theory and the pandemic. In her opinion, the lack of international coordination is striking in the fight against coronavirus.

“Relations between countries in the capitalist world are very much complicated by the contradictions of capitalism, and because of this, in reality, despite globalization and so on, a common international order is impossible, as we can see right now. The crisis that we are witnessing has exacerbated and exposed the shortcomings of the capitalist system. Within countries and at the international level, it is becoming clear that the planning approach has great advantages,” the Professor said.

According to Desai, in the late 1970s, capitalism began to claim more and more power, and this concentration of power led to the fragility of economies and the fragmentation of society, and now capitalism has reached its limit. In general, what we see now is a continuation of the problems that have already arisen in the course of the development of capitalism.

“We now view neoliberalism as some kind of a system that has been dominant for 40 years. But, in fact, it has already gone through several stages. There was neoliberalism, then social democratic liberalization, then there were Blair and Clinton. Now they will try to move to a new phase of neoliberalism – philanthropic neoliberalism,” the economist says.

Yet, the contradictions will not end: the state will be the main client of all services, but this will only play into the hands of large corporations. The increasing role of the state will be reduced to mere support of large corporations. Still, if the right-wing forces will succeed and the left will remain weak, we will have a lot of problems in society,” Desai says.

Виноватые есть

Пандемия может быть представлена ​​как «стихийное бедствие». Однако глобальная депрессия является продуктом идеологии и влиятельных политических деятелей.

Проф. Джеймс К. Гэлбрейт, член Международного комитета ВЭО России, США; проф. Албена Азманова, Великобритания

Беспрецедентный экономический кризис обрушивается на Европу. Как заявила недавно президент Европейского центрального банка Кристина Лагард Европейскому парламенту, он является самым глубоким в мирное время.

В Соединенных Штатах Федеральный резервный банк сообщает о максимальном падении производства и занятости за последние 90 лет. Всемирный банк предупреждает, что мир находится на пороге самого глубокого спада с 1945 года – до 60 миллионов человек обнищали, причем многие из них – в уже бедных странах.

Лагард поспешила пояснить, что эта огромная человеческая трагедия, по ее мнению, «не является делом чьих-либо рук и в ней никто не виноват» — как будто медицинский кризис сам по себе может превратиться в кризис социальный. Однако данная катастрофа – результат воздействия идеологических и политических факторов.

Маски для лица

Наука теперь позволяет нам редактировать ДНК и обнаруживать гравитационные волны в кривизне пространства-времени. Тем не менее, весной 2020 года правительства богатых либеральных демократий на глобальном севере не смогли обеспечить населений простейшими масками для лица, необходимыми врачам и медсестрам для спасения собственных жизней – и жизней других людей – от коронавируса. Кое-где в Тоскане пациентам старше 60 лет оказались недоступны необходимые им аппараты искусственной вентиляции легких.

В США тестирование было провалено, отложено и по-прежнему недоступно по требованию. Во Франции огромные запасы средств индивидуальной защиты, накопленные для эпидемии H1N1, распродавались, плохо хранились и пришли в негодность. В Соединенном Королевстве и Швеции власти сначала разрешили вирусу вырваться на свободу в стремлении получить «коллективный иммунитет», что обернулось тысячными жертвами.

Это были не просто ошибки или простые случайности: это были политические решения. Они были следствием идеологии, отстроенной за десятилетия. Были грехи действия и грехи бездействия – если вспомнить концепции, разработанные Ханной Арендт, — и их результатом стала хрупкая экономическая конструкция, отмеченная нестабильностью и стоящая на пороге краха.

Грандиозный проект

Сначала были грехи действия. С конца 1970-х годов политические лидеры Запада запустили грандиозный проект, который стал известен как неолиберальный капитализм. Дерегулирование, децентрализация, приватизация, сбалансированные бюджеты и нехватка денег были ключевыми элементами «Вашингтонского консенсуса», достигнутого национальными элитами и международными финансовыми институтами, особенно Международным валютным фондом. Государственные услуги и программы социального обеспечения были сокращены, включая критически важные расходы на здравоохранение.

Первоначально цель состояла в том, чтобы сломить профсоюзы и обуздать инфляцию, пусть и за счет основных производственных мощностей. К 1990-м годам эти цели были достигнуты, и высокий процент сменился новым кредитным бумом с упором сперва на высокие технологии, а затем, в основном, на недвижимость и ипотечное кредитование. Тем временем производство переезжало в Азию, особенно в Китай, где его лелеяли и защищали.

Пузырь субстандартного ипотечного кредитования привел к Великому финансовому кризису 2007-09 гг. После этого во многих странах штурм государственной власти продолжался. Краткосрочные усилия по восстановлению сменились режимом строгой экономии во всей Европе, особенно в Италии, Испании, Франции и Греции, а также в Северной Америке.

Потенциал общественного здравоохранения получил еще один удар, в то время как неолиберальная глобализация сделала еще один шаг вперед. Растущее неравенство было признаком широкого роста социального напряжения: безработица среди молодежи, психические расстройства, самоубийства и эпидемия злоупотребления опиоидами в США. Рост возобновился, но лишь на хрупкой основе увеличения частного и корпоративного долга.

Команда расформирована

Затем были многочисленные грехи бездействия. Например, в 2017 году Европейская комиссия предложила инвестировать больше средств в вакцины через государственно-частное партнерство под названием «Инициатива инновационных лекарств». Но фармацевтические компании возражали, и предложение не прошло.

США, где сейчас заправляет Дональд Трампа, ликвидировали группу реагирования на пандемию в Совете национальной безопасности и сократили финансирование Центров по контролю за заболеваниями. По иронии судьбы, администрация США отозвала из Китая американских ученых, которые выступали в качестве связующего звена с китайскими Центрами по контролю за заболеваниями.

Лагард не сыграла никакой роли в развитии неолиберальной идеи. Она приобрела известность уже после того, как неолибералы взяли под свой контроль бывшие социал-демократические страны Запада, а также страны Центральной Европы и Россию, где их последующее правление породило бедствия, до сих пор не имевшие аналогов нигде в мире. Она далеко не единственный человек в длинном списке виновных.

Но она была министром финансов Франции до Великого финансового кризиса и управляющим директором МВФ в последующий период жестокой экономии. Будучи функционером, преданным идеологии и на протяжении десятилетий замешанным в политике, приведшей к катастрофе, она заслужила свое место в этом списке.

Нацпроекты требуют серьезной перезагрузки

Владимир Гутенев,
Депутат Государственной думы, председатель комиссии Госдумы по правовому обеспечению развития организаций оборонно-промышленного комплекса, первый заместитель председателя комитета Госдумы по экономической политике, промышленности, инновационному развитию и предпринимательству

Нацпроекты требуют действительно серьезной перезагрузки. Также нам очень хорошо понятно, что тот стресс-тест, который в нынешнем году проходит наша экономика, он, с одной стороны, показывает достаточно высокую ее устойчивость и адаптивность, с другой стороны, он не дает дать оценку, насколько эффективно работали нацпроекты. И именно поэтому сегодня, сейчас, именно в эту минуту в стенах Государственной Думы проходит рассмотрение закона об исполнении федерального бюджета за 2019 год. Поскольку результаты этой оценки необходимы для мер корректировки нацпроектов, сегодня мы увидели достаточно жесткую полемику и между докладчиками, выступал министр финансов Силуанов, председатель Счетной палаты Кудрин, и достаточно серьезно с ними оппонировал председатель Комитета по бюджету и налогам Макаров.

Что бы хотелось отметить. С одной стороны, при профицитном бюджете прошлого года, а валовый продукт у нас составлял 110 триллионов, профицит был два триллиона, достаточно большие суммы не были использованы – около одного триллиона рублей. И полемика заключалась в том, что Минфин всячески настаивал на том, что это благо, мы применили жесткие принципы исполнения, с другой стороны, существуют достаточно весомые аргументы, которые говорят о недостаточном качестве планирования, и мы это видим, услышав аргументы по тем критериям, по тем индикаторам, по которым оценивали те или иные нацпроекты.

Приведу только один пример, коллеги. В части одного из нацпроектов рассматриваются взаимоотношения с Всемирной торговой организацией, и вот два индикатора. Один индикатор – это вновь выявленные дискриминационные, санкционные меры по отношению к России. То есть мы оцениваем, сколько ж мы найдем этих мер; чем больше, тем лучше. На мой взгляд, вполне логично было бы оценивать не число выявленных, а число устраненных – с помощью юридических, экономических и прочих механизмов и способов. То же самое касается количества встреч с представителями Всемирной торговой организации. Ну, знаете, такие индикаторы только поощряют чиновничий туризм, что не решает основную проблему. А сквозь все нацпроекты красной линией проходит только одна важная задача – это повышение в соответствии с указаниями президента темпов роста национальной экономики как минимум до среднемировых и выше среднемировых. По прошлому году национальная экономика, если не ошибаюсь, росла около 1,3%, среднемировой темп роста – 3%.

Не хочу брать на себя такую ответственность и оппонировать Абелу Гезевичу, но вопросы техперевооружения, возможно, они и необходимы, но гораздо важнее – это конкурентоспособность продукции, которую должны выпускать те производственные мощности, которые, да, частично изношены, частично нуждаются в модернизации, но в первую очередь задача – это повышение конкурентоспособности продукции, а заделы – и как раз вот мы от общего переходим к частному – истончились. Мы это видим и в гражданской продукции, и в оборонной продукции. Даже те сверхуспешные виды вооружений, которые есть, они закладывались десятилетия назад, и только лишь выход на новые материалы, на новую электронно-компонентную базу позволил их сейчас реализовать. Поэтому критически важным является научно-технические заделы. И поэтому в качестве частного примера я хотел бы рассмотреть в рамках национального проекта «Образование» такую важную составляющую, как формирование НОЦ, научно-образовательных центров мирового уровня.

В соответствии с указанием президента, решением правительства было принято решение сформировать в течение трех лет 15 научно-образовательных центров мирового уровня в виде кооперации вузов и НИИ Академии наук, с одной стороны, а с другой стороны – это индустриальные партнеры, те предприятия, которые должны воспринимать инновации и в виде реальной продукции – высокотехнологичной, высокомаржинальной – выводить на внешние рынки. И, являясь членом этого совета и видя, как проходил выбор первых пяти по прошлому году, в феврале нынешнего года был отчет пяти губернаторов на территории которых эти НОЦ были созданы, я могу абсолютно точно сказать, что одной из важнейших задач является, чтобы показатели были измеряемы, конкретны и достижимы с одной стороны, с другой стороны крайне необходима персональная ответственность за результаты. Причем результаты не загоризонтные – 2030, 2035 годы нас мало должны интересовать, – а ежегодный срез полученных результатов. И именно сегодня в стенах Государственной Думы шел достаточно глубокий анализ исполнения бюджета по 2019 году.

Так вот, в рамках создания НОЦ мы видим, что новое руководство Миннауки вышло с инициативой, которую достаточно активно поддержали, по пересмотру индикаторов достижения целей и формирования такой структуры, когда у индустриальных партнеров будет мотив обеспечить то финансовое плечо, а речь идет о пятнадцатикратном плече, то есть бюджетом предлагается выделить на 15 НОЦ около восьми миллиардов рублей, но необходимо плечо в районе 130 миллиардов рублей со стороны индустриальных партнеров. Это возможно только лишь в том случае, когда индустриальные партнеры увидят серьезные научно-технические заделы. Без этого не может быть конкурентоспособности нашей экономики. Приводя примеры тех индикаторов по отношению к ВТО, к сожалению, схожие индикаторы имели место и в рамках нацпроекта науки в части создания НОЦ, научно-образовательных центров мирового уровня. Когда мы оценивали количество патентов, а не объема роялти с этих патентов. Когда мы оцениваем число публикаций в Science, Scopus, не учитывая то, что при определенной финансовой мотивации, и тем более демонстрируя информационный стриптиз в чувствительных отраслях, мы не достигаем полученных результатов.

Поэтому, уважаемые коллеги, я с большой благодарностью воспринимаю ту тему, которую мы сделали сегодня центральной. Действительно, нацпроекты нуждаются в корректировке, и корректировки должны проходить по каждому нацпроекту, возможно даже, что не перезагрузка, а в ряде случаев, абсолютно согласен с академиком Аганбегяном, необходимо формировать новые и, возможно, сокращать потерявшие актуальность существующие проекты.

Аганбегян: «Нужно составить первый пятилетний план на 2021-25 годы»

Абел Аганбегян, академик РАН 

Я считаю, инициатива по выделению национальных проектов крайне важна, потому что она идет в русле главных улучшений в области управления – это его целенаправленность. Но те 13 национальных проектов, которые были разработаны, они наши насущные задачи не решали. По максимуму они увеличивали ежегодный рост экономики, цифру давал Институт прогнозирования – 0,6%. Но многие организации, которые считали национальные проекты, насколько они повлияют на темпы, давали 0,1–0,2% в год. Но, тем не менее, они крайне важны, с моей точки зрения, потому что это первый шаг к тому, чтобы нам перейти к народнохозяйственному планированию. Планирование должно органически включать в себя ряд национальных программ, ориентированных на достижение конкретных целей. Я лично сторонник возвращения к народнохозяйственному планированию и составлению первого пятилетнего плана на 2021–25 год. 

Национальные проекты нуждаются в коренном улучшении по двум направлениям. Первое направление – нужны новые национальные проекты в дополнение к тем, которые разработаны, потому что совокупность этих национальных проектов не обеспечивает главные цели нашего социального развития. Нам нужны национальные проекты прежде всего по технологическому прорыву, о котором в каждом выступлении говорит наш президент. У нас нет ни одного подобного, может быть, только цифровой проект, но технологический прорыв не сводится только к цифровой экономике, как все мы понимаем. Нам нужны проекты по массовому технологическому перевооружению действующего производства, которое у нас отстало, устарело. Износ основного капитала приближается к 50%. Срок службы средней машины, оборудования в России – 15 лет, в два раза больше, чем в развитых странах. 23% всех машин и оборудования России работают свыше сроков амортизации. Они вчера, позавчера должны были быть выкинуты и заменены новыми, но продолжают работать, больше стоят, естественно, чем работают, требуют огромных средств на обслуживание, ремонт и так далее. То есть прежде всего нужны проекты по техническому развитию действующего производства.

Скажем, КПД нашей энергетики в два раза меньше в сравнении с существующими парогазовыми установками: 32% КПД дают наши газовые электростанции, а парогазовые установки — 60–65%. Наши котельные – уровень феодального общества. Нам нужна коренная реконструкция машиностроения, и важно техническое перевооружение сделать на собственной базе, поэтому нам нужен взлет машиностроения, прежде всего инвестиционного.

Другая группа национальных проектов должна стимулировать развитие высокотехнологических отраслей. У нас нет проекта по электронике, а без электроники что мы можем сделать? Даже по атомной энергетике, ядерной, методы которой проникают всюду – и в медицину, и в другие сферы. Нет проектов по фармацевтике, по синтетической химии, которая заменяет цветные металлы. И так далее, и так далее, и так далее. То есть вот это вторая группа.

Есть у нас проекты по инфраструктуре, но они недостаточно целенаправленны. Нам нужен массовый переход к строительству двухсторонних автострад. Не одну автостраду, две автострады в национальном проекте, а десяток. Нам нужно перейти к массовому строительству скоростных железных дорог, а не мусолить одну скоростную железную дорогу – либо Москва – Петербург, либо Москва – Казань. Надо посмотреть, что делает Китай, опереться на его достижения, у него уже 30 тысяч километров этих дорог и так далее. И нам нужна вообще новая транспортно-логистическая инфраструктура. У нас вообще нет по логистике никакой целевой программы. То есть нужно это совместить.

Вот это первые направления, новые программы. И второе направление – это корректировка конкретных программ. Главная корректировка – это привлечение средств. Ведь те программы были сделаны, в основном, по линии федерального бюджета. Половина средств в этих программах – это средства федерального бюджета, четверть – регионального бюджета, и только четверть – частный капитал. А частные инвестиции – это 60% всех инвестиций. Шестьдесят! И такое пренебрежение частными инвестициями говорит о том, что эти проекты просто недостаточно радикальны, не охватывают широкий круг проблем, который надо решить, и просто не фундированы финансированием. Нам нужно создать условия для того, чтобы привлечь частный капитал.

Какие это условия? Первое, освободить от налога ту часть прибыли, откуда черпаются инвестиции. Это даст триллион. И заинтересованность вкладывать деньги, во всяком случае, в свое технологическое перевооружение.

Второе, нужно в полтора-два раза уменьшить амортизационный срок. Это увеличит фонд амортизации, оттуда можно еще триллион взять.

Третье, во время технического перевооружения или строительства новых высокотехнологических отраслей нужны налоговые каникулы в этот период, чтобы заинтересовать предприятия заниматься этим трудным делом, когда нужно как-то платить зарплату и одновременно нужно менять оборудование и так далее, что крайне трудно.

У нас нет программ по переходу к форсированным инвестициям, хотя бы по 10% в год рост инвестиций. Без этого социально-экономического роста не будет. Кто-то думает, что можно социально-экономический рост обеспечить при пятипроцентном росте инвестиций. У нас в 2018 году был пятипроцентный рост инвестиций. И что за этим последовало? За этим последовал провальный 2019 год. Ничего не дал. Посмотрите, какие инвестиции в Дальний Восток. Был год, когда на 27% увеличились инвестиции. И что? Он что, поднялся в экономическом росте ВВП? Ничуть нет. То есть это не так просто – разогнать инвестиции. От доли инвестиций в валовом продукте зависит экономический рост прямым образом. У нас сейчас доля собственно инвестиций в основной капитал – 17%. При такой доле инвестиций в основной капитал экономического роста в принципе быть не может. И пятипроцентный рост не увеличит эту долю заметно. Поэтому мы, скорее всего, перейдем к стагнации после подъема.

Поэтому нужно привлечь частный капитал. Сейчас в руках правительства Сбербанк, а Сбербанк имеет активы – 31 триллион, в полтора раза больше всего федерального бюджета. Это прямо говорит об ущербности национальных проектов, которые пытаются главным образом финансировать из этого крайне скудного источника. Без привлечения крупных банковских инвестиций ничего не выйдет.

То есть два предложения. Первое – новые проекты, второе – коренное, серьезное изменение действующих проектов.

Как скорректировать нацпроекты?

Сергей Бодрунов,
президент ВЭО России, Международного Союза экономистов, директор ИНИР им. С.Ю. Витте, д.э.н., профессор

Нынешняя обстановка в мировой экономике беспрецедентна, по крайней мере за последние десятилетия. Мы находимся в сложнейшей ситуации. Вчера Международный союз экономистов совместно с Женевским офисом Конференции Организации Объединенных Наций по торговле и развитию, ЮНКТАД, представил России новый доклад. Он называется «От глобальной пандемии к благосостоянию для всех: как избежать еще одного упущенного десятилетия». Назывались колоссальные цифры спада мирового ВВП: от 5% до 7%. Для сравнения, говоря о беспрецедентности: спад в мире в период прошлого глобального кризиса, 2009 года, был на уровне 0,1% ВВП.

Кроме того, важно сказать, что в этот кризис действуют факторы уязвимости, а именно снижение спроса на энергоносители, уменьшение мировой торговли на целых 18,5% – у меня есть такая цифра – во втором квартале 2020 года. Практически во всех крупных экономиках по итогам года прогнозируется рост безработицы. Растет также закредитованность стран, что может повлечь за собой риск сползания экономик в долговой кризис. Ситуация осложняется еще одним фактором, который раньше не особенно наблюдали, – это фактор неопределенности, который сильно влияет на состояние дел. Неизвестно, когда, как, чем закончится пандемия.

Экономические последствия кризиса не обошли стороной ни одну страну мира, в том числе и нашу страну. Национальные правительства принимают беспрецедентные по своим масштабам антикризисные меры. Так, по оценке МВФ, совокупный планируемый объем финансовой поддержки национальных экономик составляет около 12,5% мирового ВВП. И это действительно беспрецедентно. Тем не менее, несмотря на общую колоссальную угрозу, мы наблюдаем не солидарные, консолидированные усилия мировых акторов, а резкий рост, я бы сказал так, национального эгоизма, усиление противоречий, в том числе экономического противостояния.

Эта ситуация внушает серьезные опасения. Вслушайтесь хотя бы в речи лидеров крупнейших стран, которые прозвучали вчера на юбилейной Семьдесят пятой сессии Организации Объединенных Наций, конференции Объединенных Наций. Только вдумайтесь, только один представитель – это нашей страны – поставил вопросы в позитивной ключе, в позитивной тренде. Практически все говорили о чем угодно, но не о мировой консолидации, не о консолидации усилий, больше всего беспокоясь о собственных национальных интересах и, возможно и вероятнее всего, в ущерб интересам других людей.

Так что ситуация очень сложная. Я думаю, что, несмотря на масштаб бедствия, мы понимаем – и, наверно, многие со мной согласятся, – что текущий кризис можно рассматривать в том числе и как возможность обновления национальных экономик, улучшения их структуры. В частности, в том же докладе ЮНКТАД рассматривался этот вопрос, и он звучал так: как не потерять время, а использовать возможности, которые дает кризис для достижения целей устойчивого развития, провозглашенных Организацией Объединенных Наций? В нынешних условиях это вопрос острый и архиважный.

Цели развития России, нашей страны, интенсивного развития, были поставлены президентом России в ряде выступлений, я не буду их перечислять, мы все их знаем. Для достижения этих целей были приняты серьезные меры, в частности были разработаны и обновлены национальные проекты. Однако в связи с падением нефтяных цен, распространением коронавируса нацпроекты на время ушли из экономической повестки. На первый план вышли, я бы сказал, более насущные, текущие вопросы – восстановления экономики, деловой активности, доходов россиян и так далее. Стало очевидно, что реализация имеющихся нацпроектов в прежнем виде невозможна. Требуется их корректировка и увязка с общенациональным планом действий по восстановлению экономики, а также с Единым планом по достижению национальных целей развития России на период до 2030 года. Потому что этот план, как сказал наш лидер государства, никто не отменял.

Всего национальных целей, как вы знаете, пять. Это сохранение населения, здоровья, благополучия людей, возможности для самореализации и развития талантов, комфортная и безопасная среда для жизни, достойный, эффективный труд и успешное предпринимательство, а также цифровая трансформация.

В июле президентом России было дано поручение правительству до 30 октября скорректировать программы национальных проектов. И сейчас мы понимаем, что идет обсуждение в том числе федерального бюджета, который правительство буквально на днях одобрило и внесло на обсуждение в парламент. Мы, таким образом, обязаны эти вопросы рассмотреть.

В проекте бюджета, мы уже видим, находят естественным образом отражение расходы на реализацию национальных проектов, появился обновленный прогноз Минэкономразвития. Кстати, это ведомство значительно улучшило ряд показателей. Минэкономразвития оценивает спад ВВП у нас на уровне 3,9% вместо 5% и ожидает, что реально располагаемые доходы снизятся до 3%, а реальная зарплата даже вырастет на 1,5% по итогам 2020 года. Безработица у нас ожидается на уровне 5,7%, как и в майском прогнозе. Обновленные данные позволяют более предметно высказываться в рамках заявленной темы и оценивать корректировки в нацпроекты исходя из текущих реалий и вот этих цифр.

Если в начале года аудиторы Счетной палаты указывали на недостатки нацпроектов, в частности, если помните, на невозможность оценить фактическое достижение их целевых показателей, неувязанность с национальными целями, то в скорректированных нацпроектах эти проблемы должны быть обязательно решены, обновлены, соответственно, показатели и цели.

Президент сказал, что базовые ориентиры остаются неизменными, однако параметры, сроки, приоритеты национальных проектов предстоит нам всем уточнить.

Я убежден, что корректировка нацпроектов должна осуществляться с учетом экспертных оценок и предложений научного сообщества.

Convergence Theory and Contemporary Trends

James Kenneth GALBRAITH
PhD, Member of the International Committee of the Free Economic Society of Russia, professor of Lyndon Johnson School of Public Relations, University of Texas, USA

The theory of convergence so far as I understand it held that the effective management of an industrial state in an era of advanced and advancing technologies required and would foster essentially similar organizations and social formations under both capitalism and socialism, through trade unions and the welfare state in the West and gradual decentralization and democratization in the East. 

As a matter of naive prediction the theory has not done well. But naive predictive power is not, contrary to Milton Friedman, the sole or even the best criterion for judging a theory.  If it were, no one would read Marx.  The right question is rather, does the theory have analytical power? And if so, how can that power illuminate our present world?

The unpredicted dissolution of the USSR set the stage for a gigantic indirect test of convergence theory, insofar as it posed the question, can an industrial economy be organized and run on radical free-market principles and without an effective regulatory state? And the answer came back clearly: no, it cannot.

Meanwhile in the United States a somewhat more subtle but no less interesting test unfolded. Here the question was: what happens to an industrial state when the countervailing power of unions is crushed, when the welfare state is cut back and when finance becomes dominant?  And the answer is that the essential economic and social unity of the country fractures, giving rise to such bizarre historical phenomena as Donald Trump.

The authors of convergence theory assumed, perhaps with a certain unself-conscious presumption,  that its favorable and positive manifestations would play out in the then-existing arena of great power competition, and that the US and the USSR would jointly experience the co-evolution and co-development of the Galbraithian systems of industrial corporations constrained by countervailing power. Neither superpower obliged them.  But the story does not end there.

If we look at the world today, we find at least four countries whose industrial systems still largely conform to the convergence or Galbraithian model, and that in each case bear the direct imprint of his influence.  They are:

  • Germany, the industrial export powerhouse of Europe, the model still, despite neoliberal reforms in some areas and an ordo-liberal ideology, of industrial co-determination and stable, long-term relationships between industry, labor, finance and the state. It was my father who in 1946 drafted the “Speech of Hope” that started western Germany on this course, of self-governing social democracy.
  • Japan, where my father influenced the framing of the military administration and the postwar economy, where he had an enormous readership cognizant of his relevance, and where his close friend, Shigeto Tsuru, was for decades a leading economic thinker.
  • Korea, where I learned recently of his influence on the pro-democracy reformers of the 1970s and 1980s, and
  • most interestingly because coming from the other side of the ideological divide, China, where the work of a young German scholar, Isabella Weber, has documented the close study of his practice in wartime price administration by Mao-era planners, and where, when I arrived to serve as Chief Technical Adviser for Macroeconomic Reform in the early 1990s, I found the planning officials in full and familiar possession of unauthorized, internal translations of his works.

The conclusion is that even though convergence theory did not bring the US and USSR into stable and successful alignment, the principles of the theory were rooted in a sound analysis of the underlying technical conditions and social requirements. And those who took advantage of that insight or developed it from their own resources and experiences – who took a middle path between unregulated capitalism and rigid central planning and resisted both financial hegemony and ideological capture – those countries have reaped the harvest of industrial and technological leadership worldwide, while at the same time having developed the capacity and resilience that the challenge of the Covid-19 pandemic requires.

Георгий Цаголов: памяти ученого, из дискуссий в ВЭО России

Цаголов Георгий Николаевич, д.э.н. (1940 — 2019)

В Китае примерно 40 лет назад, с 78-го года произошли крупные изменения. У китайцев первоначально была такая же модель, как и у нас, модель сталинского типа. Мао Цзэдун повторял его. Вот эти большие скачки́ (то, что было у нас) – это примерно однородного типа вещи.

Но китайцы от этого отошли, причём отошли в 78-м году. А мы же в 90-х годах пошли своим путём неолиберализма. Государство не вмешивается в экономику, только когда оно глупо.

Хочу вам сказать, что Мао, конечно, упрекали в том, что он склоняется к социализму. Ничего он не склонялся. Он склонялся к упрощению капиталистической системы, но уже его последователи, такие как Джон Кеннет Гэлбрейт, говорили не только о вмешательстве государства, а говорили о необходимости планирования и о том, что планирование стало атрибутом и реальностью капитализма и что именно планирование даёт возможность капитализму иметь будущее…

Что такое инфраструктура? Латинское слово «инфра» – это значит «пот». Это совершенная необходимость. Как раз с инфраструктуры надо начинать, потому что без этого мы просто отключаем наши территории от развития. Как территория может развиваться, если к ней не подведены дороги? Никак.

Впереди, как говорят все эксперты, нам светит длительная стагнация. Конечно, надо установить причины, поставить диагноз этому заболеванию. В чём же дело? Огромная страна, её богатство и потенциалы неисчерпаемы. Значит, требуется найти модель, которая будет эффективной. Надо определить, почему данная модель неэффективна, что её стопорит, и найти пути к выходу из этого положения…

1...939495...181Страница 94 из 181
© Журнал "Вольная экономика", Общероссийская общественная организация "Вольное экономическое общество России"