Суббота, 28 сентября, 2024
ВЭО России

Руслан Гринберг: «Придется довольствоваться «прозябательным» трендом»

В этом году Институту экономики РАН исполняется 90 лет. За эти годы ни раз менялся государственный строй, господствующие политические и экономические доктрины. Ученые Института при любой власти занимались исследованием реальных экономических проблем страны, и это определяло лицо научного учреждения. «Вольная экономика» поговорила с научным руководителем Института экономика РАН, вице-президентом ВЭО России Русланом Гринбергом о том, какие задачи стоят сегодня перед учеными-экономистами и есть ли у страны шансы выйти из текущего кризиса по оптимистичному сценарию.

Власть прислушивается к ученым сегодня?

– Каждая власть вольно или невольно руководствуется той или иной экономической доктриной и философией. В период перестройки, когда царил плюрализм мнений, возникла плодородная почва для развития различных экономических теорий. И тогда в силу нашей третьей национальной  особенности – безоговорочного поклонения модным на западе экономическим доктринам так сказать «без учета места и времени» – победила концепция «свободного рынка». «Чем больше рынка, тем лучше экономике» – вот ее суть. И сегодня есть влиятельные научные учреждения, которые придерживаются такого подхода. Они являются идеологической и теоретической опорой для текущей экономической политики. Институт экономики РАН не принадлежит к этому течению. Повторюсь – мы выступаем за сочетание механизмов саморегулирования и государственной активности.

В чем вы видите главный недостаток существующей экономической парадигмы?

– Она не только утопична, следование ей ведет в тупик, и это роднит с парадигмой директивного плана. Институт экономики РАН придерживается позиции, что в основе нормальной экономической политики должен быть прагматизм и реализм. Известная китайская пословица гласит: «Не важно, какого цвета кошка, главное, чтобы она умела ловить мышей». Это универсальное правило нормальной экономической политики. Если вы делаете крен в одну из идеологий, то получаете то, что мы имеем сегодня. Страна седьмой год находится в стагнации. И похоже сегодня нет особых предпосылок для улучшения экономической ситуации. Положение усугубляется тем, что в стране практически нет политической конкуренции, и это обстоятельство прямо влияет на экономику, ибо  блокирует реализацию альтернативных взглядов на экономическую политику.

А вы помните время, когда в России была разумная с вашей точки зрения экономическая политика?

– Это интересный вопрос. Как говорил мой водитель: «Этот вопрос не по моей зарплате». Как понять, разумная экономическая политика или неразумная? Это зависит от критериев. Первое, что приходит на ум, – темпы роста ВВП.  Показатель несовершенный, но другого нет. Принято считать, что чем выше темпы экономического роста, тем успешнее экономическая доктрина, которой вы руководствуетесь. Конечно, это очень спорно, но приходится с этим считаться. В период с 2000 по 2008 годы темпы экономического роста были просто ошеломляющими – 6,5% в год. Но ведь в это же время мы переживали беспрецедентный рост цен на нефть – с 10$ до 110$. И чему приписать этот экономический успех? Растущим ценам на нефть или эффективной экономической политике? Нет однозначного ответа на этот вопрос.

Приличный экономический рост (больше 5% в год) имел место и в советское послевоенное время, в частности, после смерти Сталина и до конца 60-х. Моя гипотеза сводится к тому, что это было очень своеобразное время, когда уже была определенная свобода и в тоже время сохранялся порядок, а такое сочетание скорее всего способствовало быстрой экономической динамике. 

Как Вы оцениваете потенциал отечественных экономических центров, в частности, входящих в РАН. Насколько они сильны? Уступают ли они западным коллегам, или, напротив, в чем-то их превосходят?

– Конечно, наша 70-летняя изолированность от остального мира способствовала отставанию от мейнстрима экономической мысли. С другой стороны, мы быстро его преодолели. В России много серьезных экономистов, которые профессионально исследуют реальность и мало в чем уступают западным коллегам. Что касается научных центров РАН, наши проблемы во многом связаны с финансированием, которое до недавнего времени было очень скудным. Новые центры, в частности ВШЭ и РАНХиГС, имеют более существенную материальную базу, именно поэтому молодые люди предпочитают эти учреждения институтам РАН. Это, конечно, влияет на качество исследований. Тем не менее в последнее время Институт экономики и другие научные центры РАН добились определенных успехов в привлечении молодых и способных экономистов. Я надеюсь, что эта тенденция продолжится и позитивно скажется на качестве наших научных исследований.

Если говорить о текущем кризисе, как вам кажется, сможет ли Россия отскочить от дна по V-образной траектории?

 –  Думаю, что не может. Пока не видна перспектива для более или менее удовлетворительного экономического роста. Если ничего не менять в экономической политике, нас ждет длительная стагнация. Чтобы ее преодолеть, нужно рисковать, а это значит надо наращивать массированные государственные инвестиции. Но все говорит о том, что наш правящий дом к этому не готов. Он продолжает готовиться к еще более черному дню, накапливая резервы, вместо того, чтобы тратить их уже сейчас. С 2013 года экономика России в отличие от других развитых стран не только не росла, но и уменьшилась (на 2,5%), а реальные доходы населения за последние 7 лет снизились на 15%, включая нынешний кризисный год к этому снижению добавится еще несколько процентов. Словом, б довольствоваться «прозябательным» трендом. На что надеется правительство? На то, что экономика сама наладится? Или, может быть, пресловутая невидимая «рука рынка» все решит?

Что касается роста доходов населения – лучше не будет?

– Если исходить из того, что у нас две трети населения живут от зарплаты до зарплаты, то есть не имеют сбережений, а жалование в 20-25 тысяч рублей считается приличным, реальное стоимость жизни растет, и национальная валюта постоянно на грани обвального обесценивания, то картина складывается печальная. Хорошо, чтобы хуже было. Тем более что потенциал роста безработицы пока не исчерпан. Соглашусь со многими экспертами, что осенью возможно произойдет скачок безработицы.

Институт экономики РАН проводит исследования в области  пространственного развития. Есть ли рецепты – как сократить существующее неравенство между регионами?

– Россия – уникальная страна. Она имеет огромную, но малонаселенную территорию – восемь человек на квадратный километр. Поэтому обеспечить конвергенцию территорий – задача не из легких. Институт экономики РАН действительно занимается этой темой. В частности, он активно продвигает идею реального федерализма. У нас слишком централизованное государство. Регионы должны иметь больше ресурсов и полномочий, чем сегодня.

Кроме того Институт активно продвигает идею строительства высокоскоростной железной дороги «Транссиб-2», которая будет иметь большое значение для регионального экономического развития и внесет свой вклад в макроэкономическую стабильность страны. Этот проект призван обеспечить диверсификацию экспорта, которая в свою очередь будет способствовать снижению волатильности национальной валюты. В конечном счете он создаст экспортные доходы от перевозок грузов между Азией и Европой. Но пока в стране сохраняется статус-кво, то есть ориентация на чрезмерное доминирование в экспорте топлива и сырья и  установка на накопление резервов, надеяться на изменение тренда и сокращение разрыва в экономическом развитии между регионами не приходится.

Профессор Толкачев: «Мы столкнемся с долгим беспрецедентным этапом протекционизма»

Сергей Толкачев, д.э.н., профессор, заместитель руководителя департамента экономической теории Финансового университета при Правительстве РФ

Мы имеем дело, очевидно, как считают некоторые авторы, с отменой господствующего цикла накопления капитала, и перехода этого цикла в азиатскую географическую юрисдикцию – на базе Китая, возможно. И начальный этап данного цикла накопления капитала азиатского мирохозяйственного уклада – это этап протекционизма, который начался фактически с кризиса 2008-2009 годов, и продолжается до сих пор. Отметим, что он начался еще до Дональда Трампа. Основные перепалки в области протекционизма и прекращения мировой торговли начались еще до прихода Дональда Трампа на пост президента США. Но он лишь существенно усилил в этом направлении свою активность. И сейчас уже никто не будет отрицать, что, особенно после этого спровоцированного «ковида-вируса», мы столкнемся с долгим беспрецедентным этапом протекционизма, который уже выливается в торговые войны.

Мы предлагали в последних исследованиях объяснение тому, что у такой циклической динамики мирохозяйственных связей есть технологическая причина, связанная с закономерностью протекания технологических революций, развития базисных технологий или технологических укладов. Этапу протекционизма соответствует тот технологический уклад, когда преимущественно развиваются средства производства. Этапы свободной торговли соответствуют этапу, когда развиваются средства транспорта. И, наконец, периоду империализма соответствует этап, когда преимущественно развиваются средства коммуникаций.

Это было и в XIX веке, в эпоху английского мирохозяйственного уклада,и в XX веке, в американскую эпоху. И сейчас мы видим, что начинается очередная промышленная революция, связанная с применением в производстве аддитивных технологий, искусственного интеллекта, роботов, промышленного интернета, биотехнологий. И все это нужно для того, чтобы создать новую производственную базу.

Для создания этой новой производственной базы в странах, которые претендуют на лидерство в сложившейся ситуации, необходим этап протекционизма, чтобы защитить складывающуюся на своей территории новую производственно-технологическую базу. Поэтому, когда встает вопрос, почему Трамп ломает глобализацию – ту модель, которая позволила США в конце XX века достичь глобального господства в мире — очевидно, он понимает, как представитель промышленного капитала, что глобализационная модель 5-го технологического уклада поддерживала именно финансиализацию. Именно распространение господствующих финансовых технологий, которых уже оказалось недостаточно на излете данного мирохозяйственного уклада.

Но эта модель 5-го технологического уклада не поддерживает новую знаниеинтенсивную индустриализацию.

Тем самым Дональд Трамп пытается повернуть вспять колесо истории, пытается, если хотите даже, обмануть историю, продлить американское господство – но уже на основе не финансового господства, а на основе нового знаниеинтенсивного производства, которое он хочет создать на территории США. Совершенно правильно говорил до меня профессор Фриман, что это не есть пресловутая экономика знаний (вот сейчас я об этом буду дальше говорить), а это – именно знаниеинтенсивное производство.

Почему глобализация, 5-й технологический уклад препятствует новой индустриализации, цифровой трансформации производства?

Я приведу в качестве аргумента выдержки из статьи американского бизнес-консультанта, которая была опубликована в 2017-м году, и он, поверьте, никак не связан с сообществом экономистов-теоретиков.

Итак, «цифровой трансформации машиностроения, обрабатывающей промышленности, т. е. новой индустриализации, препятствует глобализация, потому что она несет с собой сверхрегулирование в области производства, устаревание рабочей силы, слишком возрастную рабочую силу, недоинвестирование. И – краткосрочную ментальность, т. е. краткосрочное мышление руководителей компаний, которые занимаются инвестированием». Это все, что было характерно как раз для периода господства финансово-ориентированной модели, не годится для того, чтобы строить новую новое индустриальное общество.

Итак, с точки зрения технологических укладов и промышленных революций, современный тип производства – это третья промышленная революция, знаниеинтенсивный – это четвертая промышленная революция. С точки зрения типа производства мы отметим, что современный тип продолжает развивать массовое производство с его необходимыми атрибутами: эффект масштаба, снижение издержек на единицу продукции. Тогда как знаниеинтенсивность производства ориентируется все-таки на кастомизированное производство, производство по индивидуальной потребности заказчика.

Вот этот пункт, по-моему, очень важен.

Дело в том, что с точки зрения современного типа производства, или пресловутой экономики знаний или информационной экономики, информационно-коммуникационные технологии рассматриваются как первичные, как важнейшие, как некий передовой серфер, как новая экономика. Тогда как производство рассматривается как вторичный, как какой-то устаревший придаток. Но с точки зрения знаниеинтенсивного типа производства, наоборот, производство остается первичным. Оно активно впитывает информационно-коммуникационные технологии, разумеется, их значение очень велико, но с точки зрения конечного результата они все-таки вторичны. А первично, собственно, само производство, производство самого продукта.

Господствующая модель организации производства для современного устаревающего типа производства – это вертикально-интегрированное, но с огромной системой поставок и субпоставок одному финальному сборщику. А с точки зрения знаний интенсивного типа производства – это сетевая модель. В принципе, на этот счет написано очень много различной литературы.

И еще очень важный момент – господствующая модель взаимодействия НИОКР и производства. Если для современного типа производства, для пятого технологического уклада, для уходящего в прошлое американского мирохозяйственного уклада – это организационное разобщение и дистанционное взаимодействие между сферой НИОКР и сферой производства, как раз с помощью информационно-коммуникационных технологий. Но вот к 2010-м годам выяснилось, что это неправильная концепция. Китай показал, что он, придерживаясь знаниеинтенсивного типа производства, объединив у себя как производство, так и НИОКР, при этом отведя лидирующую роль именно производительному сектору, именно сфере производства, добился здесь больших успехов. И вызвал сейчас вот этот огромный гнев США и разворачивающиеся торговые, и не дай бог, прочие войны.

Из выступления на международной конференции ИНИР им. С.Ю.Витте в рамках МАЭФ.

Профессор Бодрунов: «В нообществе не будет экономики в сегодняшнем понимании»

Сергей Бодрунов, председатель ВЭО России, д.э.н., профессор, автор книги «Ноономика»

Теория ноономики – это формирование установок на развитие человека, его культуры, творчества, удовлетворение его реальных потребностей. На переустройство общества на этой основе в более социальное, с акцентом на достижении более справедливого распределения общественного блага, повышение уровня его доступности для всех. Отсюда – и требования к государствам, в том числе – к российскому государству, вести соответствующую социальную и промышленную политику. И соответствующие требования в сфере развития международных институтов.

Теория ноономики потребовала междисциплинарного подхода в наших исследованиях, обращение к теоретическим разработкам экологов, социологов, философов. Более того, глобальный характер исследуемых нами процессов обусловил наше обращение к мир-системному анализу. Еще одним шагом в этом направлении стало включение в пространство наших исследований такого нового направления, как геополитическая экономия.

Ноообщество не есть коммунизм в классическом представлении. Оно не основано на так называемой общественной собственности на средства производства. В ноообществе вообще будет отсутствовать институт собственности в том нарративном наклонении, как мы это сегодня понимаем. И это – не утопически размытое ноосферное общество, а вполне грядущая реальность.

Далее, ноономика не есть экономика ноообщества. В этом обществе не будет экономики в сегодняшнем понимании. Ноономика и сегодняшняя экономика – принципиально разные способы организации удовлетворения человеческих потребностей, как построенные на принципиально разных сторонах человеческой сущности: на зоо/био и на нооразуме. При этом экономика, исторически естественно пришедшая в эволюцию цивилизации, также естественно уйдет, став предтечей ноономики, из нее вырастающей под влиянием новых трендов развития разума и знания. Ее, экономику, заменит неэкономический способ удовлетворения несимулятивных потребностей людей, основанный на самодействующей системе производства, построенной и управляемой разумом людей.

Это – очень в общем. Не стоит поверхностно подходить, как иногда это мне приходится наблюдать, к ноономике, как к упрощенной искусственной конструкции, некоем соединении современной или обновленной экономики, ноосферного общества по типу Вернадского или Терьяра де Шардена. Все гораздо иначе. Ноономика – естественный способ переноса бремени удовлетворения потребностей на плечи технологических устройств, которые будут создавать все  необходимое человеку – под контролем разума, оставляя нам роль творца.

Колин Крауч: «Темная сторона гиг-экономики»

Английский профессор социологии Колин Крауч исследует опасные проявления так называемой гиг-экономики — так называют появившуюся в последние годы тенденцию, когда компании предпочитают временные позиции, удаленку, разовые заказы. Это размывает существование трудящихся как класса и влечет за собой немало негативных явлений.

 

В частности, отмечает Крауч в своей работе «Победит ли гиг-экономика?» (вышла на днях в издательстве НИУ ВШЭ), привлекла немалое внимание смерть в конце 2018 года в Англии курьера крупной логистической фирмы из ФРГ. Он работал на нее 19 лет не в штате, и умер, пропустив приемы врача, так как он должен был отрабатывать немалый штраф из-за невыполнения плана. Компания под влиянием шумихи в прессе изменила политику в области медицинского обеспечения, но суть от этого не изменилась: гиг-экономика — это когда наниматель не несет ответственности настоящего работодателя.

«Многие неолиберальные политики считают гиг-экономику идеальной формой труда, которая постепенно вытесняет условия традиционного трудового договора, сопряженные с более высокими затратами работодателя. Фирмы могут максимизировать гибкость, обращаясь к услугам и оплачивая труд самозанятых работников только в случае возникновения потребности в выполнении специфических задач, избегая взносов в фонды социального страхования, обязательств по выплате минимальной заработной платы и многих других обязанностей, связанных с так называемой стандартной (обычной, традиционной) занятостью. Работники, в свою очередь, могут наслаждаться возможностью быть предпринимателями, работая тогда, когда им хочется, и на того, на кого они пожелают, — пишет Крауч и тут же спрашивает. — Неужели работники находятся в таких тяжелых экономических условиях, что не могут позволить себе рискнуть заработком и сделать перерыв в работе, чтобы посетить врача? Неужели они не готовы пожертвовать деньгами сейчас, чтобы гарантировать себе оплату больничного и выплату пенсии в будущем? Если рассуждать в более широком смысле, может ли человек, который трудится на компанию полный рабочий день, сказать, что он обладает свободой самозанятости? А также может ли компания, на которую работают тысячи курьеров, не быть их работодателем?»

Гиг-экономика преподносится как шаг на пути к прогрессу, но это вызывает большие сомнения.

По оценкам Брукингского института, несмотря на быстрый рост гиг-занятости (в 2010–2014 гг. в крупных американских городах объем перевозок фирм, предлагающих услуги легкового извоза и не являющихся работодателями вырос на 69%, а традиционных фирм-работодателей — только на 17%), доля таких фирм составляла всего 3% от совокупной выручки компаний США. Исследователи из Глобального института McKinsey пришли к выводу что в Европе и США «независимой работой» заняты 162 млн человек, или от 20 до 30% совокупной рабочей силы.

Вероятно, мы имеем дело с пересечением «белой» и «теневой» (то есть незаконной) экономик, где никто из занятых не пользуется статусом наемного работника. Кроме того, по оценке McKinsey, около 40% независимых работников были «случайными», то есть не воспринимали текущую работу как важнейшую составляющую жизнедеятельности — это в основном студенты, пенсионеры и другие люди, не рассматриваемые официальной статистикой как части совокупной рабочей силы. Объединение этих групп занятых может приблизить нас к данным McKinsey, но приработки студентов и пенсионеров ни в коем случае нельзя считать предвестниками новой эры предпринимателей, свободных от постоянной основной занятости.

В проведенном по инициативе и при поддержке правительства Великобритании исследовании условий труда в гиг-экономике, получившем после публикации известность как «Обзор Тэйлора», его автор, в целом благожелательно относившийся к новой форме, пришел к выводу, что возможность независимой занятости рассматривали всего 25% англичан в возрасте от 16 до 31 года.

И без дополнительных данных, свидетельствующих о небольшом масштабе гиг-экономики, отчетливо ясно, почему сторонники гиг-занятости превозносят эту идею, делая акцент на захватывающих воображение связях с Интернетом. Однако разовые ангажементы — просто одна из форм значительно более масштабной попытки освобождения работодателей от ответственности за тех, кто на них трудится, при сохранении, если не усилении, зависимости этих работников, используемых компаниями, теоретиками неолиберализма и политическими деятелями.

В наши дни одной из популярных у работодателей форм занятости стала работа «по требованию» (‘on-call’), или трудовой договор «с нулевым временем» (‘zero-hours’ contracts), когда работники получают заработную плату только за те часы, которые были отработаны по запросу работодателя. При этом работники должны находиться в состоянии постоянной готовности к выполнению заданий, быть «в зоне доступа», чтобы при необходимости незамедлительно приступить к работе.

Немногим отличаются от них «маржинальные», низкооплачиваемые рабочие места, известные в Германии как «мини-места» или «миди-места», когда работникам предлагаются трудовые задания, для выполнения которых достаточно нескольких часов в неделю; при этом они получают очень низкую заработную плату, размеры которой тем не менее достаточны для того, чтобы человек утратил право на получение льгот и пособий, предусмотренных для безработных.

Еще одна форма занятости основывается на использовании временных трудовых договоров, срок действия которых истекает до того, как работники приобретают какие-либо права. Она получила распространение в странах, где наемные работники, имеющие договоры о постоянной занятости, пользуются обширными правами.

Таким образом, проблемы, возникающие в связи с расширением гиг-экономики, выходят за рамки трудностей, с которыми сталкиваются курьеры, водители такси и велосипедисты, доставляющие клиентам заказы из кафе и ресторанов. Они образуют сердцевину изменяющихся отношений между теми, кто использует человеческий труд, и теми, кто его предоставляет, и характеризуются более широким диапазоном трудовой неустойчивости и риска, чем ложная самозанятость, поскольку неизбежно воздействуют на положение обычных наемных работников. Лишь изучение диапазона различных типов прекарности позволит объяснить их распространение и важное значение, а также предложить изменения в способе управления рынками труда. Нам нужны новые способы, которые позволят обеспечить защищенность и предсказуемость жизни обычных людей труда, а также предоставить им возможность приобрести навыки, необходимые для приспособления к изменяющимся экономике и технологиям.

Элен Клеман-Питио: «Страх скрывает глубинные проблемы»

Есть притча о Ходже Насреддине. Когда он встретил чуму, и спросил: «Куда ты идешь?», чума ответила: «В Багдад, чтобы убить 10 тысяч человек, затем он вновь ее встретил на обратном пути, и сказал: «Ты меня обманула, ты убила 100 тысяч, а чума ответила: «Нет, я убила 10 тыс, остальные умерли от страха».

Страх и паника убивают, особенно это справедливо для экономики, поскольку неопределенность является огромным риском, может быть, самым большим, для экономических механизмов и решений. Экономические агенты теряют все правила, конкуренция искажается. Так, финансовый рынок перестал быть рынком, потому что все цены там регулируются, и таким образом распределение ресурсов перестает быть эффективным. Все эти феномены проявляются на макро и микроэкономическом уровнях, в социальном плане, и ведут к разрушительным последствиям. Если нет сигналов, к которым экономические агенты испытывают доверие, рынок умирает. Его убивают страх и паника. Во Франции эти страхи спрятаны внутри социально-экономической системы, ничего не делается для того, чтобы справиться с этими страхами. Наоборот, они усиливаются. И люди задаются вопросом, не связано ли это нагнетание с тем, чтобы отвлечь внимание от настоящей опасности? Возникает общая обстановка недоверия, и возникает вопрос: власти не сознают, что делают или это их стратегия?

Кто выигрывает от этого страха? В СМИ — это новые самопровозглашенные эксперты, политики, которые освобождаются от борьбы с оппозицией, цифровые гиганты, которые процветают, благодаря массовой удаленной работе и массовому слежению, руководители предприятий, которые имеют возможность уволить часть персонала, фармацевтические компании, которые надеются на прибыль от будущей вакцины. То есть, мы видим, что есть своего рода спрос на страх.

Если говорить о рынках, то есть настоящий рынок страха — это финансовый рынок. Это видно на рынке деривативов и по WIX — индексу волатильности. Вначале это был инструмент для измерения нервозности на финансовых рынках, и судя по одной из недавних статей WSJ — это один их наиболее используемых сегодня индексов. С каких пор развиваются все эти продукты? На протяжении всех финансовых кризисов XX века, а с великой рецессии 2008 года финансовые инновации позволили сделать еще более целевыми свои токсичные бумаги. Иногда с помощью налоговых кредитов.

Распространение рынка страха связано в значительной степени с разрушением представления о саморегулирующемся рынке. График индекса волатильности — это кривая с двумя пиками, один пик — 2008 год, и следующий пик — сейчас.

За деревьями леса не видно. За этим прячутся ошибки либеральной экономической политики. Нам «продали» эффективное распределение с помощью рынка. Мы даже создали целую группу институтов, следуя той же экономической логике, в первую очередь — ЕС и евро. И страх, который влияет на волатильность рынков — это тоже одно из деревьев, за которым не видно леса, которое скрывает глубинные причины экономических дисфункций, чтобы выиграть время и обеспечить выживание существующих институтов, которые обманули ожидания.

Итак, теория вновь потерпела неудачу: у нас кругом дисфункции экономики, двойные стандарты, искжаенная конкуренция. И все это было бы очень хорошо видно, если бы внимание экономических субъектов не переключалось на другие вещи. И, может быть, худшее — это плачевные последствия бюджетной экономии для систем здравоохранения, образования и других общественных услуг. Это идеологическая драма, и можно задуматься о вине экономистов, которые вынашивали и оправдывали эту систему. Может быть, речь идет о том, чтобы спасти виновных, чтобы их никто не обвинял. Это страх народного суда.

Александр Широв: «Оценки многих экспертных групп оказались чересчур пессимистичными»

Александр Широв, заместитель директора Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, член-корреспондент РАН, члену правления ВЭО России

Оценки значительного количества экспертных групп, в том числе и правительственных, в отношении того, каков будет спад экономики во втором квартале, по-видимому, оказались чрезмерно пессимистичными, потому что мы видим, что все не так плохо. Даже если посмотреть на динамику промышленного производства, очевидно, что у нас есть приличный набор видов деятельности с довольно большим вкладом в общую экономическую динамику. Эти отрасли, несмотря на переживаемый экономикой карантин, демонстрируют положительную экономическую динамику, то есть там наблюдается рост. Конечно, есть и драматические ситуации. Это, прежде всего, сфера услуг, в промышленности – производство автомобилей, но в той или иной степени то падение ВВП, которое мы видим по этому году составит примерно 5–6%. На фоне остановки экономики, которую мы пережили, это, может быть, не такой плохой результат. Но вопрос состоит в том, как ситуация будет развиваться дальше.

Согласно инерционному сценарию развития экономики, если все постепенно вернется к тому, что было в 14-м, 15-м, 16-м годах и далее, то восстановление экономической активности произойдет не раньше 2023 года. Потребление домашних хозяйств и инвестиции восстановятся в 24–25-м годах. То есть, риск скатывания к стагнационной модели развития – велик. И главный вопрос состоит в том, каким образом может измениться экономическая политика, в том числе в рамках плана по восстановлению экономики.

Если мы посмотрим на то, каковы сейчас возможности Правительства по влиянию на экономическую динамику, то можно сказать следующее: уровень социальных расходов у нас примерно среднемировой для стран со сравнимым уровнем доходов ВВП по паритету покупательной способности. Но если мы посмотрим на совокупные расходы расширенного Правительства, то есть потенциал. Этот потенциал образовался в результате политики макрофинансовой стабилизации, когда в значительной степени сохранялись стабильные расходы бюджета в реальном выражении, и в результате этого вклад государства в экономическую динамику, государственного спроса и инвестиции был ниже, чем мог бы быть. Здесь есть резерв. Кроме того, мы имеем значительные запасы и в Фонде национального благосостояния, и в других механизмах резервирования, которые могут быть использованы для более активного выхода экономики из той ситуации, в которой она находится.

Понятно, что мы можем не просто каким-то образом структурно перераспределять ресурсы в рамках экономической политики, но и задействовать те возможности, которые сейчас существуют. Прежде всего это возможности использования потенциала импортозамещения, причем речь идет о тех направлениях, где у нас уже есть производство, где есть заделы. Вклад этого фактора может быть довольно значимым. Второе – это структурная перестройка расходов по тем направлениям, которые предполагают рост в ближайшей и среднесрочной перспективе.

Как те меры, которые сейчас Правительство сформулировало в рамках общенационального плана действий, могут влиять на экономическую динамику и насколько они могут быть эффективны? Во-первых, этот набор целевых индикаторов. Предполагается, что в рамках реализации мероприятий общенационального плана несырьевой экспорт вырастет на 5%, реальная зарплата – на 2,5. Это все индикаторы на 2021 год. Розничный товарооборот – на 3%, обрабатывающая промышленность – на 3%, инвестиции – на 4,5%, и все это даст прирост ВВП на 2,5%. По нашим оценкам, целевые индикаторы роста ВВП, которые мы видим в плане, чрезмерно скромны. Простая экономическая инерция, даже если ничего не делать, с высокой вероятностью в следующем году даст рост ВВП в районе 2,6–2,8. И эти 2,5% – это недостаточная амбициозность.

По этому плану будет всего примерно 6 крупных направлений поддержки – это социальная поддержка населения, где суммарно около 700 миллиардов рублей запланировано на 2 года; это поддержка занятости – всего около 50 миллиардов; самое крупное направление – это реализация крупных инвестиционных проектов – больше 2 триллионов рублей; поддержка импортозамещения – еще около триллиона; поддержка субъектов Российской Федерации – порядка 350 миллиардов рублей; и последнее – это секторальные меры поддержки. Секторальные меры поддержки охватывают такие виды деятельности, как стройка, здравоохранение, туризм, связь, транспорт и некоторые другие. Ключевые направления первых 5 мер – это 3 крупных линии: бюджетные инвестиции, государственные закупки, поддержка доходов населения. Эти 3 направления формируют дополнительный рост ВВП на уровне 2,7 триллиона рублей в следующем году и 2,4 триллиона рублей в 2021 году. Если говорить про секторальные меры поддержки, то их значимость чуть меньше: где-то 400–450 миллиардов долларов в 2020–2021 году они дают.

И каково влияние этих мер поддержки на российскую экономику? В 2020 году мы оцениваем его в 3,1% дополнительного прироста ВВП, а в 2021 – 2,6%. В чем проблемы? Вроде бы этот прирост ВВП дают нам возможность не упасть ниже 5,5% в этом году и, соответственно, иметь рост на уровне 2,5–3% в следующем году.

Но если мы внимательно посмотрим на то, что находится внутри плана, то это в большой части те меры поддержки, те направления расходов, которые уже были анонсированы. Если мы посмотрим на инфраструктуру, то это БАМ, Транссиб, это развитие центрального московского узла и ряд проектов автомобильного транспорта. То есть, в значительной степени мы видим переформатирование направления средств в рамках государственной программы национальных проектов с некоторым перекосом этих расходов в период 2020–2021 года. И риск состоит в том, что когда мы этот перекос осуществим, то и в 2021 году, и особенно в 2022 году у нас возникнет разреженное пространство, и вот в тот момент мы можем получить довольно низкий темп экономического роста. Весь фокус экономической дискуссии сейчас должен смещаться в среднесрочную перспективу, и от того, чем она закончится, будет зависеть перспектива развития нашей страны и достижение тех целей развития, которые стоят перед нами, которые ничуть не поменялись за период этого коронакризиса.

Доклад на 27-й экспертной сессии Координационного клуба ВЭО России «Российский бизнес: остаться в живых».

Почему Национальный план восстановления экономики не стал сенсацией?

 

 

 

 


Президент России Владимир Путин одобрил предложенный правительством Национальный план восстановления экономики. По его словам, стратегическая задача плана – не только стабилизировать ситуацию, но и поддержать граждан, предприятия, бизнес на этапе выхода из кризиса, а также добиться долгосрочных структурных изменений в экономике. Однако по мнению экспертов, ждать от плана сенсационных изменений не приходится: его цели довольно скромны и «обречены на выполнение».

По плану

По словам премьер-министра РФ Михаила Мишустина, основная цель плана – преодолеть спад, вызванный пандемией коронавируса, и выйти на устойчивые темпы роста ВВП, что позволит стабильно увеличивать реальные доходы граждан. В документе прописан целый комплекс мер по разным направлениям. В частности, речь идет об усилении инвестиционной активности, более широком по сравнению с нынешним использовании цифровых технологий, повышении уровня образования, быстром строительстве жилья и ряде других направлений.

В документ вошли меры, предложенные Госдумой и Советом Федерации, Общественной и Торгово-промышленной палатами, Российским союзом промышленников и предпринимателей, «Деловой Россией» и «Опорой России», Общероссийским народным фронтом, а также представителями научного сообщества.

План рассчитан до конца 2021 года. Реализовать его планируется в три этапа. Цель первого этапа, который продлится до конца третьего квартала 2020 года, – стабилизировать экономическую ситуацию в наиболее пострадавших от тотального локдауна отраслях и не допустить более широкого распространения рецессии. На втором этапе, который продлится до конца второго квартала 2021 года, экономика должна пережить «восстановительный рост». Третий этап – это стадия «активного роста», когда, по задумке правительства, российская экономика должна будет приблизиться к темпам роста выше мировых. Произойти это должно не позднее конца четвертого квартала 2021 года. Предполагается, что к тому времени все экономические ограничения, введенные из-за коронавируса, будут сняты.

К концу 2021 года, согласно проекту плана, должен быть обеспечен устойчивый рост реальных денежных доходов населения, снижение безработицы до уровня не более пяти процентов, рост ВВП на уровне не менее 2,5 процента в годовом исчислении.

Всего в Национальный план восстановления экономики вошло более 500 мероприятий, общая сумма финансирования которых составляет почти пять трлн рублей. Однако «новых» денег из них – всего 433 млрд рублей, остальные ранее были запланированы на финансирование национальных проектов. По словам Михаила Мишустина, из-за принятия нового плана нацпроекты потребуют корректировки, и в ближайшее время правительство займется разработкой и внесением поправок в них. Федеральный бюджет на 2021 год должен быть принят уже с их учетом.

В сущности, Национальный план восстановления экономики представляет собой сумму всех мер, введенных правительством в трех «антикризисных» пакетах, последовательно принятых весной и летом 2020 года. С некоторыми – небольшими – дополнениями. Так, в соответствии с планом, в 2020 году на восстановление российской экономики будет потрачено 2,8 трлн рублей, но только 133 млрд из них на мероприятия, которые не входили в три первых пакета. На 2021 год заложено 2,4 трлн рублей, из них на новые меры – около 300 млрд рублей.

План предусматривает инвестиции в инфраструктуру в размере 2 трлн рублей в 2020-2021 годах, затраты на импортозамещение − 1 трлн рублей, на поддержку граждан − более 700 млрд рублей, на поддержку отдельных секторов экономики − также более 700 млрд рублей.

Для поддержки МСБ в плане предусмотрен отказ от индексации страховых взносов на период 2021 года, внедрение механизма поддержки ИП и МСБ в наиболее пострадавших отраслях в связи с расходами на обеспечение соответствия санитарно-эпидемиологическим требованиям, установление переходного налогового режима для налогоплательщиков, утративших право на применение упрощенной системы налогообложения, повышение возможности использования системы быстрых платежей ЦБ для снижения транзакционных издержек, временная либерализация правовых последствий банкротства для добросовестных индивидуальных предпринимателей в целях упрощения их повторного вхождения в бизнес (согласно действующим нормам, после признания банкротом ИП не может заниматься предпринимательской деятельностью в течение пяти лет).

Специальные меры поддержки коснутся отрасли жилищного строительства и туризма. В первом случае речь идет о реализации программы субсидирования ипотеки на новостройки под 6,5 процента годовых, во втором – о снижении с 1 января 2021 года ставки НДС до 7 процентов для туристических компаний. Кроме того, предприятиям гостинично-туристской сферы планируется возместить половину платежей по процентам и отсрочить выплаты основного долга по ранее выданным кредитам на второе полугодие 2020 года.

Поддержать планируется и экспортеров. Для них с июля начнут действовать обновленные субсидии на сертификацию, омологацию (доработку для внешних рынков) и транспортировку продукции. Также расширены возможности получения транспортной субсидии: экспортеры, которые не попали в реестр на ее получение на 2020 год, смогут сделать это сейчас.

Говорится в плане и о запуске сервиса «одного окна» на базе Российского экспортного центра, об организации электронного документооборота в морских пунктах пропуска и об улучшении инфраструктуры автомобильных дорог около таких пунктов. Однако речь об этом идет уже далеко не первый год, поэтому копившиеся годами проблемы вряд ли будут решены быстро.

Недостатки

Основной недостаток плана восстановления экономики – низкий уровень расходов, составляющий всего 4,5-5 процента ВВП, считает главный экономист рейтингового агентства «Эксперт РА», доцент ВШЭ Антон Табах.

По его мнению, большинство пунктов плана «обречены быть выполненными», поскольку изначально амбициозных целей правительство перед собой не поставило. Восстановление экономики может произойти и само собой при стабилизации нефтяных цен чуть выше нынешнего уровня и сохранении темпов выхода мировой экономики из противоэпидемических мер (главную роль, по мнению эксперта, в этом процессе играют США, Европа и Япония).

Недостатком плана Табах считает также излишнюю «прижимистость» правительства, отказ от сколько-нибудь существенных выплат работникам пострадавших от кризиса отраслей – малого бизнеса и сферы услуг. Поскольку большая часть зафиксированных в плане мер предусматривает отсрочки по налогам и кредитам, то скоро может возникнуть необходимость срочно решать, что делать со стремительно растущими объемами долгов. Возможно, их придется списать, потому что вряд ли за оставшееся до конца года время у малого и среднего бизнеса появятся свободные средства, чтобы рассчитаться.

По оценкам начальника аналитического управления банка «ФК Открытие» Анны Мориной, в 2020 году ВВП России сократится примерно на шесть процентов по сравнению с прошлым годом. От этого уровня, по ее оценкам, в ближайшие три года можно будет ожидать ежегодный рост в три процента. В таком случае к номинальному ВВП 2019 года Россия выйдет в 2021 году, а в реальном выражении − ближе к 2022 году. Но для этого нужны не только государственные инвестиции в экономику, закрепленные Общенациональным планом, но и сделка с другими нефтедобывающими странами в рамках ОПЕК+, поскольку российская экономика до сих пор так и не слезла с «нефтяной иглы».

«Основными драйверами грядущего роста, кроме нацпроектов и стимулирования экономики государством, в том числе через госинвестиции, станет увеличение добычи нефти. Но нужны отмена или сокращение ограничений на добычу нефти по соглашению ОПЕК+ и рост цен на нефть хотя бы до уровня $45-55 за баррель», − говорит Морина. По данным на 12 августа 2020 года, цена на нефть марки Brent превысила 45 долларов за баррель, составив 45,13 доллара, так что российская экономика имеет шанс пойти в рост независимо от предпринимаемых правительством мер.

Если изменить подход к администрированию…

Тот факт, что принятие Национального плана восстановления экономики потребует пересмотра нацпроектов, эксперты считают скорее благом, поскольку в нацпроектах изначально существовали серьезные недостатки.

«Реализация нацпроектов в нынешних условиях оказалась замедленной, и это дает возможность их пересмотреть, – говорит преподаватель департамента мировой экономики НИУ ВШЭ Анастасия Подругина. – В этом скорее плюс, чем минус, потому что есть возможность изучить и исправить их слабые стороны. Анализ мирового опыта показывает, что для решения инфраструктурных задач государственные инвестиции могут быть более или менее полезны, хотя их эффективность варьируется. Если нацпроекты будут пересмотрены и перенаправлены на закрытие наиболее проблемных зон, то вполне возможно, это приведет к дополнительному экономическому росту».

По ее словам, опыт других государств показывает, что при эффективном администрировании государственные вливания в экономику могут быть вполне оправданными. Так, удачными были несколько антикризисных программ Китая. К примеру, после программы восстановления китайской экономики, запущенной в 2008 году, стране удалось достигнуть экономического роста в 9,6 процента. «Одним из серьезных факторов успеха был тот факт, что программы и задачи выбирались на региональном уровне и деньги распределяли регионы», — говорит Подругина. 

А вот «антикризисный» опыт Бразилии был куда менее удачным как раз потому, что распределяли деньги излишне централизованно. Как следствие, освоить деньги в течение отведенного времени не успели, и цели антикризисного плана остались не достигнуты.

Подобные ошибки были допущены и при реализации российских нацпроектов. В частности, более 40 процентов расходов в рамках нацпроекта «Цифровая экономика» в 2019 году были сделаны в четвертом квартале, но даже это не «спасло» проект: по итогам года уровень исполнения расходов по проекту едва превысил 73 процента. Судя по всему, в 2020 году этот нацпроект столкнется с той же проблемой: в соответствии с опубликованными недавно данными Счетной палаты, исполнение расходов в первом полугодии 2020 года составило только 11 процентов от плана.

Таким образом, первое, что следует учесть российскому правительству при пересмотре механизма реализации нацпроектов – это неравномерность реализации предусмотренных ими мер из-за излишней централизованности административных процессов.

Другая проблема в реализации российских нацпроектов, по мнению Анастастии Подругиной, – это непрозрачность отчетности. «Достаточно непросто найти смету финансирования нацпроектов, а те документы, которые размещаются в свободном доступе, оказываются неподробными», — говорит она. В дополнение к словам эксперта Счетная палата называет еще несколько проблем в реализации российских нацпроектов – это несогласованность их целей, отсутствие статистики, неочевидные параметры эффективности нацпроектов, и т.д.

По словам Антона Табаха, в ближайшие два года фокус внимания российского правительства неизбежно переключится с нацпроектов на Национальный план восстановления экономики. Последует переформатирование нацпроектов: уже понятны «кандидаты» на урезание и на увеличение расходов. Тем не менее, распорядителям бюджетных расходов необходимо скорректировать не только на их величину, но и условия их распределения и администрирования, считает он.

А вот Антон Силуанов, министр финансов РФ, смотрит на ситуацию с оптимизмом и «авось»: «В целом падение нашей экономики может оказаться не таким глубоким, а восстановление более динамичным, чем в других странах. Бюджет будет постепенно приводиться в соответствие с возможностями экономики. Мы вернемся к соблюдению принципов бюджетной политики, обеспечивающих стабильность экономических и финансовых условий в стране, содействующих ускорению частных инвестиций через обеспечение устойчиво низкого уровня процентных ставок. Начиная с 2022 года расходы будут вновь ограничены рамками бюджетного правила. Это позволит сохранить высокий уровень доверия инвесторов к проводимой макрополитике и обеспечить доступность финансового ресурса для внебюджетного сектора».

Автор: Надежда Толстоухова

Профессор Радика Десаи: «Правые пытаются обновить неолиберализм»

Радика Десаи, профессор университета Манитобы, руководитель исследовательской группы по геополитической экономии, Канада

С середины марта я исследую соотношения пандемии и капиталистической системы, когда это явление возникло впервые, по крайней мере, на Западе. Наверное, нужно здесь начать с того, что отсутствие международной координации очень бросается в глаза, мы видим очень мало сотрудничества на международном уровне.

Отношения между странами осложняются противоречиями капитализма, и из-за этого в реальности, несмотря на глобализацию и так далее, общий международный порядок невозможен, и мы сейчас видим проявление этого. Кризис, который мы наблюдаем, обострил, обнаружил недостатки капиталистической системы, в том числе в реакции на международную индустриальную революцию, которая сейчас происходит.

Многие вспоминают испанку: там было то же самое — с одной стороны, кризис капитализма, а с другой стороны – успех плановых экономик. На фоне пандемии становится понятно и внутри стран, и на международном уровне, что плановый подход имеет большие преимущества.

Есть, конечно, те, кто выиграл. Например, «Amazon», «Zoom», наращивают доходы в условиях пандемии. Но в целом этот кризис накладывает дополнительное бремя на небольших производителей, на маленькие компании. Это — явная ограничивающая роль капитализма, который достиг предела. В конце 70-х годов капитализм начал требовать все больше и больше власти, и такое сосредоточение власти привело к хрупкости экономик и к разрозненности общества. Сейчас мы видим продолжение проблем, которые возникли в ходе развития капитализма. Плановые экономики ни имеют ничего общего со свободным рынком и с большими корпорациями. А здесь у нас очень большой разрыв между крупными корпоративными компаниями и малыми компаниями.

Левые силы сейчас очень слабы, в течение многих лет левые, которые должны были осуждать такой тип капитализма, бороться с капитализмом, этого не делали. Левые сказали: мы будем приспосабливаться к этому типу капитализма. И Тони Блэр, и Билл Клинтон это делали. И сейчас очень большая неопределенность существует, как и чем это все закончится. Левые силы пытаются воспользоваться возможностью в современной ситуации, но у них нет сотрудничества ни на международном уровне, ни внутри стран. А вот у правых сил в контексте текущей ситуации — ясная стратегия, они пытаются перейти к новой фазе неолиберализма.

Мы сейчас рассматриваем неолиберализм как какой-то строй, который доминировал в течение 40 лет. Но, на самом деле, он уже прошел несколько стадий: социально-демократическая либерализация, потом политика Блэра и Клинтона, затем появился неолиберализм. Что мне кажется, сейчас произойдет? Я думаю, выступления Билла Гейтса с призывом помогать всему миру – это хороший пример. Правые попробуют перейти к новой фазе неолиберализма — филантропическому неолиберализму. Они попытаются создать такое положение дел, чтобы это стало возможным.

Однако государство будет основным клиентом всех услуг, и это будет на руку только большим корпорациям, которые будут продавать свои товары государству. Большая роль в государстве здесь сведется к поддержке крупных корпораций. Я думаю, этот переход для них будет очень проблематичен, и, может быть, ничего не получится. Но если все-таки получится, а левые по-прежнему будут слабы, в обществе все проблемы сохранятся.

И последнее, что я хочу сказать: неолиберальный капитализм сейчас создал у нас отверженных. И вы видите, сейчас у нас образуется новый союз между Россией, Китаем, Ираном, эти альянсы будут расти, система станет все менее гармоничной, все более противоречивой, и под вопросом будет сотрудничество, встанет угроза войны, её тоже не стоит недооценивать.

Из выступления на международной конференции в Институте нового индустриального развития им. С.Ю.Витте

Эксперты увидели стабилизацию и выход экономики из спада

Аналитики Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП) отмечают обширный, но очень слабый «отскок от дна».

Инвестиционная активность компаний в мае начала восстанавливаться (+5.3% к апрелю).

В строительстве спад в мае уже компенсирован, отрасль стабилизируется.

Вот, правда, экспорт все еще снижается — падает и вывоз газа, и цветных металлов и всего остального. Растут только химия и чермет, и стабилизируется нефть. Объем импорта в мае оказался лишь на 7.3% ниже среднемесячного значения 2019 г.

Постепенно оживает непродовольственная торговля (апрель: -40%, май: +10.9%, июнь +26.1%).

Не радует то, что ухудшается ситуация на рынке труда, растет безработица. Вакансий все меньше и меньше. Напряженность на рынке — предельная за весь коронакризис.

Средняя цена нефти марки Urals на мировых рынках в июле увеличилась с 42 до 44 долларов за баррель. С 1 августа ослабевают ограничения по договору ОПЕК+, и Россия получает квоту на расширение добычи.

На рынке автомобилей виден возврат на допандемические уровни продаж, за исключением люксовых марок.

Инфляция — крайне низкая. Май — 0.27%, июнь – 0.22%, июль — 0.35% (это всего 3.37% к июлю 2019 г.). Спрос и цены, судя по всему, в основном, застыли.

Нуриэль Рубини: «Главная опасность после пандемии — торговые войны»

Нуриэль Рубини
Американский экономист, профессор Нью-Йоркского университета, один из самых авторитетных финансовых экспертов. Предсказал Великую рецессию 2008-2009 гг.

 Если мы посмотрим на мировую экономику за последний год до пандемии или около того, это, безусловно, период времени, который экономисты определяют как замедление экономического роста. При замедлении экономического роста какое-то время рост еще остается положительным. В период с 2016 по 2018 год рост ускорялся благодаря экономической экспансии, ускорению глобального роста, но с середины 2018 года произошло замедление. У нас наблюдается не только замедление, но если посмотреть на некоторые участки мировой экономики, то и рецессия.

Обрабатывающий промышленный сектор переживал спад в Европе, США, Азии, в некоторых развивающихся рынках. Во многих странах мира, начиная с Кореи, сокращался экспорт. В большинстве мировых регионов со стороны корпоративного сектора происходило резкое сокращение капитальных затрат, инвестиций в новое оборудование на заводах. И это неудивительно, потому что, как я отмечаю, один из самых больших глобальных рисков – это риск полномасштабной торговой, валютной, технологической и холодной войны между США и Китаем. И, следовательно, если вы – корпорация в США, Европе, Китае, Корее и у вас имеются избыточные мощности, зачем вам строить новый завод и тратить миллиарды долларов, если вы не знаете, будет ли в конце этого года действовать 30-40%-ная пошлина на все китайские товары, экспортируемые в Соединенные Штаты.

Таким образом, всякий раз, когда присутствует эта неопределенность относительно риска торговой войны и протекционизма, присутствует и то, что экономисты называют стоимостью опциона ожидания: имеется неопределенность, и вы ждете, будет ли происходить обострение этих торговых войн. И, следовательно, вы не хотите принимать долгосрочных инвестиционных решений, связанных с непомерными затратами, ведь лучше подождать, и, следовательно, капитальные затраты сокращаются, а объем торгуемых товаров снижается, капитальные затраты сокращаются, производство сжимается, обмен технологиями уменьшается.

Таким образом, именно частное потребление поддерживает мировую экономику и ограждает ее от рецессии. Однако предположим, что к концу года торговая война между Китаем и США обострится, и США введут 25-процентную пошлину на остальные 300 миллиардов долларов китайского экспорта в Соединенные Штаты. Большая часть из оставшихся 300 миллиардов приходится на потребительские товары. Первые 150 миллиардов приходились в основном на промежуточное сырье. Так что, если обложить 25%-ной пошлиной все потребительские товары, поступающие из Китая, а это товары, которые белые и синие воротнички покупают в Walmart’е и других предприятиях розничной торговли, это резко замедлит темпы роста располагаемого дохода. Затем произойдет замедление или падение темпов потребления, и это может стать переломным моментом для начала рецессии, потому что также вызовет спад потребления. Вот что сейчас происходит, и это главный риск экстремальных изменений.

Каковы экстремальные риски в мировой экономике? Во время мирового финансового кризиса у нас был отрицательный шок совокупного спроса. В то время как шоки, о которых я буду говорить, это не шоки спроса, а по большей части — предложения. Почему шоки предложения важны? Потому что отрицательный шок предложения приводит к снижению объемов производства, но и к росту инфляции, например, в связи с торговыми войнами и протекционизмом; во-вторых, эти шоки и эта напряженность проистекают из того, что я называю тремя основными играми «на слабо» между мировыми державами. Что за игра «на слабо»? В теории игр есть пример: два человека едут на машинах навстречу друг другу по однополосной дороге, и если один из них свернет, то будет выглядеть слабаком, трусом. Из-за гордости, из-за того, что вы хотите сохранить лицо, вам не хочется сворачивать, и другой стороне тоже не хочется. И если один свернет, а другой нет, тогда свернувший окажется трусом и потеряет лицо. Если же вы оба не хотите сворачивать, вы продолжаете ехать прямо, сталкиваетесь и погибаете. Вот что такое игры «на слабо».

Как вы знаете, одной из самых больших неопределенностей в мире является торговая напряженность между США и Китаем, и речь идет не только о торговле, но и о технологиях. Если напряженность между США и Китаем будет усиливаться, мы увидим обратное: деглобализацию, балканизацию глобальных цепочек предложения, в первую очередь в области технологий, производства, в области промышленности, произойдет фрагментация глобальной экономики, разъединение США и Китая. Таким образом, разъединение США и Китая является гораздо более серьезным фактором, который может повернуть вспять процесс глобализации и ограничить обмен товарами, услугами и капиталом. Китайские инвестиции в США упали на 90%.

Миграция – США хотят наложить ограничения даже на китайских студентов и ученых, приезжающих в Соединенные Штаты, и, конечно же, на технологии, данные и информацию. Это начало деглобализации. Почему это важно? Это важно, потому что, например, сегодня речь идти может лишь о 5G и о том, будут ли введены ограничения для Huawei по продаже телекоммуникационного оборудования и оборудования для сетей 5G в Европе или во всем мире, но ведь завтра эти сети 5G будут использоваться для управления не только смартфонами и телекоммуникациями, они также могут использоваться в автономных системах управления транспортными средствами, а также в системах управления критически важными объектами гражданской инфраструктуры. А ведь в мире, в котором есть 5G, также есть и Интернет вещей с миллиардами связанных друг с другом устройств. Завтра каждый китайский тостер, каждая китайская кофемашина или каждая китайская микроволновая печь будут снабжены чипом 5G, и если США опасаются (имея на то основания или нет), что это прослушивающие устройства, то ограничения в отношении 5G от Huawei приведут к ограничениям в отношении всех потребительских товаров. Вы начинаете с технологической войны, но эта технологическая война подразумевает расширение ограничительных мер и применение их к торговле всеми видами потребительских товаров, даже тостерами. Итак, вы можете увидеть, как война технологий может повлечь за собой полномасштабную торговую войну, и тогда наступит полное разъединение, балканизация, фрагментация, деглобализация.

Эти события будут драматичны, потому что сегодня большинство стран мира, стран, фактически являющихся союзниками Соединенных Штатов в Азии, таких как Корея, Япония, или в Европе, на Ближнем Востоке, в Латинской Америке, большинство геополитических союзников США больше торгуют с Китаем и инвестируют в Китай, чем в Соединенные Штаты, а ведь завтра США скажут: выбирайте – либо наш 5G, либо китайский 5G, а китайцы скажут: либо наш 5G, либо американский. Либо наш ИИ, либо их ИИ, наша автоматизированная робототехника или их. И это станет камнем преткновения для таких стран, как Корея, Европа и многие другие, которые ведут бизнес и торгуют с Соединенными Штатами, а также ведут бизнес и торгуют и с Китаем. Каждая из сторон скажет вам: будьте со мной или будете против меня, и это создаст серьезные экономические проблемы. Ущерб уже виден. Например, нынешние торговые трения между США и Китаем отражаются на корейской экономике, где из-за этой напряженности за последние десять месяцев резко снизился экспорт. Их обострение ухудшит ситуацию. Полномасштабная торговая и технологическая война – это начало деглобализации. У вас будет замедленный рост промышленного потенциала, у вас будет повышенная инфляция, так как за счет пошлин и ограничений на технологии вырастут цены на импорт, что приведет к росту цен на все товары и услуги. Вот почему все очень серьезно.

Я бы сказал, что в случае с США и Китаем существует три сценария. Один сценарий – это полноценная сделка, при которой отменяются все пошлины и достигается соглашение по всем вопросам. Я бы сказал, что это маловероятно. Обе стороны слишком далеко разошлись. Другой крайностью была бы полномасштабная торговая война, в рамках которой США вводят пошлины в 30-40% на весь китайский экспорт, Китай наносит ответный удар и начинается полномасштабная технологическая война, при которой Huawei не получает послаблений. Возможно, это не основной сценарий, но я бы сказал, что наиболее вероятным является заключение лишь псевдо-сделки.
Наступает перемирие, США, возможно, вводят некоторые дополнительные пошлины на китайские товары, но на полную эскалацию не идут. Может быть, китайцы покупают у США какую-нибудь сельскохозяйственную продукцию. Может быть, они дают согласие на урегулирование вопросов, касающихся, скажем, прав интеллектуальной собственности. Но Трамп при этом не может похвастаться «крупной победой» и его атакуют демократы, которые говорят: боролись с Китаем, а в итоге получили посредственную сделку, да и та может развалиться. Таким образом, даже перемирие подразумевает, что действующие пошлины останутся в силе. Возможно, они немного подрастут, но можно будет избежать глупого столкновения. И все это негативно скажется на экономическом росте. Может быть, полномасштабная рецессия и не наступит, но будет что-то близкое к этому. Можно сказать, что нам повезет, если будет перемирие. Полноценной сделки не будет. Перемирие может наступить в полномасштабной войне, если сделка рухнет, потому что она может рухнуть, ведь обе стороны не будут придерживаться ее условий. Итак, я бы сказал, что ситуация с США и Китаем все еще довольно рискованная и может обостриться, как в любой игре «на слабо», когда обе стороны не хотят терять лица, когда обеим сторонам трудно идти на компромисс, даже если США нужна сделка чтобы Трамп был переизбран, и китайцам нужна сделка, потому что они хотят избежать чрезмерного замедления экономического роста.

И последний момент. По сравнению с мировым финансовым кризисом у нас стало меньше «политических пуль». У нас больше ограничений в денежно-кредитной политике, больше ограничений в фискальной политике, больше ограничений в отношении способности правительства оказывать поддержку и помощь таким агентам частного сектора, как корпорации, домохозяйства и банки. Таким образом, если случится еще один кризис, то на этот раз – по сравнению с глобальным финансовым кризисом, когда у нас имелись огромные денежно-кредитные и фискальные стимулы, а также поддержка и помощь частному сектору, – мы будем более ограничены в средствах, и поэтому экономический кризис может перерасти в кризис финансовый.

1...959697...181Страница 96 из 181
© Журнал "Вольная экономика", Общероссийская общественная организация "Вольное экономическое общество России"