Александр Широв,
заместитель директора Института народнохозяйственного прогнозирования Российской академии наук
Экономическая мощь – это не только параметры ВВП. Если мы посмотрим на всем нам известные цифры и данные, то мы увидим, что не только по сырью, площади, территории и лесным угодьям, а также и по ряду высокотехнологичных товаров и услуг наша страна входит в эту самую пятёрку, про которую все так много говорят. Это и космическое производство, оборонно-промышленный комплекс и так далее. И на самом деле вопрос-то состоит в том, как вот эти наши конкурентные преимущества превратить в конкретные цифры уровня и качества жизни населения, потому что экономический рост, конечно, нужен, прежде всего, для того, чтобы мы все лучше жили.
Пока, к сожалению, у нас всё здесь не здорово. Это опять же известные вещи, поэтому я очень коротко на них остановлюсь. Самое главное – то падение уровня доходов населения, выраженных, например, в номинальных долларах, это же не просто статистика. Это ухудшение качества жизни, и, прежде всего, ухудшение восприятия, в том числе российскими гражданами, России, как места, где можно трудиться, работать, жить и развиваться. И это очень плохо. Эту тенденцию, безусловно, нужно как можно быстрее преодолеть.
Беда также состоит в том, что низкие темпы роста, эта ловушка, в которую мы попали, ставит под угрозу всю ту систему национальных интересов, которые сформулировала наша страна за последние 10-15 лет. При темпах роста 1,5-2%, даже если мы будем тратить на оборону 4% от ВВП ежегодно, всё равно мы не в состоянии будем поддерживать хоть сколько-нибудь приемлемый паритет с такими странами, как США и Китай. А это значит, что, так или иначе, мы будем вынуждены жертвовать нашими национальными интересами.
По показателям ВВП на душу населения в 2035-м году мы можем оказаться в такой же ситуации, в которой находились в 2013-м году. То есть, фактически с точки зрения темпов роста качества жизни этот период может быть потерян. Мы этим рискуем, и эти риски очень существенны.
Как мы пытаемся бороться с этой ситуацией как общество. Ну, вот, у нас есть идея национальных проектов. Про них очень много говорится. Но нужно понимать, что вес национальных проектов по отношению к той экономике, которую мы имеем, относительно небольшой. За ближайшие 6 лет российский ВВП составит примерно 760 триллионов рублей. А на все национальные проекты выделено 25,7 триллионов. То есть, это 3,4%. Если все мероприятия в рамках национальных проектов будут полностью реализованы, то, по нашей оценке, среднегодовые темпы роста ВВП увеличатся примерно на 0,8 процентных пункта. Это значит, что в итоге мы получим темпы роста примерно 2,3% в год в период до 24-25-го годов. К чему это приведёт…
Если мы, как говорится, на салфетке попытаемся посчитать, как же будет меняться место России при вот этих темпах – 2,3% – то в период до 2023-го года мы опустимся даже на 7-е место, а не на 5-е. Нас обгонит Индонезия. Короче, наше место будет уже не в премьер-лиге, говоря футбольным языком, а мы попадём уже практически в ФНЛ. Тем не менее, если такие темпы роста у нас сохранятся, то в дальнейшем эта задача выхода в пятёрку, так или иначе, будет решена, прежде всего за счёт замедления таких стран как Япония, снижение темпов роста и в развивающихся странах будет происходить, в итоге, даже имея темпы 2,3, мы можем рассчитывать на пятёрку. Но когда? За пределами 2030-го года.
К сожалению, в силу накопленных проблем, которые есть в нашей экономике, мы себе такую динамику позволить не можем. Поэтому вот эти 2,3% являются для нас сейчас результатом неприемлемым. Нужны более высокие темпы роста.
И здесь возникает дискуссия, которую начал Александр Александрович, по поводу того, нужны ли нам высокие темпы роста. Нужно же понимать, что наша страна – это страна, которая недонасыщена инвестициями, у которой огромнейшие инфраструктурные проблемы, качество жизни населения нас тоже не устраивает. Это значит, что все мы хотим покупать больше бытовой техники, автомобилей и так далее. А для этого нужны доходы. Так вот, экономический рост – это и есть доходы. Если доходов нет, то мы свои проблемы, инфраструктурные и какие угодно другие, решать не сможем. Поэтому рост нам нужен прежде всего для того, чтобы решать накопившиеся проблемы экономики. Да, потом, когда мы их решим, можно говорить о том, насколько качественно мы растём. Но пока нам нужен этот первый стимул, нам нужен толчок, который позволит нам выйти из состояния стагнации и двигаться дальше.
Понятно, что мы делали разные расчёты. Наша позиция сейчас состоит в том, что темпы примерно 3,7-4% – это ровно те темпы, которые позволяют решать задачу вхождения в пятёрку. То есть, если опираться на Послание президента, в котором впервые была эта задача озвучена, то, собственно, она решается при условии, что российская экономика в ближайшие 6 лет будет расти среднегодовыми темпами 3,7%. С учётом того, что 2019-й год, скорее всего, с точки зрения повышения темпов экономического роста, потерян, это нужно признать, то за оставшиеся 5 лет среднегодовые темпы должны быть около 4%. Это тяжёлая задача, прежде всего, управленческая задача, которая состоит в том, что нужно каким-то образом концентрировать ресурсы.
Но это ещё не всё. Если посмотреть на соотношение между номинальным курсом и курсом, рассчитанным по паритету покупательной способности, оказывается очевидным, что версия про то, что мы можем бесконечно ослаблять курс рубля и при этом обеспечивать нормальное качество экономического роста – это плохая версия. На самом деле экономический рост в России невозможен без укрепления курса, без снижения разрыва между номинальным курсом и паритетом. И, в принципе, видно, в какую яму мы этом отношении попали, и как много времени нам потребуется для того, чтобы её преодолеть.
В чём проблема? Почему мы не можем расти на 3,7%? Проблема в том, что нам не хватает доходов. Есть ли они у нас? Да есть, конечно. Вот мы видим, что у нас последние 3-5 лет реализовывалась так называемая политика макрофинансовой, макроэкономической стабилизации. Цель этой политики достигнута. Мы имеем низкие показатели инфляции, мы имеем бездефицитный, даже профицитный бюджет. И мы имеем относительно стабильный курс рубля. Но чем мы за это заплатили? Мы за это заплатили тем, что сырьевые доходы, которые мы получаем, а мировые цены на нефть в последние годы росли, не трансформируются в улучшение качества жизни населения и в экономический рост. То есть, мы видим, что цены на нефть за 2 года выросли на 60%, а ВВП суммарный за этот период – меньше, чем на 4%. Располагаемые денежные доходы населения вообще сократились на 2%. Немыслимая ситуация! Мы оторвались от мировой конъюнктуры, про которую так много нам говорили. Так вот, если мы фактор мировой конъюнктуры в ближайшее время всё-таки не задействуем, то никакого быстрого экономического роста не будет.
Вот наш текущий прогноз на ближайшие 3 года показывает, что в этом году темпы роста ВВП могут составить менее процента. Я знаю, что у Андрея Николаевича Клепача прогноз, где чуть больше 1%. Но всё равно: нам нужно 4%, а мы имеем 1%. Это совершенно не приемлемо. Беда состоит в том ещё, что у нас практически есть один фактор, который может этот рост активизировать – это инвестиции в основной капитал, потому что доходы населения находятся под давлением, и они очень сильно зависят от социальной поддержки бюджета. Чистый экспорт, там тоже проблемы, потому что наращивать резко объёмы сырьевого экспорта мы не можем.
Так вот, беда состоит в том, что у нас сейчас, несмотря на то, что мы имеем вроде бы неплохое качество основных фондов, они не загружаются, потому что существуют эти ограничения по спросу. А с другой стороны, эти ограничения по спросу сдерживают инвестиции частного бизнеса. Если у вас есть незагруженные мощности, вы не будете строить новый завод. Зачем? Ситуация сложилась таким образом, что у нас сейчас значительная часть секторов экономики практически осуществляет инвестиции исключительно за счёт амортизационных средств, то есть новых инвестиций нет. А те средства, которые компания получает, в том числе в результате высокой, хорошей международной конъюнктуры, они просто переводятся в дивиденды и потом через валютный рынок выводятся из страны.
По нашим оценкам, в 2018-м году большинство публичных компаний металлургического сектора и химического сектора имели отношение дивидендов к инвестициям более 100%. То есть, они вкладывали в своё развитие меньше, чем выплачивали дивидендов. Ситуация абсолютно ненормальная, для нашей страны нормальным всегда было соотношение 30%, то есть, дивиденды составляли примерно 30% от инвестиций.
Каким-то образом нам нужно придумать механизм использования тех резервов, которые у нас существуют, потому что наши резервы – это ничто иное, как накопленный конъюнктурный эффект от мировых рынков. В рамках бюджетного правила мы формируем эти резервы. И ясно, что нижней границей допустимых резервов может быть критический импорт, то есть, это продукция, которую мы не можем производить, и которую мы будем закупать при любых условиях. Сейчас это примерно 150 миллиардов долларов. А верхняя граница – это весь долг государственный, корпоративный. Это сейчас 450 миллиардов долларов. На данный момент наши резервы международные составляют 480 миллиардов долларов, и в этом году они ещё увеличатся на 30 или 40 миллиардов долларов. Это немыслимая величина, её нельзя логически никак объяснить. Каким-то образом вот эти дополнительные деньги в размере 30-40 миллиардов долларов нужно использовать для развития экономики, для поддержания инвестиционной активности.
Как это можно сделать. Есть два пути. Первый путь – это превращение бюджетного правила в некоторый инструмент развития, когда на новые средства, полученные в рамках бюджетного правила, мы стимулируем закупку импорта технологического, потому что технологический импорт нам нужен, мы должны обновлять наше производство. Не все высокотехнологичные продукты мы можем производить. Так вот, если мы на это направление направим 30 миллиардов долларов из 40, которые мы получим в этом году, это обеспечит около половины всего технологического импорта. Это система, которая должна стимулировать, прежде всего, модернизацию несырьевых производств. На остальные 10 миллиардов, в принципе, можно было бы снизить налоговую нагрузку в сырьевом секторе, но при условии, что эти деньги будут инвестированы в развитие смежных производств, модернизацию промышленности и экономики. И тогда результат может быть достигнут, потому что вот только реализация этой схемы, по нашим оценкам, даёт примерно до 1 процентного пункта роста ВВП в год.
И теперь в заключение, в самом конце я хотел бы сказать про Крым. Все наши региональные оценки, которые мы делаем в нашем институте, показывают, что главная проблема развития российских регионов – это низкий уровень внутрирегионального фактора роста. Что это значит. Это значит, что растут те регионы, в которых есть какой-нибудь топ-сектор, нефтяная промышленность в Тюменской области или угольная промышленность в Кузбассе. Но вот внутренних связей внутри регионов у нас очень мало. У нас очень простая экономика. И вот та ситуация, в которую попал Крым, она уникальная, потому что изолированность, в том числе и банковских структур, каких-то промышленно-торговых компаний российских крупных, она приводит к тому, что, так или иначе, внутренняя сложная экономика внутри Крыма будет создаваться. Когда нет внешних связей, так или иначе, надо смежников искать где-то ближе. И есть версия, что вот Крым как раз имеет возможность создания пилотного проекта более сложной зоны, где уровень кооперационных связей будет выше, чем в среднем по России.
Тогда это означает, что на каждом этапе этих связей будут формироваться новые доходы. Отсюда возникнет рост даже в условиях снижения возможного финансирования в рамках государственных программ, направленных на вхождение Крыма в Российскую Федерацию.
