Петр Клюкин,
заместитель директора Международного института Питирима Сорокина – Николая Кондратьева, д.э.н., профессор
Когда мы изолируем одного экономиста в российской мысли, мы часто не получаем всего богатства идей. Если сопрячь Кондратьева со Слуцким или Кондратьева с Чаяновым, появляется многогранность. А на самом деле важно изучение становления российской экономической мысли с конца XIX по первую половину XX вв. в виде некой сети, и тогда все краски будут видны. У нас до сих пор этой картины нет. Над этим сейчас работа и ведется.
Я бы хотел коснуться проблемы социальной статики, динамики и в хозяйственных систем. В современных учебниках неоклассической теории пишут, что систем может быть три. На самом деле наши классические экономисты выделяли достаточно много систем, но зачастую переводчики работ либо не были экономистами, либо они не чувствовали контекст той эпохи, то есть, скажем, Александр Чаянов до конца нам неизвестен. Наиболее серьезные его работы были написаны за рубежом в период командировки 1923–24 годов.
Школа Чаянова как раз организуется в это время. Его коллега Николай Кондратьев со своим институтом отпочковывается в 1922 году, а Чаянов организует свой институт, потом едет в командировку, возвращается, после чего происходит формирование его школы. Сейчас на эту тему идут исследования.
Николай Кондратьев после ареста написал бутырскую рукопись и суздальские письма, он продолжал работу. Важно зафиксировать, что до 1930 года он имел гипотезу больших циклов, но она все-таки была гипотезой. В 1933 году он пишет, что эти гипотетические положения вошли в комплекс общепризнанных — после Великой депрессии и американских статистических исследований. Ему в тюрьму посылали известные работы Саймона Кузнеца, и он видел, что эти расчеты показывают его правоту.
В работах в заключении были не только циклы, но и накопленный арсенал статистических методов. Изучение бутырской рукописи еще не закончилось. В ней Кондратьев пытался сделать и введение в общую теорию своей системы, и сформировать подход к динамике статистики вероятности, он вводил причинно-следственные связи.
Потом его этапировали в Суздаль, и первые 3 года он более или менее нормально работал, продолжая рукопись, но там у него видно, на каких книгах он основывался. Он проштудировал всего Слуцкого, который был тогда одним из крупнейших экономистов, и понял, что идея больших циклов не бесспорна. В этот момент виден переход к теории экономического роста. Его теория тренда и та модель, которую мы знаем с конца 1980-х годов — это одна из первых моделей роста.
У него та же самая некая метатеория, то есть не просто циклы, а еще тренд и социально-экономическая теория генетики в духе этического идеала Михаила Туган-Барановского о месте человека в системе.
