По материалам Общероссийского Собрания по реформе экономического образования, организованного ВЭО России и Международным Союзом экономистов
Собеседники:
Сергей Дмитриевич Бодрунов,
президент ВЭО России, президент Международного Союза экономистов, член-корреспондент РАН
Екатерина Владимировна Харченко,
заместитель председателя Комитета Государственной Думы ФС РФ по науке и высшему образованию, член Правления ВЭО России, д.э.н., профессор
Валерий Леонидович Макаров,
научный руководитель Центрального экономико-математического института РАН, академик РАН
Сергей Юрьевич Глазьев,
член Коллегии (Министр) по интеграции и макроэкономике Евразийской экономической комиссии (ЕЭК), вице-президент ВЭО России, вице-президент Международного Союза экономистов, академик РАН
Абел Гезевич Аганбегян,
заведующий кафедрой экономической теории и политики факультета финансов и банковского дела РАНХиГС при Президенте РФ, академик РАН
Олег Николаевич Смолин,
первый заместитель Председателя Комитета Государственной Думы по науке и высшему образованию, член Президиума ВЭО России, член Президиума Международного Союза экономистов, академик Российской академии образования, д.ф.н.
Екатерина Анатольевна Каменева,
проректор по учебной и методической работе Финансового университета при Правительстве РФ, д.э.н., профессор
Яков Петрович Силин,
вице-президент ВЭО России, президент Уральского отделения ВЭО России, ректор Уральского государственного экономического университета, д.э.н., профессор
Роман Сергеевич Голов,
заведующий кафедрой «Менеджмент и маркетинг высокотехнологичных отраслей промышленности» Института инженерной экономики и гуманитарных наук МАИ, член Президиума ВЭО России, д.э.н., профессор
Александр Александрович Аузан,
декан экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, д.э.н, профессор
Андрей Иванович Колганов,
заведующий лабораторией сравнительного исследования социально-экономических систем экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, главный научный сотрудник Института экономики РАН, член Президиума ВЭО России, член Президиума Международного Союза экономистов, д.э.н., профессор
Ирина Викторовна Новикова,
профессор кафедры экономической и финансовой стратегии Московской школы экономики МГУ имени М.В. Ломоносова, д.э.н.
Виталий Григорьевич Минашкин,
проректор по научной деятельности РЭУ имени Г.В. Плеханова, д.э.н., профессор
Александр Александрович Широв,
директор ИНП РАН, член Президиума ВЭО России, член президиума Международного Союза экономистов, член-корреспондент РАН
Бодрунов: Предваряя сегодняшнюю дискуссию, скажу несколько слов — хотя я тоже уже высказывался по ряду позиций ранее, в том числе и в федеральной прессе, но здесь я полагал бы важным, не ограничивая предстоящий разговор жесткими рамками заданных тем, тем не менее просто напомнить о тех задачах, мимо которых просил бы не пройти сегодня.
Бодрунов: Первое, на чем я хотел бы остановиться подробнее, — это содержание образовательных программ, точнее — необходимость их обновления. Мир стремительно меняется. На смену глобализации, обеспеченной в том числе научным обоснованием экономического мейнстрима конца XX — начала XXI века, идут иные процессы: т.н. глокализация, реглобализация и т.д. Россия оказалась в качественно новой международной ситуации, в стране началась глубокая перестройка экономики. Мы наконец-то уходим от рыночного фундаментализма, господствовавшего на протяжении десятилетий, от мифов постиндустриализма, происходит поворот к человеку, к повышению уровня социализации общества и построению социально ориентированного государства, к приоритизации традиционных ценностей. Между тем экономическая теория, экономическое образование у нас остаются в основе своей такими же, как и в кризисные 1990-е годы. Их база — все та же неоклассическая теория, микро- и макроэкономика с добавлением в ряде случаев нового институционализма. Но экономика XXI века — это далеко не только рынок. Более того — рынок или нечто иное? В чем сегодня интересы и реальные потребности людей и каковы современные и перспективные механизмы их удовлетворения? И все более ясно, что экономистам надо думать не только о прибыли и стоимостных показателях, но — об интересах страны и Человека.
России, очевидно, нужно создать экономическое образование, отражающее происходящие изменения. До тех пор, пока мы не сформируем мощную когорту новых специалистов, вооруженных системными знаниями в области экономической теории, включая гетеродоксальную экономическую теорию (в частности, основы классического институционализма и политической экономии), мы не будем иметь ни объективного анализа экономической реальности (в том числе — и ее отражения в общественном пространстве), ни новой экономической политики.
Второе. Запрос рынка труда — вот что принципиально важно. Согласно данным Росстата на конец 2022 года, треть россиян находится в квалификационной яме — то есть работает не по профессии. Тех, кто трудится не в соответствии с уровнем квалификации, еще больше. Нам нужно сокращать разрыв между кадровой потребностью на рынке труда и структурой подготовки будущих экономистов, развивать современные формы и методы соединения экономического образования с наукой и практикой, механизм целевого обучения, выстраивать систему планирования потребностей регионов в кадрах, обновлять образовательные программы с учетом требований бизнес-сектора.
Третье. Не менее важным представляется расширить учебные курсы по экономике, включив базовые знания в программы для обучающихся по неэкономическим специальностям. На мой взгляд, максимальный экономический эффект достигается там, где работают профильные специалисты, руководители, менеджеры, имеющие фундаментальное экономическое образование.
Ну и наконец, четвертое. Здесь присутствует замечательный специалист Олег Николаевич Смолин, написавший фундаментальный труд, главной идеей которого является образование «через всю жизнь». Начинать и экономическое образование тоже следует со школьной программы. Конечно, ученики как начальной, так и средней школы получают некоторый объем экономических знаний на уроках математики, информатики, окружающего мира, обществознания, географии. Но получают — несистемно, да и преимущественно — вне контекста тех задач, которые актуальны для нашей страны. Уверен, следует особенно серьезно расширить блок по экономике в рамках предмета «Обществознание».
Харченко: Тот переход в системе образования, который начался, нацелен прежде всего на качество. Сейчас идет много дискуссий на разных экспертных и профессиональных площадках о продолжительности обучения, о моделях образовательного процесса, о том, как должны трансформироваться бакалавриат и магистратура, какие должны быть ступени в образовательной модели. Но самое главное, что понимают и федеральные органы исполнительной власти, и законодатели, и экспертное, и профессиональное сообщество: фокус должен быть на качество образовательного процесса, на его практическую ориентацию.
В пилотном проекте, который сейчас запущен, участвуют 6 значимых вузов Российской Федерации:
- ФГБОУ ВО «Балтийский федеральный университет им. И. Канта».
- ФГБОУ ВО «Московский авиационный институт (Национальный исследовательский университет)».
- ФГАОУ ВО «Национальный исследовательский технологический университет “МИСИС”».
- ФГБОУ ВО «Московский педагогический государственный университет».
- ФГБОУ ВО «Санкт-Петербургский горный университет».
- ФГАОУ ВО «Национальный исследовательский Томский государственный университет».
Безусловно, для того чтобы эта вся система заработала, нужно будет внести изменения в сотни законов и в огромное множество нормативно-правовых актов, в том числе локальных документов. Эксперимент будет длиться 3 года.
Для оценки реализации пилотного проекта будут применяться три ключевых требования, главное из которых — качество преподавателей. Мы особое внимание в рамках парламентского контроля будем уделять снижению бюрократической нагрузки, чтобы за переработкой рабочих и учебных планов, рабочих программ и прочих документов не потеряли самое главное — студентов в аудитории, чтобы было время заниматься преподаванием. Второе — это качество абитуриентов, уровень их подготовки на ступени общего образования. Тут огромный пласт работ предстоит провести по повышению квалификации педагогов, популяризации педагогического, математического и физического образования. И третий критерий — качество содержания образования. Мы должны делать акцент на практическую ориентацию, но при этом нельзя потерять баланс между фундаментальностью высшего экономического образования и его практической ориентацией.
Для трансформации механизмов целевого обучения принят законопроект о его новой модели, и сейчас в очень плотном взаимодействии Минобрнауки, Минцифры и Минтруд дорабатывают платформу, которая интегрирует в себя функционал таких платформ, как «Работа в России», Минтруд, «Госуслуги» и «Поступай в вуз онлайн». С этого года закон не запустили, потому что необходимо все наладить для того, чтобы в масштабах страны обеспечить прозрачный механизм его реализации, чтобы абитуриент, вуз и работодатель на конкурсной основе могли найти друг друга. И здесь мы опускаемся опять на уровень школьного образования и говорим о необходимости усиления работы Министерства просвещения в рамках профориентации для того, чтобы школьники осознанно делали выбор профессии, в том числе и по экономическим направлениям подготовки.
Что же нужно сделать для трансформации системы экономического образования? Те коллеги, которые имеют большой опыт работы в системе высшего образования, помнят старый формат учебно-методических объединений, которые включали в себя вузы, помнят наличие примерных образовательных программ. Сейчас, когда мы перешли к компетентностному подходу, мы потеряли принцип «знать, уметь, владеть» — то, что раньше было прописано в рабочих программах, также утрачены и те примерные образовательные программы, которые включали в себя в том числе рабочие и учебные планы. Сейчас в стране реализуется 2 200 образовательных программ по нашей УГСН (укрупненной группе специальностей и направлений подготовки) 38.00.00 «Экономика и управление». Когда студенты хотят перевестись из Финансового университета в Высшую школу экономики или наоборот, им приходится досдавать на третьем курсе 30 дисциплин из-за разницы в рабочих и учебных планах. О каком единообразии образовательного пространства мы можем говорить?
На данный момент отсутствует единый федеральный перечень учебников и учебных пособий для использования в сфере высшего образования. И конечно же, необходимо привлекать по максимуму экспертное, профессиональное сообщества и научные институты.
Целью создания методологического фундамента единого образовательного пространства и формирования бесшовной экосистемы высшего образования от школы до послевузовской подготовки необходима институционализация и систематизация функционалов УМО, в частности по направлению «Экономика и управление». Федеральные учебно-методические объединения могут выступить экспертной площадкой для координации процесса модернизации федеральных государственных образовательных стандартов нового поколения по экономике, анализировать проекты перечней специальностей и направлений высшего образования и внедрять механизмы, которые обеспечат разработку его примерных образовательных программ.
Нам необходимо при подготовке федерального государственного образовательного стандарта четвертого поколения учесть возможность получения нескольких квалификаций. Мы должны разработать концепцию по преподаванию экономических дисциплин, уже есть опыт концепции по преподаванию истории, методологический фундамент для того, чтобы все преподаватели могли брать за основу и использовать ее в образовательном процессе.
Глазьев: Фундаментальные дисциплины, которые преподаются в наших вузах, для практической задачи подготовки специалистов в области евразийской экономической интеграции никакого смысла не имеют. А это живой реальный процесс, в котором участвуют десятки тысяч людей. Механистические подходы, которыми грешит мейнстрим нашей экономической теории, не только не помогают, а они даже вредят с точки зрения подготовки специалистов.
Я приведу живой пример. Ко мне обратился советник одного из премьеров государств ЕАЭС, только что выпустившийся из Лондонской школы экономики и политических наук (англ. The London School of Economics and Political Science, LSE), и говорит: «Вы представляете, все, чему нас учили, никакой пользы не имеет. Вообще все по-другому, это не та экономика. Мой профессор два-три раза со мной переговорил, а теперь трубку не берет, не может объяснить, что мне делать».
Мы, к сожалению, это сейчас повторяем в наших вузах. Если студенты всерьез воспринимают теории мейнстрима, макро- и микроэкономики, то они в системе управления наносят колоссальный вред, как мы видим по нашему Центральному банку, например, где используются абсолютно неадекватные реальности модели, которые экономическая практика отвергла уже 40 лет назад. Они по-прежнему ориентируются на механистические модели равновесия с кривой Филлипса и всерьез считают, что инфляция и безработица имеют причинно-следственные связи. Я уж не говорю про абсолютно оторванное от реальности представление о ценообразовании, о том, как устроена инфляция и тому подобное.
В учебнике «Евразийская экономическая интеграция. Теория и практика» мы дали теорию научно-технического прогресса, закономерности смены технологических и мирохозяйственных укладов, которые раскрывают причинно-следственные связи происходящих сегодня трансформаций. Кроме этого, мы в этом учебном пособии использовали философско-исторические предпосылки евразийской интеграции. Казалось бы, наследие философов-евразийцев оторвано от экономики, но обратите внимание: когда сегодня китайское правительство декларирует свой интеграционный проект «Один пояс, один путь», то всерьез говорит о том, что хочет объединить народы в человеческое сообщество единой судьбы. Какое это имеет отношение к экономике? Но оказывается, самое прямое, потому что идеология интеграции, согласование интересов и подготовка реализации проектов, где соединяются эти интересы, где достигается синергетический эффект, — это реальная управленческая задача, над которой нужно работать. И конечно, использовать функционал Евразийской экономической комиссии.
Мне кажется, опираясь на эти маленькие примеры из практики, нужно сделать простой вывод о том, что экономика как предмет изучения и объяснения в преподавательском процессе требует междисциплинарного подхода. Сведение преподавания экономики к узкой группе дисциплин, красивых в теории, но неадекватных в практике, готовит догматиков, неспособных чувствовать реальные экономические процессы и тем более неспособных ими управлять, что мы видим на примере большого количества ошибочных решений в нашей макроэкономической политике.
Например, у нас с воинствующим догматизмом отстаивают абсолютно антинаучные подходы типа таргетирования инфляции в реальном инструментарии. Медицина не была наукой до тех пор, пока не вышла на молекулярный уровень, пока ученые не поняли причинно-следственные связи и процессы, происходящие в живых организмах на клеточном уровне, пока не оснастилась молекулярная биология, а сейчас — биоинженерия. Только теперь медицина подходит к пониманию того, как устроена физиология организма, и из этого сразу вытекает огромное количество новых подходов, новых методик, намного более эффективных и обеспечивающих продление жизни человека до 100 лет.
А наша экономическая наука, мейнстрим я имею в виду, и система образования — сродни средневековой медицине, где главный рецепт от любых болезней — кровопускание. Наши денежные власти именно этим и занимаются. Когда им кажется, что высокая инфляция, они повышают процентные ставки и снижают денежное предложение, то есть устраивают кровопускание, по сути дела. Открывают вывоз капитала для того, чтобы в стране было меньше денег. И такие эскулапы, которые в медицине работали 200 лет назад, сегодня руководят нашей экономикой, опираясь на догматические представления, которые в свою очередь они усвоили из мейнстримовских учебников.
И продолжая эту аналогию, могу сказать, что, конечно, медицина не смогла бы обеспечить повышение продолжительности жизни человека в среднем от 30 лет два-три столетия назад до 80 лет сейчас в развитых странах, если бы она оставалась на уровне кровопускателей. Также и наша экономика не может обеспечить экономическое управление и развитие, если в органах государственного регулирования экономики работают люди, которые не понимают реальных закономерностей развития экономики.
Поэтому если мы хотим подготовить специалистов, которые способны понимать и управлять, то, конечно, они должны знать закономерности научно-технического прогресса, основы социальной психологии, особенности инновационных процессов, диалектику взаимодействия производственных сил и производственных отношений.
И в завершение — по поводу интеграции системы экономического образования. Когда я впервые оказался в командировке в Гарвардской бизнес-школе, я с удивлением обнаружил, что управленцев в Америке совсем не учат экономической теории. Это две совершенно разные темы. Экономической теории учат людей, которые затем работают профессорами в вузах, а бизнесменов учат совсем по-другому, по другим методикам, на всевозможных кейсах, на понимании психологии, мотивации людей и тому подобном. Нам надо, мне кажется, с учетом и нашего печального опыта, и зарубежных проблем говорить о подготовке, разработке объединяющей интеграционной модели экономического образования, где, может быть, не всем нужно знать какие-то направления, которые необходимы для глубокого понимания, но по меньшей мере опираться на общую парадигму.
Аганбегян: По уровню и качеству образования наша страна занимает достаточно высокое место — 29-е и 35-е соответственно. Это выше Италии, Франции, всех стран БРИКС, то есть достойное место в мире. Хотя когда мы запустили спутник, то, по данным анализа спецслужб США, причина их проигрыша была в том, что система образования в России оказалась лучше, чем в Америке. Это главный вывод, который они сделали. И президент Кеннеди тогда сказал, что Россия победила Америку в космосе за школьной партой. Тогда мы занимали лидирующее место в мире по образованию. На образование в то время тратилось 11% национального дохода, в США — 4%. С того момента мы пятимся назад по рейтингам. Пока спустились до 29-го и 35-го места, а в процентах к валовому внутреннему продукту образование в России занимает, по разным рейтингам, от 100-го до 120-го места в мире, немногим более 4%, из них государственные расходы — примерно 3,7%.
Еще одна характеристика образования — его эффективность. К каким результатам его уровень и качество приводят, умеют ли люди, получившие образование, с толком его использовать, добиваться высокой производительности, эффективности, результатов? И здесь мы совсем плохо выглядим. Несмотря на наши высокие знания, мы по производительности труда вдвое с лишним отстаем от Италии, Франции, да и по другим показателям эффективности тоже очень сильно отстаем.
Поэтому у нас первая задача — вернуть одно из лидирующих мест, ну хотя бы в первой десятке, по уровню и качеству образования. Для этого нужно, чтобы это образование давалось более квалифицированными людьми. У нас очень низкий уровень учителей в школе. Они получают маленькую зарплату. В 2023-м — 45 787 рублей — при средней зарплате в первом квартале 2023 года в России 59 340 рублей. Мы — одна из немногих стран в мире, где учитель получает ниже среднего. И учителя не все имеют настоящее высшее образование, учителем можно стать и с трехлетней выучкой, и с четырехлетней. Плохо поставлено дело в повышении квалификации учителей, они перегружены. Многие из них для того, чтобы заработать, трудятся на полторы ставки. Причем вы понимаете, что средний показатель — это не медиана. 75% (я называю цифры официальной статистики) имеют зарплаты до уровня средних учителей, то есть медиана там меньше и нам нужно резко поднять зарплаты преподавателям: и не только в школе, но и в средних профессиональных учебных заведениях, и в вузах.
При этом для вузов крайне важно интегрировать высшие учебные заведения с наукой, что не сделано. Многие научные работники преподают в вузах, но это не интеграция. Интеграция — это когда вузы и научно-исследовательские институты работают совместно именно как учреждения, в тесной связи, где обучающиеся проходят стажировку, работают частично, обучаясь и в исследовательских институтах, и на их оборудовании, которое, конечно, на порядок выше и лучше, чем в высших учебных заведениях.
Но самая главная проблема — крайне низкая эффективность образования. Где у нас самые высокие зарплаты из всех отраслей? Без районных коэффициентов и северных льгот самая высокая заработная плата в России в финансовой сфере. В специализированных финансовых организациях работает миллион сто тысяч человек. Их средняя зарплата — 132 000 в месяц, выше — только в нефтяной промышленности, но это из-за районных коэффициентов и северных льгот.
При этом худшее, что есть в нашей экономике, — это финансовый сектор: и монетизация самая низкая, и доля банковских активов втрое ниже, чем даже в Китае, и доля инвестиций в валовом продукте — 17%, и финансирование жилья из общих инвестиций — 14%. В развитых странах — от 25 до 30% инвестиций, в Китае 18% из 43-процентной нормы инвестиций идет на жилье. И Китай по средней жилищной обеспеченности превзошел нас. Я не говорю уже о финансировании инноваций, оно в десятки раз ниже, чем за рубежом. Объем внебанковских фондов длинных денег — 20% к ВВП, в Европе — 120%, в Америке — 200%. Просто несопоставимые данные нашей финансовой системы и зарубежной, а зарплата огромная.
И сколько людей у нас работает в Центральном банке? В 2 раза больше, чем в Федеральной резервной системе, где денег вдевятеро больше. В 3 с лишним раза больше, чем в Банке Англии, а Англия — мировой финансовый центр, несопоставимые деньги там крутятся и на биржах, биржа — в 10 раз больше нашей по капитализации. Поэтому наше экономическое образование не дает, увы, результатов.
Математика у нас — лучшая в мире, несопоставима с Индией, например, однако Индия на 190 млрд долларов обеспечивает США, Японию и Европу математическими программами. Главный центр мира по информационным технологиям, где больше всего инновационных фирм-единорогов, — это Бангалор в Индии, где 8 млн человек занимается, в основном, информационным бизнесом. А где мы? Наш экспорт — 10 млрд. Вся сумма нашей информационной деятельности — 20 млрд, а если взять передачу данных, телефоны и так далее — 30 млрд. Просто совершенно несопоставимые цифры.
Дело в том, что знание — это одно, а умение — это другое. Каких знаний вы шоферу ни давайте, без стажировки он машину не поведет, хотя будет отвечать на все ваши вопросы на отлично. И на тренажере вы можете сколько угодно его тренировать, но он не сможет нормально вести машину, пока часов 40 не посидит. А если взять самолет?
А люди думают, что управлять цехом, быть мастером или руководить участком легче, чем управлять машиной? Достаточно просто лекции прочесть, семинары провести, экзамены принять, и он — готовый специалист. Да никакой он не специалист! Его не учили умению применить эти знания. Вот этого обучения у нас нет. У нас нет стажировки, а на Западе вам не выдадут диплом без нее. Если вы хотите преподавать в школе иностранный язык, достаточно бакалавриата, если хотите в старших классах преподавать, нужно окончить магистратуру, но диплом вам не выдадут — вы должны сначала пройти 305 часов занятий в какой-нибудь передовой школе под руководством ее лучших педагогов, и только после того как вы пройдете такую аттестацию, вы получите диплом.
По многим специальностям США диплом не выдают, пока вы не проработаете несколько лет в должностях, которые обеспечат вас опытом. Недостаточно высшего образования, чтобы преподавать, например, в государственной школе иностранный язык. В Америке есть специальные степени. Например, SPA (certified public accountant). Нельзя быть финансовым директором или главным бухгалтером в крупной фирме без SPA. Это 2 года учебы, 4 экзамена по 4 с половиной часа каждый. Проходит его 15% из 100% претендентов. Можно понять, что это за экзамены. Их финансовые директора по знаниям несопоставимы с нашими совершенно, и главные бухгалтеры тоже. Нам нужно подумать над тем, как перенять эту западную систему, как включить в образование умения.
Что касается финансирования, то нам нужно поставить какие-то задачи: хотя бы 6% на образование к 2026 году и 8% от валового продукта на образование к 2030 году.
Макаров: Абел Гезевич правильно сказал, что не хватает практики. А практикой занимаются отнюдь не профессора. На самом деле, это очень важный вопрос — вопрос практики. Есть такое понятие тьютор, по-русски это наставник. Наставники должны быть одними из ведущих в практическом образовании, платить им надо больше. И вообще понятие наставника должно существовать, потому что, когда ты студент, надо к кому-то обращаться как можно чаще. Если у тебя хороший наставник, то тогда легче и умение получить.
Мне кажется, важно также совершенствовать критерии оценки. У нас сложилось: если ты двоечник, значит, плохой, пятерочник — хороший. А потом жизнь показывает, что вчерашние пятерочники — непонятно кто, а двоечники стали великими людьми. Значит, есть какие-то другие способы. Нам необходимо пересмотреть основы образования, и особенно в нашей сфере, в сфере экономики, социологии, политологии и прочее.
Последнее, что я хотел сказать: мы сейчас живем в цифровом мире, в цифровой экономике, и я везде, где только можно, говорю, что наши учебники должны быть обязательно цифровыми. Молодежь на цифровой учебник смотрит более заинтересованно. А он чем хорош? Там можно выбирать то, что тебе нравится, задавать вопрос и получать ответ. То есть речь идет не просто о цифровизации обычного учебника, а о создании учебника другого качества. Сейчас в Финансовом университете мы пытаемся учебник Public Economics сделать именно цифровым, чтобы студентам объяснять, что такое общественные блага, где они берутся и так далее. Так что хочешь не хочешь, а практика является важнейшим вопросом, обучение цифровой грамотности должно стать частью образования. Образование, особенно в общественных науках, должно существенно измениться, и у нас есть все основания, чтобы это сделать.
Смолин: Не совсем точно, что у нас нет конкретных предложений по развитию системы нашего образования.
Мне довелось быть автором двух фундаментальных, осмелюсь сказать, законопроектов. Один назывался «О народном образовании», второй — «Об образовании для всех». Мы предлагали там в течение 5 лет поэтапно (подчеркиваю) поднять расходы на образование с 3,5 или 3,7% до 7% ВВП, причем речь идет о государственных расходах. Мы предлагали исполнить наконец Указ Президента РФ от 7 мая 2012 года в части оплаты труда педагогических работников. Парадокс не только в том, что учителя получают очень мало, — они получают очень мало, работая за себя и за того парня. Средняя нагрузка учителя в России — 1,7 ставки, по официальным данным. В моем родном городе Омске — 2,01 ставки. Недавно я был в школе. За 2 ставки учитель получает 35 тысяч, то есть за одну получал бы 17 или 18.
Мы одновременно предлагали перевести единый государственный экзамен в добровольный режим и снова это предлагаем, поскольку мы полагаем, что нет прямой связи между качеством сдачи ЕГЭ, так как это во многом работа репетиторов, и последующими академическими и практическими успехами выпускников.
А теперь, если можно, про экономическое образование, хотя здесь я выступаю не как экономист, а как гуманитарий. Что я хочу по этому поводу сказать?
- В начале 90-х годов мы пережили, конечно, не радикальные реформы, а очередную революцию. Законы революции как исторической ситуации крайне жесткие. В соответствии с законом тотального отрицания произошел полный отказ от господствовавшей экономической теории парадигмы так называемого советского марксизма, причем парадоксальным образом марксизм подвергся критике в качестве экономического материализма, но был заменен самым примитивным вариантом экономического материализма, я имею в виду монетаризм. Причем, на мой взгляд, монетаризм стоит ниже, чем концепция Адама Смита. Помните пушкинского Онегина? «И был глубокий эконом, то есть умел судить о том, как государство богатеет, и чем живет и почему, не нужно золота ему, когда простой продукт имеет». Вот монетаристы этого уже не знают. Монетаризм привел к стагнации с 2013 года в нашей истории и к другим вещам, а в преподавании — к воспроизводству кадров, которые вновь воспроизводили ту же самую парадигму.
- В соответствии с той же логикой тотального отрицания произошел разрыв в традиции преподавания политической экономии не только советского, но и досоветского периода. Курсы политической экономии были ликвидированы, заменены курсами экономической теории на основе исключительно современных западных, преимущественно американских концепциях. Между тем, хочу напомнить, что сейчас курсы политической экономии сохраняются не только в Китае, но также и во многих ведущих университетах Запада, например в Кембридже.
- На наш взгляд, экономическое образование не может быть нацелено только на формирование национального агента рынка, квалифицированного потребителя или инвестора. Оно должно, на наш взгляд, обеспечивать возможность человеку понимать, в каком обществе он живет, что является прогрессом и регрессом, почему, в каком направлении изменяется эта общественная система, какие социально-экономические силы и с какими интересами выступают в том числе в экономической жизни общества.
- Всем известно, что Вольное экономическое общество России и Институт нового индустриального развития им. С.Ю. Витте много лет выступают с концепцией новой индустриализации. Надеюсь, большинству известно, что эта концепция поддерживается Союзом промышленников и предпринимателей и, я бы сказал, лидерами большинства фракций в Государственной Думе. Если мы исходим из концепции новой индустриализации, то нам необходимы изменения не только в экономическом управлении, но и в преподавании экономической теории.
- В новых условиях изменение моделей преподавания экономической теории необходимо и возможно. Для этого следовало бы, на наш взгляд, изменить содержание курсов по экономической теории, в частности дополнить программы микро- и макроэкономики базовыми курсами, которые отражают другие направления, в том числе такие, как классическая политическая экономия, институционализм, экономика развития и другие. Включить в программу по экономическим специальностям курсы типа «Российская экономическая система», поскольку все-таки наша экономическая система — во многом особенная. Далее разработать базовые учебные программы и курсы в соответствии с этими изменениями. И наконец, организовать соответствующую систему повышения квалификации.
- Я позволю себе предложения в проект решения ВЭО России. Этих предложений три. Рекомендовать Комитету Государственной Думы по науке и высшему образованию и Комитету Государственной Думы по экономической политике провести парламентские слушания или круглый стол по данной проблематике, по концепции экономического образования. Далее, Министерству науки и высшего образования рекомендовать организовать широкое совещание, включая представителей Российского союза промышленников и предпринимателей, ВЭО России, профильных парламентских комитетов, Российского союза ректоров. И наконец, в средствах массовой информации провести публичную дискуссию по вопросам содержания экономического образования в профессиональных учебных заведениях.
Широв: Наверное, главная проблема экономического образования состоит в том, что экономика — общественная наука. Так как она общественная, то ее роль и место в семье наук не до конца определено. И поэтому в нашем деле не существует точных доказательств правоты той или иной точки зрения. Только опыт. И когда мы учим людей, то прежде всего они должны понимать, что здесь нет догм и что борьба научных школ и борьба направлений в экономической политике — это вещь, которая всегда сопровождает и экономическую науку, и экономическую политику. Я всегда говорю, экономика — это наука, а экономическая политика — искусство. И тому, и другому можно научиться.
Вторая проблема, с которой мы именно сейчас сталкиваемся, — это не геополитический вызов, который стоит перед нашей страной, а то, что у нас происходит активная смена поколений. Сейчас экономику в университетах преподают три поколения специалистов: первое — те, кто получил высшее образование еще в советский период; второе — те, кто учился в советской школе, но высшее образование получал уже в новой России (ко второму я себя отношу); и третье — собственно те, кто и учился, и высшее образование получал в российский период. У них разный жизненный опыт и разное отношение к тому предмету, которым они занимаются. И свести вместе опыт, квалификацию этих людей — это, наверное, ключевая задача перспективного экономического образования.
И здесь, конечно, возникает вопрос, в каком направлении нам двигаться. У меня нет готовых ответов, но есть ключевые точки. Прежде всего, как показывает опыт анализа образовательных программ и уровня студентов Физтеха, Московского государственного университета, университета Плеханова, то есть ключевых институтов, которые поставляют нам сотрудников, мы имеем две ключевые проблемы.
Первое: когда мы, например, хотим из студента Физтеха третьего курса сделать экономиста, то понимаем, что он вообще не знаком с основами экономики, никак, нигде с ними не сталкивался, кроме курса обществознания в восьмом, девятом классе. Из первых, вторых курсов неэкономических вузов экономика постепенно вымывается, и это значит, что уровень осведомленности о том, чем занимается экономика вообще и какие есть направления, равен практически нулю. Это значит, что профессиональная ориентация школьников старших классов и студентов первых, вторых курсов — околонулевая. Это, наверно, задача органов управления среднего образования, потому что без этого трудно разговаривать с человеком, которому 20 лет, но который вообще не понимает ничего в экономике. Но если такие студенты не пойдут в вузе по направлению «Экономика», то как они будут руководить предприятием? У нас в этом уже проблема.
Второе. В экономических вузах 4 года бакалавриата не позволяют дать людям хоть какой-нибудь приличный уровень экономического кругозора. Почему? Потому что мы забиваем время якобы экономическими дисциплинами, которые на самом деле таковыми не являются. И главная претензия у меня здесь все-таки к преподаванию математической экономики, экономико-математических методов, потому что мы учим людей якобы эконометрике или матметодам в экономике, которые не основываются на понимании того, как это можно применить для экономического анализа. На самом деле матметод нам нужен прежде всего для того, чтобы лучше понимать экономику. Это инструмент. Математика в нашем деле — это инструмент. Это не главное. Мы должны заниматься исследованием и моделированием, и любой нормальный экономист должен уметь это делать, потому что без этого вы не экономист. Но если вы не понимаете, зачем вы это делаете и какой экономический смысл вы вкладываете, то все это никому не нужная трата времени. В результате мы имеем огромное количество статей и каких-то работ, в которых есть много формул, но попытаться при помощи всего этого обосновать хоть какие-то решения в области экономической политики бесполезно, а студенты четвертых, пятых курсов, даже магистратуры наших крупнейших вузов не понимают, как знаки влияют на итоговые параметры уравнений, и смотрят совсем на другие показатели.
И наконец, у нас отсутствует предмет «Национальная экономика» в том виде, в котором он должен оценивать особенности нашей страны, в том числе институциональных, отраслевых процессов. Функциональную экономику мы не преподаем, поэтому люди на четвертом курсе плохо себе представляют, что такое современная российская экономика. Это беда.
И последнее. Мы говорим про междисциплинарные исследования, про междисциплинарную подготовку специалистов. На самом деле да, конечно, междисциплинарные исследования — это будущее. Мы все про это говорим. Но мы не смотрим, что сейчас очень важно для тех же самых финансовых организаций. Финансовые организации начинают смотреть не на заемщика, а на проекты, а если они смотрят в большей степени на проекты, то им требуются специалисты, которые понимают в этих проектах, которые знают, что такое стройка, что такое предприятие и так далее. И я могу сказать, что в советское время у нас были вузы типа Московского государственного университета, где на экономическом факультете готовили специалистов широкого профиля, макроэкономистов, политэкономов, специалистов в области экономической кибернетики. А, например, в Институте управления выпускали инженеров-экономистов, у которых был большой объем специальностей, связанных с инженерным делом, которые как раз и могли сказать где-нибудь в Промстройбанке, что это за проект и как он устроен. Это направление нам точно нужно восстанавливать, потому что в этом заинтересованы и предприятия, и финансовая система.
Каменева: Мы с коллегами участвуем в реформе образования, которая длится уже очень давно. Я представлю конкретные проблемы, которые мы видим, и конкретные пути их решения. Мы составили список профессий завтрашнего дня. Что интересно, профессии будущего в экономической сфере указывают: критически важным будет умение работать в условиях непредсказуемости и неопределенности. И что еще очень важно — глубокое знание отраслевой специфики.
Коллеги, у нас высшее образование сейчас формально не профессиональное, но на самом деле оно как было профессиональным, так и осталось. Чтобы исключить эту коллизию, мы предлагаем вернуть это слово и внести соответствующие изменения в часть 5-ю статьи 10-й 273-го Федерального закона. В высшем образовании мы осваиваем большой блок профессиональных компетенций, у нас классификация направлений подготовки на основе их принадлежности к профессиональной деятельности, и программы у нас тоже разделяются на виды профессиональной деятельности, и вся практическая подготовка также связана с будущей профессиональной деятельностью.
На сегодняшний день мы очень ярко видим такую проблему: к нам поступают абитуриенты с весьма слабой подготовкой по истории, по математике, пишут вообще никак. Но зато в школах у нас сегодня углубленное изучение экономики, информатики и еще каких-то предметов, которые на самом деле концептуально к среднему общему образованию отношения не должны иметь. Возникает проблема: нам не хватает времени на изучение профильной части, когда мы должны додавать студентам и историю, и иностранный язык, и остальные общегуманитарные компетенции, которые они должны были, в принципе, в школе получить.
А что произошло за этот год? Иногда мне казалось, что Минобрнауки забыло, что у нас учебный план не резиновый. Мы за год получили 20 рекомендаций включить в учебные планы по 20 дисциплин и модулей по стратегическому управлению, по искусственному интеллекту, причем это должно быть везде. Мы, конечно же, с этим справились, но включить все невозможно, у нас не останется места для освоения профильных дисциплин. Есть обязательство, как вы знаете, в 2 раза увеличить контактную работу по истории России, и она увеличилась в учебном плане. Мы исторический курс фактически начинаем с нуля. Что они в школе-то делали? «Основы российской государственности» — безусловно, важный предмет, мы его включили во все учебные планы, но ведь это же школьная подготовка, старшие классы школы. И вот этот разрыв связи, этой цепи «школа — вуз» у нас на сегодняшний день есть, получается, что у нас разные цели подготовки.
Если мы посмотрим на государственные образовательные стандарты четвертого поколения, работу над которыми сейчас активно ведет Минобрнауки, там как не было профильного ядра, так и нет. Во ФГОСах — универсальные компетенции, теперь появятся базовые. А где ядро? Если к нам захочет перевестись студент РАНХиГС, НИУ ВШЭ, Плехановского университета с четвертого курса, он попадет в лучшем случае на второй курс, потому что разница в дисциплинах будет огромная. Это не потому, что чьи-то учебные планы лучше, а чьи-то хуже, — нет. Это потому что, когда мы выпускаем финансиста в Москве и финансиста в регионе — это две разные истории. Даже когда мы в Москве выпускаем финансиста из Финансового университета и Высшей школы экономики — это тоже две разные истории. О каком едином пространстве мы говорим?
Следующее: у нас перечень направлений подготовки специальностей прошел оптимизацию, но я бы сказала честно, что формальную. С 1 сентября 2024 года вступит в силу новый перечень. На наш взгляд, произошло формальное укрупнение. Представьте себе: федеральный образовательный стандарт называется «Прикладная геология, горное дело, нефтегазовое дело и геодезия». Это 4 абсолютно разные профессиональные сферы деятельности, которые нужно описывать очень скрупулезно, чтобы было единое образовательное пространство. А у нас это будет один ФГОС. Зачем? Это тоже непонятно.
И последняя проблема: кого и сколько нам нужно? Мы провели небольшое исследование. Коллеги, у нас нет единой системы мониторинга рынка труда. Как вуз понимает, кому и сколько ему готовить? Такое ощущение, что как вчера выдавали, так и сегодня, с учетом каких-то небольших изменений. И мы для себя тоже проводим исследование на разных сайтах работодателей, общаемся с ними, у нас создается атлас профессий, но это один вуз, это мы делаем для себя. А на наш взгляд, Минтруд должен озаботиться тем, чтобы сделать серьезный мониторинг федерального уровня потребности рынка труда в кадрах и доводить эту информацию до вузов и колледжей, чтобы мы могли своевременно сформировать портфель программ и тоже готовить тех, кого нужно.
Силин: Мы в регионах в своих профильных экономических вузах обеспокоены и ищем способы решения накопившихся проблем. Без взаимного понимания и выработки профессиональных, продуманных способов, методов, путей решения не обойтись.
В 2000-е годы непрерывно сокращались бюджетные места для подготовки экономистов. Во многом она стала коммерческой. У нас в университете 85% — это коммерческая подготовка. К великому сожалению, эта тенденция увеличивается по стране. Состояние нынешней экономики показало, что кого и как готовим, то и имеем. Практически везде звучит критика в адрес уровня развития экономики. Мы же это сделали сами. Это была ошибка, когда бюджетные места вымывались.
В нашем профильном университете на экономику в бакалавриате в ушедшем году было 30 мест, а с сентября их 10. И это в самом мощном оборонно-промышленном регионе. Направления, связанные с подготовкой (я в глубинном, в хорошем смысле говорю) теоретиков исследований в экономической науке, понесли колоссальный ущерб.
Государство перестало обращать должное внимание и финансировать подготовку академических кадров, что привело к катастрофическому дефициту преподавателей экономической теории и экономического анализа. Таких фанатиков, которые вместо коммерции и так далее, пойдут в теорию, нет. Только государственная политика и соответствующие системные решения могут дать результат. Преодолеть сложившуюся ситуацию может, во-первых, формирование новой программы образования по экономике, а во-вторых — целенаправленная подготовка преподавателей современной экономической теории. Даже небольшая часть наших известных ученых, кто присутствует здесь, годами говорит об этом, обосновывая позицию, — их труды достаточно и необходимо включить в программы обучения.
Необходимо трансформировать предмет экономической теории, расширить его с рынка и фирмы до вопросов социальной справедливости, экологической безопасности, но только в глубинном смысле. Это будет способствовать развитию нравственных ориентиров тех, кого мы готовим, нынешних молодых студентов. Когда мы выпустили на базе макро- и микроэкономики преподавателей, им было 25–30 лет. Мы это внедрили. Так им сейчас 55–60, они меняться не хотят. Мы стали назначать заведующими кафедрами докторов наук в 35–36 лет. Они хорошо ориентируются в процессах, происходящих в стране, и они не хотят ни провалов, ни развалов. Фундамент такого образования наряду с положениями неоклассической, микро- и макроэкономики должен включать историю и теорию экономических систем, институциональной, поведенческой экономики, политэкономию — обязательно, теорию общественного сектора, эволюционную экономическую теорию, теорию экономического роста, макроэкономики, других направлений. Еще раз хочу подчеркнуть: кроме всего перечисленного, в программе должны быть достижения нашей отечественной экономической науки.
У нас практически нет выпускающих кафедр для подготовки специалистов в области экономической теории. Они и не появятся, если государство не будет финансировать и поддерживать вузы в этом направлении. Генеральной линией через всю программу подготовки должно проходить преподавание экономической теории не только на первом курсе, но и на втором и третьем. У нас в университете лишь на первом курсе дисциплина «Микроэкономика» читается в первом семестре, 28 часов — лекции и 26 часов — практика. «Макроэкономика» — на первом курсе во втором семестре: 18 и 36 часов.
Основано 9 диссертационных ваковских советов по экономической теории. Только 8 защит. Может быть, я и ошибаюсь, я не великий специалист в экономтеории, но мы с нашими профессорами посмотрели: к собственно чистой экономической теории относятся две работы за полгода в стране. Наверно, это маловато. Есть о чем думать.
Голов: Московский авиационный институт вошел в перечень шести пилотных вузов, в которых в настоящее время происходит эксперимент в сфере трансформации системы высшего образования. Одним из ключевых направлений деятельности МАИ является выпуск профессиональных кадров именно инженерно-экономического профиля. Здесь неоднократно звучало о том, что действительно существует большая разница в области подготовки экономистов, скажем так, общего профиля и тех экономистов, которые работают по отраслям. В рамках данной подготовки помимо непосредственно экономических знаний учащиеся осваивают уникальные инженерные компетенции, которые позволяют им эффективно ориентироваться в инженерно-технической специфике подобных производств. Тем самым, получая образование в данном случае в Московском авиационном институте, они уже в ближайшие годы становятся лидерами изменений, внося значимый вклад в развитие российской авиационной промышленности в общем и смежных высокотехнологичных отраслей и в частности.
Кроме того, особое внимание в подготовке профессионалов инженерно-экономического профиля мы уделяем компетенциям, связанным с кластерным менеджментом, то есть с взаимодействием науки, образования и бизнеса, о котором сегодня неоднократно говорилось. Мы считаем, что действующие в России кластеры на сегодняшний день в полной мере доказали свою эффективность в качестве одного из механизмов кооперации науки и промышленности, и в рамках реализации программ аспирантуры мы вот эту кластерную школу достаточно активно развиваем.
Аузан: Во-первых, как председатель Федерального учебно-методического объединения по экономике и управлению, я не буду говорить о содержании предметов. Я лучше об этом потом скажу как декан. Но я расскажу о позиции ФУМО (Федеральное учебно-методическое объединение) по поводу того, в каких организационных формах было бы правильно продолжать нашу с вами преподавательскую работу. Конечно, я имею в виду реакцию Совета Федерального учебно-методического объединения на запрос руководства министерства науки и высшего образования в связи с предлагаемой реформой уровней образования, с начавшимся экспериментом, который должен пройти до 2026 года, где участвуют шесть вузов. Нас спросили: а как для нашей сферы экономики, управления и образования мы представляем эту структуру, уровни и так далее?
Общая позиция, которую заняли в результате обсуждения, состоит в том, что возможны три варианта сочетания ступеней образования. Может быть специалитет, как это было в советское время. Может быть 4 + 2 — отдельно магистратура, отдельно бакалавриат. Может быть интегрированная магистратура, что практикуется на многих факультетах Московского государственного университета, где происходит практически бесшовный переход, но все-таки это два диплома — бакалаврский и магистерский.
При этом для разных специальностей продолжительность образования, видимо, должна быть разной. Я приведу два примера. Скажем, коллеги по государственному и муниципальному управлению полагают, что им нужно уходить на пятилетний специалитет, а вот по экономике взгляд, который я разделяю, состоит в том, что 4 + 2 — это правильная структура, потому что немало биологов, физиков, математиков, историков и так далее идут в экономическую магистратуру, чтобы отточить эту сторону образования, особенно если они начинают заниматься какими-то экономическими, предпринимательскими проектами. Они приходят на экономику, финансы, менеджмент.
Единая точка зрения всех, кто разделяет эту позицию состоит в том, что дипломы обязательно должны быть узнаваемы. О чем идет речь? Условные обозначения «базовая ступень», «специальная ступень», «профессиональная ступень» не будут понятны в других странах мира. Не надо забывать, что наша с вами страна — крупный экспортер образовательных услуг. Это не такие деньги, как экспорт алмазов или зерна, но это гораздо больше влияния. И отказываться от этого влияния было бы неразумно. У нас на факультете каждый шестой студент — иностранец, из 24 стран мира студенты. Зачем же нам пилить сук, на котором мы сидим, когда мы имеем образовательное влияние через принятие, понимание наших дипломов, притягательность бакалаврского и магистерского диплома или диплома специалитета, который понимают хорошо в других странах. Вот сохранить эту транспарентность, понимаемость для мирового рынка образовательных услуг и в итоге сохранить и усилить нашу образовательную экспортную позицию нам бы хотелось всем, и это общая позиция ФУМО, которую мы сообщили в министерстве.
Теперь скажу как декан экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова. Я взялся бы сформулировать эту нашу позицию в трех пунктах.
Во-первых, мы считаем важным сделать социальный поворот в экономическом образовании. Я сошлюсь на публичную беседу с хорошо известным вам человеком, ректором МГИМО Анатолием Васильевичем Торкуновым. Когда я излагал эти идеи, Анатолий Васильевич нашел очень хорошую формулировку. Он сказал: «Александр Александрович, вы что, хотите сделать экономистов социально озадаченными и социально озабоченными?» Я ответил: «Очень точно, дорогой академик. Вот этого мы хотим».
Что для этого мы предполагаем предпринять? Мы предполагаем, причем опираясь именно на кафедру политической экономии, которая с 1804 года у нас существует, меняя, разумеется, формат и направления деятельности, сделать новый курс. Пока мы его называем «Общественные проблемы и экономическая политика». Мы берем семь признанных великих вызовов: бедность, рост неравенства, климатические изменения и так далее. И берем — вот это важно! — матрицу разных альтернативных ответов, которые дают разные экономические теории, не только мейнстрим, но и посткейнсианство, неомарксизм, неоавстрийская, традиционные институциональные, новые институциональные теории и так далее. Где есть ответы разных альтернативных экономических теорий на эти большие вызовы, мы включаем их в программу, в матрицу, рассказываем студентам, для того чтобы они, с одной стороны, понимали, что в этом мире экономикой занимаются для людей, а с другой — осознавали, что ответы бывают разными, — и им выбирать, какой из них правильный, на каком повороте и в каких исторических условиях какой инструментарий применять.
Тезис номер два. Означает ли это, что мы ослабляем преподавание математики, всего спектра количественных методов? Нет, не означает. Мы провели серьезный анализ того, что происходит в мировой науке, а отдельно — в ведущих университетах. За последнее десятилетие произошел эмпирический переворот в мировой науке. Колоссальный рост эмпирических работ, которые количественными методами и инструментами исследуют экономические и не только экономические вопросы. Но мы, разумеется, хотим придать этому некоторые фундаментальные основания. В частности, мы предполагаем развивать школы и в макро-, и в микроанализе, и в поведенческой экономике. А еще думаем усилить преподавание количественных эмпирических методов, имея в виду не только саму математику, но и социологию, способность работать с разными количественными полями.
Третье и последнее. То положение, в котором мы как страна оказались сейчас, чрезвычайно поднимает значение специфических российских условий и факторов, потому что чем меньше доступ к технологиям, к другим источникам развития, к коммуникациям — тем больше надо постараться извлечь из особенностей нашей страны. Мы резко усиливаем преподавание российской специфики материалов и включаем во всю цепочку: от статистики и математических методов, начиная с третьего курса, до итогового курса «Экономика России», который у нас читается со свежими научными результатами, при этом в двух вариантах, и мы полагаем, что это очень правильно. Итак, главное — социальный поворот, усиление возможностей эмпирического анализа на фундаментальных основаниях и повышение значения российского материала, исследований российской специфики. И хочу сказать, что мы и образ экономиста будущего видим несколько по-другому, исходя из того, что мы пытаемся сделать.
Колганов: Я сосредоточусь на вопросе преподавания экономической теории. Главная наша задача — это ответить на вызовы времени сейчас. Экономическая теория лежит в основе преподавания всех остальных курсов. Без понимания основ экономической теории невозможно обеспечить правильное направление в преподавании всего остального — и статистики, и мировой экономики, и менеджмента и так далее.
К сожалению, ситуация сейчас сложилась так, что преподавание экономической теории в начале девяностых годов было резко трансформировано под ту экономическую модель, которая формировалась радикальными экономическими реформами (под либеральную модель), и преподавание экономической теории было призвано заложить, так сказать, основы кадрового и идеологического воспроизводства именно этой модели. Но эта модель не просто исчерпала себя, как иногда говорят, а, смею заверить, она с самого начала была тупиковой, и поэтому придется столь же радикально пересмотреть основы преподавания экономической теории, с тем чтобы от этой модели уйти.
Преподавание экономической теории даже в наших недружественных странах, как их теперь называют, не ограничивается микро- и макроэкономикой. Там предлагают очень широкий спектр теоретических дисциплин. В том числе, если вы посмотрите на американские университеты, там даже марксизм преподается — и хорошо. Микро- и макроэкономика — это почтенные теоретические дисциплины, это действенные инструменты экономического анализа. Но если мы будем ограничиваться только ими, то получим однобокий, а поэтому неверный взгляд на экономическую ситуацию.
Нам нужен не только рациональный агент рынка — потребитель, инвестор и так далее, но и другой человек. Человек активный, сознательный и разбирающийся в том, что происходит в обществе, что такое регресс, прогресс, что такое хорошо, что такое плохо, какие у нас существуют социальные противоречия. Опыт преподавания политической экономии, например, наряду с другими дисциплинами у нас, хотя и с большими трудами, но все-таки сохранился. Имеются учебные пособия на эту тему. Так что восстановить это можно, опыт не утрачен. И надо знакомить с различными альтернативными направлениями в экономической теории еще и потому, что та социальная проблематика, о которой говорил Александр Александрович Аузан, не может преподаваться как некий довесок к мейнстриму. Необходимо преподавание тех направлений экономической теории, которые объясняют природу этих социальных проблем и возможные пути их преодоления. Студент, получающий экономическое образование, должен понимать, какие социальные противоречия существуют в обществе, чем они вызваны, глубинные, фундаментальные основы этих противоречий. А микро- и макроэкономика ничего вам о социальных противоречиях в обществе не скажут. Таким образом, мы смотрим на действительность в лучшем случае одним глазом, а надо смотреть обоими.
Новикова: Мы — стратеги, для нас фактор времени — самое главное. Первое, что мы поняли, что, для того чтобы к нам подходили морально-психологически, нравственно готовые специалисты, у них должно быть стратегическое мышление. Начинать мы должны в школе. Поэтому мы создали международный проект «Школа юных стратегов Владимира Львовича Квинта». Он действует уже с 2016 года и эффективно функционирует. В Санкт-Петербурге он был открыт по инициативе директора 622-й гимназии, который увидел потребность развивать у всех школьников старших классов стратегическое мышление.
Стратег — это всегда оптимист, поэтому мы формируем оптимистическое мышление у подрастающего поколения. И самое главное требование, которое реализуется в этом проекте, — дети с помощью своих наставников (про это тоже сегодня говорилось) разрабатывают реальные проекты и воплощают их в жизнь. Уже работает проект в Кузбассе — здесь и Президентское кадетское училище, и женские гимназии, а также интернаты, техникумы, колледжи. Результаты действия этого проекта — успешное участие в конкурсах, конференциях и так далее. В Москве есть только одна школа, к сожалению, еще одна — в Узбекистане.
Следующее наше направление — образование на протяжении всей жизни, поэтому у нас реализуется программа магистратуры. Что же делать с бакалавриатом? В бакалавриате мы читаем отдельные дисциплины. Также некоторые вузы реализуют такое направление, как «Научное общество в области стратегии». В Московском государственном университете 15 лет назад была открыта первая кафедра — «Финансовая стратегия». А сейчас она называется «Экономическая и финансовая стратегия». Затем в Кемеровском государственном университете появилась кафедра стратегии регионального отраслевого развития. И МИСИС открыл кафедру индустриальной стратегии, где будет готовить уже индустриальных стратегов.
Для того чтобы наши школьники и студенты могли начинать первые шаги в науке, мы организуем и проводим с 2017 года международные конференции по стратегии «Теория и практика стратегирования». Сейчас это несколько площадок на несколько регионов: «Университариумы стратега». Также с 2017 года мы проводим международный конкурс «Инновационные стратегии развития», и, несмотря на все санкции и все ограничения, в конкурсе в прошлом году участвовало 49 стран. Это и школьники, и молодые ученые, а также бакалавры, студенты, магистры, аспиранты.
Для того чтобы после магистратуры мы могли самые лучшие практики закрепить в науке, у нас действует уникальный диссертационный совет на базе Московской школы экономики и Высшей школы государственного администрирования МГУ. Здесь защищаются кандидатские и докторские диссертации исключительно по тематике стратегирования. По направлению стратегирования за 5 лет было 18 диссертаций: 14 кандидатских и 4 докторских. До конца года мы планируем защиты еще четырех кандидатских диссертаций.
Конечно, мы не только должны преподавать, учить. Мы должны показывать нашим молодым людям, как это реализовать на практике. Поэтому по инициативе ректора был создан Центр стратегических исследований Института математических исследований сложных систем МГУ имени М.В. Ломоносова, где мы разрабатываем стратегии. Чтобы все то, что мы делаем, мы могли показывать большому числу интересующихся лиц, конечно, у нас очень активная издательская деятельность. Более 250 университетов мира используют при обучении стратегов учебники кафедры, которые написаны нашими преподавателями. Они изданы в 14 странах.
Минашкин: Высшее учебное заведение — это не только образование, но и наука, причем наука как фундаментальная, так и прикладная, а также наука как элемент подготовки будущих специалистов.
Во-первых, должна быть действительно выстроена система поддержки студентов в жизни современных российских вузов, потому что к науке часто мы относимся как бы по остаточному принципу. Должна быть целая система, которая вовлекает специалистов в этот процесс. И я не побоюсь этого сказать: здесь должна быть именно модель поддержки и закрепления кадров в вузе. Потому что все, кто работают в высших учебных заведениях, знают, как трудно оставить молодых преподавателей, молодых исследователей. И поэтому если раньше это были действительно лучшие, вуз имел возможность оставить лучшего студента себе, то сейчас, дай бог, если это будет человек, который учится на четыре с небольшим плюсом. И здесь финансирование играет не последнюю роль.
Я поделюсь тем, что в Плехановском университете мы пытаемся делать в этом направлении. У нас есть такой элемент, как система внутренних грантов, то есть мы выделяем определенные средства, до 100 млн рублей ежегодно, на исследования наших студентов. У нас есть четкие критерии предоставления этих грантов, и один их них — это обязательное участие энного количества студентов в этих работах не на общественных началах, а именно на условиях договора. Это очень здорово, когда ребята участвуют в конкретных проектах. Это проекты по заказу Росстата, Государственной Думы, министерства экономического развития и так далее. Ребята выполняют НИР, участвуют в подготовке отчетов, получают замечания и исправляют эти замечания — это реальная часть образовательного процесса.
Мы организуем отдельный конкурс на выполнение НИР молодежными коллективами по направлениям научной деятельности университета в рамках программы стратегического академического лидерства «Приоритет-2030». Где-то до 500 тысяч рублей мы выделяем на такие проекты для студенческих групп, которые выполняются от полугода до десяти месяцев. Мы реализуем отдельный конкурс, который у нас называется «Шаг в науку», для студентов и аспирантов. Каждый из проектов (это индивидуальные работы) получает, если он принят и утвержден, по 60 тысяч рублей — и это некоторые элементы финансовой поддержки и привлечения специалистов, закрепления их на местах в университете.
Отдельно скажу про стипендиальную поддержку. Назначая повышенные государственные стипендии в Плехановском университете, мы исходим из того, что наука стоит выше всего. Поэтому за учебную, спортивную и культурно-творческую деятельность — это 3 500, за общественную деятельность — максимум 11 500, ну а за научную деятельность и за успехи в ней — 12 500. Конечно, на все эти финансовые вложения нужны средства, и где-то они есть, где-то их нет. Поэтому для того, чтобы выстроить такую комплексную систему поддержки студентов, нужно это учитывать. Безусловно, это не только образовательный процесс, но и вовлечение ребят в науку, в том числе закрепление их в университете.
