Александр Аузан,
декан экономического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, д.э.н., профессор
Межцивилизационная схватка
Гибридная экономическая война, о которой все сегодня говорят, это война цивилизационная, это межцивилизационная схватка. И она поддается описанию, измерению, исследованию. Я хочу напомнить, что 25 лет тому назад Сэмюэл Хантингтон, формулируя теорию цивилизации, высказал предположение, что геополитическая и геоэкономическая конкуренция в разные периоды имеет разные форматы. В XVIII веке она шла путем столкновения наций и государств в строительстве империй, в XX веке это была схватка социально-экономических систем, а с 1990-х годов она приняла более отчетливый вид конкуренции цивилизаций, то есть самых больших групп населения, которые отличаются ценностями и поведенческими установками. И семь волн исследования World Values Survey (всемирный обзор ценностей – прим. редакции), проведенных по методике Рональда Инглхарта, показывают, как движется эта схватка.
За последние 50 лет радикально продвинулась вперед конфуцианская цивилизация, имея успех, в частности, благодаря тому, что строила институты с учетом своих особенных культурных и исторических ценностей.
Менее удачной была попытка исламской цивилизации конкурировать с доминированием Запада. Она выразилась, наверное, ярче всего в 1970-е годы, когда применялся нефтяной рычаг, и полем битвы между исламским миром и западным миром стал Израиль, подобно тому, как сейчас Украина стала полем столкновения Западно-христианской и Восточно-христианской цивилизаций, согласно терминологии Хантингтона.
Приоритеты и преимущества
Если это острая форма конкуренции цивилизаций то возникает вопрос, а в чем наше конкурентное преимущество?
Я сошлюсь на исследование, которое дало фактически прогноз нынешнего состояния. В 2015 году председатель правительства попросил нас разработать новые подходы к стратегии долгосрочного развития России, и мы с коллегами по факультету и Институту национальных проектов провели уникальный опрос членов экспертного совета при правительстве. 124 эксперта правительства ответили на наши анкеты, и некоторые прогнозы оказались пронзительно точные.
Мы задавали вопрос: каков должен быть приоритет увеличения бюджетных расходов на поддержку и развитие? По мнению экспертов правительства, во-первых это образование и здравоохранение, во-вторых – инфраструктура, и в-третьих – оборонно-промышленный комплекс. Мы задали еще один вопрос: а какой приоритет будет реально поставлен? Оказалось, что это будет оборонно-промышленный комплекс, крайне недостаточно будет финансирование образования и здравоохранения, и чуть больше – финансирование инфраструктуры.
Кроме минеральных ресурсов, у России есть три ресурса мирового значения.
Это территория.
Мы – самая протяженная страна мира. Но пространство – это актив, если у вас есть инфраструктура, в противном случае это пассив. Как Бердяев сказал, Россия – это страна ушибленной шири.
Это человеческий капитал, который у нас в конкурентоспособном состоянии имеем, несмотря на недофинансирование, неудачные реформы и так далее. Выплескиваясь в мир, он показывает свою конкурентоспособность уже много десятилетий.
И как наследники двух империй – Советского Союза и Российской империи – мы обладаем военно-научными школами и военно-техническим потенциалом. Этот ресурс в последние десятилетия, несомненно, разворачивался.
Траектория развития пошла по пути использования потенциала оборонно-промышленного комплекса. В итоге мы оказались страной с фронтирными разработками в военно-технической сфере, но с экономикой, которая составляет около 2% мирового валового продукта.
Главный ресурс
Я думаю, что нашим главным стратегическим ресурсом межцивилизационной конкуренции является человеческий капитал. И соглашаюсь с тем, что сейчас во многом исход даже краткосрочно будет решаться в битве за человеческий капитал, будет зависеть от того, удастся нам удержать, я больше скажу, вернуть, ту часть человеческого капитала, который мы в эти месяцы потеряли, или не удастся. Это вопрос нашей долгосрочной перспективы.
По качеству человеческого капитала мы на первых местах в мире. За одним исключением – образования в области искусств. И это плохо. Искусственный интеллект нам не только партнер, он нам – конкурент. Естественный интеллект может быть конкурентоспособен, если он опирается на правополушарное мышление. А эти вещи воспитываются особыми инструментами. Китай исторически показал, как это делается со времен Конфуция, вводя экзамен для чиновников на знание стихосложения, каллиграфии и т.д. Есть хорошие математические исследования от профессора Кумпи из Гонконга. Он показал, что успешность соответствующих регионов Китая сейчас во многом определяется тем, как рано, на сколько рано там были введены такого рода испытания для чиновников.
Так вот, мы на первых местах в мире по качеству человеческого капитала и далеко не на первых по валовому продукту на душу населения. Надо попытаться, чтобы эти ножницы не привели к истечению человеческого капитала в условиях адаптации экономики, которая, конечно, вынуждена будет сокращаться.
Вот довольно необычное исследование, которое мы коллегами по факультету, Институту национальных проектов провели в 2012 году. На основании статистики по трудовой иммиграции (Германия, США и Израиль – три основных рынка, куда уезжают наши соотечественники) были сделаны выводы о конкурентоспособности отечественного человеческого капитала. Мы получили весьма интересные результаты. В области IT, математики, физики, химии мы видим абсолютную конкурентоспособность наших соотечественников, уехавших туда, по сравнению как с инкумбентами (теми, кто там родился), так и с другими мигрантами. Относительная конкурентоспособность – в области искусства, спорта, медиа и наук о живой природе. Но заметьте, что исследования (причем, не наши, а зарубежные) больших специалистов в области культурных факторов экономической динамики, таких, как Лион, Хофстеде, показывают, что это не случайные преимущества, что культурные коды действительно влияют на успешность тех или иных направлений в специализации. Например, наличие сильных математических школ именно во Франции, Германии и России, а не в англо-саксонских странах – это не случайная вещь, как показывали исследования уже по статистическим рядам культурных характеристик.
Зацепиться за фронтир
Поэтому я бы говорил о том, что наша задача сейчас, когда экономика адаптируется путем упрощения, – зацепиться за горизонт, за фронтир. Ведь действительно за два последних ковидных года Россия оказалась на фронтире не только военно-технических разработок. А цифровые платформы и цифровые экосистемы? Россия – одна из трех стран мира, которая создала цифровые экосистемы наряду с Китаем и Соединенными Штатами. Европа, которая вводит сейчас регулирование цифровых систем, не родила ни одной цифровой экосистемы. Плюс сильный мобильный банкинг Тинькофф и Сбера, плюс, самый большой каршеринг среди мегаполисов в Москве и т.д. Мы выскочили на мировой фронтир, и важно было бы это не потерять. Нынешнее упрощение экономике необходимо в условиях адаптации, но нужно сделать попытку зацепиться за горизонт.
На чем стоит эта конкурентоспособность?
Да, у нас аппаратная база хуже и будет еще хуже, но у нас есть качественные кадры в сфере IT, которые мы сейчас боимся потерять. А за программистами стоят качественные алгоритмы сильной научно-математической школы. Вот это компенсирующие факторы тех трудностей, которые мы переживаем. Поэтому нам очень важно было бы сохранить ядро, на котором стоят, хотя имеющие большие трудности самосохранения, цифровые экосистемы. Мы понимаем, что и Сбер, и “Яндекс” получили тяжелые удары. Но возможно, поднимется Mail.ru, VK. Это все надо попытаться поддержать, и тут надо решить, как мы это будем делать. По существу, это система, напоминающая монополии, с большой ролью доминирования в организации рынка. То ли мы будем наращивать госконтроль, то ли саморегулирование, то ли стимулировать конкуренцию. Я думаю, сейчас это обсуждается. Мы направляем сегодня наши предложения по линиям экспертного совета правительства. Вариант саморегулирования пока – нормальный инструмент для удержания этих систем.
Это ведь принципиально новые институты. Исследования, которые мои коллеги по экономическому факультету провели в 2020 ковидном году сначала по европейской статистике, а потом, вместе с российской венчурной компанией, по России, показали, что цифровые системы, шеринговые платформы обладают эффектом замещения. Они теснят традиционные государственные институты в сопровождении бизнес-транзакций. Они чрезвычайно быстро растут и очень эффективны. Там принципиально выше уровень доверия, так называемого шерингового доверия. Эти новые институты многое будут решать в глобальной конкуренции.
Пиратство или созидание?
Последнее направление, о котором я хотел бы сказать, – другие креативные индустрии, не только то, что связано с IT, с цифровыми системами. Сейчас, по расчетам Высшей школы экономики, креативные индустрии имеют два корня: с одной стороны – изобретательство, фиксируемое Всемирной организацией интеллектуальной собственности, а с другой стороны, – культурная индустрия, дающая творческие продукты. Из творческого результата можно сделать товарный знак, торговую марку, исключительные авторские или смежные права, и ввести в экономический оборот. Сейчас это лишь примерно 2,8% валового продукта в России. Развитые страны имеют до 6,8%, и этот рост продолжается.
Я бы привел как пример крупных успехов в этой области компьютерные видеоигры, которые вынуждены были уйти за своим рынком из России, потому что они настолько глобально конкурентоспособны, что основной их рынок оказался за пределами нашей страны. Их сейчас отрывает от страны именно то, что это успешно растущие области в глобальном масштабе.
Я бы хотел вернуться к принципиальному вопросу о том, как нам заниматься не только выживанием, но и развитием. Ведь что мы делали с инновациями в течение последних 1,5 десятилетий? (Я тоже за это отвечаю, как независимый член Совета директоров разных институтов развития). Мы скопировали институты Силиконовой долины и аналогичных центров. Но там есть одна серьезная предпосылка – колоссальный избыток перенакопленного частного капитала, который готов рискованно вкладываться, надолго задерживаться и т.д. А мы поместили эту линейку институтов в страну, где нет перенакопленного частного капитала, готового к риску, и попробовали заменить небольшим количеством государственного капитала, который к риску, разумеется, не готов, потому что прокуратура начеку, которой каждый погибший венчур нужно объяснить и обложить документами. И мы оказались не то, что совсем безрезультатны на этом пути, но в основном возникли лишь демо-версии продуктов.
А перенакопленный человеческий капитал в стране наша экономика с примитивной отраслевой структурой не переваривает и выталкивает за рубеж. Это и есть предпосылки, на которых хотелось бы строить другую попытку инновационного развития.
И здесь возникает вопрос, что мы будем делать с правами интеллектуальной собственности? Один из вариантов я осмелился назвать креативным пиратством. Да, мы знаем опыт 90-х годов, когда наши программисты, используя нелицензионные программы, улучшали их. Но при этом все уходило из сферы интеллектуальной защиты и нормального оборота. В этом случае у нас ничего не получится с креативными индустриями, потому что там все стоит на том, что творческий результат регистрируется и получает возможность обращаться на рынке, в том числе, мировом, через глобальные цифровые платформы, выход на которые свободен во многом.
Вот эта развилка, на которой предстоит принять решение. Честно говоря, я боюсь, что ситуация будет нас склонять к креативному пиратству. Но стратегический выбор здесь должен быть другой.
