Михаил Головнин,
директор Института экономики РАН, член-корреспондент РАН, член Президиума ВЭО России, член Президиума Международного союза экономистов
Фрагментация и другие тренды
То, что сейчас в большей степени на слуху – это, конечно, распространение процессов фрагментации в мировой экономике, и здесь важную роль сыграла тенденция к усилению протекционизма. Пожалуй, первым серьезным шагом было начало торговых войн между США и Китаем в 2018 году, в дальнейшем эти тенденции развивались. Достаточно вспомнить те беспрецедентные санкции, которые вводились в отношении России в 2022–2023 году.
Если посмотреть, каким образом фрагментация влияет на мировую экономику, то однозначных тенденций пока ни по одному из направлений мы не видим, но некоторые явные признаки наблюдаются.
Давайте вспомним, что в 2022 году в мировой экономике были рекордно высокие темпы инфляции в XXI веке, которые начали повышаться еще в 2021-м. В 2023 году, хотя процесс дезинфляции наметился, по-прежнему она составляет порядка 6,8%, это выше среднего значения в XXI веке. Нельзя забывать о том, что во многих работах как раз писали о том, что глобализация оказывает сдерживающее воздействие на инфляцию. Вот, видимо, в какой-то степени это сдерживающее воздействие ослабло.
Важную роль, конечно, сыграли колебания цен на мировых товарных и финансовых рынках. На финансовых повысилась волатильность в 2022 году, а на товарных произошло резкое повышение цен. На отдельных рынках, например, природного газа, был буквально ценовой взлет, однако уже в 2023 году и волатильность на финансовых рынках, и цены на товарных рынках снизились. Международная торговля отреагировала с некоторым лагом, и, конечно, здесь сказалось и то же самое сокращение цен на мировых товарных рынках. В 2023 году торговля товарами снизилась на 1,2%, но в этом году ожидается некоторое восстановление.
Если посмотреть на международные потоки капитала, то явные тенденции практически ни в одном из центров не прослеживаются. Единственное, в 2022 году произошло достаточно существенное падение, причем прежде всего в Еврозоне, где оно было наиболее резким, и в Китае. Явные тенденции не прослеживаются, но есть одно исключение: устойчиво снижается степень финансовой открытости Китая. И это определенный сигнал о запросе на перестройку мировой финансовой системы со стороны Китая.
Интересен ещё один момент, о котором говорят в меньшей степени – возвращение проблемы глобальных дисбалансов, о которой много говорили во время кризиса 2007–2009 года. Мы видим, что в 2021, 2022 и 2023 году глобальные дисбалансы, то есть сальдо текущего счета по отдельным странам и регионам существенно выросли. При этом происходят и некоторые изменения в структуре этих дисбалансов. Скажем, вновь возросла доля США на отрицательной стороне дисбалансов. Основной игрок на отрицательной стороне – это США. А вот на положительной – колебание. Значимым игроком стала Еврозона, в 2022 году в силу понятных причин Еврозона временно оказалась в отрицательной области, а в 2023 году снова вернулась в число одного из лидеров на положительной стороне. И вновь усилилась роль (хотя на некоторое время она снижалась) на положительной стороне Китая. Таким образом, мы вновь сейчас наблюдаем возобновление этой тенденции, которая тоже может быть связана с рисками для мировой экономики.
Теперь отмечу изменения, которые произошли в структуре международных потоков капитала. Сразу после кризиса 2007–2009 года, казалось бы, произошли такие позитивные изменения, связанные с увеличением доли прямых иностранных инвестиций в международных потоках капитала, то есть эти потоки стали более устойчивыми. Но некоторые негативные тенденции, в частности, глобальный кризис 2020 года, усиление протекционизма, о котором я уже говорил, эту тенденцию вновь переломили, и вновь доля прямых инвестиций стала сокращаться. Здесь, кстати, стали проявляться такие тенденции, как возвращение капитала в свою страну, так называемый решоринг, или перенос его в те страны, которые являются дружественными, френдшоринг. То есть соображения экономической безопасности играют свою важную роль в международном движении капитала.
О динамике мировых валютных резервов: мы все прекрасно знаем, что санкции в отношении России включали и замораживание официальных резервных активов, и это, судя по всему, послужило сигналом для других стран о том, что накопление резервных активов также может нести с собой некоторые риски. И мы видим во втором, третьем кварталах 2022 года сокращение общего объема международных валютных резервов в целом по глобальной экономике. Хотя после этого рост возобновился, мы видим, что объем резервов все равно остается на уровне более низком, чем на конец 2021 года.
Серьезная проблема в мировой финансовой системе, я бы ее даже назвал основной проблемой, особенно на длительную перспективу – это проблема глобального долга.
МВФ считают долг без учета финансового сектора. Мы видим, что особенно в XXI веке долг достаточно резко вырос, причем рос он в основном в кризисные периоды, то есть во время кризиса 2007, 2009 и 2020 года, и рос он в значительной степени за счет государственного долга. По сути дела, это была государственная поддержка экономики во время кризисов. И хотя в последние 2 года, по которым есть данные, после кризиса 2020 года, долговая нагрузка несколько снижается, но она остается по-прежнему более высокой, чем она была в 2019 году.
По предварительным данным Института международных финансов, который считает по несколько иной методологии, он включает и долг финансового сектора, за весь 2023 год абсолютная величина глобального долга достигла 313 трлн долларов, по отношению к мировому ВВП это порядка 330%.
Наблюдается некоторое снижение по сравнению с 2022 годом, но оно уже весьма незначительное, то есть этот потенциал снижения долговой нагрузки, по всей видимости, исчерпан. При этом обращаю внимание, что растут издержки обслуживания долга, поскольку, как мы знаем, была ужесточена денежно-кредитная политика в ведущих развитых странах, что привело к росту процентных ставок, хотя здесь тоже в 2024 году все-таки доходность государственных облигаций в ведущих странах несколько снизилась, примерно на 1 процентный пункт.
В мировой валютной системе при всех тех изменениях, которые происходят, мы по-прежнему наблюдаем господство доллара США. Прежде всего это видно по его доле в обороте мирового валютного рынка. Особенно, конечно, роль доллара поддерживается за счет того, что он является валютой номинирования международных финансовых активов, и прежде всего ценных бумаг, в гораздо меньшей степени ощущается его роль как валюты платежа.
Если говорить о роли доллара как валюты номинирования официальных валютных резервов, произошло довольно существенное снижение с 62,7% на конец 2017 года до 58,4% на конец прошлого года. И его доля в SWIFT колеблется по кварталам от 46,5 до 48%. При этом доля китайского юаня, о котором говорят как о таком долгосрочном конкуренте доллара, хотя и выросла довольно существенно на мировом валютном рынке, где юань занял 5 позицию и вырос в платежах, остается низкой, практически незначимой как валюта номинирования мировых ценных бумаг.
Отмечу очень важную проблему, связанную с частными цифровыми валютами – я имею в виду криптовалюты и стейблкоины, капитализация которых периодически довольно существенно возрастает и растет их роль как актива в мировой финансовой системе, активизируется участие центральных банков в создании собственных цифровых валют.
Как это все повлияло на экономику России
Прежде всего, конечно, – воздействие со стороны санкций. Несмотря на то, что мы знаем, в 2022 году был достигнут очень значительный, рекордный профицит внешней торговли товарами и услугами, в целом степень внешнеторговой открытости экономики России, то есть внешнеторговый оборот по отношению к ВВП, снизился. Год назад я говорил о том, что неожиданно в 2022 году международные потоки капитала остались на высоком уровне. Действительно, это достигалось прежде всего за счет оттока капитала. Мы уже видим данные за 2023 год: эта цифра существенно сократилась. По всей видимости, после существенного внешнего шока нас ожидает период, когда международные потоки капитала вновь будут иссушены.
У нас повысился инфляционный фон. Несколько факторов сыграло свою роль. В первую очередь резко усилившаяся волатильность валютного курса, а также, безусловно, санкционные ограничения, общее увеличение уровня неопределенности и глобальный инфляционный фон, о котором я уже говорил.
При этом важную роль, на мой взгляд, сыграли те изменения, которые произошли в экономической политике России, реакция на внешние шоки. Мы знаем, что у нас динамично растут инвестиции, причем за счет внутренних источников, прежде всего бюджетных, при том, что доступ на внешние рынки капитала фактически закрыт. Поддержание на высоком уровне ключевой ставки, а фактически создание дифференцированной системы процентных ставок, когда у нас по отдельным льготным категориям кредитов процентные ставки держатся на заниженном уровне, что, с одной стороны, способствует целевым изменениям, но искажает структуру процентных ставок. И это ограничение возможностей по регулированию валютного курса. Понятно, практически нет возможности проводить интервенции в ведущих мировых валютах, но остаются возможности валютных интервенций в юанях и использования валютных ограничений. И усилилась роль расчетов в российских рублях и в китайских юанях.
Возможные корректировки экономической политики
И теперь коротко о том, как я вижу возможные изменения в экономической политике. Безусловно, позитивные тенденции у нас прослеживаются, но зацикленность денежно-кредитной политики на темпе инфляции в 4%… В условиях структурной адаптации, безусловно, темп инфляции должен быть более высоким, чем 4%, это объективный факт. Это подводит нас к необходимости либо перехода к модифицированному инфляционному таргетированию, либо к отказу от него, но не знаю, насколько это политически достижимо.
Необходимо продолжать активное регулирование валютного курса (инструменты я уже назвал). И, конечно, очень важно выстраивать систему финансирования структурной перестройки экономики. Сейчас это происходит в основном за счет либо прямых инвестиций бюджета, либо очень косвенных стимулов со стороны банковского регулирования или стимулирования рынка ценных бумаг.
Конечно, очень важно центральную роль отвести институтам развития и соединить в их деятельности элементы и денежно-кредитной политики, скажем, применение тех же ценных бумаг институтов развития в качестве обеспечения проведения операций Центральным Банком, и, конечно, прямого бюджетного финансирования и последующего участия этих институтов на рынке ценных бумаг.
Необходимо использование возможностей цифровизации при проведении внешнеторговых расчетов. Это сейчас тоже активно обсуждается. Мы слышали сегодня и про возможности использования цифровых валют центральных банков, хотя здесь пока есть ограничения в связи с тем, что реализация проекта цифровых валют откладывается или обсуждается вопрос использования стейблкоинов, основанных на различных товарах. Здесь важно, кто будет являться их эмитентами и насколько они завоюют доверие, – перспективы здесь есть.
