Понедельник, 16 сентября, 2024
ВЭО России

В РФ разрабатывают децентрализованную платежную систему

Российские экономисты представили концепцию децентрализованной монетарной экосистемы «ЮНИТ» с собственной платежной единицей UNT для расчетов в рамках БРИКС. Ее разработали ученые Международного научно-исследовательского института проблем управления. Предполагается, что UNT будет обеспечен реальными активами. Его корзина будет состоять из нескольких компонентов: 40% физического золота, 60% — мягких валют стран БРИКС. «UNT не является ни криптовалютой, поскольку он обеспечен реальными активами, ни стейблкоином. Кроме того, у него отсутствует механизм обратной конвертации, то есть, UNT нельзя обменять на те активы, к ценности которых он привязан. В то же время UNT не является цифровой валютой центральных банков. По сути, UNT ­— это попытка предложить «аполитическую» валюту, которая будет использоваться исключительно для экономических целей», — отметил руководитель проекта «ЮНИТ» Алексей Субботин на XII Китайско-российском экономическом диалоге «Мировые тенденции интеграции: инструменты валютно-финансового и экономического взаимодействия».

Китайско-российский экономический диалог организован Институтом финансовых исследований «Чунъян» Китайского народного университета (RDCY), Вольным экономическим обществом России (ВЭО России), Международным Союзом экономистов (МСЭ), Экспертно-деловым советом МСЭ и ВЭО России по вопросам развития российско-китайского сотрудничества и Институтом нового индустриального развития им. С.Ю. Витте (ИНИР). Цель — выработка экспертных рекомендаций по вопросам углубления стратегического партнерства между Россией и КНР. Руководители Диалога: исполнительный декан Института финансовых исследований «Чунъян» Китайского народного университета, член Валдайского клуба, профессор Ван Вэнь и вице-президент ВЭО России, вице-президент МСЭ, академик РАН Сергей Глазьев.

Представляя доклад на тему «Сотрудничество в развитии Интегрального мирохозяйственного уклада и ноономики», руководитель российской делегации, академик РАН Сергей Глазьев подчеркнул, что в международном сотрудничестве нового уклада приоритетом становится не либерализация торговли и валютного регулирования, а совместные инвестиции. «Совместные инвестиции — это ядро новой системы международного сотрудничества. Китайская инициатива «Один пояс — один путь», которая предлагает всем желающим странам объединить свои усилия вокруг совместных инвестиционных проектов, — это великолепный пример перехода к новой системе мировых экономических отношений», — подчеркнул Сергей Глазьев. Ученый также обратил внимание на важность расширения расчетов в национальных валютах между странами.

«Учитывая, что страны ядра нового мирохозяйственного уклада не собираются либерализовывать трансграничное движение капитала, мы должны задуматься о гармонизации систем валютного регулирования. Речь идет о создании условий и новой инфраструктуры для расширения взаиморасчетов в национальных валютах, в том числе с использованием современных цифровых технологий. Важный вопрос — интеграция банковских систем. В Китае и в России действуют свои инфраструктуры платежно-расчетных отношений и обмена банковской информацией, которые заменяют SWIFT, тем не менее из-за санкций банки неохотно идут на реализацию прямых корреспондентских отношений. Нужно думать о создании специализированных банков, которые не будут бояться санкций, начнут шире использовать цифровые технологии», ­­ — полагает Сергей Глазьев.

На необходимость поиска новых решений по развитию российско-китайского партнерства, в том числе в части финансового сотрудничества между странами, указал руководитель китайской делегации, президент Китайской торговой палаты в России Чжоу Лицюнь. «Чтобы поддерживать оптимальную динамику двустороннего взаимодействия и развивать экономическое сотрудничество, нам следует искать новые решения», — подчеркнул Чжоу Лицюнь.

Председатель правления Shandong Guangjian Installation Сунь Хайтао отметил, что России и Китаю нужно расширять торговые отношения между нашими странами, наращивать расчеты в национальных валютах, создавать тренды мирового валютно-финансового взаимодействия, показывать на примере наших стран, как можно достичь плодотворного и стабильного развития. А председатель Санкт-Петербургского отделения Союза китайских предпринимателей в России, генеральный директор Российско-Китайского бизнес-парка Чэнь Джиган предложил учредить совместный российско-китайский банк.

Вице-президент ВЭО России, первый заместитель председателя Комитета Совета Федерации ФС РФ по бюджету и финансовым рынкам Сергей Рябухин представил разработанные учеными НИИ «Инновационные финансовые инструменты и технологии» «РЭУ им. Г.В. Плеханова» финансовые инструменты, которые обеспечены сырьевыми товарами, валютами дружественных государств и иными активами.

По мнению сенатора, они могут лечь в основу прототипа наднационального платёжного средства для стран БРИКС. «Данные финансовые инструменты позволяют создать наднациональное платежное средство, внутренняя стоимость которого может быть обеспечена товарно-валютными резервами, сформированными по алгоритму индексов ценовой устойчивости, созданных на группе дуальных товаров с якорем в виде золота или меди и на национальных валютах с якорем в виде резервных валют МВФ. При этом конкретные параметры и ограничения, которые используются при расчёте этих индексов, а также определение наднациональных якорей для их вычисления должны являться предметом консенсуса той группы стран, которые готовы реально перейти к дедолларизации», — пояснил Сергей Рябухин.

Угрозы климатической повестки для экономики России

Сергей Филиппов,
директор Института энергетических исследований РАН, академик РАН
Стенограмма выступления на Энергетическом форуме — 2024 (МАЭФ-2024)

Климатическая повестка оказывает сейчас, возможно, определяющее влияние на долгосрочные перспективы развития мировой энергетики и экономики. Постепенно эта повестка приобретает геополитический и геоэкономический окрас. У ведущих стран мира появился соблазн путем таким неэкономическим методом получить глобальные стратегические конкурентные преимущества. При этом они используют факторы технологического доминирования, наличие дешевых финансовых ресурсов и обилие высококачественных ресурсов для возобновляемых источников энергии. Это принципиально важно. Эта политика, эта повестка может иметь успех, поскольку в ней сошлись интересы крупнейших игроков: США, Евросоюза, Китая. А мировое экспертное сообщество лояльно к этой проблеме прежде всего за счет огромных грантов, которые оно получает. 

Эта повестка, как мне представляется, может привносить существенную угрозу для экономики и энергетики России.

Чем это может быть обусловлено?

Прежде всего тем низким качеством ВИЭ, которые есть в России. Я имею в виду низкую интенсивность этих ресурсов, и самое главное – большую сезонную неравномерность, которая убивает экономику возобновляемой энергетики в России. Отсюда высокая стоимость генерируемой энергии.

Второй фактор – холодный климат, который формирует большой спрос на тепловую энергию и на тепловую мощность, опять же при очень большой сезонной неравномерности. Этот фактор будет определяющим.

Следующее – большая территория, а значит – большие расходы на транспорт и распределение энергии.

Четвертое – структура нашей генерации, большая доля ТЭЦ.

Ну и наконец, два последних момента: отсутствие крупномасштабного производства конкурентоспособного оборудования для ВИЭ, дорогие кредиты, которые препятствуют эффективному развитию возобновляемой энергетики, прежде всего атомной. 

В стране приняты два основополагающих документа: Стратегия низкоуглеродного развития РФ (НУР) и Климатическая доктрина. Последний документ требует перехода к углеводород-нейтральной экономике к 2060 году.  

Сезонная неравномерность означает, что нам нужно будет сезонное аккумулирование. Если на Западе говорят о суточном аккумулировании, то нам приходится говорить и сезонном аккумулировании, которое несопоставимо дороже. И когда говорят о том, что солнечная электроэнергия с учетом аккумулятора по западным данным столько-то, для России эти цифры совершенно непригодны. 

По данным Мирового банка о стоимости генерации электроэнергии по территории планеты, в России эта стоимость будет в разы выше. 

Данные по ветру.

В России, в отличие от тех же самых Штатов, Китая и так далее, хорошие ресурсы ВИЭ сосредоточены на побережьях арктических и дальневосточных морей, то есть далеко, взять их оттуда практически невозможно, это будет слишком дорого, нужен транспорт электроэнергии большой мощности на большие расстояния, который мы потеряли. 

Далее, стоимость производства водорода на основе ВИЭ. Россия здесь абсолютно неконкурентоспособна, поэтому все потуги, которые в свое время поступали от Минэнерго и так далее, обречены на полный провал. 

Структура спроса на электрическую мощность в годовом разрезе говорит о том, что ТЭЦ дают половину генерации на тепловых электростанциях. Неравномерность обеспечивается именно этими источниками. ТЭЦ становятся неким анахронизмом, видимо, нужно будет ставить вопрос о том, что от них придется избавиться. Причин тут много. Сейчас мы над этим работаем. Так вот, реально с более-менее приемлемыми затратами ВИЭ можно или заместить электроэнергию только ту, что вырабатывают КЭС. То, что вырабатывают ТЭЦ, заместить чрезвычайно сложно, потому что это выработка привязана к тепловому потреблению, и этим все сказано. 

Несколько слов о тех последствиях, которые для России могут последовать от реализации глобальной климатической политики. Прежде всего это рост стоимости электроэнергии, отсюда и все проблемы для экономики и так далее. Поэтому можно сделать вывод, что реализация в стране политики декарбонизации и перехода к углерод-нейтральной экономике – это может быть исключительно политическое решение, никак не обоснованное экономически. Из этого следует, что глобальная климатическая политика формирует некий большой вызов, и нужно найти оптимальные пути ответа на этот вызов.

Несколько вариантов я сейчас попробую обосновать ниже

Первый ответ – доказать несостоятельность глобальной климатической политики.

Главный аргумент в основе климатической повестки не доказан сейчас: о том, что антропогенная деятельность является ключевым фактором. Есть много естественных причин, которые на это влияют. Когда говорят о том, что вся проблема состоит в CO2, возводит в ранг глобального врага человечества, можно напомнить, что CO2 – это кормовая база для биосферы, а через пищевые цепочки – и для человека тоже,  рушить собственную кормовую базу – не понятно, зачем?

Поэтому вопрос тут будет такой: есть ли у нас компетенции, сможет ли научное сообщество может эту задачу поставить и решить? Это большой вопрос.

Следующий ответ состоит в том, чтобы предложить некую альтернативу той глобальной политике, которая сейчас есть.

На мой взгляд, она ущербна. Почему? Потому что она требует декарбонизации для каждой страны.

На самом деле, если мы признаем, что климатическая проблема – проблема глобальная, значит, нам нужно найти и глобальный оптимум для ее решения, и исходя из этого глобального оптимума станет понятно, какие страны как должны развивать энергетику. То есть, те, у кого большие ресурсы ВИЭ, могут ставить задачу их использования, а у кого их нет, могут использовать органические топлива. Понятно, что для решения такой задачи нужно иметь соответствующие модели глобальной энергетики в динамической мультирегиональной и оптимизационной постановке.

Такие модели есть у РАН. Пока это предложение трудно реализуемо, поскольку страны – бенефициары климатической политики будут, конечно же, яро против.

Третий возможный ответ на климатический вызов состоит в том, чтобы доказать, что российские леса, российские биосистемы поглощают гораздо больше, чем то, что написано в нашей стратегии и тех документах, которые обосновывают ее. Такая работа ведется. В стратегии по 2019 году сказано, что наши биосистемы поглощают 535 мегатонн и ставится задача довести это до миллиона двухсот мегатонн. Задача сложная, и не очень понятно, согласится ли на эти цифры мировое сообщество. Но целевой сценарий стратегии исходит вот из этой цифры.

Есть другие мнения. Лесной кодекс приводит большие цифры – 600 мегатонн углерода, что значит 2,2 миллиарда тонн СО2. А это означает, что страна уже является углерод-нейтральной.

Нужно обсуждать и эти цифры уточнять. Проблема является научной и актуальной.

Ну, и последний ответ. Если мы не можем реализовать ответы 1, 2, 3, то мы приходим к тому, что нам нужно принять глобальную климатическую повестку и перейти в конечном счете к углерод-нейтральной энергетике.

Здесь есть несколько опций, начиная с того, что нужно технологическое структурное энергосбережение. Дальше мы можем идти к цели низко-углеродной энергетики, то есть замещать высокоуглеродное топливо на низкоуглеродное. Дальше – перейти к биоэнергетике. Ну и последнее – перейти на безуглеродные источники энергии, первичные и атомные.

Энергосбережение, перевооружения ТЭЦ и так далее проблему не решат совершенно. Можно получить более или менее безуглеродную или приблизиться к углерод-нейтральной энергетике, используя технологии улавливания и захоронения СО2, что чрезвычайно дорого. На 100% решить эту проблему можно только переходом на безуглеродную энергетику.

Для России перейти на безуглеродную энергетику значит, что на АЭС нам нужно будет в год вводить 35-47 Гигаватт мощностей, что является полным безумием.

Самая главная проблема в этом, что я говорил в начале, – это огромные объемы потребления тепловой энергии в стране. Я думаю, что экономические ограничения в случае попытки сделать это безуглеродным способом будут просто запредельными.

Выводы, которые я хотел сделать.

Первое. Действительно глобальная климатическая повестка представляет угрозу для России.

Второе. Природные условия в России препятствуют достижению углеродной нейтральности. Слишком большие потребности.

Третий вывод. Вызов для российской науки, и нужно отвечать на это.

Четвертый вывод. Из-за большой неопределенности, многофакторности проблемы нужно ее решать и нужны новые инструменты для того, чтобы интенсифицировать этот процесс.

Пятое. Актуальной является проблема не декарбонизации, а адаптации к климатическим изменениям. Хотим мы или нет, эту проблему придется решать. Декарбонизация – это путь в никуда, а вот адаптацией придется заниматься.

И последнее. Проблема энергобезопасности для России не столь актуальна, более важны две другие проблемы: обеспечить надежность энергоснабжения и, более важное, обеспечить надежность и живучесть этих самых систем энергоснабжения, исходя из климатических изменений и геополитических факторов.

Что нам надо сделать суверенным?

В мировой экономике формируется новая реальность, в которой все основные игроки идут по пути индустриализации и реиндустриализации с технологической гонкой.

В мировой экономике формируется новая реальность, в которой все основные игроки идут по пути индустриализации и реиндустриализации с технологической гонкой. В этих условиях для России на первое место выходит технологический суверенитет. Как и все другие участники процесса, наша страна вынуждена действовать в условиях геостратегической конкуренции за технологии. В этих условиях особенно возрастает роль государства как основного мотиватора технологического рывка. Президент Владимир Путин в своем послании ФС РФ поручил правительству разработать проекты, которые обеспечат технологический суверенитет. Какие сферы России нужно «подтянуть», чтобы достичь полной независимости, и что она вообще подразумевает?

Обретение суверенитета

В последние годы экономическое развитие РФ базировалось на активной включенности в мировые технологические рынки — главным образом, в качестве импортера. При этом конкурентоспособность российской продукции — и на внутреннем, и на внешнем рынках — обеспечивалась в значительной мере масштабным импортом сырья, комплектующих (включая электронные компоненты), отдельных узлов и агрегатов. В целом наблюдалась тенденция «чем выше экспорт продукции средне- или высокотехнологических отраслей, тем выше и их импорт», отмечает в «Заметках об экономической стратегии» руководитель направления анализа и прогнозирования макроэкономических процессов Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП) Дмитрий Белоусов.

Главное, что произошло за последнее время в России: была завершена волна внешней капитализации развития. По мнению Дмитрия Белоусова, РФ удалось в ходе встраивания в мировую экономику, международные институты, производственно-технологические цепочки создать целые сектора и отрасли экономики, такие как, например, ИКТ, с нуля, причем сразу в современных бизнес-стандартах. По его мнению, необходимость импортозамещения и замыкания критически важных производственных цепочек, предполагает активное субсидирование соответствующих технологий и бизнесов.

«Обретением» технологического суверенитета в настоящее время озабочены многие страны мира, включая Индию, Китай, США», — говорит завкафедрой «Государственное и муниципальное управление» Финансового университета при Правительстве РФ Ольга Панина.

По сути, технологический суверенитет означает создание таких технологий, которые позволяют стране переживать практически любые экономические катаклизмы, обеспечивая стабильное производство энергии, лекарств, продовольствия, то есть фактически речь идет об обеспечении национальной безопасности страны, прежде всего в технологической и, как следствие, гуманитарной ее части, объясняет Ольга Панина. Поэтому главными целями технологического суверенитета, по ее мнению, являются прежде всего независимость от иностранных поставщиков технологий, повышение кибербезопасности, стимулирование развития инноваций, в том числе связанных с новыми материалами и устройствами, что особенно актуально для России.

Каких материалов не хватает?

Новые технологии определяют развитие любой отрасли, и нет сомнений, что в определенных отраслях Россия находится впереди планеты всей или в лидирующей группе. Например, в пятерке стран, наиболее интенсивно развивающих квантовые и водородные технологии, термоядерную энергетику, отметил в беседе с «ВЭ» проректор НИЯУ МИФИ, директор Центра радиофотоники и СВЧ-технологий МИФИ Николай Каргин. По словам ученого, далеко не так хорошо обстоят дела с отечественным материаловедением. Может возникнуть вопрос, как в России, самой богатой материалами стране, может не быть материалов? Но в микроэлектронике, силовых установках, подводном флоте не обойтись без карбида кремния, арсенида галлия, фосфида индия, а этих отечественных материалов практически нет.

Например, карбид кремния — капризное химическое соединение, технология производства которого очень сложна. Четырехдюймовая пластина материала стоит $20 тыс. И сегодня монополист в этой области — США, основное производство сосредоточено на территории Америки. Китай недавно вложил в развитие технологий карбида кремния $20 млрд.

«Наш Чебоксарский завод, производящий этот материал, получил в качестве грантовой поддержки всего 2 млрд рублей, — рассказывает Николай Каргин. — Технология производства карбида кремния наша, приоритет наш, Россия заинтересована в этом материале, но раньше мы покупали его у американцев, а сейчас — у китайцев».

Для обеспечения технологического суверенитета нам прежде всего нужна собственная сильная материально-техническая база, подчеркивает проректор МИФИ.

Сейчас срок обретения Россией технологического суверенитета оценивается в 10–20 лет.

Что нужно поддержать

По словам Ольги Паниной, в настоящее время резко возрастает роль всей системы государственных решений, в совокупности обеспечивающих достижение поставленной цели.

Это затрагивает одновременное развитие, по крайней мере, 13 отраслей:
— автомобилестроение;
— железнодорожное, нефтегазовое, сельскохозяйственное и специализированное машиностроение;
— медицинская, фармацевтическая и химическая промышленность;

— станкоинструментальная промышленность и тяжелое машиностроение;

— судостроение;
— электронная и электротехническая промышленность;
— энергетическая и авиационная промышленность.

Этот список постоянно обновляется, и роль государства в формулировании и реализации государственных стратегий, концепций, программ и проектов возрастает многократно. В настоящее время необходимо создание целого комплекса правовых, экономических инструментов, включая налоговые льготы, гранты, субсидии и другие меры, для регулирования и стимулирования развития национальных технологий и инноваций.

Правительство сформировало направления технологического развития до 2030 года, в которые вошли десять сквозных технологий и восемь направлений промышленного развития. Немалые заделы, позволяющие говорить о возможности российской экономики формировать рынок и влиять на него, уже созданы — прежде всего в атомном и нефтегазовом машиностроении, производстве лекарств, инфраструктуры воздушных перевозок, услуг в сфере энергетики и энергетическом машиностроении.

Термин в тему

 

В рамках Национальной технологической инициативы (НТИ) сквозные технологии были определены как ключевые научно-технические направления, которые оказывают наиболее существенное влияние на развитие рынков. Это те разработки, которые одновременно охватывают несколько трендов или отраслей.

Сейчас приоритетными в НТИ являются следующие направления:
— большие данные;
— искусственный интеллект;
— системы распределенного реестра;
— квантовые технологии;
— новые и портативные источники энергии;
— новые производственные технологии;
— сенсорика и компоненты робототехники;
— технологии беспроводной связи;
— технологии управления свойствами биологических объектов;
— нейротехнологии, технологии виртуальной и дополненной реальностей.
Перечень технологий открытый, то есть он может дополняться и изменяться.

Суверенный искусственный интеллект

Развитие ИИ станет, в этом сходятся все прогнозисты, основным трендом ближайшего будущего во всем мире, и в связи с этим президент нашей страны весьма своевременно обновил национальную стратегию развития ИИ до 2030 года.

Директор ЦЭМИ РАН, член Госсовета РФ Альберт Бахтизин обращает внимание на то, что даже топовый научный журнал Nature в качестве наиболее ожидаемого научного прорыва называет появление больших языковых моделей, с числом параметров, на порядки превышающим их количество в текущей модели GPT-4, которые будут применяться в сфере персонифицированной медицины, моделирования лекарств, создания «цифровых двойников» человеческих органов и многом другом.

Россия занимает лидирующие позиции в сфере вычислительных мощностей, входя в топ-10 стран-лидеров. Уровень внедрения искусственного интеллекта в приоритетные направления экономики составляет 31,5%, отмечает доцент Финансового университета при Правительстве РФ Петр Щербаченко. ИИ способен повысить эффективность в различных областях, снизить издержки и улучшить качество продукции. Одна из основный целей национальной стратегии — внедрение и массовое использование технологий в отраслях. По прогнозам, внедрение ИИ к 2030 году принесет значительный прирост ВВП и увеличит инвестиции в эту область.

В соответствии с национальной стратегией развития ИИ, к 2030 году прирост ВВП от развития этой отрасли составит 11,2 трлн рублей, а инвестиции бизнеса и государства в ИИ увеличатся со 120 до 850 млрд рублей в год. При этом активно внедрять искусственный интеллект будут до 95% приоритетных отраслей.

Как рассказал Альберт Бахтизин «ВЭ», ЦЭМИ РАН совместно с МГУ координирует рабочую группу стран БРИКС в сфере суперкомпьютерных технологий. Их развитие и применение позволят значительно продвинуться в сфере разработки новых моделей ИИ для решения задач в сфере медицины, долгосрочного демографического прогнозирования и развития проекта «Цифровая Земля».

Международная компания Boston Consulting Group полгода назад определила следующий шаг в развитии ИИ: создание автономных агентов, которые станут мейнстримом в последующие годы По экспертным оценкам они станут массовыми в течение ближайших трех-пяти лет. Как поясняет Альберт Бахтизин, речь идет о практически независимых от вмешательства человека цифровых структурах, которые смогут планировать свою деятельность, получать информацию (в виде текста, изображений с камер и сенсоров), обрабатывать ее, а также записывать в краткосрочную и долгосрочную память. Их повсеместное распространение позволит автоматизировать многие рабочие процессы, а также приведет к созданию сообществ автономных агентов, для которых языковая модель будет мозгом, а наш мир — средой функционирования.

Автономные агенты в действии

 

С использованием полученной информации автономный агент будет выбирать подходящие действия для текущей ситуации и оценивать их эффективность на основе обратной связи. Причем используемые генеративные трансформеры будут гигантскими — гораздо больше, чем GPT-4 c 1,7 трлн параметров. Перечень решаемых задач также будет расширяться, в том числе и за счет задач экономического прогнозирования и планирования.

 

Так, например, Федеральный резервный банк Сент-Луиса с использованием Google Pathways Language Model дал ретроспективный прогноз инфляции за период 2019–2023 годов. По оценкам исследователей, в среднем прогнозы языковых моделей показывают меньшие среднеквадратические ошибки, чем другие инструменты. В связи с этим использование генеративных трансформеров рекомендуется в дополнение к другим аналитическим методам.

 

МВФ с использованием технологий ИИ провел анализ базы документов Central Bank Legislation Database по 175 центральным банкам и 273 специальным категориям. Были выявлены закономерности в осуществляемой деятельности и особенности отдельных стран в осуществлении независимой денежно-кредитной политики.

Автор: Дмитрий Алексеев

Технологический суверенитет и образовательная политика

Олег Смолин,
первый заместитель председателя комитета Государственной Думы по науке и высшему образованию, д.ф.н., академик Российской академии образования, член президиума ВЭО России и Международного Союза экономистов

Почему крайне актуальной стала проблема технологического суверенитета страны? На мой взгляд, есть четыре основных фактора.

Первый фактор называется экономическая катастрофа 1990-х годов и связанная с ней деиндустриализация страны. Не буду приводить всех цифр. Согласно официальным данным Росстата, в начале 2000-х годов, скажем, производство станков разных категорий составляло 6-12% от советского уровня, тракторов – 1,5%.

Второе – это так называемая политика нефтяного проклятия. На самом деле я думаю, что нефтегазовые доходы – наше конкурентное преимущество. Если бы мы их вкладывали в высокие технологии и человеческий потенциал. Но реальная политика была другой: нефть и газ продадим, остальное купим – результат хорошо известен.

Третий фактор – санкции. Если верить председателю правительства, мы получили их больше, чем все остальные страны в мире, вместе взятые, более 20 тысяч.

И четвертый фактор, на мой взгляд, – это неточно сформулированная идеологема импортозамещения. Интересно, что даже после 2014 года, после первых санкций, по целому ряду показателей доля импорта у нас росла.

Хочу обратить ваше внимание на то, что, конечно, идеологема технологического суверенитета гораздо лучше, чем импортозамещение, поскольку импортозамещение многие истолковали так: заместим импорт из Штатов и Европы импортом из Китая и будем жить по-прежнему.

Искаженная экономическая модель породила искаженную модель образовательной политики

Министр науки и высшего образования Валерий Фальков недавно сказал, что для нас была характерна сервисная ориентация образования, ориентация на обслуживание. Экс-министр образования и науки Андрей Александрович Фурсенко в 2008 году высказался еще более определенно, и это процитировали все газеты, кто не поленился: советская система образования была плохая, она ориентировалась на подготовку творцов, а современная должна быть новой и ориентироваться на квалифицированного потребителя. 

Опрос Союза промышленников и предпринимателей показал: 70-75% опрошенных заявили, что главное для развития экономики – даже не деньги, а кадры. Не ахти какая новость, но повторяю, это говорят промышленники и предприниматели. Причем мы понимаем, что главный дефицит – это рабочие кадры, кадры специалистов, особенно в инженерной области. Я бы добавил к этому кадры в науке и педагогические кадры.

Перехожу к предложениям, которые в значительной степени существуют и на уровне базовых фундаментальных законопроектов. Их было три. Один назывался «О народном образовании», другой – «Образование для всех», третий, который мы в феврале направили на заключение правительства и вопреки регламенту до сих пор не получили заключение, хотя должны были через месяц, – «Об образовании для всех в течение всей жизни».

Что, с нашей точки зрения, нужно было бы делать в образовательной политике для того, чтобы обеспечить нашу экономику кадрами, необходимыми для технологического прорыва и технологического суверенитета?

Первое – добровольность единого государственного экзамена

Недавно на заседании Государственной Думы министр просвещения Сергей Сергеевич Кравцов в качестве плюса назвал тот факт, что 65% выпускников девятых классов отправляется в систему профобразования. Если верить официальной статистике, не 65, а примерно 60%. Но с моей точки зрения это не плюс. Такого никогда не было, в том числе, в советский период. Почему я считаю, что это не плюс?

Потому что народ отправляется в систему среднего профессионального образования (СПО) для того, чтобы избежать ЕГЭ. Не буду говорить подробности, но напомню, что 70% всех, кто готовится к ЕГЭ, делает это с репетиторами, 90% – в крупных городах, до 100% – в Москве и Питере. Затраты, я думаю, далеко превзошли то, что когда-то считали в виде оплат на не совсем законные способы поступления в высшее учебное заведение. Я думаю, что когда 60% уходит в СПО, мы теряем часть потенциальных инженеров, в частности. Почему? Потому что общеобразовательные предметы в системе СПО изучают, конечно, гораздо менее фундаментально, чем в обычной школе, и мы теряем часть нашего человеческого потенциала.

Фактически то, что происходит, является реализацией идеи нашего законопроекта о добровольности ЕГЭ, только, как водится в России, это происходит по формуле: «удаление миндалин через желудок». Поскольку ЕГЭ принудителен, не желая его сдавать, народ отправляется не в 10 класс, а в систему среднего профобразования. Я думаю, что если бы ЕГЭ был доброволен, у нас было больше старшеклассников, соответственно, больший потенциал для формирования будущей технической интеллигенции. Ни для кого не секрет: многие технические университеты не могут набрать студентов с соответствующими балами ЕГЭ.

Второе – увеличение приема на рабочие специальности и на специальности IT-специалистов

Казалось бы, парадокс: 60% отправляются в СПО, а рабочих кадров не хватает. Но парадокса нет. Если вы посмотрите на официальную статистику, в 1995 году 58% школьников поступали на рабочие специальности в ПТУ, 42% – в техникумы. В 2000 году 47 –на рабочие, 53 – в техникумы. Сейчас – 16% на рабочие, а остальные – в техникумы. Не удивительно, что рабочих кадров не хватает. А почему? Тоже понятно: потому что образование хронически недофинансируется, и колледжам надо зарабатывать деньги. Зарабатывать деньги на рабочих специальностях трудно. Лишь 7% примерно по рабочим специальностям учатся за плату, а в целом, по системе СПО – 43%. На юристов, экономистов и так далее – за 90%, 87% – на фармацевтов, очень высока доля платного образования на айтишников. Председатель Государственной Думы озвучил, на мой взгляд, совершенно правильную идею: давайте хотя бы все рабочие кадры будем готовить на бюджетной основе. Солидарен абсолютно.

Третье предложение – полностью бесплатное обучение в системе СПО по рабочим специальностям и дополнительные меры поддержки тем, кто учится там

Коллеги, я далек от идеализации советского прошлого, но хочу напомнить, что тогда, те, кто учился в ПТУ, получали 80% стипендии от прожиточного минимума плюс бесплатное питание и бесплатное обмундирование.

Сейчас стипендия в СПО порядка 4–5% от минимума. И вообще, когда ликвидировали уровень начального профессионального образования, нам говорили, смотрите, как здорово, теперь никого не будут обзывать пэтэушником. Хотя пэтэушниками были, например, Виктор Черномырдин и Юрий Гагарин. Неслабые пэтэушники. Но под это дело, как оценил ситуацию экс-министр образования Ткаченко Евгений Викторович, государство сэкономило более 100 миллиардов тех рублей. Ясно, что если мы хотим увеличить подготовку рабочих кадров, то должны быть дополнительные меры поддержки в этой области.

Четвертая позиция. Переформатирование системы высшего образования с целью повышения его качества.

Когда-то мы нашим законом разрешили российским вузам выстраивать Болонскую систему на добровольной основе. Пока она была на добровольной основе, 90% выходили специалистами, 10% – бакалаврами. В начале 2020 годов специалистами – 13%. 107 вузов написали письмо в Государственную Думу с требованием быстрее возвращать специалитет. Мы с этим согласны. На наш взгляд, получилось следующее. Президент в послании 2023 года озвучил необходимые меры переформатирования высшего образования, с которыми мы совершенно согласны. Но затем появился указ об эксперименте, который фактически отложил это переформатирование. Люблю цитировать многолетнего ректора Омского технического университета, хорошего университета, который говорил, что специалиста мы готовили как будущего конструктора, а бакалавра – как будущего пользователя чужими конструкторскими разработками. Вот вам сервисная модель высшего образования, о которой говорил уважаемый министр Валерий Николаевич Фальков.

Пятое: дополнительные меры поддержки студентов, которые будут учиться по инженерным специальностям

Ничего нового. В советский период, когда мне довелось учиться, мы – гуманитарии – получали стипендию на уровне примерно 80% прожиточного минимума, а студенты, которые учились в технических вузах, особенно будущие оборонщики, получали стипендию выше прожиточного минимума. Сейчас студенческая расчетная, подчеркиваю, стипендия, поскольку она разная в разных вузах, составляет порядка 11% от прожиточного минимума.

Дополнительные меры поддержки студентов педагогических вузов при учете целевого направления в образовании

Без повышения качества образования мы проблемы не решим. А кто может повысить качество образования? Естественно, педагоги. И начинать нужно с педагогических вузов. Нам говорят, и это чистая правда, что в последнее время популярность педагогических вузов повысилась, большее количество студентов идут в них. Только потом они в школы не идут. Поэтому следующая мера, необходимая для решения кадровых проблем, – это повышение статуса педагогического работника.

Татьяна Алексеевна Голикова как-то сказала, что у нас не хватает всего 11 тысяч учителей. Сергей Сергеевич Кравцов сказал, 30 тысяч. А все зависит от того, как считать. Вот, например, Центр непрерывного образования РАНХиГС посчитал, что сейчас средняя нагрузка педагогов – 1,53 ставки, профсоюзные эксперты дают 1,8. По мнению Центра при РАНХиГС реально для того, чтобы обеспечить нормальную нагрузку учителя, нам не хватает 250 тысяч педагогов. Наши коллеги из правительства возмущаются, но это же не я считал, это Центр РАНХиГС, повторю еще раз.

Могу привести данные по моей родной Омской области.

Когда принимали указ президента № 597 от 2012 года, нагрузка была 1,3 ставки, сейчас – 1,9 по области, 2,1 – по городу Омску. Не знаю, многие ли здесь работали в школе, я в школе работал. Так работать невозможно: ни с детьми, ни над собой, а это является важнейшей задачей учителя. Учитель вынужден думать не о том, как дожить до понедельника, а о том, как дожить до выходного, чтобы хоть немного восстановиться при такой нагрузке. Качество образования неминуемо будет падать, эмоциональное выгорание неизбежно.

Уже не раз говорили, что нам нужен новый ориентир в образовании, нужна модель человека-творца, а не человека-потребителя. Двумя руками за. Но хочу напомнить, что мы про это не просто говорим всю послесоветскую историю, но под эту модель разработали три версии базового законопроекта. Поэтому дай Бог, чтобы оно так получилось. Но для этого нам сверх всего прочего, я думаю, в средствах массовой информации нужно создавать культ труда, образования и науки. Тогда жизнь будет налаживаться.

Россия критически зависима от поставок металлов

Николай Бортников,
академик-секретарь Отделения наук о Земле РАН, научный руководитель Института геологии и рудных месторождений, петрографии, минерологии и геохимии, академик РАН

Металлов может не хватить

Мне кажется, что мы не всегда понимаем значение, которое металлы играют в нашей жизни, в существовании цивилизации. Невозможно себе представить ни одну сферу человеческой деятельности, которая не использует металлы в том или ином виде. Минералы и металлы часто используются в скрытом виде в медицине, удобрениях, катализаторах. Переход к зеленым технологиям значительно увеличит потребление металлов. И сразу же встает вопрос: а насколько человечество обеспечено металлами для того, чтобы продолжать жить так же комфортно, по крайней мере, в ряде стран, как живет? Для того, чтобы создать инструменты, машины, которые нам нужны, требуется большое количество разнообразных металлов.

Еще раз подчеркну: переход к зеленым технологиям увеличит потребность в металлах в разы. Строительство ветряных турбин, например, увеличит потребление металлов на 300%, солнечных батарей – на 200%, а устройств для накопления энергии, те же литиевые батареи – на 1000%.

Я говорю сейчас об обычных металлах, о главных металлах, но есть металлы, которые играют важную роль в разных отраслях – фармацевтике, медицине, для создания аэропрочных сплавов, в магнитах, которые необходимы для транспорта и других сфер, катализаторах, электронике. Это очень редкие металлы, такие как висмут, германий, индий, платиновые металлы. Они находятся в рассеянном виде и, как правило, не образуют значительных скоплений.

Монополизация металлодобычи

Одна из характернейших черт современной цивилизации – монополизация производства и потребления металлов. В добыче нефти и газа участвует не так много стран, но если мы перейдём к металлам, то видим, что, хотя стран значительно больше, наблюдается монополизация. Важнейшую роль в добыче и в производстве металлов играет Китай, в то время как в потреблении – Китай, Европейский Союз и Соединенные Штаты Америки. Географическое размещение крупнейших поставщиков критических металлов неравномерно, и их совсем мало. Опять-таки можно сказать, что каждый металл имеет своего собственного поставщика. Например, Китай ответственен за 98% редких земель, Турция – 98% боратов, Южная Африка – 70% платиноидов. И некоторые страны, в частности Китай, практически все критические металлы, более 50%, поставляет на рынок.

Какова ситуация у нас в стране и какие перед нами стоят проблемы, прежде всего с геологической точки зрения: достаточно ли в нашей стране ресурсов, чтобы обеспечить рост промышленности и экономики?

Прежде всего необходимо определить, какие же металлы являются стратегическими. Впервые за, по-моему, 40 лет Правительство переутвердило этот список, и 61 металл или минерал сейчас находится в числе стратегически важных металлов, которые играют важную роль в оборонной промышленности и в экономике. Мы рекомендуем  включить еще ряд названий.

По 5 металлам мы критически зависимы, наша страна не обеспечена этими ресурсами. Это марганец, титан, литий, ниобий и редкие земли. Мы эти металлы ввозим из-за рубежа. И не все страны, которые поставляли или поставляют эти металлы, являются дружественными

В то же время, когда мы говорим о ресурсах металлов в нашей стране, то страна занимает, как правило, 3-4-е место, но добыча значительно отстает. Рассматривая перспективы на будущее, частью металлов, согласно стратегии развития минерально-сырьевой базы, мы обеспечены более чем на 15 лет, частью (свинец, сурьма, золото, серебро, алмазы, цинк) – на 10–15 лет. Но боольшая часть металлов является дефицитной, то есть мы обеспечены на менее, чем 5 лет. Но я обращаю внимание, что это расчеты, учитывающие современный уровень потребления, а если оно будет увеличено, то не факт, что сохранятся те же цифры.

Я должен обратить ваше внимание на то, что большая часть месторождений располагается в удаленных районах: это Дальний Восток, Сибирь, и, как правило, за Полярным кругом. И более того, наши месторождения отличаются низким качеством руд и трудными процессами переработки и извлечения металлов.

Почему в России невыгодно добывать

Несмотря на то, что страна ресурсами металлов обеспечена в значительной мере, пожалуй, только Китай и Соединенные Штаты могут по ресурсам и количеству металлов сравниться с нами, а вот в том, что касается извлечения металлов, какие у нас горнотехнические условия?

Я это прокомментирую на примере редкоземельных металлов. Наша страна по ресурсам занимает 3-4-е место. В некоторых справочниках говорят: 5-е место. В общей сложности мы добываем примерно 120 тысяч тонн. Китай, основной производитель, – 280 тысяч тонн. А редкоземельных металлов мы извлекаем всего 2 тысячи тонн. И не умеем их разделять. Если в Советском Союзе это делалось очень хорошо в Эстонии, то теперь мы добываем и складируем, то есть они лежат неиспользуемым грузом.

Можем ли мы добывать, извлекать металлы по ценам, приемлемым для пользователя? К сожалению, сейчас это трудно оценить, потому что внутри отсутствует спрос на металлы. И более того, боольшая часть металлов извлекается попутно. Редкие рассеянные металлы требуют высокой степени передела руд. А поскольку отсутствует заказчик, то они не извлекаются, и, как правило, мы вывозим их из страны в виде концентратов. И, к сожалению, большая часть месторождений разведана 50–60 лет назад, металлы, как правило, не учитывались, и мы не обладаем достаточными знаниями о том, чем мы на самом деле располагаем.

Еще одна проблема – экологическая. Я покажу это на примере Тырныауза, который расположен в курортной зоне на Северном Кавказе. В свое время это месторождение давало 60% вольфрама и 15% молибдена. Там остались склады отходов, хвостов передела, где достаточно неблагоприятная обстановка. Наш институт занимался этими вопросами, и там достаточно высокие оцененные запасы металлов, которые могли бы извлекаться и перерабатываться. 

Выводы

Недра страны располагают значительным потенциалом, который позволяет создать новые или значительно увеличить объемы производства на действующих предприятиях. На Кольском полуострове, например, целая кладовая. Этому препятствует отсутствие внутреннего спроса, неразвитая инфраструктура и низкое качество руд. Руды апатит и эвдиалит являются концентраторами редких земель, но извлечение требует больших затрат, и это не извлекается, а складывается в хвостохранилище. Для того, чтобы увеличить добычу, необходимо провести переоценку запасов комплексных месторождений, необходимо производство попутных металлов, – в настоящее время они не добываются, хотя могут извлекаться. Необходимо улучшить показатели переработки металлов, технологию металлургического постановления попутных металлов. Рост цен на металлы также влияет, потому что если главные металлы не извлекаются, то не извлекаются и попутные металлы.

Что же надо делать для этого?

Конечно, открывать новые месторождения.

Совершенствовать технологии обогащения и извлечения металлов.

Рециклинг, повторное использование металлов.

И, наконец, извлечение металлов из техногенных месторождений, забалансовых скоплений руд и хвостов переработки богатых металлов. 

Японцы это хорошо реализовали, у них отсутствуют рудники, из которых бы добывали медь, никель, цинк, но, тем не менее, они их разрабатывают, чтобы извлекать редкие металлы. 

Тренды мировой финансовой системы

Михаил Головнин,
директор Института экономики РАН, член-корреспондент РАН, член Президиума ВЭО России, член Президиума Международного союза экономистов

Фрагментация и другие тренды

То, что сейчас в большей степени на слуху – это, конечно, распространение процессов фрагментации в мировой экономике, и здесь важную роль сыграла тенденция к усилению протекционизма. Пожалуй, первым серьезным шагом было начало торговых войн между США и Китаем в 2018 году, в дальнейшем эти тенденции развивались. Достаточно вспомнить те беспрецедентные санкции, которые вводились в отношении России в 2022–2023 году.

Если посмотреть, каким образом фрагментация влияет на мировую экономику, то однозначных тенденций пока ни по одному из направлений мы не видим, но некоторые явные признаки наблюдаются.

Давайте вспомним, что в 2022 году в мировой экономике были рекордно высокие темпы инфляции в XXI веке, которые начали повышаться еще в 2021-м. В 2023 году, хотя процесс дезинфляции наметился, по-прежнему она составляет порядка 6,8%, это выше среднего значения в XXI веке. Нельзя забывать о том, что во многих работах как раз писали о том, что глобализация оказывает сдерживающее воздействие на инфляцию. Вот, видимо, в какой-то степени это сдерживающее воздействие ослабло.

Важную роль, конечно, сыграли колебания цен на мировых товарных и финансовых рынках. На финансовых повысилась волатильность в 2022 году, а на товарных произошло резкое повышение цен. На отдельных рынках, например, природного газа, был буквально ценовой взлет, однако уже в 2023 году и волатильность на финансовых рынках, и цены на товарных рынках снизились. Международная торговля отреагировала с некоторым лагом, и, конечно, здесь сказалось и то же самое сокращение цен на мировых товарных рынках. В 2023 году торговля товарами снизилась на 1,2%, но в этом году ожидается некоторое восстановление.

Если посмотреть на международные потоки капитала, то явные тенденции практически ни в одном из центров не прослеживаются. Единственное, в 2022 году произошло достаточно существенное падение, причем прежде всего в Еврозоне, где оно было наиболее резким, и в Китае. Явные тенденции не прослеживаются, но есть одно исключение: устойчиво снижается степень финансовой открытости Китая. И это определенный сигнал о запросе на перестройку мировой финансовой системы со стороны Китая.

Интересен ещё один момент, о котором говорят в меньшей степени – возвращение проблемы глобальных дисбалансов, о которой много говорили во время кризиса 2007–2009 года. Мы видим, что в 2021, 2022 и 2023 году глобальные дисбалансы, то есть сальдо текущего счета по отдельным странам и регионам существенно выросли. При этом происходят и некоторые изменения в структуре этих дисбалансов. Скажем, вновь возросла доля США на отрицательной стороне дисбалансов. Основной игрок на отрицательной стороне – это США. А вот на положительной – колебание. Значимым игроком стала Еврозона, в 2022 году в силу понятных причин Еврозона временно оказалась в отрицательной области, а в 2023 году снова вернулась в число одного из лидеров на положительной стороне. И вновь усилилась роль (хотя на некоторое время она снижалась) на положительной стороне Китая. Таким образом, мы вновь сейчас наблюдаем возобновление этой тенденции, которая тоже может быть связана с рисками для мировой экономики.

Теперь отмечу изменения, которые произошли в структуре международных потоков капитала. Сразу после кризиса 2007–2009 года, казалось бы, произошли такие позитивные изменения, связанные с увеличением доли прямых иностранных инвестиций в международных потоках капитала, то есть эти потоки стали более устойчивыми. Но некоторые негативные тенденции, в частности, глобальный кризис 2020 года, усиление протекционизма, о котором я уже говорил, эту тенденцию вновь переломили, и вновь доля прямых инвестиций стала сокращаться. Здесь, кстати, стали проявляться такие тенденции, как возвращение капитала в свою страну, так называемый решоринг, или перенос его в те страны, которые являются дружественными, френдшоринг. То есть соображения экономической безопасности играют свою важную роль в международном движении капитала.

О динамике мировых валютных резервов: мы все прекрасно знаем, что санкции в отношении России включали и замораживание официальных резервных активов, и это, судя по всему, послужило сигналом для других стран о том, что накопление резервных активов также может нести с собой некоторые риски. И мы видим во втором, третьем кварталах 2022 года сокращение общего объема международных валютных резервов в целом по глобальной экономике. Хотя после этого рост возобновился, мы видим, что объем резервов все равно остается на уровне более низком, чем на конец 2021 года.

Серьезная проблема в мировой финансовой системе, я бы ее даже назвал основной проблемой, особенно на длительную перспективу – это проблема глобального долга.

МВФ считают долг без учета финансового сектора. Мы видим, что особенно в XXI веке долг достаточно резко вырос, причем рос он в основном в кризисные периоды, то есть во время кризиса 2007, 2009 и 2020 года, и рос он в значительной степени за счет государственного долга. По сути дела, это была государственная поддержка экономики во время кризисов. И хотя в последние 2 года, по которым есть данные, после кризиса 2020 года, долговая нагрузка несколько снижается, но она остается по-прежнему более высокой, чем она была в 2019 году.

По предварительным данным Института международных финансов, который считает по несколько иной методологии, он включает и долг финансового сектора, за весь 2023 год абсолютная величина глобального долга достигла 313 трлн долларов, по отношению к мировому ВВП это порядка 330%.

Наблюдается некоторое снижение по сравнению с 2022 годом, но оно уже весьма незначительное, то есть этот потенциал снижения долговой нагрузки, по всей видимости, исчерпан. При этом обращаю внимание, что растут издержки обслуживания долга, поскольку, как мы знаем, была ужесточена денежно-кредитная политика в ведущих развитых странах, что привело к росту процентных ставок, хотя здесь тоже в 2024 году все-таки доходность государственных облигаций в ведущих странах несколько снизилась, примерно на 1 процентный пункт.

В мировой валютной системе при всех тех изменениях, которые происходят, мы по-прежнему наблюдаем господство доллара США. Прежде всего это видно по его доле в обороте мирового валютного рынка. Особенно, конечно, роль доллара поддерживается за счет того, что он является валютой номинирования международных финансовых активов, и прежде всего ценных бумаг, в гораздо меньшей степени ощущается его роль как валюты платежа.

Если говорить о роли доллара как валюты номинирования официальных валютных резервов, произошло довольно существенное снижение с 62,7% на конец 2017 года до 58,4% на конец прошлого года. И его доля в SWIFT колеблется по кварталам от 46,5 до 48%. При этом доля китайского юаня, о котором говорят как о таком долгосрочном конкуренте доллара, хотя и выросла довольно существенно на мировом валютном рынке, где юань занял 5 позицию и вырос в платежах, остается низкой, практически незначимой как валюта номинирования мировых ценных бумаг.

Отмечу очень важную проблему, связанную с частными цифровыми валютами – я имею в виду криптовалюты и стейблкоины, капитализация которых периодически довольно существенно возрастает и растет их роль как актива в мировой финансовой системе, активизируется участие центральных банков в создании собственных цифровых валют.

Как это все повлияло на экономику России

Прежде всего, конечно, – воздействие со стороны санкций. Несмотря на то, что мы знаем, в 2022 году был достигнут очень значительный, рекордный профицит внешней торговли товарами и услугами, в целом степень внешнеторговой открытости экономики России, то есть внешнеторговый оборот по отношению к ВВП, снизился. Год назад я говорил о том, что неожиданно в 2022 году международные потоки капитала остались на высоком уровне. Действительно, это достигалось прежде всего за счет оттока капитала. Мы уже видим данные за 2023 год: эта цифра существенно сократилась. По всей видимости, после существенного внешнего шока нас ожидает период, когда международные потоки капитала вновь будут иссушены.

У нас повысился инфляционный фон. Несколько факторов сыграло свою роль. В первую очередь резко усилившаяся волатильность валютного курса, а также, безусловно, санкционные ограничения, общее увеличение уровня неопределенности и глобальный инфляционный фон, о котором я уже говорил.

При этом важную роль, на мой взгляд, сыграли те изменения, которые произошли в экономической политике России, реакция на внешние шоки. Мы знаем, что у нас динамично растут инвестиции, причем за счет внутренних источников, прежде всего бюджетных, при том, что доступ на внешние рынки капитала фактически закрыт. Поддержание на высоком уровне ключевой ставки, а фактически создание дифференцированной системы процентных ставок, когда у нас по отдельным льготным категориям кредитов процентные ставки держатся на заниженном уровне, что, с одной стороны, способствует целевым изменениям, но искажает структуру процентных ставок. И это ограничение возможностей по регулированию валютного курса. Понятно, практически нет возможности проводить интервенции в ведущих мировых валютах, но остаются возможности валютных интервенций в юанях и использования валютных ограничений. И усилилась роль расчетов в российских рублях и в китайских юанях.

Возможные корректировки экономической политики

И теперь коротко о том, как я вижу возможные изменения в экономической политике. Безусловно, позитивные тенденции у нас прослеживаются, но зацикленность денежно-кредитной политики на темпе инфляции в 4%… В условиях структурной адаптации, безусловно, темп инфляции должен быть более высоким, чем 4%, это объективный факт. Это подводит нас к необходимости либо перехода к модифицированному инфляционному таргетированию, либо к отказу от него, но не знаю, насколько это политически достижимо.

Необходимо продолжать активное регулирование валютного курса (инструменты я уже назвал). И, конечно, очень важно выстраивать систему финансирования структурной перестройки экономики. Сейчас это происходит в основном за счет либо прямых инвестиций бюджета, либо очень косвенных стимулов со стороны банковского регулирования или стимулирования рынка ценных бумаг.

Конечно, очень важно центральную роль отвести институтам развития и соединить в их деятельности элементы и денежно-кредитной политики, скажем, применение тех же ценных бумаг институтов развития в качестве обеспечения проведения операций Центральным Банком, и, конечно, прямого бюджетного финансирования и последующего участия этих институтов на рынке ценных бумаг.

Необходимо использование возможностей цифровизации при проведении внешнеторговых расчетов. Это сейчас тоже активно обсуждается. Мы слышали сегодня и про возможности использования цифровых валют центральных банков, хотя здесь пока есть ограничения в связи с тем, что реализация проекта цифровых валют откладывается или обсуждается вопрос использования стейблкоинов, основанных на различных товарах. Здесь важно, кто будет являться их эмитентами и насколько они завоюют доверие, – перспективы здесь есть.

Цели указов Президента и финансовая политика

Цели указов Президента и финансовая политика

Альберт Бахтизин,
директор Центрального экономико-математического института, член-корреспондент РАН, член президиума Вольного экономического общества России

В первой части пленарного заседания уже неоднократно говорилось, что наша страна входит в новую фазу своего развития, и Президент страны в своем Послании Федеральному Собранию обозначил конкретные цифры, ориентируясь на которые наша страна будет развиваться в ближайшие 6–12 лет. Их на самом деле очень много, но, учитывая недостаток времени, я хотел бы остановиться только на части, связанной с наиболее важной составляющей – демографической сферой и частично с экономикой. Нацпроекты посвящены семье, активной жизни, молодежи, в числе новых национальных целей – сохранение населения, укрепление здоровья, повышение благополучия, комфортная и безопасная среда для жизни и устойчивая динамичная экономика.

Что касается достижения целевых показателей, которые четко обозначены и зафиксированы в новых указах, первое, что хотелось бы отметить, это увеличение ожидаемой продолжительности жизни: 78 лет к 2030 году и 81 год – к 2036. Если посмотреть на базовые прогнозы от ведущих организаций в этой сфере (это Департамент народонаселения ООН и Росстат), видно, что первый показатель ожидаемой продолжительности жизни в рамках умеренных сценариев не достигается, к сожалению. В рамках прогноза ООН, только к 2065 году будет 81 год.

Что касается целевого показателя суммарного коэффициента рождаемости – 1,6 к 2030-му, 1,8 – к 2036 году, то в базовом варианте ООН он достигается как раз к 2030 году. Росстат, который дал прогноз в конце 2023 года, считает, что этот показатель не будет достигнут.

Еще прошу обратить внимание на более пессимистичный прогноз Института оценки здоровья населения, базирующегося в США, так называемого Вашингтонского института. Он гораздо более пессимистичен, причем не только относительно России, а относительно всех стран и мира в целом. По их оценкам, мир входит в фазу резкого сокращения рождаемости, причем по всем странам. И это в первую очередь связывается с возрастающей урбанизацией – этот фактор является превалирующим.

Что касается России, есть более, может быть, фундаментальный фактор – резко возросшая социальная напряженность, но если оперировать факторами, на которые можно непосредственно управленчески влиять, например за счет программы материнского капитала, видно, как негативно сказался на суммарном коэффициенте рождаемости именно вторых детей перенос материнского капитала со второго ребенка на первого. По графикам видно, что это произошло в 2020 году, и суммарный коэффициент рождаемости вторых детей после этого резко снизился. Продолжает, к сожалению, снижаться и число рождений, и увеличиваться число смертей, и, таким образом, естественная убыль населения в нашей стране, к сожалению, ставит новые антирекорды. Оснований для большого оптимизма нет, потому что налицо сокращение численности женщин в наиболее репродуктивном возрасте 20–29 лет: с 2022 года – почти на 35%. Дальнейшая динамика показывает, что к 2023 году сокращение составит еще дополнительно 9–10%. Также возрастает смертность, причем у мужчин это сверхсмертность, и видно, что относительно наших геополитических конкурентов, к сожалению, мы являемся одним из антилидеров.

Одни из причин помимо стресса – потребление табака и алкоголя. Видно, что по всем странам мира есть четко выраженная высокая связь, но если во многих странах это компенсируется развитой системой здравоохранения, в России нужны под это вложения, по нашим оценкам, выше примерно в полтора, а то и в два раза, с тем чтобы компенсировать такие негативные эффекты. Расчеты нашего института в рамках построения цифрового двойника социальной системы России показали, что, в принципе, преломление такого негативного тренда депопуляции возможно за счет механизмов по деурбанизации и прироста предоставляемых медицинских услуг, и программы «Материнский капитал», которую нужно вернуть к ее изначальному состоянию, то есть перенос ее на вторых и последующих детей.

Один из нереализованных потенциалов – это строительство жилья. Это, кстати, и один из целевых показателей, обозначенных Президентом – увеличение жилища и метража, приходящегося на одного человека в нашей стране. На текущий момент это 28 кв.м, к 2030 году планируется 33, к 2036-му – 38 кв.м. Видно в сравнении с другими странами, какой здесь нереализованный потенциал по среднему размеру жилища.

Квадратные метры должны быть доступны. К сожалению, у России здесь 83-е место среди 107 стран мира по соотношению дохода к цене квадратного метра. Здесь опять-таки есть большой потенциал для дальнейшего развития, и он опять-таки вынесен в виде отдельного целевого показателя – это повышение доступности жилья. Более того, строительство является одним из серьёзных мультипликаторов экономического роста. Видно, что это мультипликатор как и рабочих мест, так и мультипликатор с точки зрения повышения валового выпуска наряду с обрабатывающими производствами и с рядом приоритетных отраслей, среди которых авиационная, автомобильная, ракетно-космическая и отрасли, создающие новые материалы.

Обозначу позицию нашего института относительно занятия Россией 4 места в мире по ВВП, измеренном по ППС. В 2023 году, по оценкам МВФ, у нас 6-е место. Они же дали прогноз до 2029 года, согласно которому Россия спустится на 7-е место, учитывая низкие темпы роста относительно наших конкурентов. У России за последние 10 лет средний темп роста был 1,15%, и на период с 2024 по 2029 средний темп роста будет, согласно МВФ, 1,66%.

Даже прикидочные расчеты показывают: чтобы не пустить Индонезию на 5-е место и чтобы выйти-таки на 4-е, темпы роста должны быть минимум 5,5% в год – это просто для того, чтобы выполнить майский Указ Президента. Но вряд ли это возможно, учитывая сложившуюся денежно-кредитную политику.

МВФ выпустил прогноз 16 апреля, через 10 дней Центральный банк корректирует свой прогноз, который первоначально составлял 1–2% в год, увеличив его до 3,5%, что, с одной стороны, недостаточно, с другой стороны, это делается с ориентировкой на МВФ. И самое плохое то, что такие темпы роста задаются из предпосылок о снижении прироста денежной массы с 20% в год до 10% в 2024 году и дальнейшее сужение практически до 5% в 2025 году.

Помимо снижения прироста денежной массы Россия – в антилидерах среди стран G20 и ОЭСР по величине ставки, на 3 месте. Страны, с которыми мы соревнуемся, чтобы занять 4-е место: у Индонезии ставка в 3 раза ниже, у Германии – в 4 раза ниже, Еврозона – почти в 4 раза ниже ключевая ставка. Это противоречит ряду исследований того же Международного валютного фонда, который обозначил, что повышение ключевой ставки имеет ярко выраженный негативный эффект не просто в краткосрочном периоде, а в том числе через десятилетие. Они проводили анализ длинных рядов данных начиная с 1900 года и выявили крайне негативный эффект, который оказывает такая неразумная, несбалансированная денежно-кредитная политика.

Возникает вопрос: а есть ли вообще связь между индексом потребительских цен и темпом экономического роста? С чем борется наш Центральный банк, таргетируя инфляцию, завышая ставку процента, сжимая денежную массу и таким образом тормозя экономический рост? Есть ли такая связь? Коэффициенты корреляции между темпами экономического роста и индексами потребительских цен показывают, что этой связи нет. То есть данные, которые даны по большинству стран мира (193 страны), состоит в том, что коэффициенты корреляции во-первых, все низкие, а во-вторых, представляют из себя хаотичное облако. Это говорит о том, что эта доктрина неприменима в России.

Один из факторов роста, который обозначен в качестве одного из целевых показателей – это вхождение России в число 10 ведущих стран мира по объему научных исследований, и другой целевой показатель – увеличение внутренних затрат на исследования и разработки до 2%, о необходимости чего говорили последние лет, наверно, уже 20. Наши расчеты показывали, что только этот механизм позволит дать за 5 лет дополнительные 4% роста накопительным итогом к ВВП. Это, конечно, не быстрый эффект, но, с другой стороны, такие инвестиции быстрой отдачи не дадут. Но это шаг крайне необходимый для дальнейшего развития страны и выход на те темпы роста, о которых я говорил ранее.

Еще один целевой показатель связан с развитием малого предпринимательства. В мире примерно 400 млн малых и средних предприятий, на которые приходится 70% занятости населения и которые обеспечивают темпы роста среди стран ОЭСР порядка 50% ВВП и в некоторых странах доходят до 70%. В России эта величина – около 20% ВВП.

В мире будет усиливаться фрагментация. Спустя десятилетие макрорегионы замкнуться на себя. Северная Америка переключится на торговлю внутри себя даже с неким отрывом от Европы, азиатские страны также замкнутся на себя, к ним примкнет Россия.

Процессы, которые фиксируют аналитические центры, сподвигли наш институт совместно с коллегами из Национального суперкомпьютерного центра Китая, университета Гуанчжоу, Академии общественных наук Китая провести стресс-тест крупнейших экономик мира с позиции санкционного давления и полного обрыва торговых связей. Они допускают такой сценарий как один из возможных – торговую и экономическую блокаду их страны. К чему приведет подобного рода давление со стороны мирового сообщества на конкретную страну? Мы провели такой стресс-тест на торговой модели, построенной для более 100 стран мира, ориентируясь на ряд показателей. Видно, что на ключевые страны – США, Китай, Россия – испытают падение, но некритичное, не такое, как рисовал в 2022 году тот же МВФ, предполагая падение минус 8, минус 10 и более процентов. Больше всего в этой конфигурации пострадают более открытые экономики европейских стран. И полученные нами результаты на самом деле перекликаются, как ни странно, с другими исследованиями МВФ, которые опубликовали в начале этого года. В них моделировался разрыв связей между экономиками мира, переход к автаркии и то, как это повлияет на уровень благосостояния стран. Видно, что, опять-таки, в большей степени пострадают европейские экономики, в меньшей степени – Россия, США и Китай, то есть результаты примерно соответствует тем, которые мы получили с коллегами из Китая. 

Главная мысль, которую я хотел выразить: экономика у нас с большим потенциалом, обрушить ее мгновенно, конечно, не под силу, я думаю, никаким санкциям, но без планомерного внутреннего развития, без планирования выйти на целевые показатели, наверно, будет вряд ли возможно, хотя потенциал для этого при грамотной денежно-кредитной политике, при грамотной демографической политике, которые, конечно, требуют сильной корректировки, представляется возможным.

Как обустроить пространство России?

Андрей Клепач,
главный экономист Корпорации развития ВЭБ.РФ, заслуженный экономист Российской Федерации, член правления ВЭО России

Кластеры и геотории

Как известно, пространство России в общественном сознании рассматривается зачастую не только как богатство, но и некоторое проклятие: весной – постоянно потоп, зимой что-нибудь взрывается, мерзнет, летом – горит. Экономическая наука традиционно видит пространство не просто как географический фактор, не только как фактор издержек, а как триединство расселения народа, людей, природно-климатических ресурсов, недр и размещения производительных сил.

Форма организации пространственной жизни может быть разная. У нас в последние годы – акцент на кластеры, для них есть специальные меры поддержки. Такой подход не только у нас, но, допустим, Франция активно развивала инновационные и высокотехнологичные кластеры. Есть сходные понятия, такие как «полюс роста», например, или понятие, которое редко используется, – геотория. Это не просто территория, а пространство, которое характеризуется однородностью условий жизни, людей, использования ресурсов, взаимосвязей, природных факторов, климатических условий, плюс аспекты, связанные с ценностями, с духовным, образовательным и научным развитием. Видение пространства не в плане разреза на округа, регионы, а именно с точки зрения организации в виде кластеров, полюсов роста и одновременно полюсов проблемности, стагнации, очень важно. Поэтому геотории, где сосредоточены примерно похожие условия жизни, есть единство ментальных, духовных, производственных, ресурсных факторов, нам надо увидеть и раскрасить соответственно территорию страны.

Плотность экономической деятельности

Плотность экономической деятельности у нас крайне низкая, раз в 16 ниже, чем в Китае, если там ВВП в сопоставимом виде делить на квадратный километр, в 20 раз ниже, чем в США. При этом энергетики любят приводить карту России, где только европейская часть и точки по Южной Сибири светятся, а все остальное покрыто мраком.

Такое огромное пространство не только с запада на восток, но и с севера на юг создает крайне повышенный спрос и особые требования к пространственной и энергетической инфраструктуре. У нас энергоэффективность низкая, но если делать поправку на разницу климатических условий, что делалось в работах Института прогнозирования, то видна разница в удельном энергопотреблении, причем не только электроэнергии, а с затратами на тепло в размере 20–30%.

То же самое касается транспортной инфраструктуры – это вопрос связанности. И, соответственно, если наши вложения в транспортную инфраструктуру сейчас составляют где-то около 2% ВВП, европейские страны, особенно на пике развития скоростных дорог, доходили до 4–5%, так же как и Соединенные Штаты. Мы в этом плане пока видим достаточно уязвимую систему транспортной инфраструктуры и существенное недофинансирование в этой сфере.

Пространство России с точки зрения богатства ресурсов, в том числе лесных и водных, в условиях климатических изменений становится дополнительным преимуществом. Вопрос – как его капитализировать. Большое пространство (или то, что особенно в евразийских теориях рассматривают как «хартленд») позволяет нам выстраивать многовекторную внешнеэкономическую деятельность как с Европой, так и с глобальным югом и востоком. С этой точки зрения пространство – это огромное преимущество во внешнеэкономических вопросах.

Понятно, что с точки зрения безопасности это где-то уязвимость, а где-то и защита во всех войнах, потому что стратегическая глубина имеет свои преимущества.

Социальные пространственные характеристики

Все большую роль играют не только такие чисто традиционные экономические факторы (плотность дорожной сети, ВВП на душу населения, наличие тех или иных природных богатств), но социальная и культурная составляющая. Нужно ответить на вопрос: к чему люди стремятся? Хотят они уезжать из сибирских или, особенно, дальневосточных регионов, которые лидируют по миграционному оттоку, или стремятся их заселить, обжить и укорениться? В этом плане социальная или духовная составляющая играет все большую роль.

Я думаю, что двумерным взглядом на ценности – «индивидуальное или коллективное» – вряд ли мы сможем объяснить все то, что притягивает людей в Сибирь, а что потом всех сгоняет в Москву и Питер. Во втором случае ситуация более понятна: это высокие доходы, это трамплин, чтобы уехать в Европу, как это было для многих научно-технических кадров. Но даже здесь, на мой взгляд, тоже нужен многомерный подход.

Основные проблемы освоения пространства

Есть понятие, которое широко используется не только журналистами – «сжатие экономического пространства», которое означает, что вся экономическая деятельность концентрируется в столичных агломерациях.

Если мы сравниваем с царской Империей, да и с Советским Союзом, Россия в новейшее время сначала сократилась, а с 2014 года начала прирастать. Пространственное увеличение нужно рассматривать шире, чем только новые территории, потому что евразийская интеграция и позиционирование в ней России как северного центра – это тоже расширение пространственного развития, которое имеет свой экономический эффект, и нам нужно научиться его оценивать и капитализировать.

Есть тема, которая постоянно поднимается коллегами из Института экономики и организации промышленного производства Новосибирского отделения РАН – это комплексность. У нас доминирует так называемый «колониальный» подход к Сибири, сейчас он стал рассматриваться как корпоративный подход, когда действительно мы смотрим на набор проектов и на те ресурсы, которые мы можем добыть и дальше экспортировать.

Вопрос комплексности развития территории с точки зрения условий жизни людей, глубины переработки сырья и вообще создания всей цепочки добавленной стоимости, увязки транспортной инфраструктуры, к сожалению, пока не стал во главу угла в нашем пространственном развитии, но это опять же тот опыт, который был у Советского Союза, который давал огромную устойчивость его экономики и вносил серьезный вклад и в темпы экономического развития.

Новые регионы

Все цифры, понятно, традиционно говорят о сверхконцентрации в европейском регионе. Только столичная агломерация – это почти треть ВВП России. Тем не менее, у нас сейчас возникают и новые факторы.

Если брать стратегию пространственного развития, которую принимали в 2021 году, акцент делался на так называемых геостратегических регионах – это Северный Кавказ, Дальний Восток, Калининград, Крым. Сейчас у нас новая реальность, появились новые субъекты Российской Федерации, где пока идет война, но на самом деле Донбасс – потенциально огромный ресурс для экономического развития – 5 с лишним миллионов человек, до всех военных событий было 11 млн. Это огромный и сельскохозяйственный ресурс, мощные инженерные кадры, хотя вопрос их промышленного профиля еще требует исследования.

Определенная работа была сделана, правда, не публичная, но, видимо, частично будут публиковать ее итоги, о развитии Приазовского макрорегиона. Я имею в виду, что Азовское море было огромным рыбным центром России. Больше трети всей рыбы, которая добывалась в царской империи, я сам удивился, ловили в Азовском море. Сейчас там из-за солености, загрязнений, разрушений инфраструктуры эта отрасль разрушена, но есть огромный потенциал и для семейного туризма, и для восстановления рыбоводческой жемчужины. Есть оценки, как это можно капитализировать. Если сейчас жизненный уровень там составляет порядка 40 с лишним – 50% от среднего по России, то при разумной политике и вложениях он может удвоиться.

Развитие приграничных территорий

У нас сейчас стали приграничными регионами Курск, Белгород и другие, и это означает, что для этих регионов нужны серьезные дополнительные не только защитные меры, но и вложения, и ведение экономики там потребует новых подходов – и инженерных, и стоимостных. Та же Калининградская область – это анклав, находящийся в полублокаде. Если раньше это были ворота в Европу, то сейчас – крайне уязвимая точка, поэтому область стоит также перед поиском новой модели развития.

В этом плане у нас стоит на повестке дня переосмысление всего нашего западного рубежа и приграничных территорий. И отсюда – огромный запрос на новую модель пространственного развития, где надо найти баланс. Столичные агломерацие по уровню доходов, качеству жизни находятся на уровне развитых европейских стран, а в чем-то даже Москва и Питер их опережают. Это крупнейшие научные и оборонно-промышленные комплексы, с учетом областей. 

Отдельная задача – развитие Сибири, потому что поворачивать на Восток и развивать отношения с Китаем, имея опустошенные пространства и уезжающее население, невозможно. В этом плане подъем Дальнего Востока без подъема сибирских регионов, как это было и в советское, и в царское время, невозможен.

Наконец, как я уже сказал, новые западные рубежи.

Модель, которая будет учитывать все эти направления, во многом еще предстоит выстроить.

Сверхконцентрация столичных агломераций

Коротко в подтверждение некоторых оценок.

Москва и Санкт-Петербургские агломерации, включая смежные области – это даже не треть, а если брать в среднем показатель за 2016–2022 годы, почти 37% ВРП России. Приграничные районы, включая новые, о которых я говорил – 17%. И если раньше Белгород серьезно рос и был примерно в 2 раза эффективнее и по доходам выше, чем Курская или Смоленская область, то сейчас и сам город, и территория находится под ударом, и население уезжает.

Если говорить о темпах, видно, как выделяются именно по темпам роста именно столичные агломерации.

Но что важно: у нас начала серьезно меняться картина в 2021–2022 году. Во время ковида и в начале 2022 года очень сильно просел Ленинград и Ленинградская область, закрылись сборочные производства в Калужской области, но с 2022, 2023 года они пошли в рост. Особенно Свердловская область, Екатеринбург, Челябинская область, Поволжье, которое теряло людей и уменьшало свой вес в ВВП в предыдущие годы. Я думаю, что именно эти регионы могут стать очень мощным двигателем и мотором промышленного и экономического подъема России в ближайшее время.

Если говорить не про ВРП, а про динамику населения, здесь нет ничего нового. С 2013 по 2022 прирост населения в Центральном федеральном округе около Москвы – миллион человек, Северо-Запад, Питер и Ленинградская область – почти 400 тысяч человек, все остальные, за исключением Южного округа и Крыма, теряли население, и оно в основном уезжало, из того же Поволжья, на северо-запад. Правда, эти данные, видимо, будут еще многократно исправляться, потому что у нас только по последней переписи нашлось дополнительных почти 2 млн, чуть меньше, людей, в Москве, Московской области, Питере и Ленинградской области. Откуда они взялись – сказать трудно, потому что ни по каким балансам рождения, смертности и официальной миграции их нет в количественном отношении.

Может быть, когда проведут следующую перепись, мы найдем еще несколько миллионов, вопрос – в столицах или на Дальнем Востоке? Понятно, что прирост населения в столичных агломерациях – это не результат рождаемости и даже высокой продолжительности жизни. Продолжительность жизни в Москве – 78 лет, то, чего мы должны, по Указу Президента, достичь к 2030 году, зато рождаемость мизерная, и в основном это приток населения из других регионов.

Соответственно, в условиях дефицита кадров у нас получается огромный дисбаланс. Видно, что в регионах, где есть рост населения, одновременно и малый спрос на рабочую силу; наоборот, там, где идет опустынивание (это прогноз до 2045 года завершения, базирующийся на прогнозе Росстата), видно, что ситуация, если ничего кардинально не менять, резко ухудшится. Опять же, можно все это закрывать производительностью труда, но это сделать не просто, потому что люди едва ли будут просто так уезжать и показывать высокую производительность труда. В Сибири надо не просто пытаться компенсировать отток ростом производительности труда, но создать другие условия жизни, чтобы люди там оставались.

Развилки

Россия столь многообразна, что нам нужно иметь не просто общий высокий темп роста ВВП порядка 4%. Понятно, что огромную роль играют и расходы на НИОКР, транспортные проекты и нормы накопления, но есть вопрос: этот рост будет базироваться на Москве и Питере или все-таки будет подъем Урала, Поволжья и глубинных сибирских регионов? Модель, которую мы рассчитывали, показывает, что обеспечить высокие темпы роста, в долгосрочном плане выше 2%, если все опирается только на Москву, Питер и Сочи, не получится. Чтобы были высокие темпы роста, должно серьезно сократиться неравенство между регионами. Сейчас, если брать в расчете на душу населения, оно составляет примерно 14 раз между верхними и нижними 10. В качестве примера: контрактники получают 200 с лишним тысяч, а средняя зарплата в Туве – 20 с лишним тысяч. Когда военные туда вернутся, если ничего не поменяется, условия жизни их семей ухудшатся в 8 раз. Понятно, что за короткое время разрыв в зарплатах не преодолеешь, но надо понимать, что он все-таки должен уменьшаться.

Есть разные индикаторы качества жизни – Росстата и другие. У нас Москва примерно в 2 раза выше по стандарту качества жизни, чем большинство сибирских городов, а они – на 30–40% ниже, чем города европейской части России. Это один из ключевых факторов миграции. Разрыв с селом вообще комментировать трудно, он примерно на 40% с лишним, лишь в предыдущие 2 года некоторое сокращение было.

Я уже говорил, если брать прогноз, который предполагает не только серьезные инновационные составляющие, повышение нормы накопления, но и изменение пространственного распределения, то иметь долгосрочный темп роста около 4%, по нашим расчетам, можно.

Вообще одна из проблем: у нас внятного регионального прогноза фактически нет, то есть регионы дают свои оценки, но на общероссийском уровне это уязвимое место и с точки зрения государственной политики, и методологически. 

Проблемы управления

Два момента, связанных с управлением.

У нас управление на уровне макрорегионов (причем я сейчас не беру даже их нарезку, потому что она совершенно произвольная и не имеет развитых экономических обоснований) вообще де-факто отсутствует. Есть политическое управление на уровне полпредов, но границы округов не совпадают с макрорегионами. По сути дела, на мой взгляд, нам нужно изменение пространственной политики и пространственного развития. Это нельзя сделать только из центра. Нужно выстраивать систему самоорганизации регионов и управления на уровне макрорегионов, взаимодействия между ними, не конкуренции, а именно сотрудничества в решении и общем согласовании проблем.

Эта дискуссия была и сейчас есть в Правительстве. Мы угробили КЕПС и СОПС (Совет по изучению производительных сил), там ничего не осталось, но дело даже не в том, что нет людей или нет самого института, – он придаток ВАВТ, а что нет той системы и задачи комплексной экспертизы проектов в регионах и вообще развития регионов и их согласования, которым занимался КЕПС и СОПС. Я думаю, что эту задачу, может быть, даже не воссоздавая сам институт, но через Академию наук как сетевую организацию надо решать, и это даст серьезный вклад в то, чтобы улучшить качество жизни не только в Москве, где, конечно, ничего не надо портить, но надо дать возможность другим регионам во взаимодействии существенно поднять качество жизни, чтобы Россия опять же начала наконец-то прирастать не Москвой и Питером, а Сибирью, Поволжьем, Уралом.

Ключевая задача России – релокация ресурсов

Как России выйти с периферии

Сергей Глазьев,
действующий член коллегии (министр) по интеграции и макроэкономике Евразийской экономической комиссии, академик РАН, д.э.н., вице-президент ВЭО России, вице-президент Международного союза экономистов

Процесс формирования нового технологического и нового мирохозяйственного уклада всегда сопровождался депрессиями, мировыми войнами, социально-политической напряженностью. В этот раз хотелось избежать драматических событий, но, к сожалению, все идет согласно тем прогнозам, которые были сделаны нами порядка 20 лет назад.

Мы видим сегодня, что на наших глазах сформировался новый центр мировой экономики. Процесс перехода к новому мирохозяйственному укладу с новым центром идет даже быстрее, чем мы предполагали 5 лет назад. Сегодня уже можно констатировать, что в Юго-Восточной Азии такой центр сформировался, он дает бо́льшую часть прироста мировой экономической активности, выходит в лидеры и по развитию новых технологий. Нет никаких сомнений, что процесс смены центра мировой экономики сегодня практически завершается.

Ядро нового мирохозяйственного уклада стало биполярным, таким же, каким был биполярный предыдущий мирохозяйственный уклад, который мы назвали «имперский», с двумя центрами – СССР и США. Формируется новый, интегральный, тоже биполярный мирохозяйственный уклад, где двумя конкурирующими центрами будут Китай и Индия, которые во многом близки по системам управления экономическим развитием.

В принципе, сейчас достаточно легко можно прогнозировать, что Юго-Восточная Азия будет устойчиво расти темпом 5–7% в год, в то время как старый западный центр уходящего имперского мирохозяйственного уклада, оставшийся единственным после распада Советского Союза, будет проходить через очень сложный процесс саморазрушения, распада.

Как вы видите на поверхности политических событий, западные лидеры делают все возможное, чтобы этот распад ускорить, воюя с нами,  что усиливает Китай, и тем самым они своей русофобской деятельностью резко ускоряют переход к новому мирохозяйственному укладу с центром в Юго-Восточной Азии.

Мы движемся в том же направлении. Наши экономические связи переориентируются на Юго-Восточную Азию. Мы видим потрясающую динамику за последние 10 лет, которая резко ускорилась в последние 2 года. У нас темпы роста товарооборота и с Китаем, и с Индией, и с другими странами Юго-Восточной Азии устойчиво двузначные, доходят до 20–40% в год.

Понятно, что колоссальным стимулом стали санкции и гибридная война, активизировавшаяся против нас, но результат виден наглядно – это, по сути, ускорение процесса переориентации Евразийского экономического союза, где Россия занимает 80% экономики, на новый центр мировой экономики. Мы видим, что главным партнером у нас стал Китай, и этот процесс, несомненно, будет дальше нарастать. Темпы впечатляют. Никто не мог предположить еще 3 года назад, что торговля с Китаем будет приближаться к 250 миллиардам долларов.

Как мы интегрируемся?

Мы интегрируемся, к сожалению, как сырьевой придаток. В этом смысле ничего не меняется. После распада Советского Союза мы стали сырьевой периферией Европы и финансовым донором для США. Сейчас мы становимся сырьевой периферией Китая. Структура торговли с ним у нас даже хуже, чем была с Европейским Союзом, хотя 30 лет назад Китай отставал от нас довольно сильно по технико-экономическому развитию. Сейчас мы экспортируем туда сырье, импортируем готовые изделия. Оставаться дальше здесь в качестве периферии – обрекать себя на неэквивалентный экономический обмен без каких-либо шансов на самостоятельное полноценное участие в ядре нового мирохозяйственного уклада.

Все эти события были предсказаны нами с коллегой Айвазовым ещё 20 лет назад. Мы завершаем сейчас этот переходный период и вновь можем констатировать, что наша страна не использовала те возможности, которые открывались в связи со сменой технологических укладов. Это всегда возможность для стран, которые отстают, совершить экономический рывок в своем развитии на новой технологической базе. И, к сожалению, мы лишь стояли у истоков нового мирохозяйственного уклада, нами создана система народно-хозяйственного планирования, мы первые в мире освоили управление фиатными деньгами, подчинили денежные потоки задачам развития экономики. Это то, что сейчас блестяще реализует Китай в условиях рыночной экономики, Индия делает то же самое. Мы сильные стороны забросили, и не только с точки зрения структуры торговли, но и с точки зрения системы управления. Мы стали глубоко периферийной страной, мало чем отличающейся от стран Африки и Латинской Америки, которые выполняют догмы Вашингтонского консенсуса, не думая о том, как управлять развитием экономики, отдавая все это на откуп транснациональным корпорациям. Сейчас жизнь вынуждает нас думать о технологическом суверенитете, заставляет создавать свои системы управления, но время, к сожалению, упущено. Будем надеяться, что с большими потерями мы сумеем наверстать упущенное.

Нет денег и технологий

Новый технологический уклад, ключевым фактором которого являются нано- и биоинженерные технологии, сегодня вышел на экспоненциальную фазу своего роста. Период, когда можно было совершить технологический рывок, к сожалению, практически закончился. Именно в периоды смены технологических укладов такие рывки совершают страны, которые создают свои экономические чудеса. Сейчас и в Китае, и в Индии, и на Западе нанотехнологии, информационно-коммуникационные, биоинженерные, аддитивные, цифровые и прочие технологии (вы знаете весь этот список) практически внедряются повсеместно. Мы топчемся на месте и до сих пор остаемся финансовым донором, уже не понятно, кого, поскольку санкции сделали почти невозможным вывоз капитала на Запад, тем не менее, мы продолжаем в огромных масштабах вывозить капитал. Даже в год начала СВО был рекордный объем вывоза капитала, зашкалил за 200 млрд долларов. Всего из государств ЕАЭС вывезли порядка триллиона долларов за последние два десятилетия.

Мы упускаем возможности развития не только в смысле технологического рывка, но не используем те финансовые ресурсы, которые у нас возникают благодаря природной ренте. Вместо того чтобы их инвестировать, мы позволяем вывозить их за рубеж. Это потеря половины нашего фонда накопления. Общий объем недоинвестирования у нас исчисляется уже 6 триллионами долларов по сравнению с той тенденцией, которая была набрана в РСФСР, и мы безнадежно отстаем от стран, которые вырываются вперед, именно потому, что недоинвестируем в развитие.

Бессмысленно гордиться темпами

Я думаю, нам бессмысленно гордиться тем, что мы по темпам роста – первые в Европе. Европа находится в состоянии глубочайшего структурного кризиса. Она фактически разлагается как часть бывшего ядра мировой экономики. То же самое происходит в США. Нас надо сравнивать с лидерами нового центра мировой экономики, с Китаем, с Индией, с другими странами Юго-Восточной Азии. И здесь отставание. Для того чтобы наверстать, нужно поднимать темпы роста инвестиций в разы.

Как нужно строить систему управления, адекватную новому мирохозяйственному укладу? Конечно, это должно быть стратегическое планирование, которое подчиняет задачам роста благополучия населения и экономического развития макроэкономическую политику. Денежно-кредитная политика должна работать на цели роста инвестиций, должна проводиться активная промышленная и научно-техническая политика, то есть государство в этом новом мирохозяйственном укладе становится государством развития, и все цели макроэкономической политики подчиняются задачам развития.

Прежде всего это касается денежно-кредитной политики, где именно создание целевых кредитов в развитие экономики должно быть главной целью в соответствии со стратегическими планами, приоритетами и перспективами развития. Внешнеэкономическая политика должна ориентироваться на реализацию конкурентных преимуществ. И, в принципе, главные институты – это институты развития, которые должны пронизывать все аспекты, все сферы макроэкономической политики, включая ценообразование, природопользование и так далее.

Исходя из этих принципов нами была разработана программа «Социальная справедливость и экономический рост», которая была одобрена на Первом Русском экономическом форуме и на Всемирном Русском Народном Соборе. Она ориентирует нас на достаточно высокие темпы роста. Не буду сейчас перечислять цели, они очевидны и совпадают с теми целями, которые провозглашены в указе Президента, который был издан 7 мая. Для того чтобы этих целей достичь, нам необходимы темпы роста не менее 6%, а лучше – 8% в год. Для этого нужно иметь норму накопления не менее 35% от ВВП, наращивать инвестиции с темпом не менее 15%, самое главное – ликвидировать отставание в НИОКР.

По наукоемкости мы докатились до уровня слаборазвитых стран, то есть нужно увеличивать в 2–3 раза инновационную активность и расходы на НИОКР. Говорят, что это невозможно. Мы опять слышим от наших официальных макроэкономистов, что российская экономика якобы перегрета. Но мы видим, какой скачок совершил Китай. Можем такой же скачок совершить и мы.

Целевые показатели до 2035 года: рост объемов инвестиций в 11 раз, рост производства в 3 раза, рост расходов на науку в 18 раз за ближайшее десятилетие. Китай продемонстрировал возможность достижения таких темпов. Есть ли у нас такие возможности? Мы их видим.

Со стороны предложения, то есть со стороны производственных мощностей у нас загрузка по-прежнему составляет не более 65% промышленности в среднем, в том числе в сферах, где есть явный спрос. Скажем, загрузка подшипниковых заводов – 10%. Мы сейчас ломаем голову, хотим вводить заградительные меры против импорта подшипников. Советский Союз производил их лучшими в мире по качеству. И таких отраслей в машиностроении, которые загружены на 30–40%, огромное количество.

Жизнь доказала нашу правоту в том смысле, что когда потребовалось резко нарастить оборонный заказ, предприятия увеличили выпуск промышленного производства на 30, на 40%, некоторые – в 2–3 раза, на тех же производственных мощностях. В регионах Урала, Сибири, да и в центральном регионе мы видим примеры этого экономического чуда. То есть со стороны предложения у нас возможности роста составляют порядка 20%, может быть 30% ВВП. И со стороны спроса уход европейских конкурентов оголил примерно половину потребительского рынка.

Нет никакой перегретости, перегретость есть в головах у наших макроэкономистов, которым не хватает времени читать книги, изучать программы, участвовать в дискуссиях. Они зациклены на догмах МВФ и оттуда получают установки о том, что российская экономика перегрета, потому что низкая безработица. У них в голове одна мысль, что низкая безработица по кривой Филлипса означает, что экономика перегрета. Мы видим резервы труда на рынке ЕАЭС порядка 4 млн человек. Безработица, конечно, низкая, это хорошо, но возможности роста производительности труда колоссальные. Я имею в виду скрытую безработицу на предприятиях, роботизацию, автоматизацию и так далее.

Такая стратегия опережающего развития мной неоднократно докладывалась, и мне кажется, сейчас как раз наступило время, когда необходимо ее реализовывать. Внешние обстоятельства диктуют необходимость технологического суверенитета, опоры на собственные силы. Но нельзя этого сделать без целевого кредита, без создания системы такого макроэкономического регулирования, когда деньги используются как инструмент расширения кредита для финансирования инвестиций. Все это должно быть встроено в систему стратегического управления. Без этого мы конкурировать и войти в новый центр мировой экономики не сможем.

С 1988 года с охраной окружающей среды ничего не изменилось

Виктор Данилов-Данильян,
научный руководитель Института водных проблем Российской Академии Наук, член-корреспондент РАН

Каково сейчас состояние окружающей природной среды в нашей стране?
В 1988 году было осознано, что экологическими проблемами нужно
заниматься, и вышло в свет постановление ЦК и Совмина о коренном
улучшении дела охраны природы в стране. С тех пор прошло немало
времени, но существенного прогресса в состоянии ОС мы с тех пор так и не
достигли. Вскоре после того постановления ни ЦК, ни Совмина не осталось.
Следить за выполнением постановления стало некому. Наступили 1990
годы глубочайшего экономического кризиса. Промышленность упала, денег
в стране на ООС не было. Можно не продолжать, так как все примерно
знают, что было дальше.

Каково сейчас состояние основных природных сред?

Больше ста городов в Российской Федерации имеют совершенно
неудовлетворительное качество воздуха. Это в основном, естественно,
промышленные города, города, где расположены металлургические,
химические производства, крупные объекты теплоэнергетики и так далее.
Надо сказать, что вот это вот число, немного больше ста, практически не
меняется в течение многих лет, несмотря на то что, конечно, какие-то
процессы улучшения происходят. Наряду с некоторыми улучшениями у нас
есть и определенное ухудшение ситуации. Оно состоит в том, в частности,
что меняются критерии качества воздуха. Так называемые предельно
допустимые концентрации, ПДК, у нас в любой момент могут измениться в два, в три раза, в десять раз даже иногда без каких бы то ни было объяснимых причин. Наверное, просто потому, что кому-то это нужно.

Попробуйте после этого сказать, лучше стало или хуже качество атмосферного воздуха в Красноярске или в каком-нибудь другом столь же неблагоприятном городе.

Что касается воды, здесь есть совершенно удивительные вещи. Есть статистика заболеваемости детского населения онкологическими заболеваниями Минздрава Российской Федерации. В городе Санкт-Петербург ломаная линия идет резко вверх, есть участки, где темп остается постоянным, потом наступает перелом и темп опять
растет. Очень хорошо известно, с чем это связано – со строительством заводов по сжиганию шлама, который образуется при очистке сточных вод. Когда Ленводоканал (так называется эта организация) собирался строить первый завод по сжиганию шлама в 1996 году, все экологи предупреждали, что этого ни в коем случае нельзя делать, потому что применяется антиэкологичная, крайне вредная технология, но ничего не помогло, завод построили. И мы четко видим первый резкий подъем – следствие строительства первого завода.

Казалось бы, на этом можно было остановиться, эту практику не продолжать. Но в нулевые годы было построено еще два завода, и следующий крутой подъем – результат того деяния.

Последний факт про воздух. Наши города, особенно те, в которых сильное
загрязнение воздуха, страдают от бенз(а)пирена, который образуется при
различных пиротехнических технологиях. Прежде всего, это опаснейший
канцероген, мутаген и так далее. В наших грязных городах концентрации
бензопирена кратны ПДК, хотя в европейских городах о нем давно забыли.
Там концентрация бензопирена – сотые доли ПДК.

Посмотрим, что у нас с водой происходит, у нашего института есть очень хорошая отчетность. По динамике сброса сточных вод за 10 лет, за 2010-2020 годы, налицо тенденция сокращения. Сточные воды, само собой разумеется, чистятся, к сожалению, по-разному, некоторые вообще не чистятся, некоторые чистятся до нормативного уровня, многое лежит посередине. Но в принципе совершенно ясно, что если объем уменьшается, то и количество грязи, которая вместе с этим объемом попадает в естественные водные объекты, должно уменьшаться. Оказывается, не совсем так. Динамика количества случаев экстремального и высокого загрязнения показывает, что ничего не меняется за те же самые 10 лет. Мы занимались рекой Урал в последние два года, и на этой реке у нас был створ, на котором мы особенно активно работали. Это створ, который контролирует Росгидромет. Росгидромет в своих отчетах пишет, что за последние 20 лет на этом створе зафиксировано 27 случаев экстремально высокого загрязнения. Мы занимались этим створом два месяца, июль и август, и зафиксировали тоже 27 случаев экстремально высокого загрязнения.

Что с этой статистикой делать? Почему такая разница между отчетной статистикой по сбросам и показателями качества воды? И почему, всё-таки, при существенном уменьшении сброса загрязнений – по статистике! – качество воды в реках и водохранилищах не улучшается?

Причины таковы. Диффузное загрязнение не учитывается вовсе, неадекватна информация в формах отчетности, заполняемых предприятиями и, наконец, не учитываются мелкие потребители, а как только установлено, начиная с какого объема водопользования потребитель не учитывается, многие более или менее средние потребители быстренько поделились, кто на 3 части, кто на 5 частей, и
из статистики испарились вместе с водой.

К чему я это все говорю? К тому, что ситуация у нас, конечно, крайне тяжелая с охраной окружающей среды. Во-первых, на нее всегда выделялось мало денег, даже тогда, когда денег было много. За 8 лет с конца 1991 по начало 2000-го в Российской Федерации было открыто 24 заповедника, в следующие 8 лет – один. Но в 1990 годах денег не было совсем, а в нулевых годах на нас проливался долларовый дождь. В чем дело? Мы, оказывается, занялись другим. Когда у нас совсем плохо было с хозяйством, мы все-таки уделяли какое-то внимание ООС. Но уж как только пошел долларовый дождь, надо было деньги ловить. Куда их девать? Мы теперь знаем, где они лежат, и будут лежать всегда, но на окружающую среду их не оставалось, и внимания никакого ей не уделялось.

Следующая причина – это отсутствие системного подхода. У нас господствует совершенно извращенное мышление. Кизеловский угольный бассейн 20 лет назад полностью прекратил производство, а из шахт начались изливы очень сильно загрязненной шахтной воды. Это яд, ядовитая вода, которая изливается на поверхность в огромных количествах, загрязняет почву, загрязняет реки и так далее, и так далее, и так далее.

Решают у нас очень просто. За изливы будут отвечать горняки, за рекультивацию – муниципалитеты, за загрязнение водных объектов – Росводресурсы, за очистку тех вод, которые все равно будут изливаться, – экологический оператор. Эти четыре исполнителя незнакомы друг с другом. Они не понимают, что если изливается одно количество воды, нужна одна технология, а если другое, то может быть другая. Они не понимают, что от того, как будет сделан горняками тампонаж, дренаж и все остальное,
зависит, какая нагрузка будет на оператора. И про каждую пару исполнителей можно сказать что-нибудь такое. В итоге все работают независимо друг от друга, и не получается ничего, потом судятся друг с другом, но толку никакого нет.

У нас низкое качество продукции, низкое качество планирования, низкое качество проектирования. Мы утратили кадры проектировщиков: не знаю, куда они девались, частично вымерли. Мы забыли, что такое планирование хотя бы по здравому смыслу без теории. Достаточно сказать, что, например, гидротехники и гидроинженеры у нас вообще почти не выпускаются в стране. У нас один вуз с таким факультетом и еще два вуза с такими кафедрами на 2 миллиона 700 тысяч рек и примерно столько же озер. Надо как-то соображать, что с этим хозяйством делать. Объявили об очередном национальном проекте, в котором будут заниматься оздоровлением всех основных водных объектов Российской Федерации. По-моему, с этим проектом – полный провал. Он разрабатывается кустарными методами людьми, которые никогда не занимались никаким планированием и которые не знают, что такое водные объекты. Это поразительно, но это факт.

У нас, конечно, дурные наклонности, не только у нас, у всех в мире, но почему-то они у нас сильнее всего проявляются именно в этой области. Рудименты социалистической системы в сознании людей работают так, что все наши государственные корпорации, Газпром, Росгидро и так далее, когда речь заходит о выборе варианта одного из многих или, по крайней мере, из нескольких для вложения капитала, выбирают самый дорогой. Мы это видим фактически каждый день. Самый дорогой не за счет природозащитных мер, конечно, требующих значительных затрат, а за счет
совсем других статей. В результате самый дорогой оказывается и самым антиэкологичным. Что тут поделаешь?

Откуда же нам ждать какой-либо помощи?

Экономическая теория, к сожалению, может очень мало. В ней не развиты соответствующие разделы, совсем не развиты. А уж знаменитая теорема Коуза, с моей точки зрения, это некий теоретический анекдот. Что может искусственный интеллект? Сейчас в него очень многие верят, но дело в том, что для того чтобы работать с большими данными, нужно их сначала сформировать, на это требуется огромное количество денег, если говорить о нашей экологической области, их неоткуда взять. Искусственный интеллект может творить чудеса, но эти чудеса нас не будут касаться,
поскольку мы не в состоянии загрузить соответствующие системы.

Зарубежный опыт дает, к сожалению, мало. Слишком велика у нас национальная специфика, а что касается азов, мы и без зарубежного опыта прекрасно знаем, что для начала нам нужно делать вещи, которые за рубежом давно сделаны. Для этого мы все что нужно теоретически знаем, практически получается мало.

И куда деваться?

Какие бы средства мы ни оценивали, получается одно и то же: не хватает, прежде всего, просвещения, образования и науки для того, чтобы грамотно решать экологические проблемы. Дело в том, что экология – это междисциплинарный комплекс, в отличие от экономики, и здесь нужна совместная работа специалистов многих профилей. Чистая страна – это работа умных и образованных людей, хорошо владеющих своими специальностями. В принципе, современная экономическая теория учит именно этому.

1...345...181Страница 4 из 181
© Журнал "Вольная экономика", Общероссийская общественная организация "Вольное экономическое общество России"